Текст книги "Комплекс Мадонны"

Автор книги: Норман Богнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

– Серь-ез-но. Пожалуйста. Ты действительно хочешь пышной свадьбы?

– А ты что, какой-то дешевый замухрышка? Ты не хочешь показать меня всем своим друзьям-тупицам?

– В общем-то нет. Я думал, можно будет ограничиться простой гражданской церемонией, а затем, если ты желаешь, устроить прием в Плаце.

– А как насчет «Недика», а затем гулянья в «Чите» или «Розленде» для знатных горожан?

– Пощади! – умоляюще простонал он.

– Вот что происходит, когда женишься на ком-то вдвое моложе себя!

– Уже семь пятнадцать, а ты еще не начала одеваться.

Поспешно покинув ванную, Тедди быстро оделся.

– Все мое барахло осталось у меня в комнате, – крикнула через открытую дверь Барбара.

Медленно и осторожно открыв дверь, Тедди убедился, что в коридоре никого нет. Подведя Барбару к двери, он шепнул:

– Пожалуйста, поторопись.

– А если у меня не получится, что тогда?

– Я люблю тебя.

– По-настоящему?

– Беги, – он шлепнул ее по спине.

* * *

Она робко остановилась на верху лестницы, стараясь услышать их разговор. Из темного коридора доносились голоса, но ей они казались лишь несвязными бессмысленными звуками. Медленно и торжественно она сошла вниз. На ней было надето длинное бархатное платье темно-фиолетового цвета, которое, измотав двух продавщиц, выбрал для нее в магазине «Бонуит» Тедди. При движении платье шелестело; положив руку на перила, она получила щелчок электрического разряда и хлопнула ладонью по ограждению. При ее шелестящем приближении в залитой светом гостиной обернулись три головы. Барбара двигалась с чрезвычайной сосредоточенностью невесты, озабоченной тем, чтобы не наступить на шлейф. Никто ничего не сказал – или, подумала она, от раздражения, что она опоздала на полчаса, или потому, что она сделала что-то не так, и они выбирали подходящее наказание. Она остановилась в дверях. Тедди, подойдя к ней, взял ее за руку – первосвященник, готовый посвятить молодую пару, сидящую перед ним, в двойное таинство огня и плоти и благословить их союз. Тедди потащил ее в комнату, чувствуя, что молодая женщина сопротивляется. Робби встал, вслед за ним – Элейн. Молодой человек выглядел еще более свежим и невинным, чем его обрисовала в разговоре с Тедди Барбара, – не просто юноша в наглаженных университетских брюках, а ребенок с обворожительным выражением изумления на лице. Его прямые волосы опускались на лоб, серые глаза светились невинностью ягненка, а рот казался красной ячменной лепешкой. Робби вполне мог быть восьмилетним мальчиком, готовым пойти вместе со своей матерью на именины. Он пожал Барбаре руку, и его гибкие тонкие пальцы оказались холодными и на удивление крепкими.

– Здравствуйте, Барбара. Я – Роберт.

– Робби, – произнес Тедди тоном, одновременно любящим и корректирующим.

– Здравствуйте, Робби.

Лицо Элейн было наполовину прикрыто тенью от абажура, девушка, похоже, не желала уступать своей территории, поэтому Барбара подошла к ней – победитель, способный на снисхождение. Она протянула руку, которую Элейн стиснула, словно смущенная девочка.

– Перстень… Боже мой. Уя!

– Хотите примерить его? – сказала Барбара, снимая кольцо.

– Он же размером с грецкий орех. Сколько карат?

– Не имею понятия.

– Пятнадцать, – ответил Тедди. – За такой запросто могут треснуть по голове.

– У меня мелькнула эта же мысль, – сказала Элейн, надевая перстень назад на палец Барбары. Ее рука задержалась на руке молодой женщины, точно девушка что-то искала впотьмах.

Элейн отступила назад в свет лампы, и Барбаре стали ясно видны черты ее лица. Какое-то время она не могла говорить, понимая, что растерянно смотрит на Элейн, которая спросила:

– Мы знакомы?

– Нет, не думаю.

– Тогда, возможно, мы встречались? – настаивала Элейн.

– Я училась в школе в Бостоне. Много лет назад.

– Это могло быть в каком-нибудь ресторане или музее.

– Возможно…

– Уверена в этом. Кажется, много поколений назад.

– Я уехала из Бостона несколько лет назад и с тех пор ни разу не возвращалась туда.

– Да-а, этот мир действительно тесен, – радостно сообщила Элейн Тедди. – Барбара Хикман. – Она произнесла это имя так, словно в нем была разгадка ее вопроса. – Не могу ухватить ассоциацию, но определенно она есть. Вы всегда носили короткие волосы?

– Нет, я остригла их несколько месяцев назад.

– Вероятно, они были великолепны. Готова поспорить, у нас множество общих знакомых.

– Возможно. – Барбара убрала руки за спину, чтобы никто не мог заметить, как они дрожат. Следует направить Элейн по ложному следу. – Я частенько бывала у «Джека», в «Марион» и других обычных студенческих местах. – Она никогда не ходила туда.

– Вероятно, мы виделись именно там.

– Я могу заказать водку со льдом? – спросила Барбара Джорджа, который терпеливо переминался за ее спиной. У нее дрожал голос, но она постаралась справиться с волнением. По счастью, как только она села, освещение предоставило ей определенные преимущества, рассеянный свет исходил от лампы, стоящей у противоположного края дивана. Рядом с ней села Элейн, и Барбара встала.

– Мне здесь низковато, – сказала она, направляясь к креслу с прямой спинкой, внешне производившему впечатление эпохи Регентства, но обладавшему удобством подделки. Если бы не нос, который был чуть короче, чем она запомнила, впечатление было такое, что Барбара сидела рядом с Лаурой Сарджент, и эта мысль, хотя отчасти шокирующая, потому что Лаура умерла, странным образом успокаивала, словно обретение любимого предмета одежды, которого невозможно заменить. Голос Элейн был выше, чем у Лауры, хотя, возможно, это была лишь проделка памяти, но ее дружелюбие, открытый детский энтузиазм и любознательность принадлежали той же самой уникальной россыпи талантов, которыми Лаура, вероятно, одарена была с самого рождения.

– У нас впереди двойной праздник, – сказала Элейн, мысленно рисуя себя невестой и подружкой невесты, если у Барбары нет лучшей подруги, которая удостоится подобной чести.

– Надеюсь.

– Должно быть, вы рады.

– Да, просто… – она повергла Тедди в трепет, взяв его за руку —…я сомневалась в том, что это самый подходящий момент для нашего заявления. Вы были первыми…

– Я говорил тебе, она обо всем думает, – вставил Тедди.

– Робби, я хочу чтобы вы знали, что я действительно пыталась сдержать вашего отца до тех пор, пока вы не устроитесь.

– Рад, что вам это не удалось.

– И вот мы теперь – две настоящие невесты вместе со своими парнями.

– С моей прической все в порядке? – прошептала Элейн.

– Да. В лучшем виде.

– По вашему взгляду я решила, что она сбилась.

– Нет, вы выглядите просто лапочкой.

– А чувствую я себя неважно.

– Барбара, я хочу спросить у тебя что-то важное, – сказал Тедди, обращаясь к молодой женщине как к члену совета директоров.

– Ладно, не будем жить среди тайн.

– Можно, мы перед ужином напьемся?

Робби нервно засмеялся, а Элейн, подняв бокал, сказала:

– Я провозглашаю Робби тамадой.

– Окажи нам честь, Роб.

Робби прочистил горло.

– Будучи непривычным к произнесению речей, я все-таки хочу предложить нашим дамам тост: «Пусть на ваших лозах созреют нежные гроздья».

Элейн стиснула его руку.

– Эй, Роб, это что, непристойность?

– Нет, это из рекламы вина.

– Я никогда, – доверительно сообщила Барбаре Элейн, – не знаю, когда он становится совершенно несносным.

Дамы сели, а мужчины, приблизившись к ним, чокнулись бокалами.

– Можно, следующий скажу я? – спросила Барбара.

Ее встретили аплодисментами, которыми приветствуют примадонну.

– Я хотела сказать, как я счастлива оттого, что скоро стану членом вашей семьи.

– А мы – оттого, что ты будешь с нами, – сказал Тедди, хватаясь за спинку кресла Барбары, чтобы удержать равновесие.

Была подана пища для души, а точнее, то, что южане считают и поэтому называют пищей для души: дымящиеся румяные свиные ребрышки, жаренные по-южному цыплята, ямс, черные глазки гороха, капуста и стручки фасоли появились на столе, принесенные женой Джорджа, Рут, маленькой мулаткой, которая провела всю жизнь в закусочных и грязных столовых и теперь смотрела на все с ненавистью. Она была привержена черной силе и с радостью отравила бы всех присутствующих, если бы не надежда на солидный взнос в Фонд освобождения Элайя со стороны Тедди, чьи выплаты во всевозможные лотереи и благотворительные пожертвования отличались фантастическими суммами. Тедди давал деньги всем и вся, если только ему не говорили, на что их тратят. Во всяком случае, все это запросто списывалось.

За ужином последовал беспорядочный и неумелый роббер бриджа, в продолжение которого Тедди непрерывно зевал. Извинившись, он хмуро хлебнул «Б и Б», словно виски содержало какие-то волшебные добавки, и оставил молодую троицу исследовать таинственную общественную иерархию Бостона, извращенцев Центрального парка и убийство Кеннеди, которое, как успел услышать Тедди, было устроено нефтяными дельцами Техаса. Когда он с затуманенным взором поднимался по лестнице, его охватил эмоциональный подъем: таким счастливым до этого он не был никогда в жизни и теперь не знал, как и кому поведать об этом.

Осоловевшая, но совершенно уверенная в Робби, Элейн силилась держать глаза открытыми, и тут Барбара предложила Робби сыграть партию в шахматы. Элейн не понимала этой игры и в настоящий момент не испытывала желания выслушивать объяснения; расстегнув боковую молнию у юбки и чмокнув Робби в губы, она скрылась в спальне с холодными розовыми стенами, расположенной в одном крыле запутанного беспорядочного особняка.

– Как правило, большинство женщин не играет в шахматы, – сказал Робби.

– Я играю.

– Для развлечения или серьезно?

– Серьезно. Меня волнует каждый ход, – резко добавила она.

Убрав вычурные резные фигуры из слоновой кости, Барбара открыла ящик стола и достала стандартный набор.

– Когда играю, я не выношу эти аляповатые фигуры.

– Мне все равно.

Робби развеселила ее серьезность, и он решил разгромить молодую женщину. В Лоренсвилле он был чемпионом школы, но теперь играл лишь время от времени и не встречал сильного сопротивления. Взяв белую и черную пешки, он помешал их за спиной и, зажав в кулаки, протянул Барбаре.

– Если не возражаете, я буду играть черными, – сказала она.

– Как вам угодно. – Робби расслабился, но его ум обострился; хотелось поставить Барбару на место. – Мы будем объявлять гарде и ж’адуб[26]26
  Объявление нападения на ферзя и прикосновение к фигуре.


[Закрыть]?

– Как хотите. Но если это только ради меня, то не обязательно.

Робби решил начать ходом ферзевой пешки, Барбара ответила новоиндийской защитой, которая из-за своей сложности и точности требовала большого опыта, гибкости и хорошей теоретической подготовки.

– Кто научил вас играть?

– Мой отец.

– Вы когда-нибудь играли с моим отцом?

* * *

– Мы сыграли с ним три партии.

– И как он?

– Я разгромила его.

– Мне придется спасать фамильную честь.

Он попробовал устроить ловушку, предлагая пешку в надежде получить сильное позиционное преимущество. Барбара не приняла жертвы, и его уважение к ней возросло.

– Вы знали, что я играю, не так ли?

– Ваш отец говорил мне.

Робби сделал конем неосмотрительный ход, и ферзевой фланг оказался незащищенным. Барбара максимально воспользовалась этим, связав коня и ферзя черными слонами.

– Вам понравилась Элейн?

– Очень. – Барбара подняла взгляд от доски и стала смотреть, как Робби внимательно изучал возможность угрозы с ее стороны. – А я вам понравилась?

– Это важно?

– Очень. Я хочу стать вашим другом.

– Вы скоро станете моей мачехой.

– Не говорите подобных глупостей.

– Я – ваш пасынок или скоро буду им. От этого мне немного не по себе. Как-то странно думать о вас в этом качестве.

– Тогда к чему беспокоиться?

– Это – жизнь, юридически оформленная действительность.

– Не говорите, словно школьник. Вы что, думаете, что я стану понукать, давать советы или урежу ваше содержание?

– Шах, – сказал Робби.

– Это ошибка.

Барбара аккуратно передвинула коня, сделав вилку слону и ферзю. Робби отдал слона, но его позиция улучшилась.

– Не думаю, что вы станете делать какие-либо глупости, – сказал он.

– Это что, должно означать, что я – хитрая аферистка, имеющая какой-то стратегический план?

– Этому я не судья.

– Ладно, вы усилили натиск.

– Но вы забрали моего слона. Я действительно не знаю, что сказать, Барбара. Я в каком-то смятении.

– Вы хороший актер.

– Я очень люблю своего отца и не хотел бы, чтобы он испытывал неудобства.

– Что ж, значит, мы на одной стороне.

– Надеюсь.

Барбара сама зажгла сигарету, отмахнувшись от предложенной зажигалки.

– Вы не хотите быть моим другом?

– И что я должен сказать на это? Нам ничего друг о друге не известно. Возможно, наши темпераменты нельзя совместить.

– Вы хотите это выяснить?

– Разумеется, хочу.

– О чем вы думаете? – Она продолжила до того, как он успел ответить. – Приблизительно вот так: я готов все сложить в сумку – Элейн, ее семью, свою карьеру, деньги; если мне не понравится то, что я увижу, я смогу смыться, как только сочту нужным.

Она ослабила внимание, и Робби отыграл пешку.

– Это лишь одна из точек зрения, да?

– Вы стоите на ней?

– В настоящее время я только стараюсь выиграть партию, это простая задача. Мне кажется, что меня загнали в угол.

– В шахматах?

– Да, в шахматах, – с непроницаемым лицом ответил он.

Барбара сердито смахнула фигуры с доски, и Робби, побледневший и напряженный, поднялся из-за стола.

– Как бы вы себя повели, если бы стали проигрывать, ударили бы меня подсвечником? Послушайте, не надо так решительно наступать на незнакомого человека. Дайте мне время, хорошо? Я же знаком с вами без году неделя. Мне что, полагается любить вас?

Барбаре захотелось расплакаться, но она сдержалась.

– Вы правы. Прошу прощения. Я вела себя, как идиотка.

Он ничего не ответил, что еще больше взбесило ее.

– Я сказала, что сожалею.

Робби печально покачал головой и стал собирать с пола фигуры.

– Почему бы вам не лечь спать? – сказал он. – Вас это сильно утомило. Мне это хорошо видно.

– Это первая фраза понимания, которую вы мне сказали. Знаете, мне было очень неприятно. Ваш отец последние несколько недель вел себя, словно лунатик.

– Не говорите о нем так.

– Мне необходимо кому-то выговориться.

– Ну только не мне. Я полагаю, что вы – поразительно красивая женщина, несомненно умная, чертовски сильны в шахматах, и надеюсь, что вы оба будете очень счастливы.

– А, черт. Я кончена…

Барбара расплакалась и выбежала из комнаты. Робби замер – каменное изваяние. Его тело ныло от нервного напряжения. За ужином Робби вел себя, как на торжественном приеме по случаю вручения академических премий, вежливо выслушивал все, о чем говорила Барбара, даже ее речь о вине, которая длилась десять минут и напоминала рассказы некоторых разочарованных, эмоционально нестабильных женщин о своих пуделях. Барбара говорила на пяти различных языках, но Робби уловил только несколько французских слов, лишь половину из которых он понял. И в завершение всего, неизвестно почему, именно в эту минуту, возможно, сам особняк, морской воздух, а может быть, радостные и игривые звуки, доносившиеся из ванной комнаты, пробудили у Робби такое желание обладать Элейн, что его колени обмякли. Опустив плечи, он с трудом потащился в свою спальню. Принять душ, а затем спать допоздна.

Когда он начал раздеваться в своей ванной комнате, из соседней ванной донеслось завывающее стаккато всхлипываний. Робби открыл воду полностью, надеясь, что Барбара, услышав это, перестанет плакать. Прихрамывая, он забрался под душ. Теперь не было слышно ничего, кроме потоков воды, льющейся на кафельные плитки. Вытершись, Робби надел пижаму. Барбара все еще плакала, и его захлестнул прилив жалости к ней. Молодая женщина, неуверенная в себе, уязвимая, определенно не была крепким орешком, охотящимся за легкой добычей. Причесавшись, Робби накинул банный халат и постучал в дверь ее спальни. Он услышал шаркающие по полу шлепанцы, наконец появилась Барбара. Она была в одной комбинации, а лицо покрыто беспорядочными извилинами непросохших слез. Глаза же почернели от потекшей туши.

– Барбара, давайте забудем, что случилось. – Робби протянул руку. – Давайте будем друзьями.

Барбара поцеловала его в щеку, он почувствовал прикосновение ее бюста к своей груди и тепло дыхания на щеке. От нее пахло лимонным мылом, и Робби в эту минуту неожиданно почувствовал испуг и смущение перед ней, словно подросток. В его голове мелькнула мысль, и он поспешно отступил назад, точно уклоняясь от летящего по воздуху кинжала.

– Мне стало гораздо лучше, – сказала Барбара. – Вы – просто прелесть.

Вернувшись к себе в спальню, Робби погасил свет и забрался в постель. Шум волн, обрушивающихся на берег, успокоил его. Повернувшись на левый бок, он тут же погрузился в сон, но вскоре вдруг понял, что лежит, уставившись на тени, пляшущие на потолке. Доносившиеся из соседней комнаты голоса висели в воздухе, словно усталые мухи, Робби пытался отмахнуться от них, но разговор был почти разборчивым. Он продолжал вслушиваться. Встав с кровати, Робби прижался ухом к стене. В эту минуту он ненавидел себя, так как никогда прежде не покушался вторгаться в личную жизнь других людей и до сих пор считал себя не способным на это. Голоса смолкли, но их место заняли другие, более раздражающие звуки. Женщина стонала, затем Робби отчетливо услышал кашель своего отца. Пот застилал его глаза, хотя ночной ветер был прохладным, а окно раскрыто, впуская морской бриз. Робби вернулся к кровати и выкурил в темноте сигарету. Чем сильнее он старался не замечать доносившиеся из соседней комнаты шелестящие звуки, тем сильнее его уши боролись за то, чтобы уловить их. Конечно же, Робби не был ханжой и, разумеется, не был пуританином в вопросах половой жизни, чужой и своей собственной, но что-то поразило его в происходящем сейчас, как нечистое и безвкусное, и ему захотелось, чтобы у него появилась возможность наказать своего отца и Барбару за их непристойность.

Слово «непристойность» заставило Робби торопливо сглотнуть, и он произнес вслух: «Я проклятый лицемер».

Половые проблемы их взаимоотношений не беспокоили и не удивляли его; он принимал их как неизбежное, вроде абортов, подростков, курящих марихуану, гомосексуалистов и разных прочих прежних табу. В конце концов, шел 1967 год, общество вступило в век новой дозволенности, не одобрять которые мог только дурак или южанин. Но случившееся было не таким простым и сильно вывело его из себя, так как в давнишних отношениях с отцом это проделало приличную дыру. Робби противился самому духу происходящего; возможно, он был слишком уж чувствителен, но он обладал микроскопической сетью утонченных деликатных чувств, которые в настоящее время казались отчасти анахронизмом. По своим грехам он был благородным человеком, но ему не хотелось занимать место на скамье присяжных.

Звуки – стоны, вздохи, восклицания, писки, – не ослабевая, продолжались до тех пор, пока Робби не обнаружил, что заблудился в каком-то чарующем саду среди престарелых шлюх и непосвященных девочек-подростков, которые протягивали руки и задирали юбки, пытаясь завлечь его. Робби сбросил с себя простыню – как он вернулся в кровать, он не помнил – и начал, тяжело дыша, ходить по комнате, ошалевший, неприкаянный. Распахнув дверь, он босиком пошел по длинному холодному коридору, который извивался между разными крыльями здания. Робби мог найти дорогу в любое место с закрытыми глазами. Еще мальчишкой он всегда закрывал глаза, изучая географию здания. В гостиной горел свет, и Робби, крепко сжимая перила, спустился вниз. Открыв бар, он достал бутылку «Наполеона» пятидесятилетней выдержки и налил себе огромную дозу. Коньяк пошел гладко, и Робби, усевшись у шахматной доски, расставил на ней фигуры. Было почти три часа, и он знал, что в эту ночь больше не заснет.

Робби пытался поиграть сам с собой, но через несколько минут потерял интерес. Уставившись на короля и ферзя, он подумал, что фигуры составили супружескую пару и королева была гораздо сильнее своего супруга, обладала большей подвижностью и при первой возможности стремилась устанавливать новые смертоносные связи. Раньше Робби никогда не думал так о ферзе. Разве это не игра, только игра? Робби вернулся наверх, на этот раз поспешно, целенаправленно. Постояв у двери спальни Элейн, он медленно и осторожно повернул ручку. Девушка спала, лежа на спине, слегка подогнув колени и сбросив обе подушки на пол. Остановившись рядом, Робби смотрел на нее. Он действовал очень тихо и не потревожил Элейн. Было еще не поздно уйти, и девушка ничего не узнает. Робби боролся с самим собой, наконец, решил уйти, но, несмотря на свое намерение, остался, словно пригвожденный к месту.

Перед его глазами возникла Барбара – обнаженная, ждущая, податливая.

Скинув пижамные брюки, Робби скользнул в кровать к Элейн. Девушка повернулась набок, спиной к нему, затем, внезапно вздрогнув, повернула голову и открыла глаза.

– Робби?

– Да.

Он запустил руку ей под комбинацию и пальцами принялся поглаживать ее живот.

– Что ты делаешь?

Задрав комбинацию, Робби принялся целовать грудь.

– Робби, пожалуйста!

– Что пожалуйста?

– Не надо!

Это был приказ, но он чувствовал себя сильным и пропустил его. Так ли чувствует себя насильник? Элейн откинула назад голову и удерживала его плечи на расстоянии вытянутой руки.

– Почему сейчас?

– Потому что я хочу.

– Не понимаю… Мы же в доме твоего отца.

– Какое это имеет значение?

– Послушай, мы ведь ждали.

– Я устал ждать.

– Что? – Теперь в ее голосе прозвучала нотка паники, что еще больше возбудило его. – Чья это была мысль – подождать? У нас же были десятки возможностей… наедине. В твоей квартире, в моей. Этим летом у меня дома. Я хотела. Я не могла думать ни о чем другом, только желала тебя. Но здесь? Сейчас? Твой отец и эта – как ее зовут? – чуть дальше по коридору…

– Сейчас она выкручивает ему мозги.

– Не говори так.

– Как, черт возьми?

– Это же я, Элейн, а не какая-то потаскушка с Бэк-бея. Мне это не нравится.

– А я хочу этого, прямо сейчас. Ясно?

– Разве ты не можешь подождать до тех пор, пока мы не вернемся в Бостон? Мы будем одни. Разве ты не хочешь, чтобы в первый раз все было прекрасно?

С силой отстранив ее руки, Робби коленями вжал плечи девушки в кровать – так делают мальчишки, когда, борясь, требуют у соперника признания поражения: «Сдаюсь!». Элейн крутила головой из стороны в сторону. Робби, впившись в нежное тело, раздвинул ее бедра.

– Нет.

– Она же трахает его! – возражал он.

– Мне все равно. Если ты хочешь этого, возможно, она и тебя ублажит. – Элейн настолько разозлилась, что не могла плакать, и Робби отпустил ее. – В первый раз мне, должно быть, будет больно – на это мне наплевать, – но разве я не могу желать хоть какой-то уединенности? Не могу, Роб? Разве я прошу слишком многого?

– Забудь об этом.

Встав с кровати, Робби натянул пижамные брюки.

– Где угодно. На заднем сиденье машины, если ты хочешь. Давай поедем прямо сейчас. Но, пожалуйста, только не здесь. Когда мы вернемся, я сделаю что угодно. Мне не стыдно, мне наплевать на то, что скажет моя семья, но в первый раз я хочу, чтобы это была любовь, а не просто следствие твоей эрекции.

Робби подумал сразу о нескольких возражениях, но ни одно из них не было столь сильным, как слова Элейн.

– Хочешь, ты сейчас останешься со мной на ночь? – предложила девушка.

– И заниматься чем, болтовней?

Робби услышал ее стон, тихий крик раненого животного, и этот звук разорвал его, заставил передернуться от боли, но в настоящий момент он не мог утешить Элейн.

– Она все разрушила… эта свинья, – уходя, услышал он ее слова.