Текст книги "Гладиаторы"
Автор книги: Олег Ерохин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)
Накануне Палатинских игр, в начале января, у Корнелия Сабина опять собрались его единомышленники, а дума-то у всех была одна – уж как бы нам исхитриться да убить Калигулу…
Пропуском им, как и в прошлый раз, служил золотой перстень и пароль; а для маскировки они использовали плащи с капюшонами – верное средство от назойливых глаз. Войдя в предназначенную для тайной беседы комнату, заговорщики скидывали свои плащи и рассаживались в специально приготовленные для них кресла.
Всего в комнате стояло семь кресел, к началу второй стражи четыре из них были заняты – наиболее дисциплинированными или, быть может, наиболее торопливыми оказались Марк Виниций, Павел Аррунций, Фавст Оппий и Корнелий Сабин. Впрочем, пятому креслу не пришлось долго пустовать: не успели гости перекинуться и парой слов с хозяином, как в комнату вошел Валерий Азиатик. После обычного приветствия Корнелий Сабин удивленно сказал:
– А где же Муций Меза? Ты, Валерий, кажется, обещал привести его…
– Меза вот-вот должен прибыть, – ответил Валерий Азиатик. – Хотя я, честно говоря, думал, что он уже прибыл сюда. Он скрывается в одной из моих загородных вилл, еще утром я послал за ним своего доверенного раба.
– Раз так, то давайте подождем еще немного – вряд ли Меза обрадуется, если мы начнем без него, – проговорил Корнелий Сабин. – Ну а пока его нет, я вам представлю нашего нового товарища…
Корнелий Сабин скрылся за дверью и тут же вернулся назад. За ним шел Кассий Херея.
Все оживились.
– Кассия я знаю, как себя самого; я не раз говорил вам о нем, – сказал преторианский трибун. – Правда, он долго колебался, прежде чем примкнуть к нам, но, как известно, решение тем тверже, чем оно обдуманнее.
– Видно, у Хереи много ума, раз ему пришлось его так долго переворашивать, как сопревшее сено, – проворчал Валерий Азиатик. – Да, друг ты милый, долго же нам пришлось дожидаться тебя!
Слова Валерия Азиатика можно было посчитать оскорбительными, только отказавшись признать их справедливыми, но Кассий Херея был не таков – самолюбие его явно не достигало степени слепоты, не говоря уж о более высокой ступени развития, именуемой глупостью. Как совестливый человек, Кассий Херея нуждался сейчас в подобной грубости, он был благодарен Азиатику за нее – эта грубость притупляла его досадование на самого себя, ведь и в самом деле он поздно прозрел. «Правда, к счастью, не слишком поздно», – подумал про себя Херея.
Вслух же преторианский трибун сказал, опустив глаза долу:
– Я долго служил цезарям – привычка повиноваться ослепляла меня, но не страх, нет, не страх… Калигула раскрыл мне глаза на свою «божественность»: это всего лишь зад, и больше ничего… Так что же, повиноваться заду?.. Нет, никогда… Калигула не может приказывать, он украл право приказывать, и это право у него надо отнять, пока он не наделал еще худших злодеяний…
– Отнять и передать сенату! – подхватил Валерий Азиатик. Все это ты правильно говоришь, но где же ты был раньше?
– Да хватит вам, – примирительно сказал Павел Аррунций. – Теперь Херея с нами, и это – самое главное, а не то, что привело его сюда… Ты, Азиатик, лучше скажи, где же все-таки твой Меза? Может, нам следует начать без него – ведь скоро закончится вторая стража.
– Ну что ж, давайте начнем… – медленно, словно раздумывая, проговорил Валерий Азиатик. – Что же касается Мезы, то он вот-вот должен появиться, иначе и быть не может, иначе я и не знаю, что думать… Так как там насчет Палатинских игр, Корнелий?
– Палатинские игры пропускать нельзя – кто знает, когда нам еще подвернется подходящий случай?.. Хотя, должен признаться, нельзя сказать, что тут все благоприятствует нам. Как вы помните, я рассчитывал, да и продолжаю рассчитывать на то, что мою когорту в один из дней Палатинских игр поставят охранять Палатин вместе с когортой Кассия Хереи. Так вот – сейчас поговаривают, что для придания играм особого блеска (а скорее всего – из-за страха) Калигула, возможно, прикажет охранять Палатин одновременно трем когортам, что было бы крайне нежелательно для нас: мы с Хереей можем положиться только на несколько человек из своих когорт, но не из других. Будем надеяться, что Калигула не станет нарушать традиции, но если это даже и произойдет, мы все равно обязаны рискнуть – ожидать далее нету сил… Мы с Хереей разместим своих людей так, чтобы те, кто будет знать о наших планах, оказались рядом друг с дружкой. Это возможно сделать в переходе между дворцом и театром: обычно одна когорта охраняет театр, а другая – дворец, в переходе же они соприкасаются. Когда Калигула будет проходить это самое место соприкосновения, я подам знак, и все свершится…
– Только не забудь про нас, – сказал Валерий Азиатик. – Я, Аррунций, Оппий, Виниций будем в театре; когда представление закончится и Калигула отправится во дворец, мы напросимся сопровождать его, чего б это нам не стоило – хотя бы нам пришлось для этого, проявляя свои верноподданнические чувства, ползти рядом с ним на коленях. Когда же ты подашь свой значок, мы все оприходуем его… А вот и Меза наконец-то пожаловал!
В комнату заговорщиков вошел человек, закутанный, по их правилам, в плащ.
– Чего-то ты, Меза, больно долго добирался сюда… – начал было Корнелий Сабин и осекся.
Вошедший скинул капюшон – это был не Меза, а… Каллист!
– Все дернулись назад, словно увидевши змею, но, осознав, что Каллист один, опомнились. Все разом вскочили. Вокруг грека заблестели кинжалы.
Марк Виниций – тот самый сенатор, которому так и не терпелось убить Каллиста, это препятствие на пути к Калигуле, – кинулся к двери и загородил ее собой. Грек не мог выйти, не напоровшись на его клинок.
– Я бы посоветовал уважаемым сенаторам и всадникам поосторожнее обращаться с оружием, – спокойно проговорил Каллист. – Ведь впопыхах можно запросто порезаться и самому. Что же касается меня, то я на этот счет спокоен – при мне нет ничего металлического, кроме, разве что, вот этого перстня, который помог мне войти сюда… Так что берите пример с меня!
Заговорщики мало-помалу успокоились. Они попрятали кинжалы и расселись по своим местам: только Марк Виниций продолжал, сжимая оружие, стоять около входной двери.
– Ты… зачем ты пришел сюда? – глухо спросил Валерий Азиатик. – Здесь не Мамертинская тюрьма, в которой ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится!
Каллист улыбнулся.
– Ты, Азиатик, можешь успокоиться: я еще не настолько стар, чтобы перепутать тюрьму с домом Корнелия Сабина… Тому доказательство хотя бы то, что я, как видишь, пришел сюда один, без тюремщиков. А привело меня к вам маленькое дельце: вы, присутствующие здесь, насколько мне известно, собираетесь убить Калигулу. Так вот: предлагаю вам свою помощь, без которой вам, боюсь, не справиться!
Марк Виниций и Корнелий Сабин, вожди заговорщиков, недоуменно уставились друг на друга. Фавст Оппий и Павел Аррунций, вцепились в подлокотники кресел, подались вперед, во все глаза глядя на своих предводителей. Марк Виниций тяжело задышал – он-то и не выдержал первым.
– С Каллистом надо кончать! – вскричал Виниций. – Что вы поразвесили уши да слушаете его, словно пение сирен [54]54
Сирены – мифические существа, люди-птицы, заманивающие чудесным пением корабли к своему острову. Корабли разбивались о скалы, люди гибли.
[Закрыть]?!
Валерий Азиатик сделал предостерегающий жест.
– Погоди, Виниций… Я думаю, что ты, Каллист, просто хочешь заманить нас в ловушку, не так ли?.. Ты навязываешь нам свою помощь, как будто мы без нее не можем обойтись, – в басне Федра [55]55
Федр – римский баснописец.
[Закрыть]свободные голуби, ускользавшие от коршуна, согласились на его предложение выбрать его, якобы для их защиты, их царем. В воздухе потом кружилось много белых перышек… Почему ты так уверен, что мы доверимся тебе?.. Ты, кажется, не настолько глуп, чтобы считать нас непроходимыми глупцами.
Каллист по-прежнему сохранял спокойствие.
– Никакими голубями я вас не считаю – на вас, несомненно, нет перьев, да и летать вы, судя по всему, не умеете… Мне понятны ваши колебания насчет того, смогу ли я помочь вам, между тем мне уже доводилось помогать вам. Ведь Мезу спас я – это мой слуга по моему приказу предупредил его, опередив преторианцев, которые были посланы за ним… Кстати, о Мезе: пусть вас не беспокоит его отсутствие, он – у Валерия Азиатика. Надеюсь, вы простите мне маленькую хитрость: чтобы без лишней волокиты пройти в эту комнату, мне пришлось представиться твоим, Корнелий, рабам Муцием Мезой. Это было нетрудно: у меня есть перстень, я знаю пароль, ну а капюшон вместо лица дополнил мое сходство с ним. Самого же Мезу я, представившись твоим, Азиатик, слугой и показав ему в доказательство своих слов перстень, отправил к тебе домой: я сказал ему, что сборище, намеченное на сегодня, вы перенесли на другой день.
Повисло тягостное молчание – заговорщики были изумлены и удручены осведомленностью грека. Наконец Валерий Азиатик медленно сказал:
– Итак, как тебе удалось провести Мезу и рабов, мы уже услышали. А теперь скажи – и, смотри, без уверток! – откуда тебе все известно о нас?.. Только не уверяй‚ что обо всем ты узнаешь от какого-нибудь бога во сне!
Заговорщики заволновались – прозвучал вопрос, который висел в воздухе с тех самых пор, как только Каллист перешагнул порог комнаты и скинул свой капюшон.
– Все, о чем вы говорили у Корнелия Сабина, мне пересказывал один человек, который присутствует здесь. Этот человек… (тут Каллист помедлил, давая возможность всем почувствовать напряженность момента) этот человек – Фавст Оппий!
Фавст Оппий вскочил, да так резко, что кресло, на котором он сидел, упало на пол. В его руке блеснул кинжал.
– Не верьте Каллисту!.. Он хочет перессорить нас всех, чтобы наше дело погибло!.. Позвольте мне – я сам убью его!
Фавст Оппий, было, кинулся к Каллисту, но на пути его вырос Валерий Азиатик.
– Погоди, Оппий!.. Сначала мы должны узнать все то, что знает этот грек, – надо дать ему выговориться! Пусть он болтает, хотя бы ложь – для достоверности ему придется сдабривать ее правдой, ну а отделить зерна от плевел мы, я думаю, сумеем! А вот потом ты убьешь его… Говори, Каллист!
Каллист стоял, скрестив руки на груди, бушующие вокруг страсти, казалось, совсем не волновали его.
– Доказательство правдивости моих слов на пальце Оппия. Сними с него перстень, почтенный сенатор, и ты увидишь, что волчица, вырезанная на нем, не такая, как у вас всех, – помимо двух глаз, которыми ее наделила природа, у нее есть еще и третий, добавленный ювелиром, – на ее лбу!.. Когда-то Оппий принес мне свой перстень, ваш опознавательный знак, чтобы я сделал с него копию для себя. Я же оригинал оставил себе, а копию, изготовленную ювелиром по моему заказу (с пометкой!), передал ему. Разумеется, при этом я забыл сказать Оппию о подмене…
– Оппий, дай перстень! – Валерий Азиатик протянул руку.
Фавст Оппий снял перстень со своего пальца (руки его при этом дрожали) и передал его Валерию Азиатику.
– Я сам заказывал ювелиру шесть одинаковых перстней себе, Сабину, Аррунцию, Виницию, и тебе, Оппий… – Задумчиво произнес Валерий Азиатик, разглядывая перстень. – Это не мой перстень – я дал тебе другой…
– Ну так и что же с того? – Фавст Оппий зябко передернул плечами. – Наверное, Каллист подкупил кого-нибудь из моих рабов, и этот раб подменил перстень, который я получил от тебя, на перстень Каллиста. Каллисту просто было нужно заготовить доказательство своей правдивости, и ему ничего не оставалось делать, кроме как прибегнуть к фальшивке!
– Но мы же договорились всегда держать перстень с волчицей при себе, беречь его, а не бросать, где попало! – взорвался Корнелий Сабин.
– Держать при себе?.. – с подчеркнутым удивлением переспросил Фавст Оппий. – Я думал, что речь шла о том, что каждый из нас должен иметь этот перстень при себе, выходя из дома, но зачем таскать его в собственном доме?.. А ты-то сам разве не расставался с ним? Вспомни: когда ты послал своего раба (кажется, Феликса) спасать Мезу, ты дал ему свой перстень!
– Но это было необходимо для того, чтобы Феликс был принят Мезой незамедлительно, – от этого зависела жизнь Мезы! Кроме того, план оповещения Мезы мы обговаривали заранее, вы все прекрасно знали о нем; о том же, что ты, оказывается, дома снимаешь свой перстень, мы узнаем только сейчас!
– Просто раньше все как-то не представлялся случай рассказать вам об этом, – проговорил Фавст Оппий, успокаиваясь на глазах: довод Каллиста был явно недостаточен, чтобы погубить его. – Ну, долго вы еще будете лакать яд сладкоречивости этой змеи грека?
Или вы хотите обязательно дождаться, когда в вас окажется яду столько, что он бросится вам в голову?
– Этот перстень и в самом деле недостаточно доказывает виновность Оппия, – нахмурившись, сказал Валерий Азиатик. – Конечно, то, что мы узнали, мы просто так не оставим. Мы доищемся‚ откуда у тебя поддельный перстень, Оппий, – мы попросим твоих рабов и, если будет нужно, мы побываем у всех ювелиров Рима… Однако, если тебе, Каллист, больше нечего сказать, то…
– У меня есть еще кое-что в запасе, – перебил Валерия Азиатика Каллист. – Вообще, должен вам заметить, неплохо иметь запасы на черный день… Пусть Корнелий Сабин прикажет ввести сюда человека, который стоит у ворот его дома!
Корнелий Сабин, посмотрев предварительно на Валерия Азиатика (тот слегка кивнул головой), поспешно вышел из комнаты.
Все молчали, поглядывая то на Каллисто, то на Оппия. Каллист оставался невозмутимым, Оппий же начал опять раскисать, то ли зная за собой вину, то ли страшась коварства грека.
Вскоре преторианский трибун вернулся; вместе с ним в комнату вошел человек, закутанный в плащ.
Незнакомец скинул свою личину – Фавст Оппий охнул и обмяк. Это был брат его, Квинт…
– Как, Квинт?.. Да полно, ты ли это? – воскликнул Валерий Азиатик. – Глашатая Калигулы слышал собственными ушами, тебя казнили еще полгода назад в Мамертинской тюрьме…
Квинта Оппия полгода назад по обвинению в оскорблении величия бросили в Мамертинскую тюрьму, и, как было объявлено, на третий день заключения палач, по приказанию Калигулы, якобы задушил его. В чем состояло это самое «оскорбление величия» никто только не знал, хотя догадок на этот счет было предостаточно: одни говорили, что Квинт Оппий, посещая отхожее место, демонстративно не снимал с пальца кольцо, на котором было написано имя цезаря; другие – что он будто бы заменил голову мраморному Приапу, стоявшему у него в саду и показывавшему фаллосом на дом, мраморной же головой Калигулы; третьи – что он назвал своего шута Гаем (именем цезаря!), а шутиху – Цезонией. Словом, в том, почему же Квинт Оппий попал в немилость, не было ясности, но бесспорным казалось одно – то, что он был казнен.
– Что, не ожидали?.. Как видите, я жив, – ответил Квинт Оппий. – В первый же день, как только я оказался в тюрьме, меня навестил мой братец. Братец Фавст сказал мне, что цезарь подарит мне жизнь, если я расскажу, где я прячу то золото, которое мне удалось накопить благодаря успешной торговле с Парфией. Оно уже давно не давало покоя им обоим – и Калигуле, и Фавсту… От меня мой братишка, конечно, ничего не добился; ему так и пришлось убраться ни с чем. А через день в мою камеру пришли какие-то люди, не похожие на тюремщиков; они зашили меня в мешок и куда-то сперва понесли, а затем повезли – я уж думал, что топить… Богам, видно, пока что не была угодна моя смерть: меня вытряхнули из мешка в каком-то саду, как потом оказалось – на вилле Каллиста. Каллист сказал, что мне нужно скрываться, и все это время я жил там, на его вилле… Каллист не требовал с меня ничего за мое спасение, не ставил мне никаких условий… Вчера он прислал за мной своего посыльного с просьбой явиться к нему, в Рим; а сегодня он попросил меня рассказать здесь мою историю. Он объяснил мне, кто вы такие, я же должен был объяснить вам, кто такой мой братец…
– Вот донос Фавста Оппия на собственного брата, Квинта Оппия, – проговорил Каллист и бросил на низенький столик, стоявший у очага, свиток папируса. – Фавсту Оппию захотелось разжиться сестерциями, наследуя брату, которого по навету с удовольствием убил бы Калигула, не вмешайся я, – доносчику, как известно, перепадает от цезаря часть имущества осужденного. Из-за того, что основную часть своего состояния Квинту Оппию удалось хорошо запрятать, Фавст Оппий получил немного – намного меньше того, на что он рассчитывал. Вот тогда-то я и предложил ему за известное вознаграждение стать осведомителем, предварительно втесавшись в ваши, любезные мои ненавистники Калигулы, ряды…
– Та-ак… – протянул Валерий Азиатик. – Значит, среди нас все же есть предатель… вернее, был…
– Нет… нет… не убивайте меня… (Фавст Оппий, позабыв про свой кинжал, простер руки к тем, кто недавно называл его своим товарищем.) Я отдам Квинту… я отдам вам все свое состояние… Я отправлюсь в изгнание… Я покину Рим навсегда…
Тут Фавст Оппий замолчал и застыл, очарованный видом Марка Вининия, который подошел к нему, сжимая в руке блистающий, словно откровение богов, кинжал.
Валерий Азиатик опустил голову – из раны на шее сребролюбца забилась, запузырилась кровь. Фавст Оппий захрипел и повалился на пол.
Корнелий Сабин приоткрыл дверь и кликнул управляющего.
– Позови рабов, Харипп. Тех, которые все знают… Ты понимаешь, о чем я говорю. У нас тут труп – труп негодяя, его надо закопать в саду…
Управляющий кивнул. Живо обернувшись, он вошел в комнату с двумя рабами. Втроем они положили тело в мешок и вынесли его.
– Место Фавста Оппия по праву принадлежит мне, – произнес Квинт Оппий. – Никто не посмеет сказать, что я не достоин убить Калигулу!
– Садись, Оппий, садись… Мы все знаем тебя, – сказал Валерий Азиатик, показывая на кресло, которое только что занимал Фавст Оппий. Посмотрев внимательно на Каллиста, сенатор продолжал: – Странно, что ты, Каллист, надеешься, выдав нам своего лазутчика, спасти тем самым себя самого… Если охотник, азартно преследовавший льва, вдруг бросает зверю свой колчан со стрелами (а, быть может, не со стрелами, но пустой), то разве этого достаточно, чтобы они тотчас же подружились? Не безопаснее ли льву растерзать своего преследователя, нежели согласиться на сомнительную дружбу с ним?
– Если какой-то глупец бросает своей добыче свое оружие, что делает его самого добычей, то это значит, что он сошел с ума, – сказал Каллист. – Не за вами я охочусь, почтенные сенаторы и всадники, но за Калигулой… В вас же я вижу своих сторонников, увы, предубежденных против меня; поэтому мне и пришлось заводить себе лазутчика, чтобы, прежде чем встретиться с вами, в доказательство своей честности хоть в чем-то помочь вам: для этого я должен был знать о ваших намерениях, не так ли?.. Я спас Мезу, я спас Квинта Оппия – разве это не доказывает мою искренность? Наконец, сегодня я добровольно отдался в ваши руки – если бы я стоял за Калигулу, то мне, с моими знаниями о вас, ничего не стоило бы расправиться с вами: хоть со всеми вами сразу, хоть с каждым из вас в отдельности. Мне не нужно было так рисковать только для того, чтобы сперва втереться в ваше доверие, а уж затем погубить вас…
Заговорщики переглянулись.
– Не нравится мне этот Каллист, хоть обмажь его медом, – хмуро сказал Марк Виниций. – Мне кажется, что нам все же следует убить его: мертвый не навредит.
Каллист покачал головой‚ осуждая поспешность Виниция, и смиренно произнес:
– Мне бы хотелось предостеречь вас от необдуманных поступков… Как известно, укротители хищников, которые иногда показывают нам искусство своих питомцев, хоть и дружат со своими любимцами, но тем не менее всегда наготове держат если не топорик, то кинжал, если не кинжал, то нож – мало ли что взбредет в голову зверю!.. Так и я: боясь вашей решительности, я маленько обезопасил себя, хотя и рискуя вызвать этим самым ваше неудовольствие. Одному рабу, преданному мне, я передал письмо к императору, в котором говорится о вас (вы, конечно, понимаете, что именно). Если к утру я не вернусь во дворец, то это письмо прочтет Калигула, и тогда уже не вы будете охотиться за ним, а он за вами…
Заговорщики, возмущенные предусмотрительностью Каллиста, зашевелились.
– Каллист должен умереть! – вскричали в один голос Марк Виниций и Павел Аррунций, однако остальные ограничились невнятным бормотанием.
Валерий Азиатик поднял руку, призывая к тишине.
– Мы не можем винить грека в том, что он не хочет умирать, – проговорил сенатор. – Мы не можем убить его, и дело тут не в нашей трусости, не в том, что тем самым мы поставили бы под угрозу собственные жизни, а в том, что тем самым мы спасли бы Калигулу – кто же убьет его, если мы будем убиты?.. Мы должны пойти на сотрудничество с Каллистом – видно, так уж решили боги. Но пусть он сначала скажет, чем же это он может помочь нам?
Каллист, пряча в углах рта удовлетворенную улыбку, ответил:
– Насколько мне известно, вы собираетесь напасть на Калигулу на Палатинских играх. Так вот: я устрою вашу встречу с ним так, что никто не помешает вам; я сделаю так, что Калигула сам полезет на ваши мечи – ведь я буду главным распорядителем на играх!
– Какую же плату ты хочешь получить за свою помощь? – спросил Корнелий Сабин.
– Безумство Калигулы смертельно опасно для меня – то, что вы убьете его, будет уже достаточной платой за мою ничтожную поддержку. Ну а когда Калигула умрет и сенат опять возьмет власть в свои руки, вы, я надеюсь, позволите мне беспрепятственно покинуть Рим вместе с моими скромными сбережениями. Их у меня немного, что-то около пяти миллионов сестерциев. Все же виллы и дома свои я оставлю римскому народу.
– Ладно, можешь улепетывать… – Валерий Азиатик махнул рукой. – Ну что, согласимся на его предложение? (Квинт Оппий и Павел Аррунций кивнули, Корнелий Сабин развел руками, Кассий Херея пожал плечами, Марк Виниций, продолжая хмуриться‚ опустил голову.) Итак, возражений нет… Мы согласны, Каллист! Ты получишь то, что просишь – ты сможешь покинуть Рим вместе со своими сестерциями, даю тебе в этом свое слово, слово римского сенатора!.. Ну а теперь давайте еще раз хорошенько обсудим, как мы будем действовать на этих самых играх…
