Текст книги "Город Дождя"

Автор книги: Нина Пунтус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Но растает тоненький листок;

И в коробочку свою обратно ляжешь,

Фантики сложив у самых ног.

На ресницы опускается тревога,

Механизм внутри тебя дрожит,

Прячешься под шкаф – боишься рока,

Кто-то в комнате твоей сидит.

Маленькими ножками цепляясь

За ковер искусственный, летишь.

Кто же так смеется, забавляясь,

Наблюдая с белых гладких крыш?

Трогаешь руками жуткий ветер –

Скользкие перила предают.

Превратишься завтра в хрупкий пепел –

Куклы на том свете не живут!

Думаю, это мой единственный стих, в котором я бы не стала ничего менять, не потому что не

вижу в нём недочётов, совсем напротив, но так нужно – все те эмоции и слова должны жить

в своём первозданном виде, как корявый рисунок древнего человека в глубоких недрах

пещер.

Решив, что прошло уже достаточно времени, я выглянула из-за своего укрытия – улица была

пустынна. Я встала и уже собиралась продолжить свой путь, как спиной почувствовала чей-

то взгляд и порывисто оглянулась. Снизу, из окна, покрытого ржавой решёткой, на меня

смотрел изнурённый худенький мальчик в грязно-белой пижаме. Заметив меня, он испуганно

отпрянул от окна и скрылся за шторами, оставив на стекле маленький лёгкий след своей

детской руки. Я оцепенела. Тот, о котором я столько думала, о котором столько

расспрашивала у обитателей этого города, так просто возник прямо передо мной. Мёртвый

или живой, но он дал знать о своём существовании. Всё внутри взбудоражено трепетало.

Найти его – означало наполовину пройти игру, ведь он мог рассказать о том, кто убил его, и

что нужно сделать, для того, чтобы снять проклятие с Города Дождя. Он должен был стать

для меня переменой к чему-то другому, к чему-то более светлому и тёплому. Я

действительно верила в это.

Обогнув невысокое строение, я обнаружила неприметную каменную лестницу,

примыкавшую к боковой стороне здания, которая вела вниз к маленькой деревянной двери,

чья краска давно облупилась. Я ожидала увидеть внутри заброшенное полуподвальное

помещение с грудой всякого хлама, с обшарпанными стенами, заросшими паутиной, с

гниющим полом, но и представить себе не могла, что меня ждёт там. Едва переступив порог,

я уловила звучание живой музыки, а вскоре перед моими глазами предстал просторный зал,

освещённый множеством свечей, которые были повсюду – в серебряных подсвечниках на

дубовых столиках, покрытых вишнёвым атласом, на сиреневых стенах в красивых лампах, на

отдельных извилистых стойках, напоминающих спираль. В центре зала стояла юная девушка

и божественно играла на скрипке. Людей тут было значительно меньше, чем вампиров. Они

сидели вместе с ними за общими столиками, болтая непринуждённо, словно совсем не

боялись своих опасных собеседников. Возможно, их рассудок был затуманен вампирским

воздействием на подсознание и они не подозревали, что вскоре станут главными блюдами. Я

ещё раз внимательно обежала глазами помещение. Где же он прячется? Мой взгляд упал на

узкую тёмно-синюю дверь в конце зала. Должно быть, именно там я видела мальчика. Я

осторожно двинулась вперёд, но мне преградил дорогу какой-то вампир крепкого

телосложения с прилизанными светлыми волосами в элегантном белом костюме.

– Позвольте мне ваш дождевик, уважаемая, – вежливо сказал он, хотя его пристальный

наглый взгляд совсем не гармонировал с его словами.

– Вы не похожи на обслугу, – сказала я, всё же снимая и отдавая ему дождевик.

Он улыбнулся мне неприятной улыбкой.

– Может быть, мне просто захотелось за вами поухаживать. Чем я могу вам помочь?

Его назойливое внимание заставило меня нервничать. Мне во что бы то ни стало надо было

попасть в ту дальнюю комнату за синей дверью, но сперва надо было обойти это

препятствие.

– Просто уйдите с дороги и дайте мне пройти.

Звучало грубовато, но он будил во мне резко отрицательные эмоции, и вскоре я поняла

почему. Он напоминал мне одного человека. Как-то Вадим пригласил меня в ресторан,

чтобы познакомить со своим другом. Кажется, его звали Денис. Этот высокий ухоженный

блондин с высокомерным взглядом смотрел на меня, как на инопланетное существо, одетое

непонятно во что и говорящее непонятно что. Конечно, я сильно отличалась от окружения

Вадима и от него самого, но главные отличия были не в моей манере одеваться, не в моём

возрасте (эта разница была не такой уж значительной), не в том, как я вела себя или

выражалась. Мы были не просто на разной волне – эти волны принадлежали разным

океанам, причем океанам из разных вселенных. Денис был со вкусом одет, на нём были

красивые золотые часы, от него приятно пахло, но всё же, когда я смотрела ему в глаза, то

мне хотелось оказаться в каком-нибудь другом месте, подальше от него, но вопреки этому,

мне приходилось сидеть напротив него и дружелюбно улыбаться, словно я не читала в его

взгляде недоумённый вопрос: “Неужели Вадим не мог выбрать себе игрушку подороже?” В

сущности, Вадим мало чем отличался от своего друга, но тогда он был нужен мне. Трудно

сказать, почему. Позже Лекса призналась, что специально познакомила меня с ним, решив,

что он будет полезен мне на данном этапе моего взросления. Тогда она посоветовала мне не

спешить ложиться с ним постель, сказав: “Вадим пока ещё не понял, что ты необходима ему,

но вскоре он это поймёт, будь уверена”. Я была тоже нужна ему, однако даже теперь я не

знаю почему. С самого начала у меня и в мыслях не было любить его. Может быть, я хотела

стать такой же, как он? Как бы то ни было, в тот день мне не хотелось иметь ничего общего

ни с Вадимом, ни с его другом. Лениво просматривая меню своим придирчивым взглядом,

Денис поведал нам о девушке, чем-то похожей на меня (когда он говорил это, по его губам

пробежала пренебрежительная усмешка), которая пыталась покончить с собой из-за него,

наглотавшись таблеток. Всю эту историю он рассказывал с таким удовольствием, что было

видно, как на самом деле ему приятно то, что она совершила. Он действительно гордился

этим, словно это было его великое достижение, редкая монета в копилке его необычайной

значимости. Меня мутило от него, и, не выдержав, я сказала:

– Неужели, ты не понимаешь, что поступил не правильно? Она так любила тебя…

Он изумлённо взглянул на меня, будто я сказала неслыханную глупость.

– Не правильно? По-твоему, я должен был бегать к ней в больничку и обещать жениться на

этой чокнутой? С её стороны вообще было смешно надеяться на что-то серьёзное. Она

прекрасно это понимала.

Я покачала головой и столкнулась с его холодным взглядом.

– Я не об этом. Нельзя было так грубо порывать с ней – ты выкинул её из дома, как

бесполезную дворнягу, хотя даже с собаками так поступать жестоко. В этом была и твоя

вина!

– Уголовный Кодекс решил, что я чист, – ответил он с каменным видом.

Я взяла со стола серебряную вилку и крепко сжала её в руке. Как мне хотелось в этот момент

выплеснуть содержимое моего стакана ему в лицо – самодовольное, лишённое всякой

человечности.

– Уголовный Кодекс и нравственность – разные вещи, – сказала я, еле сдерживая свои

эмоции.

– Только не надо о нравственности – у меня от неё несварение.

Он рассмеялся и переглянулся с Вадимом.

– Я же говорил, она забавная, – сказал он Денису, дав знак официанту, что мы готовы

сделать заказ.

Тема была закрыта. Только когда на столике появились изысканные напитки и утончённые

блюда, я заметила, отложив вилку, что до крови проткнула себе руку.

Мои слова никак не подействовали на этого вампира, он даже не двинулся с места.

– Я вам не нравлюсь? – спросил он с наигранной учтивостью. – А я думал мы отлично

подходим друг другу, и хотел пригласить вас поужинать со мной.

Я попыталась унять возникшее раздражение, но это оказалось не так просто.

– Благодарю, но вынуждена отказаться, – сухо ответила я и попыталась обойти его.

– Куда же вы? Постойте!

Вампир выставил руку, загородив мне путь, и наклонился ко мне.

Я больше не могла держать в себе порыв гнева, нарастающий с каждой секундой. Этот район

плохо влиял на меня: один раз он чуть не сделал меня убийцей, полностью подчинив себе, а

теперь завладел моими эмоциями, дёргая за ниточки-нервы и забавляясь своей послушной

марионеткой.

– Пустите меня сейчас же! Хватит стоять у меня на дороге, как тупой Минотавр! – закричала

я, ударив его по лицу.

На нас стали оглядываться другие посетители.

– Почему именно Минотавр? – невозмутимо спросил вампир, потерев щёку, но глаза его уже

обрели красный оттенок.

– Он тоже был чудовищем, – ответила я, сделав несколько осторожных шагов к выходу.

Теперь гнев отступил, и я поняла, что сделала глупость. Находясь всего в нескольких метрах

от истины, я должна была бежать от неё. Мой взгляд снова упал на узкую дверь в надежде,

что она вдруг распахнётся и мальчик сам явится ко мне, но она по-прежнему была закрыта.

Однако я заметила того, кто мог бы помочь мне (конечно, я была не уверена, что так оно и

будет, но выбор был не велик): в дальнем углу зала, слева от заветной двери, сидела шумная

компания из четырёх вампиров и двух человек – среди них был Ветер. Странно, что я не

заметила его раньше, хотя он всегда умел незаметно появляться и исчезать. Все его спутники

и спутницы были одеты в вечернем стиле, сам же он был в обычных штанах из кожи и

тонком чёрном свитере.

– Ветер! – громко крикнула я, но он меня не услышал, или сделал вид, что не слышит.

Тогда я снова перевела взгляд на вампира, который медленно приближался ко мне, вынуждая

пятиться назад.

– Меня ждут друзья. Пожалуйста, не задерживайте меня, – сказала я в надежде, что это как-

то поможет, даст несколько лишних секунд перед тем, как он решит напасть.

– Боюсь, что не смогу выполнить вашу просьбу, – произнёс он, медленно стягивая с меня

шелковый шарф, насквозь пропитанный ещё не засохшей кровью.

Мимо нас проходила официантка, и я, быстро схватив девушку за руку, толкнула её на

вампира, тем самым воспользовавшись мгновением, чтобы проскользнуть в зал. Шум

падающего подноса привлёк внимание многих, теперь на меня устремились сразу несколько

пар блестящих голодных глаз. Поэтому, вместо того, чтобы рвануть к синей двери, я сперва

подбежала к столику Ветра. Мне казалось, что у него были несколько иные планы на меня. В

конце концов, он ведь не просто так водил меня по городу, давал что-то понять, беседовал со

мной…Хотя, пожалуй, следовало помнить, что те люди, которым довелось беседовать с ним,

вскоре покончили с собой. Но выбирать мне не приходилось.

– Мне нужна помощь, – громко и требовательно сказала я, едва оказавшись у цели. – Нужно

усмирить того вампира.

Ветер медленно повернулся и взглянул на меня с откровенной досадой.

– Не помню, чтобы нанимался охранять тебя.

Его пьяная коротко стриженная собеседница (единственный человек здесь, если не брать в

расчёт Ветра), сидевшая рядом, расхохоталась и похлопала его по плечу, остальные не

обращали на нас внимания, продолжая обмениваться какими-то глупыми шутками, кидаясь

салфетками, разливая вино по столу.

– Но ты ведь помогал мне всё это время.

Я оглянулась и обнаружила, что вампир не спеша движется в мою сторону, в его глазах

сверкала звериная ярость.

– Уверена?

Я собиралась отправить его к чёрту и попробовать укрыться за синей дверью, но мои планы

прервала пьяная женщина с короткой стрижкой, которая вдруг встала и, пошатываясь,

подошла ко мне.

– Ты такая душка, – сказала она, приобняв меня. – Выпей со мной! Я полвечера убила на

этого красавчика, но, кажется, он не очень интересуется женским полом. А эти

собутыльники, – она кивнула на группу вампиров, – такие болваны. О, какой солидный

мужчина! Ну, наконец-то!

Её последние восторженные слова были связаны с “моим” вампиром, от которого меня

теперь отделяла только эта нетрезвая барышня. Она кинулась к нему на шею, пролив часть

своего бокала на его идеально-белый костюм, впрочем, уже не такой белый после его

столкновения с официанткой.

– Так значит это твои друзья? – спросил он, плотнее притягивая к себе женщину.

Он прокусил ей плечо и с наслаждением облизал свои окровавленные клыки. Это почему-то

возмутило вампиров из компании Ветра. Судя по их словам, моя догадка о том, что все люди

здесь являлись добычей вампиров, оказалась верна. Они, как дикие тигры, бросились

отбивать свою пищу, но сражаться им не потребовалось – видимо, этот вампир всё же

соблюдал какие-то установленные им правила.

– Ещё раз извиняюсь, господа, – произнёс он. – Надеюсь, вы понимаете, что это

недоразумение. У меня и в мыслях не было красть чужое.

При этих словах он покосился на меня, вероятно, решив, что я тоже отношусь к числу их

добычи. Я успокоилась: всё внимание вампиров сосредоточилось на укушенной женщине,

которая была безумно этому рада и, подбадриваемая окружением, громко распевала блатную

песню; меня они вообще не замечали. Когда мой не состоявшийся убийца ушёл, я сказала

Ветру, гордо взглянув на него сверху вниз:

– Думаю, это расстроит тебя, но я уже у цели. Я одержу победу в этой игре!

Я уверено подошла к синей двери и, распахнув её, шагнула внутрь. Кажется, я немного

поспешила с такими заявлениями. Эта дверь вела в никуда.

– А сколько пафоса, – услышала я над собой издевательский голос Ветра, отчаянно болтая

ногами в воздухе и судорожно цепляясь за деревянный порог двери.

Подо мной была белая пустота, и больше ничего. Мне едва хватало сил, чтобы не отпустить

руки и не сорваться в неизвестность.

– Что за чёрт! – воскликнула я.

Вместо того чтобы помочь мне, Ветер опустился у дверного проёма, опершись спиной о

косяк и вытянув ноги. Ему явно доставлял удовольствие мой беспомощный вид.

– Не протянешь руку помощи? – попросила я, чувствуя, как медленно соскальзывают мои

пальцы.

– Как-то не хочется, – отозвался он.

Я попробовала подтянуться, но тут же оставила эту попытку. Ветер достал из кармана

чёрный блокнот и, положив его к себе на колено, стал что-то писать.

– Чем это ты занимаешься? – спросила я.

Мне нужно было поддержать разговор, поскольку я ещё надеялась, что мне удастся

уговорить его. Падать вниз совершенно не хотелось, особенно теперь, когда я увидела

мальчика собственными глазами.

– Сочиняю тебе некролог, – ответил он. – Как тебе это нравится: “Она твёрдой тропой шла к

победе в этой нелёгкой игре, но провалилась в текстуры”.

Как я его ненавидела!

– Очень смешно, – язвительно сказала я. – Так я в буквальном смысле в игре?

Ветер вырвал из блокнота чистый лист бумаги, сложил из него журавлика и пустил его вниз.

– Если можно быть в буквальном смысле в игре, то не стоит отметать этот вариант.

Он с издёвкой взглянул на меня.

– Тебе никто не говорил, что ты бесчувственный мерзавец?

Мои пальцы занемели, руки дрожали, на глазах от боли выступали слёзы. Вдобавок ко всему

ещё приходилось терпеть глумления Ветра.

– Вовсе нет. Я очень тебе сочувствую, поэтому хватит мучиться, карабкаться вверх…

– И не мечтай! – отрезала я.

В этот момент мне в голову пришла непонятная мысль, логически никак не связанная с

теперешней ситуацией. Я подумала о том, что стало с тем котёнком, который жил у меня в

общежитии. Сбежал ли он из квартиры, или мучается сейчас от голода в ожидании своей

ненадёжной хозяйки? В сердце прокралась тихая серая грусть и, выпустив крохотные

коготки, жалобно замяукала, поняв, что в нём царит лишь бесконечное одиночество.

– Как знаешь, – произнёс он, медленно отрывая мою руку от спасительной деревяшки. –

Однако поверь, падать вниз значительно легче – для этого не требуется никаких усилий.

– Только посмей!

Это были последние слова, которые я успела сказать ему перед тем, как моя вторая рука

оторвалась от порога, и я, глядя в чёрные торжествующие глаза Ветра, стремительно

полетела вниз.

Глава 13

“Большинство людей не хочет плавать до того,

как научится плавать”. Разве это не остроумно?

Конечно, они не хотят плавать! Ведь они созданы

для суши, а не для воды.

Герман Гессе

Падать пришлось долго, так долго, что я не выдержала и закричала непонятно кому: “Да

хватит уже!”. В ту же секунду я остановилась – не ударилась о что-то, а именно

остановилась, застыла в этом белом вакууме. Я пощупала руками пустоту – никаких стен,

ничего твёрдого. Я попыталась сделать шаг, но никуда не провалилась, как ожидала. Что ж,

по крайней мере, я могла перемещаться. Но мысль о том, что мне придётся провести здесь

длительное время, возможно, безграничное время приводила меня в ужас. Пожалуй, даже

гореть в аду не так мучительно, как быть заключённой в мире бесконечной пустоты, где нет

ни души. Какое-то время я просто шла вперёд, потом остановилась и присела, поняв, что это

бессмысленно. Сложно сказать, на чём я держалась – подо мной была такая же бескрайняя

пустота, как и вокруг меня. Затем до уха донёсся звук чьих-то шагов. Я подняла голову и

посмотрела вдаль – ко мне приближалась знакомая тёмная фигура.

– А тут вполне уютно, правда? – произнёс Ветер как только подошёл ко мне.

Я взглянула на него со злобой.

– Ты убил меня!

– Мне кажется, ты драматизируешь, – сказал он, улыбнувшись. – К сожалению, кто-то уже

опередил меня.

– Не знаю, как это точно назвать, но я оказалась здесь не по своей воле. Что это за место?

– Воля…– проговорил он, раскинув руки и запрокинув голову вверх. – Люблю это слово,

даже больше, чем “представление”. Редкий человек не мечтает о ней.

– О такой воле вряд ли… – печально сказала я, поняв, что он не собирается отвечать на мой

вопрос.

– Неужели? – Ветер сделал удивлённый вид.

У него в руках вдруг оказалась знакомая мне тетрадь с зимним пейзажем, которая была у

меня ещё при жизни в моём старом мире.

– А я вот листал твой дневник, и мне кажется – это именно то, чего ты хотела. Сейчас

процитирую: “Порой мне хочется сбежать ото всех, туда, где не будет ничего: ни мыслей, ни

страданий, ни беспросветной глухой тоски, ни цепи тяжёлых воспоминаний…Я так устала

быть отмирающей клеткой на теле исполинской Вселенной”, – он прочёл это в шутливо-

пафосном тоне. – Прекрасно сказано, но я бы заменил последнюю фразу на: “Я так устала

быть несчастным китом, держащем на своей спине груз призрачного мирозданья”.

Я вздохнула. Если ему хочется глумиться надо мной – пусть глумится: я готова была терпеть

даже его издёвки – вовсе не хотелось оставаться одной в этой белой пустыне без края.

– Я мыслю образно, а что касается тех слов – это был душевный порыв, о котором вообще-то

должны были знать только я и дневник.

Я метнула в сторону Ветра укоризненный взгляд и вырвала из его рук свою тетрадь, но как

только она оказалась у меня, из неё посыпался снег, а затем я обнаружила, что держу в руках

лишь несколько обледенелых веток, какие можно увидеть на деревьях после зимнего дождя.

– Только ты и дневник – так не бывает, – серьёзно сказал Ветер. – Если бы это правило

действовало, то мне бы на голову не сыпался всякий вздор.

– О чём ты? – не поняла я.

В этот момент перед ним плавно опустился небольшой листок, исписанный торопливым

мелким подчерком. Ветер подобрал его, сложил и сунул в задний карман штанов, нахмурив

чёрные брови. Что всё это значило? Мне было понятно лишь одно – он связан с моим

реальным миром, но теперь это было не так уж важно – теперь мне некого было там

тревожить, некого спасать.

– Расскажи мне, как умер Саша? Я видела его сегодня. Где он сейчас? – спросила я, чувствуя,

как холодная вода с тающих веток течёт по моим ладоням, просачивается сквозь пальцы,

словно хочет, чтобы её согрело тепло моей руки.

– Твой друг очень упрямый, – сказал Ветер, присев рядом со мной.

– В смысле?

– Он уже не первый раз пытался встретиться с тобой. Только там, в больнице, ты не признала

его, помнишь?

Мне не очень в это верилось. Неужели я бы не смогла узнать Сашу?

– Не правда, это был труп какого-то незнакомца! – настойчиво сказала я, отбросив ветки.

Ветер посмотрела на меня, хитро прищурившись, а затем закурил, запрокинув голову и

пустив дым вверх. Вскоре нас стал обволакивать белый густой туман, в котором проступали

неясные, размытые картины, а потом я чётко увидела комнату Саши, в которой мне не раз

приходилось гостить, – он спал в своей кровати, вздрагивая всем телом и что-то бормоча,

словно ему снился кошмар. Я с недоумением взглянула на Ветра.

– Твой друг пока ещё не стал им, – произнёс он, – однако, если чужаки долго слоняются

здесь, то однажды теряют выход.

– Он жив? Он может проникать сюда через сон? – спросила я, протянув руку и попытавшись

дотронуться до разгорячённого напряженного лица Саши, покрытого капельками пота.

Но мне не удалось это – облако тумана рассеялось, а вместе с ним пропал и Ветер. Какое-то

время я сидела на месте, обдумывая услышанное и увиденное. Во всём этот разговоре было

только одно радостное пятно – Саша был жив, всё остальное – мутная вода, упрямо не

желающая показывать, что таится в её глубинах. Мне надоело сидеть, и я снова двинулась

вперёд. Я шла так около получаса, а потом почувствовала невыносимую скуку. Чтобы как-то

развлечь себя, я попыталась вспомнить кого-нибудь из мифов или истории, кто так же

бессмысленно и безнадёжно блуждал по миру или пустыне. На ум приходили библейские

притчи, какие-то старые легенды…Потом я подумала о том, как долго искала кого-то,

способного помочь мне справиться со своей болью, – тогда Саша ещё жил в чужой стране, и

я не торопилась полностью раскрываться ему. Поэтому бродила по социальным сетям,

разочаровываясь, ещё более запутываясь; я стучалась в незнакомые двери с криками: “Ищу

прекрасную живую душу, способную мыслить!”, подобно Диогену, этому древнегреческому

философу, который ходил средь бела дня по городу с зажжённым фонарём, отвечая на

любопытные вопросы горожан одной короткой фразой: “Ищу человека”. Мне изредка

встречались такие души; они даже помогали мне какое-то время, но потом либо неожиданно

исчезали, либо в нашем общении возникала какая-то непримиримая деталь, либо (что было

чаще) они оказывались вовсе не такими, какими хотели казаться.

Я уже собиралась остановиться, но вдруг споткнулась обо что-то невидимое. Всё произошло

так быстро, что я даже не поняла, как упала на шершавый бетон и оказалась посреди

дорожной трассы. Я снова вернулась в Город Дождя. Кто бы мог подумать, что я буду рада

вновь оказаться здесь. Мимо, громко сигналя, пролетела машина, едва не сбив меня. Я встала

и быстро перебежала на тротуар, где остановилась под фонарём, чтобы перевести дыхание.

Здесь ещё был дремучий вечер, поздние прохожие текли по сырой мостовой, преследуемые

чернильными тенями, пахло гарью: вдали полыхало какое-то здание, но это не вызывало ни у

кого интерес, ведь эти люди шли по заданному маршруту, который заложил в них город.

Меня клонило в сон, и, пнув жестяную банку, которую прикатил к моим ногам порыв ветра,

я отправилась в общежитие.

Когда я зашла в квартиру, то машинально посмотрела на дверь, ведущую в комнату Радуги –

она была широко распахнута. Там стояла лишь кровать, лампа и небольшой прикроватный

столик. Все книги и вещи моей соседки исчезли. Должно быть, вскоре ко мне подселится

ещё кто-то. Я заглянула в свою комнату, проверила туалет и ванную – котёнка нигде не

было. За окнами хлестал сильный ливень, сверкала молния и раздавались громкие раскаты

грома. Я сделала себе кофе и села на кровать, укутавшись в одеяло.

– Вот я и одна…

Не знаю, зачем я сказала это. Но чувство, которое я при этом испытывала, было мне хорошо

знакомо. В тот год, когда умер Андрей, я приходила со школы, запирала дверь, отключала

телефон, ложилась на кровать и просто смотрела в потолок, желая поскорее похоронить этот

день, хотела, чтобы поскорее наступила ночь, где я буду всецело предоставлена самой себе,

где буду лишь я наедине со своими воспоминаниями, со своими скомканными мыслями. И

вот он – мой идеальный мир. Я сама этого хотела, Ветер был прав. Только я всё представляла

иначе. Всё должно было быть по-другому. Но желала бы я всё исправить, вернуть назад? Не

знаю… Да и какой это имеет смысл?

– Когда же ты кончишься! – сказала я, подойдя к залитому дождём окну.

Но струи дождя неустанно продолжали плясать по лужам, машинам, листьям деревьев, и как

будто не понимали, почему от них бегут, скрываются под капюшонами, капотами

автомобилей, зонтами ночные странники; они пытались догнать их, стереть с их лица серую

усталость и разделить с ними свою любовь к этим прохладным проникновенным танцам,

чтобы затем растворить их в себе без остатка, пролив на их мёртвые тела свои лживые слёзы.

Этот дождь был убийцей и прирождённым лицедеем, который больше всего на свете любил

скользкие дороги. Когда-то я любила дождь. Любила протягивать ему руки, чувствовать его

влажные поцелуи на губах, кружится с ним в танце, но это было давно. В то лето, когда не

стало Андрея, бесконечно шли равнодушные дожди, они вымачивали одежду до нитки,

проникали под кожу, остужали сердце, топили веру, пробирались до самых костей. Я

чувствовала себя маленькой цветочной грядкой, которую поливают из лейки эфемерные

руки какого-то невидимого существа, которое, впрочем, не сильно огорчится, если грядка

завянет и сгниёт, ведь на её месте вырастут новые красивые цветы и будут также зачем-то

радовать его невидимые слепые глаза.

Я провела рукой по холодному стеклу – прямо передо мной возникло бледное лицо. Это

была Радуга. Она смотрела на меня своими печальными глазами, в которых читались

бесконечное одиночество и мольба; её детская рука беспомощно прижалась к стеклу

напротив моей, но я тут же убрала свою руку и задёрнула шторы. Я не могла её впустить, и

она это знала, но всё равно ещё какое-то время продолжала слабо стучаться в окно, с каждым

разом всё тише и тише, подобно утихающему плачу. Когда всё прекратилось, я упала на

кровать и уставилась в потолок, а вскоре позволила кошмарным снам просочиться в своё

сознание.

Моё утро началось с грохота под окном – шумный мусоровоз забирал отходы. Я знала: он

отвозил их на огромную свалку, где можно было найти всё, что угодно – начиная от женских

чулок и заканчивая человеческими останками.

Только налив в фарфоровую чашку крапивного чая и сделав несколько глотков, я позволила

себе обдумать недавние события и решить, что делать дальше. С того момента, как я

встретила Ветра, подсказки так и сыпались на меня; мне не раз казалось, что я, наконец,

добралась до правды, и мне осталось лишь протянуть руку, взять последнюю карту, чтобы

сложить пасьянс, но всё неожиданно рушилось. Я ходила по замкнутому кругу, всё больше и

больше запутываясь. Неужели это тоже игра? Неужели мне не хотят оставить даже

крошечного шанса? Я тяжело вздохнула. Эти игры скоро сведут меня с ума, причём в

буквальном смысле. Разум требовал перерыва, поэтому я, наспех умывшись и натянув на

себя дешёвую серую водолазку с подранными джинсами, которые купила на местной

распродаже на случай неудачного превращения (иногда городу нравилось измываться надо

мной, наряжая в нелепую или откровенную одежду), отправилась на работу. Когда я

проходила мимо комнатки вахтёрши, которая никогда не покидала свой пост в нашем

подъезде, то, взглянув в приоткрытое окно, увидела, что она смотрит телевизор. Это было её

обычное занятие, но кое-что меня заинтересовало. Как правило, по всем каналам тут идут

шипящие чёрно-белые помехи, которые иногда прерываются местными новостями, причём

горожане проявляют интерес не только к последнему: они могут часами развлекать себя у

пустых экранов, хотя если спросить у них, что они смотрят, то сложно получить

вразумительный ответ. Однако на этот раз на экране её телевизора я увидела свою комнату.

Не знала, что в общежитии есть замаскированные камеры видеонаблюдения. Заметив, что я

стою у окна, вахтёрша сразу выключила телевизор и бросила на меня недовольный нервный

взгляд. Я вышла из подъезда.

– Слышала, у тебя умерла подруга. Сочувствую. Мы не ждали тебя сегодня, но хорошо, что

ты здесь – у нас столько работы! – с такими словами меня встретила Дымка, когда я вошла

на кухню закусочной с чёрного входа. – Как только переоденешься, смени пепельницы с

последних столиков.

Я познакомилась с Дымкой в первый день моего пребывания в этом городе, когда меня

привёз сюда Гром, чтобы устроить на работу. Тогда я всё ещё надеялась, что это какой-то

безумный сон, но позволяла себе плыть по течению. Она подошла ко мне и произнесла:

“Иллюзия, мне сказали, что на тебя напали, и после этого ты ничего не помнишь”, а я

спросила у неё, почему они все зовут меня так, ведь у меня есть собственное имя, и, кажется,

назвала его. Так странно, что я не могу его теперь вспомнить. Дымка, как и Радуга, считала

меня сумасшедшей, безобидной сумасшедшей, с которой можно спокойно работать,

остальное её не заботило и ни капельки не интересовало.

Рабочий день подходил к концу, когда к нам зашёл пожилой мужчина с причудливо

разукрашенным лицом в яркой белой рубашке и красных штанах, на руках у него также

были красные перчатки. Заказ у него принимала Дымка. Вернувшись, она подошла ко мне.

Её серые глаза оживленно сияли, чего я никогда прежде не замечала у неё.

– Это балаганщик. На берегу реки сейчас будут давать представление! – воскликнула

Дымка. – Нас пригласили! Ты ведь пойдёшь со мной?

Я ещё не решила, по какому следу двигаться дальше, поэтому не видела причин

отказываться.

– Хорошо, – согласилась я. – А этот балаганщик сказал откуда он?

Вопрос я задала практически непроизвольно, поскольку это было первое, что интересовало

меня, когда я встречала здесь незнакомцев.

– Я не спрашивала, – ответила она, но, думаю, откуда-то издалека. Ты не поверишь, они

приехали на лошадях!

Это заинтриговало меня. Вскоре мы сменились и направились вниз по дороге, усеянной

осенними листьями, мусором, рекламными листовками, а кое-где и свежими кучками

экскрементов. Последнее подтверждало слова Дымки.

– А что это будет за представление? – спросила я, когда мы уже почти дошли до места.

– Не знаю, – отозвалась моя собеседница.

Дымка не очень отличалась болтливостью.

Вот, что нам предстояло увидеть через несколько минут: на берегу реки стоял широкий

деревянный балаган, на сцене которого плясали шуты в звенящих красочных колпаках,

рыцари, чьи доспехи были из дерева и картона, дамы, украшенные ожерельями и браслетами

из фольги; чуть в стороне торговали сладостями и безалкогольными напитками – шипучкой,

различными леденцами, карамельными петушками на палочках, мармеладными мишками,

марципанами; далее шло огненное представление – факиры, одетые в чёрно-красные

одеяния, под арабскую музыку и бурные аплодисменты собравшихся зрителей извергали

пламя изо рта, прыгали и крутили в руках зажжённые шесты, искрящиеся веера, рисуя

огненные круги, заставляя огонь летать вокруг себя рыжей пламенной птицей, извиваться в