Текст книги "Комплекс Мадонны"

Автор книги: Норман Богнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– Не-е, только мишень.

Он захохотал и, махнув хозяину толстыми пальцами, заказал пару двойных коктейлей себе и Тедди, за которые расплатился одной из сотен, полученных от Тедди.

– Никогда раньше не имел стодолларовой бумажки.

– Я бы не стал ее всем показывать, – сказал Тедди.

– В этом городе все спокойно. Это среди партий лесорубов тебе могут перерезать горло. Знаешь, если ты не возражаешь, я вот что тебе скажу: на самом деле ты не золотодобытчик.

Тедди задумчиво взял коктейль. Очевидно, что его внешний вид и пачка купюр показались странными, возможно, подозрительными, и он понял, что должен вести себя очень осторожно. Так глупо, что он позволил Мак-Джи увязаться за ним.

– Я в этом деле по финансовой части.

– Ага, – сказал Мак-Джи, поднимая стакан в честь Тедди, – так я и думал, что-то в этом роде. Ну, удачи и процветания.

– Благодарю. – Водка разорвала желудок Тедди, словно кислота, и он закашлялся.

– Забыл название твоей артели.

– Не думаю, что вы слышали о ней.

– Попробуй, – настаивал Мак-Джи.

– Финансовый трест «Вулкан», – бойко ответил Тедди, вспоминая название давно прекратившей свое существование фирмы, делами которой он завладел много лет назад. – Мы оформили заявку, а теперь мне придется решить, стоит ли разрабатывать место или лучше сплавить все какой-нибудь другой фирме. Нам предстоит осуществить большие капиталовложения, и мы должны быть уверены.

– Разумно, – согласился Мак-Джи, сигнализируя хозяину о новой порции.

– Я переключаюсь на виски, – сказал Тедди.

– «Глаз борова» для тебя крепковат?

– Так утверждает мой желудок.

– Хороший совет.

Тедди не нравилось то, что Мак-Джи начал суетиться вокруг него, словно опасный зверь. Бутылка виски «Блэк энд Уайт», которую держал в руке хозяин, обнадежила его. Они выпьют еще по разу, и он попрощается. На мгновение Тедди ощутил себя беспомощным, отрезанным от жизненных источников и уверенной легкости общества президентов компаний банкиров, подвластных его воле. Мак-Джи был частью тех таинственных зловещих миллионов, которые работали на сталеплавильных заводах, угольных шахтах, автомобильных гигантах Детройта; они пили дешевые бормотухи, напиваясь, скандалили и приставали к официанткам, и все их существование не сводилось к чему-то большему, чем коричневый конверт и простой сосновый гроб с полдюжиной скорбящих, тощая забитая жена, откладывающая и экономящая всю жизнь, полную бесконечных беременностей и побоев. Они были основой, из которой сотканы Америка и Канада, обычное первое поколение новой страны, частично иммигрантское меньшинство, бежавшее из Европы. Они вырастали грубыми, настроенными против меньшинств, хотя сами являлись самыми что ни на есть меньшинствами, и твердыми в убежденности – это моя страна, хорошая или плохая. Тедди встречал подобных Мак-Джи раньше и всегда подавлял их, но теперь, потерянный, опутанный прошлым, он, как часть нового перерождения, раскрыл объятия для вторгающихся незнакомцев, пахнувших насилием, которое Тедди ошибочно принял за честный пот. Лишь тонкая пленка национальности отделяла Мак-Джи и ему подобных от рядовых войск СС, гестапо, ку-клукс-клана и общества Джона Берча – отвратительные перекрученные нитки среди шелкового полотна.

– Нравятся вон те две? – указал Мак-Джи на двух девиц, сидящих с лесорубами.

– Не очень.

– В этих местах траханья хватает на всех. Большинство ребят из окрестных партий в поисках красавиц приезжают именно сюда. У нас есть эскимоски, индианки и группа девиц из Квебека, работающих здесь большую часть года.

– Вы не женаты?

– Ясное дело, женат. Просто люблю заниматься этим в любом виде.

– Это же маленький город. Разве люди не…

– Болтают? Все что угодно. Но если ты мужчина, женатый или какой угодно, ты имеешь право на свою долю добычи. С этим ничего не поделаешь. – Он подался вперед, и Тедди почувствовал дурной запах у него изо рта. – Зимой чувствуешь, как твою спину начинают покалывать маленькие рожки, и тогда ты выходишь из дому и получаешь удовольствие. Где угодно! И маленькая кошечка убирает мороз из твоего сердца.

Тедди молчал, уйдя в себя, решив заказать пару коктейлей за свой счет и распрощаться, но Мак-Джи, толстошеий, с тяжелыми крепкими руками и железной хваткой, которой он непрерывно тискал мягкую кисть Тедди, имел другие планы.

– Давай покончим с этим местом и рванем во Дворец.

– Это что такое?

– Дворец – это дворец, Джордж. Наш местный крошечный дворец грез, – хрипло ответил Мак-Джи. – Даже не предполагал, небось, что у нас здесь есть дворец грез, так?

– Нет, не предполагал.

– Сейчас мы все устроим в лучшем виде. Ибо когда твои ребята отправятся на прииски в Йеллоунайф, я буду снабжать их и заботиться о них. Надсмотрщик – я это так называю. Я позабочусь, чтобы они провели в Тимминсе время приятно и с радостью отправились на участок, учитывая то, что там тоже имеется множество мягких штучек. Предоставь все мне. Я позабочусь о них.

Тедди выпил виски и обнаружил, что оно имело такое же отношение к «Блэк энд Уайт», как белка к норке, и собрался уже запротестовать, но Мак-Джи дернул его за рукав, подмигнув и разразившись хохотом.

– Местное питье здесь – «Глаз борова», и, дружище, его пьешь, даже когда не пьешь. Единственный способ уйти от него – держаться одной «кока-колы». Но мне ты не кажешься любителем «коки».

Тедди зевнул. В треснутом зеркале у стойки ему привиделось отражение Барбары и его самого в «Ля каравель», он подумал, что увидел большой стационарный магнитофон и услышал ее беззаботный смех, затем представил себе прикосновение ее теплых, мягких, упругих грудей к своему телу, молочный вкус сосков в своем рту, влагалище, плотно сжавшее его член, язык Барбары в своем ухе, волшебную сладость сдерживания и тонкую психологическую борьбу с собой, когда он отчаянно пытался представить себе скачки, бейсбольный матч, полузащитника, ведущего игру, – короче говоря, все что угодно, способное силой оторвать его от того, что в процессе неистового любовного акта Барбара начинала бормотать: «Ну все, дядя! Я сдаюсь…», и, наконец, экстазное облегчение семяизвержения.

Тедди стоял на улице, Мак-Джи держал его за локоть. Было холодно, и Тедди оказался не готов к этому. Неподготовлен. Жертва скорби, воспоминаний и страсти, настолько острой, что ею можно было резать бумагу. А ночь была ясная, с усыпанным звездами небом, обещающим мороз; смятение Тедди было столь сильным, что ему казалось, он присутствует при своей собственной смерти. Частые шаги настойчиво поскрипывали по свежему снегу, и Тедди привиделся Холл, полный мелких страхов того, что прохожие, поскользнувшиеся перед домом, подадут в суд, и разгребающий снег лопатой и посыпающий тротуар солью крупного помола, одетый в старое пальто, которое ему отдал Тедди, и Робби с коротко, но модно остриженными волосами, в мешковатом вельветовом костюме, подписывающий документы в Дубовом зале Плаца. «Я хочу окуня. Жареного. Забудь об артишоках. Все по-простому. Я этого не заслужил, отец. Я хочу сказать, что мне делать с этими деньгами? Ну. Мне двадцать один. И из этого следует, что я заслуживаю иметь десять миллионов долларов? Ладно, я принимаю объяснения, что это все лишь для того, чтобы обмануть налоговую инспекцию. Но я предпочел бы… Хорошо, я скажу тебе. Я боюсь… потерять мужское достоинство».

Они подошли к зеленому «доджу». Похоже, модель пятидесятых годов, с ржавыми бамперами, на переднем из которых со стороны водителя клык страдал кариесом, словно металл был подвержен тем же болезням, что и плоть.

– Куда мы едем? – наконец сказал Тедди, с силой оттирая мутную пленку, покрывшую с внутренней стороны лобовое стекло. – Куда мы едем?

– Не беспокойся.

– И все-таки я беспокоюсь, – твердо произнес он.

– Мы сдерем немного кожи с одной курочки. Положись на меня, Джордж.

– Я устал, вот и все.

– Что ж, мы направляемся на станцию техобслуживания. Все тело должно жить в режиме внутреннего сгорания. Гибкая, как тюлень, эскимоска…

Голова Тедди ударилась о спинку сиденья, пропитанную жиром, запахом миллиона сигарет, выкуренных в замкнутом пространстве, и пылкой страстью великолепных охотничьих собак, ружей и изголодавшегося лося, в поисках пищи забывшего осторожность. На скользкой неубранной дороге машину бросало из стороны в сторону. Тедди ощущал толчки на рытвинах, но слишком устал, чтобы открывать глаза. Сидящий за рулем Мак-Джи шумно дышал ртом, словно живой тахометр, а Тедди слышал внутренним ухом волчий вой, крик загнанного оленя, крики неугомонных птиц, взлетевших в воздух, и отдаленный нежный звон колокольчика где-то в дикой глуши за спиной. Переднее колесо попало в выбоину, автомобиль занесло по дуге, и он замер на месте. Голова Тедди безвольно мотнулась к окну. Моргая, он открыл глаза и обнаружил, что машина оказалась на стоянке, где уже лепились к застывшему склону холма несколько легковых автомобилей и грузовичков с открытыми деревянными платформами.

– Выше нос, Джордж. Мы прибыли.

– Куда? – спросил Тедди, всматриваясь в пустынную темноту, лишенную растительности, простиравшуюся впереди подобно кладбищу, и смутно гадая, не последняя ли это его поездка, и Мак-Джи сейчас сначала ограбит, а потом убьет его, совершая последний акт, намеченный невидимой рукой судьбы. Было ли это концом или началом? Сознавая, что он не соперник здоровенному накачанному мужику, Тедди тем не менее был готов драться за свою жизнь и схватил тяжелый металлический фонарь, выкатившийся к его ногам из-под сиденья. Следивший за этим Мак-Джи сказал:

– Возьми его. Он нам пригодится.

– Но, черт возьми, куда мы идем? – взмолился Тедди.

– Приятель, ты что, никому не доверяешь? Конечно, у нас нет ночных прелестей большого города, но здесь лучшее, что мы можем предложить. Нам нужно перебраться на другую сторону холма, там не желают иметь дело с полицией, хотя ей и платят, поэтому нам придется идти пешком.

Ледяной холод окончательно разбудил Тедди, снежные лезвия резали глаза, ослепляя его.

– Фонарь понесу я, – потребовал Мак-Джи, – просто держи голову опущенной, тогда сможешь открыть глаза.

Тедди заколебался, затем с неохотой протянул фонарь, и Мак-Джи повел его налево вокруг холма с уверенностью знания местности. Они шли минут пять, и неуверенно идущий Тедди постоянно спотыкался. Впереди показалось небольшое замерзшее озеро; они обошли его, прошли через ворота в бревенчатом частоколе и увидели мужчину в полушубке с опущенным на руку ружьем, шагнувшего в свет. Мак-Джи перевел луч фонаря на свое лицо.

– А, это ты, Мак, – сказал мужчина. – Кто это с тобой?

– Все в порядке. Это мой друг Джордж. Когда его команда прибудет в наши края, у тебя появится много работы. Так что я обхаживаю его.

Вспыхнувший в руке охранника фонарь осветил лицо Тедди.

– Хорошо, проходите.

Они оказались за забором, и Тедди вспомнил военный лагерь. Большое деревянное одноэтажное здание, освещенное тусклым северным сиянием, было окружено множеством убогих домиков. Простая лампочка заливала светом обломанную, потускневшую от непогоды вывеску, на которой Тедди с трудом разобрал слово «Дворец».

– Все это незаконно, – сказал Мак-Джи. – Время от времени на нас обрушиваются религиозные фанатики, и Дворец закрывают на пару недель, доказывая, что здесь чтут закон; но когда мужчины появляются в городе, затевают драки и начинают тискать парочку старых дам, полицейские пожимают плечами и говорят: «Что ж, особой беды не будет, если Дворец снова заработает». И так продолжается много лет. Бои с переменным успехом.

Ходьба возвратила Тедди к жизни, ноющие от истощения кости успокоились, и признательный за то, что его не прирезали в салоне автомобиля, он почувствовал ликование оттого, что его пощадили.

Они вошли в большое продолговатое помещение, где пили, играли в карты и танцевали около сотни мужчин и с десяток женщин. Музыка доносилась из допотопного «Вурлитцера», расположенного в дальнем углу комнаты. Тедди и Мак-Джи остановились у первого стола, за которым шла карточная игра «очко»; стол был усыпан мелкими монетами, спичками, патронами, охотничьими ножами, осколками нищеты и насилия – ставками, сделанными пятью мужчинами, вцепившимися в потрепанные карты, старающимися выманить удачу из ее логова.

– Хочешь здесь немного посидеть? – спросил Мак-Джи.

– Не сейчас.

Банкомет выкрикнул цифру девятнадцать, и четверо игроков в отчаянии швырнули карты. У стойки бара, тянувшейся вдоль всей стены комнаты, стоящие в три ряда мужчины мусолили стаканы и жаловались на низкую зарплату, лагерных начальников-мошенников, урезавших им премии, и безнадежные затруднения, выпадающие на долю рабочего человека. Куда бы ни смотрел Тедди, он видел пистолеты, ружья, длинные охотничьи ножи с костяными ручками – судьи всех неразрешимых споров. Он оставался у стола, чтобы не привлекать к себе внимания. Но кое-кто все-таки посмотрел в его сторону, и через некоторое время Тедди захлестнуло предчувствие надвигающейся катастрофы. Мак-Джи, заняв пустое место за карточным столом, положил перед собой пять долларов, вызвав этим улыбку у банкомета.

– Именно это нам нужно, Мак, – свежая кровь.

– Попал в полосу, Джим?

– Жаркая, как эскимосская лапочка.

Мак-Джи взял сданные карты, положил сверху на них доллар и сказал, что с него достаточно, заставив банкомета потратить некоторое время на то, чтобы решить, блефует ли он. Трое игроков быстро перебрали и вышли из игры; банкомет остановился на семнадцати, Мак-Джи показал восемнадцать. Из пяти следующих кругов он выиграл четыре, и банкомет начал ворчать. Ставки были небольшими, но Мак-Джи каждый раз удваивал их и выиграл пятнадцать долларов.

– Ты приносишь мне удачу, Джордж. Еще два раза, и я получу пару бесплатных девочек.

Тедди отошел от стола и нашел место у стойки. Он видел перед собой жизнь, которая добавляла новое измерение к его тепличному существованию, и Тедди почувствовал, какую же безопасную и спокойную жизнь он вел раньше, и поздравил себя, молча благодаря свою интуицию, которая увела его из большого города в самое нутро иного, непривычного, чарующего общества, такого, о существовании которого он лишь смутно догадывался. Чтобы заново создать свою жизнь, Тедди должен будет расстаться с искусственной и переусложненной изысканностью Нью-Йорка и возродиться – он надеялся на это – в единении с этим новым миром, переступившим через все приобретаемые за деньги ценности, которые до сих пор поддерживали его. У него опять будет власть, но другая – рациональная, полная самоанализа, держащаяся за действительность. Он вновь обретет мужское достоинство и найдет утешение в совершенном, нерушимом образе любви, навечно сохраненной к Барбаре, которая, несмотря на свое отсутствие, оставалась центром его жизни. Тедди даже казалось, что он никогда раньше не был так уверен в своей подлинности.

Через боковой вход в зал вошли четыре женщины, все темнокожие. За ними следовала группа мужчин, смеющихся и хохочущих, они подошли к стойке рядом с Тедди. Женщины несомненно были проститутками, но одна из них казалась нежнее и опрятнее других. Тедди решил, что ей только-только исполнилось двадцать, но скоро она будет выглядеть на сорок. У нее были черные с синим отливом волосы, запавшие похотливые глаза, короткий нос-обрубок и изогнутые, словно усы монгола, брови. На девушке было надето черное пальто, а острый подбородок посыпан тальком, выражение ее лица говорило о трагедии. Она остановилась рядом с Тедди и выпила чистого виски из бутылки без этикетки, остальная группа покинула ее. Девушка не предпринимала попыток заговорить с Тедди или кем-либо еще, и ему понравилось ее спокойное самообладание.

– Могу я угостить вас еще одним виски? – предложил он.

– Как вам угодно, – смиренно ответила она.

Тедди взял у бармена два стакана, оставив четвертак на чай, и увидел, как тот добродушно удивился. Очевидно, здесь это было не принято. Тедди протянул девушке стакан, и его ноздри скривились от терпкого сильного запаха напитка. Девушка слегка подняла стакан вверх, выражая свою благодарность.

– Вы из этого города? – спросил он.

– Нет, из Черчилля. Это на берегу Гудзонова залива.

– Сейчас живете здесь?

– Думаю, поживу немного. – Девушка выпила виски, не поморщившись, и Тедди восхитился ее силой. – А вы куда направляетесь?

– К Большому Невольничьему озеру.

– У вас там дело?

– Да, в Йеллоунайфе.

– А, золото. Мой муж был старателем.

– Чем он занимается сейчас?

– Он у Творца… в двухстах футах под землей.

– Извините.

– Ничего, – без особого сожаления произнесла она.

– И давно это случилось?

– Четыре месяца назад.

– И вы приехали сюда?

– Две недели назад. У меня родился ребенок… Теперь у меня две девочки.

– Они с вами?

– Нет, с моей мамой… у меня нет профессии, поэтому я учусь торговать собой. Пока не очень-то получается. По меньшей мере месяц еще учиться, но все-таки хоть какие-то деньги.

– Где вы остановились?

– Здесь есть пара домиков для женщин, мы живем там вместе.

– Вам не нравится то, чем вы сейчас занимаетесь, да?

– Я мало зарабатываю, когда у меня будет получаться лучше, я смогу зарабатывать больше.

– Вы бы не хотели вернуться домой?

– Конечно, а кто бы не хотел?

Он вздрогнул от ее ответа, подумав, что о его побеге стало известно всем.

– Сколько вы сможете заработать, если вам выдастся удачная ночь? – Экономика всегда увлекала Тедди, и финансовая механика проституции не явилась исключением.

– Тридцать долларов… в среднем, шестьдесят. Пятьдесят пять мы отдаем хозяину дома. Но работа бывает только по пятницам и субботам. Большую часть недели здесь тихо.

Тедди купил ей еще виски, и девушка снова кивнула. Он всунул ей в руку десять долларов, она, уставившись на купюру, глубоко вздохнула, не зная, что сказать.

– Я их не заработала. И прямо сейчас не могу. Ведь я могу только одно сделать для вас.

– Может быть, я не хочу, чтобы вы заработали их так. Мне доставляет удовольствие разговаривать с вами.

– Со мной? – Она недоверчиво покачала головой. – Разве образованный мужчина может получить со мной наслаждение иначе, чем засунув свою штуку?

Тедди ответил ей вопросом на вопрос:

– Если бы у вас были деньги, что бы вы с ними сделали?

– Открыла бы собственный магазин в нашем городе… женский… мне нравится одежда, а в нашем городе не хватает такого магазина.

– Сколько он может стоить?

– Целое состояние. Возможно, даже тысячу долларов! Больше, чем у меня будет когда-либо.

В голове Тедди начал зреть смутный неясный план, связанный с девушкой; он задумался, насколько можно довериться ей? Если она узнает, что должна будет скрывать человека, разыскиваемого полицией, за что ей может грозить тюремный срок, то, вероятно, запаникует. Тедди до сих пор не мог примириться с тем, что он стал беглецом. Привыкший к власти, он по-прежнему принимал решения.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Дебора. Но все зовут меня Деб.

Одетая в костюм, а не в дешевое платье с глубоким вырезом, расшитое бусами, девушка вполне могла бы сойти за пристойную замужнюю женщину. У нее на пальце было надето тонкое обручальное кольцо, так что Тедди не придется просить носить его.

– Ты не поедешь со мной в Йеллоунайф, а потом вернешься поездом домой?

Ее глаза, темно-коричневые, почти черные, сверкнули недоверием. То, что началось как обыкновенная болтовня у стойки, бесцельное и пустое времяпрепровождение, теперь приняло неожиданное направление, которое в виду серьезного и решительного вида мужчины, а также хрустящих десяти долларов, спрятанных в вырезе декольте в глубине бюстгальтера, так, чтобы можно было ощущать их, могло изменить все течение ее жизни.

– Если ты съездишь со мной, ты сможешь потом получить свой магазин.

– Вы говорите серьезно? Если это шутка, то очень жестокая.

– Я дам половину – пятьсот долларов – завтра утром, а остальное – когда мы доберемся туда.

– Но почему вы или кто-то другой станет давать мне такие деньги?

– Одно из правил – ты не будешь задавать вопросы.

Девушка попыталась разглядеть хоть намек на улыбку на его лице, в его глазах, которая сняла бы напряжение, охватившее ее. Дебора не могла быть настолько счастливой; она отказывалась в это поверить. Но лицо Тедди было открыто, он не отводил глаз.

– Грешно обманывать бедную девушку вроде меня… Многие мужчины обещают разные вещи, когда пьяны или хотят заставить тебя провести с ними время.

– Я похож на пьяного?

– Нет, и именно это пугает меня.

– Я пугаю тебя?

– Я не это хотела сказать… О таких вещах мечтаешь ночью, когда не спишь, но они никогда не происходят в жизни. В настоящей жизни, – она покачала головой, – никогда. Особенно с такими людьми, как я. Меня всегда преследовали одни неудачи… Они не краденые, эти деньги, а?

– Нет, они мои.

– Ой, вы говорите так, точно это действительно правда.

– Ты поедешь?

У нее не было возможности ответить, так как появившаяся между ними мужская рука словно клещами стиснула кисть Деборы и развернула девушку. На Тедди уставились налитые кровью глаза Мак-Джи.

– Кажется, это действительно первосортная вещица, – сказал он. – Я как раз выиграл тридцать долларов в «очко». Сколько ты берешь, милочка?

– Десять долларов.

– Что ж, мне хватит на три раза. – Он провел тыльной стороной руки по ложбинке между грудями девушки. – Мягко и приятно. – Он обернулся к Тедди. – Есть за что подержаться, когда тонешь в грязи.

Он загоготал, брызнув слюной.

– Не думаю, что она сможет пойти с вами, – сказал Тедди.

– Почему? Она же продается, разве не так?

– Она со мной, – мимоходом бросил Тедди. Глаза мужчин скрестились в яростном поединке, и Мак-Джи отступил.

– Я оплатил ее ночь, – добавил Тедди.

– Ну да, разумеется, Джордж… я не знал… – Картина большой толпы нанятых Тедди рабочих, заполнившей его магазин, мелькнула перед глазами Мак-Джи. Он отдернул назад руку, и на запястье девушки осталось клеймо от его пальцев. – Возьму себе другую. Когда гаснет свет, они все становятся одинаковыми. – Он взглянул на часы. – Поедем назад где-то через час. Тебя это устраивает?

– Отлично. Встретимся прямо здесь.

Они смотрели на то, как Мак-Джи заговорил с блондинкой лет тридцати, сидевшей за столом в углу. Та кивнула и поднялась с места, и Мак-Джи, неуклюже шатаясь, последовал за ней на улицу. Девушка судорожно вздохнула и одним глотком допила остаток виски.

– Он положил руку на нож… вы не заметили? – спросила она.

– Нет. Я не смотрел на него.

– Почему он отступил?

– Он хочет получать посредством меня прибыль. Это важнее, чем получить тебя. Я живу в седьмом номере «Санта-Мария». Это на втором этаже. Зайди ко мне завтра в шесть утра.

– Я могу поехать с вами сейчас… двенадцать уже есть, и девушкам разрешено уходить.

– Хорошо, – согласился Тедди, решив, что безопаснее взять ее с собой, чем рассчитывать на то, что они встретятся завтра утром. Дорог он не знал, она могла передумать или же все рассказать подругам, которые отговорят ее. Будет лучше, если он снимет для нее номер и спокойно ляжет спать с сознанием того, что она рядом.

– Подождите меня здесь.

– Мы не можем пойти вместе?

– Разумеется, если вы этого хотите.

Они вдвоем, уходящие вместе с чемоданом, вызвали бы пересуды. Кто-нибудь наверняка заметил бы их. Но если он сейчас просто выйдет вместе с ней из бара, все решат, что он лишь очередной клиент.

У девушки было лишь тонкое шерстяное пальто, которое она накинула на плечи. Они вышли через боковую дверь, которая вела прямо к домикам, замеченным Тедди раньше. Он шел вслед за девушкой по тропинке, ведущей за домики. Через окна в залитых светом комнатах были видны полуголые бронзовые тела эскимосок и индианок, завлекающих пьяных, орущих мужчин с молочно-белыми телами. Проходя мимо одного окна, Тедди узнал отрывистый жесткий смешок Мак-Джи и остановился, чтобы заглянуть внутрь, но тут же отвернулся, увидев налитое кровью лицо, напрягшееся в ожидании. Он остался ждать у домика, принадлежащего девушкам. Через приоткрытую дверь до него доносился затхлый запах сна, немытых тел и дешевых духов. Девушка запихивала свои вещи – все свое добро – в большую соломенную сумку. Внутри домика было очень тесно: шесть двухъярусных кроватей и стонущая пьяная женщина наверху одной из них. Ни одна из постелей не была заправлена бельем – только тяжелые грубые шерстяные покрывала и несколько маленьких подушек, из которых гноем вылезала желтая набивка.

– У меня здесь нет машины, – сказал Тедди, вспоминая, что приехал вместе с Мак-Джи.

– Здесь недалеко. Если не возражаете, мы пойдем пешком.

Тедди схватил ее цыганский узел, но девушка крепко держала его; Тедди прикоснулся к ее руке.

– Я справлюсь, – сказала Дебора. – Не надо.

Увидев, что его рука продолжала сжимать ручку сумки, девушка сдалась и произнесла голосом ребенка, сделавшего открытие:

– А вы ведь джентльмен. Возможно, удача действительно повернулась ко мне.

* * *

Она зарегистрировалась в гостинице через пять минут после того, как Тедди поднялся к себе в номер, и постучала в его дверь, чтобы сообщить, что ее комната находится напротив.

– Спи спокойно, – сказал Тедди.

Она осталась стоять в дверях, уставившись на него, не способная поверить в то, что ее отпускают. Девушка не двигалась с места, и Тедди, медленно покраснев, заслонил ей дорогу, гадая, как ему выкрутиться, не обидев девушку.

– Ты чувствуешь себя неважно, и ты устала.

Она приблизила свое лицо к нему, их колени соприкоснулись, и Тедди, сохраняя равновесие, отступил назад в маленькую темную комнату. Девушка закрыла за собой дверь, не отрывая от него глаз, и Тедди почувствовал ее теплый влажный рот, прижавшийся к его щеке. Одной рукой девушка расстегнула молнию платья, затем мотнула головой, и Тедди услышал шелест ее длинных волос. Он отступил назад, раздраженный тем, что потерял инициативу, незнакомый с обстановкой комнаты. На пол упала вешалка, и девушка хихикнула, словно школьница, впервые попавшая на заднее сиденье автомобиля. Тедди собрался было запротестовать, но она положила руку ему на рот, и он подумал, являлась ли эта дорога частью неизвестной и запутанной географии еще не запечатленного пейзажа его жизни.

– Вы не можете платить мне лишь за поездку с вами.

– Почему?

– Это не имеет смысла. Вы – привлекательный мужчина, вы могли бы пригласить с собой дюжину девушек.

– Я путешествую налегке.

– Не очень-то налегке. У вас какие-то неприятности, да?

– Разве мы не заключили договор?

– Да, заключили… но я хочу знать.

– Не могу тебе этого сказать.

– Я говорила о том, что у меня пока не получается. Мне просто не нравятся все эти мужчины со свиными глазками.

Тедди зажег лампу, теперь, с девушкой, комната не казалась такой пустой. Промокшие ботинки сделали небольшую лужицу у батареи, которая, несмотря на свою внешнюю примитивность, прогрела комнату. Плечи у девушки были узкими, и ее манера двигать ими словно еще одной парой рук, немного напомнила Тедди привычку Барбары подаваться вперед, когда она стремилась к выразительности. Но его желание обладать Деборой оказалось мертворожденным, и Тедди, отпрянув назад, почувствовал то, что, должно быть, ощущала Барбара, когда он ее домогался. Дело было даже не во внешности, умении или же всеохватывающем запахе другого человеческого существа – одна глухая скука, подобная ожиданию опаздывающего самолета, хождение взад и вперед по аэропорту, бесцельное существование, ужасающие пустые скобки, не являющиеся ни жизнью, ни смертью, а каким-то состоянием, лишенным всех добродетелей первой и обладающим всеми пороками последней.

– Вы больны? – спросила девушка.

– Нет, здоров… Ты – симпатичная девушка, но я люблю другую, одну девушку, это трудно объяснить. У меня ничего не осталось. Даже по отношению к себе самому. Если так можно выразиться, я брожу и ищу, что мне делать. Это не просто любовь к ней, это какая-то болезнь. Я подхватил ее так, как подхватывают обыкновенный недуг, – не знаю, что я говорю, – например малярию, и когда я думаю об этой девушке, меня бьет озноб, мне становится плохо, я умираю, и тем не менее для меня это единственный способ остаться живым. Болезнь и лечение соединены в одно целое, они живут за счет друг друга.

Девушка разомкнула объятия, и Тедди опустился на кровать и низко склонил голову, точно на него нахлынула тошнота.

– Любовь – не всепокоряюща, она всеотравляюща. Вот в чем все дело…

– Она любит вас?

– Я думал, что любит… некоторое время. – Тедди остановился и поднял к девушке налитые кровью, но сухие глаза, полные какого-то детского непонимания. – Но затем все прекратилось.

– Вы убили ее?

– Убил? Я? Я не убиваю людей. У меня нет этой склонности. Хотя, возможно, было бы лучше, если бы я ее убил. Я старался быть слишком умным, а это – отрицание жизни, отрицание любви, отрицание всего. Стараясь перехитрить всех, прочесть чужие мысли, просчитать вероятности, ты убиваешь себя – надо всегда идти сложным путем. Учиться, терпеливо ждать. Ждать, когда настанет время, и тебе все скажут по доброй воле. А я нетерпеливый. Я заставлял события происходить, а это значит, что я менял людей, если они не подходили под мои рамки. – Тедди сдавленно засмеялся. – Безумно, не правда ли? Приехать сюда, заговорить с незнакомкой… в этой глуши… вывернуть наизнанку душу. Но я должен был вывернуть душу наизнанку, – понимаешь, должен самому себе, чтобы узнать, есть ли что-нибудь в ней. Для начала даже, чтобы узнать, есть ли вообще душа. Настоящая. Или я просто похож на бумажный пакет, который намок и вот-вот порвется. Если это случится и я что-то узнаю, значит, все это заслуженно. Но если я выживу и встану, а именно это и есть главное, выживу с тем, что у меня есть, а не с тем, что я не имею, тогда, возможно, мне и удастся чего-либо добиться, хотя, даже если ничего не произойдет, я все равно не окажусь проигравшим.

Девушка стояла перед ним, словно застывшая. С волосами, застилавшими глаза, напряженная, полураздетая. Покинутая. Она кивнула.

– Наверное, в этом можно не сомневаться.

– В чем?

– В вашей душе. Спокойной ночи.

– У меня нет часов.

– У кого они есть? Но мы ведь все просыпаемся, правда? Еще раз спокойной ночи.

* * *

Звуки раннего утра – раздражающее цоканье копыт гужевой лошади по брусчатке, скрип несмазанных деревянных колес, молочник, звенящий пустыми бутылками, словно горстью медяков, – пробудили Тедди от глубокого, ничем не потревоженного сна. Он поднялся на локоть, еще не понимая, где находится и что это за звуки, и впервые со времени побега из Нью-Йорка расслоение между прошлым и настоящим стало настолько острым, что Тедди показалось, он вот-вот потеряет равновесие. Он подошел к окну и посмотрел на маленькую пустынную площадь. Невдалеке от гостиницы он увидел здание из белого кирпича с надписью: «ГОРОДСКАЯ РАТУША». А рядом – столярную мастерскую и магазинчик строительных материалов. Тедди не мог вспомнить, чтобы когда-либо прежде оказывался наедине с безмятежностью уединенного городка, в котором так четко были разделены благопристойность и преступность. В больших городах вроде Нью-Йорка все было так тесно переплетено, что порок соседствовал с респектабельностью: начальная школа и по соседству изысканный бордель, букмекерская контора на противоположной стороне улицы от больницы, миллионеры на золотом берегу Ист-Сайда и в двух кварталах от них вопиющая грязь трущоб, подростки-наркоманы и обыденность убийств, – и люди мегаполисов теряли свою индивидуальность, это необходимое раздельное существование и обособленность, которые вплетали детство и юношество в ткань жизни.