Текст книги "Комплекс Мадонны"

Автор книги: Норман Богнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА VI

По тому, как спала Элейн, Барбара могла бы многое о ней рассказать. Отыскав свою позу – на спине, – Элейн закрыла глаза и без труда уснула. В таком положении она оставалась до тех пор, пока не проснулась. Девушка не храпела, не бормотала во сне, не ворочалась – образец детского послушания. Не имея куклы, она несколько раз хваталась за руку Барбары, чего следовало ожидать в незнакомом месте, рядом с незнакомым человеком. Барбара проснулась в три утра, заварила себе чашку чая и стала листать номер «Нью Стейтсшен», на который была подписана. Номер был трехнедельной давности. Барбара прочитала в книжном обозрении о книгах, которые никогда не купит, с последним глотком чая приняла «сонерол» и стала наслаждаться тишиной ночи. За весь вечер она услышала лишь один гудок и теперь гадала, не становилось ли по субботам движение по рекам меньше, чем в остальные дни. В воскресенье потоки буксиров и барж понесутся мимо на полной скорости, чтобы успеть к утру понедельника. Барбара всегда хотела иметь дом, выходящий на реку, где она смогла бы врезать огромное окно – двенадцатифутовый эркер, чтобы можно было когда хочешь смотреть на корабли. Если она выйдет замуж за Тедди, у нее будет такое окно, но Барбара знала, что она никогда не сможет стать одной их тех женщин, для которых торговля мехами, алмазами, одеждой и домами значит больше, чем личная свобода, право выбора. Это право, которое для Барбары было правом на саму жизнь, теряешь, когда заключаешь сделку с мужчиной. Оно становится не более и не менее чем договором об аренде между хозяином и жильцом, и тебе платят за доступность. Несмотря на маниакальную чистоту любви Тедди, он, если отбросить предоставленный им джентльменский набор положения, долларов, центов, предложил ей сделку. Чертовски хорошую сделку, в этом можно было не сомневаться, но все равно сделку, и Барбара не могла назвать это по-другому, что, возможно, было следствием какого-то дефекта ее сознания, и тем не менее с этим приходилось считаться. Подобно большинству освобожденных женщин, Барбара стремилась к господству, а не к солидному банковскому счету и двадцатикаратному бриллианту. Она могла иметь и то и другое, стоило только пойти на компромисс, но даже мысль о двойной жизни, соприкасающейся с открытой жизнью Тедди, была ей отвратительна, так как если сейчас она была лишь совестливо аморальной, то, став его женой, она будет играть роль неверной жены, превратится в бессовестную, бесчестную женщину, которой не будет веры, которая станет обузой своему достойному супругу. Единственная вера, которая требовалась Барбаре, была вера в себя. Она платила за свои права, но эта плата была односторонней: деньги перекладывались из одного кармана в другой. Никто не задает вопросов, никто не требует объяснений. Делиться следует тогда, когда есть желание делиться, а не тогда, когда кто-то выдвигает какие-то требования, напоминает об уговорах – никаких контрактов «хлеб насущный и крыша над головой».

Барбара вернулась в спальню. Элейн беззвучно спала – идеальная раба, вся жизнь которой будет посвящена скрепленному договором служению своему владыке, к чему ее заботливо и старательно готовили родители. Брак, дети и внуки, старческий маразм – утонченная интрига «спального» квартала. Вместе с Робби Элейн создаст некий апофеоз домостроя – «его кабинет облицован лакированной сосной, а в ее туалетной комнате множество встроенных шкафов», – которым восхищаются миллионы, стремящиеся к экстазу обыденности. Робби разочаровал Барбару, как и все до него. Он получил подарок и тут же начал скандалить, будучи поражен тем, что Рождество – это не постоянное развлечение с целой когортой продавцов во главе. Барбара отдала ему нечто уникальное, сделанное на заказ, а Робби на самом деле был нужен продукт конвейера, который можно купить чуть дешевле, если дождаться январской распродажи. И там Робби найдет десять миллионов Элейн, не обязательно дешевых, непременно исправных, долговечных, с гарантией производителя.

И все же было в Элейн что-то теплое и приятное, что немного выделяло ее, хотя она и была сошедшим с конвейера товаром, но добротным, стоящим своих денег, – именно тем, что заслуживал Робби. Барбара села за письменный стол, думая, как ей следует обращаться с Элейн. Возможно ли было создать ее заново, превратить в Лауру Сарджент? Если не считать некоторого внешнего сходства – носа и рта, девушки были разными. Волосы у Лауры были светлее, длиннее; она носила непривычные, броские, противоестественные сочетания цветов, которые на ней неизменно хорошо смотрелись. У нее было живое чувство юмора, веселая манера поводить бледно-голубыми глазами, внешность, которая сообщала людям, что перед ними кто-то необычный, оригинальный. Встреча с Элейн была встречей с литографией, повторенной и размноженной. Лаура видела мир так, что люди в нем казались ей рыбами, некоторые из них косяком плыли в школу, другие же прятались под камнями в толще воды, маскируясь среди водорослей и тины; существовали охотники и добыча. Это была сложная система, всех встреченных Лаура классифицировала как обитателей моря. Барбара слабо улыбнулась, вспомнив ее фразу: «Низшие из низших – это устрицы. Они даже не могут избавиться от собственного дерьма. Из него вырастают жемчужины, их покупают люди, но кому нужно устричное дерьмо, если оно к тому же приносит несчастье? И большинство девиц вокруг нас, Барбара, – это устрицы, и мужчины, которые женятся на них, покупают эти жемчужины, и что после всего этого можно о них думать? Единственный способ избежать их, Барб, – я хочу сказать, избежать возможности стать такими же, – это представить, как они будут смотреться на тарелке». Барбара рассмеялась вслух, и Элейн вышла из отрешенного состояния, подвинувшись на дюйм.

Глаза Барбары горели в темноте от недостатка сна; воспоминания счастливо прошедших дней разбойно промчались в голове, но не таковы ли все воспоминания? Они убивают настоящее, уничтожают живое, запирая жизнь в ящик со спертым воздухом, в котором не осталось кислорода. По лицу Барбары покатились слезы; пытаясь унять всхлипывания, она закрыла рот рукой. Элейн села на кровати.

– Барбара, в чем дело?

– Ничего. Спи спокойно.

Встав с кровати, Элейн зашлепала по холодному, голому паркету. Она обвила рукой Барбару, и та, закрыв глаза, спрятала лицо в теплой, голой шее.

– Пожалуйста, расскажи мне все.

– Не могу. Не упрашивай.

– Тебе станет лучше, честное слово. Послушайся меня, хорошо?

Барбара забилась в конвульсиях, и Элейн еще крепче стиснула ее.

– Скажи мне, Барб, и все будет в порядке.

– Я думала о своей подруге, ты напомнила мне ее. Вы так похожи. – Ее захлестнула волна раздирающего плача. – Она была такой необычной, знаешь, такой необычной, особенной и непохожей, и я любила ее…

– Ты больше не видишься с ней?

– Она умерла. Но я вижу ее… вижу. И помню, а ты все-таки не похожа на нее, и я сравнивала вас обеих.

– Полагаю, в сравнении я получилась второй.

– Да, – призналась Барбара, чувствуя себя неловко и удивляясь самообладанию Элейн.

– Все в порядке.

– Я полагала, что я сильнее тебя.

– Это так, но это не значит, что ты сильнее постоянно, все время. – Вытянув обе руки, Элейн заставила Барбару встать. – Может быть, мне приготовить нам чаю?

– Я уже пила. Ты спала, а я не могла…

– Ты расстроилась по поводу того, что ты сделала?

– Нет, я делала все, что могла, все, что она хотела. Просто дело в том, что она умерла, и я, похоже, не могу привыкнуть к этому.

Барбара покинула комнату и через некоторое время вернулась с фотографией Лауры, которая стояла на каминной полке в гостиной.

– Когда я вошла, я заметила ее. Меня встревожили ее глаза. Они такие невинные, словно принадлежат маленькой девочке.

– Это так. Она не была готова к жизни, хотя в некотором смысле была более приспособлена, чем кто-либо, кого я знала. Она видела людей насквозь. Не в смысле экстрасенса, но если Лаура проводила пять минут – всего пять минут – вместе с тобой, она узнавала о тебе все, что стоило знать; она всегда сочувствовала и все понимала.

– Ты была похожа на нее?

Барбара засмеялась, удивив Элейн, сидевшую на краю кровати с фотографией в серебряной рамке, которая, очищенная от пыли и налета, сверкала в ее руках.

– Я стала ею… Она сделала меня по своему подобию… Я была способной ученицей.

– Ты подражала ей?

– Я была ею. Я обесцветила волосы, сделав их белоснежными, скопировала ее стиль одежды, заговорила с южным акцентом. Так что если кто-то встречал нас впервые, он решал, что мы – двойняшки. Мы стали друг для друга сестрами-близнецами, которых ни у меня, ни у Лауры не было.

– Мне стало как-то жутко.

– Все началось как шутка, правда, а затем все стало серьезно. Мы ходили вместо друг друга на занятия, сдавали экзамены, выполняли контрольные, вместе закончили школу. Однажды перед рождественскими каникулами на первом курсе мы смотались на неделю раньше и стали искать работу. Знаешь, перед Рождеством появляется миллион различных работенок, и мы устроились в одиннадцати местах. Мы ходили на них поочередно. В одном универмаге мы работали в четырех разных секциях. Затем мы устроились на почту, потом работали в приемной какого-то госпиталя, так, где еще? Да, в мебельном магазине, валяясь по восемь часов в день на кроватях, выставленных в витринах, показывая, какие чудные матрацы, и притворяясь, что мы спим. Вроде все – о, я забыла самое главное, салон «Крайслера», демонстрируя автомобили для женщин. Управляющий едва не свихнулся. Только я садилась в машину с одной клиенткой, как Лаура уже выезжала с другой. В один день мы выезжали шесть раз, а к остальным продавцам даже не обращались. Мы продали четыре автомобиля. Я никогда в жизни не получала столько удовольствия. Наверное, мы работали по четырнадцать часов в день на разных работах. Я поочередно была Сильвией Худ, Джоанной Минсер, Сью Стайлс, Терезой Зуччи, Глорией Мей Харриган. А имена, которые брала себе Лаура, – Фритиз Авалон, Милдред Бразерс, Джу-Джу Раштон, Ли Симонски и Дж. Ф. Ландри – оно мне нравилось больше всего. Когда нас оформляли в автосалоне, сотрудница отдела кадров спросила, что скрывается за этими инициалами, а Лаура ответила, что Дж. Ф. – это ее имя и она предпочитает, чтобы продавцы звали ее мисс Ландри, но управляющий может обращаться к ней «Дж. Ф.».

С губ Барбары неожиданно сорвался страшный крик – завывание, который перерос в пронзительный вой; напуганная Элейн вскочила. Она никогда не слышала подобных звуков. Девушка прижала голову Барбары к своей теплой ото сна груди, и звуки прекратились.

– Барбара, пожалуйста, не надо, – ласково заговорила она, словно мать, успокаивающая разбуженного кошмарным сном ребенка.

– Я была так счастлива, так счастлива. О Боже, я была так счастлива.

– Ну же, Барб, успокойся.

Она отвела Барбару к кровати, прижала одеялом ее руки; аккуратно уложив одеяло, Элейн расправила сбившуюся простыню и сама нырнула в постель. Барбара протянула к ней руку, и Элейн сжала ее. Прижав ее голову к своему плечу, Элейн принялась массировать лоб Барбары пальцами.

* * *

Барбару разбудил звук воскресной почты, просовываемой под дверь. Было уже девять с лишним. Молодая женщина приняла душ и оделась, не тревожа Элейн. На улице был солнечный, ясный день. Приготовив кофе, Барбара отнесла поднос с чашками на письменный стол. Элейн зашевелилась и вытянула руки, ее лицо тронула улыбка.

– Мне снился такой чудесный сон, – сказала она.

– Я не думала, что буду так шуметь.

– Он уже кончился, этот сон. Он был о Робби… Кофе пахнет хорошо. Не знаю, куда я подевала свою зубную щетку.

– У меня есть лишняя. Она в аптечке.

Элейн лениво направилась в ванную, проходя мимо Барбары, она нежно пожала ей руку.

– Тебе лучше?

– Гораздо лучше, – сказала Барбара. – Мне так неудобно…

– Слушай, сама судьба привела меня сюда. Я бы не хотела, чтобы ты впала в меланхолию, а меня не было бы поблизости. Что угодно могло бы случиться.

– Думаю, мы станем подругами, – негромко застенчиво произнесла Барбара.

– Я не Лаура.

– Нет, ты не Лаура. Возможно, одной Лауры для человека достаточно.

– Кажется, я это не поняла, – сказала Элейн, с хрустом кусая тост.

– Бросим это.

– Нет, ну давай, скажи.

– Лаура знала обо мне все. Она понимала меня, и временами это начинало надоедать. Она проникала в мой мозг. Я была каким-то подопытным существом, которое она изучала и которым стала потом повелевать.

Барбара бегло изучила шесть номеров «Нью-Йорк таймс», Элейн тем временем одевалась в спальне. Барбара услышала щелчок снятой телефонной трубки, но не тронулась с места, хотя у нее и появилось инстинктивное желание подслушать. Так или иначе, скоро она узнает, о чем был разговор, так как Элейн даже сильнее, чем она сама, испытывала необходимость выговориться, найти одобрение. Телефон снова щелкнул.

– Я позвонила ему. Я была должна, – сказала Элейн.

Они гуляли по набережной перед парком Карла Шурца. Мимо медленно протащились три парома, набитые людьми. Быстро текущая серо-стальная вода была неспокойной, с грязно-зелеными неровными волнами.

– Он ждал моего звонка. Не спал всю ночь.

У входа в парк группа малышей играла в мяч. Все это место напоминало лагерь перемещенных родителей. Воскресные папы профессиональными японскими фотоаппаратами снимали своих детей. Барбара легко могла отличить, какие родители разведены, собираются сделать это, живут раздельно, по безумным усилиям, предпринимаемым ими для того, чтобы развлечь своих угрюмых непонимающих детей.

– Он был так поражен тем, что я осталась у тебя. Он полагал, что ты по-прежнему в Ист-Хэмтоне вместе с его отцом. Он спросил, есть ли у тебя какие-нибудь новости от Тедди. Я не стала ему говорить.

Несколько парочек на газоне перед мэрией заканчивали недоделанное с прошлой ночи. Полицейские прилежно штрафовали стоящие перед парком машины. Транзисторные приемники гремели поппури из церковных служб, поп-музыки, сообщений о результатах вчерашних футбольных матчей и интервью с тренерами, которые, словно ученые, обсуждали намеченные планы.

– Он заедет за мной где-то в три тридцать, и мы отправимся назад в Бостон. Я должна с ним помириться. Я очень люблю его… Мне кажется, что с прошлой пятницы прошла целая жизнь. Надеюсь, ты не возражаешь, что он придет к тебе домой. Мы же не можем встретиться на улице…

Завтра мне будет лучше, думала Барбара. Завтра я исповедуюсь, Фрер объяснит мне, почему все так получилось, и мы поговорим о самоконтроле.

– В кино идти еще слишком рано, но мы можем сходить в музей. Я очень неплохо рисую, правда. В Бостоне я продала несколько своих работ. В прошлом году была выставка нашей группы…

Остановившись у перил, Барбара свесилась за парапет. Волны бились о набережную, образуя маленькие серо-черные водовороты.

– Мне будет тебя не хватать, Барбара, но мы будем друг с другом видеться. Может быть, ты как-нибудь приедешь в Бостон на выходные. Каждый уик-энд у нас по три-четыре вечеринки, но если на них будет скукотища, мы можем не ходить. Роб пресытился ими.

К Восемнадцатой улице людей на аллее стало меньше, и девушки уселись на скамейку.

– Кажется, я знаю, почему мы с Робби поссорились. Он не хочет в этом признаться, но ты и Тедди – это смутило его. Он не ожидал ничего подобного, и это его потрясло. Он еще мальчик, хотя и ведет себя, как мужчина. Он считает, что ты его не выносишь. Наверное, мне не следовало спрашивать; это значит – совать свой нос… – Элейн задумалась на несколько минут, а Барбара смотрела на воду, мысленно улыбаясь. Затем, посчитав, что Барбара внимательно и участливо слушает ее, Элейн сказала:

– У тебя с Тедди не произошло ничего серьезного – я бы очень не хотела, наверное, я думаю только о своих интересах, но я бы очень этого не хотела. На тебя, Барб, я могу положиться, а есть люди – и родственники, – которых я знаю всю жизнь, но положиться на них не могу. Ты – настоящая подруга, и чем дольше мы будем знать друг друга, тем будет лучше. Есть люди, с которыми хочется быть вместе до конца жизни, стать частью их, и ты – одна из них. В глубине души Робби чувствует то же. Ему потребуется больше времени, чем мне, чтобы постигнуть это. Но он замечательный человек. Посмотри, как он вырос – без матери и со всеми этими деньгами. Ему ведь не нужно было поступать в юридический колледж, вообще чем-либо заниматься в жизни. Он мог бы превратиться в одного из этих молодых повес, которые только пьют и шляются с девками. Но он не стал таким, потому что у него есть характер. Это также заслуга и Тедди – он так воспитал сына. Они – друзья. Так что, пожалуйста, будь с Тедди терпелива. Он жил совсем один много лет, поэтому, я думаю, он вел себя с тобой довольно глупо. Но, видит Бог, он любит тебя. Если бы я была мужчиной, а ты собиралась бы за меня замуж, возможно, и я временами вела бы себя, как дура. – Элейн остановилась; затем, так как Барбара продолжала смотреть прямо перед собой, она встала и подошла к ней. – Ты не хочешь говорить со мной?

– Мне нравится молчать. Я слышала все.

– Ты выглядишь печальной.

– Нет. Я рада, что мы провели это время вместе.

– Ты произнесла это так, словно больше этого никогда не будет. Я не действовала тебе на нервы?

– Нет. Ты спала, словно кукла, не шевелясь.

– Да? Должно быть, тебе было неудобно.

– Мне нравится, когда ты рядом.

– Я представила себе воскресное утро с Робби. Мои родители утро воскресенья проводили вдвоем, мы находили, что это очень хорошо, даже когда стали достаточно взрослыми для того, чтобы понимать, чем они занимаются. Они завтракали в постели, и мы не видели их до обеда. Но это утро было странным. Я не хотела, чтобы рядом со мной был Робби – вместо тебя. Я даже представила себе – это похоже на безумный бред, я не хочу, чтобы тебе стало неприятно, – представила, что я – мужчина, а ты – моя возлюбленная. Я проснулась в шесть и тоже наблюдала, как ты спишь. Я смотрела на твое тело и хотела, чтобы оно было моим. Чтобы Робби обнаружил в постели меня с твоим телом. Это по-прежнему была бы я, но – ну, с твоим телом, чтобы он наслаждался его видом.

– Ты очень симпатичная.

– Я? Я худа. Послушал бы кто, как мы отвешиваем друг другу комплименты. – Элейн вспыхнула. Она выглядела такой робкой, стеснительной и неопытной, что Барбара крепко стиснула ее.

– Ты выглядишь прекрасно.

– Я до сих пор девственница, – безутешно произнесла Элейн. – Иногда я думаю, что я такой сойду в могилу. Я не боюсь, и прошлой ночью мы с Робби едва не… я просто не понимаю. Позапрошлой ночью он едва не изнасиловал меня, а вчера, когда мы были вдвоем и я решилась, он почему-то передумал. Он прогнал меня. А сегодня утром я обрадовалась этому, так как почувствовала себя в безопасности. Ты была рядом со мной, и мне было совершенно спокойно.

* * *

Барбара не помнила, как они шли в музей, и, обнаружив себя в небольшой нише окруженной Рембрандтами, почему-то развеселилась. Ее ноги стали невесомыми. Барбара проникла в странную, неописуемую область между сном и реальностью, ее оторванность от окружающего, от того, как она сюда попала, была полной. Шла ли она пешком или ехала в такси? Точно ответить она не могла, да это ее и не интересовало. Если тебе неизвестно, на что ты потратил время, возможно, ты его не тратил вообще, так как время – это лишь то, что наполнено впечатлениями. Поискав взглядом Элейн, Барбара не нашла ее. Автопортрет Рембрандта, изучающий собственную душу и в то же время заставляющий зрителя заняться нелицеприятным самоанализом, смутил молодую женщину. Она предприняла такую попытку, но не смогла ничего рассмотреть внутри себя. Внезапно Барбара решила, что ей необходимо уйти. Элейн догнала ее в вестибюле.

– Ты собираешься уйти?

– Я решила, что ты уже ушла.

– Без тебя? Я просто слонялась по музею.

Действительно, подобно ребенку, впервые попавшему в зоопарк, Элейн металась от клетки к клетке, стараясь посмотреть всех животных.

– Это просто сказка. Не знаешь, за что раньше схватиться, – сказала Элейн. – Какая ты счастливая, что живешь рядом с музеем «Метрополитен».

– Раньше я ходила сюда часто.

– Теперь больше не ходишь?

– Я увидела то, что мне не следовало видеть. – Барбара взглянула на часы.

– Что напоминает мне… нам следует поспешить, иначе Робби будет нас ждать.

Они вышли на улицу. Воздух прогрелся, солнечный день напомнил Испанию, подумала Барбара, вспомнив множество подобных, проведенных в Барселоне.

– Я тебя не подвожу, а, Барб?

– Нет.

– Ты сегодня вечером увидишься с Тедди?

– Не знаю.

– Не хочу лезть с советами, но, наверное, тебе следует позвонить ему. Он наверняка переживает по поводу твоего отъезда.

Робби ждал их у дома. Облокотившись на свой миниатюрный красный автомобиль, он изучал дорожный атлас. Элейн заметила его, как только они вышли из-за угла, и, бросившись к нему, обогнав Барбару, повисла у него на шее. Похоже, он оказался застигнут врасплох и позволил, чтобы его пообнимали и почмокали в щеки. Поверх плеча Элейн он смотрел, как к нему приближалась Барбара, и когда ее заслонила голова Элейн, он отодвинул девушку в сторону.

– Ты стесняешься, Роб? Извини, просто я так рада, так рада, что ты на меня не злишься. Ведь ты не сердишься, правда?

– Разве на тебя следовало бы злиться?

– Не знаю, кто прав, кто виноват, но давай забудем об этом.

– Здравствуйте, Барбара, – сказал Робби.

Она кивнула ему с той отчужденностью, которую обычно бережешь для соседей, столкновений с которыми тщательно избегаешь.

– Если у вас есть время, я приготовлю кофе.

– Я не знаю. Ты как, Роб?

– Конечно, полчаса больше или меньше – это роли не играет. Благодарю вас, Барбара. Если это не трудно.

Открыв входную дверь, Барбара впустила их внутрь. На ступенях на середине пролета сидел мужчина, читающий газету.

– Что ж, терпение вознаграждается – моя мама всегда мне это говорила, – заявил мужчина, сворачивая газету и тяжелыми шагами спускаясь вниз, сжимая в руке букет фиалок.

– Здравствуйте, Алекс, – сказала Барбара. – Давно ждете?

– Десять минут. – Мужчина повернулся к Робби и сказал, протягивая руку: – Привет, меня зовут Алекс Хаммонд.

– Роберт Франклин, – подозрительно произнес Робби, – а это Элейн Уэстин.

– Я пришел не вовремя, Барбара?

– Да нет, мы как раз вернулись, – сказала Элейн.

Четверка смущенно замерла у дверей гостиной, глядя на увядающие цветы Тедди.

– Ваш поклонник все еще не сдается? – спросил Алекс.

– Ее поклонник является моим отцом, – резко ответил Робби.

– Робби, принеси из спальни вещи Элейн, – властным тоном произнесла Барбара. – Они на кровати.

Робби почувствовал себя так, словно его ребра треснули, затем, неуверенно тряхнув головой, последовал туда, куда указывала рука Барбары, а именно – в спальню.

– Алекс, приготовьте нам чего-нибудь выпить, хорошо? Я сейчас вернусь, – сказала Барбара, трогаясь вслед за Робби.

Тот как раз поднял сумку, лежащую у кровати.

– Именно здесь все это происходит, Барбара? – спросил он, нажимая рукой на кровать.

– Понизь голос.

– Тебе на меня совершенно наплевать?

– А какое это имеет значение?

– Я не могу просто так вычеркнуть прошлую ночь, словно ничего не произошло. Кем… кем тебе приходится этот мужчина?

– Я с ним встречалась однажды. Слушай, забирай ее вещи и уходи. Я ответила на твои вопросы.

– И еще один.

– Не надо.

– Нет, я спрошу. Он спал с тобой?

– Если я скажу тебе правду, ты уйдешь?

– У меня есть выбор?

– Нет, на самом деле – нет. – Она ласково посмотрела на него. – Нет, не спал.

– А будет?

– Не знаю. А что, это важно? – На ее лице появилось усталое, отрешенное выражение.

– Чертовски важно.

– Ладно, а теперь сматывайся.

– Барбара, надеюсь, ты умрешь за свои деяния.

– Я умерла много лет назад.

Его рука метнулась к ней под юбку. Барбара прижала свои губы к его. Высохшая страница старинной книги. Робби стиснул молодой женщине подбородок и заставил ее раскрыть губы.

– Ну а теперь будь примерным мальчиком, уходи.

– Мои пальцы пахнут тобой.

– Тогда спеши к ближайшей заправке, отмоешь их в сортире.

– О чем ты думала ночью, когда я пожирал тебя?

– Что то же самое до этого делали знатоки.

– Разве тебе было со мной плохо?

– Я – нормальная женщина. Мне понравилось.

В уголке ее глаз навернулись слезы, и Барбара вытерла их костяшками пальцев.

– Я не могу слушать всю эту похабщину, изображая из себя крутую девку. Я преподнесла тебе подарок – подарок, Робби.

Взяв сумку, Робби вышел из комнаты.

– Я не хотела мешать вам, – сказала Элейн. – Полагаю, вы говорили о Тедди?

Алекс звенел льдом в пустом стакане. Он сидел на стуле с высокой спинкой, словно судья на теннисном корте. Увидев Барбару, он поднялся.

– Кажется, меня занесло в семейные дела, – сказал Алекс.

Элейн, целуя, стиснула Барбару, а Робби ждал своего череда, стоя спиной к Алексу. Наконец он по-братски поцеловал Барбару в щеку.

– Похоже, в вашей жизни, Барбара, все происходящее приобретает форму значительного события.

– Мой отец и Барбара помолвлены, мистер, – сказал Робби.

– С облегчением слышу это. Я думал, что потеряю рассудок, когда узнал, что Барбара бродит неприкаянная. Счастлив ухажер, несчастливы все прочие.

– До свидания, – сказала Барбара, провожая Робби и Элейн к двери.

– Не пропадай, Барб. Обещай мне.

– Обещаю.

После того как они ушли, Барбара осталась у двери, словно ища в памяти волшебное слово, которое закроет дверь.

– Лед здесь замечательный.

– Загляните в бар.

Алекс встал, открыл бар и налил себе стакан виски.

– Я звонил вам все выходные. Я вовсе не собирался забредать в то, что не является моим делом.

– Я рада, что вы пришли, – сказала Барбара, выпивая большую часть содержимого его стакана.

– Вы выглядите так, будто провели те еще выходные.

Барбара молча села на пол у ног Алекса, и тот понял, что ему нужно продолжать болтать о чем угодно, удерживая ее от того, чтобы попросить уйти, как только он докончит свой коктейль.

– Это правда, что вы выходите замуж?

– Я передумала.

– Немногое мне известно о вас, и еще меньше я понимаю.

– Возможно, так лучше. – Барбара взяла из его рук стакан и, встряхнув кубики льда, бросила один себе в рот и принялась его сосать.

– Я отобрала ваш коктейль.

Она приготовила еще один.

– Сегодня я не хочу оставаться одна.

– Я тоже. Но я пришел не просто в поисках общества.

– У вас бывало такое чувство, не имеющее под собой никакой основы, что вас ожидает впереди масса неприятностей?

– Оно бывает у меня всякий раз, когда я отправляюсь в суд. Необъяснимые страхи, которые обычно оказываются неожиданными свидетелями или тем, что некто, чей рассказ я слышал шестьдесят три раза, стал перед присяжными менять свои показания. Я боюсь того, к чему не могу заранее подготовиться, поэтому большую часть времени я опасаюсь катастрофы – чьей-либо жизни или свободы. – Он усмехнулся про себя. – Кажется, у меня это звучит словно мелодрама.

– Вы хороший специалист в своем деле?

– Ну да, хороший. Довольно хороший.

– Вы выиграли этот процесс?

– По правде говоря, нет. Но я добился того, что обвинение смягчили до неумышленного убийства. Барбара, чем вы хотите сегодня заняться?

– Ничего не могу придумать.

– За кого сражался этот мальчик, за себя или своего отца?

– За обоих.

– Вы в этом замешаны?

– Как я могла остаться незамешанной?

– Возможно, мне не стоит больше задавать вопросы? Просто у меня профессиональное стремление устанавливать истину.

– Да, не надо устанавливать истину и не надо говорить об юриспруденции.

Они решили съездить в Рэй, где располагалось здание, которое Алекс намеревался осмотреть, и где в сельском клубе у него были какие-то знакомые, которым он обещал заехать и выпить стаканчик-другой. Всю дорогу они слушали по радио музыку. Барбара не разговаривала, а Алекс не принуждал ее к этому. Они свернули на Гринтри-авеню.

– Не так давно я заезжал в «Эль-Морокко» со своим клиентом. Я уже целый год не бывал там, но он был со Скалистых гор и решил, что это лучшее место для разговора, а поскольку я был его гостем, то решил не возражать. И получилось так, что там очутилась моя бывшая жена. Это так интересно – наблюдать за людьми, когда они тебя не видят. До этого я с ней не сталкивался, и у меня в груди как-то защемило, а потом это чувство переросло в боль. Моя жена сидела в кабинке, а я – у самой стены, так что ей потребовалось бы подойти вплотную, чтобы заметить меня. Я наблюдал, как она танцует. Виляя задницей, прижимаясь к этому типу, и я мог видеть удивленное выражение в его глазах, словно он зашел в универмаг, протянул в кассу пять долларов, а продавщица дала ему сдачу как с двадцати. Момент противоборства. В его руке шестнадцать долларов и покупка, и он не знает, что делать. Он пригласил сюда мою жену, мало что рассчитывая получить взамен, и обнаружил, что она – потаскушка. Сперва он не знал, как к этому отнестись, но когда жена дала ясно понять, что к концу вечера не будет никаких проблем и ночных сценок «где там твоя молния», он осмелел. Я не мог не смотреть. После второй бутылки шампанского жена заказала третью, и мне было видно, что она лишь едва касается еды – так поступает человек, выпивший лишнего. Мужчина запустил руку ей между ног, она стала целовать его в ухо, и оба продолжали пить. Я испытал не столько отвращение, сколько ужас от того, что был женат на этой шлюхе, делился с нею – постельные отношения значили меньше всего, – но я доверился ей, усердно трудился, чтобы стать хорошим адвокатом, она была одной из причин, по которой я обладаю всем тем заработанным потом и кровью, что имею. Моя жена, спотыкаясь, пошла прочь, бормоча что-то официанту, а мой клиент со Скалистых гор обернулся ко мне и сказал, улыбаясь: «Алекс, вот оно, обаяние… именно в нем все дело, дружище». А когда мы вышли на улицу, он сказал мне: «Дружище, этот вечер – из непревзойденных, из незабываемых».

Дом стоял на углу, с маленькими окнами, закрытыми тюлевыми занавесками, и приличных размеров загоном перед входом. На газоне их ожидал мужчина.

– Почему вы мне рассказали о ней? – спросила Барбара.

– Потому что я чувствовал себя мерзко, а рассказав все вам, стал чувствовать себя не так паршиво.

– Надеюсь, вы не рассчитывали на обмен откровениями?

– Нет, Барбара, не рассчитывал. Вы расскажете мне то, что захотите, тогда, когда будете к этому готовы.

– Почему вы развелись со своей женой? Из-за фотографа?

– Отчасти. Она была гулящей, а я – постоянен, а это сочетание никогда ничего не приносит, кроме горя. Я знавал пары, которые пробовали жить так – иногда это тянется многие годы, – но затем однажды муж застает свою жену в спальне, или на вечеринке, или Бог знает где еще, на коленях у кого-то, более чем хорошо ему знакомого, а из друзей, как правило, получаются самые лучшие любовники. Их подвергают тому же обольщению, что и мужей, и обычно в то же самое время, поэтому они – хорошее капиталовложение, а поскольку они друзья, то принадлежат тому же социальному слою. Кроме того, они – самые безопасные.