Текст книги "Песочное время - рассказы, повести, пьесы"
Автор книги: Олег Постнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)
Ф р а у Ш у л ь ц. Нет, господин Гофман, не нравится это мне. И откуда внезапность, раз принц во все посвящен?
Г о ф м а н (терпеливо). Он посвящен не во все.
Ф р а у Ш у л ь ц (качая головой). Бедная принцесса Лотта! Уж ей-то будет совсем страшно.
Г о ф м а н. Всего один миг. И это очищающий страх: греки называли его "катарсис".
М и н и с т р. Собственно, герр Гофман прав: их высочествам ничего не грозит. (Улыбается, показывает на свою грудь.) Только мне. Это меня ударят.
Г о ф м а н (оживившись). А! Так вы тоже считаете принца неуязвимым?
М и н и с т р (подозрительно). В каком смысле? Покушаться на него глупо, никто этого делать, конечно, не станет. Наследный принц – не мишень для убийцы. Все, что у него есть, – его титул. Совсем другое дело...
Г о ф м а н (быстро). Что?
М и н и с т р. Деньги. (Как бы нехотя.) Деньги – его слабое место. Если он богат. А наш принц богат.
Г о ф м а н. Но у него нельзя же их похитить... Или отобрать?
М и н и с т р. То есть на законных основаниях? Почему же, можно.
Г о ф м а н. А как?
М и н и с т р. Например, в случае его сумасшествия. Назначается опекунский совет...
Г о ф м а н. Разве в этом случае собственность не перейдет к наследникам?
М и н и с т р. Разумеется, может перейти. (Задумывается.) Гм-м... Ну, вот, скажем, в случае тяжкой болезни – тут, правда, требуется, наоборот, его здравая память – принц мог бы назначить опекунов своего имущества. И, насколько я знаю закон, ему было бы потом не так-то просто обжаловать это свое решение. Особенно, если составить все правильно... Тут бы вмешались вышестоящие власти. При нынешней политике они бы не упустили шанс. Конечно, кое-что бы он сохранил; но мануфактуры, здания, мосты... Впрочем, вы сами юрист, герр Гофман.
Г о ф м а н (задумчиво). Это было бы нечто вроде регентства...
М и н и с т р. Ну, не совсем. Однако наша маленькая абсолютная монархия сделалась бы монархией конституционной. Был бы совет... Парламент... Впрочем, о чем это мы? Уже поздно.
Оглядываются на Ш у л ь ц е в. Те слушают, затаив дыхание.
Да и к чему весь этот разговор! Пора во дворец. Держите, герр секретарь. (Отдает Шульцу нож.) А где остальное? Все эти тряпки?
Ф р а у Ш у л ь ц, вздыхая, выносит из-за кулис костюмы и маски Кота Мурра, Мышиного Короля, Дроссельмейера, какие-то плащи и черные полумаски. Все разбирают их без всякого порядка. Г о ф м а н снимает со стены наряд Щелкунчика, ф р а у Ш у л ь ц – платье для принцессы.
Ф р а у Ш у л ь ц. Переоденетесь здесь?
М и н и с т р. Нет уж, доедем до дворца. А то, пожалуй, лошади понесут, нас увидев.
Ш у л ь ц примеряет у зеркала кошачий и мышиный хвосты.
Ш у л ь ц. Этот лучше. (Показывает кошачий.)
Г о ф м а н. Вот и уступим его принцу.
М и н и с т р (прислушиваясь). Ого! В монастыре уже звонят к вечерне. Скорей!
Г о ф м а н. Ну так во дворец?
Ш у л ь ц (решительно). Во дворец!
Свет гаснет.
Сцена пятая
Сцена некоторое время темна. Слышны звуки настраиваемого оркестра. Скрипка задает тон, его подхватывает группа струнных, затем оркестр звучит tutti и замирает. Медленно, вереницей, из-за левой кулисы выходят ф р е й л и н ы со свечами в руках. Сцена озаряется живым огнем. Посреди сцены огромная елка с приставленными к ней со всех сторон лесенками. Ф р е й л и н ы подымаются по ступеням и оставляют свечи на ветвях. Начинают украшать елку. Выходит Г о ф – м а н в костюме Дроссельмейера: высокий колпак, разрисованный звездами, и такой же плащ. В руках дирижерская палочка. Останавливается у края сцены, слушает разговор ф р е й л и н. Они не замечают его.
1-я ф р е й л и н а. Гости уже съезжаются.
2-я ф р е й л и н а. Что это за гости! Ни герцог Микаэль, ни даже фон Альтман не захотели приехать к нам.
3-я ф р е й л и н а. Конечно! У них у самих бал.
1-я ф р е й л и н а. Наш бал лучше.
2-я ф р е й л и н а. Но у них богаче.
1-я ф р е й л и н а. Зато у нас распорядитель – капельмейстер Гофман.
4-я ф р е й л и н а. Это большая честь! Только сам-то он уже стар и женат.
3-я ф р е й л и н а. Много ты понимаешь. Он однажды так на меня посмотрел – не хуже принца.
1-я ф р е й л и н а (вздыхает). Ах, принц.
2-я ф р е й л и н а. Да, принц...
3-я ф р е й л и н а. Интересно, знает ли Лотта?
4-я ф р е й л и н а. Что? Что мы...
3-я ф р е й л и н а. Эльза, фи!
1-я ф р е й л и н а. Я думаю, что не знает.
2-я ф р е й л и н а. Я тоже.
4-я ф р е й л и н а. А как же могло быть иначе? Конечно, он ей не сообщал.
5-я ф р е й л и н а. Девочки, поскорее. А то сейчас начнется.
2-я ф р е й л и н а. Да чему ж начинаться? Гостей-то нет.
1-я ф р е й л и н а. Какой-то долговязый в маске уже внизу. И еще один, кажется, хромой.
2-я ф р е й л и н а. Вот с ним и натанцуешься вдоволь.
3-я ф р е й л и н а. Они все будут в масках. И в домино. Как узнать, где кто?
2-я ф р е й л и н а. Хромого-то найдешь сразу.
1-я ф р е й л и н а. А кто знает, как будет одет принц?
Г о ф м а н ( выступая из тьмы). Я знаю.
1-я ф р е й л и н а. Ай!
2-я ф р е й л и н а. Ох, я чуть не упала!
5-я ф р е й л и н а. Герр Гофман, мы уже заканчиваем.
Г о ф м а н. Я не Гофман, я Дроссельмейер. А мой племянник – заколдованный принц. Королева Мышей обратила его в Щелкунчика, и только та девушка, которая полюбит его безобразным, вернет ему прежний облик и власть. (1-й фрейлине.) Это будете вы, фройляйн?
2-я ф р е й л и н а. Конечно, она.
1-я ф р е й л и н а (кокетничая). Я еще не выбрала между дядюшкой и племянником!
3-я ф р е й л и н а. А когда начнется бал?
Г о ф м а н. Он почти начался. Миг – и я объявлю его.
4-я ф р е й л и н а. А где же гости?
Г о ф м а н. Милые девушки, зачем вам гости? Елка украшена, свечи горят. Спускайтесь – вот вам вальс.
Взмахивает палочкой, обернувшись к залу. Звучит вальс. Ф р е й л и н ы сбегают с лестниц. Вальсируют в одиночестве. С л у г и неслышно уносят лестницы прочь.
(вскинув обе руки, громко.) Бал!!!
Вспыхивает свет. По краям сцены крутятся фейерверки. С разных сторон гурьбой выходят г о с т и. Все в домино и разноцветных масках. Среди них К о т М у р р – маска скрывает все лицо – и Ф о р ш в сутане, с собачьим хвостом и собачьей мордой, надетой на лоб; его лицо открыто. Г о с т и подхватывают ф р е– й л и н, все танцуют. Г о ф м а н дирижирует, взглядывая по временам через плечо на сцену. Наконец вальс смолкает. Фейерверки гаснут. Толпа, разбившись на две половины, обступает ёлку, из-за которой выходят Щ е л к у н ч и к и п р и н ц е с– с а в красном бархатном платье. На глазах у ней полумаска. Г о ф м а н покидает рампу и вмешивается в толпу.
Сцена шестая
П р и н ц е с с а. Здравствуйте, господа! Спасибо вам за то, что вы пришли навестить нас в час наших испытаний. Минул год с тех пор, как злые чары Королевы Мышей поразили этого славного юношу (указывает на Щелкунчика), превратив его в бездушную куклу. Однако как раз сегодня, ровно в полночь, а возможно и раньше, кукла оживет и сразится с наследником Королевы, страшным Мышиным Королем, за право жить и быть разумным созданием. (Притрагивается к его шпаге.) Этот клинок способен рассеять вражескую ворожбу...
Ропот, общие разговоры, отдельные хлопки.
Х у д о й г о с т ь в п о л у м а с к е (в сторону). Ну и ахинея.
Т о л с т ы й г о с т ь в д о м и н о. Чего вы хотите? Принц угощает всех своим другом, как тортом. Он для того его и позвал.
Х у д о й г о с т ь. Как дирижер друг неплох. Но как сказочник – никуда не годится.
Т о л с т ы й г о с т ь. Зато слава у него громкая. Принц нуждается в громких именах. Ведь его государство величиной с табакерку.
Х у д о й г о с т ь. А кстати! Желаете табачку?
Т о л с т ы й г о с т ь. Благодарю вас. (Берет понюшку.)
П р и н ц е с с а (продолжает). Однако прежде чем чудо совершится, будут танцы, угощения, прохладительные и согревающие напитки...
Ф о р ш (внезапно выходит из толпы, подхватывает). ...а также испытание Щелкунчика. Ведь этот автомат специально создан для разумного увеселения собравшихся, прямая же его цель, как понятно всем, колоть орехи.
Показывает блюдо, на котором лежит горка камуфляжных орехов в золотых обертках.
Х у д о й г о с т ь. Это что еще за поп с хвостом?
Т о л с т ы й г о с т ь. Это Собака Берганца. Сочинения все того же Гофмана. Говорящий пес.
Х у д о й г о с т ь. А! Говорящий поп? Ну, в этом нет еще большого чуда.
Ф о р ш (продолжает). Господа и госпожи, дорогие гости! Перед вами орехи счастья. В каждом из них содержится предвозвещение вашей судьбы либо же указание на ваш характер. Ибо древние мудрецы говорили, что характер человека это и есть его судьба.
Х у д о й г о с т ь (подойдя к Форшу). И что же с ними делать?
Ф о р ш. Выберете орех, уважаемая Маска, и отдайте фройляйн Мари – я разумею принцессу. А там увидите сами.
Х у д о й г о с т ь берет верхний орех, подает п р и н ц е с с е.
П р и н ц е с с а (Форшу, с опаской). А он расколется, святой отец?
Ф о р ш. Всенепременно расколется. Он очень хрупкий.
П р и н ц е с с а вкладывает орех в зубы маски. Ф о р ш дергает рычаг. Маска клацает зубами, орех распадается на две части. В нем записка. Общий восторженный вскрик.
П р и н ц е с с а (развернув записку, читает). Для Вас в теории Платона
Целебный кроется елей:
Хотя Вы пентюх неученый,
Зато в душе мудры, как змей!
Вокруг хохот.
Х у д о й г о с т ь (смутившись). Глупые стишки! Хотя я, правда, Платона не читал, но не думаю, что стал от этого дураком.
Т о л с т ы й г о с т ь. Там сказано, что в вас таится мудрость. (Берет орех.) Посмотрим, что выпадет мне из рук нашей прелестной Пифии!
Ф о р ш. Посмотрим, любезнейшее Домино!
Передает орех п р и н ц е с с е. Операция повторяется в прежнем виде.
П р и н ц е с с а (читает). От Гиппократа наставленье Вы получить могли бы тут.
Но поздно браться за леченье,
Когда рога уже растут!
Общий смех.
Т о л с т ы й г о с т ь. А! старые штучки. Я все это видел еще в Риме. Кой чорт позарится на мою жену? Она добродетельна, как вязальная спица!
Отходит к рампе вместе с х у д ы м.
Х у д о й г о с т ь. Так всегда при наших дворах. Они мнят себя Версалем или, по меньшей мере, Дворцом дожей.
Т о л с т ы й г о с т ь. Не расстраивайтесь, мой друг. Позвольте мне вас теперь угостить понюшкой.
П р и н ц е с с а (Форшу, негромко). Кто писал стихи?
Ф о р ш (гордо). Я.
П р и н ц е с с а. Не слишком ли это грубо, святой отец? Как бы гости не обиделись.
Ф о р ш. Один обидится – все посмеются. Смотрите, вот еще желающий.
К ним подходит К о т М у р р.
Хотите орех, котик? (Приглядывается к нему.)
К о т М у р р кивает.
Тогда бы я предложил вам вот этот.
К о т М у р р кивает опять. Ф о р ш подает орех п р и н ц е с с е, все повторяется, как и прежде.
П р и н ц е с с а (читает).
По наблюденью Феофраста
Скупой – что денежный мешок.
Тебя избавит от балласта
Тобою вскормленный дружок.
Общее молчание.
(Недоуменно.) Странное пророчество!
Ф о р ш. Кого это вы пригрели на своей груди, герр Мурр?
Внезапная дробь барабана. Все оглядываются. Из-за кулисы быстрым шагом идет М ы ш и н ы й К о р о л ь. Маска скрывает его лицо. Свет гаснет, он движется в кругу от софита. Толпа расступается перед ним. Щ е л к у н ч и к пытается выхватить шпагу, но не успевает. М ы ш и н ы й К о р о л ь взмахивает рукой и вонзает ему в грудь кинжал. Общий крик. Щ е л к у н ч и к валится на пол.
П р и н ц е с с а. Боже мой! Это же кровь! (В ужасе.) Вильгельм! Вильгельм!
Общий переполох. Маска Щелкунчика отлетает в сторону.
(Изумленно и испуганно.) Лемке?!
П р и н ц сдергивает с себя маску Кота Мурра. П р и н ц е с с а бросается к нему. Полная тишина.
П р и н ц (Гофману, запинаясь, со страхом). Это ты его... ради меня?!
М и н и с т р встает. Лицо его в крови.
М и н и с т р (хрипит). Лезвие... застряло. Не ушло в рукоять... Я ранен... (Валится к ногам Гофмана.)
Ф р а у Ш у л ь ц истерически вскрикивает. Шульц, тоже уже без маски, и Ф о р ш подхватывают м и н и с т р а.
Ф р а у Ш у л ь ц. Врача! Врача! (Бросается за кулису.)
Г о с т и теснятся вокруг раненого.
П р и н ц (громко). Все прочь! Праздник кончен. Тут уголовное дело.
С л у г и уносят на руках Л е м к е. Ф о р ш сопровождает их. Г о с т и и ф р е й л и н ы скрываются за кулисами.
(Гофману, сухо.) Останься здесь.
Быстро идет вслед за Л е м к е.
Сцена седьмая
На сцене Ш у л ь ц в трико с мышиным хвостом, с лицом, залитым слезами; п р и н ц е с с а без полумаски; Г о ф м а н в костюме Дроссельмейера. В руках у него вместо палочки нож.
П р и н ц е с с а (сдавленно). Гофман! Как же вы могли!..
Г о ф м а н (кланяясь). Я не пойму, как это случилось, ваше высочество! Этот театральный кинжал...
Ш у л ь ц. Я сам его принес. И ударил... Боже мой, Боже мой! (Закрывает лицо руками.)
Г о ф м а н. Он тупой. Но его заело... (Показывает.)
П р и н ц е с с а. А если бы не заело? И вы нарочно подменили принца министром, чтобы я подумала... О! Вы негодяй!
Г о ф м а н (подавлен). Я во всем виноват, ваше высочество!
П р и н ц е с с а. Это я вижу сама. (С отвращением.) То, что сказал мой муж, – правда?
Г о ф м а н. Что вы имеете в виду?
П р и н ц е с с а. Вы что-то замышляли против старика?
Г о ф м а н. Клянусь вам, нет, принцесса Лотта!
П р и н ц е с с а. Тогда против принца? Против меня? (Всхлипывая.) Нет, я не хочу ничего знать. Вы низкий, бессовестный обманщик! Да снимите же этот дурацкий колпак! Я вас видеть не могу!
Убегает.
Г о ф м а н (полностью уничтожен). Ведь она права!
Снимает колпак. Входит Ф о р ш.
Ф о р ш. Ему лучше. Он неопасно ранен. Но много крови. Врач уже там.
Ш у л ь ц (искренне). Слава тебе, Господи! (Складывает молитвенно руки.)
Г о ф м а н. Он в сознании?
Ф о р ш. Да. Принц говорил с ним и утешал его. Но скажите мне, господин Амадей, как это все случилось? Ведь это вы всё подстроили? Зачем?
Г о ф м а н (медленно). Зачем? Так ли уж теперь это важно? Я хотел, чтобы принц увидел мертвого Лемке. Но я не думал причинить вред Лемке.
Входит быстрым шагом п р и н ц.
П р и н ц (на ходу). Шульц? Ко мне в кабинет.
Скрывается за другой кулисой. Ш у л ь ц следует за ним.Появляется Ф р а у Ш у л ь ц.
Г о ф м а н (ей). Вы тоже считаете меня кровопийцей?
Ф р а у Ш у л ь ц (сбившись). Я... я ничего не понимаю... Я ждала чего угодно... Но это...
Г о ф м а н. Вы можете не беспокоиться. Вашему мужу ничего не грозит. (Ядовито.) И даже на его карьере это отразится самым положительным образом.
Ф р а у Ш у л ь ц. Что это значит? Как вы можете так говорить?
Г о ф м а н. Вы увидите.
Ф р а у Ш у л ь ц. Где он?
Г о ф м а н. Шульц? У принца.
Ф р а у Ш у л ь ц (обмякнув, растерянно). Да... Как все странно... (Форшу.) Святой отец, отстегните хвост.
Ф о р ш хлопает себя по лбу, начинает отстегивать хвост. Входит Ш у л ь ц. На лице его крайнее изумление.
Ш у л ь ц. Господин Теодор... Не знаю, как вам сказать... Принц в восторге. Лемке уволен на покой... по собственной просьбе. Вам предлагается занять его место.
Г о ф м а н (раздельно). Его место?!
Ш у л ь ц. Да. (Быстро.) Я остаюсь секретарем и перехожу под ваше начало. Но – господин Гофман! Неужели... Неужели вы это примете?
Г о ф м а н (медленно). А вы?
Ш у л ь ц. Я? Нет! (С бешеной решимостью.) Я не хочу наживаться на чужих костях!
Г о ф м а н. Что же вы предлагаете?
Ш у л ь ц. То, что говорил Лемке.
Ф р а у Ш у л ь ц. Карл!..
Ш у л ь ц. Жена! Есть вещи, через которые переступать нельзя.
Г о ф м а н. Итак – революция?
Ш у л ь ц. Революция, бунт, заговор – что угодно. Так жить немыслимо. Сегодня Лемке, а завтра...
Г о ф м а н (усмехаясь). Так вы боитесь?
Ш у л ь ц (горько). Я от ужаса потерял страх... Сейчас принц вызовет к себе вас. Он еще беседует с принцессой.
Г о ф м а н. Она не допустит моего назначения.
Ш у л ь ц. Он ей все объяснит.
Г о ф м а н. И что мне делать?
Ш у л ь ц. Что хотите. Но помните то, что я вам сказал. Я не отступлюсь от своих слов.
Уходит вместе с ф р а у Ш у л ь ц.
Г о ф м а н. Нам понадобится время... (Смотрит перед собой.) Я, кажется, спятил. Я словно сплю... Боже! как быть? Куда бы деться? (Оглядывается.)
Ф о р ш (мягко). Вверх.
Г о ф м а н (вздрогнув). Что вы сказали, святой отец?
Ф о р ш. Вверх. Всего одна ступень. Лишь одна. (Показывает рукой.)
Г о л о с п р и н ц а (за сценой). Эрнст?
Г о ф м а н (возвысив голос). Сейчас! (Тихо.) Сейчас...
Ф о р ш. Но вам нельзя на нее взобраться. Можно только взойти.
Г о л о с п р и н ц а (за сценой). Эрнст!
Г о ф м а н (тихо). Да. Да. Я иду.
З а н а в е с
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Сцена первая
Кабинет п р и н ц а. П р и н ц и Ш у л ь ц за своими столами. Г о ф м а н за столом м и н и с т р а. Все трое погружены в работу. Ш у л ь ц торопливо строчит пером, п р и н ц читает, делая в тексте пометы, Г о ф м а н просто читает.
П р и н ц (не подымая головы). Господин министр?
Г о ф м а н (не подымая головы). Ваше высочество?
Пауза.
П р и н ц (рассеянно). Что... что пишет ваша супруга?
Г о ф м а н. Госпожа Миш(? Ей лучше, но еще хворает.
П р и н ц (так же). Хворает, но уже лучше... Та-ак... (Внезапно.) Шульц!
Ш у л ь ц. Да, ваше высочество?
П р и н ц. Шульц, это ты составлял последний отчет о доходах с сиротского дома?
Ш у л ь ц. Я, ваше высочество.
П р и н ц. Господин министр этот отчет видел?
Ш у л ь ц (покосившись на Гофмана). Видел, ваше высочество.
П р и н ц. Что он сказал?
Ш у л ь ц. Что... что он не понимает ничего в бухгалтерии.
П р и н ц. Однако за своим окладом следит прилежно...
Г о ф м а н продолжает читать, не обращая внимания.
Впрочем, сейчас речь не об этом. Речь о другом: баланс не сходится.
Ш у л ь ц (испуган). Не сходится, ваше высочество?
П р и н ц. Нет. И дело, как всегда, в нулях. Конечно, сущие копейки талеров триста, но или ты пересчитаешь, или придется удержать из твоей зарплаты.
Ш у л ь ц (вскочив). Я пересчитаю... Позвольте, ваше высочество... (Хочет взять со стола лист.)
Г о ф м а н (подняв голову). Принц, позволь, я хотел бы взглянуть на твои новогодние тезисы.
П р и н ц. Взгляни, Эрнст. Они у Шульца. Шульц!
Ш у л ь ц (сбившись). Да, господин министр! Сию минуту! (Бросается к своему столу, забыв про отчет.) Вот они! (Извлекает из пачки бумаг. Смущенно.) Только... только я не успел еще переписать их. А почерк его высочества...
П р и н ц (Гофману). Ты читаешь мой почерк?
Г о ф м а н. Случалось.
П р и н ц. Так разберешь.
Ш у л ь ц отдает лист Г о ф м а н у, п р и н ц передает отчет Ш у л ь ц у, Ш у л ь ц садится на свое место, все вновь погружены в работу. Пауза.
Г о ф м а н. Гм-м...
П р и н ц. В чем дело, Эрнст?
Г о ф м а н. Вот тут одно место...
П р и н ц. Оно тебе не нравится?
Г о ф м а н. Вот это. (Читает.) "Упиться и еще раз упиться! Это, конечно, не цель, но тот способ, которым мы приблизим себя хотя бы к пониманию истинной цели".
Ш у л ь ц. Глубокая мысль.
П р и н ц (Шульцу, с ненавистью). К а к а я мысль?
Ш у л ь ц (смешавшись). Ну – ведь это новогодние тезисы...
П р и н ц (Гофману, холодно). Тут написано "учиться". А не "упиться". "Учиться".
Г о ф м а н (невозмутимо). Ах вот как! Прости. У тебя действительно плохой почерк.
П р и н ц. Так перепиши сам. Да не малюй моих рож на полях – это не способствует ведению дел.
Г о ф м а н (глядя в тезисы). А причем здесь учеба?
П р и н ц. Это сочинил Форш.
Г о ф м а н. А ты писал под его диктовку? да?
П р и н ц не отвечает. Пауза.
П р и н ц. Шульц!
Ш у л ь ц. Да, ваше высочество.
П р и н ц. Сходи, проверь, готов ли кофе.
Ш у л ь ц выходит.
Последнее время я все как-то хочу спать перед обедом. (Зевает, потягивается.) К чему бы это?
Г о ф м а н молчит.
(Сменив тон, внезапно.) Итак, Эрнст, лезвие застряло случайно.
Г о ф м а н (устало, подняв взгляд). Я тебе объяснял это уже много раз, Вильгельм.
П р и н ц. Но ведь я же должен быть уверен, что ты получил свой пост зря!
Г о ф м а н. Ты можешь быть уверен. Я получил его зря.
П р и н ц (покладисто). Хорошо, Эрнст. Однако тебе нравится самому распоряжаться моими деньгами?
Г о ф м а н (осторожно). Пожалуй. Я чувствую себя свободней.
П р и н ц. Вот видишь! На что ты, кстати, их тратишь?
Г о ф м а н. Хочешь, я представлю отчет?
П р и н ц (замахав руками). Ни боже мой! Ты меня не так понял. Мне все равно. Не вводи только Шульца в расходы. Это было бы несправедливо.
Г о ф м а н. С чего ты взял, что я ввожу его в расход?
П р и н ц. Ну, ты рассеян, а он тактичен, между тем ты у него живешь. Ему не должно быть это обременительно: справедливость прежде всего.
Г о ф м а н. Ты бы повысил ему оклад, чем толковать о справедливости.
П р и н ц. Ни в коем случае. Если ты помнишь, мы уже как-то обсуждали с тобой суть добра.
Г о ф м а н. Я помню. Лемке это едва не стоило жизни.
П р и н ц. А почему? Все потому, что ты пустился в романтические бредни, хотел меня разжалобить... Кажется, так?
Г о ф м а н (вздохнув). Хорошо, если бы это понимала принцесса.
П р и н ц. Да, она тебя теперь не любит... (Задумчиво.) Это опасно попасть в немилость к моей жене.
Г о ф м а н. У тебя замечательная жена. И потому это особенно скверно.
П р и н ц. Наоборот. Ведь справедливость – заметь себе, это уже мои мысли, не Форша,– справедливость есть лучшее качество дураков. Добро, когда оно логично, как раз и приводит к справедливости. Тебе как юристу это хорошо должно быть известно.
Г о ф м а н. К чему ты клонишь?
П р и н ц. Вот к чему: я должен быть справедлив со своим народом. Это то, что они от меня требуют в силу присущей им от рождения дураковатости. (Вскакивает, ходит по кабинету.) Все остальное они мне простят: налоги – лишь бы поровну со всех; обманы – лишь бы все обманулись; даже подлость – лишь бы все могли почувствовать себя морально выше меня. Лемке был моим министром; он здорово нажился на мой счет. Справедливость требовала, чтобы я его наказал. Но тут вмешался ты. Разумеется, ты сделал ставку на совесть: лучший Лемке это мертвый Лемке, но ведь Лемке тоже человек, ну и вся эта чушь. И, конечно, выиграл я. Если бы я был мистик, я бы сказал, что мир держится на справедливости. Клинок заело. Я тебе верю. Но суди сам: ведь это был перст судьбы. И мне осталось лишь чуть-чуть ей помочь: ну там чтобы он пролежал в кровати месяц, а не неделю – он столько и пролежит; и чтобы ты сел в его кресло. Последнее тоже справедливо. Вот так. А несправедливо то, что ты разонравился Лотхен. Ведь ты действовал, как романтик, как рыцарь, – просто не сработал кинжал! Да, это несправедливо – тебя осуждать. И это хорошо. Ни ты, ни Лотта не можете пожаловаться на недостаток мозгов. Между тем логика наука недоумков, как и мораль – прибежище ничтожеств. А тут пахнет настоящей жизнью – что ж, мои поздравления, Эрнст!
Г о ф м а н. Обидная тирада.
П р и н ц. Может быть. Но необходимая. Сейчас придет Шульц, и ты поймешь почему.
Входит Ш у л ь ц с кофейным подносом. Ставит чашки перед п р и н ц е м и Г о ф м а н о м. Потом садится за стол.
(продолжает.) Как раз перед твоим приездом я ввел оплату за доносы. Не помню, говорил ли я тебе это или нет.
Г о ф м а н. Нет.
П р и н ц. Как бы там ни было, я платил аккуратно. И не зря. (Подходит к столу, достает пакет, вынимает оттуда вчетверо сложенный лист.) Читайте. (Дает Шульцу.)
Ш у л ь ц (читает, покрываясь попутно потом). "Сим довожу до Вашего сведения, что Ваш статс-секретарь при поддержке своей супруги, советницы фрау Шульц, замышляет лишить Вас имущественных прав путем учреждения над Вами опеки." Подпись: "Благонамеренный"...
П р и н ц (Шульцу). Ты не знаешь, кто это?
Ш у л ь ц (дрогнувшим голосом). Н-нет... нет.
П р и н ц (Гофману). Ну вот! Что ты на это скажешь?
Г о ф м а н (пожимает плечами). Обычная ябеда. А что?
П р и н ц. Все не так просто. "Благонамеренный", гм. Я, признаться, давно слежу за этим человеком – разумеется, не за ним самим, а за тем, что он пишет. Он очень чуток к ситуации, к перемене политических сил. У него острый ум. Он понимает, когда и чем можно меня тронуть... или задеть. Мы, немцы, очень ранимый народ – по крайней мере, в ряде случаев. Вот и теперь: какой же заговор, когда при дворе Гофман? (Шульцу.) Вообрази: ведь это останется в вечности. Будут судачить: "т о т с а м ы й Шульц"; или еще того хуже: "И ты, Шульц!.."
Ш у л ь ц. Я не пойму, о чем вы, ваше высочество!...
П р и н ц. Я о справедливости. Ведь это будет несправедливо – как ты считаешь? – если после всего, чем мы друг другу обязаны, ты замахнешься на меня? Справедливый человек так поступить не может.
Ш у л ь ц (запинаясь). Но... ваше высочество... У меня и в мыслях нет... чего-либо такого...
П р и н ц (вдруг угас). Хорошо. (Смотрит на чашку.) Что-то и кофе не хочется... Ладно. Время обедать. До вечера, господа!
Встает, быстро выходит Сцена вторая
Г о ф м а н (как бы про себя). Ну да. А я-то, конечно, человек несправедливый.
Ш у л ь ц (зло). Интересно, какая сволочь написала вот это? (Указывает на донос.)
Г о ф м а н (рассеянно). Одно могу сказать, Шульц: не я.
Ш у л ь ц. Я понимаю, господин Теодор, что не вы. (Рассматривает донос.) Почерк какой-то знакомый...
Г о ф м а н (тоже взглянув на лист). Почерк, конечно, изменен. Он подражал прописям.
Ш у л ь ц. Не приложил ли тут руку наш милый святоша?
Г о ф м а н. Нет, на него это не похоже никак. Да он и не вмешивается всерьез в мирские дела: целибат, Шульц, есть целибат.
Ш у л ь ц. Ну, может быть, и не он. Как бы там ни было, принц теперь настороже. Нам надо действовать быстрее, иначе...
Г о ф м а н (со скукой). А какая разница, Шульц? Ведь все равно принц должен сам подписать свое отречение. И учредить опекунский совет. Пускай себе приготовляется к мысли...
Ш у л ь ц (горько). Разве вы не знаете принца, господин Теодор? Неужели вы думаете, что он будет сидеть сложа руки? Я удивляюсь, как это мы еще на свободе.
Г о ф м а н. Вы хотите сказать: как это мы еще не уволены, Шульц?
Ш у л ь ц. Ну да, я это и имел в виду.
Г о ф м а н (вздохнув). А я бы не отказался быть уволенным, говоря откровенно.
Ш у л ь ц (испуганно). То есть как? Вы отказываетесь?
Г о ф м а н (со смехом). Да от чего отказываться-то? Ведь ничего же не происходит.
Ш у л ь ц. Как это не происходит? (Вдруг становится на цыпочки, неслышно подбегает к кулисе, шепотом.) Жена!
С заговорщическим видом входит ф р а у Ш у л ь ц. В руках у нее корзинка с кастрюльками.
Ф р а у Ш у л ь ц (быстро оглядываясь). Он ушел?
Щ у л ь ц. Да. Что это у тебя?
Ф р а у Ш у л ь ц. Обед.
Ш у л ь ц. Зачем?
Ф р а у Ш у л ь ц. Не можете же вы сидеть голодными! А в гостиной вам лучше не появляться.
Г о ф м а н. Что за вздор! Почему?
Ф р а у Ш у л ь ц. Как будто вы не понимаете, господин Гофман! (Начинает расставлять кастрюльки на столе.) У нас же здесь сейчас будет заседание комитета.
Г о ф м а н (закатив глаза). Боже правый! Какого еще комитета? Что вы напридумывали?
Ш у л ь ц. Комитета оппозиции.
Г о ф м а н. И кто в него входит?
Ш у л ь ц. Вы. И мы.
Г о ф м а н. Тьфу! Для чего такая конспирация? Мы могли бы все обсудить дома.
Ш у л ь ц. Сейчас поймете. (Открывает портфель, достает свернутый в трубку лист.) Вот.
Г о ф м а н. Что это?
Ш у л ь ц. "Отречение".
Г о ф м а н. Это вы писали?
Ш у л ь ц. Да. Чистовик. Не хватает только подписи принца и печати. Прочтите, господин Теодор: может быть, нужно что-нибудь изменить. Тогда я перепишу все заново.
Усаживается за стол п р и н ц а, придвигает к себе кастрюльку. Ест. Г о ф – м а н читает.
Г о ф м а н. И вы собираетесь предъявить это принцу?
Ш у л ь ц. Да. Сегодня.
Ф р а у Ш у л ь ц. Мы с Карлом думали, что предъявите вы.
Ш у л ь ц (поспешно). Но если вы не хотите...
Г о ф м а н. Нет, отчего ж. (Читает.) Да, тут все ясно. Получается, что управлять страной буду я.
Ф р а у Ш у л ь ц. Именно так и получается, господин Гофман.
Ш у л ь ц. Мы, разумеется, вам поможем... А также и Лемке, когда будет в состоянии... Я полагаю, он не откажется. Герцог Микаэль, а с ним и фон Альтман прислушаются к его словам. Он был человек влиятельный.
Г о ф м а н. Да, был. А что же Форш?
Ш у л ь ц. Причем здесь Форш? Я ему многим обязан, но – в таком деле он лишний.
Г о ф м а н. В таком деле было бы очень недурно заручиться поддержкой церкви. И Форш...
Входит Ф о р ш.
Ф р а у Ш у л ь ц (в сторону). Ну вот, накликали. (Громко.) Здравствуйте, святой отец!
Ф о р ш. Слава Иисусу Христу!
Сцена третья
Ш у л ь ц. Вы, отец Вальдемар, как всегда кстати. (Прячет "Отречение".)
Г о ф м а н. Не откажетесь ли присесть, ваше преподобие? Я хотел спросить у вас совета.
Ш у л ь ц и ф р а у Ш у л ь ц испуганно переглядываются.
Ф о р ш. Возможно... э... я для того и пришел. (Садится в кресло.)
Г о ф м а н. Я не буду темнить, святой отец, а также начинать издали. Мы здесь готовим дворцовый переворот.
Ф о р ш. Я так и решил – по вашему виду.
Ш у л ь ц. У нас разве какой-то особенный вид?
Ф о р ш. Есть отчасти, господин Шульц. И потом эта походная кухня... (Указывает на кастрюльки.)
Ф р а у Ш у л ь ц. У Карла больной желудок. Я всегда ношу ему обед...
Ф о р ш. Гм. А мне казалось, принц частенько звал вас к своему столу. Впрочем, в этом ли дело?
Г о ф м а н. Да, святой отец. Дело не в этом.
Ф о р ш. Но чем не угодил вам принц, позвольте спросить?
Ш у л ь ц (криво усмехнувшись). Своим характером.
Г о ф м а н. Вы же сами говорили, отец Вальдемар, что характер человека это его судьба. Помните? На празднике.
Ф о р ш. Да, помню. Характер у него действительно скверный. И что же: вы хотите его убить?
Ш у л ь ц (сложив руки). Господи избави! Ведь мы не французы! Узурпаторов среди нас нет.
Ф р а у Ш у л ь ц. И они нам не нужны.
Ф о р ш. А тогда что?
Г о ф м а н. Ну – речь об опекунском совете.
Ф о р ш. А, понимаю: вы хотите опекать принца. Так сказать, заботиться о нем.
Г о ф м а н. Вроде того. Чтобы ему было тепло, сытно, уютно. Он же всегда заботился о нас.
Ш у л ь ц. Да уж.
Ф о р ш. Это хорошо. Но согласится ли принц?
Ш у л ь ц. А кто его будет спрашивать?
Ф о р ш. Как же так? Ведь он-то вас спрашивал!
Ш у л ь ц. О чем?
Ф о р ш. О том, хотите вы его забот или нет.
Ш у л ь ц. Конечно, спрашивал. Коли не нравится – убирайся. Вот у меня сейчас испытательный срок. Я испытываю: хочу ли я его ласк или предпочту сдохнуть с голоду.
Ф о р ш. Но ведь раньше вы как-то жили без него? Уж господин Амадей точно. Да и при нем не видно, чтоб вы голодали. А в своем театре вы бы уже давно спились, господин Шульц, – извините за откровенность.
Ш у л ь ц. Да, спился бы. Но сам. А тут – каждодневные унижения. Он-то, конечно, мне не даст спиться.
Г о ф м а н. Шульц прав. Принц действительно благодетель. Он многим сделал добро. И многих оскорбил. Это у него хорошо продумано.
Ф о р ш. А каковы ваши претензии?
Г о ф м а н (без большого азарта). Что ж, я присоединяюсь к Шульцу. Принц жесток. Он расчетлив, скуп и циничен. Он беспринципен – извините за дурной каламбур. Он подрывает основы человеческой жизни, смешивая высокое с грязью, опрокидывая веру в те вещи, без которых сама жизнь оказывается насмешкой. Он самодур. В истории бывают эпохи тишины – это, может быть, лучшие часы человечества. Он и такие, как он, отравляют именно их. Они гении будней – злые гении, надо сказать. Этого довольно?
