Текст книги "Звездный корсар"

Автор книги: Олесь Бердник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Проходили дни. В камере со мною сидели семидесятилетний дед и парень. За хулиганство. Парень подрался с товарищем. После получки пошли к знакомой самогонщице, взяли пару бутылок. Присели в кустах, врезали. Слово за слово, пошло, поехало. Один в рыло, тот – бутылкой по голове. Парню обещали год. А старик отдубасил свою жену на храмовом празднике. Деды-ровесники вспомнили, как она скакала в гречку, будучи девкою. И закипела у старика кровь, он сбил на бабе очипок, выдернул пучок волос, начал молотить.

Всем нам было грустно. Парень и старик все приставали ко мне, чтобы я рассказал что-нибудь интересное. Я отмалчивался. Но как-то не выдержал, рассказал им свою историю. Парень восторженно вопил:

– Здорово! Фантастика! Писателя бы сюда – это же целую книгу можно написать. Я знаете как люблю фантастику? И ночь и день читал бы! Там вы были несколько часов, а здесь прошло три года с гаком. Парадокс времени! Слыхали? Теория Эйнштейна. Разная ритмика времени. Об этом уже фантасты пишут. Параллельный мир.

Какое-то завихрение времени и пространства.

У меня было завихрение от его слов. Впрочем, от него я услышал первое теоретическое обоснование моих приключений, и поэтому я ощутил к нему приязнь за искреннее доверие к моим рассказам.

Старик задумчиво тряс бородкой, мычал удивленно.

– Гм. А говорят – бога нет!

– Какого бога? – растерялся я.

– А того, что на небе…

– Да ведь я его не видал?

– Все равно, – вздыхал дед. – Тот свет видал.

– Ну и что? Такой, как и этот. Только деревья другие. Дворец неземной, величественный. Люди веселые.

– Покойники, – не сдавался дед. – Значит, тот свет. Ты мне не заливай. Бог есть!

Так и знай!

– А коли есть, зачем бабе своей косы вырываешь? – ехидно спросил я.

– Это к делу не шьется, – огрызнулся старик. – Бог одно, а баба – другое!

Так мы дискутировали несколько дней. Потом меня вызвал Кравчина. Он был смущен.

– Знаешь, чаша… это… как ее… странная…

– А я что тебе говорил?

– Ты не горячись, не горячись. Гм… И дело твое с хищением… как это… проясняется. Кажется, ты не виновен. Я рад. Весьма рад. Поедешь в Киев, братец ты мой. Вот так. Там ученые заинтересовались твоим сувенирчиком. Пока дело не завершено – поедешь под конвоем. Не обижайся, закон – дело святое. Бывай. Если что – не будь на меня в обиде. Я что… Я только страж закона…

В мае меня привезли в Киев. В Лукьяновскую тюрьму ко мне приехал какой-то седой ученый. Он привез в шкатулке чашу. Попросил инспектора, чтобы оставил нас наедине. Дружески улыбаясь, сказал:

– Голубчик, вашей чаше цены нет. Это – уникум.

– Я очень рад.

– Надо, чтобы вы нам рассказали об этой вещи все-все. Где, что, как? Понимаете – странные вещи. Мы ее сверлили, нагревали, анализировали. Не берет! Сверла ломаются. Даже знака нет. Не боится плазмы в несколько тысяч градусов, не плавится. Положили под пресс, пресс сломался. Вы поняли? Спектроскоп не дает результатов, словно в чаше абсолютно неведомые, неземные элементы. И вес… Она ничего не весит…

– Как так?

– А так. И не вытесняет воду. Это – чудо. Кто сотворил? Где? Объясните нам.

Только вы можете это сделать.

– Да ведь я рассказывал органам.

– Знаю, знаю, – с досадой замахал руками ученый. – Какие-то сказки. Меня не интересует ваше алиби, ваша легенда. Я не работник органов и, клянусь вам, ни единого слова…

– Но ведь я правду говорю, – рассердился я. – Зачем бы мне врать? Отец мне ее дал. Покойный отец. И велел, чтобы я ее берег, передал наследникам. Верните чашу мне. Тем более что я не виновен ни в чем, меня вскоре отпустят.

– То, что вы не виноваты – прекрасно, – сухо ответил ученый. – Но чашу я вам не отдам. Это чрезвычайная ценность для науки. Жаль, что вы не понимаете этого.

Прощайте. Вы просто больной человек. Быть может, вспомните, откуда у вас чаша, тогда поговорим. А теперь – вам следует подлечиться…

Еще было несколько разговоров. Я гнул свое, они – свое. Мне надоело все это.

Какие упрямые люди. Я просил следователя, чтобы он узнал, где моя Галя. Он принес адрес. Я счастлив, что доченька моя жива. Родное дитя! Что она пережила!

А все-таки не сломила ее злая судьбина! Победила. Казацкий корень. Ей бы чашу.

Чтобы она выпила вино бессмертия! Я знаю – для нее чаша была бы полной…

Меня осматривали врачи. Расспрашивали. Потом увезли в больницу.

Над Киевом плыла ночь. Григор сидел с тетрадью на берегу.

Что же это? Безумие? Сказка? А что такое реальность? Разве для современных ученых безумство теории не есть критерий ее истинности? Какого еще большего безумия надо? Сплетение колдовства и реальности! Как найти связь между столь разорванными частями? Где тот Шерлок, что разгадает страшную загадку?

Чаша? Откуда она? Разумеется, потусторонний мир – рефлекс больного мозга Куренного, голос подсознания человека, осудившего самого себя за никчемную, напрасно прожитую жизнь. И все же… быть может, он в самом деле очутился в каком-то вихре иного измерения. А сознание оформило странный случай в такую вот сказку о встрече с предками. Тогда кто же вручил ему чашу?

Холодок пробежал по спине Григора. Странная история. И страшная смерть.

Похищение Гали. Значит, кто-то знает о чаше? И о ее важном значении. Что это?

Проводник космических энергий? Катализатор необычных явлений?

Надо действовать! Ничто не остановит Григора. Началась Космическая Эра. В жизнь будут входить новые явления, аномальные события. Он попробует ухватиться за одну из сказочных нитей. И непременно развяжет узлы. А их много. Тысячи. Спокойствие, выдержка и любовь помогут…

Григор шел по улицам Подола, никого не замечая. Сосредоточился, словно держал где-то в сердце чашу с огненной жидкостью. Всколыхнешься – плеснут брызги на живое тело, причинят неимоверную, боль.

Что ожидает впереди?

Бездна. Туман. Ни пути, ни окоема. Только какие-то неясные очертания. Идти почти вслепую. Только вера, упование на удачу, интуицию, любовь. Быть может, она спасет, выведет, как нить Ариадны? Увы! Детектив и любовь!

Кто он – Меркурий с далекой системы Ара или Григор – сын Земли? Почему блуждает там и сям по неизмеримым тропинкам Вселенной, словно легендарный Агасфер, не находя покоя и утешения, желанной истины? И любимая, как фантом, как марево, исчезает за окоемом, и друзья летят на битву с призраками. И жутко ему в одиночестве, среди равнодушного необъятного мира…

Галя, Громовица моя! Горикорень, Сократ, Юлиана, Инесса, Владисвет, Чайка! Где вы, мифические друзья, братья из сказки? Где вас искать? Слышишь, любовь моя?

Найду ли я тебя в бурном океане жизни? Искра среди Беспредельности – вот твой ориентир. И нет иного.

Искра среди Беспредельности…

Глава 3. Меч Тьмы

Ариман разомкнул поле Тартара. Светоносная Беспредельность охватила его серебристой спиралью. Он протянул руки к далеким светилам, словно жаждал услышать какой-то ответ. Тоскливо вздохнув, опустил глаза. Возле ног струилась голубая вода, на волнах еле заметно качались прозрачно лазоревые цветы. Ариман всматривался в динамические упругие лепестки, а сознание блуждало где-то далеко, в неизмеримых глубинах Вселенной. Так он простоял под лучами звезд очень долго.

Прилет небольшого магнетолета вывел его из состояния оцепенения. Из люка вышел юноша с огненными волосами и холодными серыми глазами. Это был новый Космоследователь Ягу. Он медленно приблизился к Ариману.

– Что с тобою, Ариман? В полете я трижды пытался связаться по твоему личному коду, а ты молчишь!

– Извини. Не отметил, – буркнул Координатор.

– Почему?

– Задумался. В последнее время со мною это бывает. Оцепенение, равнодушие. Это самое страшное.

– Что именно?

– Равнодушие. Словно незримая паутина. Мозг стынет, нет желания двигаться, мыслить, ощущать.

– Я тоже этого не понимаю, – отозвался Ягу. – Ведь еще недавно Ара была подхвачена потоком психоэнергии… Оттуда…

– Да. Так было, – медленно ответил Ариман, устало проводя ладонью по челу. – Теперь поток истощается.

– Ты догадываешься – почему?

– Они нащупывают пути к суверенности. Неужели не понимаешь? Там Космократоры, там люди Корсара.

– Но ведь они разобщены. Их энергия распылена…

– Аналитический Хроноцентр показал, что они неумолимо идут навстречу друг другу.

Магнит единства действует непрерывно. Это превалирует над любой программой.

Информацию приказа можно постепенно погасить, рассеять, веление любви – никогда!

– Это чудесно! – сказал Ягу, и в его взгляде мелькнул огонек одобрения.

– Что чудесно? – вспыхнул Ариман.

– Нерушимость любви.

– Какой? Для чего? – раздраженно спросил Координатор. – Ты ведаешь, какую беду принесла их «любовь» нашей системе? Они Мятежники и не заслуживают одобрения.

Ягу внимательно смотрел на Аримана, словно впервые видел его. Затем легонько дотронулся до руки.

– Послушай…

– Ну?

– А тебе не надоело?

– Не понимаю, – угрюмо буркнул Ариман.

– Вести эту космическую игру?

– Весьма надоело… обрыдло!

– Почему же…

– Что?

– Продолжаешь?

– Ты знаешь альтернативу?

– Не знаю.

– Ну вот. Не знаю и я. Надо сражаться. Беспощадно Сдвинуты с места космические силы. Мы уже не носители свободы воли, а рабы того действия, причина коего посеяна в предвечности. Быть может, именно эта схватка еще дает потенцию для бытия. И потом…

– Что?

– Я ненавижу…

– Тех?

– Да.

– Ариман! Ненависть никогда не строила. Она – вне Истины. Ты же помнишь основы Хартии…

– Прочь всяческие Хартии! – рявкнул Ариман ожесточенно. – О чем ты болтаешь?

Давно перечеркнуты принципы согласия и гармонии. Мы можем нынче полагаться лишь на силу, мужество, непримиримость. И ненависть, отрицание – самая страшная сила.

Знаю, знаю, что Хартия считает и ненависть – вне Истины. Впрочем, я сомневаюсь и в Истине…

– Как? – ужаснулся Ягу.

Вот так! – едко улыбнулся Ариман. – Ушедшие циклы эволюции Ары подарили нам множество расчудесных определений. Любовь, Истина, Красота, Совершенство. Наши предки, а затем и все мы не задумывались над глубинной сущностью всех этих жупелов. Мы могли говорить о совершенстве души и совершенстве разрушительного прибора, о любви к женщине, ребенку и любви к извращенным привычкам или мизерным вещам, о красоте цветка и красоте хищника. Мы приняли всю эту семантическую чепуху бездумно, как дети принимают сладости, и начали сосать, сосать, пока не стошнило. И все же – жаль выбрасывать. И мы досасываем до конца. Впрочем, придется выплюнуть, ибо нельзя же быть вечно детьми.

– Мне страшно!

– Космоследователю страшно, – насмешливо протянул Ариман. – Ты меня удивляешь.

– Я не слыхал от тебя ничего подобного раньше…

– Так слушай же. Не время играть в этические цацки. Я вызвал тебя не для абстрактных словопрений.

– Говори.

– Час решительных действий. Я вспомнил: Аналитический Хроноцентр предупредил, что они объединятся, и тогда идеи Корсара в том мире станут началом новой ступени миротворения. Они начнут прорывать коллапс…

– Это страшно для нас?

– Ты дитя! Пора тебе глубже задуматься над космогенезисом.

– Я практик, – недовольно молвил Ягу.

– Тем более. Знай же, что если мыслящие существа трехмерности разорвут кольцо пространственно-временного коллапса, Ара погибнет!

– Почему?

– Потому что мы давно уже соединили судьбу собственного мира с энергией их эволюции. У нас нет собственной потенции, как нет ее у любого гетеротрофного организма, питающегося чужой плотью. Надо во что бы то ни стало не допустить разрыва коллапса. Пока носители идей Корсара были разъединены, пока уровень планетарного познания был низок, угроза была проблематична, а теперь…

– Я понял. Теперь их следует… ликвидировать?

– Нет! – возразил Ариман. – Физическая смерть – пустое. Планета того мира имеет мощную ноосферу, их информация остается. Они снова и снова возродятся в иных телах!

– Как же поступить?

– Есть план. Для того я вызвал тебя. Ты уверен в себе?

– Я давно связал свою судьбу с твоею, – угрюмо ответил Ягу.

– Ну и отлично. Я верю тебе. Слушай же…

Автобус шел в поселок Верховина. На шестом километре от Ворохты из него вышел юноша. Без вещей, в простых брюках, брезентовой штормовке. Темнело. Над горами собирались черно-сизые тучи, где-то гремело. Водитель выглянул из окошка, крикнул:

– Эй! Куда на ночь глядя? Ты, может быть, не там сошел?

– Там, – холодно ответил юноша.

– Ну смотри, – неуверенно молвил водитель. – А то всякое, бывает. Недавно три горе-туриста ушли на Говерлу. Без палатки, без теплых спальных мешков, без проводника. Нет и нет. Уже со Львова их бросились искать… Нашли…

– Где же? – поинтересовался кто-то из пассажиров.

– На склонах Говерлы. Окоченели. Внезапно повалил снег, их и засыпало. А затем – морозец. Слышь, парень?

– Спасибо за информацию, – иронически-уважительно ответил юноша и решительно зашагал по дороге.

Автобус двинулся и вскоре исчез за поворотом. Путешественник остался один. Он не замедлял шага, неотрывно глядя на тройную вершину Черногоры. По склонам Говерлы еще белели снега. В предвечернем тумане они насыщались матовой лазурью. По обе стороны дороги черно-зеленой стражей стояли ели, смереки, где-то по левую руку неутомимо шумел ручей. Над Говерлою сверкнула мощная молния, вскоре оттуда докатился гром. Юноша довольно улыбнулся, свернул к потоку, спрятался под огромной скалой, с которой, низвергался водопад, создавая пенистую воронку.

Сев на камень, он достал из кармана штормовки черный овальный предмет, похожий на старинную шкатулку. Открыл его. Темно-фиолетовая поверхность фосфорически заискрилась, зазмеилась золотистыми нитями. Вспыхнула фиолетовая искра, яростно завертелась, наматывая тугую лучистую спираль. Над Черногорой, в прорыве между облаками, появилось мерцающее сияние, устремилось вниз, к зарослям, покатилось огненным шаром, в долину. Из пылающего шара как бы вылупился серебристый диск, приблизился к водопаду, завис над землею.

Юноша спрятал шкатулку в карман, неспешно подошел к аппарату. Фосфорический ореол вокруг диска исчез, путешественник, согнувшись, пробрался в открывшееся отверстие. Как только за ним закрылся люк, пульсирующее кольцо снова замерцало и аппарат поднялся в воздух, направляясь к Черногоре.

Юноша снял штормовку, брюки, нательное белье. Бросил все это в ящик в шлюзе.

Пренебрежительно взглянул на свои костлявые руки, на волосатые, усеянные рыжеватыми веснушками ноги. Дотронулся пальцами до стены. Набрал на циферблате код. Стена растаяла, вместо нее возник мерцающий, плывущий занавес, будто сотканный из радужных нитей.

Он решительно ступил сквозь этот занавес. Очутился в главной каюте диска. И превратился в совершенно иное существа Широкие плечи, высокое чело, огненно-багровые волосы, сильнее гармоничное тело. Набросив на себя легкое покрывало, юноша сел к пульту. Присмотрелся к универсальному хронометру, на шкале которого пульсировали голубые звездочки, фиксируя течение времени в разных координатах Вселенной.

– Пора! – задумчиво произнес юноша.

Тем временем диск плавно опустился на вершину Говерлы. С юга на Черногору надвигалась лавина туч, там кипела и громыхала гроза. На севере чистое небо отливало лазурью, постепенно насыщаясь печальной вечерней мглою. Внизу чернели волны гор, исчезающие за окоемом. Несколько мгновений путешественник наблюдал за этой панорамой, в очах его отразилось сожаление. Затем взгляд прикипел к пульту, не видя ничего, кроме хронометра.

Цепочка голубых искр, странно переплетаясь, превратилась в кольцо. Оно вспыхнуло рубиновым огнем, и на стереоэкране над пультом возникла фигура человека.

– Ара приветствует тебя, Ягу.

– Я не могу ответить тебе тем же, Ариман, – полушутя ответил Ягу. – Земля, увы, еще не приветствует тебя. Зато это делаю я.

– Хорошо, – кивнул Ариман, и лицо его снова стало отчужденным. – Хвалю за оптимизм, но – к делу. Что удалось сделать?

– Громовица в моих руках.

– Где? – вспыхнул Ариман.

– В надежном месте, – хитровато ответил Ягу. – Даже ты не догадаешься.

– Достаточно загадок. Как ты с нею поступил?

– Похитил. Пришлось использовать отца. Психологический этюд. Его ликвидировал.

Ее – в прошлое.

– Что? – ужаснулся Ариман. – Ты рехнулся?

– Наоборот, – возразил Ягу. – Не стеречь же её? Она слишком активна и непримирима. Даже в земном подобии. В настоящем цикле времени, в фронтовой волне, она уже выходит из-под контроля, готова к прорыву. Я ее перевел в девятнадцатое столетие.

– Где?

– Тут же. В Киеве. Монастырь. Кстати, там и Юлиана. Она – монахиня.

– Снова вздор, абсурд, – досадливо поморщился Ариман. – Свести Космократоров, да еще таких. Быть беде!

– Ты запамятовал, что это не Ара! – насмешливо сказал Ягу. – Они о себе ничего не знают, не догадываются. Вокруг – монахи, суеверные, мистические толпы, молитвы. Громовица станет фанатично-верующей. Даже в фронтовой фазе времени она попала в руки сектантов. Две птички в клетке. Подумаем, как поступить дальше.

– Другие женщины?

– Еще не нашел.

– Жаль. А Горикорень?

– Есть.

– Это хорошо! – обрадовался Ариман. – Это главное. Где он?

– Возглавляет новый институт. Институт Проблем Бытия.

– Чем занимаются?

– Главная проблема – многомерность, теневые векторы пространства-времени, переход от длительности к мгновенности. И многое другое. Даже странно, что так быстро…

– Не странно! – прервал Ариман. Тяжкая дума залегла на его челе. Он насупился. – Вот куда направлена стрела! Зерно прорастает. Проклятое семя Корсара!

– Горикорень собирается на Луну.

– Зачем?

– Важный эксперимент. Суть эксперимента засекречена. Знаю только одно: это будет филиал Института Проблем Бытия.

– Общие фразы! – раздосадовано молвил Ариман. – Ты не узнал конкретно, что именно они планируют?

– Попробуй узнать!

– Ты ведь Космоследователь!

– Но не в таком хаотическом мире. Он мне опостылел, Ариман, этот трехмерный бордель. Замышляешь одно – получается иное. Царит неопределенность. Не ведаешь, как в тот или иной момент будут действовать эти непоследовательные Существа.

– Хорошо, хватит об этом. Другие Космократоры?

– Еще не нашел.

– Меркурии?

– Он и тут детектив. Странная криминальная история. Он разыскивает Громовицу.

Пусть ищет! Ха-ха-ха! Все криминалисты мира не помогут ему!

– И все-таки… ты не утешил меня, – задумчиво сказал Ариман. – Придется мне самому взяться за дело.

– Тебе? – удивился Ягу. – Ты покинешь Ару?

– Ты не понимаешь, – холодно возразил Ариман. – Решающий час, Ягу Решающий!

Каждое мгновение может оказаться фатальным. Мечи причинности подняты. Их не видно, но они – в полете. И наш меч должен ударить первым. Готовь квантовый инвертор, Ягу! Я перехожу на Землю!..

Вернувшись со свидания, Галя долго бродила по улице. Было грустно. Что-то не давало покоя. И Григор не такой, как всегда. Прикрытый, невеселый. Тень на челе, какая-то тревога в глубине очей. Она так полюбила его. Каждый день виделось ей крутое бледное чело, ясный взгляд, добрые, сильные руки. А сегодня милый Григор словно отсутствовал. Казалось, что вместо него кто-то иной шел рядом – напряженный, обеспокоенный. О чем-то он умалчивает, что-то таит. И не далекое, не чужое, а нечто близкое, связанное с нею.

Трепетно вырисовываются пунктиры их общей тропинки. Волнуются, сближаются, расходятся. Что им суждено? От чего зависит доля? Быть или не быть им вместе?

Неужто мало мук и терзаний? 3а что? Хотя бы уж за грехи, за преступления или за вину предков…

Галя вспомнила прошлое, когда была в интернате. Училась хорошо, вела себя сдержанно, как Прирученный волчонок, испуганно поглядывающий на непрошеных опекунов, что терпит ласку похитителей, ибо не видит леса, куда можно было бы удрать.

Никто ее не обижал. Но и дружбы не было. Слышался шепот – оскорбительный, горький. Что-то об отце. О каких-то миллионах. Какие миллионы? Он их не мог взять. Он был искренний и хороший… Галя уединялась, искала утешения в воображаемых мирах. Возникали перед нею прекрасные далекие миры, а в них – великодушные, смелые герои. Замки, возведенные из хрусталя и лучей, молниеносные полеты между звездами, радостные встречи с небесными существами. В мечтах было хорошо, уютно, уверенно. Ощущала себя в родной стихии.

Нашлись вне интерната люди, которые отметили ее. Ласково заговорили. Так она очутилась в секте пятидесятников. Ей импонировала атмосфера братства.

Вдохновенные слова Учителя: «Надо вам родиться свыше!» Как прекрасна! Надо вечно обновлять себя, отбрасывать негодное, никчемное, как отбрасывает гадюка старую, ненужную шкурку. «Кто любит душу свою – тот погубит ее!» И это – прекрасно!

Эгоизм вырождает человека, холодит сердце, разъединяет с друзьями. А одиночество рано или поздно умертвит душу. Мудро сказано!

Галя устремилась в объятия любви – неземной, вдохновенной, волшебной. «Иду, чтобы приготовить вам место, чтобы и вы были там, где Я буду! Заберу к Себе!» – «Возьми, возьми, Любимый! – рыдала она, падая на колени и заливаясь блаженными слезами. – Открой врата правды, хочу любви, хочу дружбы и радости! Пошли друзей – мужественных и мудрых!»

Но между голубыми туманами блаженства иногда проглядывала полоса трезвости, раздумий. Галя приглядывалась к тем, кто стремился рядом с нею якобы к правде, пыталась войти в их духовный мир, понять… Проходил постепенно хмель новизны, и она увидела тривиальных людей, весьма банальных, только напоенных экзотическим духовным напитком. Они жили и поступали так же, как миллионы неверующих. Ходили на работу, женились, выходили замуж, покупали мебель, мечтали о новых квартирах, любили сказать ехидное словцо о ближнем. И только вечерами надевали на себя маску. Будто играли сами перед собою некий спектакль.

Начались сомнения, колебания. Внимательно вчитывалась в Новый Завет. Нашла тысячи несообразностей. Ужаснулась тому, что случилось перед Голгофою, после нее. Какие трусы, невежды! Даже несколько часов побыть рядом с Ним в бдении в саду Гефсимании они не могли. Терпения не хватило, силы, веры? Не поспать, сосредоточиться, проявить пламенное желание защитить Учителя от чудовищной судьбы – кто знает, как бы обернулось колесо мировой судьбы??

Глухо шумели деревья в Гефсимании. В ужасе глядели с неба звезды на последние минуты неслыханной драмы. Равнодушно смотрели на поцелуй Иуды. Смотрели, как устремились врассыпную «верные» ученики и последователи. «Учитель, кто из нас сядет одесную тебя, а кто – ошуюю в царстве Твоем?» Вот оно, пришло мгновение венчания на новое царство! Кровавое, душераздирающее венчание! Где же вы, ученики, апостолы? Почему не встали плечо к плечу рядом с Учителем, вашим Владыкою? Один – по правую руку, второй – по левую?!

Где там! Разбежались, как испуганные мыши. Шли поодаль, потерявшись в толпе орущих, заинтригованных иудеев. Шли, дрожа за свою опустошенную жизнь, надеясь на чудо. А вдруг распахнется завеса неба и легионы ангелов сойдут с высоты на землю и мечами светоносными защитят Мессию?!! О, тогда можно будет броситься к Его ногам, стать рядом, чтоб все отметили верных учеников!

Чуда не было.

Была холодная ночь. Издевательства, насмешки, удары. Укоряющий взгляд синих очей, наполненных слезами муки с сострадания. А ученики – во тьме. Растерянные, уничиженные.

Не поняли ничего, ничему не научились. «Пока свет с вами – пользуйтесь. Пока не угас – идите за светом». Угасает свеча, пропадает тропинка в густой мгле, ночные туманы скрывают окоем.

Учителя истязают, а Петр греется у огня. Почему не встанет, не бросится к мучителям, не вспыхнет святою любовью? Почему не позовет учеников, своих товарищей, чтобы кольцом огня праведного окружили глашатая любви? Кто посмел бы истязать его? А если бы и посмели, то пламенная жертва всех учеников невиданным факелом вспыхнула бы на века, на тысячелетия! Не паутина догматов и церковных хитросплетений, а пример героического самоотречения!

Гале становилось жутко на молениях. Она в ужасе смотрела на конвульсии «пророчиц», которые, впадая в транс, бормотали несусветный вздор, принимаемый остальными за «божественный язык». Она теперь видела только больных людей, коим следует лечиться.

Что общего между этим жутковатым сборищем и теми волшебными сферами, которые Галя видела в воображении, где между звездами летают создатели планет, где на помощь друг другу мчат, не задумываясь отдать на алтарь гибели собственную жизнь, где не молятся выдуманным чудовищам, ибо ведают: в сердце Человека и бог и дьявол?

Она оставила секту. Поступила на курсы медсестер. Приходил пресвитер. Умалял, оросил, угрожал. Еще бы! Такую овцу потерять! Но Галя навсегда вызволилась из этих сетей. Несла в сердце любимый Образ Космического Человека, мечтала о нем, любила его, но уже не могла отдать свою мечту на глумление жадным, алчущим, патологическим кощунствующим.

Затем – встреча с Григором. Удивительная встреча… Будто сон. Что-то давнее, полузабытое, необъяснимо воскресало, выплывало из глубины души. Его глаза! Где она их видела? Почему, полюбила сразу? Или, быть может, всегда любила?

Его видения иных планет, мятежей, небывалых свершений. Почему она так близко принимает их к сердцу и они для нее не просто славные сказки, а некая близкая и мучительная реальность, закрытая пока что покрывалом этой жизни? Так лес закрывает реальный окоем, горизонт, что издалека виделся очам искателя. Войдешь в лес – окоема не увидишь, но все же путешественник знает, что он есть.

Многоплановая жизнь. Сплетение многих эволюции. А как же иначе? Мы привыкли ощущать себя одиноко на планете, вообразили единосущими в целой Солнечной Системе и даже в мирах галактик. Пишут, пишут об этом многие ученые мужи, радуются, что Вселенная – пустынна. Ах, младенцы переученные, перенасыщенные информацией! Как угнетает вас ваша же эрудиция! Как трудно вам допустить к сердцу сказку. Ведь даже Земля может быть перекрестком многих разных эволюций!

Как хорошо мечтает об этом Григор! Раскрыть сплетение противоречивого земного бытия, понять его величие и порочность – исполинское задание. В природе непрерывно происходит Нарушение Космического Права, действуют силы антитворческие, и кто-то же должен находить преступников, требовать от них ответственности?

Галя улыбнулась. Она вошла в жизнь Григора, стала мыслить его идеями, терминами.

И все же тревога не проходит. Будто где-то на страже туго заведенная пружина.

Возле калитки темнела фигура. В сумраке видно было очертание машины. Галя остановилась. Кто? Быть может, срочный вызов в больницу?

Человек молчал. Девушка испугалась. Грабитель? Что делать? Кричать, звать соседей?

– Галя!

– Боже!

– Галя, это я…

Девушка бросилась навстречу родному голосу, обняла отца, судорожно припала к его груди. Мой родной, мой милый тато, откуда ты? Откуда? Она заглядывала в его лицо, но видела только глубокие провалы очей, слышала тяжелое дыхание. От него пахло лекарствами, на плечах болтался полосатый халат.

– Откуда ты? – плача спрашивала она. Где был так долго? Пойдем в комнату…

– Тсс! – тревожно прошептал отец, оглядываясь. – Мне нельзя!

– Почему? – испугалась Галя.

– Я бежал!

– Откуда? Что ты говоришь?

– Из караван-сарая. От татарвы. Спасибо казакам – помогли. Вот мой товарищ на страже. Машина наготове. Только что – мы в Дикое Поле. Не догонят…

Девушка замерла. Психически больной человек! Вероятно, удрал из больницы. Что же делать? Батечку мой, что же с тобою делать?

– Я хотел тебя видеть. Следователь дал твой адрес…

– Какой следователь? Ты ведь сказал, что татары…

– Татары – это позже, – объяснил отец, испуганно оглядываясь. – А следователь – немного раньше. Меня таскали из-за чаши…

– Из-за чаши?

– Да. Я был на том свете. Там покойный отец дал мне чашу. Для тебя…

– Для меня?

– А для кого же еще? Ты же казацкое дитя. Та чаша – волшебная. Ее били – не разбили, жгли – не сожгли, долбили – не раздолбили. Такого материала на Земле нет. Все заинтересовались – где взял? Кто тебе дал? Я им – правду. Так, мол, и так, на том свете предки мне дали. А они – кто смеется, кто злобится. Ясно – никто не верит. А ты, я знаю, поверишь.

– Я верю, таточко, но где же она?

– Эге, – счастливо засмеялся отец, – теперь она снова со мной. Туточки в машине.

Мой товарищ привез ее.

Галя растерялась. Везти отца снова в Павловскую? Замыкать его в «караван-сарай»?

Стать преступницей в его глазах?

От машины отделилась фигура, приблизилась. Девушка рассмотрела молодого парня, лицо расплывалось в сумраке.

– Добрый вечер, – послышался спокойный, ласковый голос. – Я слышал ваш разговор и решил вмешаться. Вы можете не понять…

– Я в самом деле ничего не пойму, – с мукою воскликнула Галя, устремившись к незнакомцу. – Объясните.

– Минуточку, – вкрадчиво отозвался парень. – Не кричите. Вы понимаете, откуда он?

– Разумеется, я сразу это поняла.

– Тем более… Я помог ему оттуда выбраться…

– Зачем?

– Всего сразу не объяснишь. Он вспомнил о чаше…

– Вы тоже об этом? Что за мистификация?

– Не мистификация, – возразил неизвестный. – Чаша существует. Она на самом деле как-то досталась вашему отцу. Но не это имеет значение. Это – второстепенное дело. Главное – чаша удивительный феномен. И она адресована именно вам…

– Мне?

– Да.

– Не понимаю.

– Я тоже не все понимаю.

– Кто же вы?

– Ученый. Теоретик, – уклончиво ответил юноша. – Я производил анализы странной чаши, знаю немного историю вашего отца. Ни ученые, ни врачи, ни тем более следователи не могут серьезно воспринять его рассказ. Для ученых чаша – просто удивительный феномен, для следователей – загадка, криминальный казус, требующий объяснения… Ну а для врачей – чаша пустое, а главное – болезнь отца, шизофрения или психоз. Их интересует только патология, а чаша – выдумка, фикция.

Заколдованный круг! Мы с товарищами решили…

– Кто это… мы?

– Я и несколько друзей из Института физики. Мы решили разрубить этот узел, преодолев бюрократические рогатки. К тому же – помочь отцу. Знакомые врачи помогли забрать его из больницы. Теперь мы спокойно расспросим его в вашем присутствии, чтобы все законно, спокойно, в интересах науки и его, вас…

– Мистика, – прошептала Галя. – Рехнуться можно!

– И все же – факт! Едем!

– Куда?

– К нам. Там ждут. Группа ученых и крупных врачей, психологов. Отец все расскажет, мы запишем. О нем не беспокойтесь, его излечат. Ваше присутствие…

– Где это?

– Недалеко. Коттедж Института, тихо, спокойно…

– Хорошо, – решительно сказала девушка.

Она села на заднее сиденье рядом с отцом. Он обнял ее, что-то бормотал счастливым голосом. Машина мягко двинулась. В отблесках фонарей девушка теперь видела небритые щеки отца, его дикий взгляд.

– Таточку, – шептала Галя, – что же с тобою было, где ты был?

– Ничего, ничего, доченька, – счастливо смеялся отец, поглаживая ее руку. – Теперь все будет хорошо. Я уже не винокур! Я теперь казак!

– О чем ты, таточку?

– Я правду говорю! Мне отец горькие слова молвил… И дед… И прадед… А что?!