Текст книги "Город Дождя"

Автор книги: Нина Пунтус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

это? Я не добрый и не злой. Я такой, какой есть. Но лучше берегитесь меня, если встретите

умирающим от жажды в глухом подъезде вашего дома. Думаю, и вы предпочтёте чужую

смерть своей. В этом люди не сильно отличаются от нас.

– Иногда мы выбираем свою смерть, и это не всегда зовётся жертвенным подвигом. Но я

понимаю, что разговор сейчас о другом. Отвечу вам: да, я смогла бы убить, защищая свою

жизнь, но всё-таки это не одно и то же. Невинные не должны страдать!

– Но всегда страдают. Так устроен свет, так устроена тьма. Христиане утверждают, что

человек создан по образу и подобию божьему, и некоторые из них удивляются, почему же

тогда люди так порочны? Как сказал один философ: “Если бы кошки имели своего бога, они

приписали бы ему ловлю мышей”. С этим я полностью согласен. Их бог – убийца, и в этом

нет никаких сомнений. Помните сказку о Всемирном потопе? Разве добрый Господь,

раскаявшись, уничтожил только грешников на земле? Пострадали и ни в чём не повинные

звери с небесными птицами. Справедливости в мире нет, и незачем сражаться за неё. Однако

стоит понимать: мышьяк отравляет, но мышьяк и вылечивает.

– Возможно, вы правы. Но сражаться всё-таки стоит, хотя бы ради того, чтобы будучи

сытым, вам не захотелось убивать.

– Дайте мне вашу руку, – неожиданно сказал вампир, прервав наш спор.

– Зачем? – настороженно спросила я.

– Хочу погадать вам по руке. Мои предки были цыганами, и научили меня всем тайнам

хиромантии. Смелей же. В этот час я не кусаюсь.

Я растерянно протянула руку, а он ловко стащил с неё бархатную перчатку. Его глаза

распахнулись от удивления, но прежде, чем он успел что-то сказать, мне на ладонь, откуда-

то сверху, обжигая мёртвым теплом, упала густая капля багряной крови.

Глава 4

В этой тленной Вселенной в положенный срок

Превращаются в прах человек и цветок.

Кабы прах испарялся у нас из-под ног –

С неба лился б на землю кровавый поток!

Омар Хайям

Я подняла голову, и красные брызги окропили моё лицо. Цвет неба напоминал огненное

железо, с которого лилась вязкая жидкость. Спустя мгновение кругом всё потемнело, и

кровавый дождь хлынул в полную силу. Я отступила в глубину палатки, дрожа от раскатов

грома и страха перед необычным явлением.

– Разве здесь такое бывает? – спросила я вампира, увидев, как он спокойно, не обращая

внимания на происходящее, укрывает разложенный товар от карминных струй.

– Я ещё не видел подобного. Однажды я наблюдал чёрный дождь. Люди тогда нашли

рациональное объяснение: к обычному дождю примешалась космическая пыль. Но я с

уверенностью могу сказать, что это самая настоящая кровь, – ответил он, облизав уголки губ,

на которые по его волосам стекли солёные капли, – Кровь давно умерших.

– А сколько вам лет? Вы сказали, что родились здесь, но неужели за всю свою жизнь ни разу

не покидали этих мест?

Я не надеялась на здравые и внятные ответы, но мне было необходимо чем-то занять свои

мысли, чтобы не думать о кровавом потоке, который с каждой каплей что-то ломал во мне,

нажимая на какие-то рычаги и кнопочки, замедляя биение сердца, затуманивая последнюю

логику рассудка, вызывая адское желание убивать или разрушать себя...

Вампиры немного противоречили моей догадке о том, что все жители этого города когда-то

жили в реальном мире, и после своей смерти оказались в компьютерной игре, где со

временем забыли свою прошлую жизнь и подчинились нелепому безумству. Может быть,

конечно, некоторые из них превратились здесь в вампиров. Этого не стоило отрицать. Чтобы

не терять себя в абсурдном пространстве, мне была нужна хоть какая-то основа для

понимания устройства здешнего мироздания.

Он не ответил, а только посмотрел на меня, слегка прищурившись. В его фиолетовых

зрачках появились красноватые крапинки, что заставило меня занервничать. Вместе с этим у

меня возникла непонятная мысль – если провести рукой по его правильному лицу, то на ней

останется белая краска. Я стала придирчиво искать на нём следы грима, прекрасно зная, что

его глаза – не линзы, а волосы – не парик. Но сейчас здесь всё было ещё неестественнее, чем

когда-либо, и мне хотелось увидеть настоящие лица, покончить со своим дешёвым

маскарадом, сорвать маски с других, докричаться до чьей-то живой души, которую пока не

успел искалечить город. Но такой души не было.

Странно, я почти ни во что не верила, но почему-то считала, что у меня есть душа. Я

чувствовала её в своей крови, какую-то непостижимую силу, способную существовать и

отдельно от тела, в котором иногда, словно бы гостило сразу несколько душ. Не думала, что,

умерев, сохраню какую-то связь с физическим миром, но, возможно, это только эфирная

иллюзия, ведь именно так меня называют здесь.

– Можете не отвечать. Просто я никак не могу понять этого.

– Мне тоже многое не ясно, – ответил вампир, приблизившись и снова взяв мою руку. –

Признаться, никогда ещё не встречал человека, у которого на ладонях нет главных линий.

Я несколько секунд изучала свою ладонь. Потом торопливо сняла перчатку с другой руки –

на ней тоже не было трёх линий. Я давно была готова к подобному. Значит, моё

окончательное превращение началось, и времени совсем не осталось. Остался только один

вопрос: что мне теперь делать? Пора принимать решение, но мне по-прежнему сложно

сделать это.

– Нет линии жизни, линии головы и линии сердца. Это занятно. Но можно погадать и без

них.

– Здесь нет ничего занятного. Я хочу, чтобы вы оставили меня одну!

Я не хотела грубить ему, но мне было нужно сосредоточиться, к тому же меня мучила

невыносимая головная боль. По-моему, она началась вместе с дождём.

– Прошу прощения, но я не собираюсь окончательно запачкать своё новое пальто. Но охотно

помолчу, если у вас нет желания общаться, – недовольно ответил он.

– Понимаю. Наверно, к ужину вы всегда переодеваетесь.

Он что-то фыркнул, и, наконец, оставил меня в покое. Не стоило его злить. Сказать по

правде, мне совсем не хотелось думать о чём-либо. Я посмотрела на противоположную

сторону – тот ряд был практически пуст, если не считать одной палатки, где продавались

различные плитки и раковины. Хозяина палатки там не было. Возможно, его вообще уже не

было. Рядом с палаткой, на улице, одиноко стояла ванна, через края которой лилась

дождевая кровь.

Когда здесь шли особенно долгие и обильные дожди, меня тревожило лишь одно – что если

однажды лить не перестанет и земля устанет впитывать влагу? Но ливни всегда кончались,

чтобы вернуться вновь, хотя забывали забрать с собой страхи.

Эта ванна напомнила мне легенду о Кровавой Графине, которая жила в 16 или 17 веке. Она

прославилась тем, что убивала молодых девушек для того, чтобы регулярно принимать

кровавые ванны, которые, как она считала, омолаживали её стареющую кожу. Конечно, это

всего лишь легенда, и никто не знает, что было на самом деле, но я вполне уверена в

правдивости этой истории. Женщина (да и не только женщина) способна на многое, чтобы

обмануть время и суметь избежать старости. К сожалению, мало кто хочет думать о том, что

время за это мстит. Моя тётя не раз ложилась под нож пластического хирурга, но прошли

годы, и на её лицо стало невозможно смотреть без отвращения.

Я не знала более подлого и злого человека, чем она. Тётя за что-то ненавидела меня, и когда

приходила в гости к родителям, то всегда пыталась как-то задеть или унизить меня. Думаю,

она просто завидовала моей молодости. Наверно, если бы она жила в ту древнюю эпоху, и

кто-то шепнул ей об этом зверском способе омоложения, она бы, ни минуты не колеблясь,

кинулась его опробовать.

Я не дерзила тёте в ответ, и равнодушно относилась к её нападкам, и даже к её новому мужу,

хотя у меня были настоящие причины его ненавидеть. Никогда не забуду тот вечер, его

наглые руки на коленях и слюнявый рот. Противно, гадко, уничтожающе. Я никому не

говорила об этом, и выполнила обещание, которое дала ему – унести эту тайну с собой в

могилу. Скорее всего он рыдал от счастья на моих похоронах, попутно пытаясь выяснить не

оставила ли я предсмертной записки, в которой бы говорилось о его грязных

домогательствах. Но он заслуживал только одного слова, которым не хотелось марать

бумагу. В своей предсмертной записке родителям я написала всего несколько строк:

“Простите. Вы ни в чём не виноваты. Я люблю вас, но не могу по-другому”. Саше я написала

целое письмо, но потом сожгла его в раковине. Это были не те слова, но я уверена – он понял

и простил меня.

Надеюсь, он не любил меня больше, чем я того заслуживала. Однажды он сказал мне, что без

любви человек всего лишь призрак, что любовь и есть бог, и есть настоящий смысл жизни.

Почему-то это мнение так популярно в нашем мире, который знает столько историй, когда

любовь приводила к гибели, становилась причиной жестоких войн, заставляла убивать не

только себя, но и других. Знаю, найдутся люди, которые с умным лицом уверенно скажут,

что там была не любовь, а там – катастрофическое неумение любить, что любовь – это

чувство, которое связано с нервной деятельностью организма или небесный дар, делающий

нас человеком. Но я знаю только одно – любовь может сделать тебя как сильным, так и

слабым, как счастливым, так и несчастным, как бессмертным, так и навсегда умершим. В

любом случае, она часто делает больно, и лучше держаться от неё подальше.

Когда-то я, как и все маленькие нежные девочки, верила ей, ждала прекрасных принцев из

далёкой страны грёз, и думала, что всегда буду счастлива в этом мире. Последний раз я

чувствовала подобное, когда гостила у Саши на даче давними летними вечерами. Тогда нам

казалось, что наши уединённые каникулы будут длиться вечно. Мы бесились, делали всякие

глупости, купались, гуляли у легендарного озера Бросно, в котором, согласно древним

преданиям, живёт опасное чудовище, устраивали пикники, и думали, что ничего больше не

имеет значения, кроме звенящего легкого веселья и невесомости молодых тел.

Только последний вечер перед возвращением в город испортил наше счастье. Мы

посмотрели “Мост в Терабитию”, и Саша, молчавший в течение всей заключительной части

фильма, неожиданно обнял меня, стал гладить по волосам, целовать, твердить, что умрёт,

если меня не станет. В тот вечер вино одурманило мой рассудок, и я позволила целовать

себя, сама подставляла шею и губы, хотя понимала, что между нами не может быть ничего,

кроме дружбы. Я любила его, как брата, и считала, что ненужная близость только испортит

наши дружеские отношения. Поэтому вскоре я нежно и одновременно решительно

отстранила его от себя, попросила не мучить нас обоих, сказала, что завтра во всём

разберемся, что это просто действие алкоголя. От последних слов мне самой было гадко –

именно так потом оправдывался муж тёти. Саша вновь стал признаваться в любви,

сдерживая слёзы, говорить о нашей будущей жизни, свадьбе, крепкой семье. Но я почти не

слушала его, а только печально смотрела на его горящие влажные глаза, напряжённое лицо,

белую рубашку, перепачканную чёрной помадой, скомканную простынь, попутно пытаясь

привести в порядок растрёпанные волосы. Утром мы договорились забыть этот вечер, и

никогда больше не говорили о нём. Со временем я убедила себя в том, что его чувства ко мне

давно прошли, и, что даже, возможно, он никогда не любил меня, а просто влюбился на

несколько дней, как наивный зелёный школьник.

На самом деле, я не подпускала его ближе не только из-за того, что боялась потерять нашу

дружбу. Слишком рано мне пришлось взглянуть в глаза смерти, которой так нравится

забирать у нас самых близких и родных людей, слишком рано пришлось поклясться себе, что

никого больше не впущу дальше порога своего мира, чтобы потом не склеивать его по

осколкам, слишком рано запретила себе любить.

Мой брат умер от лейкемии два года назад, когда ему было всего шестнадцать. Мы были с

ним близнецами. Тогда вместе с ним умерла часть моей души. Я всё лето не выходила из

дома, а потом чуть не забросила школу, но это не позволили сделать родители. Мама просто

сказала: “Смирись с этим. Андрея уже не вернёшь!” А папа добавил: “Но жизнь

продолжается”. Как же они могли сказать такое? Безусловно, они сказали всё правильно, и

всё-таки нельзя было говорить так. Жизнь продолжалась, но я уже не могла жить по-

прежнему. Кое-как дотянула последний класс – помог Саша, который в то время учился в

Ирландии. Он каждый день звонил мне, провёл со мной все свои рождественские каникулы,

а через полгода окончательно вернулся в Россию. Мне было очень хорошо с ним, но я

продолжала замыкаться в себе, видеть себя в шумном мире лишь тенью, которая не

понимает для чего ей существовать на земле, где больше жестокости и боли, чем радости,

где даже любовь любит горе и смерть. Я пробовала с кем-то встречаться, один раз даже

готова была полюбить, но всякий раз бежала от сильных чувств. Не хотела снова прорастать

в кого-то ветками, чтобы их потом обрубили. Слишком долго они кровоточат, слишком

долго отрастают заново…

Я решила пойти учиться в медицинский институт только из-за Андрея. Мне казалось, что

врачи тогда не сделали всё возможное для спасения моего брата, ведь многие из них

говорили, чтобы мы не теряли надежду, что рак крови излечим. Но он всё-таки умер. Так

невозможно и несправедливо. Это был самый добрый и жизнерадостный человек на свете.

Даже лёжа на больничной койке, совершенно бледный, без волос и ресниц, он продолжал

дарить свет, ободряя нас полудетской улыбкой озорного мальчишки.

Однажды в метро, спеша на учёбу, я выбилась из бегущей толпы, прижалась к холодному

каменному столбу и представила, что меня нет в этом мире. Меня не было, а жизнь просто

шла мимо меня. И я поняла, что когда меня не станет, люди также будут куда-то нестись,

боясь не успеть, и ничего не изменится, мир сможет жить без меня, даже самые близкие

смогут. Тех, кто не может, считают слабыми. Но так трудно всё время быть сильной.

Мне кажется, Саша до последнего не понимал, что я серьёзно собираюсь уйти из жизни, я и

сама до конца не осознавала своего желания, пока не случилась та авария. Иногда я

специально для Саши разыгрывала целые представления, чтобы показать, как я счастлива.

Для него это было очень важно, для меня – временное забвение.

Туман вернулся, когда дождь уже почти заканчивался. Он приветствовал вампира, продал

ему крест с распятием, спросил о текущей обстановке в районе. Они оба, словно не замечали

меня, но мне и хотелось этого. Я медленно надела перчатки, и посмотрела в сторону тёмных

домов, которые возвышались за ограждением рынка. Вампиры живут так, будто они

обычные люди. Мне захотелось узнать, что они делают на своих улицах, в своих домах,

дожидаясь ночной охоты, поэтому решила сходить туда, пока были возможность и время.

Однако я успела сделать лишь несколько решительных шагов, прежде чем всё вокруг стало

сплошным белым светом. Я не понимала, куда всё исчезло. Такой яркий свет должен был

резать глаза, но я не чувствовала своего тела. Оно даже не подчинялось мне, словно я

превратилась в неподвижную статую. Я только чувствовала чьё-то присутствие. Что-то

неосязаемое обволакивало меня, и мне это нравилось. Я вновь почувствовала своё тело,

когда кто-то стал тянуть меня за руки и звать, умолять пойти с ним. Постепенно к этому

голосу стали примешиваться другие голоса. Они становились всё громче, и мне захотелось

бежать от них. Я вырвалась, но тут же стала проваливаться куда-то вниз...

Придя в себя, я поняла, что лежу, уткнувшись лицом в шершавый асфальт. Во рту

чувствовался вкус крови, за спиной кто-то связывал мне руки.

– Что вы делаете? Прекратите! Мне очень больно!

– Простите, дорогая, но обычно людям не нравится, когда на них нападают с холодным

оружием, – услышала я голос вампира.

Он перевернул меня на спину, и я увидела Тумана. Он был чем-то очень рассержен.

– О чём вы?! Пустите сейчас же!

– О том, что ты набросились на меня, желая всадить мне кинжал в сердце. Но я умело тебя

вырубил. Не ожидал, что ты психованная дрянь! – грубо ответил Туман.

– Я не понимаю... Какой кинжал?

– Вот этот, – сказал вампир, взяв с прилавка узорчатый клинок из меди. – Прекрасная работа!

Такая тонкая полировка, шикарный орнамент из драгоценных камней. У меня был такой,

когда я воевал в Персии.

– Я не хотела убить вас, Туман. Я даже не помню, чтобы нападала. Прошу вас, развяжите

меня, пока этот вампир не обезумел от вида крови.

Вампир шутливо изобразил глубокое оскорбление. Туман с подозрением посмотрел на меня.

– Пока здесь обезумела только ты! Мне всё равно, что ты ничего не помнишь. Я бы сдал тебя

охране, но ты знаешь, что я не могу.

– И что вы собираетесь со мной делать?

– Ещё не решил. Мир намекал, что мог бы помочь мне с твоим исчезновением, не привлекая

лишнего внимания.

Его чёрствый ответ вызвал у меня приступ ярости. Чёрт возьми, только я вправе решать, как

и когда мне умереть! А решать надо было как можно скорее. Видно, в этом городе мне

уготована участь агрессивной психопатки.

– Я не призрак, и не могу исчезнуть бесследно. Думаю, моё тело быстро найдут, и у вас

будут проблемы.

Кого я обманывала? Туман достал из кармана фляжку и стал пить из горла. Скорее всего, он

просто сильно перепугался, решила я, но скоро успокоится и поймёт, что убивать меня –

глупая затея. Оставалось надеяться только на это.

– Знаете, как зороастрийцы хоронили своих усопших? – неожиданно спросил вампир,

опустившись рядом со мной.

Я промолчала.

– Они хоронили их в так называемых “башнях молчания”, расположенных на высоких

скалах, – продолжал он. – Это полые башни, на чьи вершины приносили тела покойников,

для того чтобы их плоть растерзали грифы. Потом кости и прах проваливались вниз через

решётку в глубокий колодец, что находился в центре такой башни...

– Зачем вы рассказываете мне это?

Глаза вампира горели хищным блеском. Он сам напоминал падальщика, который почуял

запах смерти.

– Иногда ночью некоторые люди приходят к нам добровольно. Их тела мы по уговору

оставляем в одной заброшенной усадьбе, чтобы не загрязнять район. Туда никогда не

заходят охранники – не выдерживают смрада.

– Вы не получите меня, – ответила я, удивившись тому, как уверенно прозвучал мой голос.

– Может быть... Я тоже почему-то думаю, что мы с вами больше не увидимся.

Едва он сказал это, кто-то из охранников по громкоговорителю приказал всем торговцам

срочно покинуть рынок. Я бросила на вампира торжествующий взгляд – он ответил мне

лёгкой улыбкой.

– Я развяжу её?

– Сначала я соберу весь товар, – угрюмо отозвался Туман.

Было не ясно, почему вампир помогал ему, но меня волновали вопросы намного

значительней этого. Я желала, чтобы мне скорей развязали руки: нужно было покинуть

рынок и, наконец, сделать то, на что я так долго не решалась тут. Так больше не могло

продолжаться.

Туман сам освободил меня, после чего спрятал нож себе в пиджак. Он всё ещё боялся меня,

но, как бы то ни было, я боялась себя сильнее. Вампир попрощался со мной, отвесив мне

поклон в стиле галантного века, за что был награждён моим колючим взглядом.

– Как только уйдём отсюда – наши пути расходятся. Даже не думай следовать за мной,

ясно?!

Мне показалось, что в волосах Тумана появилось больше седин, а кожа на лице стала

заметно морщинистей.

– Я и не думала, – робко ответила я. – Правда, на мне до сих пор костюм вашей помощницы.

– Чёрт с ним! Она всё равно уже не вернётся.

Я уловила в этих словах затаённую боль, и вся моя злость по отношению к нему исчезла. Он

ещё во многом человек. Жаль, что теперь мне не удастся дружить с ним.

– Мне казалось, вы ненавидите вампиров, а этот вёл себя так, словно он ваш друг, – сказала

я, чтобы сменить тему.

– Они помогают делать мне бизнес. Мир – мой самый ценный покупатель. Я обязан быть

дружелюбным с ним.

Мы вышли из ворот рынка. Небо снова сделалось тёмным. Вечерний город тонул в огоньках

и грязи. Под фонарём, на углу улицы, какая-то девушка заунывно играла на скрипке. У её

ног стояла небольшая картонная коробка. Тусклые листья, которые не сумел втоптать дождь,

добивали прохожие. Сырость, серость и холод костлявыми руками сжимали сердце.

Хотелось уйти туда, где когда-нибудь кончится осень. Я так устала от неё, и отчаянно

надеялась, что всё скоро пройдёт.

– Прощайте, Туман. Мне грустно, что так получилось.

Он молча сел в машину и уехал, оставив меня одну. Некоторое время я смотрела вслед его

исчезающему автомобилю, стоя в чёрной луже крови. Потом мой взгляд упал на ближайший

высокий дом. Сделав глубокий вздох и собрав всё своё мужество, я направилась к нему.

Глава 5

Какое чудо природы человек! Как благороден разумом!

С какими безграничными способностями!

Как точен и поразителен по складу и движеньям!

В поступках как близок к ангелу! В воззреньях как близок к богу!

Уильям Шекспир

Железная дверь на чердак была открыта, словно кто-то ждал моего прихода. Преодолев

несколько ступеней, я оказалась в полутьме чердака. Осторожно прогибаясь под трубами,

чтобы пробраться к выходу на крышу, я обо что-то оцарапалась. Царапина затянулась у меня

на глазах. Новое превращение облачило меня в короткое белое платье с длинными рукавами

и туфли на высоких шпильках. Я тут же споткнулась. Никогда не умела на них ходить, но

снимать не решилась – на чердаке было полно осколков от разбитых бутылок. Все стены

были исписаны различными надписями, а на одной из них была изображена перевёрнутая

пентаграмма.

Я поспешила выбраться на крышу, где меня встретил пронизывающий вечерний холод. Мне

безумно хотелось разбить ледяное сердце осени и оказаться в другом, более желанном мире.

Возможно, этот жестокий Город было реально изменить и добиться от него правды, но мне

смутно представлялось, как это сделать. Я посмотрела вверх с наивно-горькой мыслью: “А

вдруг именно сейчас там появятся звёзды?” Но там, как всегда, было темно. Я представила

себя с большой высоты – маленький чёрный человечек, крохотная песчинка, которую почти

невозможно разглядеть среди прочих домов полусонного города, который, конечно, только

притворяется спящим в ожидании новых жертв. “Пусть же он подавится мной!” – решила я.

Потом, разувшись, подошла к краю. Голова сразу закружилась, и я опустилась на край

крыши, свесив босые ноги.

– Надо было выпить для решимости, – услышала я за спиной чей-то иронический голос.

Это был Ветер. Его появление теперь виделось мне совершенно логичным.

– Послушай, уходи. Мне не нужна твоя помощь, – злобно сказала я. – У меня не осталось ни

капли сомнения, поэтому можешь не стараться.

– Слова, слова, слова, – сказал Ветер, запрыгнув на карниз, – но я не вижу действий.

Он шёл ко мне по краю крыши, изображая циркового канатоходца, иногда специально теряя

равновесие, становясь на одну ногу и размахивая руками. Это нешуточно действовало мне на

нервы, которые и без того были сильно расшатаны.

– Я только одного не могу понять: почему тогда в кафе ты спас мне жизнь? Может,

прояснишь напоследок хоть это?

Он подошёл ко мне вплотную и теперь смотрел на меня сверху вниз. Я вспомнила свои

слова, которые сказала Саше, когда впервые увидела его на мониторе компьютера. Он уже не

казался мне таким привлекательным. Ветер был красив какой-то жуткой красотой, а в его

чёрных ледяных глазах почти не было видно зрачков.

– Спас тебе жизнь? – усмехнулся Ветер, присев рядом со мной. – Да ты оптимистка.

– Думаю, ты понимаешь, о чём я. Скорее всего, так не должно быть, но я не чувствую себя

мёртвой.

– А хочешь почувствовать? – спросил Ветер, кивнув вниз.

– Нет! То есть не знаю... Но всё снова повторяется, здесь почти то же самое, только хуже.

Даже умерев, я не перестала умирать, и не нашла ответов. А теперь вот с ладоней исчезли

линии, я чуть не стала убийцей и... Я так запуталась!

Я почувствовала, что моя речь становится беспорядочной, и замолкла, чтобы справиться с

тем вихрем, который проносился у меня в голове. Сомнения, страхи, странные догадки,

обрывочные воспоминания яростно неслись по моим сосудам, сталкиваясь друг с другом,

разбиваясь вдребезги, образуя синтез непонятных идей и полного бреда. Я действительно

очень сильно запуталась, и уже мало что понимала. Одно лишь было ясно – нужно покинуть

этот город как можно скорее.

– Так что тебя держит здесь?

Свой жестокий вопрос Ветер задал с открыто скучающим видом. Видимо, ему хотелось

быстрее покончить со мной, но его поведение вызвало во мне обратную реакцию: “Если он

не хочет мне ничего объяснять, то пусть помучается со мной. Буду рада осложнить его

существование хотя бы на несколько минут”. Конечно, это был грубый самообман, за

которым я спрятала свои страхи.

– Боюсь, что окажусь там, – ответила я, указав в сторону мёртвого города, окружающего

Город Дождя. – Боюсь, что следующий круг ада окажется ещё невыносимей.

– Думаешь, что ты в аду?

Я внимательно посмотрела на него, стараясь уловить на его лице хоть тень подсказки или

намёка, но снова увидела лишь скуку.

– Недавно пролистывала “Божественную комедию” в книжном магазине, и не исключаю

этой мысли. А что скажешь ты? Значит, вот так выглядит ад? Он для всех такой, или только

для тех, кто совершил суицид? Почему здесь всё, почти как в игре?

Теперь я смотрела на него не злобно, а почти умоляюще.

– Согласно Данте, ты должна была превратиться в растение и страдать от свирепых гарпий.

В некотором смысле, тебе повезло.

Коротким печальным вздохом я проводила очередную жалкую попытку добиться от Ветра

признаний. Я посмотрела на свои перепачканные рукава, и заметила, что мои руки сильно

дрожат. Всё мое тело продрогло от острого холода, вонзающего в меня миллиарды стальных

иголок. Хотелось плакать, но слёз не было. Больше всего на свете мне теперь хотелось

вернуться к себе в общежитие, упасть на кровать, зарыться в тёплое одеяло, накрыть голову

подушкой и, заглушая в себе крик раненой птицы, тихо задохнуться.

– Почему ты всё это время следил за мной?

Ветер ответил не сразу, выждав долгую паузу.

– Присматривался к тебе. Ты нарушала равновесие, и я серьёзно начал переживать, что твоё

обращение никогда не настанет. Пришлось немного помочь тебе.

Я поняла далеко не всё, что сказал Ветер, но этого вполне хватило, чтобы колодец души

выпустил наружу недавно утонувшую злобу, которая увидела в нём все причины моих

страданий.

– Так это из-за тебя я чуть не зарезала человека?!

Он засмеялся, и отвернулся, чтобы закурить.

– А ты забавная. Развлекли меня ещё – расскажи подробней, где ты, по-твоему, находишься?

Ветер не собирался мне ничего говорить, но хотел поиграть. Это было понятно. Так любят

играть кошки, перед тем как разделаться с мышкой. Будь я хитрой мышкой, давно бы

одурачила кошку. Но мышка всё равно не может съесть кошку – об этом позаботилась

всесильная природа. В этом городе я, как никогда раньше, чувствую себя её игрушкой. В

мире, который я знала раньше, между людьми существуют свои различные негласные табу,

правила, законы, некоторые из них, на мой взгляд, противоречат и самой природе. Я жила по

многим из них, но однажды решила разрушить модель своего иллюзорного мира и

переступить их, чтобы очистить сознание и снова стать tabula rasa. Наверно, в чьих-то глазах

я была даже преступницей. Но как понять себя, если и не пытаться вырваться из прочных

оков, давящих на сознание? Как тогда можно увидеть себя? Некоторые находят выход –

становятся отшельниками, бегут ото всех, пытаясь вернуть себе внутреннее единство. Я

хотела стать на какое-то время затворницей, но у меня ничего не вышло, даже не удалось

спасти себя. Это трудный путь, на котором придётся сражаться не только с внешним миром,

который не терпит одиночек, но и с тем, что сидит где-то глубоко в тебе и не может без этого

мира. У кого-то получается. Кто-то попадает туда, где, возможно, никогда ничего не поймёт,

куда живые стараются часто не забредать в своих снах.

– Я точно знаю, что умерла, поэтому, если говорить обобщённо, думаю, в стране мёртвых.

– Уверена? – Ветер повернулся ко мне.

Казалось, он смотрел на меня, но взгляд его был устремлён в никуда.

– Явно не в стране чудес, – быстро ответила я, пытаясь встретиться с его глазами.

– Если только не прыгала в кроличью нору.

Мне стало больно. Конечно, глупо, но от его ответа я ждала чего-то утешительного, чего-то

опровергающего, вселяющего надежду. Разочарование, смешанное с обидой, стыдом и

злостью на себя жгло сердце. Мне часто доводилось испытывать это чувство из-за моей

привычки делиться интимными переживаниями с малознакомыми людьми, людьми, которые

вряд ли были способны понять меня. Но всё-таки я продолжала это делать с упорством

мазохистки, каждый раз протягивая чужаку осколки себя и наблюдая за тем, как он крошит

их на более мелкие части. Когда становилось совсем плохо, я искала спасение в Саше, но

хорошо понимала, что лгу сама себе, что он, в сущности, не чувствует меня: желает

подстроиться, мечтая понять, для того, чтобы вылечить меня от собственных идей и мыслей.

Его нельзя упрекать за это – он любил. Было эгоистично держать его так близко к себе,

поэтому, чтобы успокоить свою тревожную совесть, подсознание сотворило мир, где он

никогда по-настоящему не признавался мне в любви и не вёл себя, как любящий человек.

– Мне не до шуток. Ты издеваешься надо мной? Зачем? Может быть, я в чистилище? Есть ли

шанс, что я попаду в более светлое место?

Над нами пронеслась стая шумных птиц.

– Ты уже готова поверить в чистилище?

– Так всё-таки необходимо искупление? Что я должна сделать? Умоляю, скажи мне, Ветер!

Мой голос сорвался на крик, который тут же подхватило эхо, взявшееся непонятно откуда.

Ветер встал. Я заметила, что его плащ остался чист, словно он сидел на сухой крыше.

– Мне становится скучно. Я думал, будет веселей.

Я поднялась вслед за ним. Соседние дома отчуждённо глядели друг на друга, а в сумрачном

доме напротив зажглось окно. Это пустынное здание. Только в одной квартире здесь по

ночам всё время горит свет. Она не заперта. Ни для кого, кто сделал свой выбор. Туда

приходят те, кто устал быть здесь. Говорят, это окно погубило множество жизней, и что на

него нельзя долго смотреть, иначе “жёлтый глаз”, как называют его горожане, заметит тебя и

заберёт против твоей воли.

– Видишь там внизу двух прохожих?

Я не ожидала, что Ветер снова заговорит со мной, поэтому поспешно кивнула, даже раньше,

чем успела заметить две фигуры – мужскую и женскую. Мужчина отставал от женщины на

несколько метров; он шёл не спеша, но складывалось впечатление, будто он следит за ней.

– В твоём мире они были любовниками, – продолжил Ветер. – Они оба отравились газом.

Это не было суицидом. А сегодня он зарежет её. Вот такая вот сказочка на ночь.