Текст книги "Гладиаторы"

Автор книги: Олег Ерохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

Глава седьмая. Служба

Хотя на лице Каллиста не было заметно и тени удивления, в глубине души он был изумлен – перед ним стоял Сарт, человек, который бежал от него и которого он велел убить. Каллист знал, что нагнавший Сарта убийца был найден мертвым в порту, среди груд мешков, так что египтянину удалось оторваться от погони, но вместо того, чтобы продолжить свое бегство, он предпочел вернуться.

Впрочем, вряд ли стоило так уж сильно удивляться возвращению Сарта. Просто египтянин понял, что везде, где бы он не скрывался, жизнь его была бы в опасности – Каллист способен везде его достать. Так что появление Сарта у Каллиста означало лишь, что египтянин смирился с могуществом грека и осознал, что единственно, как он может продлить себе жизнь, – это продолжить службу у Каллиста.

– Вот ты и пришел, – наконец проговорил Каллист удовлетворенно, словно ожидал прихода египтянина, а не известия о его смерти. – И ты… по-прежнему не прочь помогать мне по мелочам?

– Не только по мелочам, господин мой! Я – как ложка в твоей руке: зачерпни со дна и полную вынесешь!

Сарт всем своим видом показывал, что он – сама покорность, и Каллисту пришлось это по душе, ну а на чем основывалась эта покорность – на дружбе или на страхе, – для грека особого значения не имело.

– Тут вот какое дело… – как бы размышляя вслух, начал Каллист. – Я не уверен в Палланте. Мы были союзниками, пока был жив Калигула, но теперь… Сдается мне, Паллант ищет моей смерти – такое у меня предчувствие. Еще бы! Ведь я, заняв место у уха Клавдия, потеснил тем самым его… Надо Палланта обезвредить: выбить у него зубы, чтобы он не смог укусить, то есть надо отдалить его от Клавдия, надо, чтобы Клавдий перестал доверять ему. А средство достижения этого мне видится только одно: надо Клавдия как следует напугать руками Палланта.

– Но разве можно воспользоваться руками Палланта против его воли? – удивился Сарт. – Это же не перчатки, которыми можно вертеть по своему усмотрению, украв их у хозяина.

Каллист – с усмешкой:

– Ты слишком прямолинеен, дружок! Руки, о которых я говорю, не есть руки телесные, до горла недруга можно дотянуться и другими руками – используя связи, полномочия, влияние. Представь: во дворце совершается покушение на императора, но Клавдий остается жив. Кто виноват, что злоумышленнику удалось проникнуть во дворец? Конечно же, начальник дворцовой охраны. На днях я передал Палланту охрану императорского дворца… А если к тому же защитившим императора от кинжала убийцы будет твой покорный слуга, Паллант после этого не надолго останется во дворце!

– Так это я буду тем человеком, который помашет перед императором кинжалом?

– Ты удивительно догадлив, мой дружок…

– Но как я смогу подобраться с кинжалом к императору и улизнуть после поддельного покушения из дворца, если охрана дворца уже не повинуется тебе?

Каллист со значением поднял кверху палец:

– А вот тут сложность, так что слушай внимательно. Переехав на Палатин, Клавдий пристрастился начиная с полудня около часу прогуливаться в одиночестве по саду: он как-то сказал, что в это время он раздумывает над своими «историями». О прогулках императора знает вся дворцовая челядь. В это время никто не смеет появляться в саду, дабы ничто не прервало течение императорских мыслей, хотя сад, как ты знаешь, очень велик – в нем легко разминуться. Исключение сделано лишь для меня, Палланта, ну и, конечно же, Мессалины… Тот, кто проникнет в этот сад, сможет сделать с императором все, что захочет: преторианцев нет в саду, они сторожат лишь входы-выходы. И преторианцы эти с недавних пор подчиняются Палланту… Паллант сам проведет тебя в сад, когда там будет император, и ты сделаешь то, о чем уже догадался: ты должен пару раз махнуть кинжалом перед носом императора, а я (тоже, кстати, пристрастившийся гулять в саду тогда же, когда и император) «спасу» его от тебя!

– Мне не совсем понятны твои слова, любезный мой Каллист: разве Паллант согласится провести меня к императору, чтобы я напал на него?

Каллист засмеялся:

– Ну конечно! Паллант наверняка сейчас думает, как бы сделаться при Клавдии единственным (он жаден до власти и завистлив). Сунься к нему, скажи ему, что возненавидел меня: я-де подослал к тебе убийцу, от кинжала которого ты еле сумел увернуться. Клянусь бородой Юпитера – Паллант наверняка посоветует тебе убить меня, пообещав при этом свою помощь. Паллант знает: на улице и в канцелярии меня охраняют, так что подобраться ко мне убийце совсем не просто. Нет охраны при мне только тогда, когда я гуляю в саду – в то же время, что и Клавдий… Паллант проведет тебя в сад, чтобы ты убил меня, а ты вместо этого напугаешь Клавдия и убежишь, сказав на бегу Палланту, который будет поджидать тебя где-нибудь на выходе из сада, что-де убил меня, как ему того и хотелось. Тогда он выведет тебя из дворца. Как тебе мой план?

«Вот только зачем Палланту отпускать меня из дворца живым: надежнее меня убить», – подумал, нахмурившись, Сарт, а вслух проворчал:

– Ладно, я согласен на это…

– Так отправляйся к Палланту, дружок! – удовлетворенно проговорил Каллист, вставая из-за стола, что означало конец беседы.

* * *

В своем кабинете (некогда – спальне Цезонии) Паллант придавался невеселым размышлениям. Веселиться ему было не с чего: влияние Каллиста на Клавдия все укреплялось, его же…

Палланту вспомнился недавний случай. Два дня назад, закрывшись у Клавдия, они втроем – он, Клавдий и Каллист – обсуждали текущие дела. Главный вопрос был таков: где взять обещанные преторианцам за их поддержку деньги? Каллист не зря передал дела императорской казны Палланту: казна была пуста, и теперь Палланту приходилось мямлить, объясняя нехватку денег предшествующим расточительством Калигулы‚ к которому он не имел никакого отношения, но преторианцев причины не интересовали – им нужны были деньги, а Палланту нечем было платить. Чтобы расплатиться с преторианцами, на руках нужно было иметь сто пятьдесят миллионов сестерциев‚ в казне же было только пятьдесят миллионов… Где взять еще сто? Паллант беспомощно разводил руками, Клавдий уже начинал хмуриться… И тут выступил Каллист. Каллист пообещал достать сто миллионов сестерциев – «занять у друзей», и на следующий день он на самом деле приволок их в казну…

Паллант вспомнил, как истово, брызгая слюной, Клавдий благодарил Каллиста. А деньги эти, вне сомнения, были украдены Каллистом еще во времена Калигулы, – прекрасно понимая это, Паллант не мог ничего доказать, и поэтому ему оставалось только поддакивать императорской хвальбе…

Правда, в тот же день и даже в той же беседе, только несколько позже, Клавдий похвалил и Палланта: за успешную охрану своей персоны во время смены власти, но похвалил с прохладцей – то дело было прошлое, теперь же у Палланта не оказалось денег для выплаты солдатам. И когда Клавдий поблагодарил Палланта, Каллист дружелюбно добавил, что раз уж он так хорошо справляется с охраной, то ему следует заняться охраной всего императорского дворца. И с того дня охрана императорского дворца была вверена ему, Палланту…

– Тебя спрашивает египтянин Сарт, господин, – сказал доверенный раб Палланта, заглянув в его кабинет.

«Что-то новенькое от Каллиста», – подумал Паллант. Он знал Сарта как слугу Каллиста, посредством которого тот поддерживал связь с ним во время подготовки покушения на Калигулу. Паллант махнул рукой: что ж, пусть войдет…

– Я к тебе, господин… И не от Каллиста, а от себя, – напряженно проговорил Сарт, устроившись в кресле напротив Палланта. – Скажу тебе сразу, не лукавя: я более не служу Каллисту, я ненавижу его! После того, как Клавдий сделался императором, я перестал быть нужным ему, и он велел убить меня. И вот я здесь… Я не могу бежать из Рима – лазутчики Каллиста повсюду, мне едва удалось оторваться от погони… Так позволь мне быть твоим слугою, господин! Ты знаешь, я кое-что умею, и это мое умение может тебе пригодиться…

«Умением» Сарт назвал ту ловкость, с которой он проделывал всевозможные хитроумные дела: хитроумность их заключалась в том обмане и в той лживости, с которыми они проводились. Все это Палланту, не без удивления выслушавшему Сарта, было понятно, неясное же заключалось в другом…

– А с чего ты взял, что найдешь у меня приют? – удивился Паллант. – Мы с Каллистом не такие уж плохие приятели, чтобы я спасал от смерти того, чья смерть ему угодна.

Сделав огорченное лицо, Сарт встал и развел руками:

– А я и не знал, что вы стали так близки друг другу… Надеюсь, ты меня не задержишь, господин мой?

Паллант потер лоб. Если то, о чем разглагольствовал египтянин было правдой, значит, Сарт действительно ненавидел своею бывшего патрона, и эту ненависть необходимо было использовать. Но Сарт и в самом деле весьма ловок: а что, если все его слова о том, будто Каллист преследует его, – обман? А что, если Сарт подослан Каллистом, чтобы вредить ему, проникнув в его окружение? Египтянина следует проверить.

– Эй, Эсимид! – позвал Паллант.

Раб выглянул из-за двери.

– Кликни сюда преторианцев.

Раб гортанно крикнул, и у двери раздался топот калиг, предворивший появление гвардейцев.

– Бросьте его в дворцовый эргастул! – Паллант ткнул пальцем в Сарта.

Гвардейцы, привычные к подобным приказам, живо подхватили Сарта под руки и выволокли в коридор.

Паллант задумался. Если Сарт подослан Каллистом, то Каллист, наверное, попытается выручить его, узнав, что он сидит в тюрьме. А может, и нет, может, Каллисту наплевать на Сарта: когда он узнает, что Сарт разоблачен, он о нем тотчас забудет.

Так как же проверить египтянина?

Паллант не успел додумать свою мысль.

– Нарцисс, господин, – доложил Эсимид.

* * *

Вошел Нарцисс, массивный человек лет сорока с грубым красным лицом и слегка прищуренными глазами, словно запорошенными хитростью. Не будь этого прищура, Нарцисс легко сошел бы за какого-нибудь простака земледельца, чье лицо обветрило на пашне. Нарцисс был вольноотпущенником Клавдия и, как и Паллант, приближенным Клавдия, однако его влияние на Клавдия было несоизмеримо меньше влияния Палланта. Он не был посвящен в затвор Каллиста и Палланта, имевший целью возвеличание Клавдия: о том, что Клавдий стал императором, он узнал одним из последних. Нарцисс управлял имениями Клавдия в Мавретании; с докладом о положении дел он приехал в Рим за день до убийства Калигулы, но ни о чем доложить так и не смог: в тот день, когда он должен был предстать перед Клавдием, было совершено убийство Калигулы, и Клавдию уже было не до него, равно как и Палланту. Прошло немало дней, прежде чем Паллант передал ему через слугу, что ждет его.

– Что скажешь, Нарцисс? – скрипуче спросил Паллант.

– Доходы господина составили… – И Нарцисс принялся перечислять, сколько за полгода было продано фиников, пшеницы, ячменя… Паллант вяло кивал: несколько тысяч сестерциев, которые привез с собой Нарцисс, были значимы для Клавдия – сенатора, но не для Клавдия – императора. Когда Нарцисс окончил, Паллант сказал:

– Еще пару недель можешь пожить в Риме – император думает устроить зрелища, на которые тебе, наверное, будет интересно взглянуть. А потом возвращайся в Мавретанию…

– Да, вот еще что, – вспомнил Нарцисс, – госпожа любит всякие безделицы – не позволишь ли ты преподнести ей вот это…

Нарцисс показал Палланту маленького деревянного человечка с зелеными камешками вместо глаз, между ног которою торчала громадная штука едва ли не в половину роста его: такой дрянью у Мессалины была забита большая комната.

– Ладно, я передам трибуну претория, чтобы тебя пропустили в покои Августы завтра, и ты увидишь императрицу, если, конечно, она захочет увидеть тебя, – сказал Паллант, уткнувшись затем в стол.

Нарцисс вышел.

Глава восьмая. Чувственность

Возвратившись в Рим из Остии императрицей, Мессалина обосновалась на Палатине, в императорском дворце, в покоях, которые раньше занимали наложницы Калигулы (все они были отправлены в лупанар). Вместе с ней в императорском дворце поселилась и Ливия, а в комнате, ближайшей к ее спальне – Марк. Только вот спать Мессалине в этой спальне поначалу не пришлось: едва изгнав наложниц предшественника своего мужа из дворца, она, оберегая чрево, отправилась в старый дом Клавдия, где спустя несколько дней и разродилась. Мальчик был назван Германиком. Пока Мессалина мучилась с родами, покои, которые она облюбовала, были вымыты, вычищены и окурены. На второй день после благополучного разрешения от бремени Августа перебралась во дворец, оставив новорожденного на попечении мамок в старом доме Клавдия…

За днем, когда Мессалина явилась во дворец, последовала ночь, и ночью к Мессалине явился Клавдий.

Когда Клавдий, сделав свое дело, уснул, Мессалина выскользнула из супружеской постели, бросила себе на плечи накидку из тончайшего виссона и на цыпочках просеменила в коридор. У двери спальни в глубоком кресле дремала ее верная рабыня, ее наперсница в любовных похождениях, по имени Хригора.

– Посторожи… – шепнула Мессалина Хригоре. Та кивнула понимающе: это означало, что она всю ночь должна будет прислушиваться к храпу Клавдия. Затем Августа скрылась за дверью, ведущей в комнату Марка…

Марк к тому времени уже уснул, но сон его был легок – слабый скрип открываемой двери разбудил его, и он сразу же схватился за меч, лежавший у изголовья. Схватился, и тут же отпустил его, узнав Мессалину.

Августа скинула накидку и с разбегу кинулась на грудь молодому римлянину, жарко задышав:

– О, как долго я тебя ждала! Как долго я ждала…

Марку оставалось или оторвать Мессалину от себя и с силой отбросить ее, или же принять ее – ее, взывающей к земному. Так подумал Марк мимолетно, колеблясь, тело же его уже не повиновалось ему, вся плоть его восстала…

В конце этой ночи на дивной пашне, которую представляло собой тело Мессалины, не осталось ни одною невспаханного участка.

Под утро Мессалина вернулась к своему супругу, а Марк уснул, впервые за последние дни спокойно, не ослепляемый светом правды святой, – той правды, которая не дала ему убить Кривого Тита, из-за чего погибли его товарищи; той правды, которая не дала ему убить знакомого гладиатора и добраться там, на корабле, до Кассия Хереи раньше, чем до него добрались солдаты береговой охраны. Во тьме, конечно, ничего не увидишь, да и с пути сбиться легко, но ведь и яркий свет тоже слепит не хуже тьмы…

* * *

Дни шли за днями. Клавдий ни о чем не догадывался, Мессалина безумствовала, Марк жил, а в маленькой комнатке, что в покоях Августы, все ночи напролет плакала Ливия. Однажды к Мессалине заглянул Паллант – это было как раз после разговора Палланта с Нарциссом.

Пройдя без проволочек несколько караулов преторианцев, у самой двери комнаты Август Паллант остановился: ему преградил путь молодой великан, из которого так и выпирала мужественность.

Паллант потемнел лицом:

– Ты… кто ты такой? Как ты смеешь вставать на пути моем – мне подчиняется вся охрана дворца!

Марк молчал, помня, чему его учили в гвардии: стоящий на страже в подобных случаях должен молча делать свое дело, а не пускаться в пререкания.

– Как ты смеешь молчать, когда с тобой разговариваю я! – взвизгнул Паллант и попытался оттолкнуть Марка, но вместо этого сам был опрокинут на пол.

Привлеченная шумом, в дверях показалась Мессалина:

– Ты, Паллант? Чего это ты забрел сюда?

Паллант поднялся.

– Я хочу поговорить с тобой, Августа, о делах неотложных, государственных, – сказал он сдержанно. И эта сдержанность далась ему не без труда, хотя когда-то в лучшие времена притворство не требовало от него особых усилий.

Мессалина не любила Палланта – они постоянно соперничали во влиянии на Клавдия, – но послушать, что скажет Паллант о «делах государственных», она была не прочь: может, его болтовню можно будет в дальнейшем использовать против него.

Мессалина широко распахнула дверь и весело сказала:

– Коли так, заходи, Марк Антоний Паллант! Только вот посадить мне тебя негде, не на кровать же, убогого!

Все знали, что Паллант, одно время слывший отчаянным самцом, с некоторых пор совсем перестал заглядывать в лупанары. Хригора‚ доверенная рабыня Мессалины‚ объясняла это болезнью, которой будто бы поразила Палланта хранительница домашнего очага Веста, не поощрявшая подобных излишеств. Увидев Палланта, Мессалина вспомнила рассуждения Хригоры (она хорошо помнила подобные рассуждения) и тонко намекнула на них.

Паллант скрипнул зубами – он понял намек. И верно: теперь он был никуда не годен, а ведь еще совсем недавно он надеялся заполучить расположение Мессалины, потеснив Клавдия в ее постели (чтобы с ее помощью укрепить свое влияние на Клавдия). Свое намерение он не смог осуществить: вся его мужская сила вдруг куда-то исчезла, и, казалось, безвозвратно…

Паллант, и без того разгневанный неудачами, был взбешен напоминанием о своей несостоятельности. Готовый вот-вот сорваться на крик, он затворил за собой дверь в комнату Августы и нарочито тихо сказал:

– Здесь посторонние, госпожа…

В самом дальнем углу обширной комнаты с лирой в руке сидела Ливия.

– Не бойся, валяй, – бросила Мессалина, понизив голос. – Она не станет нас подслушивать.

– Я хочу поговорить с тобой о Каллисте, госпожа. Ты знаешь – с каждым днем Клавдий все больше прислушивается к его дурным советам, отвергая мои, что наносит вред империи. Каллист все больше значит для Клавдия, и вот увидишь: наступит время, когда он будет значить больше, чем ты!

– А вот и нет, – отрезала Мессалина. – Тот, кто хочет значить для Клавдия больше, чем я, должен забраться в его постель. Кому-кому, а Каллисту это не удастся: у моего Клавдия нет подобных склонностей!

– Но Каллист может подсунуть Клавдию под бок какую-нибудь липкую рабыню, – произнес Паллант вкрадчиво. – И если ты, госпожа, не имеешь каких-нибудь особенностей, привлекательных для императора, то она вполне заменит тебя по этой части…

Мессалина задумалась. Она знала Каллиста совсем немного, и он так же, как и Паллант, не нравился ей: она любила мужчин сильных, видных, а не хитроумных пауков. Кто знает, может, и в самом деле Каллисту удастся опутать Клавдия своими сетями? Мессалине это ничуть не подходило: она не хотела терять власть, которая для нее была не менее важна, чем любовь.

– Так что же ты хочешь от меня? – спросила Августа сквозь зубы.

– Каллиста мне одному не одолеть, госпожа, – с сожалением произнес Паллант. – Ты должна мне помочь. После соития скажи Клавдию, что Каллист склонял тебя… ну, к этому… И повторяй это каждую ночь. А потом, когда Клавдий к Каллисту несколько охладеет, ты ему как-нибудь под утро скажи, что тебе, мол, приснился сон: Клавдий бежит, а за ним с ножом гонется Каллист. И я скажу, что мне приснилось то же. И тогда…

Мессалина была не прочь устранить Каллиста, но не своими руками: то, что предлагал Паллант, было слишком рискованно. А что, если Каллист, которого она потревожит, сумеет оправдаться и, оправдываясь, погубит ее? Не меньше, чем Каллисту, Мессалина желала смерти и Палланту: лучше всего было бы, если бы они перегрызли друг другу глотки, не вмешивая ее в свою свару. Но Паллант предлагал иное: он хотел ее руками задушить Каллиста, оставаясь до самого последнего момента в тени, а стало быть, и в безопасности.

– А почему бы тебе самому не попытаться одолеть Каллиста? – спросила Мессалина. – Этот сон ты можешь рассказать Клавдию хоть сегодня и сам, добавив при этом, что видел-де Каллиста под окном моей спальни прошедшей ночью. Правда, Клавдий может поинтересоваться, что сам ты делал под окном моей спальни прошедшей ночью. Тут надо подумать, что ответить. Раньше ты мог бы сказать, что поджидал, пока из окна, прямо к тебе в объятия, кинется моя рабыня, но теперь… Боюсь, все знают о твоем крепком сне по ночам.

Паллант понял, что от Мессалины он ничего не добьется, если на нее как следует не нажмет. Повысив полос с полушепота до обычной речи, он сказал:

– Я подумаю над твоими словами, госпожа, а ты подумай над моими. До вечера еще далеко – есть еще время подумать… А как бы я хотел, чтобы за этим вечером последовала приятная ночь для тебя, госпожа!

«О чем это он болтает? – подумала Мессалина. – Похоже не то на предостережение, не то на угрозу…» Вслух Августа сказала:

– О своих приятностях позабочусь я сама. Что же касается тебя, то ты так же неспособен мне в этом помочь, как тряпкой невозможно отбиться от дубины… Прощай!

Паллант вздрогнул и, согнувшись, вышел из комнаты Августы. Когда он проходил мимо Марка, ему показалось, что Марк усмехается… Это было уже слишком – сжав кулаки, Паллант кинулся прочь.

А через час к Августе явился преторианский трибун, чья когорта несла охрану императорского дворца в этот день, и с ним – с десяток преторианцев.

– Не сердись, госпожа: император приказал мне доставить всех твоих рабов в дворцовый эргастул.

Мессалина, в полудреме слушавшая, как перебирает струны Ливия, встрепенулась:

– Моих рабов – в дворцовый эргастул? Да как ты смеешь распоряжаться здесь, в моих покоях?!

– Такова воля принцепса, госпожа, – твердо сказал трибун и бросил преторианцам: – Исполняйте!

Преторианцы рассыпались по комнатам. Не прошло и четверти часа, как обыск был окончен: их добычей стал только Марк, в остальном же прислуживали Августе лица женского пола.

Марк знал, что преторианцы, среди которых не было ни одного знакомого ему, выполняют волю принцепса, и он, не пытаясь сопротивляться, передал преторианскому трибуну свой меч. Мессалина, все это время мерившая комнату тяжелыми шагами, остановилась и спросила у трибуна:

– Не знаешь ли ты, с чего это в голову Клавдию пришла такая нелепая мысль: запереть моих рабов, вернее, единственного моего раба в эргастуле? Зачем он понадобился ему?

Преторианец помолчал, вероятно, обдумывая, не нарушит ли он присягу, поделившись с Мессалиной собственными соображениями, а потом сказал:

– Я знаю немного, госпожа… Этот приказ Клавдий дал мне в присутствии Палланта, А когда я отходил, я расслышал, как Паллант сказал, что, мол, давно надо было всех твоих рабов кастрировать, чтобы никто не подвергал сомнению твою нравственность…

Преторианец немного помедлил, ожидая, не скажет ли императрица что-нибудь (он совсем не хотел ссориться с ней), но Мессалина молчала – у нее перехватило дыхание. Тут, слабо охнув‚ на спинку своего кресла упала Ливия, лишившись чувств.

– Пошли! – махнул рукой преторианский трибун гвардейцам…

Прийдя в себя, Мессалина первым делом тряхнула Ливию:

– Чего сомлела, дурочка? А ну, помоги мне одеться! И Хригора куда-то запропастилась…

Ливия открыла глаза, собравшись с силами, встала и кое-как принялась помогать Мессалине одеваться.

Обычно Мессалина разгуливала по дворцу в легкой тунике, набросив на плечи накидку, – в тунике она красовалась и перед преторианцами, – но тут она решила приодеться. С помощью Ливии Мессалина стала облачаться в столу – верхнюю одежду римских матрон, придававшую величественный вид, чтобы предстать перед Клавдием образцом добродетели.

Мессалина решила использовать все свое влияние на Клавдия, чтобы вернуть себе Марка – целиком…

Надев столу, Мессалина шагнула к двери и остановилась.

Раньше она, не раздумывая, кинулась бы к мужу, чтобы отобрать у него любимого раба, – и отобрала бы, но теперь… Теперь Клавдий был не просто римским сенатором, римским гражданином-подданным, но императором. Нет, он не стал тверже, сделавшись императором: он был по-прежнему безвольным, но теперь воля его советчиков, вкладываемая в его безволие, приобретала неодолимую силу. Если раньше в отдельных случаях воля Палланта оказывала на Клавдия более сильное действие, чем ее воля, то ее разговор с Клавдием, бывало, заканчивался рукоприкладством: она принималась швырять в Клавдия все, что попадалось под руку, вплоть до ночного горшка, и отлучала Клавдия от постели на несколько дней, после чего он обычно сдавался. Но теперь про подобные методы воздействия нечего было и думать, потому что Паллант, в сущности, был прав: то, что она давала Клавдию, он мог получить теперь от кого угодно…

Хорошо бы выручить Марка, не вмешивая в это дело Клавдия. Но как?

В дверь осторожно постучали.

– Кто там еще? – хрипло спросила Мессалина и потянулась к кувшину с вином, стоявшему на одноногом столике у кровати, чтобы запустить им в стучавшего, кто бы он ни был: слащавый ли сенатор, всадник или нагулявшаяся Хригора.

Дверь приоткрылась, в комнату вошел Нарцисс. Рука Мессалины дернулась от кувшина.

Мессалина, конечно же, хорошо знала вольноотпущенника своего мужа, управлявшего имениями Клавдия в Мавретании. Всякий раз, бывая в доме своего патрона, Нарцисс приносил Мессалине в дар какую-нибудь безделицу, чаще – маленькую скульптурку, изображавшую эротическую сцену. Мессалине казалось, что таким образом он добивается ее благосклонности…

Вот и сейчас: едва войдя, Нарцисс протянул ей черного человечка с зелеными глазами и огромным фаллосом.

– Это тебе, госпожа, для пополнения твоей коллекции…

Мессалина пристально посмотрела на Нарцисса, стараясь проникнуть в его душу. С виду тяжеловат, но, кажется, совсем не прост… Нарцисс, конечно же, оказывал ей знаки внимания не ради ее тела – всяких тел полно в лупанарах, только знай плати, – дело тут в другом: Нарцисс, наверное, хочет приобрести влияние на нее через любовь, чтобы тем самым иметь возможность влиять на Клавдия… А что, если ему раскрыться – рассказать ему все, что случилось только что? Одна она не сможет помочь Марку, это ясно…

– Хочешь ли ты власти, Нарцисс? – негромко спросила Мессалина, вцепившись в глаза вольноотпущенника пронзительным взглядом. – Мне нужна сейчас помощь мужчины – можешь ли ты помочь мне?

Нарцисс побледнел. Мессалина спрашивала его, хочет ли он власти, – что, что это значит? Означало ли это, что Мессалина обещала помочь ему занять видное место при дворе императора в обмен на его помощь? Наверное, именно так и было. А за это она хочет, чтобы он сделал что-то для нее. Что ж!

Он давно дожидался такого момента – когда у Мессалины появится надобность в его услугах. Правда, он надеялся на то, что услуги эти будут интимного характера, то есть что Мессалина когда-нибудь попросит его разделить с нею постель. В постели он бы показал свое неоспоримое превосходство над предшественниками, к чему он определенным образом готовился, и тогда… Но тут было что-то иное. Голос Мессалины не был похож на стоны животных, раздираемых течкой, – значит, Мессалине он нужен был не для постели. Но, как бы то ни было, он нужен ей, и это самое главное.

– Я готов сделать все, что ты прикажешь, госпожа, – слегка поклонился Нарцисс.

– Так слушай…

Мессалина рассказала Нарциссу‚ как разворачивались события: появление Палланта и разговор с ним, появление преторианцев и пленение Марка, и о том, что, по всей видимости, Марка ожидало. Когда она закончила, Нарцисс спросил:

– Так значит, Паллант сказал, что ты можешь раздумывать над его предложением до вечера?

– Да.

– Вероятно, до вечера он не тронет твоего Марка. У нас еще есть время, хотя его и немного. И прежде всего надо хорошенько все обдумать.

Кусая ноготь, Нарцисс принялся расхаживать по комнате. Мессалина тоскливо смотрела на него. Наконец он остановился.

– Ну что? – хрипло выдохнула Мессалина.

– Вдвоем мы ничего не сделаем – нужен третий. Эта твоя рабыня Хригора – где она?

– Наверное, ухряпала в лупанар, – плюнула на мраморный пол Мессалина. – Ей мало, что ее каждую ночь покрывают бесплатно, – она отдается еще и за деньги…

– А я… я не смогу ли вам помочь?

Это была Ливия. Если в разговоре с Паллантом Мессалина, помня о ней, старалась говорить полушепотом, то в разговоре с Нарциссом о ней как-то позабыла, да и Нарцисс, казалось, не заметил Ливии.

– Это, вроде, твоя воспитанница? – спросил Нарцисс, припоминая. Кажется, эту девицу он уже видел в доме Клавдиев, и ему что-то говорили о ней…

– Точно, воспитанница. Может, она тебе подойдет?

– Подойдет, если не труслива.

Нарцисс закатил рукав своей туники, подошел к столу, взял со стола нож и легким движением скользнул лезвием по руке.

В кубок, стоявший на столе, закапала кровь.