Текст книги "Звёздная бирема «Аквила». Мятеж"

Автор книги: Олег Мелехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Курион простер руку вперед обвиняющим жестом, словно собрался поименно перечислить всех, кто желает Республике падения. Офицеры на мостике, уже завороженные речью настоящего, живого патриция, невольно отшатнулись, а юный контубернал Ливии Флавий даже головой затряс в отрицании, дескать, нет, нет, никогда и ни за что!

– Как же случилось это? – спросите вы, и я отвечу, квириты. Слишком долго вы, опора Республики, плоть Ее и кровь, оставались в неведении. Мы, популяры, всегда выступали за расширение прав плебеев. Мы вносили в Сенат проекты законов (не один из них, впрочем, не был принят) не только сохраняющие ваши нынешние права, но и дающие новые привилегии. Отчего талантливый воин из фамилии Бруттиев или Кассиев не должен стремиться к чину выше десятника? Почему бы не подыскать способного претора или даже легата среди настоящих, прирожденных офицеров вроде Марциев или Фуриев? Почему мы должны подрезать крылья тем, кто оказался рожден для полета? – он, словно случайно, слегка кивнул в сторону Квинта Марция, еще только намекая на… нечто. Самые крупные козыри Гай, естественно, приберег напоследок.

О существовании риторических вопросов бывшая Фортуната узнала совсем недавно от самого Ацилия. Но на них так и тянуло ответить самостоятельно. Вот почему её, Кассии, самые честолюбивые амбиции никогда не простирались дальше должности бригадира вакуум-сварщиков? Ведь каждому человеку свойственно стремиться к большему, к лучшему. Девушка бросила взгляд на префекта «Аквилы» и поразилась тому, насколько тот напряжен и сосредоточен. Почти как она сама во время вынесения ей приговора. Когда у человека судьба решается, он весь обращается в слух и зрение, чтобы не упустить самое важное.

«Что для тебя на самом деле значат слова Ацилия, доблестный?» – озадачилась Кассия.

Марциев не так просто сбить с пути истинного, они за посулами очередного краснобая не пойдут.

Вообще, наблюдать за присутствующими было не только необходимо, но и крайне любопытно. Разную степень потрясения и заинтересованности на лицах Аквилинов девушка запросто могла объяснить. Пособничество при побеге лигариев, захват заложника, стрельба по Цикуте – тут есть от чего натурально охренеть. Небось, в центуриях у народа глаза поселились на лбу, как у крабов. А вот что задумал мрачный хмырь Луций Антоний? Он не понравился Кассии сразу, с первого взгляда. Он принадлежал к жутковатой породе психо-кураторов, а таким доверять нельзя ни в коем разе.

«Охнуть не успеешь, как он в мозги залез и давай там свои порядки наводить, – напомнила себе девушка, прикидывая, как бы уговорить наварха выкинуть Антония в пространство, пока не навредил Ацилию. – А может, ему ногу сломать? Боль хорошо отвлекает от коварных замыслов».

Тем временем Курион продолжил речь:

– Именно с такими идеями я и шел на выборы консулов, квириты. И, если можно верить той поддержке, что я получал, этот высший в Республике пост вполне мог стать моим. Но привычка играть честно – это скверная привычка для политика, друзья. Как мог я думать, что один из ближайших моих друзей, мой ярый сторонник, мой родственник, хоть и дальний, народный трибун, в конце-то концов – окажется лживой и мерзкой тварью? Публий Клодий Пульхр, ваш собственный трибун, предал и меня, и вас. Он якобы втайне передал мне проект закона – страшного закона, квириты! – который готовили оптиматы. Ужесточение психо-контроля, еще большее ограничение личной свободы и – снижение вариабельности. На практике это означает, друзья, что вас – всех вас! – планируется постепенно превратить даже не в подобие рекреационного персонала или лигариев. Нет, хуже, много хуже! Не останется ни дружбы, ни ненависти, ни любви, ни товарищества, ни азарта – ибо вас лишат эмоций. Вам не нужны будут ни гетеры, ни даже вирт-поле, этот суррогат, с помощью которого вы сейчас вынуждены удовлетворять естественные человеческие потребности в творчестве, любопытстве, экзотических ощущениях. Безупречные винтики государственной машины, лишенные страха и сомнений, симпатий и неприязни, умеющие только повиноваться – вот кем вы станете, если этот закон будет принят. Нет, ни сразу, постепенно, не при жизни этого поколения, возможно – но так будет… Пугающая перспектива! Возможно ли поверить в это, квириты? Но взгляните! – Ацилий внезапно простер руку к Антонию. – Взгляните на этого человека, одного из членов службы психокоррекции! Он кивнул, друзья, а в глазах его отчетливо заметен страх. Да, страх, ибо даже психокорректоров устрашает такое будущее. Ведь при этом новом порядке они рано или поздно станут не нужны, не так ли, Луций Антоний?

Курион выдержал недолгую паузу, делая вид, что ожидает ответа. Естественно, психо-куратор молчал, как на допросе у парфов.

– И я устрашился, квириты. И я поверил – слепой глупец! – я поверил, что Клодий, народный трибун Клодий, мой естественный союзник и друг, поддержит меня в Сенате. Не допустит принятия этого злодейского закона. И как же страшно я обманулся, друзья… – патриций испустил тяжелый вздох и покачал головой. – Простите мне перечисление этих подробностей, квириты. Я знаю, что детали утомительны, однако без них вы, не будучи завсегдатаями сенатских заседаний, не оцените всей глубины моего падения.

Излишняя оговорка, на самом-то деле. Обитатели «Аквилы» (а так же все те, кто сейчас принимал трансляцию с мятежной биремы) жадно внимали речи Ацилия, ибо не каждый день перед репликаторными плебеями вывешивают грязное белье республиканской политики и делятся столь интимными подробностями.

– Итак, я продолжаю. Разумеется, когда я поднял этот вопрос на заседании Сената, ответом мне стало лишь возмущение и ругань. Естественно, проект нашего закона, закона, расширяющего пределы свободы плебеев, был с негодованием отвергнут. И тогда, боясь упустить время, я и совершил самую страшную ошибку, друзья. Мы, популяры, ошиблись вместе, но решающее слово было за мной. Когда трибун Клодий предложил мне обратиться напрямую к народу, созвать комиции (народное собрание), я, не раздумывая, согласился. Конечно же, я помнил, что, не будучи еще магистратом, не имею права прибегать к созыву народного собрания. Но ведь со мной же был Клодий, народный трибун, и у него такое право имелось! Надо ли говорить, друзья, что я радостно ухватил приманку и провалился в ловушку глубоко, до самого дна?

Ацилий развел руками и грустно улыбнулся, иронизируя сам над собой.

– Конечно же, мне позволили сделать ровно столько, чтобы партия популяров сама себя отправила в утилизатор. Я начал процедуру сам, не дожидаясь Клодия – ведь тот обещал, что непременно явится и придаст собранию законность! И он явился – явился в сопровождении преторианцев, только для того, чтобы наложить вето на комиции и прервать трансляцию! Подумайте, квириты, только подумайте! Народный трибун разогнал народное собрание! Конечно же, я поспешил на Колонию Тиррену – и что же обнаружил, прибыв, наконец-то, в родной дом? Смерть и запустение, друзья. В одночасье ликвидировали всю семью Ацилиев Курионов – мужчин, женщин и детей. Когда уничтожают плебейскую фамилию, из репродуктивных банков изымают генетический материал. Но наш, патрицианский, генетический материал хранится прямо в нас. Поэтому не пощадили никого.

Он ненадолго умолк и набросил на голову край тоги в знак скорби.

– Простите мне это неуместное проявление чувств, друзья. Это – тяжелые воспоминания, и

души моих родичей не просто взывают к мести, но алчут справедливости. Однако я, осужденный, опозоренный, побежденный – я смирился. Да! Я уже почти сдался, почти разуверился в том, что считал истиной. Попав сюда, в сектор Вироза, я приготовился умереть, безропотно, словно бык, ведомый на жертвоприношение. Ведь моя Республика осудила и приговорила меня! Как смел я оспаривать Ее приговор?

Что же вернуло меня к жизни, спросите вы? – Ацилий обвел присутствующих сперва вопрошающим взглядом, а потом – развел руки так, словно собрался всех сразу заключить в объятия: – Ответ прост, друзья. Это вы. Вы все – вот что дало мне силы не только продолжать жить, но и бороться. Ибо упав на самое дно, я понял: всё то, во что я верил прежде – истинно! Я верил в то, что плебеи не меньше патрициев способны принимать решения и отвечать за них – что ж, я убедился, это действительно так. Взгляните! – он указал на Кассию, замершую за его левым плечом. – Вот эта женщина, известная, должно быть, по всей Республике. Да, да, Кассия, Та Самая Фортуната. Осужденная вовсе не за убийство каких-то трехсот варваров (право же, за сокращение числа врагов Республики награждать впору, а не осуждать!) Нет, именно за то решение, что она приняла, повинуясь голосу совести и жажде справедливого возмездия. Кровь ее братьев и сестер по оружию взывала к отмщению, а Республика не смогла или не захотела утолить страдания Кассии местью за ее товарищей. И что же? Разве не способна Кассия не только действовать, но и принимать ответственность за свои действия? Я полагаю, квириты, что вполне способна. А вот Ливия Терция, наша славная наварх лучшей биремы в Секторе Вироза. Повинуясь естественному человеческому стремлению к справедливости, она пожертвовала всем, что имеет, ради чужих, посторонних людей. Это ли не признак истинного благородства, квириты? Но главное доказательство моей правоты, друзья, это ваш собственный префект. Квинт Марций, прошу тебя, встань так, чтобы все тебя видели. Вот один из множества Марциев, доблестный воин, преданный Республике и товарищам, а еще – человек, способный управлять боевым кораблем. Человек, мечтающий о полетах, стремящийся к звездам. Сколько лет Квинт Марций был вынужден скрывать эту мечту… Мечту? О, нет! Преступным назовут это желание оптиматы, опасным дефектом сочтут психокорректоры… Но скажи нам, наварх Аквилина, правда ли то, что в этом полете вы с Квинтом Марцием поровну делили управление биремой?

Ливия шагнула вперед, заложила руки за спину, вздернула подбородок и отчеканила:

– Истинная правда, мой господин. И я перед всеми готова свидетельствовать, что Квинт Марций Аквилин обладает отнюдь не опасным дефектом, а настоящим талантом к слиянию с нейро-сетью корабля и пилотированию. Уверена, что после должного обучения из него вышел бы вполне достойный командир корабля.

– Что и требовалось доказать, квириты. Несмотря на ограничения, невзирая на модификации, каждый из вас способен не только выполнять те функции, для которых предназначена его фамилия, но и стремиться к чему-то еще. Управлять звездными кораблями, писать картины, избираться в магистраты, выслуживаться в офицеры, любить, творить, ненавидеть! Республика – это не только триста старцев, засевших в курии, Республика – это каждый из нас. И предавая себя, мы предаем Ее. Смиряясь с участью безгласных унифицированных деталек, этаких винтиков, мы обрекаем нашу любимую Республику на стагнацию и гибель. Ибо только в развитии, в постоянном движении вперед и заключается жизнь, и человека, и государства. А мы и Республика неразделимы.

А теперь я спрошу вас, квириты, только об одном – вы со мной?

Неведомо, как реагировали те, кто принимал провокационную передачу с «Аквилы», но на самой биреме от слаженного крика: «Да!» чуть переборки трещинами не пошли.

Ацилий дождался, пока возбужденные плебеи утихнут, и молвил:

– Тогда вперед, друзья, и пусть лары и маны не оставят нас милостью.

Глава 16

От желания сделать запись «Слепой идиот с прогрессирующей злокачественной профнепригодностью» в собственной медкарте у Луция Антония чесались пальцы. Чтобы хотя бы тут считаться первооткрывателем, потому что именно на него будут ссылаться во всех отчетах республиканской кураторской службы отныне и до скончания веков, как на пример ярчайшего профессионального фиаско. И есть большая вероятность, что его именем назовут новую инфекцию мозга. Тоже своего рода слава.

«Интересно, – самозабвенно бичевал себя Антоний, – А если бы у Квинта Марция выросла вторая голова на плече, ты бы её тоже не заметил? Или решил, что это такой прыщик?»

Вообще-то, уважающему себя профессионалу полагалось в таком случае подать рапорт об отставке, а потом застрелиться в сортире, сэкономив родине социальную пенсию по инвалидности. Но табельный «гладий» так и остался в белом кабинете в потайном сейфе, и покончить жизнь самоубийством Луций Антоний Цикутин мог бы, лишь бросившись на Квинта Марция в надежде, что префект застрелит агрессора. Из жалости и сострадания, и только.

Хрен с ним, с мятежом и побегом, пропади пропадом гражданская лояльность, гори ясным пламенем будущее и настоящее, но грандиозная ошибка в той области, где психокорректор считал себя лучшим специалистом, станет вечным позорным клеймом на репутации ученого. Да и какой он теперь ученый? Так, шарлатан и дилетант!

Устойчивая картина мира стремительно рушилась не столько под напором удивительного факта: один из Марций может быть пилотом, причем, не просто пилотом, а отличным пилотом. О нет! Мир Луция Антония разлетелся вдребезги от понимания – на самом деле Ливия поддержала опального сенатора ради Квинта Марция, во имя того, чтобы планы популяров и стоящих за ними лабилистов осуществились, а мечта префекта «Аквилы» – сбылась.

Все стройные теории регидистов пали и рассыпались в пыль, ибо только что прямо на глазах личного психо-куратора Ливия Терция пожертвовала своим положением и покоем ради другого человека. Бескорыстно поделилась звездной бездной с Квинтом Марцием, которого… которого даже не любила.

Как тут не впасть в полумистический ужас перед неизведанными до сих пор тайнами формирования человеческой личности? И, разумеется, Антоний впал. Тем более что лично для него – для станционного психо-куратора – Гай Ацилий ничего нового своей речью не открыл. Вся психокоррекционная служба Республики уже два стандартных года только тем и занимается, что строчит отчеты для сенатских комиссий, возглавляемых оптиматами. Любая гетера уже догадалась бы, зачем им понадобились кураторские выкладки.

Другое дело, Ливия… От неё Луций Антоний не ожидал альтруизма ни в каком виде. Она просто не могла поступить так, как она поступила, этот поступок противоречил всем корректорским исследованиям. Говоря образно, стабильная звезда-Аквилина прямо на глаза мозговеда превратилась в сверхновую. Зрелище, которого он никогда не забудет.

– Ты невозможный человек, Ливия Терция, – беззвучно, одними губами сказал восхищенный Антоний, когда наварх очутилась рядом.

Но Ливия то ли прочитала его слова по губам, то ли догадалась, и ответила на странный комплемент резким:

– Ты мне сейчас понадобишься, Антоний.

– Вот как? Зачем?

– Не хочу, чтобы ты просто так проедал свой паек. Придется отработать проезд.

– Куда едем? – решил пошутить куратор.

– К победе и славе, разумеется, – усмехнулась наварх. – Есть возможность проявить добрую волю и в кои-то веки поступить милосердно по отношению к живым людям.

Она так многозначительно посмотрела в сторону Куриона, что Антоний сразу же догадался о том, что ему предложат за работу такую.

– Не боишься? Процедура весьма деликатная. Если что-то пойдет не так…

– Антоний, скажи, как тебя могли взять на службу с таким высоким уровнем суицидальных мыслей? – поинтересовался Квинт Марций, не замедливший вклиниться в их с Ливией беседу. Префект тоже любил делать намеки. И подкреплять их видом «гладия», нацеленного прямо в лоб шутнику.

Видят лары и маны, последние пять лет он лелеял мечту хоть раз прицелиться в психо-куратора.

Ливия тратить время на замаскированные угрозы не стала, она всего лишь похлопала ладонью по кобуре своего личного оружия и лукаво подмигнула Антонию.

– Я уверена, что у тебя всё получится наилучшим образом, – и добавила очень-очень мягким тоном. – Слышишь, Квинт Марций, я верю в знания и здравый смысл нашего замечательного психо-куратора.

Луций Антоний слегка преувеличил опасность, но сделал это лишь для того, чтобы проверить степень дозволенного ему, как заложнику. Цепь, на которую его посадили вчерашние подопечные, оказалось достаточно длинной, но при этом крепкой и жесткой. И на свое счастье, доблестный префект мятежной «Аквилы» даже не догадывался, сколь изощренной может оказаться месть наварха, опечаленной гибелью политического кумира. Зато Антоний прекрасно знал и рисковать не хотел.

– Я – не живодер, я – врач, – с деланной обидой сообщил он. – Да, да, Квинт Марций, я не причиню лигариям вреда.

– Прекрасно, – просияла Ливия и жестом показала опальному сенатору, что всё устроилось по его желанию. – Ты точно не хочешь подождать до утра, благородный Ацилий?

– Точно, – твердо сказал тот.

Квинт Марций одобрительно кивнул. Еще бы патрицию не торопить события, когда подключенный имплант отрицает его свободную личность! Тут можно столовым ножом воспользоваться.

– В таком случае, сопроводите меня в медицинский блок, – фыркнул Антоний и сделал приглашающий жест.

Лигария Кассия сделала решительный шаг вперед, оттирая Ацилия чуть в сторонку, как настоящая телохранительница.

«Однако быстро же эти смазливые патриции обрастают преданными поклонницами! – мысленно усмехнулся психолог. – Или девушки предпочитают блондинов?»

– На мне потренируешься, а уж потом – его отключай. А то знаю я вас, мозговёртов, – угрюмо проворчала Кассия.

– Это всего лишь один укол, – объяснил Антоний, которому надоело изображать из себя карикатурного злодея. – С нейросетью импланта произойдут необратимые изменения. Грубо говоря, она погибнет, а ваше взаимное резонирование закончится.

Мрачная манипулария задумалась и целую минуту сверлила психолога тяжелым взглядом.

– А если Ацилиев имплант вдруг решит, что я умерла? Убьет Гая, так?

«Ну надо же! А девчонка-то совсем не глупая», – подивился сообразительности Той самой Фортунаты Антоний. Ему она почему-то представлялась грубой десантницей с очень низким уровнем интеллекта. Стереотипы – штука такая, весьма ненадежная.

– Вот поэтому, девушка, инъекции надо сделать одновременно.

– Тогда моего напарника отключай тщательнее!

И как ни пытался Гай Ацилий успокоить встревоженную девушку, ничего у него не вышло. Спросил бы лучше у Антония, какие манипуларии бывают упертые. Причем все поголовно – и Кассии, и Меммии, и Папии. Побочный эффект от генмодификации.

***

Медотсеки Кассию всегда нервировали. Угрожающим блеском ли хромированных поверхностей, безупречной ли чистотой, которая сродни самой смерти, непонятно. Возможно, виной тому вездесущий острый запах клея для обработки микротравм, который на десантников изводят центнерами. Резкий и тревожный, он обострял чувства и напоминал об опасности, о той, которая уже миновала. Почему-то осознание, что враги снова промахнулись, всегда настигало Кассию Фортунату в огромном медицинском блоке квинквиремы. И не имело значения, очутилась ли там она сама или навещала раненого товарища, неясный страх неизменно настигал девушку и не отпускал еще долго-долго. Все эти жутковатого вида приборы, стазис-камеры, манипуляторы словно были созданы, чтобы проникнуть внутрь попавшего сюда человека. Может, это было предчувствие, кто знает?

Кассия очень внимательно пронаблюдала за тем, как техник сбривает участок волос вокруг шрама на голове Гая Ацилия. О сохранности своей прически девушка думала в последнюю очередь.

– Все равно состригу эту проклятую гриву.

Но села напротив Гая Ацилия, лицом к лицу, чтобы удобнее было держать психокорректора на прицеле. Этого уж точно не сумел бы ей запретить ни один человек во всей галактике.

– Ты так быстро обзавелся бдительной телохранительницей, – попробовал разрядить напряженную обстановку Антоний, пока анализатор высчитывал дозу ранатоксина. – За тобой, Курион, обязательно пойдут люди.

– Делай свое дело. И меньше болтай! – огрызнулась Кассия. – И даже не надейся, что я не успею перед смертью выстрелить. Я успею. Генмодификация позволяет.

Ливия, разумеется, осталась на мостике, не положено наварху бродить хвостиком даже за идейным вождем. Но Квинт Марций пошел вместе с лигариями – для контроля и просто ради интереса.

Тонкий разрез наверняка сильно кровоточил, как и любая рана на скальпе, а отверстие в импланте было такое крошечное. Прежде чем вживить проклятую штуковину, добрый тюремный доктор показал узнице, какого размера дырку просверлит в её черепе.

«Пожалуйста, пожалуйста, пусть всё получится!» – умоляла девушка кого-то незримого и могущественного.

– Дорогая, ты решила устроить мне напоследок эпилептический припадок? – простонал Ацилий сквозь зубы. – Если кто-то из наших эскулапов ошибется, мы просто умрем сейчас. И всё. Утихомирься, умоляю.

От волнения и страха внутренняяКассия не просто вышла из-под контроля, она разбушевалась.

– Потерпишшшь, – зашипела девушка. – Я же терплю.

ВнутреннийАцилий тоже не дремал, он вонзился в её мозг, как знаменитый траянский клещ, вызвав чудовищный приступ головной боли. Был ли это страх или предвкушение освобождения, жажда отмщения или какая-то невозможная для простой манипуларии тонкая патрицианская эмоция, Кассии узнать не довелось, да ей и не хотелось. Пусть хоть об оргиях с парфами фантазирует, лишь бы всё прекратилось!

– Положи «гладий», рядовая, – приказал Квинт Марций, которого подрагивающее оружие в руках оперируемой слегка выводило из себя. – У меня тоже хорошие генмодификации, я тоже успею выстрелить, – добавил он в утешение.

И чтобы у Кассии не возникло сомнений, приставил оружие к затылку Антония.

– Считаешь, так я буду чувствовать себя увереннее? – спросил тот с нескрываемой иронией.

Префект ответил в той же глумливой тональности.

– Не обижайся, Луций. Считай «гладий» моей маленькой страховкой от фатальной случайности. Сам понимаешь, нам теперь обратной дороги нет, – молвил он, точно детскую песенку пропел, ласково эдак.

Без Гая Ацилия Куриона они с Ливией – преступники, поднявшие мятеж в тылу, а с ним – истинные республиканцы и патриоты. Вот и вся разница.

– Какой ты недоверчивый, Аквилин.

– Мы, Марции, все такие, забыл?

– Да делай уже инъекцию! – рявкнул Гай Ацилий.

Он инстинктивно прижался ногой к ноге Кассии, и в какой-то неуловимый момент весь обмяк, едва не свалившись со стула. Но – нет, то была не смерть.

Освобождение. Невыносимо сладостное, словно самый пик любовного экстаза. Так всегда бывает, когда острая боль, боль, от которой стучат в ознобе зубы и бросает в холодный пот, вдруг исчезает. Сколько раз раненая, а потому орущая на высокой ноте Кассия, получив спасительную инъекцию мощного армейского анальгетика, начинала вдруг хохотать во всё горло.

Вместе с резко оборвавшейся болью исчезло зудящее чужое присутствие где-то под сводами черепа, и в мыслях Кассии воцарилась тишина. Только собственные мысли, только свои эмоции, только Кассия Фортуната из Игнациевой трибы. И больше ни-ко-го.

Девушка во все глаза уставилась на Гая Ацилия, будто увидела его впервые. Порывисто подалась вперед и схватила патриция за руку.

– Осторожнее, сумасшедшая! – охнул техник, который едва начал накладывать швы.

Но Кассия хотела убедиться, что её бывший напарник действительно существует, что он есть без нескончаемой головной боли, и в свою очередь – не её порождение.

– Слышь, Ацилий, не молчи, скажи что-нибудь. Хоть словечко. Скажи…

Патриций, тоже, по всей видимости, наслаждавшийся тишиной в своей голове, вздрогнул.

– Я здесь. А ты?

– Я тоже, – осторожно, словно улыбка могла вернуть все обратно, прошептала Кассия. – И знаешь…

– Да не вертись, рядовая, дай медбрату тебя зашить, – перебил её Луций Ицилий, которому очень уж не терпелось выдворить из своей вотчины всех посторонних, особенно, если они то и дело целятся друг в друга из «гладиев».

И, поразмыслив еще пять секунд, Кассия передумала объяснять Гаю Ацилию, что теперь, когда всё кончилось, когда их освободили, ей всегда будет чего-то не хватать. Нет, не боли или бессонницы, а чего-то такого… о чем ведают только лигарии и больше никто. Наверное, возможности летать через червоточину? И пока над ней колдовал техник, размышляла лишь о том, как бы опробовать свой нейро-эйдентический парадокс в деле, раз уж он никуда не исчез, и снова услышать чарующую песню туннеля между складками пространства.

На прощание Ицилий вкатил уже бывшим лигариям по дозе успокоительного и отправил обоих отдыхать. Кассия, не понаслышке знакомая с непреодолимой силой препаратов из армейской аптечки, тут же принялась зевать, но патриций держался молодцом. Так, во всяком случае, посчитал контубернал Квинта Марция, посланный сопроводить почетных беглецов в каюту.

– А меня, стало быть, в карцер? – не сдержался и полюбопытствовал Антоний у префекта.

– Ни в коем случае, – возразил тот. – Ты ведь не военнопленный, ты остался на «Аквиле» добровольно, забыл? Располагайся, где пожелаешь, в жилом отсеке еще осталось несколько свободных коек.

Из центурий ему уже доложили об успешном размещении всех ремонтников, волей случая оказавшихся на борту мятежной биремы. Никто из них особо не сопротивлялся радикальным изменениям в судьбе, что не удивительно. Люди, всю жизнь работающие на отдаленной станции в пограничной звездной системе, как правило, оказываются настоящими фаталистами.

– А не боишься, что я начну агитировать против Гая Ацилия? – спросил мятежник поневоле.

Вопрос был с подвохом, и Квинт Марций, поняв это, снисходительно улыбнулся. Впервые с тех пор, как «Аквила» покинула Цикуту.

– Я не боюсь, а ты не начнешь, Луций Антоний. А все потому, что я полностью уверен в Аквилинах, а ты, мой благоразумный друг, по сути своей не каратель, а исследователь. И не гляди на меня так удивленно, не надо! – отмахнулся префект. – Ты десять лет изучал меня, а я – тебя.

Из уст дефектного Марция признание прозвучало почти насмешкой над профессионализмом полномочного психокорректора.

– Ты так уверен?

– Нет, вовсе нет. Но убежден, что истина, каковой бы она ни оказалась, для тебя, Антоний Цикутин, важнее, чем доказательство лишь своей правоты. Конечно, я могу и ошибаться, но ты ведь отлично знаешь, что Курион прав. А если еще этого не понял, то просто понаблюдай за мной и Ливией. Ведь именно поэтому ты здесь.

Чрезмерное увлечение префекта «Аквилы» чтением все же оказалось не просто странностью, а серьезным симптомом, вынужден был признать Антоний. Одно дело листать не обременяющие мозг лишними мыслями писульки гетер, а другое дело – вникать в тексты Плутарха. Привычка думать бесследно для организма не проходит.

Тем временем вернулся контубернал и принялся бродить вокруг беседующего командира широкими кругами. Квинт Марций ненавидел, когда его разговор перебивали вне ситуации боевой тревоги.

– Хорошенько тебе отдохнуть, Антоний, – наконец-то префект подвел черту под диалогом и переключился на порученца: – Как дела у благородного Гая Ацилия и его достойной спутницы?

Луций бодро отсалютовал и доложил:

– Приказ исполнен. Довел обоих до каюты наварха. Фортуната, та прям с порога на койку рухнула, а Курион ждет тебя сразу после общего сигнала к побудке.

– Прекрасно. Молодец! У Гая Ацилия были еще какие-то распоряжения?

И видя, что до сознания контубернала кое-что из происходящего еще не дошло, префект решил его чуть-чуть просветить.

– Луций, Курион – наш лидер, по статусу равный консулу. Поэтому он распоряжается мной, навархом и «Аквилой», а не наоборот. Это тебе понятно?

Порученец задумчиво пошевелил носом. В обычной обстановке за кроличью гримасу он был бы высмеян Квинтом без всякой жалости. Уж больно тот не любил нарочитые эмоции.

– Понятно, господин префект.

– А если ты такой умный, то значит, переходишь в полное распоряжение Гая Ацилия Куриона! – объявил мстительный Квинт Марций. – Нашему лидеру потребуется сообразительный помощник.

– А почему я, а не Флавий?

– Луций, – вздохнул префект. – Контубернал Ливии слишком Флавий, если ты понимаешь, о чем я. Он – прирожденный пилот. От таких в повседневных заботах мало толку.

– А я, значит, простак?

– Ты – исполнительный и ответственный человек. И… – Квинт набрал в грудь воздуха побольше, чтобы рявкнуть: – Это – приказ! Мой приказ, твоюцентурию!

– Слушаюсь, господин! – вытянулся по стойке смирно перепуганный Луций.

– Вольно, контубернал.

– Разреши выполнять?

– Разрешаю. И запомни, дурачок, я тебе оказываю услугу. Будешь еще мемуары писать о том, как служил самому Куриону!

Луций Марций сильно сомневался, что доживет с такой кривой Удачей до мемуаров, и всем своим поникшим видом это показывал: по-мальчишески надул губы и наполнил светлые очи вселенской скорбью, в количестве, способном затушить термоядерную реакцию в недрах Вирозы.

– И попробуй только опозорить славное имя Марциев! – пригрозил Квинт вместо доброго напутствия.

Префект в полный рост испытывал чувство дежавю, когда направлялся в собственную каюту. Там его поджидал Фиделис, а чуть позже к их с ящером теплой компании обязательно присоединится Ливия Терция. Только никакое это не дежавю. Было уже, причем, совсем недавно. Память свежа, но обстоятельства круто поменялись.

***

Нынешняя вахта наварха побила все рекорды и по продолжительности, и по насыщенности событиями. Да и накал страстей превосходил всё, прежде испытанное. Опять же, уровень эпичности приближался к критической отметке.

Тут бы впору принять двойную дозу стимуляторов, однако Ливию Терцию подхватил поток воодушевления, и на этой волне наварх действовала с максимальной эффективностью. Самой себе Аквилина далеко не всегда ставила высшие оценки, а потому полагала самоанализ довольно объективным. Они и впрямь хорошо справлялись, все они. Впрочем, иного Ливия и не ожидала от экипажа образцовой биремы. А вот некоторые, а конкретно – префект, вообще по-хорошему удивили наварха. Из Квинта Марция вышел столь органичный мятежник, словно в его генетическом коде, помимо «пилотского» отклонения, вдруг проявился и «революционный» дефект. Уж не затесались ли в пробирку с эмбрионом будущего префекта манипулариев «Аквилы» пара-тройка молекул с генетическим материалом каких-нибудь Юниев?

Квинт Марций однозначно заслужил поощрение, и Ливия была настроена достойно его вознаградить. А что может быть лучшей наградой для человека, одержимого желанием летать, как не официальное принятие его в «клуб избранных»? Поэтому наварх, оставив мостик на Плавтия, направилась не сразу в каюту префекта, а сперва заглянула в «курятник». Далее путь Ливии лежал в инженерный отсек, где под строгим взглядом наварха группа техников произвела ряд манипуляций с неким устройством, однозначно не входящим в список штатного оборудования. И только после всего этого, нагруженная увесистым свертком и сумкой с личными вещами, усталая, но довольная, она ввалилась в каюту префекта.