Текст книги "Звездный корсар"

Автор книги: Олесь Бердник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

– Возможно, – воскликнул Горикорень, взорвав напряженное молчание, воцарившееся после тревожного вопроса Аримана.

– Ты так считаешь? – удивился Главный Координатор.

– Уверен.

– Но ведь это абсурд!

– Отнюдь, это истина!

– Хорошо, хорошо! Ты еще выскажешься. Селена, ты окончила?

– Да, – печально отозвалась Селена, садясь на свое место. – Вероятно, ты прав, Ариман. Горикорень, конечно, неисправимый мечтатель, мы все знаем это. Он духовно поддержал меня, но реальное решение – это нечто другое…

– Я выступлю позже, – сурово отпарировал Горикорень. – Продолжай прения, Ариман!

– Отлично. Кто еще?

– Я, – отозвался Боритор, старейший ученый Системы, аскетичный, высокий, невозмутимый. Он постоял немного молча, пожевал губами, будто пробовал на вкус те фразы, что рождались в его уме.

– Хочу со всею ответственностью заявить, что вы, дорогие братья, ведете бесплодную дискуссию. Ничего Конгресс не решит. Любые проекты и решения бессильны остановить старение Системы. То, что началось, должно умереть. Мы остановили физическую смерть Человека, но Природа отомстила нам. Нельзя нарушать равновесие. Упадок психики – закономерное явление, плод нашей гордыни, бессмысленного вмешательства в слаженный ход естественных процессов. Она – Великая Матерь – родила нас в ритме вселенской симфонии, как органичный аккорд Мелодии Космоса. Так было до тех пор, пока мы не овладели собственной эволюцией.

Позже, выйдя из-под власти ее законов, мы начали провозглашать свои, не согласовав их с велением Космического Права. Независимого мира создать мы не смогли, а нарушенная мелодика Матери стала причиной упадка.

– Что же ты предлагаешь, Боритор? – насмешливо спросил Ариман. – Тоже возвращение к первобытности?

– Еще дальше, – отрезал Боритор. – К первобытной тишине. К Великому Молчанию. К Небытию.

Меркурий насторожился. Что он говорит? Те же слова, что только что произнесла девушка-самоубийца. Вирусы психического разлада летят в пространстве, они уже поражают мудрых и древних ученых.

– Поясни свою мысль, Боритор, – сдержанно молвил Ариман.

– Я предлагаю аннигилировать Систему. Перевести ее в. состояние вакуума, трансформировать в мощный виртуальный квант. Я убежден, что наши космические предшественники уже не однажды поступали так. Догадываюсь, что Взрыв Первояйца-Атома, о котором толкуют теоретики, порожден такой добровольной трансмутацией наших Прародителей, которые поняли необходимость перепрограммирования. Запустить двигатель принципиально иной эволюции – это чудесно. Ты хотел, Ариман, парадоксального решения? Я тебе предлагаю такое решение! Вы все знаете, что это осуществимо, проект реален!

Волна гнева и хохота отразилась от незримых стен Тартара. Ариман властным жестом успокоил собравшихся.

– А дальше? – сурово спросил он.

– Дальше – пускай Природа-Матерь действует стихийно, по собственным законам. Она вновь сформирует миры, планеты, галактики, звезды. А быть может, что-то иное, неведомое. Да и какое все это имеет значение? Мы избавимся от болезненных проблем, а новые миры, где возникнет молодая жизнь, уже не станут размышлять над смыслом Бытия. Они будут жить. Просто жить, как жили далекие наши предки…

– Но ведь когда-нибудь снова настанет кризис? – спросил Ариман.

– Да, но это будет уже не наш кризис…

– Абсурд, – грозно сказал Главный Координатор. – Извините, но нельзя же серьезно обсуждать проекты массового самоуничтожения! Достаточно! Теперь скажу я. Главный Координационный Центр подготовил парадоксальное решение, вытекающее из ситуации.

Мы исходили из таких предпосылок: сохранить современные достижения и найти новый потенциал для угасающей психики. Предлагаю: создать Новый Мир в первой ступени Бытия, в Трехмерной Беспредельности. Основа программы – наш собственный космический код, базирующийся на антропном принципе. Разница: наш мир развивался спонтанно, созданный нами мир будет под присмотром. Слышу вопрос: какая цель?

Отвечаю: целенаправленная эволюция, ведущая к появлению мыслящих существ по нашему образу и подобию. Нам необходима буйная психическая стихия. С противоречиями, с поисками, революциями, вознесениями и упадками, с мощным сексом, о котором мы ведаем только из исторической хроники, с предательством, со стремлением в небывалое. Это, как я уже заметил, будет наша имманентная модель.

Мы сможем незаметно вмешиваться в течение событий, ставить множество экспериментов. И главное – мы используем их психодинамику и энергию для пробуждения, для активизации собственной. Чтобы изменить сонную жизнь, прозябание Системы, чтобы вдохнуть в нее новые силы, нужен могучий уровень потенциала.

С места вскочила Громовица. Меркурий ощутил, как холодок ползет у него за спиною. Сейчас что-то должно произойти. Девушка похожа на древнего яростного орла. Глаза пылают, рука простерта к Ариману.

– Преступление! – воскликнула она. – Преступление и позор! То, что мы слышим, недостойно мыслящего существа. И это говорит Главный Координатор Системы, завершающей семеричный Цикл Бытия? Слушайте, Космократоры, слушайте, Демиурги!

Неужели у вас поднимется рука творить миры для паразитной цели? Неужели ваша психика настолько деградировала, чтобы спокойно принять каннибальский проект, достойный разве что первобытных существ?!

Амфитеатр молчал. Ариман усмехался – саркастично, тонко.

– Аффект! – спокойно парировал он. – Я понимаю тебя, Громовица! Это твой давний недостаток – кричать, не подумав. А если хорошо помыслишь – уразумеешь преимущества нашего проекта. Где ты видишь преступление, в чем? Никакого насилия, никакого нарушения космической этики. Мы дадим жизнь мириадам новых существ, подарим им самосознание, радость мироощущения…

– Ты жаждешь, Ариман, – с болью ответила Громовица, – ты стремишься решить проблему нашего упадка рабскою силой иной эволюции?..

– Созданной нами, – заметил Ариман.

– Какая разница? – спросила она. – Мы ответственны за каждый свой шаг. Создав мыслящее существо, мы не имеем права влиять на его свободу.

– Мы и не будем влиять на эту так называемую «волю» открыто. Все останется в незримости. Существа об этом ничего не узнают.

– Еще хуже! Тайное преступление.

– Достаточно! – поднял голос Ариман, и зловещие огоньки вспыхнули в его глазах.

– Ты внесла дисгармонию в работу Конгресса. Достаточно нам своих проблем.

Моделирование Нового Мира решит множество загадок. Проект одобрен Координационным Центром. Его практически подготовили для немедленного осуществления. Речь идет о некоторых уточнениях…

– И вас не интересуют альтернативные возможности? – поразилась Громовица.

– Где они? – небрежно спросил Ариман. – Пустые разговоры. Детские прожекты…

– Ты – деспотичен, Ариман. Ты забыл о Хартии Космоса. Единство разве предусматривает подчинение всех воле одного?

– Я это учил в школе первого цикла, – насмешливо ответил Ариман. – Это было тысяча шестьсот циклов назад…

– Тем хуже для тебя. Ты пренебрег Хартией…

– Ты хотела напомнить мне о демократизме заветов наших предков? – с раздражением спросил Ариман. – Хартия – не канон. В наших руках – судьба Системы, судьба миллиардов. И потом – зачем ты здесь, Громовица? Горикорень! В твоей группе – своеволие. Разве для этого мы собрались?! Где результаты эксперимента? Я ожидаю доклада. Отчитайся перед Конгрессом.

Горикорень дал знак Громовице. Она неохотно села. Тогда руководитель Группы Многомерности медленно двинулся к центру амфитеатра. Остановился рядом с Ариманом. Пристально взглянул в глаза Главного Координатора. Затем обратился к Конгрессу.

– Центр познакомил нашу группу с проектом две спирали назад. Было велено провести эксперимент по созданию трехмерного мира в ограниченных масштабах с ускоренным течением времени. Мы улетели в избранный участок Пространства-Времени, но моделирование не провели.

– Как? – вздрогнул Ариман. – Перед этим ты сказал ложь?

– Я сказал правду.

– Эксперимент проведен. Эксперимент не проведен. Что за дикий алогизм? Ты решил заняться на Конгрессе софистикой?

– Нет! – твердо молвил Горикорень, не обращая внимания на гнев Аримана. – Эксперимента в Пространстве-Времени мы не проводили, но смоделировали его в психополе…

– Зачем? – воскликнул Главный Координатор.

– Чтобы знать последствия.

– И что же?

– Проект преступен, – холодно ответил Горикорень. – Громовица высказала нашу общую мысль.

– Это так! – дружно поднялись со своих мест шесть Космократоров.

Ариман нахмурился.

– Я вижу, вы пришли сюда с провокационной целью…

– Мы пришли для выяснения Истины, – возразил с достоинством Горикорень. – Психомодель подтвердила догадку, что искусственно созданный мир будет противоречив и хаотичен. К стихийным противоречиям добавятся противоречия нашего Собственного разума. Ведь творение и творцы – нераздельны. Мы создадим космическую темницу, трехмерное инферно. А поскольку существа того мира будут отчуждены от нас, то безвыходность нашей психики, наше бессилие, сомнения, наши проблемы станут их горем, их мукою. Они будут нести кару за чужое преступление.

Я уже не упоминаю о том, что мы имеем намерение обкрадывать их психически. Это вообще выходит за пределы тысячелетней традиции Системы Ара. Я отмечаю деградацию руководящих членов Координационного Центра. Мы решительно предлагаем Конгрессу пересмотреть состав органов Управления.

Присутствующие безмолвствовали. Не смотрели друг другу в глаза. Плыла тяжелая тишина. Приближалась гроза. Ариман могучим усилием воли сдержался от взрыва.

Сухо спросил:

– Альтернатива?

– Предложим альтернативу, – грустно улыбнулся Горикорень. – Мы долго размышляли над кризисом нашего человечества. Это – закономерная ступень. После нее или новое вознесение, или гибель.

– И ваша группа видит выход вне осуществления моего проекта? – настороженно спросил Ариман.

– Да.

– Объясни.

– Скажу. Это единственная возможность, но она всеобъемлюща. Она не деспотична, а эволюционна. Она тяжела, но перспективна. В чем корень нашего кризиса? В ограниченности индивида. Он искра Беспредельности, но не Беспредельность. Он – волна в Океане, но не Океан. Итак, практически он – ничто перед бездною Несказанного. Почему же мы удивляемся обесцениванию смысла Бытия? Индивид ограничен набором дискретных чувств и лишен возможности познавать мир в его глубинной динамике. Форма более не принимает новой сути. Итак, надо устранить тиранию формы…

– Как? – остро спросил Ариман.

– Экстериоризация сознания. Эксперименты по выходу из тела, по созданию динамического двойника в ноосфере. А далее – объединение индивидуального сознания с Информсферой Беспредельности…

– И таким образом – потеря личности?!

– Нет, завоевание бесконечности!

– Растворение себя в океане безликости, – желчно промолвил Ариман.

– Вот чего ты боишься! – насмешливо сказал Горикорень. – Разве может потерять себя частица, приобщаясь к Целому?

– Кто имеет личность – тот не потеряет ее! – воскликнула Громовица, поднимая руку.

– Личность приобретет небывалые возможности, – добавил Горикорень. – Вместо одного мозга – коллективная информация Безмерности, вместо одного сердца – Единое Сердце Вселенной, вместо одного-двух друзей – вся многоликая динамика психической жизни мириадов миров. Проводя эксперимент, мы услышали могучий призыв Многомерности – восстать против Времени, овладеть Вечностью. Опасности?

Они есть. Но цель – волшебна! Братья! Сравнивайте: создание иного мира и подчинение его своей воле с преступной целью или объединение собственной психики с Космическим Океаном? Выбирайте!

– Выбора нет! – грозно возразил Ариман. – Закон суров. Мы вынуждены ему подчиниться. Группа Космократоров Многомерности не выполнила приказа Центра, своевольно изменила условия эксперимента. Они подлежат суду.

– Не бывать этому! – закричали Космократоры.

Амфитеатр недовольно зашумел. Ариман стоял насупив брови.

– Полномочия последнего решения у меня, – властно отчеканил он. – Беру всю ответственность на себя. Эксперимент по созданию Трехмерного Мира начнем немедленно. Космократоры и Демиурги отобраны. Группа Многомерности от участия в творении устраняется. Она будет заключена в Тартаре до особого распоряжения!

Меркурий ужаснулся. Что он сказал? Как он посмел? Заключить в Тартар лучших Космократоров Системы?! Позор и беда! Это будет иметь самые ужасающие последствия.

– Ты применишь против нас силу? – гневно спросил Горикорень. – Или считаешь, что мы пойдем в Тартар добровольно?

– Лучше было бы добровольно!

– Не дождешься! – звонко воскликнула Громовица. – Мы не марионетки и, надеюсь, такими не станем! Иди, бери нас, веди в Тартар!

Пораженные члены Конгресса не успели вымолвить и слова, как раздвинулось поле Тартара и в амфитеатр ворвались колонны Сторуких. Они окружили помещение. Семеро устремились над головами Мыслителей к центру.

– Предательство! – крикнула Громовица. – Члены Конгресса! Что же вы молчите?

– Предательство! – загрохотали Космократоры. – Сообщите жителям Системы!

– Телепатическое поле изолировано! – твердо сказал Ариман. – Взять их!

Сторукие опутали Космократоров щупальцами, подняли в воздух и понесли. Меркурий видел в последний раз глаза Громовицы, глаза любимой. Они пылали возмущением и презрением.

Меркурий застонал и… пробудился. Собственно, пробудился Григор Бова в квартире на Андреевском узвозе…

В дверь постучали. Хозяйка добивалась:

– Может, тебе завтрачек приготовить? Уже девятый час…

Григор вскочил с кровати, еще не в состоянии разобраться, что и к чему. Где он?

Что с ним? Ара, Земля… Все смешалось. Что за призраки? Галя… Галя Куренная!

Вот кого напоминает Громовица. Но ведь Галя здесь, на Земле. И она будет ждать его на набережной, возле пристани. В десять утра. Сон? Какой же сон, если он продолжался после того, как он проснулся? Да еще так логично, последовательно.

Эх, если бы еще немного. Узнать о судьбе Космократоров. Неужели они не победят Аримана? Неужто погибнут?

Григор быстренько облился холодной водой под душем, вытерся рушником. Прочь призраки! Сегодня встреча с нею…

Галя стояла, облокотившись на бетонный парапет, и смотрела на желтоватые воды реки. На ней был короткий синий плащ, черные чулки, простенькие босоножки.

Расшитая лента перехватывала охапку волос, ниспадающих на спину.

Бова остановился шагов за десять от нее. Сейчас… вот сейчас он подойдет, заглянет в ясные глаза. И она поведет его. Куда? Куда пожелает. На край света, или в миры химер, или в царство снов. Все равно, лишь бы с нею.

Она ощутила его взгляд, обернулась. Ласково улыбнулась. Протянула руку. Он коснулся горячей ладони. Тихо спросил:

– Как отдохнули?

– Я не спала…

– Почему?

– Не смогла уснуть. А вы?

– Я спал. Как медведь, – виновато сказал Григор. – И приснился мне странный сон.

Это уже вторично…

– Ой, правда? – воскликнула Галя. – Вы расскажете мне? Я очень люблю слушать сны. Только чтоб необычные…

– Да уж более необычный сон трудно и придумать, – вздохнул парень. – Целая эпопея…

– Чудесно, – обрадовалась она. – Рассказывайте…

– Быть может, не здесь? Где-нибудь на природе.

– А куда мы пойдем?

– Куда хотите. Можно на луга. Теплоходом, а?

– Согласна.

– Тогда на юг. Куда-нибудь под Вишенки…

Григор взял билеты на местный теплоход. Они заняли место на носу судна. С Днепра дышал прохладный ветер, люди жались ближе к буфету, под укрытие, или шли в каюты. Рядом примостился пожилой седоусый рыбак в брезентовой робе с удочками и юная девчонка в стареньком плаще. Она дрожала от холода, но храбро стояла на ветру, мечтательно глядела вперед.

Плескались весенние волны, проплывали мосты, мерцало на киевских горах зеленое марево. Григор зачарованно смотрел на Галю. И это будто сон… Сон? Может быть, все в мире сон? Гребни волн на поверхности океана жизни… Гребни снов…

Проснешься, плачешь за прошлым сном, ныряешь в иной… И так без конца, и так без начала. Погоди же, волшебное видение, не исчезай!

Галя склонилась через борт, засмотрелась на пену перед носом теплохода, тихо, почти шепотом, продекламировала:

 
Снова томленье. Призраки снова.
Искры на волнах реки.
Очарованье, магия слова.
Прикосновенье руки.
Ласка судьбы? Или тайное лихо?
Миг?
Иль полет навсегда?
Только что штиль – и внезапные вихри…
Что? И откуда? Куда?
Призраки детства будто преданье.
Что-то в душе расцвело.
Пеплом столетий сердца рыданье
Уж навсегда замело.
Может, воскреснет? Может, растает
Лед равнодушия вновь?
Вечера луч? Или буйство рассвета?
Зло?
Иль любовь?
 

– Откуда это? – тихо спросил Григор.

– Ночью пришло. Записала…

– Почему печаль?

– Не знаю. Печаль… и надежда. Странно – правда? Словно крыло счастья взмахнуло…

– Вы сказали – «счастья», Галя? – вспыхнул Григор.

– Да, Григор, – ясно взглянула ему в глаза девушка, – Это так, но откуда же грусть? И тревога? И боль… Какое-то предчувствие.

– Быть может, это прошлое?

– Что?

– Я говорю – быть может, в прошлом у вас что-то случилось?

– Случилось, – тяжело вздохнула она.

– Вот оно и напоминает.

– Не знаю. Мое сердце… словно льдинка теперь…

– Галя! Нельзя же так…

– Как?

– Вечный трагизм. Откройте мне свое горе. Мы ведь теперь друзья. А с друзьями – все пополам.

– Слова, – сказала Галя. – Наивные мечты. Даже ближайший друг не возьмет на себя чужое горе…

– Чужое? А если оно станет не чужим?

– Не знаю. Не уверена. – Расскажите.

– О чем? Дело не в событиях. События обычные, банальные. Была семья. Отец, мать.

Веселое детство, мечты, увлечения. Верилось в самое святое, воображалось самое романтичное. Затем отец исчез…

– Исчез? – настороженно спросил Григор. – Как исчез? Куда?

– Неведомо куда. Поехал на охоту. И не вернулся. А позже его обвинили в хищении.

Нас выселили из квартиры. Те самые люди, что клялись в дружбе, что улыбались – о, гадость! – те же самые позже не подавали руки, не здоровались. Мама не выдержала такой перемены, она слишком верила в несокрушимость отцовского авторитета, в свою вечную обеспеченность. Химера. Позже я поняла, что все было иллюзией. Мама умерла. Инфаркт. А я… Даже в интернате – дочь вора, преступника! Позже – меня допрашивали. Где отец? Куда исчез? Я клялась, что ничего не знаю, я плакала, просила… Я хотела, чтобы они разыскали его, ведь я сирота… А они – не верили. Никто не верил. Закрывались двери доверия, дружбы, надежды. Мрак в душе. А тут вы…

– Я, – машинально повторил Григор, пожимая руку девушки.

– Вы. И новая надежда. Я страшно боялась, чтобы снова не вернулось прошлое. Во мне прочно поселилось неверие. Я невзлюбила мир. За что мне его любить? Знаю: есть хорошие люди; Но они – как абстракция. А так хочется тепла, надежды, ласки.

Григор, помните, мы шутили о Шерлоке? Станьте криминалистом, разгадайте мою загадку.

Григор вспыхнул от неожиданности. Боже, какая абсурдная ситуация! Вот и пришел час. Надо лгать или говорить правду. Ложь – подлость. А правда – снова удар для нее.

Он пересел вперед, чтобы закрыть девушку от ветра, заботливо молвил:

– Вам холодно? Позвольте, я укрою вас плащом.

– Спасибо, – просто сказала она. – Мне хорошо…

Юная соседка с завистью взглянула на Галю, вздохнула и ушла вниз. Только старый рыбак равнодушно курил самокрутку, сплевывая.

– Я непременно сделаю то, о чем вы говорите, – прошептал Григор. – И не когда-то… а теперь…

– Теперь? – удивилась Галя.

– Теперь. Я познакомлюсь с делом вашего отца, попрошу, чтобы мне дали разрешение на расследование, на поиски…

– Разве так можно?

– Можно. Меня тоже заинтересовало это дело. Тайна. Человек исчез, будто сквозь землю провалился. Никаких следов. Или его украли, или…

– Украли? – пожала плечами Галя. – Зачем?

– Может, разведка?

– Ну что вы? Кому он нужен?

– Во всяком случае, я возьмусь за это дело. Обещаю вам…

Девушка пожала ему руку, благодарно взглянула в глаза. Григор облегченно вздохнул. Пронесло. И даже наведены какие-то мостики. Теперь уже можно меньше врать. Если она и узнает о его участии в поиске, то ведь это по ее просьбе. И все же – мистификация! Нет ясности, открытости между ними…

Теплоход причалил к песчаному островку. Среди кучки высоких плакучих ив стоял домик бакенщика, краснели свежеокрашенные бакены. На борт взошла бабуся – вероятно, жена бакенщика, который стоял на берегу и кричал:

– Смотри же не забудь бутылочку! Бутылочку! И динатурату на ноги! Слышь?!

Капитан засмеялся, выглянул в окошко.

– Что, старик, ревматизм замучил?

– Эге ж, – приветливо ответил бакенщик, подергивая седым усом. – Заедает, проклятый. А врежешь стаканчик – отойдет немного!

– Так вы не для растирания? – удивился капитан.

– А какой же дурень растирает? – в свою очередь удивился старик. – Нутро продезинфи-ци-ро-вать – это дело! А выливать на себя? Нет, это не-рен-та-бельно!

– нараспев протянул он. – О!

Пассажиры смеялись. Григор вопросительно взглянул на девушку.

– Быть может, сойдем здесь? Погуляем. Будет возвращаться теплоход – уедем назад.

– Хорошо, – согласилась Галя.

– Я куплю что-нибудь в буфете, – обрадовался Григор. – А вы сходите на берег.

Капитан, минуточку обождите, мы сойдем. На обратном пути подберете нас.

– Причалим! – заговорщически подмигнул капитан. – Гляди же, парень, не зевай!

Галя покраснела, метнулась к трапу, перебралась на песчаный берег. Григор тем временем купил в буфете бутылку шампанского, буханку хлеба и кольцо колбасы.

Завернул все это в грубую бумагу. Затем присоединился к Гале. Теплоход просигналил, уплыл.

Бакенщик заинтересованно рассматривал неожиданных гостей. Хитрые глазки из-под седых косматых бровей смотрели остро и насмешливо.

– Ну, здравствуйте! Чего это вас принесло сюда?

– Погулять, – миролюбиво ответил Григор. – Очень красивый островок.

– Эге, – согласился дед, почесывая пятерней всклокоченные волосы. – Островок чистый. Не загаженный. Не то что там, поближе к городу. Гуляйте, я не возражаю.

А кто такие будете?

– Студенты, – сказал Григор. – Вот она – будущий врач.

– Ага. Это хорошо, – одобрительно отозвался дед. – Больных много. Есть кого лечить. Хорошую профессию, дочка, выбрала. Вот меня, к примеру, чиряки заели.

Выведу одного – другой садится! Иногда такое на шее нагромоздится – голову не повернешь. Чем, как ты думаешь, можно вывести?

– Трудно сразу так сказать, – несмело ответила девушка. – Еда у вас, вероятно, однообразная. Вечные простуды. Витаминов не хватает. Да еще, наверное, выпиваете…

– Бывает, – улыбнулся дед. – Без этого нельзя. У нас такая работа. Не выпьешь – пропал. А вы – не хотите ли по рюмашечке? У меня чекушечка осталась.

– Ну что вы, дед, – смутился Григор. – Не надо.

– Я от всего сердца. Мне баба еще привезет. Много я не потребляю, а сто, сто пятьдесят иногда пропускаю. Замерзнешь, как собака, на воде, дернешь стаканчик – будто в рай попадешь!

Григор переглянулся с Галей, оба засмеялись.

– Ну что, – отозвался Григор, – поддержим кампанию деду? У нас есть бутылочка шампанского.

– Шампанское – это ситро! Но и шампанское пойдет! – одобрил дед. – Рыбкой вяленой угощу. Сам ловил, баба вялила. Сытая рыбка, вкусная. А зовут меня Харитоном. Харитон Сергеевич Бубон. Что – смешная фамилия? Это моего деда так дразнили. Много любил болтать, царство ему небесное. Вот на улице и дразнили Бубоном. Дед молол языком, я молчу, а прозвище все равно осталось. Ну ничего, пусть и горшком прозывают, лишь бы в печи не сидеть. Ну как, голубочка-королевна, в кумпанию пристанешь? Вы панские, не привыкли к простому люду, может, и побрезгуете простым дедом…

– Ну что вы! – растерялась Галя. – Мы с радостью…

– А коли с радостью, то прошу, – гостеприимно указал старик в направлении домика. – Там уютно. А солнышко согреет землю, тогда погуляете. Дело молодое…

Хе-хе…

Двинулись от берега. Девственный песок пел под ногами. Дед поспешил к своей обители, открыл дверь, согнувшись, зашел в комнату. – Мне еще никогда не было так хорошо, – прошептала Галя.

– И мне, – откликнулся Григор. – Просто и любо.

Они переступили порог. Железная кровать, застланная серым одеялом, стол, несколько стульев. В печке весело пылал огонь. На стене с плаката улыбались космонавты. На другом плакате – полнолицая доярка в белом халате обнимала теленка. Внизу текст: «Я надоила по четыре тысячи литров молока от коровы. А ты?»

Григор улыбнулся. Дед перехватил его взгляд, довольно кашлянул.

– Веселая картинка. Славная молодушка. Если нет бабы – мне скучно. Так я смотрю на плакат, вспоминаю молодость. Моя баба – когда была девкою – точная копия!

Идет, бывало, – земля дрожит! А теперь девки пошли мелкие, сухоребрые, никудышные. И взяться не за что.

Галя засмеялась. Григор смутился. Дед хозяйничал возле шкафчика с посудой.

– А что – разве не правда? Ни косы, ни вида, ни одежды путной. Нацепляют на себя каких-то лохмотьев, будто нельзя купить порядочный кусок материи. Когда-то было!

Корсетка бархатная, грудь как гора, сорочка вышита, юбка как парашют! Да еще венок! И некрасивая девка, а в такой одежде – хороша! Как весенний цветочек. Аж поцеловать хочется. А нынешние – господи боже ты мой! – щепки, противно взять, будто после тифа, стриженые, замученные, курят… Ты, дивчина, случайно не куришь?

– Что вы, что вы! – замахала руками Галя.

– Слава богу! Женщина, которая курит, уже не женщина, а… дымоход, жлукто для выварки. Знаешь, что такое жлукто? Забыли уже. Труба, выдолбленная из толстой ивы, в ней отзоливали белье… Прошу к столу, гости дорогие! Угощайтесь. Пейте свое шампанское, а я… Ху, пронеслось, аж до ног достало. Пейте, пейте! Так о чем я? Ага, о девчатах. Конечно, я не обо всех. Вот, к примеру, ты девка красивая. Чего там смущаться – хороша! Не хуже тех… прошлых. И лицом хороша, и есть на что поглядеть. Тонковата, но это ничего, мясо нарастет, если муж будет жалеть. Ты ж, парень, муж ей?

– Еще нет, – закашлялся от неожиданности Григор, избегая глядеть на Галю.

– Так будешь, – успокоил дед. – Пара славная. Так ты жалей ее, Потому что нет ничего лучше, нежели добрая и сердечная жена. Пока в ней сердце не отравленное, она тебе и опора, и. счастье, и… короче говоря, жена – это все. Вот моя баба… Если бы не она, я бы пропал. Пропал бы, как церковная мышь. А она меня держит на свете.

Галя с Григором выпили по бокалу шампанского, хмельная волна ударила в мозг. Они слушали бакенщика, разводившего свою философию, закусывали вяленою рыбкой, глядели друг другу в глаза. Не имело значения, о чем они беседовали, с кем. Они вместе, вокруг весна, ласковая улыбка неба. Сердце зовет, жаждет чего-то небывалого.

Прошел час… или два?

Дед вскинулся, взглянув на большие часы-ходики на стене.

– Ой, заговорился я с вами, а мне еще бакены красить да позже светить фонари.

Гуляйте же на здоровье, извините, если что не так…

– Ой, спасибо, дедусь! Что вы? – счастливо отозвалась Галя. – Нам у вас чудесно!

– А коли так, то спасибо и вам, что утешили старика, я ведь тоже рад хорошим людям. Бывайте ж! Хотите, отдохните на кровати, а охота – гуляйте!

– Мы погуляем!

– Вот и отлично.

Они вышли из домика, двинулись к зарослям ив. Покачивалась земля, феерически сверкала гладь реки. Галя держалась за плечо Григора, тихонько смеялась.

– Ой, я совсем захмелела.

Она прижалась щекою к стволу ивы, обняла его. Закрыла глаза, словно прислушивалась к неслышному голосу.

– Странно.

– Что, Галя? – нежно спросил Григор.

– Счастье… Ради него люди воюют, страдают. Его ищут в путешествиях, в подвигах. Ради него запускают ракеты, строят машины, хлопочут о квартире. Быть может, это все химеры? Вот я теперь счастлива. Очень счастлива…

– Галя…

Погодите, я все скажу. Счастье – единственное мерило и критерий. Ради него мы стремимся куда-то в неоглядную, даль, в будущее. А оно не где-то, а здесь. Рядом с нами. Это волшебное, неповторимое мгновение… Сейчас, теперь… Как его сохранить? Быть может, дружинник Киевской Руси или Спартак были счастливее нас.

Возможно, девушка-полтавка, ожидая казака из похода, была на сто голов выше нас в своем терпении, страдании и счастье. Она жила более полной жизнью, ощущала глубже, нежели мы. Мы слишком много хотим. И не достигаем желанного – и ощущаем себя несчастными. А счастье сидит в уголке, простое, незаметное, и просит, чтобы на него обратили внимание… Придите, наклонитесь, возьмите…

– Галя, как хорошо вы сказали…

– Правда? – засияла она, дотронувшись пальцем до его руки.

– Правда. Я тоже так ощущай. И снилось мне… что-то подобное… Но в иных масштабах…

– Вы же обещали рассказать? – напомнила она. – Я жду…

Он взял ее руки в свои, прижал к груди и начал рассказывать. Она зачарованно слушала. А когда Григор кончил, нетерпеливо воскликнула:

– Дальше, дальше!

– Что дальше?

– Что с ними случилось? С вами?

– Не знаю. Я проснулся…

– Надо знать, – взволнованно сказала она. – Это очень важно.

– Почему? – удивился Григор.

– Не знаю. Но ощущаю. Какая-то странная связь с нашей судьбою. Но откуда это у вас? Почему?

– Фантасмагория? – неуверенно произнес он.

– Такая четкая?

– Кто скажет? Быть может, это образы иного мира. Близкие мне психически.

Академик Наан, эстонец, считает, что рядом с нами существует множество миров.

Они для нас неощутимы, незримы, но они есть. Там кипит своя жизнь, свои конфликты и трагедии. Возможно, мой сон – эхо тех событий? И вообще – множество человеческих сновидений, отличных от земной реальности…

– Волшебная гипотеза, – прошептала Галя. – Я бы хотела, чтобы она была реальностью. Но ваш сон… Вы там ощущали себя криминалистом. Интересно – все же есть какое-то родства. А я… Меня вы там запомнили?

– Вы – это Громовица, – тихо сказал Григор. – Я это чувствовал.

– Почему же мы не вместе в том мире? – печально спросила девушка.

– Не знаю. Зато здесь… мы вместе.

– О, если бы так было всегда! – с мукою молвила она. – Я так ждала любви…

Он обнял ее, припал к губам – трепещущим, горячим. И стон, и смех, и клики журавлей в небе – все слилось в единую симфонию счастья. Не прошлое, не грядущее! Вечное мгновение. Неощутимое и единственно сущее. Сохранить его, задержать, сделать вечным!

Уходило безжалостное время. Григор выпивал слезы на глазах любимой, целовал прохладные пальцы. Солнце склонялось к горизонту, темнело, наливалось багрянцем…

Они попрощались с дедом, обещали навестить его. Обратным рейсом вернулись в Киев. Григор проводил Галю к улице Покрученной. Они еще долго стояли под ветвями каштана, любовались лунной феерией ночи.

– Пора, – наконец вздохнула Галя.

– Еще немного…

– Смешной, – погладив плечо Григора, прошептала девушка. – Хочу остаться наедине, хочу все пережить снова. Это – незабываемое.

– Когда снова увидимся?

– Когда хочешь. Хоть завтра.

– Но ведь ты на работе?

– Возьму отгул.

– Тогда завтра. Пойдем к моим друзьям. Будет интересная встреча. Диспут. Мы это назвали «Суд над богами». Оценка мировых религий. Будет бой. Придут атеисты, верующие, философы, кибернетики…