Текст книги "Комплекс Мадонны"

Автор книги: Норман Богнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

– Вы работаете в ООН, да? – спросила Сьюзен.

– Верно. Я перевожу документы, иногда замещаю переводчиков.

– И сколькими языками вы владеете?

– Кроме английского с документами работаю еще на одном. А разговариваю на трех из пяти основных.

– Какими языками вы владеете? – допрашивала Сьюзен, словно сотрудник отдела кадров.

– Свободно – совершенно свободно – испанским, французским и русским, – произнес Тедди голосом папаши, гордящимся тем, что его ребенок закончил колледж.

– И немецким, если я не ошибаюсь, – сказал Фрер.

Сьюзен, удовлетворенная, кивнула – истинная энтузиастка. Еще немного, и она аккуратно всадит нож Барбаре между лопаток. Надо будет сказать Фреру: «Кто вел себя грубо? Ваша жена просто невзлюбила меня. Положа руку на сердце, дело в ней, а не во мне, и я объясню почему. Она – маленькая мышка, женщина, которой не удавалось привлечь никаких мужчин, кроме вас, и тут она встречает женщину, которую хочет тиснуть всякий нормальный мужчина, мысли о которой заполняют его голову. Красивые упругие формы, ставшая явью большинства мужчин мечта «дай схватиться за твою ляжку», – естественно, Сьюзен готова отдать часть своей жизни, чтобы побыть на моем месте, просто чтобы узнать, какова эта власть. Для пресыщенных бизнесменов я – олицетворение пятисотдолларовой проститутки или новой звезды экрана. Мой парикмахер стрижет меня бесплатно, потому что он без ума от меня. А с вашей жены он возьмет сто долларов. И как вы думаете, что она чувствует, глядя на меня? Так кто ведет себя грубо?»

Напряжение Барбары росло по мере того, как она слушала безобидную светскую болтовню Фрера и Тедди. Случайное слово – один намек, – и тайна Барбары окажется раскрытой. Молодая женщина старалась следить за Сьюзен так, чтобы та этого не почувствовала. На лице Сьюзен были высечены десять лет, проведенных в регистратуре. Барбара ясно представила ее в приемной, с зачесанными назад волосами, в твидовой юбке и кашемировом пиджаке, с сочувствующей улыбкой, носящей и перебирающей истории болезней так, словно она присутствовала на непрерывно захватывающей партии в бридж. Где Фрер встретился с ней? За чашкой какао в Центральной больнице штата в Рокленде, у изолятора, где молодой психиатр проходил практику и только что пережил потрясение от своего первого случая неврастенической эпилепсии, который, несмотря на свою психосоматичность, был настоящим; да, потягивая какао, он встретился с опытной медсестрой психиатрического отделения – старой девой по призванию, знающей толк в джиу-джитсу, кулинарии и остальных светских удовольствиях. Они занялись любовью у дверей палаты № 3, от чего у них обоих по спине пробежали мурашки, несмотря на профессиональную подготовку. Оба нуждались в человеческом общении. Можно спокойно, с подобающим артистическим восхищением, разглядывать работы Иеронима Босха в картинной галерее, но когда «Сад мирских удовольствий» оживает, обретает форму, появляются пламя, колесницы, запах горящей серы, искаженные и изможденные лица, растерзанные тела, сатанинский разврат, – требуется кое-что покрепче какао, чтобы пронестись сквозь этот клокочущий ад.

– У меня был трудный день, – извиняясь сказала Барбара.

– Должно быть, такие у вас бывают часто, – ответила Сьюзен.

Какая-то двусмысленность? Нет, она улыбалась. Интересно, она изучала досье больных Фрера? Возможно, время от времени, в промежутках между чтением акростихов; если бы Сьюзен лишь одним глазком взглянула на историю болезни Барбары, сейчас она чувствовала бы себя уверенней.

– Как вы познакомились с Тедди?

– Это было ужасно романтично.

– Неужели?

– Угу. Он проверял некоторые наши дела, и я стала его клиенткой. Разве что-нибудь может сблизить людей сильнее, чем бумажник?

– Работа мужчины…

– Правильно. Однако деньги – это работа Тедди. Если у вас когда-нибудь появится возможность побывать в его конторе и посмотреть, как Тедди следит за ползущей из телетайпа лентой, вы увидите чистейший образчик романтической любви.

– Вы в этом уверены?

– Нет, я ни в чем не уверена. В этом моя проблема.

– Что ж… – Наступила длительная пауза, в течение которой Сьюзен отхлебнула «Крюга» и затянулась сигаретой. – Думаю, он очень любит вас.

– Он еще не начал публично исповедоваться, да?

– Он это делает регулярно?

– Нет, не регулярно. Но если он начнет, клянусь, я из него живого вырву ребра.

С бутылкой шампанского в руке к ним подошел Тедди, предлагая выпить еще раз перед тем, как отправиться в ресторан «Цитадель». Он положил руку на плечо Барбаре, а Холл тем временем повел супругов Фрер на краткий осмотр дома, где особое восхищение вызывали импрессионисты и надежно вложенный в них солидный капитал.

– Ты счастлива? – спросил Тедди.

– Дальше некуда, – ответила Барбара, корча гримасу.

– Ты не счастлива? – Похоже, это озадачило его. – Я думал, ты хотела отужинать с Полом.

– Хотела. Но… – Встав, она лениво потянулась и прошла к камину, избегая Тедди. – Мне как-то не по себе, я волнуюсь. Видишь ли, когда ты устанавливаешь с человеком отношения определенного уровня, изменить их потом очень трудно.

– Этот ужин предложила ты, ведь так? – произнес он таким тоном, словно обнаружил ошибку в своем ежедневнике.

– Да, предложила. Но я частенько предлагаю всяческие глупости. Пол выводит меня из равновесия… Ну, сейчас у нас светские отношения. Но он знает меня, – с испуганным ударением произнесла она. – Я не люблю встречаться с людьми, которые знают обо мне… все. Это пугает меня.

– Я сейчас избавлюсь от них, – предложил Тедди.

– Тебе это не удастся.

– Попробую. Скажи, что мне сделать.

– Его жена смотрит на меня… Это трудно объяснить. Словно заглядывает под юбку, а у меня грязные трусики или что-то еще.

– Ты воображаешь это. Уверен, ты ей понравилась.

– Как и всем, да? – Она попробовала рассердить его.

– Ну разумеется.

– Тяжкий это крест – всемирная симпатия.

– Ты говоришь ерунду. С тобой все в порядке?

– Слегка перенервничала, это все. Впадать в истерику не с чего.

– Он тебе помогает, не так ли?

– Полагаю, да. Иногда мне становится так хорошо, что я готова плакать, плакать по-настоящему. Теперь я «пересела на другой автобус».

Тедди обвил ее рукой, но молодая женщина внезапно отпрянула назад.

– Прости. Мне просто всегда хочется обнять тебя, когда ты такая, но тебе это не нравится. Мне хочется сказать: «Крошка, все в порядке. Я позабочусь о тебе. Я буду твоим другом – и только, если ты желаешь именно этого». Вот что я имею в виду, когда обнимаю тебя. Ничего такого. Все честно…

Барбара поцеловала его в щеку, и он не сделал попытки обнять ее.

– Пол говорил что-нибудь про меня?

– Нет, конечно же, нет. Мы разговаривали о рынке, и я объяснял ему котировки различных товаров.

– Ты не пытался поднажать на него, а? Потому что, если бы мне только показалось, что это так, я тотчас же ушла бы отсюда.

– Ты ни во что не ставишь мои мозги? Я хочу знать все, связанное с тобой. Прошлое и настоящее – потому что я хочу помочь тебе; но у меня и в мыслях нет сделать что-то, что может задеть тебя, причинить боль. Барбара, просто помни, что, как только ты захочешь меня, я буду рядом. Точно пара старых ботинок, которые ты надеваешь, чтобы выйти на улицу в плохую погоду. Я никогда не стану большим – если этого ты не захочешь.

Чокнувшись, Барбара взяла его за руку.

– Знаешь, со всеми этими иностранными языками, покорными мне, с моим образованием есть всего лишь одно слово, которое описывает меня целиком и полностью.

Тедди ждал откровения.

– Я – сучка, а тебе нужно найти девушку, которая действительно оценит тебя.

Подобно обедающему, проглотившему волос в супе, Тедди поперхнулся и пожелтел замечательной желтизной божественного Микадо, цветом убийств коронаций.

– Это то слово, то слово, – повторил он, – которое ты никогда не должна употреблять в отношении себя.

После этого Тедди покинул комнату, догоняя заблудившихся гостей, которые успели скрестить шпаги по поводу того, как правильно произносить фамилию Ван Гог, – этот вопрос волнует ценителей искусства гораздо больше, чем картины художника.

Как птичка, освобожденная из клетки, распуская дрожащие крылья, пускается в полет, так повела себя Барбара, попавшая в «Цитадель». Уверенность вернулась к ней, и молодая женщина получила большое удовольствие, слушая, как Марк, владелец заведения, объяснял, как тщательно он выбирает вина, покупает продукты и следит за приготовлением блюд, что оправдывает тридцатидолларовую prix fixe[3]3
  Фиксированную цену (фр.).


[Закрыть].

Когда Марк удалился, чтобы начать надоедать посетителям за соседним столом, Барбара заметила:

– Он командует своим заведением, как прусской фехтовальной школой.

– Он может себе это позволить, – сказал Тедди. – Своих клиентов он тоже выбирает. Если вы позвоните, чтобы заказать стол и окажется, что Марк вас не знает, он обязательно поинтересуется, кто рекомендует вас и чем вы занимаетесь.

– А если вы ему не понравитесь?

– О, он очень откровенен. Он просто повесит трубку.

Тут подали шоколадное суфле…

* * *

У.Т. Грант, ночной портье-негр, ветеран двадцатилетней службы, поднялся на лифте к квартире 9Е, находившейся рядом с кабинетом доктора Пола Фрера. Грант снова приступил к работе после того, как некоторое время назад у него был сердечный приступ. В награду за многолетнюю службу ему предоставили самую легкую работу во всем здании – смену с пяти до одиннадцати, что позволяло ветерану следить за скачками, болтать с привратником и частенько вытягиваться на кушетке в закутке, который служил убежищем для прислуги. В руках Гранта были два золотых подсвечника, которые доставил рассыльный из антикварного магазина, где их приобрела миссис Коллинз, жилица квартиры 9Е. Миссис Коллинз с мужем в этот вечер не было дома, и Грант, считавший Священным Писанием правила и положения, витиеватыми буквами выведенные на табличке в привратницкой, утверждающие: «Администрация не несет ответственности за вещи, оставленные у портье», решил, как и сотни раз до этого, отнести пакет в квартиру. Позвякивая связкой ключей, словно горстью монет, Грант прошел по мягкому ковру коридора, все еще пахнувшего шампунем после недавней уборки. Открыв дверь, он оставил подсвечники на телефонном столике в темной прихожей и вдруг замер на месте, отчетливо услышав донесшийся из соседней квартиры шум падающей мебели. Грант видел, как доктор и миссис Фрер покинули здание в пять тридцать. Доктор Фрер, уходя, даже поинтересовался, как он себя чувствует, на что Грант ответил со свойственной ему краткостью: «Живу помаленьку». Остановившись в дверях темной прихожей, Грант сделал гераклово усилие, стараясь вспомнить, видел ли он возвращение доктора Фрера. Портье весь вечер не покидал своего места, значит, врач был обязан пройти мимо него. Грант взял себе за правило приветствовать входивших и выходивших жильцов в надежде заставить их вспомнить о неотданных чаевых и вообще привлечь к себе внимание, показывая, что он готов оказать какую-либо услугу. Прислонившись к двери, негр-портье постоял некоторое время, затем решительно потряс головой и прислушался. Прижав ухо к стене, он услышал звуки, напомнившие ему визжащие и ревущие симфонии, которые устраивали крысы в родном Гарлеме. Во время недавних беспорядков в Гарлеме один из жильцов издевался над ним: «У. Т., кто может позволить себе крыс на тысячу долларов в месяц?» Грант усмехался помимо своей воли. Шагая с решительностью лунатика, Грант прошел по коридору и, остановившись у соседней двери, прислушался. Позвякивая ключами, он задумался. Если позвонить в полицию, а в квартире никого не окажется, то он будет выглядеть дураком; а может быть, чета Фрер ухитрилась проскользнуть мимо наблюдательного поста, и теперь Грант мог невольно стать свидетелем семейной сцены, и его обвинят или, еще хуже, уволят. Единственной альтернативой мог быть звонок в квартиру по домофону, но это требовало долгого путешествия к главному лифту. Грант разрешил проблему, возвращаясь к своему обычному образу поведения – никогда не соваться в чужие дела. Заперев на оба замка квартиру 9Е, он пробормотал что-то под нос и двинулся прочь, и тут послышался новый звук, громче прежнего – похожий на разбившуюся лампу, и Грант пришел к выводу, что ему, по крайней мере, следует позвонить в дверь.

Нажав на кнопку звонка, он стал ждать.

Услышав звук звонка, два вспотевших девятнадцатилетних юнца застыли на месте. Они были в кабинете доктора Фрера; их работа была полностью завершена, и Грант прервал их, когда они праздновали первобытный rite de passage[4]4
  Ритуальный обряд (фр.).


[Закрыть], который заключался в отрывании книжных обложек, справлении нужды в ящики письменного стола и царапании полированных поверхностей консервным ножом с ручкой в виде гидры; заключительным оргазмом разрушения должен был стать костер. Диван Фрера, ручной работы итальянского мастера, был разодран на части, в его вспоротые внутренности брошены спички, а Рафаэль и Марио танцевали безумную мамбу под звуки доносящейся из небольшого транзисторного приемника музыки. Раскрыв ножи, юнцы направились в комнату для посетителей. Остановившись у двери, они прислушались к тяжелому дыханию Гранта. Хитро подмигнув приятелю, Рафаэль поднес нож к своему животу, показывая, куда он поразит пришельца. Марио широко улыбнулся, и его золотые резцы блеснули в косом свете лампы, горящей в кабинете.

Дверь медленно отворилась, и в щель неуверенно, словно выползая из панциря черепахи, появилась голова Гранта. Глаза негра выпучились, увидев разбитые люстры, перевернутые столы и раскиданные по всему кабинету бумаги. Грант вошел внутрь, и Рафаэль и Марио встретили его лицом к лицу. Юнцы услышали, как у негра от изумления перехватило дыхание, и тут же двинулись к нему, обнажив ножи и извиваясь змеями. Они ударили его одновременно, точно эта согласованность имела важное значение, и удар явился заключительным движением сложного танцевального номера. Колени Гранта подогнулись, и он медленно развернулся, точно падающий пьяница в дешевом балагане. По мере того как негр опускался, перед его глазами сильнее и сильнее бегали разноцветные точки, наконец появилось лицо давно умершей жены, не то, каким оно было после смерти, а то, юное и девичье, каким он впервые увидел его; лицо смотрело из зияющей пещеры, но тела не было, а в глазах светились оранжевые и золотистые огоньки. Грант попробовал улыбнуться, но рот отказался повиноваться. Затем у основания пещеры он увидел две пары сверкающих черных ботинок с острыми носами, которые напугали его и заставили отшатнуться. Его голова ударилась о край длинного невысокого журнального столика, и Грант погрузился в темноту.

Минуту юнцы стояли молча, затем Марио закрыл дверь.

– Que pasa?[5]5
  Ну что там? (исп.).


[Закрыть] – спросил Рафаэль.

– No se[6]6
  Не знаю (исп.).


[Закрыть].

Марио безучастно пожал плечами и понюхал пластинку «Бензедрина». Это прояснило его голову.

Опустившись на колено, он прислушался в поисках признаков жизни.

– Es vivo?[7]7
  Он жив? (исп.).


[Закрыть] – спросил Рафаэль.

– No se.

– Quizas esta muerto?[8]8
  Он что, мертв? (исп.).


[Закрыть]

– No es importante[9]9
  Это неважно (исп.).


[Закрыть], – ответил Марио.

Сунув руку в карман Гранта, он нашел там кое-какую мелочь, но ни одной банкноты.

– Восемьдесят три цента, – с отвращением произнес он.

– Tengo mal a la cabeza[10]10
  Дурья твоя башка (исп.).


[Закрыть], – сказал Рафаэль, вертя головой, словно стараясь загасить полыхавший внутри нее огонь. В свою очередь достав пачку «Бензедрина», он впился зубами в мягкую резинку.

Марио поднял десантный вещмешок и сказал:

– Nosostros marchamos ahora[11]11
  Идем отсюда (исп.).


[Закрыть].

На улице им обоим стало лучше. По дороге из центра Марио остановился на авеню Колумба у бакалейной лавки и купил там восемь пачек жевательной резинки «Джюйси Фрут». Четыре он протянул Рафаэлю.

– Гостинец от ниггера, – сказал он. На остальные три цента они купили семечек и разделили пополам. Оба любили лузгать их во время танцев, сплевывая шелуху на пол. Сев на автобус, они доехали до Сто двенадцатой улицы. Времени было около десяти, до встречи с Лопесом оставалось еще несколько минут, и они поиграли на деньги с другими парнями у входа в бар «Старый Сан-Хуан». Опоздавший на час Лопес показался им процветающим предпринимателем, будущим petit bourgeois[12]12
  Мелким буржуа (фр.).


[Закрыть]. На нем был надет черный мохеровый пиджак, а белый шелковый галстук приколот к белой расшитой рубашке заколкой в форме меча. Молодой пуэрториканец с вызовом стряхнул пепел с сигары на краденый белый «кадиллак», стоящий перед «Сан-Хуаном».

– Вы нашли то, что я хотел? – мимоходом спросил он.

– Aqui esta[13]13
  Вот оно (исп.).


[Закрыть], – сказал Марио, демонстрируя голубой вещмешок.

– Завязывай с испанским, – властно приказал Лопес. – Именно поэтому нас называют спеками[14]14
  Ругательное прозвище испаноговорящих американцев.


[Закрыть]. Оттачивай свой английский, приятель, – порекомендовал он – сам уже укоренившийся житель.

– Деньги принес? – спросил Марио.

– Да, прямо с собой. Ты что, кретин или кто? Гулять по испанскому Гарлему с тремя сотнями в кармане, чтобы меня прихлопнул по башке какой-нибудь ублюдок! – Он остановился и затянулся «Уайт олд пантанеллой». – Сейчас поедем и заберем их.

– Я вскрою «кадди», – предложил Рафаэль.

– Поехать в краденой тачке и все испортить? Засунь свои идиотские идеи себе в задницу!

– Я тормозну такси.

– Давай лучше это сделаю я, – предложил Марио, пытаясь подлизаться.

– Ты полный кретин. На месте таксиста я ни за что бы не остановился перед тобой. Ублюдки, подобные тебе, пришивают таксистов, а затем разглядывают фотографии в «Дейли Ньюс», на которых изображены четыре плачущих малыша и рыдающая жена, оставшиеся после водителя, которого ты пырнул ножом. Оставь при себе свои кретинские идеи.

Такси откликнулось на пронзительный свист Лопеса. Водитель забеспокоился, увидев, как вместе с Лопесом в машину садятся Марио и Рафаэль.

– Шеф, не беспокойся об этих безмозглых. Они слушаются меня. Гони к Администрации порта. – Лопес помахал перед лицом водителя десятидолларовой бумажкой. – Это чтобы ты увидел, что тебе заплатят. Если бы к тебе сели два таких подонка, могли бы появиться какие-то проблемы.

Тедди забросил Фреров домой, теперь Барбара оказалась в полном его распоряжении.

– Я никогда не испытывал такого сладкого ощущения во рту, – сказал он. – Ты когда-нибудь раньше пробовала шоколадное суфле?

– Я его ела впервые, – ответила Барбара.

– Хочешь бренди?

Тедди подождал, словно давал ей время подумать.

– Ладно, пойдем ко мне. Я тебя угощу.

Она никогда не приглашала его к себе в квартиру; предложение взволновало его. Держа руку на колене Барбары, Тедди думал, бывал ли в похожей ситуации какой-нибудь мужчина счастливее его? Молодая женщина не делала попыток стряхнуть его руку; она даже не смотрела в его сторону. Тедди затаил дыхание, опасаясь, что малейшее движение изменит ее настроение и он снова будет отброшен диким порывом.

– Тебе нравится прикасаться ко мне, – сказала Барбара.

– Я прикасаюсь не ради касания.

– Неужели? Тогда ради чего?

В процессе логического противоборства она обычно с ловкостью хирурга перерезала ему горло. Не успевал Тедди ничего почувствовать, как кровь начинала хлестать из его шейной артерии.

– Ну… я люблю тебя. Поэтому мне так приятно.

– А разве не наоборот? Разве это не приторное, тошнотворное чувство, которое подобно подступающей к горлу желчи?

– Иногда, – признался Тедди.

– Разве не стали бы наши отношения больше удовлетворять тебя, если бы ты смог запереть меня в сейф, словно сертификат?

Он смущенно засмеялся.

– При желании ты мог бы доставать меня оттуда и гладить. И знаешь, существует множество девушек, которые были бы рады такому положению.

– И что с того?

– Найди себе одну из них.

– За эти годы у меня были дюжины таких. Всех форм и размеров.

– И цветов?

– Да, и цветов.

– Ты хорошо обходился с ними?

– Не очень. Я использовал их как шарфы. Когда холодно, их обвязываешь вокруг шеи, но большую часть времени они лежат в шкафу и пахнут нафталином.

– А с твоей женой было так же?

– С Франсис? – Тедди произнес это имя, и оно звучало эхом в пустоте. – Наверное, первые две недели; затем она начала умирать. Я работал рассыльным. Читал послания, которые разносил. Представь меня в качестве человека, обеспечивающего безопасность. Я подружился с брокером одной небольшой биржи, он пускал в оборот мой доллар-другой, я получал двадцать пять процентов. Он говорил мне, что рискует своим капиталом. За полтора года все дела, которые я советовал ему провернуть, завершились успешно. В итоге у меня стало пять тысяч долларов, я бросил свою работу и держал экзамен на брокера Фондовой биржи. И все это время Франсис умирала. Она забеременела спустя три месяца после нашей свадьбы. Как родился Робби, я не знаю. Это было каким-то чудом. Умирающая женщина родила ребенка. Когда ему стало четыре года, она скончалась.

– Ты не хотел жениться еще раз?

– Нет. Не возникало такого желания… кроме последних десяти месяцев, трех дней и… – он взглянул на часы —…и трех часов. Ровно столько времени назад в мой кабинет вошла Барбара Хикман. Я думал, что стал невосприимчив к заразе, но, наверное, моя прививка выдохлась. – Тедди остановился, чтобы зажечь сигарету; Барбара в темной глубине салона автомобиля следила за его лицом. – Когда она умерла, мне даже не было больно. Я был совершенно бессилен, врачи тоже. Мои руки перестали быть нежными. Я смирился с этим. Нанял женщину, чтобы она ухаживала за Робби; это была англичанка, в свое время она влюбилась в итальянца и жила во Флоренции. Но тот не собирался разводиться со своей женой, поэтому после пяти лет преподавания английского местным бизнесменам эта женщина решила начать все заново. Она очень хорошо относилась к нам обоим, никогда не жаловалась и не вмешивалась в то, что я делаю. Я всегда старался вести себя благоразумно, думаю, мне это удавалось. В моей квартире жили маленький мальчик и английская дама, и я не хотел доставлять им неприятности и выводить их из себя.

Барбара крепко сжала его руку.

– Ты очень хороший человек, честное слово.

Они проезжали мимо парка на Восемьдесят второй улице, и Тедди смог разглядеть несколько загубленных душ, торгующих отчаянием.

– Наверное, я хорош с тобой, с Робби, с окружающими меня людьми.

– О большинстве мужчин этого не скажешь.

– Немногие на Уолл-стрит согласятся с тобой. Я сделал миллион долларов за один год, мне было тогда тридцать два, и этого нельзя достичь только тем, что ты хороший.

Тедди прочистил горло.

– Барбара, я хочу тебя кое о чем спросить.

– Давай.

– Что ты хочешь? Я имею в виду, действительно хочешь?

Он обвил ее рукой, молодая женщина уткнулась ему в плечо. Когда он обнимал ее так, у него появлялась уверенность, что в его силах сделать все.

– Я хочу это выяснить. Я не могу просто указать на что-то, это не то – ну как мне объяснить? Видишь ли, это не…

– Понимаю, это не что-то материальное. Это было бы слишком просто.

– Я хочу получить ответы… ответы на вопросы, которые я задаю сама себе.

– Ты чувствуешь что-нибудь – хоть что-то! – ко мне?

– Я чувствую твою любовь.

– Но ты сама, что ты чувствуешь?

– Пустоту.