Текст книги "Город Дождя"

Автор книги: Нина Пунтус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Я не сразу поняла, что он дал мне первый чёткий ответ, который сообщал: здесь обитают не

только самоубийцы. Какое-то время я смотрела на него, надеясь на дальнейшие пояснения,

но их не последовало.

– Расскажи мне про того мальчика, который умер в лаборатории. Целью игры было найти его

убийц. Если я найду их, то это что-то изменит?

Вопрос про умершего в лаборатории мальчика я задавала так часто, и так часто слышала в

ответ спутанную речь, что уже начинала забывать о его принадлежности к игре. Если что-то

сильно расстраивает, память недолго желает хранить это. Защитная функция мозга

включается, когда сочтёт нужным. Порой очень некстати для нас.

– Иногда здесь можно услышать его шёпот. Нужна лишь правильная ночь.

– Что было в нём особенного? Почему над ним ставили эксперименты?

– На твоём месте я бы спросил про его имя. Оно понадобится тебе, если захочешь мстить. Но

ты не узнаешь его, пока не вспомнишь своё.

Что-то кольнуло сердце, и скользнуло в желудок, отчаянно пискнув. Я не помнила своего

имени. Но как можно забыть такое? Я хорошо помнила имя пользователя и пароль своей

электронной почты, но не могла вспомнить главного. Саша и большинство знакомых звали

меня Дождинкой, но у меня же было настоящее имя!

– Подожди, я сейчас вспомню. Это какая-то нелепость. Я же знала его минуту назад...

– Не знала. Ты забыла его, как только попала сюда. Но ты ещё помнишь остальное, –сказал

Ветер, спихнув носком ботинка мой босоножек. – Знаешь, у тебя удивительно сильная жажда

жизни.

Я смотрела на падающий босоножек. Его полёт с крыши был невероятно долог и пленителен.

Мной завладел непостижимый приступ внезапного счастья. Что-то лёгкое и свободное

тянуло за ним. Я сделала шаг вперёд, чтобы заметить, куда упадёт босоножек. На долю

секунды я увидела вместо него белого голубя, который стремительно приближался к земле,

сложив чистые крылья, но это был лишь обман зрения – босоножек разлетелся на части.

– Жду тебя внизу, Дождинка.

Эти слова оборвали во мне странную эйфорию. Я быстро повернулась, чтобы сказать Ветру

какую-нибудь гадость, но его не было. Исчез так же незаметно, как возник. Ему стоит

позавидовать – очень удобная возможность. Со мной остались лишь отчаянье и горечь,

которые со злостью швырнули второй босоножек с крыши. “Нет! Я не буду. Не

сегодня”, – принял решение разум.

Я вернулась обратно на чердак, но не успела сделать и несколько шагов, как поранила ногу.

Как же мне надоело калечиться! Пришлось ступать очень осторожно, вглядываясь в

полутьму помещения. Вскоре я услышала какой-то шорох в дальнем углу. Глаза уже

привыкли к темноте, и через несколько секунд я увидела мужской силуэт, сидящий у стены.

Подумав, что это Ветер, я пошла к нему. Когда я приблизилась, по чердаку скользнул

лунный свет, и передо мной развернулась отталкивающая сцена: молодой светловолосый

парень, корчась от боли и что-то быстро шепча, резал себе вены грязным бутылочным

осколком. Я стала тихо пятиться назад, но он заметил меня – поднял голову и впился в лицо

настороженным взглядом.

– Кто ты? Ты пришла помешать мне?

Я отрицательно покачала головой и спросила:

– Зачем ты делаешь это?

У меня не было сомнений в том, что он душевнобольной, но, по опыту, я знала: чтобы

спокойно уйти, надо немного поговорить с психопатом, суметь усыпить его неадекватную

бдительность.

– Они управляют мной. Управляют через эти провода, которые вшили в меня! Но я не

позволю им делать это. Ни за что!

Он яростно затряс головой и снова принялся резать руки. Я успела отступить на три шага,

прежде чем парень снова заговорил со мной.

– Они идут. Ты слышишь? Теперь не спастись! Помоги мне, Иллюзия. Они отключили мне

ноги. Без тебя я не справлюсь!

Он пополз ко мне, повторяя свою просьбу о помощи, пока его речь не превратилась в

неразборчивый шёпот. Что-то из прошлого выжигало его мольбу на теле и заставляло

оставаться здесь. Я протянула ему руку, но как только её коснулись его израненные пальцы,

я вскрикнула и убежала с чердака.

Я спускалась пешком по бесконечным пыльным ступеням, оставляя на них красные следы.

Это были не только следы моей боли. Следы вечного стыда и презрения к себе за свою

трусость, свой эгоизм и тот ад, против которого я восстала, от которого убежала, только для

того, чтобы найти его в себе.

Я уже знала такой стыд. Тогда Андрей был ещё жив. Всё лето в доме напротив играла одна

песня. Я не помню текст этой песни, не знаю, что за группа её исполняла. На уме осталась

только одна строчка: “когда осенний первый дождь напомнит вам, что меня нет”. Это был

рэп, а мы с братом не очень приветствовали это музыкальное направление. Мы злились и

желали, чтобы скорее наступила осень, чтобы он скорее остался только воспоминанием. А в

конце сентября дождливым вечером у дома напротив собралась большая толпа. Я не поняла,

что случилось, и спросила об этом в местном чате. Через несколько минут одна девушка

написала, что оттуда выбросился какой-то мальчик.

Пошло оживлённое обсуждение, люди с огромным интересом говорили о его смерти,

жестоко шутя, в тайне от самих себя радуясь тому, что они живы. Я долго сидела у экрана,

зачем-то всё это читая, пока на клавиатуру не стали падать слёзы. Потом я выключила

компьютер и открыла окно. Я прошептала: “Прости меня! Прости нас с братом, прости за то,

что не услышали твоего крика, прости, что мы смеялись, прости нашу жестокость!”

Часть меня верит в то, что это был не тот человек, из чьей квартиры всё лето звучала песня, и

убеждена в том, что, если даже это был он, мне совершенно не за что себя винить. Другая же

часть души до сих пор стыдится моих тогдашних мыслей и слов, которые никогда не сгниют

вместе с прошлогодней листвой.

Однажды я поделилась этой историей с Вадимом, и пожалела об этом. Мы встречались с ним

почти полгода. Это был сильный человек с жестоким характером и чёрным сердцем. Меня

привлекала его уверенность в себе, его манеры и поведение – он вёл себя так, словно он

властелин мира. Как-то на вечеринке по случаю его крупного выигрыша в лотерею (Вадиму

всегда очень везло, его даже называли любимцем судьбы) я подошла к зеркалу, чтобы

поправить макияж. Он подошёл сзади и обнял меня, а потом сказал, глядя на наши

отражения: “Мы боги”. Мой двойник улыбнулся ему, слегка прикрыл глаза и медленно

повторил его слова. Вадим признавался мне, что все его девушки, которых было немало,

быстро надоедали ему, но со мной у него всё обстояло иначе. По его словам, он видел во мне

продолжение себя, свою часть, своё отражение. Когда он в очередной раз заявил, что мы с

ним одной крови, я рассказала ему про ту песню и погибшего мальчика, а он просто

рассмеялся. Я знала, что так будет. Знала, что для него любое проявление совести –

непозволительная слабость. Я не ждала другой реакции – лишь надеялась, что этот смех не

ранит меня. Но он ранил, и я ушла от Вадима в тот же вечер. Он постоянно ревновал меня и

твердил, что никогда не отпустит. Об этих словах теперь иногда напоминает небольшой

шрам возле губы, но всё-таки он не сумел удержать меня, и это было моей маленькой

победой в поисках себя.

Когда я вышла из подъезда, начался дождь. К счастью обычный, и я впервые обрадовалась

ему. Была уже глубокая ночь, а по городу не ходило такси, поэтому мне не оставалось

ничего другого, как, прихрамывая, идти до дома пешком в надежде на скорое превращение.

Вдали кто-то играл на гитаре, и грустная мелодия гармонично вплеталась в музыку дождя. Я

растворялась в ней, и шла за этой мелодией, как Тесей за золотой нитью в лабиринте

Минотавра, до тех пор, пока музыка не смолкла, уступив место лаю бродячих собак.

– У тебя такой вид, что сам дьявол расплачется.

Ветер сидел на автобусной остановке с гитарой в руках. Кажется, у него появилось новое

хобби – издеваться надо мной. Хотела бы я разделить его веселье.

– Зачем ты вернулся? Вспомнил, что оставил в запасе немного шуток?

– Я сказал, что буду ждать тебя внизу. Ты забываешь всё стремительней, чем даже хотелось,

– ответил Ветер, указав на место рядом с собой.

Я приняла его приглашение и присела рядом.

– Сыграй ещё что-нибудь. Мне это очень нужно.

Ветер отложил гитару.

– Я играю не для всех.

Ко мне подбежала лохматая дворняга, уткнулась в коленку влажным носом, пристально

посмотрела на моего собеседника и убежала, виляя хвостом. Я с завистью проводила её

взглядом. Конечно, жизнь бездомной собаки не легка, и всё-таки она до конца останется

собой, сохранит естественность и внутреннюю цельность. Её прочный мир трудно

разрушить. Человек же изначально обречён на картонный макет мироздания, который он до

самой смерти вынужден неустанно подклеивать изолетной, придумывать на месте пустот

что-то нерушимое и вечное, потому что если изолента закончится, ему будет трудно выжить.

– Играешь только для себя? – спросила я, окинув взглядом безлюдные улицы.

– Если ты не видишь чего-то, это не значит, что этого нет.

Я мысленно повторила его слова. Похожие слова мне говорил Саша, когда в наших беседах

речь заходила о мире за гранью – я ставила под сомнение вопрос о его существовании.

Теперь, по крайней мере, я знаю, что за чертой что-то есть. Но этого мало. Я хочу знать

больше.

– Зачем ты ждал меня?

– Хотел пригласить тебя в одно место.

Ветер достал из кармана какую-то бумажку и протянул мне.

Это оказался билет в театр на спектакль “Гамлет”. Насколько я знала, в городе когда-то был

театр, но он недавно сгорел. Шутки не кончились. Представление начиналось через

пятнадцать минут в каком-то здании на Стеклянной улице.

– И как это понимать? В лучшем случае, я попаду туда к рассвету.

Ветер встал и знаком приказал мне сделать то же самое. Когда я поднялась, он зашёл за

спину и, произнеся что-то неразборчивое, закрыл мне глаза руками. Я ощутила сильное

головокружение и тошноту, а потом всё внутри сжалось, стало душно и жарко, возникло

такое чувство, будто во мне горят тысячи костров, через которые прыгают резвые черти под

хохот пьяных ведьм, славящих шабаш. В голове всплывали неясные образы и

отвратительные видения – чёрные пауки ползли по стенам, превращаясь в шипящих змей,

которые заползали в появившийся из пустоты мраморный гроб, заполняя его скользкими

кольцами своих длинных тел, потом картина стала меняться и возникла молчаливая траурная

процессия: лица шествующих были раскрашены – одни напоминали весёлых клоунов, а

другие походили на унылых мимов; вскоре они распались на куски сырого мяса, которые тут

же облепили большие красные мухи. Я закричала, но не услышала своего крика. Ветер убрал

руки, и всё сразу исчезло. Рядом с нами уже не было автобусной остановки. Мы находились

в совершенно другом месте. Это была Стеклянная улица.

– Вот мы и пришли.

– Это же казино, – сказала я, взглянув на здание, перед входом которого мы стояли.

Ветер кивнул и пошёл внутрь. Сзади меня окликнул чей-то громкий мужской голос, и, не

оглядываясь, я нырнула в двери казино. Мы прошли мимо автоматов, игровых столов и

подошли к бару. Ветер заказал нам выпить.

– За что пьём? – спросила я, подняв стакан.

– Не чокаясь – коротко ответил он.

В связи с последними событиями у меня накопилось столько вопросов, что я не знала с какой

темы начать, как правильно построить разговор, чтобы добиться хотя бы малозаметных

просветов. Я обдумывала это, разглядывая публику. Она была совершенно разная: от

шумных мужчин и женщин в дорогих костюмах и платьях, курящих элитные сигары до

тихих стариков в старых протёртых куртках. Их всех объединяло только одно – жажда денег

и риска, погоня за призрачной и пустой мечтой о внезапном обогащении. Вадим часто таскал

меня по таким заведениям. Я ещё могла понять бедных пенсионеров в мелких казино, но

тугие кошельки, обнимающие вульгарно визжащие бриллианты, всегда вызывали во мне

только омерзение.

Мы допили в молчании, а потом Ветер повёл меня через служебный вход. Это был длинный

коридор со множеством комнат. В одной из них дверь была приоткрыта. За большим столом

сидели наркодельцы и расфасовывали “товар” в прозрачные упаковки. Один из них заметил

нас и приветственно махнул Ветру рукой. Дальше коридор поворачивал направо. Там была

лишь одна комната, дверь которой была распахнута настежь. Внутри перед маленькой

сценой, укрытой тёмно-синим занавесом, в несколько рядов стояли стулья. Почти все они

были заняты. Мы не успели войти, как из комнаты неожиданно выбежал лысый карлик и

шепеляво затараторил:

– Мастер, мы ждём только вас! Вы же знаете, мы никогда без вас не начинаем. Сегодня будет

изумительное представление! Роль Офелии мы доверили совсем юной, малоизвестной, но

очень талантливой особе... Хотя, должно быть, вы её помните – она играла Лилит в

“Изгнании”. У вас интересная спутница, но, должен признаться, все думали, что вы приедете

с Изумрудной Леди. Ах, проходите же!

Он ещё суетливо пометался в проёме, и, наконец, освободил вход. Мы заняли свои места в

первом ряду. Я то и дело вертела головой, рассматривая собравшихся зрителей. На

некоторых женщинах были вполне обычные изящные вечерние платья, на других –

причудливые наряды прошлых веков: одни были закутаны в звериные шкуры, другие

облачились в богато расшитые покрывала, на других были очень пышные платья с высокими

накрахмаленными воротниками, а на некоторых из них были парики, украшенные

всевозможными цветами и драгоценными камнями. Одежда мужчин также пестрила

разнообразием – встречались шкуры, туники, камзолы, длинные златотканые плащи с

гербами, средневековые шляпы с перьями и яркими лентами, треуголки и цилиндры. Все они

непринуждённо разговаривали друг с другом, шутили и смеялись, но мне почему-то

казалось, что всё их внимание на самом деле приковано к нам, вернее ко мне.

– Скажи, зачем ты привёл меня сюда? Я знаю эту пьесу, и уже ответила на главный вопрос

Гамлета. Что ты хочешь сказать мне этим?

Ветер повернулся ко мне и приложил палец к губам. Через миг в комнате погас свет и

поднялся занавес.

Глава 6

И вот ты стоишь на берегу и думаешь: “Плыть или не плыть?”

Мама, мы все тяжело больны.

Мама, я знаю, мы все сошли с ума...

Виктор Цой

На сцену вышел неестественно высокий и худой мужчина в чёрном костюме и, сказав что-то

на незнакомом языке, прочитал стихотворение Валерия Брюсова “Офелия”. Его сменила

молодая девушка в легком голубом платье с венком на голове и корзиной с цветами. Судя по

всему, это и была нежная нимфа Гамлета. Она стала кружиться и бросать в зал цветы,

заливаясь радостным смехом. Мне на колени упали лиловые колокольчики. Они пахли

влажным лугом.

– Люблю их. Правда, они похожи на звёзды? – шепнула мне сидящая сзади женщина в

пышном бархатном платье с крупной родинкой на груди, чья форма напоминала полумесяц.

Мне захотелось спросить у неё, откуда они взялись осенью, но вместо этого я лишь кивнула

и положила цветы на свободное место рядом с собой.

Тем временем Офелия присела на край сцены и запела какую-то песню на

древнеанглийском. Её прервал появившийся на сцене мрачный юноша в наглухо застёгнутом

длинном шерстяном пальто. В комнате захлопали, должно быть, встречая главного героя

трагедии. Он тоже заговорил на древнеанглийском, поэтому я понемногу стала терять

интерес к этой нелепой постановке. Если Ветер хотел таким образом дать мне подсказку, то

это была плохая идея.

– Я не понимаю. Почему я должна смотреть это? – спросила я.

Ветер ответил, не отрываясь от представления:

– Если ты ещё не поняла, то знай – тебя никто не держит здесь. Ты можешь уйти в любое

время.

Я уловила в его словах двойной смысл, но не стала говорить ничего в отместку. Моё

внимание снова обратилось к пьесе. Офелия покинула сцену с тоской в глазах, обхватив себя

за плечи, а Гамлет остался и вскоре услышал голос своего отца, который шёл откуда-то с

потолка. Многие зрители стали задирать головы вверх, наверно, пытаясь увидеть Призрака.

В этот момент неожиданно зажёгся свет. По комнате прошёлся недовольный ропот, через

который сумел прорваться резкий взволнованный голос карлика:

– Прошу прощения, дамы и господа. У нас вынужденный антракт. В соседних комнатах вам

будет представлено множество развлечений. Каждый сможет выбрать себе что-нибудь по

душе.

Сказав это, он подбежал к Ветру и заговорил с ним на непонятном языке. Карлик был чем-то

сильно испуган, но Ветер вёл себя совершенно спокойно.

Зрители постепенно расходились. Теперь они в открытую смотрели на меня, перешёптываясь

друг с другом. Их взгляды не были дружелюбными. Ко мне подошла женщина, которая

заговорила со мной во время представления.

– Она не так сурова, как это может показаться, но не терпит, когда кто-то нарушает

гармонию. Мастер поступил слишком рискованно, приведя вас на спектакль. Мой вам совет

– уходите отсюда поскорее.

– О ком вы говорите? – не поняла я.

– Об Изумрудной Леди, разумеется! – всплеснула руками женщина, с изумлением посмотрев

в сторону Ветра. – Вы даже не посвящены. О, Она будет невероятно рассержена!

Её последние слова прозвучали в полной тишине. Я оглянулась, чтобы понять причину

внезапного молчания – в дверном проёме стояла красивая женщина среднего роста в зелёном

чешуйчатом платье, с густыми извивающимися, как змеи, волосами. Её сопровождали ещё

две женщины в подобных платьях жёлтого цвета. Все мужчины, оставшиеся в комнате,

включая Ветра, отвесили ей лёгкий поклон, а женщины сделали книксен. Я растерянно

смотрела, как она приближается, гневно сверкая своими большими травяными глазами,

ощущая настороженное и одновременно приятное волнение – теперь я, как никогда, была

близка к тому, чтобы узнать правду, поскольку не сомневалась в том, что нахожусь в логове

тех, кто затеял со мной эту жестокую игру.

– Мой дорогой, я не понимаю твоё легкомыслие. Почему ты привёл её сюда? Мы

договорились...

– Кое-что изменилось, – отрезал он и снова перешёл на неизвестный мне язык.

Она слушала внимательно, ни разу не перебив его, и, судя по всему, он сумел убедить её в

чём-то. Изумрудная Леди перевела взгляд на моё озадаченное лицо, на котором отражались

все мучительные попытки уловить суть их разговора, и улыбнулась.

– Как мы невежливы с нашей маленькой гостьей! Посмотри на неё – она вся в нетерпении. И

всё же я не приемлю слабости духа, поэтому доверяю её тебе. Ты знаешь, что следует делать,

а мне пора, – сказала она и обратилась к карлику, который всё это время напряженно следил

за их разговором в молчании. – Мне жаль, что я испортила представление, но стихии так

сложно управлять своими поступками.

– Я всё понимаю, душа моя, и жалею лишь об одном – вашем желании немедленно

удалиться. Вы так редко навещаете нас.

– Обещаю, что в следующий раз буду здесь в эту ночь. А сегодня я должна присутствовать

на погребальном костре Великого Воина. Нужно проводить его со всеми почестями – таких

ещё не скоро родит Земля. Она сильно истощилась в последнее время – одни слабаки и

плаксивые девчонки!

Женщина презрительно смерила меня взглядом, и больше ничего не говоря, направилась к

выходу. Во всех её движениях скользила невероятная сила, невольно внушающая

восхищение. Её платье сверкало уверенностью, а обнажённая спина говорила о том, что её не

страшит никакая опасность и она готова принять любой удар.

– Леди часто бывает резка. Должно быть, поэтому ей дали это новое имя, – сказал мне

карлик ободряющим тоном.

Его слова не сразу проникли в моё сознание, которое полностью отдалось во власть

изумрудного сиянья, рисующего картину прошлого своим таинственным цветом. Когда мне

было четырнадцать, я перекрасила волосы в зелёный цвет. Причиной тому стала новая

московская школа, куда мы с братом перешли, когда наша семья переехала из Подмосковья в

столицу. Решение Андрея учиться в математическом классе было удачным – он попал в

самый дружный класс школы. В моём же классе правила группа наглых спортсменов и

пафосных девушек, которые никогда не делали ошибок в таких словах, как “Ботокс” и “прет-

а-порте”. Я перешла им дорогу в первый учебный день, когда заступилась за изгоя класса –

молчаливую замкнутую девочку в очках с толстыми стёклами и тоненькой косичкой. Мне не

удалось подружиться с ней – она была совсем забита и сторонилась всех окружающих. У неё

были трудности с речью, и часто случались приступы эпилепсии – этого было достаточно

для постоянных издевательств и насмешек одноклассников. В сущности, для этого была

лишь одна причина – они боялись её. Толпе трудно понять и смириться с тем, что кто-то

может быть другим, ведь странный человек кажется опасным, его поступки сложнее

предугадать, руководствуясь определенной заданной схемой. Именно поэтому “осторожный

человек” растоптал сердце Данко, когда герой вывел людей из тёмного леса.

Нас учат быть добрыми и любить своего ближнего, но часто забывают напомнить о том, что

лишь единицы отплатят нам тем же. При жизни мне встречались такие единицы. Многие из

них носили жёсткую броню, хранящую одинокую и ранимую душу от агрессии мира,

подобно ракам-отшельникам, которые прячут свои мягкие брюшки в раковинах других

морских животных. Мир давит одиночек, и в большей степени тех, кто понял одну простую

истину, но ещё не может смириться с ней – все люди одиноки, абсолютно все. Будь мы в

безлюдной пустыне или в центре огромного города, в разлуке или с любимыми – нам не

сбежать от одиночества. Но можно обмануть себя, растворившись в забвении придуманных

грёз. Это помогает, как таблетка успокоительного в тот момент, когда думаешь, что осталось

совсем немного до разрыва сердца.

Я примкнула к небольшой группке, которая состояла из тех, кто часто прогуливал школу,

чтобы попить пиво и покурить травку (по крайней мере, в них не было никакой

омерзительной фальши), хотя сама редко пропускала уроки, поэтому чаще всего сидела одна,

что впрочем, не мешало мне отражать нападки “лидеров” и всякий раз доказывать, что я не

лёгкая добыча. Вскоре им надоело сражаться со мной, и они предложили мир. Но прошло

несколько дней, и они потребовали скрепить наш договор – для этого я должна была стать

блондинкой. Должно быть, они долго изобретали эту примитивную шутку. В общем, в тот

же день я купила ярко-зелёную краску. Это был открытый вызов – моя личность стала

слишком заметной, чтобы они могли простить это. Но постепенно у меня стали появляться

друзья из параллельных классов, а через год наш класс расформировали, и всё их влияние

исчезло само собой. Они больше не существовали для меня, и всё-таки иногда, заглядывая в

себя, я видела их черты, и от этого становилось невыносимо гадко.

– Простите, кого вы имеете в виду? Кто дал ей это имя?

Карлик смущенно опустил глаза. У его ног лежали ярко-красные и белые анемоны. Это

сочетание было мне знакомо – такой букет отец покупал для своей любовницы. Я случайно

увидела это, когда ехала в институт. Тогда я подумала, что он покупает их маме, но, когда я

вечером спросила у неё про цветы, она заплакала и всё мне рассказала. Я не понимаю,

почему она терпела его измены, почему умоляла меня не вмешиваться, делать вид, что мне

ничего неизвестно. Возможно, и в её прошлом были свои тёмные пятна. Мне хотелось

ненавидеть их обоих, но я не могла, и вместо этого возненавидела свой большой город,

который, как я думала, убил их любовь. Не желала верить, что её никогда и не было между

ними.

– Думаю, нам тоже пора уходить, – сказал Ветер и, взяв меня под локоть, повёл к выходу,

прежде чем я успела опомниться.

– Подожди! Я желаю, наконец, всё понять. Эта женщина хотела, чтобы ты открыл мне

правду.

Ветер иронически изогнул бровь.

– Неужели?

– Мне так показалось...

– Так и есть – тебе показалось, – ответил он, с удовольствием глядя на то, как потухает мой

взгляд.

Мы вышли в коридор, в котором было совершенно пустынно. Теперь все двери были

закрыты, и за ними царило шумное оживление – звучала плавная музыка, слышались

возбуждённые голоса, звон посуды, шарканье подошв и шорох платьев. Я попыталась

открыть одну из них, но дверь не поддалась.

– Бесполезно. Туда пускают только парами.

Я кинулась вперёд и принялась яростно трясти другие двери, стучать в них, калеча руки, при

этом не чувствуя никакой физической боли. Кто-то из тех странных людей должен был

помочь мне, и это упорное убеждение не желало отступать.

– Ненавижу тебя! – крикнула я, когда Ветер приблизился.

– Идём, – негромко сказал он, и я сразу подчинилась, словно меня накачали каким-то

наркотическим средством, превратив в послушную марионетку. От этого воздействия было

невозможно освободиться, несмотря на то, что я продолжала всё чётко осознавать.

Оказавшись на улице, я ещё некоторое время находилась в таком состоянии, пока какая-то

девушка не подбежала ко мне и не поцеловала в щёку. Я не сразу узнала Радугу.

– А что ты здесь делаешь? Решила сменить свою скучную работу? – хихикнула она и

посмотрела на моего спутника. – Неужели ты, наконец, завела себе дружка?

Прежде, чем я успела что-либо ответить, Радуга прильнула к нему и промурлыкала сладким

голосом:

– Котик, для тебя – совсем недорого.

Рядом с нами остановилась машина с затемнёнными стёклами, но никто из неё не вышел.

Ветер молча отстранил от себя Радугу, и направился к автомобилю.

– Хочешь оставить меня тут?

Я сошла с тротуара на дорогу, и угодила в разноцветную масляную лужу, насквозь промочив

ботинок.

– Я скоро приду за тобой, – ответил он, скрываясь в машине.

Его слова обрадовали меня, хотя для этого не было никакого повода – теперь я окончательно

убедилась в том, что от Ветра не следует ждать помощи. И всё-таки я хотела, чтобы как

можно быстрее наступило это “скоро”. Похожие чувства влекли меня на железнодорожные

станции, где я бесцельно бродила по платформам, наблюдала за людьми, провожала поезда в

разные города и страны, глотая железный ветер и мечтая о кочевой жизни, вместе с тем

заглушая в себе спонтанные порывы, побуждающие купить билет и отправиться куда-нибудь

далеко-далеко, где “много чудесного видит земля”: было ясно, что это желание – лишь

романтический самообман. Рельсы не вывезли бы меня на правильный путь и не спасли от

разъедающей тоски, которую не просто заглушить шумом колёс, но я всё равно стремилась к

поездам по малейшему зову души. Чего же я ждала там?

– Какой грубиян, – фыркнула Радуга. – Ты уже спала с ним?

– Нет, и не собираюсь. Я вообще ещё не с кем не спала, если хочешь знать, – раздражённо

ответила я, присев на бордюр и спрятав лицо под капюшоном пальто.

– Не могу поверить, что никто ещё до сих пор не залез к тебе под юбку! – с изумлением

воскликнула Радуга.

– Один однажды попытался, но недооценил беззащитную девушку.

Я пожалела, что затеяла с ней этот разговор, но теперь надо было идти до конца – если я

открываюсь кому-то, то непременно расставляю все точки над “i”.

– Ты точно не из этого мира.

Радуга присела рядом и заглянула мне в глаза. Чересчур румяные щеки и огромные

накладные ресницы уродовали её милые черты.

– Просто я считаю, что для этого нужна любовь.

– Тогда тебе давно пора полюбить, – уверено заявила она. – Это проблема?

Я тяжело вздохнула.

– Понимаешь, для меня любовь – это неразрывная привязанность к близкой душе. Я сейчас

говорю лишь о её платонической стороне. Я уже любила однажды...

– Кого?

Глаза моей собеседницы хищно заблестели, словно она почувствовала мою обнажённую

боль и обрадовалась ей, как долгожданной добычи.

– Своего брата.

Мой ответ Радуга встретила режущим смехом.

– Иллюзия, это разные вещи, если, конечно, это не то, о чём я подумала.

Я отвернулась от неё и сильнее надвинула капюшон.

– По правде говоря, я не вижу сильных различий. У любой страсти короткая жизнь, а

настоящая любовь вечна, и она может быть бестелесной.

– Не правда! Ты ничего не знаешь о любви. Но пора прекратить этот разговор – вижу, ты

упёрлась рожками, и будешь стоять на своём. Только ответь ещё на один вопрос – своих

родителей ты тоже любила, как брата? – она с вызовом произнесла это, совершенно

убеждённая в своём подозрении.

– Я любила их, но наши взаимоотношения нельзя было назвать союзом родственных душ, а

без этого любовь никогда не станет такой, какой может стать. Они хотели видеть во мне

себя, но всегда разочаровывались. Я пыталась стать для них идеальной дочерью, но у меня

всё равно ничего не вышло.

Радуга пробормотала что-то невнятное и положила голову мне на плечо. Теперь я могла уйти

– говорить больше ничего не стоило. Я решила направиться к реке, что протекала

неподалёку, чтобы встретить там рассвет. К счастью, мне удалось покинуть Стеклянную

улицу, не привлекая лишнего внимания.

Я расположилась на берегу у самой воды и стала ждать пробуждения неба. Мне нравилось

встречать здешние зори – они были невероятно красивы, и будто срисованы с красочных

картин Тёрнера, любившего изображать романтические пейзажи. Созерцание этих чарующих

небес придавало мне сил и дарило умиротворение, хотя я понимала, что эти иллюзии быстро

исчезнут.

Я была ребёнком, когда узнала, что моё небо – это лишь панорама, которую люди видят с

поверхности Земли. Было сложно представить себе, что на самом деле оно бесконечно, что

оно нигде не замыкается, не служит куполом земному шару, защищая его от чего-то

страшного и неизвестного. Но страх был недолгим, ведь тогда я ещё верила в бога и светлый

рай. Потом искусство заменило мне спасительную функцию веры – я стала писать стихи, и

видеть в этом своё призвание. Но ошибочно думать, будто искусство несёт лишь свет –

Пегас никогда не забывает о том, кем был рождён. Нередко искусство ведёт себя крайне

жестоко и эгоистично. Оно заглядывает тебе в душу, дотрагивается до её невидимых

сокрытых струн, поднимает тебя над облаками, показывает волшебные звёзды, и бросает с

головокружительной высоты, увлекшись пролетающей мимо кометой. Так закончились мои

отношения с Ясей. Он стал моим вторым и одновременно последним парнем. Мы были

вместе около месяца, но за это время я сумела привязаться к нему. Наше знакомство

произошло на Арбате, когда он рисовал мой портрет. Оглядываясь назад, я не могу назвать

это любовью, но тогда я не сомневалась в том, что моих нежных чувств хватило бы на то,

чтобы весь мир превратился в сказку. К сожалению, мой чуткий художник оставил меня в

тот момент, когда я только начинала радоваться солнцу. И дело было вовсе не в отсутствии

физической близости (он готов был ждать, когда я пойму, что люблю его) – всё заключалось

в том, что я перестала быть его музой, в том, что, глядя на меня, он больше не видел перед

собой образ печально задумчивой молодой девушки, какой встретил меня впервые, какой

хотел видеть на своих картинах. С момента нашего разрыва я больше не писала стихов. Он