Текст книги "Гегемония, или Борьба за выживание"

Автор книги: Ноам Хомский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Как ранее уже упоминалось, в течение 1960-х годов в Латинской Америке набирала силу волна государственного терроризма при активной поддержке США, а в 1980-х она захлестнула Центральную Америку, по мере того как «война с террором», объявленная Р. Рейганом, начала собирать свою первую кровавую жатву. Центральная Америка была выбрана полигоном для развернувшихся военных действий. Другим полигоном стал регион Ближнего Востока и Средиземноморья. Здесь также наблюдалось разительное отличие между реальными событиями и тем, как они официально представлялись. Самой страшной вспышкой насилия в этом регионе на протяжении 1980-х годов стало израильское вторжение в Ливан в 1982 году, которое, как и разрушительные военные операции на ливанской территории, проведенные по инициативе И. Рабина и Ш. Переса в 1993 и 1996 годах, едва ли выглядели как вынужденный шаг в целях самообороны. В этой связи поддержка данных израильских действий Р. Рейганом и Б. Клинтоном только упрочила имидж Вашингтона как главного центра государственного международного терроризма.

США принимали непосредственное участие во многих терактах в этом регионе, включая абсолютно беспрецедентные по степени своей жестокости акции 1985 года, когда терроризм, судя по публикациям, стал главной темой года. (А) Взрыв машины в непосредственной близости от мечети в Бейруте, в результате чего погибло 80 человек (в основном женщины и девочки) и 250 человек было ранено. Взрывное устройство было настроено, чтобы сработать в момент, когда люди будут выходить из мечети. Следы организации данного теракта вели к ЦРУ и британской разведке. (Б) Решение Шимона Переса о бомбардировке территории Туниса, в ходе которой погибло 75 человек, в основном палестинцы и тунисцы. США способствовали проведению бомбового удара, а Государственный секретарь США Джордж Шульц впоследствии будет подчеркивать правильность данного решения, в то время как Совет Безопасности ООН осудил его как «акт вооруженной агрессии» (при голосовании этого вопроса США воздержались). (В) Решение Шимона Переса о проведении операций «Железный кулак» для борьбы с так называемым «поселенческим терроризмом» на оккупированных территориях Ливана. Эти операции, по словам одного западного дипломата, хорошо осведомленного о положении дел в регионе, превзошли прежние по степени «четкости в организации репрессий и произвола израильских действий». Причем, как обычно бывает в таких ситуациях, точное количество жертв этих спецопераций осталось неизвестным.

Все эти силовые акции подпадают под категорию международного государственного терроризма, впрочем, их можно было бы квалифицировать как более тяжкие военные преступления. Эти оценки не учитывают многие другие силовые акции, к примеру, регулярные похищения и убийства людей в открытом море, которые осуществляли военно-морские силы на маршруте между Кипром и Ливаном. При этом многие люди были захвачены и содержались в израильских тюрьмах, и статус их не был определен в судебном порядке. Другие преступления не рассматривались как таковые, поскольку за ними стоял Вашингтон^{370}.

В журналистских и научных кругах, занимающихся изучением проблемы терроризма, 1985 год принято считать пиком подъема ближневосточного терроризма. Однако отнюдь не вышеприведенные события стали причиной для подобных выводов. Эти заключения были сформулированы в связи с осуществлением двух террористических актов, в каждом из которых погиб всего один человек, но в обоих случаях это был американский гражданин^{371}.

Данные теракты на сей раз были открыты для всеобщего обозрения официальной идеологической машиной. В результате самого страшного из них (октябрь 1985 года) в ходе захвата круизного лайнера «Акилле Лауро» палестинской террористической группой во главе с Абу Аббасом был жестоко убит один еврей американского происхождения по имени Леон Клингхофер. Корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс» Джон Бернз писал, что это убийство, «казалось, продемонстрировало всем террористам некий образец того, с какой беспощадностью и жестокостью необходимо действовать». Бернз описывал Абу Аббаса как «утратившего человеческие качества монстра», для которого «вскоре настанет час расплаты, и он предстанет перед американским правосудием»^{372}.

Убийство Клингхофера остается наиболее ярким символом того, что зло арабского терроризма неискоренимо и является несомненным доказательством бесполезности любых переговоров с этим сбродом. Преступление очевидно, и вину террористов не могут смягчить их заявления о том, что захват лайнера является ответом на действия Израиля двумя неделями ранее в Тунисе при поддержке США, которые имели гораздо более тяжелые последствия. Однако бомбардировки Туниса не соответствуют критерию определения террористической деятельности, поскольку в данном случае срабатывает уловка о субъекте террористической акции. Никто об этом даже не вспомнил, когда Абу Аббас был пойман. Шимон Перес и Джордж Шульц еще больше подходили на роль «монстров», и их самих можно было бы с легкостью заставить «отвечать перед американским правосудием». Но это был бы абсолютно невообразимый сценарий.

Забвению были преданы некоторые другие недавние происшествия, которые очень во многом сходны с обстоятельствами убийства Клингхофера. Никакой реакции не последовало, когда после силовой операции, проведенной по инициативе А. Шарона в 2002 году, британские журналисты обнаружили «расплющенный каркас инвалидного кресла» на развалинах лагеря беженцев в Дженине. «Оно было полностью смято, превращено в лепешку, как в каком-нибудь мультфильме, – сообщалось в их репортажах, – среди груды обломков зданий виднелся сломанный белый флаг». Прикованный к инвалидному креслу палестинец Кемаль Загхейер «был застрелен в тот момент, когда пытался укрыться от начавшейся перестрелки на соседней улице. Вероятно, он был раздавлен танками, поскольку, когда он был найден [приятелем], у него не было ноги, обеих рук, а голова была разорвана на две части»^{373}. Это происшествие, если бы даже о нем было сообщено в американской прессе, оказалось бы списано со счетов как досадная оплошность, случившаяся в ходе справедливой операции возмездия. Очевидно, Кемаль Загхейер, как и Леон Клингхофер, не заслужили того, чтобы их имена вошли в современную историю терроризма. Убийство Загхейера осуществлялось не по приказу какого-то «монстра», а, наоборот, «поборника мира», который находился в теплых отношениях с «человеком большой интуиции» из Белого дома.

Основные характеристики динамики развития событий в регионе еще двадцать лег назад сформулировал Боаз Эврон, один из известнейших публицистов Израиля. После вспышки насилия со стороны Армии обороны Израиля, жертвами которой стали мирные жители палестинских поселений, что повергло в ужас все израильское общество, Эврон опубликовал статью, в которой с сарказмом описывал то, как следует вести себя с этой «кастой отверженных» израильского общества – «арабушим» на еврейском сленге. Израиль должен «держать их на коротком поводке», чтобы они не забывали, что «над их головой занесен кнут». Пока не слишком много людей подвергается жестким и открытым репрессиям, западные борцы за права человека «будут принимать происходящее как данность» и даже возмущаться, «а что, собственно, здесь такого ужасного?»^{374}.

Ревностные хранители журналистской этики в США давно пришли к такому выводу без помощи советов Б. Эврона. Наиболее известное аналитическое издание по вопросам СМИ, «Колумбийское журналистское обозрение», увенчало «лаврами» американские СМИ за освещение весной 2002 года (к этому моменту оккупация Израилем территорий западного берега реки Иордан и сектора Газа насчитывала тридцать пять лет) военных операций А. Шарона в Дженине, Наблусе, Рамалле, а также во многих других городах. По мнению «Колумбийского журналистского обозрения», эти лестные отзывы заслужили все те, кто в своих работах сделал попытку оценить действия инициаторов вооруженного конфликта с точки зрения самого главного вопроса: была ли бойня, учиненная против сотен невооруженных людей в лагере беженцев в Дженине, специально спланированной акцией^{375}? Если нет, то весь цивилизованный мир может «с чистой совестью принять эти события как данность».

Можно попытаться провести эксперимент. Предположим, что Сирия оккупировала бы территорию Израиля на протяжении тридцати пяти лет, используя средства и способы израильского оккупационного режима, и в дальнейшем только и делала бы, что наращивала интенсивность силового воздействия, как поступал А. Шарон в 2002 году. А именно: устраивая кровавые бани в еврейских городах, сравнивая с землей целые районы своими бульдозерами и танками, при этом население было бы лишено доступа к продовольствию, не обеспечено пресной водой, разрушались бы культурные центры, государственные учреждения, уничтожались бы археологические ценности. Вдобавок все это делалось бы таким образом, чтобы у этих «жидов» не оставалось бы и тени сомнения, что «над их головой занесен кнут», главное – не убивать их сотнями за один раз. Это не оставило бы вопросов относительно того, кто заслуживает «лавры и почет», а выступать с протестами против подобной политики осмелились бы только антиарабские националисты. В таком случае любые публикации свидетельств о растерзанных останках израильского калеки, которого переехал сирийский танк, остались бы незамеченными, не говоря уже о том, что сирийские власти не были бы подвергнуты суровому «американскому правосудию».

При описании «происшествия в Дженине» «Колумбийское журналистское обозрение» подвергло жесткой критике британскую прессу за «заявления о вине Израиля в этих трагических событиях как о доказанном факте», а также высмеяло инициативы ООН «о проведении специального расследования с привлечением команды международных наблюдателей, чья политическая пристрастность делала выводы их работы заведомо спорными». Несомненно, спорность их оценок должны были подтвердить независимые эксперты «Колумбийского обозрения». «Во всей этой неразберихе, – восклицали редакторы „Обозрения“, – как мы можем доверять кому-либо в мире?»

К счастью, не все было потеряно: «Стоит обратиться к независимым американским новостным изданиям с целью поиска достоверной информации», как вы обнаружите отсутствие любых слов, порочащих репутацию Израиля, и опровержение того, что в Дженине было осуществлено «намеренное, хладнокровное убийство сотен людей». Это на самом деле созвучно выводам, к которым пришла «скомпрометировавшая» себя британская пресса (как и издания других стран), которая, однако, не придерживалась линии на проведение положительной пропаганды действий США и Израиля в данной ситуации настолько четко, как того требовало «Колумбийское журналистское обозрение». Она стремилась взглянуть на события, связанные с израильской военной операцией, под разными углами зрения.

«Независимые американские новостные издания» не заслужили такой оскорбительной похвалы со стороны главного журналистского издания США. Внимательный читатель в общем потоке информации мог встретить описания произошедших на Ближнем Востоке преступлений, хотя, конечно же, не в таких шокирующих подробностях, как в израильской или европейской прессе. Безусловно, что уже давно стало привычным, все американские СМИ аккуратно обходили обсуждение темы причастности собственного правительства к совершенным преступлениям.

Часто можно заметить, что террористические действия оказываются неприкрытыми и даже поощряются, когда вовлеченными в международную государственную террористическую деятельность оказываются те, «кому это позволено». Показательным примером является Турция, которая, как уже отмечалось, сменила Сальвадор в качестве основного получателя военной и технической помощи США. В Турции «государственный террор» применялся крупномасштабно и находил полное понимание и поддержку США на протяжении всего периода правления президента Б. Клинтона^{376}. Я заимствую термин «государственный террор» у турецкого уполномоченного по правам человека, когда он использовал его при определении характера массированных репрессий Турции против курдского населения в 1994 году. Также данный термин использовал турецкий социолог Исмаил Бешикчи, который на протяжении пятнадцати лет занимался изучением турецких репрессий против курдов и которого уже повторно посадили в тюрьму после опубликования его книги «Государственный террор на Ближнем Востоке».

В Турции правительство достаточно успешно скрывало от посторонних глаз нежелательные для себя факты, но кое-что все же не прошло незамеченным. В ежегодном отчете Государственного департамента США за 2000 год, посвященном «оценке вклада США в борьбу с терроризмом», отдельно отмечались «успешные действия» Турции в борьбе с террором наряду с такими странами, как Алжир, Испания, – достойными соратниками на этом нелегком поприще. Эти хвалебные оценки никак не были прокомментированы специалистом по вопросам терроризма газеты «Нью-Йорк таймс». На страницах ведущего американского журнала, посвященного международным отношениям, посол США Роберт Пирсон заявил, что у Соединенных Штатов, «возможно, не было лучшего союзника и друга, чем Турция», в ее стремлении повсеместно «искоренять терроризм». Это наглядно продемонстрировали «слаженные действия [турецких] вооруженных сил», проявившие себя в «антитеррористической операции» на юго-востоке страны в местах проживания курдов^{377}. Как уже отмечалось, сознательное стремление США замалчивать различные факты проявления турецкого государственного террора ослабло лишь в тот момент, когда в начале 2003 года в Турции произошли демократические волнения. При всем этом мало кому известно, что участие США в преступлениях турецких властей было решающим^{378}.

Суть приведенных здесь рассуждений и наглядных примеров из всего огромного спектра проявлений террористической деятельности сводится к одному простому предложению о том, как снизить угрозу нападений: прекратить быть пособником террористов. Это станет главным вкладом в успешное завершение так называемой «войны с террором». Тем не менее, это не имеет отношения к категории террористической деятельности, существование которой допускается в рамках официальной доктринерской системы: в этой связи всегда крайне важно учитывать, когда «их» нападения совершаются против «нас» и наших союзников. Давайте на некоторое время переключим свое внимание от этого несомненно значимого вопроса и рассмотрим не менее важную предметную область, в которой очевидные истины предстают в интересном свете.

ОЧЕВИДНЫЕ ИСТИНЫ И ТЕОРИЯ СПРАВЕДЛИВОЙ ВОЙНЫ

Развитие теории справедливой войны получило новый импульс в контексте «новой эпохи гуманитарных интервенций» и развития международного терроризма. Приведем один ключевой в этом отношении аргумент: бомбардировки Афганистана, по общему мнению западных экспертов и наблюдателей, являются применением концепции справедливой войны в действии. Уважаемый философ и исследователь вопросов морали Джин Бетке Элштайн довольно точно обобщает различные мнения, когда пишет, что «практически каждый, за исключением абсолютных пацифистов и тех, кто полагает, что нам следует позволить убить себя и остаться неотомщенными, поскольку в мире слишком многие люди „ненавидят“ нас, согласен» с тем, что бомбардировки Афганистана были оправданной мерой^{379}. Приведу всего лишь один пример: журналист газеты «Нью-Йорк таймс» Билл Келлер, теперь ставший главным редактором, отмечает, что в период, когда «США направили своих солдат в Афганистан в рамках операции по „смене режима“» в стране, «в качестве оппозиционеров рассматривались все, кто сознательно выступали против применения вооруженной силы». Также к числу оппозиционеров причислялись либо умеренные противники американского решения, либо «изоляционисты, ортодоксальные левые и придурки, о которых Кристофер Хиченс писал, что они, обнаружив гадюку в кровати своего ребенка, в первую очередь начнут звонить в организацию „Люди против жестокого обращения с животными“»^{380}.

Это эмпирические утверждения, и, несмотря на то что они почти единодушно провозглашаются, необходимо удостовериться в их истинности. Давайте предположим, что «смена режима» была «главной предпосылкой» начала войны в Афганистане, и будем отрицать, что данный тезис всплыл уже в ходе проведения военной операции. Был ли среди тех, кто выступал против начала бомбардировок, кто-то помимо пацифистов до мозга костей и просто сумасшедших?

Оказывается, что были, и эта категория представляет особый интерес для нашего исследования. Во-первых, к ней, с момента объявлений о начале бомбардировок, относилась подавляющая часть Населения большинства стран мира. Об этом свидетельствуют результаты социологического опроса, проведенного компанией «Гэллап» в конце сентября 2001 года. Главным задаваемым вопросом был следующий: «Сразу же после того, как установлена личность террористов, должны ли власти США начинать проведение военной операции в стране или странах, где расположены базы террористов, или США должны добиваться экстрадиции подозреваемых в террористической деятельности с тем, чтобы они предстали перед судом?» Насколько реалистично осуществление таких дипломатических мер, стоит спросить сторонников наиболее непримиримой позиции по обе стороны конфликта. Вашингтон категорически отказался предпринимать любые попытки для проведения переговоров по экстрадиции боевиков «Талибана» и в то же время отказался предоставить доказательства выдвинутых против них обвинений.

Все мировое сообщество отдавало полное предпочтение дипломатическим и правовым средствам перед открытыми военными действиями. В Европе поддержка военных действий составляла от восьми процентов в Греции до двадцати девяти процентов во Франции. Наименьшее количество сторонников силовых мер было в Латинской Америке, которая в наибольшей мере, по сравнению с другими регионами, испытала на себе всю тяжесть американских интервенций: здесь поддержка варьировалась от 2 процентов в Мексике до и процентов в Колумбии и Венесуэле. Единственным исключением стала Панама, где 80 процентов населения выступали за мирное урегулирование афганского вопроса, а 16 процентов высказались в пользу проведения силовой акции. Поддержка нанесения ударов по гражданским целям была и вовсе минимальной. Только две страны в мире высказались в поддержку применения военной силы – Индия и Израиль (у которых на это были свои мотивы), прочие страны в большинстве были против войны. Как сообщалось в прессе, в этот момент в отношении американской политики наблюдались резко отрицательные выступления, политики, которая предполагала бомбардировки гражданских объектов в Афганистане, а впоследствии привела к тому, что целые городские агломерации превратились в «города-призраки».

О результатах опроса «Гэллап» не было сообщено в США, в других странах, кроме стран Латинской Америки^{381}.

Отметьте, что это был достаточно ограниченный круг тех, кто поддерживал бомбардировки Афганистана и основывал свое мнение на том, что личность виновных в совершении терактов 11 сентября установлена. Но это было не так, о чем американские власти и сообщили через восемь месяцев после бомбардировок, сильно не афишируя эту информацию. В июне 2002 года директор ФБР Роберт Мюллер давал показания специальной комиссии Сената. Пресса назвала эти заявления «самым подробным его комментарием в отношении причин и обстоятельств совершения терактов» 11 сентября 2001 года^{382}. Мюллер заявил сенаторам о том, что «следователи по делу полагают, что за совершением терактов 11 сентября во Всемирном торговом центре и в Пентагоне стоит террористическая организация „Аль-Каида“, чьи лидеры располагаются в Афганистане», хотя следы организации и финансирования ее деятельности ведут в Германию и Объединенные Арабские Эмираты. «Мы считаем, что штаб-квартира „Аль-Каиды“ и ее руководство находятся в Афганистане», – заявил Мюллер. Если косвенная причастность Афганистана только предполагалась в июне 2002 года, об этом, очевидно, ничего не могло быть известно за восемь месяцев до того, когда президент Буш отдавал приказы о начале бомбардировок Афганистана.

В таком случае, согласно заявлениям представителей ФБР, получается, что бомбардировки были осуществлены незаконно, а решение об их начале было основано на одних только доводах и предположениях. Отсюда также вытекает, что действия США не были подкреплены никакой, хоть самой минимальной, международной поддержкой, поскольку даже незначительные одобрительные высказывания, отраженные в проведенных в тот период социологических опросах, были основаны на доводах, об ошибочности которых Вашингтон и Лондон доподлинно знали с самого начала.

Возможно, бывший директор отделения организации «Хьюман райтс уоч» в Африке, теперь ставший профессором права в Университете Эмори, выразил общее международное мнение, когда он выступил в Международном Совете по правам человека в Женеве в январе 2002 года. Он заявил следующее: «Я не в состоянии обнаружить какое-либо различие с точки зрения морали, политики и права между джихадом США против тех, кого они считают своими врагами и джихадом исламистских групп против тех, кого они считают своими врагами»^{383}.

А как же быть с мнением самих афганцев? В этом отношении мы располагаем достаточно скудной, но все же достоверной информацией. В конце октября 2001 года, после трех недель интенсивных бомбардировок, примерно тысяча афганских лидеров собралась в Пешаваре, некоторые вернулись из-за границы, где они находились в изгнании, другие все это время были непосредственно в Афганистане. Всех их объединяло одно – желание свергнуть режим «Талибана». Как сообщалось в прессе, это «было редким проявлением единства старейшин афганских племен, исламских теологов, политиков самых разных убеждений и бывших командиров боевиков». По многим вопросам их взгляды расходились, но они в один голос «призывали США прекратить воздушные налеты» и обращались к международному сообществу с требованием положить конец «бомбардировкам невинных людей». Они потребовали пересмотреть подходы США к свержению режима «Талибана» и выразили уверенность, что данная проблема может быть разрешена без дальнейшего кровопролития и разрушений.

Примерно подобное мнение выражал лидер афганской оппозиции Абдул Хак, с которым считались и политики в Вашингтоне, и афганский президент Хамид Карзай. Незадолго до того, как Хак появился в Афганистане без соответствующего одобрения США, где был схвачен и убит, он выступал с резкой критикой тогда еще только начинавшихся бомбардировок Афганистана и осуждал американское руководство за то, что оно отказалось поддержать предложенный им и рядом других деятелей план «по осуществлению раскола организации „Талибана“». Он заявил, что бомбардировки «окончательно подорвали предпринимаемые в том направлении усилия»: США «стремятся показать всю свою мощь, одержать победу и навести ужас на весь мир. Им безразличны страдания афганского народа и то, какой ценой будет добыта их победа». Известная афганская женская организация «Революционная ассоциация женщин Афганистана», которая получила запоздалое международное признание и фактически стала главным выразителем интересов и чаяний женской части афганского общества, также самым резким образом осудила американские бомбардировки^{384}.

Среди тех, кто крайне отрицательно отнесся к началу бомбардировок, были крупные гуманитарные и медицинские организации, всерьез обеспокоенные тем, как это может отразиться на жизни афганцев. Представители этих организаций разделяли мнение многих ученых и экспертов, которые полагали, что бомбардировки чреваты «серьезными угрозами» голода для миллионов людей^{385}.

Иными словами, безрассудные крайности были вполне реальны.

Давайте рассмотрим основополагающий принцип теории справедливой войны – универсальность. Тем, кто не может принять этот принцип, не стоит вообще начинать рассуждения о том, что правильно, а что нет, и говорить о справедливой войне в целом.

С точки зрения данного принципа у нас может возникнуть масса интересных вопросов, к примеру: имели ли Куба и Никарагуа право нанести бомбовый удар по Вашингтону, Нью-Йорку и Майами в качестве самозащиты от агрессии США? Особенно, если агрессор действует открыто и полностью безнаказанно, несмотря на активное противодействие международных правительственных органов, и такая ситуация выглядит куда более очевидной, чем то, что творилось в Афганистане? Если не имели, то почему? Безусловно, чтобы обосновать такое утверждение, нельзя ссылаться на масштаб творимых агрессором преступлений; история международных отношений показывает, что это невозможно.

Пока мы не найдем ответов на эти вопросы, нельзя всерьез воспринимать заявления о справедливой войне. Я не знаю ни одного примера, когда вопросы подобного рода хотя бы просто были подняты. Из этого вытекают определенные выводы, которые могут показаться нелицеприятными, но все же они заслуживают внимания и могут быть полезными с точки зрения самоанализа. Эти выводы также рождают серьезные опасения по поводу далеко идущих последствий непринятия принципа универсальности, что является причиной множества современных проблем.

Несмотря на то что все эти важнейшие вопросы остаются без ответа и вообще мало кого интересуют, периодически появляются высказывания, имеющие непосредственное отношение к указанной нами проблеме. Это способствует пониманию преобладающей нравственной и интеллектуальной культуры. Один корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс» в Латинской Америке недавно написал, что латиноамериканские интеллектуалы «сознательно выступают с одобрением того, что к антиамерикански настроенным лидерам их стран не применимы те моральные стандарты, которые используются в отношении лидеров, мыслящих иначе». В качестве подтверждения своих слов он привел заявления латиноамериканских экспертов и интеллектуалов, в которых содержались предупреждения о готовящемся США вторжении на Кубу после окончания операции в Ираке. Он полагает, что «психологическое объяснение» этой позиции может быть связано с их неспособностью принять «универсальные принципы морали»^{386}. Однако, как представляется, никаких психологических объяснений не требуется, раз уж он сам и его американские коллеги «сознательно выступают с одобрением безразличия своих лидеров к тому, какие моральные стандарты и принципы» используют США в отношении других стран. В частности, мы говорим о тех принципах, когда для всякого, кто дерзнет совершить силовую акцию, сопоставимую с теми, которые они сами осуществляли против Кубы и Никарагуа, предусматривается самое жестокое наказание.

Рассмотрим теперь аргументы, приведенные Джин Бетке Элштайн в связи с событиями в Афганистане, – аргументы, которые укладываются в рамки ее философии. Она сформулировала четыре критерия определения справедливой войны. Во-первых, применение силы оправдано, когда это позволяет «защитить мирных, ни в чем не виновных людей от причинения им определенного вреда». Здесь она приводит пример страны, которая «располагает достоверной информацией о готовящейся агрессии и времени ее осуществления», а жертва этой агрессии не в состоянии защитить себя сама. Во-вторых, справедливые военные действия «должны быть санкционированы законно избранной властью или же о них должны открыто заявить легитимные органы власти». В-третьих, «в основе справедливой войны всегда лежит благая цель и благие намерения». В-четвертых, «справедливая война является крайней мерой, которую следует использовать только в тех случаях, когда все возможные способы и попытки отстоять объект или ценности, требующие защиты, исчерпаны».

Первое из приведенных условий не может быть применено к ситуации в Афганистане. Второе и третье условия абсурдны: открытые заявления агрессора о начале военных действий не являются сколько-нибудь веским основанием для начала пусть и справедливой, но войны. Худшие из преступников действовали, прикрываясь «благими намерениями», и всегда находились те, кто выступал в поддержку этих заявлений. Четвертое условие также, очевидно, неприменимо в Афганистане. Таким образом, вся предложенная Элштайн модель не выдерживает никакой критики согласно ее же собственным критериям.

Не будем сильно заострять наше внимание на этом моменте и обращать внимание на то, что кто-то может предположить правильность модели Элштайн и отстаивать ее применимость для анализа ситуации в Афганистане, скорее, ее модель более применима для объяснения характера государственного международного терроризма, поддержанного руководством США, тем, кто стал его жертвой. В соответствии с ее логикой жертвам терроризма США также можно предоставить право дать вооруженный отпор агрессору, коль скоро это продиктовано «благими намерениями». Однако сделать так, чтобы данная ситуация не оказалась доведенной до абсурда, потребует от нас следование принципу универсальности, о котором Джин Бетке Элштайн ничего не говорит в ее историческом и философском исследовании; впрочем, эта манера кажется для нас уже привычной.

Обратим внимание на другие немаловажные факты. Официальной причиной начала военной операции в Афганистане была необходимость заставить «Талибан» выдать США подозреваемых в совершении терактов 11 сентября 2001 года; однако США отказались предоставить какие-либо доказательства их вины. К моменту, когда отказ «Талибана» выполнить требования США (это вызвало крайнее негодование) стал главной темой для муссирования в СМИ, правительство Гаити выступило с довольно примечательной инициативой. Гаити повторно обратилась с официальным запросом к США об экстрадиции Эмманюэля Констана, руководителя вооруженных групп, на которые возлагалась основная ответственность за гибель тысяч гаитянцев на протяжении 1990-х годов, когда в стране правил режим военной хунты при непосредственной поддержке администрации сначала Дж. Буша, затем Б. Клинтона. В ответ на запрос было отправлено формальное письмо. Констана осудили в Гаити заочно; в тот период было расхожим мнением, что если он начнет давать показания, то могут всплыть нежелательные для Вашингтона факты причастности США к совершению преступлений в этой стране^{387}. Имела ли в таком случае гаитянская сторона право ответить США совершением теракта на их территории? Или же попытаться похитить и убить Констана в Нью-Йорке, где он проживает, а заодно и очевидцев этой операции, как это обычно делают израильские спецслужбы? Почему же в таком случае даже не возникает подобных вопросов ни в этом, ни во многих других случаях, когда различные террористы, у которых руки по локоть в крови, находят безопасное прибежище на территории США? Если эти вопросы кажутся слишком абсурдными, чтобы их обсуждать (с точки зрения морали), как возможно достигнуть единого мнения по поводу обоснованности использования вооруженной силы руководством собственной страны?