Текст книги "Звездный корсар"

Автор книги: Олесь Бердник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Странно…

– Что?

– Прошло менее часа, а кажется – проплыли годы.

– И мне так кажется, – прошептала она. – Хорошо. Никогда так не было. Разве в детстве. Когда мать меня ласкала…

Григор замер. Прикрыл глаза веками. Снова между ними что-то опасное, хрупкое, как хрусталь. Девушка смотрит на него просто, непосредственно, словно на облачко в небе. Почему же он такой тревожный? Отчего тянется за ним этот проклятый хвост?

Официантка принесла вино, открыла. Поставила пирожные, яблоки. Парень налил вино в бокалы.

– За встречу.

– За встречу, – сказала она, еле пригубив бокал. – Читайте же ваши стихи.

Он отпил глоток золотистой жидкости. Поставил бокал на стол. Взглянул в голубые глаза.

– Что же вам читать?

– Что вспомните.

– Хорошо. Только не смейтесь. Форма несовершенна. Так себе – ритмическая проза…

– Мы же договорились, Григор…

– О космической отчизне, – сказал парень.

– Что это значит? – удивилась Галя.

– Неужели не понимаете? Мы ведь не одной Землею сформированы. От Земли у нас весьма немного – прах, материал биологической машины. А разум, чувства, дух созданы Космосом. Звездами, солнцем, небом, ветром, молнией, облаками, песнями, сказкою, что передается из полузабытых или совсем забытых веков…

– Поняла, – одобрительно усмехнулась девушка. – Это весьма верно. Но я считала, что вы в это вкладываете что-то более таинственное…

– Может, и вкладываю, – загадочно молвил парень. – Впрочем, погодите, послушайте…

 
Мы – не дети Земли,
Мы – потомки небес.
Уж зоны проплыли, как пришли мы из дальних миров,
Полные творческой силы.
Первозданной и дикой планете
Подарили огонь…
Сколько мук и страданий,
Сколько странных мистерий!
Гаснет память о крае родном,
И стена лабиринта все выше,
Паутину усталость плетет
В иллюзорных туманных виденьях…
Гулливера распяли лилипутскими нитями
На трехмерной сфере планеты,
Иногда ему снятся волшебные сны.
Призывают лететь в беспредельную глубь!..
И тогда Гулливер посылает во сне
Корабли межпланетные,
Словно школяр голубей из бумаги…
О смешные виденья детей!
Прометей! Потряси-ка скалу вещества,
До которой тебя приковал беспощадный закон,
Отзовись громыхающей молнией К братьям —
Титанам, закованным в бездне веков!
Вспоминайте, друзья, ведь пришли мы из Края Родного,
Из незримых садов, беспредельных полей,
Мы – потомки Урана!
Почему ж и когда мы забыли величье Отчизны
И ее волшебство, красоту?
Бег по кругу нам надо оставить, слышите, братья?!
Все, кто древний по духу
И кто молод всегда, —
Все замрите на миг
И припомните сказку волшебную своего небывалого царства
И лазурные горы, леса и сады,
Где мы все рождены,
Где мы все вырастали под ласковым взором Отца,
Где Великая Матерь Огня нас ласкала.
Встаньте, братья, не спите!
На рассвете восстаньте!
Это будет мятеж удивительный – против себя!
Мы – сильны, мы отважны и несокрушимы!
Умывайтесь лучами светил
И магический дар возвратите себе —
Жить в бессмертном Дыханье Свободы,
Ведь земное твое бытие, Гулливер, —
Это лишь миг сновиденья…
 

– Очень интересно, – сказала девушка. – Удивительно…

– В самом деле? – обрадовался Вова.

– Правда. Но откуда у вас такие образы, идеи? Раздвоение человеческой сущности, стремление в беспредельность…

– О, мне часто снятся странные сны, – сказал парень. – Никогда не поймешь – откуда они, почему?

– Я люблю слушать сновидения, – мечтательно молвила Галя. – Есть такие сны, в которых хотелось бы жить.

– Э нет! – возразил Григор. – Я не желаю жить даже в самых красочных сновидениях. Хочу выбирать путь сознательно, а не быть марионеткой сна.

– А может быть, ваше сознание – тоже сон? – нахмурилась Галя. – И ваше волевое – решение – тоже бред подсознания…

– Ну, это уж что-то зловещее, – засмеялся парень.

– Не стану спорить. А то вы убежите от меня. Лучше прочитайте еще что-нибудь.

Мне очень нравится, как вы читаете.

Григор облегченно вздохнул.

– Тогда послушайте шутливую миниатюру. Про ребро.

– Про какое ребро?

– Адамово ребро. Вот послушайте…

Господи, когда-то Еву ты из ребра Адама создал.

Ничтожная потеря для Адама! Зато каков успех!

Яблоко познания Добра и Зла, пылание любви, глубины мук, трагедий и восторга!

Господи, молюсь к тебе, прошу – возьми-ка снова у меня двенадцать ребер, создай двенадцать новых Ев. Пускай они мне поднесут двенадцать яблок из Сада небывалого Познанья!

Приди, приди. Господи, и ребра спокойно у меня бери! Без них я проживу, но без подарка Ев – погибну!

Галя смеялась.

– Не станет у вас ребер – любая Ева не поможет. Будете ползать, как медуза.

– Так это же символически! – защищался Григор.

– Тем более. Символы должны быть точны. Если уж у кого-то и берется ребро… то есть плоть, так это у женщины.

– Ого! Вы суровый критик.

– Да нет! Просто не люблю сомнительных шуток.

– А мне кажется, что без шуток вообще жить невозможно. Можно сойти с ума. Хотите выпить?

– Спасибо. Не надо. Не знаю, как кому – а мне редко какая шутка нравится.

– Почему?

– Шуткою чаще всего люди прикрывают свое бессилие и трагедию. Жизнь трагична…

Трагична в самом основании, а они смеются.

– Я не совсем понимаю вас, Галя, – тихо сказал Григор, прикасаясь пальцами к ее руке. – Вы такая красивая, а…

– Не надо, Григор, – резко сказала она, ставя бокал на стол. – Извините… но не надо так. Лучше прочтите мне еще что-нибудь. Но не шутку…

– Хорошо, – грустно молвил Григор. – Прочту. О рыбаке.

Все рыбаки стремятся к речке днем. А мой товарищ – нет

Чудак, как только звезды в небе засияют, он удочку берет и к озеру спешит.

Вверху сияют звезды. И в воде они же.

И кажется ему, что он плывет в пылающем просторе.

И паруса плакучих ив шумят тревожно, несут, несут челнок незримый вдаль.

Забрасывает удку друг мой. Но крючка и червяка на ней не сыщешь, лишь слово колдовское рыбак мой шепчет и целует леску.

Проходит ночь. Он терпеливо сидит над океаном звездным. Чего он ждет? Кого?

Плывет рассвет. Бледнеют звезды и прячутся в лазури ясной. Рыбак сворачивает леску, задумчиво идет домой.

А ночью снова – безнадежный лов

И все же – может быть, прицепится вдруг кто-то на слово колдовское?

А вдруг…

Сидит рыбак, плывет над звездными ветрами. И паруса плакучих ив шумят тревожно…

– Хорошо, – сказала Галя. – И правда.

– Что правда? – не понял Григор.

– Безнадежный лов. Ничего не нацепится на леску рыбака. Напрасно люди ждут.

Разве что рыба сама захочет – Какая рыба? – удивился парень.

– Бог, – просто ответила девушка.

– Вы серьезно? – растерянно спросил Григор.

– Почему бы и нет?

– Никогда не думал… что моя миниатюра вызовет такие мысли.

– Такие мысли может вызвать любой образ, – возразила Галя. – Даже червь.

Помните, у Державина: «Я червь, я Бог!»

– Помню. Но вы…

– Что?

– Разве вы верите?

– Не то слово – вера. В обычном разумении у меня веры нет, а в глубинном – есть.

Быть может, это не вера, а интуитивное знание.

– Я поражен…

– Тогда что же? – насмешливо спросила Галя. – Наши пути разошлись? Или, быть может, начнете меня перевоспитывать? Приносить популярные атеистические книжечки? Водить в кино?

– Галя!..

– Не будете? Тогда хорошо. Не бойтесь – я не сектантка. Не люблю лицемерных, суеверных собраний, где во имя Бога произносится столько хвалы и курится фимиам.

Он уже давно бы умер от тоски и ужаса. Мой Бог похож на вашу чудесную Рыбу, его не поймаешь на крючок молитвы или на червя лести…

– Какой же он? – осторожно спросил Григор.

– Не знаю. Он прекрасный – это я ведаю точно, верю. Он герой и рыцарь. Он молчаливый и громогласный. Он жалостливый и грозный. Он всесильный и незримый.

Он везде… и нигде…

– Это просто опоэтизированный человек, – вздохнул парень. – Вы создали в своем сердце идеал. И поклоняетесь ему…

– Может быть, так. А может, и нет.

– Странно. А как же ваш скепсис?

– Какой?

– По отношению к людям? В человеке много отвратительного – это правда. Но ведь причина мира (так веруют все религиозные люди), а значит, и всего, что происходит в нем, – Бог? Со скульптора спрашивают за никчемное изваяние, с сапожника – за испорченные сапоги…

– А Бог отвечает за скверный мир? – насмешливо подхватила Галя.

– А как же?

– Бог не имеет никакого отношения к миру.

– Как так?

– А так. Вы же мыслящий человек. Неужели всесильный дух стал бы заниматься созданием ограниченных миров? Каких-то шариков, планет, солнц, а тем более – микроскопических муравьев, называемых людьми?

– Я изучал десятки различных религиозных и философских течений Востока и Запада.

Большинство апологетов утверждают, что мир создан волею Творца, как бы он ни назывался… Брахмой, Иеговой, Ормуздом, Зевсом… Правда, древние гностики утверждали, что Превышний Отец, называемый Истиной, не повинен в творении нашего многострадального мира, что это – дел рук злого создателя, архонта нижних сфер.

Но эти странные идеи встретили решительное возражение отцов церкви. Так что творцом Вселенной все же следует считать Бога…

– Возможно, и так, – равнодушно согласилась Галя, допивая кофе. – Всякий бракодел – творец, на высоком месте или на низком. Но при чем тут Бог? Я в это понятие вкладываю свое, заветное. Его нельзя передать. Какое мне дело, что об этом говорили те или иные мудрецы? Да и что такое мудрость? Я принимаю Солнце таким, как оно есть, как оно кажется мне, а не таким, как его описывают астрономы или астрофизики…

– Откуда это у вас, Галя?

– Что?

– Такое мышление?

– Плохое или хорошее?

– Не знаю. Опасное. Тревожное, волнующее. Мне кажется, что вы шутите, разыгрываете меня. Впрочем, нет. В глазах у вас – гнев. И ясность. Не пойму, не уловлю. Такие мысли, как у вас, появляются тогда, когда человек переживет глубокую драму. Горе высекает искры нового понимания. Но мистика…

– Я не мистик! – взмахнув крыльями ресниц, возразила девушка. – Медику почти невозможно быть мистиком. Каждый день – физиология, внутренности, грязь. Надо очень любить скрытую сущность человека, чтобы не возненавидеть его физиологию.

Знаете что, Григор? Давайте оставим эту тему… Может, когда-нибудь… Хорошо?

– Хорошо, – неуверенно согласился Бова. – Но вы обещали прочитать свои стихи…

– О любви, – улыбнулась Галя. – Пойдемте отсюда. По улице Зоологической. Там уютно… и я попытаюсь вспомнить.

Григор расплатился с официанткой. Они вышли под крону весенних деревьев. Парень шагал задумчивый, растерянный. Галя иногда искоса посматривала на него. В воздухе поплыл зной, начало припекать. Они сняли плащи. Мимо проносились редкие машины, из-под колес брызгала жидкая грязь.

– Ну что ж, начну, – сказала девушка. – Только не перебивайте. Хорошо?

– Хорошо, Галя.

– Любовь, – медленно промолвила Галя, словно смакуя это слово, будто прислушиваясь к его звучанию. – Любовь…

 
Что ты, Любовь? Миражи иль основа?
Дар вдохновенья? Вспышка таланта?
Зверя рычанье иль Вышнее Слово?
Пепел или пламень?
Феникс или фантом?
Что ты, Любовь? То ли взрыв сумасбродный,
Мертвой природы случайная проба,
Пасть ненасытная страсти голодной
Или скелет в разрисованном гробе?
Катится вихрь вне предела закона,
В нем перемешаны атомы, люди,
Драмы, гротески, религий каноны:
Было, и есть, и, наверное, будет!
Нежное чувство, любовь, как зарница,
Шепот несмелый, громовое слово —
Все на алтарь беспощадный стремится,
В страшную бездну снова и снова.
Где пониманье?
Где ты, критерий?
Вечно сомнение в сердце пребудет?
Истины Матерь? Вершина мистерий?
Темная? Ясная?
Кто нас рассудит?
Гибнут миры.
И пылают созвездья,
Новых галактик грохочут зачатья,
Кроносы юные в новых просторах
Страстным богиням готовят объятья.
Пусть разрушаются в порох системы,
Тают свидетели творческой драмы, —
Евы желанные в новых Эдемах
Вновь призывают любимых Адамов…
Будут и яблоки, будут и Змеи,
Будет паденье, проклятие Бога,
Авеля нежность. Каина зависть
Двинутся снова от злого порога.
Сквозь революции, царства, поэмы
Дети Адама направятся в небо,
Чтоб созидать мировые поэмы,
А в результате разгадывать ребус:
Что ты, Любовь?
Или завет Воскресенья?
Искра правечного Змея Ананты?
Бред несусветный иль Божье Веленье?
Пепел или пламень?
Феникс или фантом?
 

– Странно, – сказал Григог, прослушав стихотворение.

– Что странно?

– Вы не похожи на современных девушек.

– Почему?

– Они не задумываются над такими проблемами. Любят, и все. Плачут, если грустно.

Радуются, когда весело. Они даже легкомысленны и небрежны в любви. А у вас…

– У меня… – словно эхо, повторила Галя.

– У вас сплошная рана. Душа – скрипка. Еле дотронулся – уже откликается, звучит…

– Вы ошибаетесь, – сурово ответила Галя, глядя куда-то в сторону. – Это неправда.

– Что неправда?

– О современных девушках. Что они легкомысленны. Конечно, есть и такие. Но их – меньше. А большинство – глубокие и нежные. Это они кажутся легкомысленными.

Надевают защитную маску, чтобы вы, мужчины, не ранили их. Вы добираетесь к сердцу, чтобы сразу… оседлать его.

– Вы не очень уважительно относитесь к мужчинам.

– Так оно и есть. А девушки должны беречь свою нежность в тайне. Ибо что останется потом, когда мужчина сорвет цветок, растопчет и уйдет прочь? Только пустота. Девушки берегут заветный цветок для принца…

– Для принца? – растерялся Григор.

– Для единственного. Для небесного возлюбленного, который приходит в сновидении, в мечтаниях. Каждая девушка мечтает о принце. И не встречает его…

– А Ромео и Джульетта? Тристан и Изольда? Меджнун и Лейла?

– А что с ними случилось? – возразила Галя. – Мир растоптал их, растерзал. И лишь после смерти воспел. Да и то… для спектакля, для сцены. Для денег. Для равнодушных людей, которые показывают в фойе свои туалеты.

– Это правда. Но я как-то не задумывался об этом.

– Вот видите. А о девушках думайте осторожнее. Не судите по внешним признакам. В каждом человеке – бездна. То, что снаружи, – может быть лишь пеплом. А под пеплом – жар…

– Говорите, говорите, – тихо попросил Григор. – Это прекрасно.

– Пустое, – внезапно смутилась Галя и отвернулась. – Не надо меня хвалить. А как же стихотворение? Не понравилось?

– Хорошо, – искренне сказал Бова. – Куда мне! У вас – мысль. И нежность. И глубина…

– Перехвалите, – засмеялась Галя. – Нет ничего особенного. Мне лично не нравится. То, что в сердце, – нельзя выразить в слове. Я же чувствую. Нужен какой-то новый, небывалый способ общения. Может, тогда… Только когда это будет?

– По-моему, он всегда был и есть.

– Что?

– Интуиция. Симпатия, антипатия. Даже идиосинкразия… Врожденное отвращение к определенным вещам или явлениям. Кажется, это так у вас в медицине называется?

– Так, так, – снисходительно засмеялась Галя. – Но вы правду молвили. Я ощущаю таинственную связь между всем-всем на свете. Даже между человеком и камнем, звездою, деревом, цветком. Иногда мне приятнее беседовать с березою или бродячей кошкой, нежели с человеком. А особенно люблю звездную ночь, когда никого нет, тишина и над головою сказочный Чумацкий Шлях. Неслыханная красота!

– Это и в самом деле поэтичное восприятие. Вы могли бы написать.

– Уже написала, – ответила девушка. – Я пишу все время. Когда есть свободная минутка…

– И днем и ночью слушал бы ваш голос. Прошу вас, прочтите…

У девушки пылали щеки. Она благодарно взглянула на парня и снова начала декламировать, задумчиво поглядывая в небо:

 
О далекие дивные звезды-светила,
Что вы знаете, звезды,
Про Землю мою?
Что-нибудь вам известно
О сказочной Еве,
Полюбившей Адама
В правечном раю?
А на ваших мирах
Расцветают Эдемы?
И растут ли там яблони
Зла и добра?
И для вас, мои звезды, —
Лучистые искры —
Наступила ль ужасной
Расплаты пора?
И на Авеля Каин
Поднимает дубинку,
И Творец проклинает
Созданье свое…
Сохраните их, звезды,
От паденья и смерти,
Передайте заветное
Слово мое:
«Может, люди-то больше,
Чем лучистое солнце,
Может, сердце богаче,
Чем галактик дары!
Если сердце угаснет —
Вселенная гибнет,
Если гаснут зеницы —
Запылают миры!
Люди, слышите, люди!
На мгновенье замрите!
Воспылайте сердцами,
Дети радости ждут!
Не идите, как тени,
В равнодушную вечность,
Пусть во храме вселенском
Звезды снова взойдут!
Ведь солнца угасают
И гибнут планеты,
В беспредельность уходит
Секунда и век,
Возвращаются в хаос
Империи, боги…
Но бессмертьем владеет
Лишь он – Человек!»
 

– Как это чудесно! – воскликнул Григор.

– Что?

– То, что вы написали. Уникальность человека, его души. В самом деле… только осознание, только разумность может овладеть бессмертием. А некоторые юристы пытаются все подвести под параграф закона, словно люди – штакетные палки в заборе. А в жизни… случается, что увидишь человека – и уже никогда его не забудешь. Вот как мы с вами… Как только увидел вас – все!

– Что «все»? – тревожно спросила девушка, останавливаясь под каштаном.

– Ну… не надо слов, – растерянно молвил парень. – Неужели вы не ощущаете? Я сразу почувствовал, что вы… близкая, родная…

Галя прикрыла ресницами глаза. Молчала. Только по щекам ее плыла алая волна. В зеленых ветвях каштана шептал ласковый ветерок. За стеною зоопарка рычали звери, смеялись дети. Проехала легковая машина, задела бродячего пса. Он отлетел в канаву, жалобно заскулил. Девушка очнулась. В ее глазах заблестели голубые льдинки.

– Вино, – сказала она.

– Что? – удивился парень.

– Говорю, что это в вас от выпитого вина…

– Галя…

– Григор, не надо. Я не желаю призраков…

– Я не буду, Галя. Хорошо… Но знайте…

– Лучше пойдемте в зоопарк. Я еще никогда здесь не бывала. А вы?

– Я тоже… не бывал.

– Посмотрим?

– Хорошо, – вздохнул Бова.

Они вышли к проспекту Победы, завернули налево. Возле касс зоопарка толпились люди. Григор купил Гале мороженое, стал в очередь. Девушка отошла в сторону, стала под деревом, а парень напряженно размышлял об удивительном знакомстве.

Задание шефа, комичный визит к бабусе, больница, свидание, беседа о Боге, стихи о любви. Какой странный калейдоскоп! Разноцветные стекла мозаики, а цельной картины нет! Как ее создать? А надо. Ведь уже не отойдешь, не оставишь, не забудешь. Будет звать, волновать, не даст покоя никогда, ни за что. И ее резкое слово, и недовольство, и скорбь или ирония – уже неотделимы от нее, от зовущего, тревожного облика…

Купив билеты, Григор позвал девушку. Они вошли в ворота, направились налево.

Возле большой клетки собралось много людей. Дети орали, смеялись. В клетке сидели две огромные обезьяны – самец и самка. Он сосредоточенно ковырялся в густой шерсти, выискивая паразитов, а она забавлялась с резиновой автомобильной покрышкой. То прятала в ней морду, то подскакивала и внимательно, злобно смотрела на человеческую толпу. Вот она ухватилась передними конечностями за решетку, просунула морду между прутьями клетки, вытянула губы трубочкой, словно для поцелуя.

– Славная молодка! – прохрипел какой-то пьяница рядом с Галей, дохнув сивухою. – Такая обнимет – затем всю жизнь будет сниться. Ик! Ишь стерва, целоваться хочет!

Люди хохотали. Галя встретилась взглядом с обезьяной, замерла. Ей показалось, что из-под звериного низкого лба на нее метнули молнию разумные, враждебные глаза. Внимательные и бдительные. Они жили отдельно от чудовищного тела, они смотрели в этот мир из таинственных недр неведомых пространств. Угрожали, презирали, ненавидели… и умоляли…

– Уйдем, – прошептала девушка.

– Что? – не понял Григор.

– Я говорю – уйдем. Мне плохо.

– Хорошо. Мне тоже тяжело на душе.

Шли молча. Мимо веселых людей, мимо играющих детей, мимо клеток с полосатыми зебрами, гордыми, печальными оленями, презрительными верблюдами. Возле клетки с бегемотом Галя остановилась. Долго смотрела на громадину черного блестящего тела, неподвижно лежащего в воде, посверкивающего малюсенькими равнодушными глазками. Пожала плечами.

– Эволюция, – иронически произнесла она.

– Что? – не понял парень.

– Говорю – эволюция. Не весьма она экономна…

– Проба…

– Хороша проба! Гора мяса. Кому нужна такая проба?

– Биологический тупик. Даже люди попадают в него. Десять лет автор пишет книгу, а она – бездарна. Сотни лет формируется социальная система, а она – немощна и реакционна. А природа действует вслепую.

– Вы считаете?

– А что ж – Бог? – скептически спросил Григор.

– Я не сказала этого, – сухо парировала девушка. – Бог и творение несовместимы.

Я уже говорила вам. Тем более такое творение, как эти бегемоты. Или обезьяны.

– Тогда кто же?

– Не знаю. Какие-нибудь мыслящие существа. Но бессердечные.

– Где же они?

– Может быть, здесь, на Земле. Может, на других планетах. Может, это мы сами…

Не понимаю…

– Точнее не могу сказать, Это у меня как бред. Психика – страшная сила. Мне иногда кажется, что мы каждой мыслью что-то рождаем. Прекрасное или чудовищное.

Цветок или хищника. Мотылька или обезьяну. Я смотрела на самку орангутанга… Из ее глаз выглядывает человек. Мне стало страшно.

– Почему?

– Не знаю. Словно я соучастник преступления.

– Может быть. Я начинаю вас понимать.

– Правда? – обрадовалась Галя. – Пойдемте дальше. Что-то мне здесь не нравится.

Они остановились около хищников. Сквозь прутья клеток сверкали печальные глаза тигров, львов, пантер и барсов. Пружинистые тела судорожно устремлялись то в одну сторону, то в другую, меряя тесные и грязные закоулки стремительными шагами, отсчитывая грозными когда-то лапами нескончаемую дорогу, которая никуда не вела.

– Страшно, – простонала Галя, взглянув на Григора. В ее глазах блестели слезы и плыла мука.

– Страшно? – растерянно переспросил парень.

– Зоопарк – это преступление, – упрямо сказала девушка, словно ей кто-то хотел возражать. – По какому праву люди поработили животных? Кто им позволил?

– Право, – промолвил Григор, грустно улыбнувшись. Как много они спорили об этом туманном понятии! Что ответить Гале? Где она – точная формула? Никто не ведает.

– Тут лишь право сильного…

– Право сильного – разве право? – гневно возразила девушка. – Право – это праведное действие, праведная мысль. Разве не слышится это в самом корне слова?

А разве это праведно – пленить животных, вырвать их из природы, загнать в эти жуткие вольеры? Зачем? Во имя чего?

– Вы же захотели прийти сюда… посмотреть…

– Только затем, что это существует. Я знала, но не видела. Теперь никогда не приду. Это гадко, аморально. Лучше сделать клетку для людей, пусть ездят в ней, смотрят на зверей на воле.

– Так делают в Африке.

– В Африке могут, а у нас нельзя?

– Вы забываете, где мы живем. У нас нет джунглей, саванны, нет экзотических животных.

– В лучшем случае… построить просторные вольеры, пусть звери гуляют в зарослях, на воле, на лугу, в степи. Впрочем, что я говорю? Все равно – неволя.

Большой зоопарк или маленький – безразлично. Мы тоже в зоопарке, в зверинце. Я это поняла сегодня.

– Как… в зверинце? – смутился Григор.

– В космическом зверинце. В звездном зоопарке. Или что-то подобное.

– Вы шутите?

– Ни капельки. Разве так трудно это заметить? Бесконечная охота человека за человеком. Кровь и страшные издевательства. Надежда и обман. Мечта и бездна жуткой реальности.

– Вы заостряете темные аргументы, Галя. Вы не хотите видеть светлых…

– Светлые – призрак. Фантом. Вот она – действительность. Говорите этому льву о высших идеалах, о братстве. А он ведь – живое существо. Теплое, страдающее, понимающее. Он не дорос до высокого интеллекта? Хорошо, но разве ум дает право на преимущество в использовании природных даров? Лев, тигр, обезьяна, олень, орел, зебра – это эмбрионы мыслящего существа. Это – наш брат, наш соучастник в тяжкой драме бытия. Бессильный, страдающий. И тем более все они нуждаются в защите. А защиты и сострадания нет. Человек – бог для животных. Он оказался жестоким богом, как и библейский Иегова. Быть может, мы тоже мусор какой-то инопланетной эволюции, нас безжалостно вышвырнули из космического Эдема в междузвездный зоопарк…

– Галя, ваши мысли – архифантастичны, хотя сами вы недавно смеялись над фантастами…

– Над розовыми фантастами…

– Пусть так. Но мышление ваше – весьма парадоксальное. Вы любите аналогии.

Переносите их на космические масштабы. Так нельзя. В Космосе могут быть совершенно иные закономерности…

– Какие?

– Не знаю…

– Тогда не возражайте. Даже древние утверждали, что Макромир и Микромир – тождественны. «То, что вверху, то и внизу» – кажется, так гласит «Изумрудная скрижаль» Гермеса. Недавно где-то читала. Впрочем, я не логик и не люблю ссылаться на кого-то. Я интуитивист. И ощущаю, что в древней сказочке о рае, об изгнании из Эдема есть рациональное зерно. Всякое антиэволюционное барахло с далеких миров изгоняли на Землю. Отходы производства природы. Потому здесь такое эклектическое сборище. «Семь пар чистых и нечистых», как в Ноевом ковчеге.

Межпланетный паноптикум, звездный зоопарк. Мы говорим – прогресс, а в самом деле – сцена. А за звездными кулисами – холодные, равнодушные зрители. Они глядят на наши войны, страдания, любовь, стремления. И смеются. Хохочут. Аж дрожит беспредельность и взрываются звезды. Как же – им нужны развлечения. В небе грустно – пусть их развлекают мизерные планетные клоуны…

– Галя, – прикоснулся Григор к плечу девушки, – уйдемте отсюда. Уйдемте, а то вы…

– Что я?

– Странная какая-то, возбужденная.

– Я уже слышала это.

– И все же… Нельзя делать такие выводы. Для объяснения человеческой истории достаточно земных причин.

– Нет, недостаточно! – упрямо сказала девушка.

– И потом… не одни только войны и грязь на Земле! Вспомните Жанну д'Арк.

Вспомните Спартака. Кампанеллу. Циолковского. Лесю Украинку. Гарибальди.

Бетховена. Шевченко. Лермонтова. Ганди… Боже мой, можно вспомнить сотни огненных душ! Что ж, они тоже осколки инопланетных эволюции? Я не говорю о неведомых, о тех, кто молча делает свое незаметное, но единственно нужное дело.

Кто сеет хлеб, пишет картины, рожает детей…

– Исключения лишь подтверждают правило, – встряхнула густой гривой волос Галя. – Быть может, кроме преступных душ, на Землю приходят и героические. Чтобы помочь остальным. Подарить хоть какой-то луч среди тьмы.

– Галя! Революции, научный прогресс, всенародное образование… Неужели все это вас не убеждает?

– О нет! Человек не меняется! Что ему образование? Только модерная одежда на обезьяне. Все эти ракеты, нейтронные и ядерные бомбы, взрывающиеся атомные электростанции, искалеченные леса и реки. Мировой океан, превращенный в сточную канаву. Вот наш разум, Григор! Мы все это знаем и продолжаем катиться в бездну.

Прогресс! Ха! Обезьяну тоже можно научить есть вилкою, но поможет ли это ей стать мудрым существом? Сомневаюсь. Она, того и гляди, будет норовит пырнуть в глаз соседке. Ерунда все это, Григор! Я не верю в научные революции. Космическая техника в руках гориллы? Это ужасно! Вы поражены? Испуганы? Я не современна?

Жизнь развеяла мои наивные мечтания. Я не увидела того, о чем мечтала…

– Разрыв между идеалом и практикой… Большинство людей видят это, знают причины. Это закономерно, и мы пытаемся…

– Как легко вы это произносите, – иронически воскликнула Галя, кольнув его ледяным взглядом. – Закономерно. За этим словом – тысячи трагедий. Для кого-то – абстракция, сложности жизни, бюрократические извращения, трудности роста. А для другого – это жизнь. Единственная, неповторимая. В нищете, без любви, без надежды. Одиночество и смерть. О Григор! Неужели вы не понимаете? Пока есть хотя бы один несчастный человек – нет счастья на Земле. О чем я говорю? Даже иначе можно сказать… Пока плохо хотя бы одному животному, пока страдает хотя бы одно существо, сотканное из плоти и нервов, – не знать нам справедливости. Вы же юрист! Или ваша юриспруденция – сухой закон? Набор параграфов?

Григор молчал. Что он мог возразить Гале – пылкой и напряженной, словно тугой комочек плазмы в магнитной ловушке? Она будто оголенный нерв, открытый на боль мира. Он знал, что это крик души, он догадывался, что за теми болезненными словами стоит травма жизни, детские обиды, разочарование и затем – бескомпромиссные раздумья над тайнами бытия. Противопоставить ей было нечего!

Ничего убедительного, ничего надежного! Это не тема для светской беседы. Это – сфинкс тысячелетий. Все легенды, все предания, философии и религии клокочут тем неугасимым огнем поиска и тревоги, сомнений и болезненного вопроса, на который нет ответа.

– Я напугала вас, – вздохнула Галя.

– Нет…

– Не обманывайте. Я вижу. Думали – девушка. А я – «философ» в юбке.

– Напрасно вы так, Галя…

– Больше не буду. Я ни с кем об этом не говорила. Только с собою наедине. А вы… это впервые…

– Галя…

– Пойдемте отсюда. Я устала. Проводите меня домой. Я хочу отдохнуть.

– А как же…

– Что?

– Новая встреча?

– Вы хотите ее?

– Очень, очень…

– Тогда завтра. С утра. У меня свободный день. Куда-нибудь поедем.

– На Днепр, – обрадовался Григор. – На луга.

– Куда угодно, – ответила Галя. – Лишь бы не в городе. Ждите меня у причала. В десять утра…

– Буду ждать…

Возвращались домой молча, не сказали друг другу ни слова. И молчание не было обременительным. Попрощались, разошлись. Григор шагал по тропинке, ехал на трамвае и все время прислушивался к себе. В душе не было противоречий, которые возникали во время беседы. Не было анализа. Было молчаливое примеривание души к душе, сердца к сердцу. Словно круговой облет двух птиц среди необъятного неба.

Полет осенью перед волнующим устремлением вдаль, за моря, за таинственные горизонты неведомых земель.

Бова долго гулял по набережной, бездумно прислушивался к гомону толпы, пытался успокоить непонятный жар тела. Но таинственное волнение не оставляло его. Он вернулся на квартиру где-то около полуночи. Хозяева спали, угрожающе храпел во сне дед Микита. Григор на цыпочках пробрался к себе, лег, не раздеваясь, в кровать. Долго ворочался, не мог уснуть.

И в полусне он начал жить в странном небывалом мире…

Григор жил на иной планете. Называли тот мир – Ара, что означало в старинной этимологии Единство. Имя у Григора было Меркурий. Любопытно, что он равнодушно принимал те новые впечатления. Даже мысли не возникало о Земле, о земной профессии, о знакомых людях. Психика жила новой информацией, новыми интересами.

Ара не была в обычном понимании планетою. Меркурий знал, что уже давным-давно человечество прожило периоды планетной эволюции. Теперь схема Центральной Системы имела такой вид: вокруг Звезды вращались гигантские сферы, спирали, спутники, которые почти полностью использовали энергию светила для потребностей населения и буйной растительности. На Главной Спирали был расположен Координационный Центр, руководивший жизнью Системы Ары. Там находились ученые, космонавты, исследователи и космократоры – демиурги новых миров. Их возглавлял Ариман – Главный Координатор. Меркурий был приближен к Ариману и наделен званием Космоследователя, функции коего состояли в выявлении нарушений слаженной, гармоничной жизни Системы. Как только где-то в одном из звеньев Ары возникали противоречия, дисгармония или неудовольствие, Меркурий брал полномочия от Аримана, садился на магнетон – корабль с вневременной функцией действия, и направлялся к нужному пункту. Дела были разнообразные: то какой-то житель Системы терял вкус к жизни и пытался исчезнуть из координат самосознания в состояние небытия; то юные аряне выводили из строя какие-нибудь энергосооружения. С детьми было легче – мыслящие биоинструкторы получали программу для реконструкции повреждений, а виновных некоторое время держали в микротартаре, где с ними занимались специальные учителя. В таком замкнутом мирке были растения, животные, строения, летательные аппараты, школы, но выбраться за ограниченное гравитационное поле, за пространственное кольцо юные правонарушители не могли. Проходило какое-то время, преступники запоминали науку гармоничной жизни и снова выходили из тартара, чтобы продолжить свою бессмертную жизнь под лучами Светила.