Текст книги "Комплекс Мадонны"

Автор книги: Норман Богнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Норман Богнер
Комплекс Мадонны

ТЕДДИ ВЛЮБЛЕН

ГЛАВА I

У Тедди возникло неприятное ощущение, что кто-то о нем все разузнал. Его лицо вспыхнуло, и он невольно заморгал глазами, пытаясь открыть дверь. Что-то с другой стороны мешало двери открыться. Тедди почему-то вспомнил о револьвере. Он приобрел его много лет назад, когда ему угрожал муж какой-то женщины, но Тедди не мог вспомнить, кто был этот мужчина и как выглядела женщина; несомненно, когда-то он переспал с ней, иначе, конечно же, никогда не обзавелся бы оружием, так как ложное обвинение снабдило бы его обостренным чувством невиновности, позволившим бы предотвратить угрозу мужа о мученической смерти уверенным кивком или презрительной усмешкой. Тедди так и не воспользовался револьвером, и оружие теперь, несомненно, пылилось в каком-нибудь ящике вместе с обносками, предназначавшимися для беженцев из Европы, которые уже давно выросли из них.

Двери мешали открыться два здоровенных телефонных справочника и россыпь рекламных проспектов, уговаривающих Тедди купить белье на состоявшейся в прошлом месяце распродаже в «Альтмане», повысить интеллект, подписавшись на Британскую энциклопедию, последовать за Христом туда, куда он ведет человечество в настоящее время, и начать поражать друзей знанием текущих событий, для чего достаточно было всего в течение семнадцати недель читать журнал «Тайм». Тедди решил, что ему нужно будет предупредить портье, чтобы тот прибрал и больше не заходил в квартиру. Тедди на мгновение задержался в дверях, глядя на пустые комнаты, встретившие его подобно протянутым для рукопожатия рукам, затем, раскрыв встроенный шкаф, достал оттуда телескоп и 60-кратный морской бинокль. Установив подставку-треногу у восточного окна, он закрепил телескоп и настроил его так, чтобы был хорошо виден вход в здание ООН. Взглянув на новые часы фирмы «Пьже» – по заверению продавца, самые точные в мире, – Тедди стал ждать появления Барбары.

Хотел бы он знать, смотрела ли на часы Барбара и думала ли она при этом о нем. Тедди подарил ей такие же часы неделю назад, сказав: «Просто помни, что каждый час, который они отсчитывают, – это еще один час, когда я люблю тебя». Барбара поцеловала его в обе щеки, как дальняя родственница, а когда он попытался обнять ее, увлекая на заднее сиденье автомобиля, чувствуя под тонким платьем упругость ее груди, Барбара оттолкнула его, словно постороннего, и ответила: «Не подгоняй меня, Тедди. Я сломаюсь, и ты уже не сможешь меня починить». А Тедди хотелось напомнить ей, что десятимесячное ухаживание никак не вписывается в рамки «подгонять».

Когда стрелки часов показали два тридцать, сердце Тедди учащенно забилось. Он прильнул к телескопу, но в последний момент решил воспользоваться биноклем.

Тедди был так поглощен наведением на резкость, что не заметил, как Барбара вышла из главного подъезда Генеральной Ассамблеи и направилась по аллее сада. Его взгляд метался из стороны в сторону в поисках молодой женщины, капли пота застилали глаза. Барбара успела дойти до статуи Августины, когда Тедди наконец нашел ее. Бросив сумочку, женщина опустилась на траву у подножия статуи, под оливковой ветвью, которую держала сидящая верхом на жеребце всадница. Барбара ждала кого-то, встречалась с кем-то. Очень умно с ее стороны – делать это средь бела дня, среди сотен гуляющих. Никто не обратит на нее внимание. Однако она не учла возможность того, что он будет следить за ней.

Внезапный порыв ветра со стороны реки поднял остриженные под мальчика волосы Барбары петушиным гребешком. Из-за ее волос Тедди был готов плакать. Не предупредив его, Барбара обрезала их месяц назад. Потребуется по меньшей мере два года, чтобы они отросли до прежней длины – до самой талии. Все мысли о том, чтобы разложить эти волосы на подушке красивыми геометрическими узорами, подобно икебане, придется отложить до тех пор, пока они снова не отрастут. А ведь волосы уже спускались почти до самых бедер, и в тайных грезах Тедди не раз поднимал их, целуя Барбару в затылок. Жизнь обманывает людей самыми различными способами, но нет среди них более потрясающего и вероломного, чем крушение мечты. Тедди купит парики всевозможных оттенков – черных, как вороново крыло, соломенно-белых, рыжих, – длинные, пышные парики. Но будет ли это тем же самым? Тедди уже прикасался к женским парикам, и от их жестких безжизненных прядей, состоящих в основном из конского волоса, ему становилось плохо. Это чем-то напоминало общение с проституткой – вместо ощущения тела ты получаешь контакт с алюминиевой фольгой.

Пригладив черные волосы тыльной стороной кисти, Барбара улыбнулась. Тедди повел биноклем и увидел высокого мужчину с густыми усами и солнечными очками в стиле Сент-Экзюпери, которые придавали ему загадочно-самовлюбленное выражение одного из тех безмозглых идиотов из нескончаемой вереницы заграничных фильмов, на которые его таскала Барбара, действующих на него подобно нокаутирующим ударам. Это был добрый старый Франсуа, разряженный в замшевый костюм и такие же замшевые туфли – третий секретарь кого-то там во французской делегации.

За Франсуа Тедди был спокоен; когда тот мог позволить себе изысканный обед, то всегда приглашал Барбару в кафе «Шоврон», говорил о фамильных виноградниках и семейной собственности, делал предложение, получал отказ и неизменно возвращался к двум девицам из Африканского балета. Через управляющего своим парижским отделением Тедди проверил состояние дел Франсуа: никаких виноградников не было, а единственная собственность состояла из квартиры на авеню Фош, принадлежащей отцу Франсуа, мелкому служащему Министерства экономики. Несколько месяцев назад Франсуа здорово попортил Тедди нервы, пригласив Барбару в гостиницу нестрогих правил на Плац, но все непристойности закончились посещением бара в Палм Корт. Барбара, радостно заметил Тедди, заказала там томатный сок, положив конец всем надеждам француза напоить ее и затащить в комнату, которую он снял под вымышленным именем.

Сегодня они отправились не в «Шоврон», а «Трактир с часами», где было гораздо дешевле, хотя атмосфера нисколько не способствовала обольщению. Франсуа приходилось потуже затягивать пояс, чтобы заплатить за пятидесятидолларовый обед и в результате получать лишь любезную беседу. «Трактир с часами» находился как раз под Тедди, и тот минуту колебался: не следует ли ему спуститься туда? Как он объяснит свое присутствие, если Барбара увидит его? «Я просто заскочил пропустить коктейль». Она сразу же поймет, что он следит за ней, ей это не понравится, и, возможно, она накажет его, лишив на несколько дней свиданий. Этим Тедди не мог рисковать. Наверное, лучше придерживаться первоначального плана: обставить квартиру и показать ее Барбаре после завершения отделочных работ. Ее тронет этот жест. Как она выразит свою признательность? Тедди с минуту размышлял над этим, чувствуя, как по его коже бежит трепетная дрожь. Скажет ли она когда-нибудь: «Тедди, я люблю тебя. Я хочу выйти за тебя замуж»? Когда он оставался один после свиданий с ней, он повторял себе эти слова, подражая прозрачному звону ее голоса, но с его уст срывался лишь визгливый фальцет, подобный, вероятно, крику агонизирующего Христа с картины Руо, висящей у изголовья кровати Тедди и напоминающей ему о скрытых удовольствиях мазохизма.

Убрав телескоп и морской бинокль в шкаф, Тедди запер входную дверь на два замка. Если оставить в стороне размер комнат и вид на Ист-ривер и здание ООН – что хоть как-то компенсировало сумму в сто двадцать одну тысячу долларов, выложенную за квартиру, не считая расценок за услуги, доходившие до пятизначных цифр, – площадь Объединенных Наций сверкала всеми красотами морга. Даже лифтеры и портье имели пепельно-серые лица людей, постоянно общающихся с едкими химическими реактивами.

– К кому мне следует обратиться, чтобы в мою квартиру больше никого не пускали?

– К старейшему портье, – ответил лифтер, пока кабина неслась вниз к вестибюлю. – Если хотите, я могу передать ему вашу просьбу.

– Будьте добры, – сказал Тедди, протягивая доллар. – Франклин, квартира тридцать один.

– Уже обставляетесь, сэр?

– Нет, еще не начал.

Помимо своей воли Тедди прошел мимо «Трактира с часами» и быстро проскользнул на заднее сиденье автомобиля до того, как водитель успел оторваться от рулевого колеса.

– Поедем назад в контору, Фрэнк.

Тедди откинулся на мягкую обволакивающую кожу сиденья. Его «Серебряной тени» было уже около года, но кожа все еще обладала сильным, свежим и слегка терпким запахом, напоминающим дующий с реки ветер. Это был хороший запах; кроме него, были и другие: сосновый бор, зелень поля для гольфа, выдержанное виски, дым лесного костра – и, конечно же, Барбара, которая сочетала все эти запахи и заставляла Тедди испытывать физическое наслаждение от самого процесса дыхания. Тедди взглянул на часы: сейчас Барбара, вероятно, доканчивает кофе, а Франсуа, прикидывая в уме счет, играет ее пальцами, в который раз описывая прелести древнего родового замка и запутанную внутреннюю политику винодельческой провинции Медок. Но, разговаривая, француз ведь касался Барбары; выделения из его пор проникали в ее тело, отравляя ее. Тедди жил в постоянном страхе быть отравленным, словно вращался в кругах, чьими частыми гостями были наследники Борджиа, единственный смысл жизни которых заключался в том, чтобы подсыпать какой-нибудь таинственный и смертоносный дурман в суп с креветками, который нес для Тедди официант. Ненормальный страх получить внезапно сильную дозу яда уходил корнями в глубокое детство, когда Тедди съел окорок, в котором завелись черви, единственным следствием чего явились промывание желудка в ближайшей больнице и двадцатичетырехчасовые боли в животе – в основном, результат самовнушения. Тогда Тедди было семь, но и теперь, сорок лет спустя, от одной мысли об окороке у него перед глазами начинали неистово плясать круги. Сняв трубку телефона, Тедди набрал номер станции.

– Это ТФ-одиннадцать, – сказал он. – Дайте мне номер пять-шесть-три-три тысячи.

Через минуту ему ответили.

– Фирма «Т. Дж. Франклин и Компания».

– Это мистер Франклин. Соедините меня с моей секретаршей.

– Да, сэр.

Тедди услышал ее напряженный голос:

– Кабинет мистера Франклина.

– Нэнси…

Машина нырнула в туннель на Рузвельт-драйв, и в трубке стало тихо.

– Алло?.. Фрэнк, эта чертова связь оборвалась.

– Прошу прощения, я не подумал.

Таинственным образом Нэнси снова появилась на линии.

– Нас разъединили, мистер Франклин.

– Не обращайте внимания. Как на бирже?

– Индекс Доу-Джонсона по промышленности поднялся на четыре и пятьдесят девять, и объемы сделок за последний час сильно возросли. В среднем до девяносто двух.

– Дайте мне «Ксерокс», «Бекман», «Корнинг», «Ампекс» и «Дюпон».

Секретарша четким голосом прогноза погоды прочитала котировки.

– Что-нибудь необычное?

– Кто-то скупает крупными пакетами «Восточные авиалинии».

– Бальзам на душу.

– Не поняла вас, мистер Франклин.

– Это не важно. Если мистер Поли станет выяснять, кто скупает акции, скажите ему, что некоторые фонды разузнали о предстоящем увеличении ежеквартальных дивидендов и теперь скупают пакеты в надежде урвать несколько центов, используя их в качестве долгосрочного помещения капитала. Это вам понятно?

– Да, хотите, чтобы я повторила?

– Нет. Попросите мистера Поли выбросить все наши «Восточные» где-нибудь без четверти три, пакетами по пять тысяч. Это произойдет перед закрытием, будет казаться, что все начали их скупать.

– Да, сэр.

– Были звонки, на которые мне требуется ответить?

– Около двенадцати из колледжа звонил ваш сын. Он просил позвонить ему после семи, до этого времени у него занятия. – Нэнси помолчала. – Вы сегодня вернетесь?

– Не думаю. – Тедди повесил трубку.

Если бы он мог понять Барбару – так, как он понимал рынок! Тедди постучал по стеклянной перегородке.

– Я передумал. Подбрось меня до «Брукс Бразерс» на Бродвее.

«Роллс» цвета бургундского свернул с авеню, осторожно пробираясь сквозь вереницу машин.

– Не жди меня. Я возьму такси, – бросил Тедди молодому парню-водителю, когда тот открыл перед ним дверцу. Фрэнку было двадцать четыре, всего на год больше, чем Робби, сыну Тедди. Тедди подумал, кто из них достигнет в жизни большего. Он восхищался дерзостью Фрэнка, особенно когда обнаружил, что тот занимает деньги и покупает те же акции, что и Тедди.

– Мы поедем в восемь.

– Следует ли мне заехать за мисс Хикман?

– Дай подумать…

Раскрыв небольшой блокнот в обложке из крокодиловой кожи, Тедди взглянул на листок с отпечатанным распорядком дня Барбары.

– Сегодня она заканчивает в пять, так что подъезжай в семь тридцать. – Он посмотрел на вытянутое лошадиное лицо Фрэнка. – Сколько у тебя «Восточных»?

– Шестьдесят пять акций.

– По-прежнему покупаешь маленькими порциями?

– На сто у меня не было денег.

– Сдавай их.

– Я так и собирался, – ответил тот, заговорщицки ухмыляясь. – Как вы думаете, стоит ли мне еще прикупить и завтра сдать подороже?

– Нет, они поднимутся лишь на несколько пунктов, этого не хватит, чтобы заплатить налог и комиссионные. – Тедди помолчал. – Но твоя мысль, Фрэнк, правильная.

– Благодарю, мистер Франклин.

Тедди не спеша направился в сторону «Брукс Бразерс». Подождав, пока автомобиль отъедет, он перешел улицу и повернул на Нассо-стрит. Он не мог рисковать тем, чтобы Фрэнк узнал, куда он направляется; если все пойдет наперекосяк, Фрэнк сможет дать против него показания.

Закусочная была крошечной, с дюжиной поломанных красных пластиковых стульев на таких коротких ножках, что для ног совершенно не оставалось простора, и посетитель, торопливо запихнув в себя бутерброд, спешил уйти, так как предоставляемые стулом удобства не располагали его засиживаться. После толчеи обеденных перерывов теперь в закусочной было пусто, и ежедневно шнырявшие по огромным административным зданиям шесть парней-рассыльных, среди которых был Лопес, сидели у стойки, курили и тупо разглядывали заявки на сегодняшний день, нацарапанные на грифельной доске, висящей у входа. Лопес сразу же заметил Тедди и двинулся к нему мимо стульев.

– Хотите кофе, босс?

Тедди, поколебавшись, кивнул в сторону остальных парней.

– Они глупы и плохо говорят по-английски, – уверенно заявил Лопес, успокаивая его. – Вам какой?

– Черный.

Лопес толкнул чашечку с блюдцем по прилавку, и часть кофе выплеснулась.

– Сколько вы принесли, босс?

– Пятьсот.

Кофе пах так, словно провел целую вечность в урне, и Тедди захотелось выплюнуть первый же сделанный глоток отвратительного пойла. Лопес внимательно следил за ним – действительно мальчишка, но проживший большую часть своей жизни очевидцем, наблюдающим за ужасными страданиями и болезнями своего собственного народа. Лопес стал частью большой пуэрториканской диаспоры еще в пятидесятые, до того, как наивные и заботливые благотворительные работники успели понять, что сюда переселилась целая культура, которую нельзя было для простоты статистических подсчетов свалить в одну кучу с другими обитателями трущоб, неграми, что между неграми и пуэрториканцами родственного было не больше, чем между коброй и мангустой.

– Нужно семьсот пятьдесят, – сказал Лопес, поднося спичку к дрожащей сигарете Тедди.

– За что лишние двести пятьдесят? – спросил Тедди, вдыхая приторный тошнотворный аромат помады, воздействию которой подвергнул свои курчавые волосы Лопес.

– А разве вы, воротилы с Уолл-стрит, не платите комиссионные тем, кто открывает перед вами новые перспективы?

– Ты чем занимался, читал мемуары Баруха?

– Я имею право на них. Это же я нашел вам пару парней.

Лопес не ожидал возражений, он был застигнут врасплох.

– Ты и так намереваешься урвать себе кое-что, верно?

– Ну давайте сойдемся на шести с половиной.

– Здешний кофе воняет, – произнес Тедди, отодвигая чашку.

– Не я готовил его.

– Это что-нибудь изменило бы?

– Наверное, вам это не так уж и нужно.

– Возможно, – согласился Тедди, поднимаясь.

Лопес расковырял прыщ на небритом подбородке. Все его лицо было покрыто такими же самодельными шрамами, что придавало ему матовую липкость плохо полированного стола. Тедди уже долгие годы умело торговался с изворотливыми миллионерами и магнатами и с самого начала уяснил, что единственный способ добиться успеха – это заставить работать на себя преимущества своего соперника, что является также одним из основных принципов дзюдо. Если бы сейчас с Лопесом Тедди проявил слабость, тот, несомненно, позднее стал бы его шантажировать.

– Играя в покер, нельзя менять ставки, когда заблагорассудится, если с этим не согласны твои партнеры.

Обсосав эту мудрую мысль, Лопес кивнул. Его восхитило то, как Тедди надавал ему по ушам, и он решил воспользоваться той же тактикой в боевых действиях, которые сам собирался вести на Сто двадцать пятой улице, где постоянно рыскал шакалом в поисках схватки. Лопес решил, что две сотни он оставит себе, предоставив двум шестеркам делить между собой оставшиеся триста долларов.

– О’кей, босс, договорились.

– Я не стал ничего записывать, так что тебе придется все запомнить.

– У меня хорошая память.

– Адрес: двести девяносто два, Центральная парковая, Запад. Фамилия этого человека: Фрер, доктор Пол Фрер. Архив хранится в сером стальном шкафу, ребята должны искать на букву «X». Барбара Хикман. – Лицо Тедди затуманилось сомнением. – Читать-то они умеют, а?

– Ясное дело, выпускники Айви[1]1
  Название старейших университетов Новой Англии.


[Закрыть].

– Они умеют читать? – настаивал Тедди.

– Конечно, – проворчал Лопес.

– Хорошо. Итак, я хочу, чтобы они забрали с полдюжины дел и магнитофонных пленок – минимум полдюжины, но главное – Хикман.

– Я все понял. Где мы встречаемся?

– Мы не встречаемся.

– А как насчет получения денег?

– Ты зайдешь в здание администрации порта, и слева будут ячейки камеры хранения, а рядом с ними – телефонные автоматы. Ты уберешь то, что принес, в ячейку и положишь ключ в телефонный справочник Манхэттена, на страницу сорок восемь. Деньги будут там.

Лопес повторил указания, и, к облегчению Тедди, сделал это правильно. Тедди даже начал уважать его; так один хищник оценивает владения и силу другого зверя перед тем, как вторгнуться на его территорию или напасть на жертву, которую тот себе наметил.

– Вы уверены, что сегодня вечером там никого не будет?

– Уверен.

Лопес сообщил Тедди свой план – незамысловатый и без насильственных действий. Когда он закончил, Тедди потрепал его по плечу, устанавливая панибратскую близость, которая глубоко затронула темные, потаенные глубины Лопеса, где когда-то обитали чувства.

– Если все будет в порядке, еще двести пятьдесят будут на той же странице Бруклинского справочника, – сказал Тедди.

Лопес ответил озадаченным взглядом, сопровождаемым сморщиванием лба и искривлением рта.

– Не понимаю вас, босс.

– Если у тебя когда-нибудь будет много денег, ты поймешь.

* * *

Такси с огоньком «свободно» остановилось перед Барбарой напротив «Гэтсби».

– Перед такими ногами я не устоял, – сказал водитель. – Куда?

– Угол Восемьдесят седьмой и Ист-Энда.

Опустив флажок «занято», водитель дождался зеленого света и сразу же рванул вперед.

– Вы работаете в ООН?

– Да.

– Можно задать вам дурацкий вопрос?

– Это делают многие, одним больше, какая разница?

– Чем там занимаются – я имею в виду, на самом деле?

– Спорят, – резко ответила она, надеясь оборвать дальнейший разговор, но водитель продолжал болтать, несмотря на то, что Барбара больше не раскрыла рот, кроме как для того, чтобы сказать «на здоровье», когда тот поблагодарил ее за чаевые.

Квартира Барбары располагалась на первом этаже роскошного особняка из песчаника конца прошлого века, который претерпел целый букет усовершенствований: новые канализация, электропроводка, душ с шестью рассеивателями, нагреватель и кондиционер с термостатом и трое соседей-невидимок, которые попадались на глаза Барбаре лишь на рождественские каникулы. Несмотря на все эти удобства, особняк сохранил большинство присущих сердцу старого Нью-Йорка черт, и когда молодая женщина проводила какое-то время вдали от него, при возвращении она всегда испытывала чувство: «Вот здесь я живу… Это мой дом», чем никогда не являлась однокомнатная клетушка в «Брабурне», в которой она жила раньше.

Иметь вещи, место для жилья, деньги в банке – все это для Барбары значило мало, хотя деньги и предоставляли свободу и независимость. После окончания колледжа Рэдклифф она полтора года путешествовала. А почему бы не попутешествовать, хотя Барбара и не чувствовала себя обязанной бросать Европе вызов штампованным истеричным энтузиазмом, который выказывало большинство ее однокурсниц, готовясь к первому выезду в мир; она проехала – без какого-нибудь предварительно составленного маршрута – через Францию, Германию и Испанию в своем «фольксвагене». За время пребывания в Европе Барбара встретилась со множеством людей, но не завела никаких близких и тесных отношений и спала одна, так как никто не домогался ее. В Мюнхене ей удалось подхватить певучий южный акцент, наполненный итальянской красотой, и в Кельне все wirte[2]2
  Хозяева (нем.).


[Закрыть] пансионов готовы были поклясться, что она родилась и жила в Мюнхене. Барбара обладала природным даром мимикрии, что встречается у некоторых видов бабочек, и пользовалась этим, как это делает с травой, листьями и маскхалатом снайпер, засевший на дереве и подкарауливающий ничего не подозревающую жертву.

Ее жертвой был Тедди; хотя Барбара и признавала этот факт, ей было трудно думать о нем в пассивном ключе, но, подобно большинству мужчин – с деньгами или без, – он обладал трещиной в натуре, которую, как полагал с детской наивностью, молодая женщина могла залечить каким-то волшебным бальзамом, имевшимся у нее. Барбара позволила зайти этому слишком далеко; Тедди не только думал о ней, он уже начал строить планы – иностранные автомобили, три заграничных особняка, яхта, о которой он торговался с Пандалусом, судовладельцем-греком, и свадебный круиз по Средиземному морю. Он был таким настойчивым, что Барбара уже устала отказывать ему, несмотря на трогательность его чувств и на то, что сама любила его больше, чем готова была это признать.

Подойдя к двери, Барбара обнаружила привычный каждодневный букет из дюжины роз – романтический жест, который Тедди выполнял с упорством термита в бревне древней церкви. Записка на цветах гласила: «Пора Цветов» и была подписана: «Т».

Гостиная изобиловала цветами. Сегодня была пятница, и сочные живые бутоны понедельника превратились в шелковые лепестки воспоминаний старой девы, спрятанные между страниц пыльного неоткрытого томика стихов Браунинга, пахнущие мускусом и забытые, словно память о первой любви. Большая часть кастрюль переместилась из кухни в гостиную и теперь служила вазами. Даже фотография Лауры оказалась за умирающими букетами. Барбара сполоснула фарфоровый кофейник, наполнила его водой и сунула туда новые розы – букет «Пора Цветов». В отчаянии оглядев комнату, она наконец поставила кофейник перед камином. Взяв портрет Лауры, Барбара рукавом стерла с него пыль и установила в центре каминной полки.

Лаура… Лаура Сарджент. Не было смысла думать о ней, если только, конечно, думы о мертвых не возвращали их к жизни; возможно, если никто не вспоминал о них, они безусловно исчезали, и вся их судьба сокращалась до нескольких выжатых строк статистики, таких же нелепых, как заметки в календаре.

Один вид цветов, заполняющих комнату, угнетал Барбару. Воздух казался спертым и затхлым, и молодая женщина открыла оба окна фасада. Две заблудившиеся няньки катили домой своих подопечных из парка, который раскинулся вдоль берега реки до Грейси Мэншн.

Раздевшись, Барбара залезла в ванну и рассеянно налила в воду чересчур много ароматического масла, так как ее мысли были заняты желанием смешать коктейль из мартини с водкой, к которому несколько месяцев назад ее приобщил Тедди заявлением, звучавшим как неудачное рекламное объявление: «Если вы собираетесь выпить мартини, смешайте его с водкой «Смирнофф». Для человека, нечувствительного к печальным рассказам и порнографии рекламных призывов, Тедди, как и большинство людей, сделавших самих себя, испытывал слабость к звучным именам.

Над ванной клубился пар, и, потягивая ледяной мартини, Барбара усмехнулась про себя, словно школьница, нарушающая распорядок общежития, запрещающий пить в ванной. Доктор Фрер – с прошлой недели она начала называть его Полом – принял приглашение отужинать вместе, он должен был прийти со своей женой. Барбара надеялась, что он принял приглашение потому, что хотел встретиться с ней за пределами своего кабинета, но, как всегда, ее мучили сомнения: может быть, в действительности Тедди, в плоти и крови, интересовал его и заставлял нарушить железное правило никогда не появляться в свете вместе со своими пациентами. Тедди нашел этот замысел весьма разумным. Возможно, Фрер хотел услышать совет Тедди по поводу биржевых дел, получить доступ к «особой ситуации», которая позволит ему стать миллионером. Почему бы психиатру, даже очень хорошему, не быть восприимчивым к меркантильным интересам?

Барбара надела простое черное платье с откровенным вырезом вместо глухих воротничков старых дев, которые она обычно носила, так как Фрер настоял на том, чтобы она не комплексовала по поводу своих цветущих форм. Большинству мужчин нравятся женщины с пышной грудью, и никто не прикоснется к ней, доверительно сообщил психиатр, без приглашения.

Ровно в семь тридцать в дверь позвонил водитель и, сказав Барбаре, что она выглядит очень хорошо, но оставшись в рамках приличия, проводил ее к «роллс-ройсу». В салоне стереомагнитофон играл «Битлз».

– Если вам не нравится, я сменю…

– Нет, – сказала Барбара, – все прекрасно.

– Вы уверены? – настойчиво повторил он.

– Честное слово.

Барбаре захотелось, чтобы Тедди не усердствовал так чрезмерно, заставляя всех, даже водителя, угождать ей. Хотя бы раз, когда она заупрямится или начнет перечить, хватит ли у него ума послать ее ко всем чертям?

* * *

Она услышала доносящиеся из гостиной голоса – глубокий звучный голос Фрера, умеющего хорошо слушать; чем-то напоминающий аукционного распорядителя голос Тедди, словно его владелец, проведя многие годы в Европе, не приобретя ни капли иностранного акцента, в отместку стал говорить на английском тоном музейного экскурсовода, за которым следует вереница людей, внимательно слушающих, но ничего не понимающих; и монотонный женский голос с британскими интонациями. Это должна была быть жена Фрера, Сьюзен. За все время, пока Барбара лечилась у него, он упомянул о ней лишь однажды – короткое замечание о том, что после двадцати лет супружества она по-прежнему покупала рубашки и пижамы не того размера. Это произошло после того, как Барбара начала свой очередной визит с перечисления длинного списка своих комплексов, которые она не могла преодолеть. Доктор Фрер понял, что они вот-вот прикоснутся к чувствительной территории, области ночных кошмаров, и торопливое бормотание Барбары было чем-то вроде вызова. Этот разговор должен был занять не меньше часа, но Фрер быстро и тактично обезоружил молодую женщину и перешел к делу.

Сейчас разговор шел не о Барбаре. Хорошо. Фрер никогда не выдаст ее, и, разумеется, особенно Тедди. Ее прическа была в порядке, а, так или иначе, волосы такие короткие, что не стоило о них беспокоиться. Из гостиной с двумя бутылками шампанского вышел Холл, слуга Тедди.

– Добрый вечер, мисс Хикман.

– Как поживаете?

– Прекрасно. – Он внимательно оглядел ее. – Это платье вам очень идет.

Барбара улыбнулась. Ей нравился Холл, который, по словам Тедди, был престарелым бестолковым гомосексуалистом, однако всегда обращал внимание на ее наряды.

Увидев ее, Фрер и Тедди встали. Тедди шагнул вперед и поцеловал ее в щеку. От него пахло лимоном.

– Фрэнк заехал за тобой не вовремя? – сказал он, готовый обрушиться на своего водителя.

– Минута в минуту. Я была не готова.

– Привет, Барбара. Познакомьтесь с моей женой.

Сьюзен Фрер была маленькой женщиной, выглядевшей так, словно была предназначена для того, чтобы ее носили как сережку. На голове – пышная прическа прошлогодней моды, шерстяное зимнее платье и почтительная улыбка добровольной утешительницы чужих душ, находившей искреннее развлечение в неврозах чужих людей. Возможно, ей были прекрасно известны все размеры Фрера.

Сьюзен крепко пожала руку Барбары, и ее бледно-голубые глаза отразили стремительную внутреннюю женскую бухгалтерию. Барбара подумала, что она, вероятно, великолепно разбиралась в налогах, распродажах в универмагах, а также готовила гуляш и мясо под соусом кэрри, когда у Фрера бывали гости. В таких случаях все сидели, держа тарелки на коленях, Фрер разливал красное или белое – по желанию – на ваши колени, все болтали разную чепуху про Центр Линкольна, и ни у кого не хватало мужества сказать Сьюзен Фрер: «Этот гуляш просто воняет, Сьюзен, так что не давай мне его рецепт, тем более я все равно об этом не прошу, а если ты намереваешься испытать на мне свой соус кэрри, я позвоню куда надо».

– Привет, – сказала Барбара. – Я слышала о вас много хорошего.

Сьюзен улыбнулась. Ей словно вручили успокоительное в целлофановой обертке с надписью «Джонсон и Джонсон». Фрер тоже пожал Барбаре руку. Большинство людей, вероятно, начинали кричать, когда Сьюзен брала их на мушку. Ей было около сорока, и она, несомненно, переживала по этому поводу.

– Я достал «Крюг», – гордо заявил Тедди. – Барбара сказала мне, что «Дом Периньон» – это всего лишь великий блеф.

– А «Крюг» похож на немецкий рейнвейн, который не выдержали, – добавила Барбара.

– Я и не знала, что вы так разбираетесь в винах, – сказала Сьюзен, с удивлением разглядывая ее. У нее не было припасено для Барбары «дружеского «Божоле». – Мало кто из женщин знает такие вещи, – заметила она. Определенно, любовь с первого взгляда.

– Я – Робин, Загадка Мужчин, – ответила Барбара.

Тедди рассмеялся, не сознавая, что Сьюзен вышла из себя. В людях он разбирался, словно слепая цыганка.

– На самом деле, мой отец занимался импортом вина – точнее, ввозом, но вино в Америку ввозят только в такие дыры, как Де Муэн и Шейенну, где все равно выпьют все. И я дегустировала вина вместе с отцом, словно была мальчишкой. Отец желал сына, и мне пришлось заменять его. Так, Пол?

Это прозвучало с намеком на его профессию, поэтому Фрер просто моргнул, а на лице Тедди появилось ждущее выражение, будто он собирался выслушать чью-то исповедь; он стал любопытным, как священник, точно скандалы являлись его хлебом насущным. Тедди наполнил бокал Барбары «Крюгом», слегка тепловатым, но вполне сносным. Молодая женщина мельком подумала, сколько бы он заплатил Фреру за кое-какие конфиденциальные сведения о ней. «Ничего особенного, просто где у нее свербит». Тедди не стал бы платить; он придумал бы что-нибудь более практичное: «Вы расскажете мне о Барбаре, а я введу вас в особую ситуацию». Что-то вроде обмена пленными.