Текст книги "Звездный корсар"

Автор книги: Олесь Бердник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Снова безысходность. Невозможность стать над временем, над древним Хроносом.

Пусть даже я когда-нибудь стану богоподобным титаном, но все равно меня запрягут во вселенскую ритмику. Кто меня избавит от меры, числа, веса? Неужели древние мудрецы не поняли этого?

Самадхи, сатори? Трансцендентное слияние с единым полем бытия? Неподвижное тело, оскаленные зубы, блаженная улыбка. Хорошо, пусть ты коснулся потока блаженства, а другие? А миллиарды твоих братьев? Открыл ли ты им путь к свободе? Дал ли доказательство правдивости той тропинки, кроме субъективных уверений? Разве не убеждают все религии мира о том, что смерть-переход в бессмертное царство духов?

А на чем они основывают свои утверждения? Только на боговдохновенности древних текстов, сотни раз исправленных и дополненных целой сворой переписчиков и комментаторов. Весьма слабые доказательства и еще более слабые гарантии…

Стой! Хватит! Достаточно…

Это ничего не даст. Утверждение закономерности, необходимости того, что есть, что существует, – это холуйство у неведомого творца, кем бы он ни был: сознательным экспериментатором или бессознательной природой. Даже жизнь может оказаться болезнью материи, даже гениальный скульптор может испортить десятки кусков лучшего мрамора, пока воплотит свой замысел в совершенную форму. Именно так! Ощущение неполноты, неудовлетворенности – доказательство несовершенности творения. И человек, ощутив это, должен найти путь к полноте, к завершению и красоте.

Где этот путь?

Ощущаю – в нас самих. Мы – следствие бесконечной цепи причин. Если так, то в недрах клеток, геномов, в еще более глубинном естестве нашем есть сконцентрированное знание о прошлых прохождениях. Чтобы коснуться свободы, надо узнать, как мы попали в рабство. Проследить, где были наши предшественники, что они делали, почему привели нас именно сюда?

Это – проблема многомерности, сверхмерности. Синтез биологии, психологии, энергетики, космогонии, бионики, истории, космоистории. Да, да, да, именно космоистории во всей ее необъятности. Не книжной, не легендарной. Космоистории живой, записанной в наших духоглубинах.

Откуда начать? Еще не знаю. Буду советоваться с друзьями. Космическая Эра взяла исток. Эксперименты можно будет проводить во вселенских масштабах. Кое-что в сознании созревает, но ещё боюсь об этом писать. Надо обдумать. Стой! Звонит телефон…

…Снова она. Вита. Лед растаял. Ласковый, волнующий голос. Может, пойти? Что это со мной? После таких взлетов мысли снова очутиться в объятиях? А как же с проблемой времени? Генов? Хроноса? Он хохочет. Я слышу его гомерический смех.

Будто трещат весной торосы в час ледохода на Днепре!

А, пустое! Пойду…

Как-то ночью мне привиделось…

Пороги, Полноводный Днепр. Под солнцем играют буруны у скал, в небе стремительно носятся ласточки. Вижу на плесе много остроносых челнов-чаек, возле них собираются казаки. Издали слышен гук литавр. Рада, что ли?

Я сижу на камне над водою, гляжу на нежно-зеленые ростки молодого камыша, думаю думу. О чем? Теперь трудно вспомнить. Какая-то печаль, грусть об утраченном, зов неведомого…

– Огневик! Огневик! – слышны издалека голоса.

Огневик – это я. Меня уважают и немного побаиваются. Считают, колдуном, характерником. Потому что я ведаю тайны трав и зверей, наречия многих народов и волшебные слова, заговаривающие кровь, отвожу глаза врагов и еще много-много другого.

Казаки окружили меня тесным кольцом. Вижу много суровых лиц. Только глаза у них детские, доверчивые. Они ожидают? Чего? Ответа. Почему я должен дать ответ?

– Огневик, ты одобряешь поход?

– Погодите, братья! Надо спросить у Черной Грамоты…

Я вытаскиваю из-за пазухи атласно-черный свиток на серебряной цепочке, разворачиваю его. Он переливается на солнце жутковатой глубиной, вибрирует.

– Черная Грамота, казаки спросили, на добро ли этот поход?

– Сердце пылает – на добро! Сердце холодное – остановитесь! – слышится тихий ответ Черной Грамоты.

– Славно! Славно! – восторженно закричали казаки. – Ой, хорошо сказала Черная Грамота! Горят, пылают наши сердца! Плывем, братья, плывем! Пусть дрожат басурманы!

– А долго ли нам держать саблю в руке? – грустно спросил кто-то у меня за спиною, когда крики умолкли.

– Пока есть враги, – сказала Грамота.

– Неужели вечно?

– Всему есть конец.

– Когда же? Когда?

– Ответ в ваших сердцах. Пока в могилы хороните славу свою, казаки, до тех пор нерушимо вражье кольцо…

Гомон, гомон мужественных голосов. И тают очертанья порогов. И я снова в своей киевской квартире.

Что соединило столь дальние эпохи? Откуда странное видение – такое фантасмагорическое, невероятное?

Черная Грамота? Свиток странного вещества, дающий ответы на вопросы? Откуда он мне знаком? Почему? Где-то я читал о такой вещи, только она иначе называлась.

Кажется, еще до сих пор ощущаю нежное касание свитка, трепетание теплой, чуткой субстанции. Что-то давно забытое, глубинное…

Постой, вспомнил. Кое-что вспомнил…

Александр Великий ходил через знойные пески к сокровенному храму Амона. Там он разговаривал со жрецами, принимал посвящение. Ему дали Черный Папирус. Царь носил его на шее. Легенда рассказывает, что Папирус содержал в себе сокровенное знание мировых тайн. Великий полководец советовался с Черным Папирусом, неразлучно имел его при себе. Таинственный свиток был похоронен вместе с останками царя…

Неужели это он? Неужели Черная Грамота? Или это моя подсознательная выдумка, фантазирование?

Если правда, то каким образом свиток попал в руки казаков? Увы! Я уже принимаю сон за реальность.

А почему бы и нет? Ведь я не думал о таких вещах. И мое видение не просто сон, греза, а раскрытие генетической информации. Быть может, какие-нибудь мои предшественники имели дело с Черной Грамотой, а я…

Гм… Не весьма крепкая цепочка, но все же… Что может означать тот свиток?

Откуда он? Похоже на универсальный компьютер, входящий в контакт с психикой человека и дающий обобщенные ответы, точнее – символы ответов, которые надо расшифровывать в соответствии с темпераментом и эрудицией.

Но кто бы мог создать такой удивительный прибор? Наши предки? Вряд ли. Тогда «пришельцы»? На инопланетных космонавтов теперь мода. Им приписывают все непонятное, необъяснимое…

Есть одна идея. Попробую проверить…

Снова Новый год. Вчера приглашали в одно общество – я отказался. Она встречала в своей «стае» (так они называют группу дружащих между собой семей). Позвонила, сказала, что занята, не может прийти. Не может? Пусть! Я сидел, как филин, дома, смотрел на улицу, слушал гомон веселых людей, размышлял.

За окнами кружил легкий пушистый снег. Мне было грустно и просто. Ни горечи, ни боли. Транс, почти безразличие. Виделись какие-то неведомые образы, плыли рядом, сплетались в очертания неземного мира. Убаюкивали.

Я понял, что любой ценой надо разорвать круг обычности. Мир мы видим только сквозь узкую щель нескольких чувств, а затем догматизируем это видение и возражаем против всего, что отличается от догмы. Тысячелетиями шла эта война против многомерного изучения мироздания. Невежественные иерархи всех мировых религий жестоко расправлялись с искателями парадоксальных путей. На сколько веков это отодвинуло прорыв к новым горизонтам самораскрытия? И что ужаснее всего – многие апологеты «точного знания» подхватили ужасную эстафету нетерпимости, воинственного противостояния потоку парадоксальных, альтернативных идей. Такое впечатление, что это те же действующие лица мирового спектакля, только одетые в иные одежды и пользующиеся иной терминологией. Увы, так не достичь синтеза! Никогда! Синтез – это прежде всего допущение многомерности, неизмеримости и даже – сверхмерности.

Может открыться, что загадка времени весьма просто решится, если достичь новой ступени Мироздания, если открыть в себе новое око. Не абсолютный же он – Хронос.

Даже древние мифотворцы утверждали, что он может быть побежден, что его можно принудить извергнуть из всепожирающего лона исчезнувшие поколения! Абсолютное неизменно, оно – всеобъемлюще, а время – вечнотекущая сущность, калейдоскоп явлений. Значит, рожденное каким-то пахтанием, – вихревым движением, раздроблением более значительных основ, нежели само оно.

Суверенное движение во времени – вот что необходимо в первую голову. Строгий научный эксперимент. Не теоретизирование, не субъективные ощущения, а путешествие в прошлое или грядущее. Ну, в будущее – это проблематично. А в прошлое – вероятно. Ибо прошлое – это космоисторический факт. Первый шаг. А потом – тысячи исследователей кинутся на помощь. А пока что – не жди энтузиазма.

Слишком абстрактная проблема. С примесью мистицизма и авантюрности.

За что же взяться? За какой кончик нескончаемого клубка?

Есть у меня сумасшедший план. Все побаиваюсь говорить о нем со своим товарищем – гипнологом. Только он помог бы. А если нет? Неужели не отважится?

Наконец-то мы встретились с Володей Молотом. Просидели за бутылкой бренди допоздна, бредили до опупения, рассматривая мой план. Он иронизировал, затем увлекся, смеялся и радовался, размышлял, расспрашивал и углублялся в молчание.

Наконец так был захвачен перспективами эксперимента, что решил провести его не откладывая.

– Несколько дней на подготовку, я кое-что прочитаю… и начнем. Не боишься?

– Конечно нет! – засмеялся я. – По-моему, не ты пришел ко мне?

– Всякое бывает, – загадочно сказал Володя. – Внешнее, поверхностное сознание наше хватается за какое-то дело, готово совершить то или это, а затем вступает в действие инерционная мощь подсознания… И все летит в тартарары! Если бы ты знал, какие рептилии рычат в тартаре человеческого естества! Мы не ведаем своих глубин даже на один процент. Человек – как айсберг, прости за такое тривиальное сравнение. Основная масса – невидима…

– Понял тебя. И все-таки – я готов. Надо иногда дать свободу и собственным динозаврам…

– Тогда я жду…

Завтра мы попробуем. Тревога и надежда. Все так необычно, неожиданно. Пока не достигнем верных результатов – никому ни слова!

Свершилось! Невероятно, но факт.

Впрочем, все по порядку, как было. Я приехал к Володе. Мы договорились провести эксперимент далеко за городом, на даче. Коттедж принадлежал старому Молоту – доктору медицинских наук, но зимой там никто не бывал, и помещение было свободно для наших исследований.

Разожгли огонь в камине, ждали, пока в комнате потеплеет, говорили о чем-то несущественном. Тем временем наступил сумрак, за окном на атласном небосклоне – поплыл молодой месяц, рассыпал серебряные искры на снежном ковре. Володя выключил верхний свет, оставил только ночную лампу с мягкими зеленоватыми лучами.

– Колдовская ночь, – усмехнулся он, глядя на лунный серп.

Я молчал. Странное чувство отрешенности охватило сознание, волосы на голове зашевелились, словно от электрических разрядов. Тело трепетало от напряжения, я ощутил холодные токи.

– Начнем?

– Хорошо, – ответил Володя. – Ляг и углубись в себя. Попробуй отстраниться от современности. Ты не Гореница. Ты не ученый, не физик. Ты – безыменный. Будто облачко в небе. Словно дыхание ветра. Ты – луч в беспредельности…

Что он говорит? Я уже чувствовал себя когда-то так. Летел в необъятности и не знал, когда окончится беспредельный полет. Не ведал, ибо не было времени, не было измерения, предела, масштаба, куда можно бы приложить свои ощущения. Вот и теперь… Меня подхватила могучая волна, швырнула в пространство.

– Огневик! Тебе говорит что-нибудь это имя?

– Это я! Мое далекое проявление!

– Год. Вспомни год!

– Родился в тысяча пятьсот десятом. В Лубнах. Около чудесной речушки Сулы. Убит – в тысяча пятьсот шестьдесят седьмом. Байда погиб в шестьдесят шестом, а я – через год…

– Ты был знаком с Вишневецким?

– Мы были побратимами. Еще с детских лет. Вместе ушли к славному товариществу на Хортице. Вместе сражались. Вместе приняли посвящение характерников. Но он опередил меня. За что и наречен Байдой. Байда – это человек, полностью овладевший своими чувствами, разорвавший притяжение обычности…

– Как он погиб?

– Как и говорят предания. Его предали, враги сбросили его с башни на острые крючья. Он сохранял сознание трое суток и смеялся мучителям в лицо. Я и два моих друга видели это страшное и великое действо. Он перед смертью дал нам знак уйти.

Так Украина узнала о гибели своего славнейшего лыцаря. Минул год… и пришел мой черед…

– Ты был убит? Как?

– В бою с татарами. Все будто в тумане. Искрится, ворочается, слагается в формы и снова распадается. Сверкают сабли, кричат казаки. На меня напали сразу три татарских воина. Свистят стрелы…

– Остановись! – приказал Володя. – Успокой сознание. Вернись немного назад.

Вспомни какие-нибудь подробности, местность. Имена, названия…

– Хорошо. Я попробую… Это тяжело, но я… попробую…

Огневик остановил своего вороного, соскочил на землю, кивнул спутникам – молодому джуре Ивану и старому казаку Семену.

– Тут отдохнем. Возле Дивич-скалы. Путь еще далек, следует пополудновать, подкрепиться. Да и водица славная тут струится из-под скалы.

Казаки расседлали коней, пустили пастись на мягкую весеннюю траву, что густо облепила каменистую гряду. Сами сели в круг, доставили что кому бог послал: вяленого леща, полпаляницы, кольцо колбасы, плоскую черепяную бутылку с оковитой. Джура сбегал к роднику, зачерпнул прохладной воды казанком, принес к гурту. Огневик разгладил рыжеватые усы, припал к прозрачной влаге. Передохнув, молвил:

– Славная вода. Чистая, как девичья слеза.

– А все-таки оковитая лучше, – важно возразил казак Семен. Он налил горилки в окованный серебром рог, пустил по кругу. – Без оковитой, брат Огневик, не жить.

Огневик жестом отстранил рог от себя, покачал головой.

– Э нет, брат Семен. Бывает такое, что за один глоток водицы барило оковитой отдашь, да еще душу в придачу. Припоминаю, бывали мы с покойным Бандой – славный отаман был, царство ему светлое! – в полуденных странах, в пустыне, так там, поверь мне, за бурдюк воды отдадут тебе кучу золота. Так что не говори глупых речей. Горилка – это, куда ни кинь, чертовское зелье. Разве напрасно казацкое братство запрещает эту пакость на Хортице и в походе? А вода… Без воды ничего доброго не было бы в нашем грешном мире…

Казаки помолчали, оценивая мудрость казака-характерника. Глаза юного джуры от выпитой чары засверкали, он зашевелился на своем камне, умоляюще глянул на Огневика.

– Скажи, отаман, ведь не случайно ты сказал про воду – как девичья слеза?

– Не случайно, – скупо ответил казак.

– И скала эта так зовется не случайно?

– Не случайно.

– Расскажи мне, пан отаман, о том. Не буду знать покоя, ей-богу, не буду, пока не узнаю. Весьма эта скала мне припала в сердце. И словно голос я слышу какой-то. Печальную песню кто-то поет…

– Это она, – сказал Огневик.

– Кто она? – шепотом переспросил джура.

– Дивчина Галя, – вздохнул казак, показывая на скалу. – Та, которая в этом камне живет. Навеки, пока ворог будет топтать землю украинскую.

– Расскажи! – подскочил джура, и его черные глаза заискрились.

– Хорошо, – молвил Огневик, положив недоеденного леща на камень. Набив маленькую прокуренную трубку табаком, он выкресал огонь, пустил дым. – Раз ты такой нетерпеливый – слушай… Вот здесь недалеко, за этой каменной грядой, было село.

Уже и не ведаю, как оно называлось – то ли Журавли, то ли Лелеки. Такая у них жизнь была – как у птиц: вечный вырий, вечный полет. Сами ведь знаете – татарва не дает покоя гречкосеям украинским. Эге ж… И вот как-то орда налетела на село, зажгла хаты, начала брать ясыр. Все казаки и молодые хлопцы, которые были в селе, погибли, защищая матерей своих, сестер и любимых. Старых людей и матерей тоже враги порубили, потому что ни к чему им таскать Черным Шляхом немощных – все равно помрут. Успокойся, джура, не хватайся за саблю! Еще хватит на твою долю супостатов. Слушайте дальше. Попала в полон чужинецкий и поповна Галя – красавица невиданная. Жил в том селе панотец, еще не старый, и была у него дочка, о которой я вспомнил. Странная девка. Знала песен много чудных, на кобзе играла, пела думы. Не обходили стороной казаки дворище панотца, ибо всем хотелось заглянуть в очи лазоревые, полюбоваться русою косой, голос голубиный услышать. Всем люба была дивчина-королевна, но никто не смел дотронуться до нее.

Чиста была, как омытая росою весенняя лилия.

Ну вот… Пал панотец под ятаганами вражьими, защищая доченьку, а Галя попала в плен. Повели ясыр Черным Шляхом, и шли они вот тут, мимо этой гряды. Остановили коней, распрягли пастись, и пленным бросили какие-то объедки. А тем временем подъехал славный мурза ногайский Гюрза-бей, увидел поповну среди женщин наших, загорелся хотением черным. Приказал развязать дивчину, кинулся к ней, хотел тут же, при всех, ее изнасиловать. Сиди, говорю, джура, спокойно, а то не буду рассказывать дальше…

– Молчу, молчу, – дрожа от возбуждения, пробормотал джура Иван. По щекам его текли слезы, горячая ладонь лежала на эфесе сабли. – Я молчу, пан отаман!..

– Но не привелось ему испоганить девичью красу. Вырвалась Галя из рук ногайских, выхватила саблю у какого-то татарина, кинулась к этой скале. Хотели крымчаки ее стрелами пронзить, но мурза запретил. Сам вышел для поединка с поповной – наверное, хотел выбить из ее рук саблю, чтобы совершить задуманное. Люто, яро сражалась Галя. Словно десять казаков в нее вселилось. Раскроила она мурзу до пупа, а сама вошла в эту скалу…

– Как «вошла»? – поразился джура.

– А так, исчезла… И как только это случилось – ударил родник из-под скалы.

Испугались крымчаки, снялись с этого места, двинулись дальше. Но за порогами, над Днепром, встретили их казаки, отбили ясыр, вернули всех в Украину. Так Галя, даже после смерти своей, помогла душам християнским. А камень с той поры называют Дивич-скалой. По душе ли тебе, джура, мое сказание?

Джура, упав на землю ниц, молчал. Только спина его судорожно дрожала.

– Эге, хлопче, – мягко сказал Огневик, – не для нашего времени твоя душа сотворена. Слишком нежная она. Ну – ничего! Это хорошо. Это славно, мой хлопец.

С такою душой всегда придешь на помощь друзьям-товарищам…

– Послушай, Огневик, – отозвался старый казак Семен. – Гляжу я на тебя, удивляюсь. Не такой ты, как все. Что-то в глазах твоих странное, нездешнее.

Казак ты славный, мудрый – и все же похож на какого-то журавля перелетного, что неведомо откуда появился. И Черная Грамота твоя, что человеческим голосом отвечает… И волшебство твое…

– Э, пустое, – махнул рукою Огневик, ложась вверх лицом на траву. Он смотрел на облако, легонько плывшее в лазоревой бездне, и в его глазах струилась печаль. – Никакого волшебства нет, пан побратим. Глупые предрассудки людские. То страх невежества. Передам тебе свое знание, как передал мне его старый характерник на Хортице, и ты будешь делать то же самое. А душа моя, в самом деле, какая-то перелетная. Еще в детстве, когда я мальчонкой бегал над Сулой, все куда-то меня несло, хотелось чего-то необычного, неведомого, сказочного. Грусть несказанная наполняла душу. Мне казалось, будто я что-то потерял, утратил, будто должен встретить друзей, о которых давным-давно забыл… А Черная Грамота… о том могу тебе рассказать. Доля ее необычна… Мне и покойному Банде поведал о ней один пленный турок, живший на Сечи. Турок тот не простой, грамотный человек. Бывал он и в египетской земле, и в Ерусалиме, и в городе Искандер-паши, или Александрия по-нашему. Был когда-то такой воевода, славный отаман. И рассказал нам турок древнюю бывальщину…

– Эге, брат Огневик! Погоди! – отозвался казак Семен, приложив ухо к земле. – Не орда ли?

– Она! – подтвердил Огневик, замерев на какое-то мгновение. – Седлайте коней, хлопцы! Уходим к днепровской яруге. Там ногаи не заметят. А мы – плавом через Днепр…

Но не довелось казакам незаметно уйти. Пока седлали коней, пока скакали к спасительному оврагу, – кольцо татарское замкнулось и пришлось запорожцам принимать неравный бой.

– Что ж, – спокойно сказал Огневик, сдерживая горячего коня. – Наверное, пора нам, брат Семен, своею кровью землю родную окропить.

– А пора? Мне давно пора, – сурово молвил Семен, готовя пистоли. – Вот Ивана-джуру жаль! Молодой еще, не нажился!

– Ивана попробуем спасти, – отозвался Огневик, бдительно всматриваясь в строй крымчаков, неумолимо приближавшийся к ним. – Кроме того, Черную Грамоту следовало бы сечевикам передать. Не хочется мне, чтобы она снова в чужие земли ушла. Ее место здесь, на украинской земле. Гей, джура, прошу тебя, как отец, бери Черную Грамоту, спрячь хорошенько, скачи между нами. Мы врежемся между татарами. Семен – правее, я – налево. А ты – не останавливайся, спеши к Днепру.

Ну а там – бог поможет. Найди на Сечи казака Грицька-характерника, ему Черную Грамоту передашь…

– Чтобы я вас оставил? – воскликнул джура. Ноздри его раздымались, как у боевого коня. – Никогда!

– Эй, дурень! – грозно рявкнул Огневик. – То, что тебе велю я, важнее твоего геройства. То – дело великое, небывалое! Черная Грамота должна попасть в руки наших внуков, чтобы славное дело совершить! Верь мне, и я на небе благословлю тебя!

– Верю, пан отаман! – сквозь слезы молвил джура, пряча черный свиток на груди.

– Вперед! – грозно-весело закричал Огневик, и трое всадников врезались тараном в строй врагов.

Славный был бой. Словно горные орлы, носились между врагами казаки, устилая зеленую траву татарскими телами. А тем временем джура что есть мочи скакал к днепровской круче, надежно прикрытый побратимами.

Но разгадали казацкий замысел крымчаки. Десяток всадников бросился наперерез Ивану-джуре. Остальные яростно набросились на старших казаков. Устали руки льщарские, затупились сабли. Упал, простреленный из лука, джура. Грохнулся о родную землю, схватившись руками за грудь, где была спрятана Черная Грамота.

Навеки умолк старый казак Семен, поцеленный в горло татарской стрелой. Еще какое-то время носился по полю Огневик, отбиваясь от крымчаков. Но и он не выдержал поединка, разрубили ему враги правое плечо. Перебросил казак саблю в левую руку, еще повалил пятерых ногаев да и сам лег между потолоченными цветами, обрызгав их алою кровью.

Разбрелись татары по полю, начали ловить коней казацких, сдирать с трупов украшения, талисманы, одежду, собирать сабли и огнестрельное оружие. Нашли на груди джуры и свиток черный, позвали мурзу своего, показали. Тот поудивлялся на странную вещь, пожал плечами, поцепил себе на шею. Дал приказ двигаться дальше.

Недалеко ушли крымчаки. В тот же день встретили их сторожевые казацкие отряды и вырубили начисто. На груди мурзы перекопского нашел отаман Черную Грамоту, возле седла – саблю Огневика, разукрашенную серебряными странными узорами.

– Эх, не успели! – вздохнул отаман. – Нет уже, братья, нашего характерника. Вот его сабля верная у проклятого басурмана и Черная Грамота. Надо найти славного казака и похоронить как следует…

К вечеру нашли казаки мертвых побратимов. Недалеко от Дивич-скалы рядышком положили их, покрыли им лица алою шелковою китайкой. В руки дали сабли боевые, рядом положили пистоли, пороховницы.

– Пусть и на небе будут воинами, – тихо и печально сказал отаман. – И Черную Грамоту, братья, оставьте Огневику. Он ведает – откуда она и зачем. Какая у нее доля – такая она и будет. А нам до того еще нет разумения. Попрощаемся, товарищи сечевые, с братьями нашими!

Опустив чубатые головы, пошли казаки мимо мертвых запорожцев, насыпали землю шапками, возводили высокую могилу. На славу векам, на удивление грядущему…

Плыла за окном луна, мерцал снег. Володя смотрел на меня удивленно.

– Сказка. Никто не поверит.

– Надо найти, – устало возразил я. – Разыскать место захоронения. Представляешь?

Подтверждение психогенетической информации. Это же новая эпоха в науке.

– А координаты?

– Известно не так уж и мало. Дивич-скала. Недалеко Днепр…

– Дивич-гор полно на Украине, – усмехнулся Володя. – А Днепр протянулся на тысячу километров…

– Все равно найдем, – упрямо ответил я. – Дай очнуться, подумать. Надо найти умных ребят – археологов, историков. Помогут. Тут не спешка нужна, а мудрость…

– Хорошо. Я согласен с тобою. Чем смогу – помогу. Но объясни мне – откуда в тебе информация о судьбе Огневика? Не мог же он быть твоим предком после своей смерти? Практически не мог быть. Как в твоих генах оказались сведения о его жизни, гибели?..

– Почему ты так механистически подходишь к проблемам психогенетики? – спросил я.

– Знаем ли мы, где локализуется так называемая родовая память? Кроме личного генетического кода, может существовать коллективный код, природный…

– Где, в чем он сосредоточен?

– В едином поле. Вспомним идеи Вернадского и Тейяра де Шардена о ноосфере, о суперперсонализации всех личных накоплений. Мы только коснулись этой тайны.

Разве наука знает все каналы, по каким передается информация Вселенной?

– Интересные мысли. Вот моя рука. Будем бить в эту скалу. И все же – а вдруг твое подсознание нафантазировало? А? Некая греза… Известная информация сплетается в небывалые построения, очертания…

– Зачем напрасный спор? Пусть слово скажет реальный поиск.

Нашлись энтузиасты среди археологов, историков. Ого, как загорелись. Было всего – споров, дискуссий, безумных гипотез, фантасмагорий. Начали искать следы в древних манускриптах, разъехались по Украине, расспрашивали старых людей, записывали правечные предания. Вместе мы выбрали несколько вариантов, наиболее вероятных для гипотетических событий. Точнее – три варианта. Все три Дивич-скалы в поясе между Росью и Тясмином. Это подходит. В мае уедем на поиск, экспедиция на общественных началах. Волнуюсь, тревожусь. Как оно будет? Повезет или нет?

Если выйдет – это будет первой победой над Хроносом…

Несколько мыслей по поводу проблемы времени.

Более всего прочего беспокоит мыслителей парадокс, могущий возникнуть при путешествии в прошлое. Мол, пришельцы из грядущего будут нарушать причинность современности, и это внесет хаос в ход истории. Наивные рассуждения! Мы ведь совершенно не ведаем тайн времени. Скажем, в науке и в обыденном мышлении принята временная стрела «прошлое – будущее». Но при внимательном размышлении мы понимаем, что здесь что-то не так. Практически мы идем не в будущее, а в прошлое, за нашими дедами, отцами. Они – наши водители, а мы – ведомые. В такой концепции будущее окажется лишь возможностью, потенцией, зерном, из коего вырастает древо прошлого. Не грядет ли революция в понимании временной сути? И эта революция приведет к прорыву барьера эпох и периодов, исчезнувших в исторической мгле, и произойдет поражающее воссоединение поколений. И тогда так называемое путешествие во времени станет обычностью, нормальным состоянием бытия…

Да и кто скажет – откуда мы, я? Как попал в этот мир? Нельзя механистически понимать такие передвижения в спиралях времени. Даже в одном человеке может сочетаться несколько личностей – из настоящего, прошлого, грядущего. Сквозь органы чувств физического организма может глядеть в этот мир разум любых сфер, любого времени. В окуляр телескопа может заглянуть и гениальный ученый, и игривый ребенок, и безразличный астроном-фиксатор небесных звезд.

К тому же если осуществится прорыв во времени, путешествия станут осуществляться весьма осторожно, под контролем историков, компетентных – ученых. Надо углубиться в изучение этой проблемы, а не отрицать возможность хронопутешествий, оглядываясь на какие-то парадоксы, построенные на устаревших концепциях…

Снова встретился с Витою. Она обнимала меня, мне было хорошо, ласково, но уже что-то исчезло. Я рассказал ей о своих планах, о перспективах будущего поиска, а она мило улыбалась, сдерживая зевки. Почему? Мы будто два поезда, идущие навстречу друг другу. Вот, вот… Ближе, ближе…

Окна мельтешат, сквозь стекла видны лица, сейчас, сейчас откроется желанное, неведомое, таинственное! А затем – раз! – пустая чернота, последний вагон, а за ним – безмолвие! Все. Было или нет?

Так и у нас. Приближается последний вагон. Я ощутил это. Ну и пусть! Мне уже видится иное бытие. Суровый Огневик, пылкий джура Иван, старый казак Семен!

Допустите к своему прачистому прошлому, откройте его для наших сердец, для наших душ. Быть может, и мы продолжим ваш неравный бой среди широкой степи!..

Весна. Самозабвенно поют жаворонки. Мы начали работу. Мы – это я и еще пять друзей. Три парня, две девушки. Историки, археологи. Рядом – Дивич-скала. Та или нет?

Я пытаюсь припомнить свои видения. Вроде бы похоже на то место. А может быть, нет? Вокруг поля, сады, села. За стеной соснового леса – высокая труба сахарного завода. Среди зеленой нивы пшеницы – три могилы. Под одной из них должны быть останки Огневика и его побратимов. Если это та самая Дивич-скала…

Мы ходили в соседнее село, расспрашивали старых людей, почему так называется скала. Никто не знал. Так, мол, называли ее деды, отцы, так и мы называем.

Из-под камня течет родник. Он меньше, нежели мне показалось в гипнотическом видении. Но это естественно – столько веков!

Вода прозрачная, струя поет, пенится. Мальчишки-пастухи любят здесь утолять жажду в знойные дни. Местный врач анализировал воду, определил сильную минерализацию. Вероятно, со временем здесь будет водолечебница.

Мы начали копать. Председатель соседнего колхоза иногда дает нам экскаватор. Это ускоряет раскопки. Вечерами мы отдыхаем в спальных мешках под чистым небом, мечтаем о тех днях, когда стену времени удастся сокрушить.

– Сколько проблем будет решено, – тихо говорит Рита, двадцатилетняя студентка-археолог. – Космические полеты для многих людей недостижимы. Разве что десятки, тысячи людей смогут удовлетворить жажду путешествий, поисков неведомого. А миллиарды? Они должны ограничиваться рассказами тех, пионеров небывалых миров, субъективными рассказами счастливчиков. А путешествие во времени! Это же окно в принципиально иной. Новый Мир! Это – миллионы, оптильоны лет!..

– И куда б ты устремилась, если бы открылась возможность хронопутешествия? – насмешливо спросила ее подруга, высовывая нос из спального мешка.

– Туда, где трудно, – серьезно ответила Рита. – Где жили такие, как Огневик, Байда. Знаю – там смерть, опасности подстерегали людей ежедневно, ежеминутно, но – пусть! Иногда час напряженной жизни среди опасностей ценнее, нежели долгие годы рутины… А увидеть Спартака! Джордано? Живого Тараса? Или побывать в Атлантиде? Друзья! Вы только вообразите! Нет, слова бессильны!..

Мы молчали. В самом деле, что дало бы пересчитывание тех возможностей, какие откроет путешествие во времени? Сложно это, очень непросто, но – грандиозно! И вероятно, совсем не так, как мы представляем. Быть может, проблема Хроноса лежит не в той плоскости, какой движется современная технизированная наука? Может быть.