Текст книги "Гегемония, или Борьба за выживание"

Автор книги: Ноам Хомский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Глава вторая. Грандиозная имперская стратегия

Осенью 2002 года одной из наиболее острых тем мировой политики и международных отношений стало то, что наиболее могущественная держава за всю мировую историю заявила о своем решении использовать военные силы и меры устрашения. Этот ресурс, в обладании которым США имеет неоспоримое преимущество, необходим для поддержания господствующего положения. Суть официальной риторики в связи с этим решением можно охарактеризовать следующей выдержкой из текста Стратегии национальной безопасности: «У нас хватит сил и средств, чтобы убедить потенциального противника воздержаться от наращивания собственных вооружений в надежде превзойти или сравняться по паритету военной мощи с США»^{14}.

Один известный эксперт в области международных отношений, Джон Икенбери, расценил данное заявление как непосредственное свидетельство «грандиозной стратегии, ведущей от фундаментальной решимости к реализации мер по созданию однополярного мира. В нем у США не будет ни единого достойного соперника – и так должно быть всегда, чтобы ни одно государство или коалиция стран не могли бросить вызов Америке как единственному лидеру, защитнику и поборнику всего самого светлого». Провозглашенный подход делает бессмысленными нормы международного права о самообороне, закрепленные в Статье № 51 Устава ООН. В целом оборонная доктрина США уменьшает значимость международного права и международных организаций. Икенбери продолжает: «Согласно новой грандиозной имперской стратегии, США предстает как ревизионистское государство, стремящееся использовать любые возможности для установления нового миропорядка, в котором они будут играть главную роль». При этом США предполагают, что другие страны будут стремиться «искать возможности конкурировать, противодействовать, сдерживать и оспаривать американское влияние». В среде внешнеполитической элиты укоренилось опасение, что данная стратегия «ведет к разобщенности мира и возрастанию напряженности в международных отношениях, а также создает значительные риски для самих США»^{15}.

УКРЕПЛЕНИЕ МИРОВОГО ГОСПОДСТВА

Грандиозная имперская стратегия США предполагает право осуществления превентивных военных мер по собственному усмотрению. Именно превентивных, а не упреждающих^{16}. Упреждающие военные меры вписываются в рамки международного права. Так, предположим следующую ситуацию: американские радары пеленгуют вылет российских бомбардировщиков, которые имеют четкое намерение нанести удар по США. Вылет осуществляется с военных баз, которые в воображении представителей администрации Р. Рейгана в 1983 году якобы существовали в Гренаде. В таком случае, согласно разумной интерпретации Устава ООН, упреждающий удар по самолетам и даже по военной базе в Гренаде будет оправдан. Куба и Никарагуа, на протяжении многих лет подвергавшиеся атакам США, могли бы воспользоваться этим правом, хотя, безусловно, для слабого государства подобный шаг явился бы самоубийством. Апология предупредительных военных мер, вне зависимости от формы их осуществления, не имеет смысла в случае с превентивными военными действиями. Собственно говоря, термин «превентивный» обладает достаточно точным значением, если учесть то, как он интерпретируется самими сторонниками применения таких мер: это использование военной силы для уничтожения мнимой или воображаемой угрозы.

Превентивные военные действия подпадают под категорию военных преступлений. Если мы живем под лозунгом – «прав сильнейший»^{17}, то миру угрожает серьезная опасность.

Сразу же после вторжения в Ирак известный историк и бывший советник Дж. Кеннеди Артур Шлезинджер написал:

«Президент проводит политику „предупреждающей самообороны“, которая имеет пугающее сходство с политикой имперской Японии, где такой же принцип был использован в качестве основания для нападения на Перл-Харбор. Данное событие, по словам американского президента Ф. Рузвельта, стало днем национального позора в истории Японии. Это были верные слова, однако теперь настал момент национального позора для самих американцев»^{18}.

Он добавил, что «волна солидарности с США, которая прокатилась по всему миру после 11 сентября 2001 года, сменилась всеобщим негодованием по поводу американского высокомерия и чрезмерного милитаризма». Причем даже дружественные государства в лице Дж. Буша видят «большую угрозу миру, чем опасность, якобы исходящую от Саддама Хусейна». Специалист по международным отношениям Ричард Фолк считает, что война в Ираке «обречена была стать преступлением против человечества, вроде того, за что были осуждены на Нюрнбергском трибунале выжившие руководители Германии»^{19}.

Некоторые апологеты новой внешнеполитической стратегии США признают, что она противоречит определенным принципам международного права, но вместе с тем считают, что это не представляет какой-либо опасности. По словам правоведа Майкла Гленнона, институт международного права является не более чем «громким словом». «Великое стремление заменить право силы диктатурой закона давно уже должно покоиться на свалке истории», – считает он. Это очень удобная позиция для того, кто способен обратить ситуацию бесправия в свою выгоду. А наличие этой способности у США подтверждается тем, что они тратят почти столько же, сколько весь остальной мир, вместе взятый, на создание средств разрушения, не взирая на единодушные протесты со стороны международного сообщества. Доказательством того, что система международного права является не более чем пустым звуком, служит следующая мысль: Вашингтон «четко дал понять, что намерен использовать все имеющиеся в его распоряжении возможности для поддержания своего преобладающего положения в мире». Затем «объявил о своем намерении игнорировать» резолюции Совета безопасности ООН по Ираку и открыто заявил, что «в дальнейшем он не намерен руководствоваться положениями Устава ООН, регламентирующими применение силы». Что и требовалось доказать. Таким образом, нормы международного права были попраны, а если попираются основополагающие принципы, то рушится все здание международного права. Майкл Гленнон считает, что это свидетельствует о позитивной тенденции: коль скоро США выступают лидером «просвещенных государств», американское руководство должно противодействовать любым попыткам ограничения своей свободы в использовании силы^{20}.

Просвещенный лидер также волен менять правила игры по собственному желанию. Когда после вторжения вооруженных сил США в Ирак, американцы не смогли обнаружить подтверждения главной причины необходимости военной операции – следов оружия массового поражения – в тональности риторики администрации США исчезла «абсолютная уверенность» в том, что иракская угроза требовала незамедлительного военного вмешательства. Однако тут же появилась уверенность в том, что справедливость американских притязаний «оправдывает найденное оборудование, которое потенциально могло быть использовано для создания оружия». Высокопоставленные лица в правительстве «предложили прояснить смысл противоречивого понятия „превентивные военные действия“», обосновывающего право Вашингтона на использование военной силы «против любой страны, обладающей какими-либо запасами смертоносного оружия». Пересмотр значения этого термина предполагает, что «правительство США предпримет меры против враждебно настроенных, имеющих явное намерение и возможности создания [оружия массового поражения]^{21}.»

В принципе любая страна обладает потенциалом и возможностью производства оружия массового поражения, и в действиях любого государства можно углядеть злой умысел. Наиболее значимым следствием пересмотра прежней аргументации необходимости вторжения в Ирак стала дальнейшая ликвидация каких-либо ограничений на использование военной силы. Главной задачей грандиозной имперской стратегии было устранение всяческих сдерживающих факторов «могущественного статуса и престижа США». Процитированные слова не принадлежат ни Дику Чейни, ни Дональду Рамсфельду или какому-либо другому политику-реакционеру, работавшему над созданием Стратегии национальной безопасности в сентябре 2002 года. Они прозвучали из уст авторитетного либерального функционера от власти Дина Ачесона в 1963 году. Он выступал в защиту санкций США против Кубы, отдавая себе отчет в том, что балансирование мира на грани ядерной катастрофы за несколько месяцев до этого в немалой степени было спровоцировано проводимой Вашингтоном кампанией международного террора, целью которой была «смена режима» на Кубе. Он также не мог не знать, что данная кампания продолжилась сразу после преодоления Кубинского кризиса. Тем не менее он заверил Американское сообщество международного права, что нет никакой «правовой коллизии» в том случае, когда США дают отпор попыткам подорвать их «авторитет, положение и престиж».

Доктрина Ачесона была впоследствии взята на вооружение администрацией президента Р. Рейгана, который между тем представлял противоположное политическое крыло. Эта доктрина пригодилась администрации Р. Рейгана в тот момент, когда она оспаривала юрисдикцию Международного суда по делу о нападении США на Никарагуа. Также, когда она проигнорировала решение суда о прекращении противоправных действий, когда дважды накладывала вето на резолюции Совета Безопасности ООН, подтверждающие правильность предыдущих судебных решений и призывающие все государства соблюдать нормы международного права. Советник по правовым вопросам Государственного департамента США Абрахам Соуфаэр объяснил, что «нельзя рассчитывать на то, что весь мир станет разделять нашу позицию», и именно «это большинство в лице мирового сообщества часто вступает в спор с США по наиболее важным вопросам». Поэтому мы, в свою очередь, должны «оставить за собой право решать», какие вопросы «относятся к сфере исключительной компетенции США». В данном конкретном случае к исключительной компетенции относились вопросы применения военной силы против Никарагуа, что было квалифицировано Международным судом как «незаконное применение силы» – проще говоря, международный терроризм^{22}.

Пренебрежительное отношение к нормам международного права и международным институтам достигло своего апогея в период президентства Р. Рейгана и Дж. Буша-старшего – представителей первой волны современной правящей элиты США. Их последователи продолжали заявлять, что США оставляют за собой право «предпринимать односторонние действия в случае необходимости», включая право «одностороннего применения военной силы» в целях защиты таких жизненных интересов, как «обеспечение неограниченного доступа на главные рынки мира, к источникам энергии и стратегическим ресурсам»^{23}. В то же время сложившаяся позиция американского руководства не представляла нечто кардинально новое.

Основные принципы великой имперской стратегии, родившейся в сентябре 2002 года, были заложены в самом начале Второй мировой войны. Еще до вступления США в войну аналитики американского правительства обосновали необходимость достижения «незыблемого главенствующего положения» в послевоенной системе международных отношений. В этой связи они предложили действовать таким образом, чтобы ограничить суверенную волю любых стран, способных помешать претворению в жизнь американских планов глобального переустройства. Впоследствии они пришли к выводу, что «важнейшим условием» достижения этих целей было «ускоренное выполнение программ перевооружения». Как тогда, так и сейчас это остается главным элементом единой системы мер для достижения военного и политического превосходства США. В то время амбиции американского руководства простирались на «весь мир за пределами германской сферы влияния, который должен был развиваться под эгидой США. Эта часть света должна была составить „великое пространство“», включающее страны Западного полушария, бывшие колонии Британской империи и регион Дальнего Востока. Вскоре поражение Германии стало очевидным, и имперские аппетиты США простерлись на весь Евроазиатский континент^{24}.

Эскизно обрисованные здесь прецеденты обнаруживают ограниченность выбора альтернатив у американского руководства при планировании действий. Основой политики является достаточно стабильная институциональная структура государственной власти США. Полномочия принятия политических решений в вопросах экономики сильно централизованы. Джон Дьюи едва ли преувеличивал, когда сформулировал свое понимание политики как «тени, отброшенной на общество». Вполне естественно, что государственная политика должна быть направлена на создание системы международных связей, открытой для американских компаний и подчиняющейся политическому воздействию США. Необходимо минимизировать риски и исключить любые возможности конфликтов^{25}. Нужно особенно бдительно относиться к стремлениям отдельных стран развиваться самостоятельно, ведь эти желания могут «стать заразительным примером для окружающих и способны распространяться, как вирус». В послевоенной политике США это было главным лейтмотивом, который в период холодной войны скрывался под различными предлогами и отговорками, используемыми, в свою очередь, для достижения конкретных целей двух соперничающих сверхдержав.

Основные задачи глобального доминирования, сформулированные в послевоенный период, сохранили свою актуальность и по сей день. Среди них – сдерживание других центров мирового влияния «в рамках существующей системы миропорядка», установленной США; поддержание контроля над основными источниками энергии в мире; предотвращение нежелательных крайних проявлений национализма; преодоление последствий «кризисов демократии», источником которых является маргинализованная часть американского общества. Эти задачи предполагают различные формы реализации, особенно в сложных условиях переходных периодов: перестройка мировой экономической системы, начавшаяся в 1970 году; упадок развития единственной противостоящей сверхдержавы и скатывание ее до квазиколониального уровня двадцатилетней давности; террористические угрозы для США с начала 1990-х годов, вылившиеся в шокирующий ужас 11 сентября 2001 года. Постепенно тактика своевременного реагирования на эти изменения совершенствовалась с учетом новых вызовов и сдвигов в международной ситуации, что сопровождалось усовершенствованием средств военного воздействия. Многие участники международных отношений, и без того находящиеся в тяжелом положении, оказались на грани полного краха.

Тем не менее, обнародование в 2002 году великой имперской стратегии стало для всех опасным сигналом. Ачесон и Соуфаэр описывали лишь общие направления политики и не выходили в своих наблюдениях за рамки американской элиты. Их мысли были известны только специалистам и тем, кто читал диссидентскую литературу. Остальные находились в неведении в соответствии с афоризмом Фукидида: «Большие государства поступают так, как вздумается, а малые государства – так, как им велит необходимость». В заявлениях Д. Чейни, Д. Рамсфельда, К. Пауэлла и их окружения, напротив, провозглашается курс на достижение несокрушимого глобального превосходства, которое предполагает более жесткие меры, чем прежде, и опирается на применение силы в случае необходимости. Эти политики, в отличие от своих предшественников, хотят быть услышанными и прилагают массу усилий, чтобы во всем мире ни у кого не осталось сомнений в серьезности их намерений. В этом заключается существенная разница.

НОВЫЕ НОРМЫ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА

Провозглашение великой имперской стратегии было воспринято как зловещий знак на пути развития международных отношений. Однако для сверхдержавы не достаточно просто провозгласить новую концепцию политического действия. Совершенно необходимо, чтобы такая концепция была закреплена в качестве нормы международного права посредством осуществления показательных действий. Известные специалисты и общественные деятели с полной ответственностью заявляют, что право является подвижным органичным инструментом и новая форма вполне может служить руководством к действию. Как только была обнародована новая имперская стратегия, военная пропаганда стала будировать милитаристские настроения в обществе для поддержания кампании против Ирака. Тогда начали свой отсчет промежуточные выборы в Конгресс США. Такое совпадение мы уже отмечали раньше, обратите внимание на этот факт – в дальнейшем мы к нему еще вернемся.

Объект превентивной атаки должен отвечать некоторым требованиям:

1. Должен быть практически беззащитным.

2. Должен быть достаточно значимым для развязывания конфликта.

3. Должна быть возможность представлять его как воплощение реальной угрозы безопасности.

Ирак подходит по всем параметрам. Первые два требования очевидны, а третье легко достижимо. Всего лишь необходимо повторять пламенные высказывания Буша, Блэра и их соратников: диктатор Хусейн «создает одно из самых страшных средств уничтожения. Его цель – доминировать, запугивать и осуществлять нападения». Он уже применял это оружие для уничтожения целых деревень на территории Ирака, в результате чего остались тысячи убитых и тысячи ослепленных, обездоленных людей. Если это не проявление зла, тогда «что же мы называем злом?»^{26}.

В ежегодном послании президента США Конгрессу, в январе 2003 года, выразительные слова порицания, произнесенные им, прозвучали довольно искренне. Безусловно, те, кто увеличивает страдания людей, не должны оставаться безнаказанными. К их числу относится и сам глашатай благородных призывов, а также его сторонники, которые осознанно отдали свои предпочтения человеку, чьи злодеяния очевидны.

Поражает легкость, с которой при перечислении наиболее тяжких преступлений Саддама Хусейна оказались скрыты важнейшие слова: «Не обращая ни на что внимания, мы продолжали поддерживать репрессивный режим, так как нам было все равно». Похвалы и поддержка сменились осуждением после того, как иракский диктатор совершил по-настоящему серьезное преступление: не выполнил (или, возможно, не совсем понял) приказы, вторгшись в Кувейт в 1990 году. Наказание – кого оно постигло – оказалось суровым. Однако сам тиран уцелел и в дальнейшем еще более укрепил свои позиции в результате введения его бывшими друзьями режима санкций против Ирака. В сентябре 2002 года, с приближением момента, когда должна была состояться демонстрация новой нормы о нанесении превентивных ударов, советник президента по национальной безопасности Кондолиза Райс предупредила, что следующим подтверждением намерений Саддама Хусейна может стать нанесение ядерного удара, предположительно, по Нью-Йорку. Соседи Ирака, в том числе представители израильской разведки, отмели данные подозрения, которые позже были опровергнуты и в результате работы международной инспекции ООН. И все же официальный Вашингтон продолжал настаивать на своем.

С самого начала милитаристской пропаганды заявлениям американских властей явно недоставало правдоподобия. По словам одного из сотрудников правительства США, с двадцатилетним стажем службы в разведке, «руководство страны способно на любую ложь… для выполнения своих важных задач в Ираке». Вашингтон препятствует работе международной инспекции, поскольку опасается, что она ничего не обнаружит, считает он. Как отмечают два ведущих специалиста в области международных отношений, заявления президента по поводу угрозы, исходящей от Ирака, стоит рассматривать как откровенные попытки запугать американское общество, чтобы заручиться его поддержкой. Это стандартная процедура. Вашингтон до сих пор отказывается предоставить доказательства своих заявлений 1990 года о том, что на границе Саудовской Аравии была сконцентрирована большая группировка иракских войск. Эти заявления, ставшие предлогом для начала военных действий в Персидском заливе в 1991 году, получили моментальное опровержение в результате проведенного одним из журналов расследования, но никакого действия это не возымело^{27}.

Обоснованно или нет, но президент и его окружение, в их стремлении публично обвинить Саддама Хусейна в причастности к терактам 11 сентября 2001 года, распространили самые мрачные предупреждения о зловещей угрозе, которая исходит от Хусейна, как для безопасности самих США, так и для всего региона. Масштабная пропагандистская кампания в СМИ достигла ожидаемых результатов. В течение нескольких недель около 60 процентов американских граждан стали воспринимать Саддама Хусейна как «источник непосредственной опасности для США», которую необходимо устранить в кратчайшие сроки. К марту почти половина американского населения была убеждена, что Хусейн принимал участие в подготовке атак 11 сентября и что среди террористов на борту угнанных самолетов были граждане Ирака. Поддержка военных действий во многом была обусловлена именно этими убеждениями рядовых американцев^{28}.

За пределами США, по мнению зарубежной прессы, публичная дипломатия «потерпела провал». «Внутри США ее усилия позволили успешно соединить в сознании населения посттравматические переживания от событий 11 сентября с необходимостью проведения военной операции в Ираке… Около 90 процентов американцев считают, что С. Хусейн осуществлял поддержку и был пособником террористических групп, которые планировали проведение силовых акций против США». Политолог Анатоль Ливен отмечал, что американцы были «одурачены пропагандистской кампанией, не имевшей аналогов в истории демократических стран в мирное время»^{29}. В результате пропагандистской акции в сентябре 2002 года президент Буш получил подавляющее число голосов на выборах, так как избиратели, в ужасе перед зловещим врагом, отринув свои первоочередные нужды, отчаянно сплотились под эгидой действующей власти.

Публичная дипломатия позволила моментально заворожить Конгресс. В октябре конгрессмены предоставили президенту право начать военную операцию «в целях обеспечения национальной безопасности США от неминуемой угрозы, исходящей от Ирака». Это повтор уже известной истории. В 1985 году президент Р. Рейган объявил чрезвычайное положение, которое затем продливалось каждый год, в связи с тем что «политика и действия правительства Никарагуа представляли чрезвычайную угрозу национальной безопасности и внешнеполитическим интересам США». В 2002 году американская нация опять теряла сознание от страха, на сей раз по вине Ирака.

Еще одним триумфом публичной дипломатии во внутренней политике стало выступление президента США на палубе авианосца «Авраам Линкольн» 1 мая 2003 года, когда он «в неподражаемом рейгановском стиле подвел итоги шестинедельной войны». Он открыто заявил – без опасений скептических комментариев из США – о своей значимой победе в войне с терроризмом, которая стала возможной благодаря «устранению одного из союзников „Аль-Каиды“»^{30}. При этом абсолютно не важно, что предположение о связи Саддама Хусейна с Усамой бен Ладеном – на самом деле двух злейших врагов – основано на малоубедительных доказательствах и неоднократно опровергалось компетентными специалистами. Также не важна причинная связь между нападением на Ирак и угрозой террористических атак: нападение усилило угрозу, что неоднократно прогнозировалось. Это, вероятно, стало причиной еще большего затягивания войны с терроризмом, так как способствовало резкому пополнению рядов сторонников «Аль-Каиды»^{31}.

Активное использование мер пропаганды продолжилось и после окончания военной операции в Ираке. После того как все попытки обнаружить следы оружия массового поражения на территории этой страны с очевидностью провалились, треть граждан США все же считали, что американские вооруженные силы нашли оружие массового поражения, и более 20 процентов полагали, что иракская сторона использовала его в ходе конфликта^{32}. Возможно, это обычная реакция панически напуганных людей в результате многолетней интенсивной пропаганды, направленной на «приручение великого чудовища».

Тезис о «неподражаемом рейгановском стиле», скорее всего, относится к громкому высказыванию Р. Рейгана о том, что США мужественно выстояли «перед лицом колоссальной угрозы, вызванной Гренадой». Проницательные комментаторы отметили, что пафосное выступление президента Буша на американском военном корабле «Авраам Линкольн» было тщательно спланировано как «мера агитации в преддверии подготовки к выборам в 2004 году». В ее основу, по мнению экспертов Белого дома, «должна быть положена тематика национальной безопасности, а ключевым событием должно стать свержение Саддама Хусейна». Для усиления эффекта начало официальной кампании было отложено до середины сентября 2004 года, чтобы Республиканская партия на своем съезде в Нью-Йорке смогла чествовать великого полководца. Ведь он в одиночку спас американский народ от повторения теракта 11 сентября благодаря успешной военной операции в Ираке. Главный политтехнолог Республиканской партии Карл Роув пояснил, что при проведении предвыборной кампании будет всячески подчеркиваться, что в Ираке была одержана не окончательная победа, а выиграна лишь битва. Это одно из «многих важных достижений в длительной и крупномасштабной войне против терроризма, – убежден Роув или, может, только предполагает – которая не закончится в день выборов в 2004 году»^{33}, а будет иметь дальнейшее продолжение.

К сентябрю 2002 года наступил момент, когда все необходимые условия для применения новой нормы международного права были достигнуты: Ирак был беззащитен, представлял чрезвычайную важность и вместе с тем серьезную угрозу безопасности США. Конечно, с самого начала нельзя было ручаться, что все пойдет, как планировалось. Однако исход войны был практически предрешен, по крайней мере, неудачный исход операции казался маловероятным. Превосходство США в военной моще было настолько неоспоримо, что достижение молниеносной победы не вызывало сомнений, а вытекающие из этого гуманитарные проблемы можно было списать на Саддама Хусейна. Если же всплывут какие-то неприятные факты, никто не станет вникать в их суть, а причины, их породившие, останутся незамеченными, во всяком случае, пока тайное не станет явным. Победители не обнаруживают своих преступлений, о них известно мало, хотя здесь бывают свои исключения. Оценки количества погибших в военных действиях США в Индокитае до сих пор колеблются в пределах нескольких миллионов человек.

Этот же принцип лег в основу военных трибуналов после Второй мировой войны. Осуждению подлежали только военные преступления и преступления против человечества, которые были совершены противниками союзных сил. Так, к примеру, из числа преступлений исключалось уничтожение гражданских городских кварталов. В дальнейшем данный принцип использовался на военных трибуналах, но применялся исключительно к побежденным врагам для усиления степени их вины на фоне освободительных сил.

После того как было объявлено об успехе военной операции в Ираке, широкое распространение получило мнение о том, что одной из главных причин этой войны было желание, чтобы грандиозная имперская стратегия США получила широкое признание. Газета «Нью-Йорк таймс» писала: «Обнародование Стратегии национальной безопасности явно свидетельствовало о том, что Ирак станет экспериментальной площадкой для новых принципов американской внешней политики и далеко не единственной». «Ирак сделали „чашей Петри“[2]2
  Плоский стеклянный сосуд для изучения биологических изменений культур бактерий. – Прим. перев.


[Закрыть], в которой развернулся эксперимент по внедрению превентивной политики». Один высокопоставленный американский чиновник заявил следующее: «При необходимости мы без колебаний предпримем односторонние действия и воспользуемся нашим правом наносить превентивные удары в целях самообороны», учитывая, что соответствующая норма уже применяется. «Наглядный характер действий [в Ираке] отмечался наблюдателями во всем мире», – считает исследователь истории Ближнего Востока Гарвардского университета Роджер Оуэн. Народам различных стран и их политическим элитам придется скорректировать свои представления о системе международных отношений, «которая отныне ориентирована не на решения ООН и нормы международного права, а на навязанную позицию» Вашингтона. Активная милитаристская политика США заставляет другие страны «пренебрегать собственными интересами» в угоду соблюдения «приоритетов американской национальной политики»^{34}.

Потребность в демонстрации силы для «поддержания собственной значимости» в глазах мировой общественности ставила под угрозу срыва проведение военной операции в Ираке. Газета «Файненшиал таймс» опубликовала хронологическое описание этапов принятия решения о начале военной операции в Ираке вплоть до середины декабря 2002 года, когда Ирак передал в ООН декларацию о состоянии собственного вооружения. «Складывалось впечатление, что чиновников из Белого дома ввели в заблуждение», – отмечал один специалист, тесно сотрудничавший с Советом по национальной безопасности США, после того как 8 декабря декларация иракских властей была опубликована. «Неумелый, никудышный диктатор одурачил самого президента США. Это вызвало настоящую ярость Белого дома. Это был рубеж, за которым не оставалось возможности для дипломатического решения вопроса»^{35}. Все, что последовало за этим, было не более чем дипломатическим театром теней, в то время как войска уже занимали свои позиции.

По мере того как США стали переходить от обсуждения своей грандиозной имперской стратегии к практическому ее применению, новый принцип нанесения превентивного удара прочно вошел в арсенал средств американской внешней политики. Теперь США могли обратиться к разрешению более трудных конфликтов. В действительности, существовало множество привлекательных вариантов: Иран, Сирия, регион Анд и ряд других. Перспективы участия США в этих конфликтах зависят в значительной мере от того, насколько возможно сдерживание и подавление «второй супердержавы»[3]3
  Мирового общественного мнения – Прим. перев.


[Закрыть].

Необходимо более подробно описать различные формы утверждения норм международного права. В этой связи наибольшее внимание необходимо уделить тем способам, которые приводят к достижению желаемого результата силой оружия и веры. Ярким проявлением того, как утверждается принцип власти сильнейшего, стала широко провозглашенная на исходе тысячелетия «нормативная революция». После нескольких неудач вначале 1990-е годы прошли под лозунгом проведения гуманитарных интервенций. Новое право вторжения на территорию государства в интересах соблюдения гуманитарной безопасности утверждалось благодаря мужеству и альтруизму США и их союзников. Особенно это было заметно в Косово и Восточном Тиморе – двух самых вожделенных объектах притязаний США. Бомбардировки Косово в глазах лидеров различных стран были восприняты как окончательное утверждение нормы использования военной силы в обход решений Совета Безопасности ООН.