Текст книги "Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси"

Автор книги: Нина Молева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– Боже, как все это запутано. Но получается, что осада Смоленска помогла нашему лагерю в Тушине.

– В том-то и дело. Именно за этой суматохой Ружинскому удалось подойти к Москве и захватить Красное село.

– И поджечь город.

– Положим, из поджога мало что вышло. Выгорело не так уж много строений. И это стало одним из предметов несогласия гетмана с государем.

– Отец мой, я могу ошибаться, но кажется, этот человек, которого ты называешь государем, может просто бросить Тушино и сбежать.

– Дочь моя, как государь может бросить свое войско? Это немыслимая фантазия. Если бы ты подумала, что государь хочет перенести лагерь на новое место…

– Это невозможно. Такое количество людей, палаток, амуниции, провианта! К тому же, святой отец, ты сам знаешь, люди постоянно уходят.

– Но другие приходят.

– Да-да, приходят. А лагерь в целом напоминает стаю перелетных птиц. Никогда не знаешь, кто и когда сорвется с места. Появление полков Зигмунта и вовсе помутило рассудок многих шляхтичей. Они увидели в этом возможность получения королевской милости, может быть, жалования и возвращения на родину.

– Их можно понять, дочь моя.

– Понять всех, кроме меня. Что здесь делаю я, царица Московская? Ты же сам видишь, святой отец, со мной никто не считается. Твоему государю я была нужна, пока он надеялся с ходу захватить Москву.

– Но еще может сложиться удачная ситуация.

– Может, но он не сумеет ею воспользоваться. Распри внутри лагеря его занимают гораздо больше, чем события во всей Московии.

– Ты не говорила, дочь моя, но мне кажется, ваши супружеские отношения…

– Они прекращены. Мне надоели каждодневные бессмысленные ссоры только потому, что у него двадцать раз на дню меняется настроение. Он всегда недоволен всеми, кроме самого себя. Он обвиняет, жалуется, ненавидит.

– И государь согласился на это? При его характере?

– Он ни на что не соглашался. Я пригрозила разоблачением и обещала лояльность, если он оставит меня в покое.

– Не слишком ли смелый шаг, дочь моя?

– Государыня! Государыня! Беда-то какая!

– Что случилось, Теофила? Почему ты так кричишь?

– Государь бежал!

– Как бежал?

– Сказал насовсем. С несколькими казаками.

– Ваше величество, вы разрешите войти?

– Входите, ясновельможный гетман.

– Ваша камерфрау уже оповестила вас о последней новости, и все же я хочу внести в нее некоторые уточнения. Причиной отъезда государя Дмитрия Ивановича стала наша с ним ссора.

– У вас достаточно давно стали возникать недоразумения, гетман. Почему же это оказалось роковым?

– Наши князья и бояре решили лишить государя престола и просить королевича Владислава занять его. Я не хотел бы, чтобы вы, ваше величество, узнали об этом решении откуда-то со стороны.

– Любопытно, гетман, как вы решили судьбу коронованной государыни?

– Вероятно, если королевич Владислав согласится принять наши условия, он подумает о ваших удобствах и будущем.

– Вам не приходило в голову, что я могла бы править государством? У меня есть на это все права.

– Несомненно. Но на московском престоле не правит ваш род, ваша семья. Вы, ваше величество, только супруга лишенного власти царя. Кроме того, за вами не пойдут ни посадские люди, ни войска. Ваша принадлежность к истинной церкви здесь становится непреодолимым препятствием.

– Я хочу вам напомнить, гетман, это вы задержали меня при моем возвращении в Польшу. Вы были одним из организаторов моего «похищения». Вы и только вы, наконец, убеждали меня признать этого невесть где и невесть как найденного человека моим супругом и московским государем. Вы не чувствуете себя за это в ответе?

– В ответе? Но тогда были иные обстоятельства. Теперь они изменились, и каждый начинает устраивать свое будущее по собственному разумению и возможностям.

– Пьеса сыграна – актеры свободны.

– Примерно так. И именно так всегда бывает в жизни. Вы не согласны со мной, святой отец?

– Вы забываете, что отец духовный в ответе за каждую порученную ему обстоятельствами душу и не вправе так просто от нее уйти.

– Да, конечно, особенности призвания и профессии. Но извините, мне пора идти – ждут дела. Когда, ваше величество, вы собираетесь покинуть Тушино? Мы помогли бы вам лошадями и повозками. В разумных пределах.

– Я никуда не еду.

– Как?

– Я остаюсь в Тушине. И решу свою судьбу без вашего участия, гетман Ружинский.

– Святой отец, я позвала вас, чтобы вы приготовились к отъезду. Если хотите оставаться со мной.

– Для меня такого вопроса нет. Я всюду буду сопровождать вас, ваше величество. Но насчет отъезда – месяц назад вы сказали гетману Ружинскому, что останетесь в Тушине, а теперь…

– Сказала, чтобы он не назначил людей следить за мной. Он должен был думать, что у меня нет ни цели, ни возможностей – эдакая курица, квохчущая над разоренным гнездом. За этот месяц мне удалось многое сделать. И многое узнать. Простите, святой отец, я воздерживалась от разговоров с вами, постоянно чувствуя на себе подозрительные взгляды. Сегодня иначе – мы выезжаем в ночь.

– Мне нечего готовиться, ваше величество. По римской поговорке, все мое – со мною. Я готов хоть сию минуту сесть в седло.

– Нет, нам нужны сумерки. А пока я расскажу вам, о чем удалось узнать. Наши Панове отправили делегацию к королю Зигмунту под Смоленск просить вступить на московский престол королевича Владислава. Вы не поверите, но наш поборник истинной веры, наш король Зигмунт, заранее согласился на то, чтобы его сын принял православие и стал править в Москве по всем обычаям и традициям московитов.

– Вас не обманули, дочь моя? Это же невероятно.

– И тем не менее письменный договор составлен именно так. Его повезли наши тушинцы вместе с представителями московского правительства.

– Тем более невероятно, ваше величество!

– Вы так думаете. Я готова перечислить те имена, которые вошли в состав посольства. Полагаю, большинство из них вам отлично знакомо. Это боярин Михайла Салтыков с сыном, князья Мосальский и Хворостинин Юрий, дьяк Иван Грамотин, московский – не удивляйтесь! – кожевник, какой-то там Андрианов, Михаил Молчанов…

– Молчанов?!

– Да-да, именно наш старый знакомец и множество других. Король католический не только принял все предложенные посольством условия, но и от имени сына дал гарантию, что Владислав станет править государством только с согласия Боярской думы и Земского собора. Почему же так ограничивали меня? Почему мне ставили такие условия, при которых я не могла стать любимой народом московским? Что это за дьявольская игра?

– Ваше величество, дочь моя, боюсь, простому монаху не найти здесь слов объяснения и утешения. Вы решили уехать, и вы правы. Но ваше одинокое путешествие по этим гибельным местам…

– Оно не будет одиноким. Мы едем с несколькими сотнями верных мне казаков. И для полной безопасности я беру только одну служанку, которая, подобно мне, переоденется в гусарское платье.

– Вы все превосходно продумали, дочь моя!

– Нас может выдать только ваша ряса.

– Почему же вы думаете, что я не могу надеть на себя тоже какое-нибудь военное платье?

Начали москвичи съезжаться с воровскими полками – уговариваться, чтобы те отстали от Тушинского, «а мы, де, от Московского отстанем, от царя Василия». Тушинские же воры согласились для вида: «Выберем-де сообща государя». В то же время прислал Прокофий Ляпунов в Москву, к князю Василию Васильевичу Голицыну, и к брату своему Захарию Ляпунову, и ко всем сообщникам своим Олешку Пешкова, чтобы царя Василия с государства свергнуть.

И Захарий Ляпунов с Федором Хомутовым выехали на Лобное место и закричали со своими советниками с Лобного места, чтобы свергнуть царя Василия. И присоединились к их заговору многие воры и вся Москва и вошли в Кремль, и бояр взяли, и патриарха Гермогена силой, и вывели их за Москву-реку, к Серпуховским воротам и начали вопить, чтобы царя Василия свергнуть.

Свояк же царя, боярин Иван Михайлович Воротынский, вошел с теми мятежниками в Кремль, и свели с престола царя Василия и царицу, и отвезли на старый двор…

«Новый летописец». 1610

– Это и есть тот город, в котором стоит великий канцлер Литовский? Дмитров, кажется?

– Да, ваше величество, именно Дмитров.

– Мне кажется, мы никогда не выберемся из этой глинистой жижы. Болота, речонки и грязь. Бог мой, как можно было выбрать такое место для жизни, не говорю уже о таборе.

– Это по-своему удобно, ваше величество. Пока враги будут скользить в грязи и тонуть в болотах, их можно заранее рассмотреть и подготовиться к обороне.

– Может быть. А вот и сам великий канцлер со своими спутниками. Он будто бы не узнает меня.

– Вас трудно и на самом деле узнать, ваше величество, в этом костюме. Вы выглядите самым лихим, но слишком молодым гусаром. К таким, по их возрасту, никто не испытывает достаточного почтения.

– Ваше величество!

– Я так и думала, что вы не узнали меня, великий канцлер. И вижу, вы удивлены моему приезду, хотя я и послала вам предупредительное письмо.

– Я получил его, государыня, и если чем-нибудь действительно удивлен, то это многочисленностью вашей свиты. Здесь по меньшей мере четыре сотни казаков.

– Пять, великий канцлер. И даже несколько более пяти. Все они захотели последовать за своей государыней. Именно за мной, а не за государем Дмитрием или гетманом Ружинским. Вам кажется обременительным такой наплыв гостей?

– Ни в коей мере, ваше величество. Казаки всегда были желанными гостями в наших таборах. Тем более что место здесь далеко не безопасное.

– Кого вы имеете в виду?

– Если московиты начнут наступление, удержаться на берегах такой ничтожной речонки будет слишком трудно. Да и не стоит самый город больших потерь.

– Вы думаете, московиты скоро перейдут в наступление?

– Настроение в лагере московитов заметно переменилось. Договоренность с королем Зигмунтом явно придала им бодрости.

– Вы уверены, что эта договоренность достигнута?

– Не только уверен. Я знаю от своих агентов, что 4 февраля был подписан соответствующий официальный трактат.

– Уже! Меня удивляет уступчивость короля в вопросах веры, где он всегда казался таким непоколебимым.

– Ваше величество, никто не заставит ни его, ни тем более королевича Владислава выполнить пункты трактата. Разве вы не были венчаны на царство, не приняв православия?

– Но, может быть, именно это и положило начало всем нашим осложнениям.

– Я не вижу в московитах такого тупого фанатизма. Они очень привержены к своей вере – постоянная борьба с кочевниками требовала от них этого. Но по сути они снисходительны ко всем остальным конфессиями, и достигнуть с ними соглашения всегда возможно.

И начали бояре править, и стали посылать к тушинским, чтобы те своего Тушинского вора схватили: «а мы де уже своего царя Василия с царства свели». Тушинские же люди… посмеялись над московскими и стали их позорить, говоря: «Вы-де не помните государева крестного целования, царя своего с царства свели. А мы-де за своего умереть готовы!»

На следующий день заговорщики приехали к царю Василию на старый двор, взяв с собою священников и диаконов из Чудова монастыря, и начали его постригать в иноческий чин. Он же на пострижении ни на один вопрос ответа не давал и говорил им: «Нет на то моего желания». И один из заговорщиков, князь Василий Тюфякин, отвечал вместо него, и так постригли его и отвезли в Чудов монастырь. И царицу его также неволею постригли в Вознесенском монастыре…

«Новый летописец». 1610

– Итак, нашей недолгой столицы более не существует, отец мой.

– О чем вы говорите, дочь моя?

– Конечно, о Тушине. Оно сожжено без следа.

– Такой страшный пожар? Но отчего?

– Такой беспощадный поджог, святой отец. Только и всего.

– И это дело рук…

– Само собой разумеется, гетмана Ружинского. Он сумел сдаться московитам как никто другой. Как только было подписано соглашение под Смоленском об избрании королевича Владислава, гетман, по словам лазутчиков, начал готовиться к уничтожению лагеря.

– Но какой был в этом смысл?

– Чтобы не беспокоить московитов самим воспоминанием о тушинских победах. Последним шагом был пожар. Лагерь подожгли со всех сторон и стерегли, пока он не выгорел дотла.

– У вас не связано с ним добрых воспоминаний, дочь моя.

– Конечно, нет. И все же… все же там я зачала моего ребенка. Как странно, можно не любить отца, даже ненавидеть его, но ребенок – это совсем другое.

– Не могу опомниться: вы будете матерью, дочь моя?

– Да, святой отец, и в самое неподходящее время.

– Какое счастье, что вам не повредила эта бесконечная езда верхом!

– Вы же сами учили меня, отец мой, что на все воля нашего Господа. Если моему ребенку судьба явиться на свет, он появится, что бы с его матерью ни происходило.

– И все же вам следует беречь себя. Теперь это ваш долг.

– Пожалуй, иначе – это залог моего будущего и будущего всего государства. Я уверена, что это будет сын – Иван Дмитриевич, и ради его вступления на престол московский я готова на любые испытания.

– Ваш супруг знает о вашей радости? Хотя что я говорю! Если бы знал, он не оставил бы вас в Тушине, одну, на милость гетмана Ружинского и бояр.

– Не думаю, чтобы это изменило его решение. Государь не создан для семейных радостей. И если его что-то привлекает, то только власть и богатства, на пути к которым ребенок может стать настоящей помехой.

– Или настоящим спасением, дочь моя. Именно наследник способен примирить все страсти. К тому же, мне кажется, вы не совсем справедливы по отношению к вашему супругу. Вы же знаете, как только московская армия была разбита под Можайском гетманом Жолкевским, ваш супруг стремительным броском вышел к Москве, занял Николо-Угрешский монастырь и подошел к Коломенскому. В военных талантах и способностях полководца вы не можете ему отказать.

– Поможет ли нам только его отвага, когда Польша стала воевать за королевича. Не слишком ли поздно, святой отец?

Даст-де король на царство сына своего Владислава, а о крещенье-де пошлете к королю послов челом бить.

«Новый летописец». 1610

Бояре назначили день и место для принесения присяги королевичу: на половине дороги от нашего лагеря к столице разбили шатры и там присягали с обеих сторон. В Москве же приводили к присяге бояр и народ русские сановники, избранные боярами, и жолнеры (солдаты), назначенные паном гетманом.

Это продолжалось целых семь недель ежедневно, кроме воскресенья и больших праздников; в иной день присягало по 8, 10 и 12 тысяч человек; в одной столице более 300 000 признали себя подданными королевича; и в города же и в области Русского государства разосланы были для того бояре.

«Сказания современников о Дмитрии Самозванце». 1610

– Сердечно рад, государыня, встрече с вами. Вы здоровы? Как прошла ваша поездка? Великий канцлер писал мне, что послал с вами для бережения большой конвой. Он пригодился вам?

– Моя поездка, государь? Скорее бегство. Впрочем, не совсем похожее на ваше. Вы скрылись, не предупредив свою супругу, тайно, переодетым в крестьянское платье. Я же ехала открыто, и сопровождали меня, кроме гетманского и канцлерского конвоя, сотни преданных лично мне казаков. Как бы иначе могла ездить царица?

– Понимаю, вы устали и раздражены. Как бы там ни было, теперь вы дома, окруженная своим войском и своим двором, разве это не великолепно? Калуга будет приветствовать вас как свою державную правительницу.

– И мать наследника престола.

– Мать наследника? Я не ослышался?

– Нет, не ослышались, государь. У вас будет наследник.

– Вы не могли мне сообщить более радостной вести! В глазах народа и войска это очень сильно укрепит наши позиции.

– Вы ничего не говорите о вашем дитяти.

– Вы хотите мне поставить в вину, что о державе я думаю в первую очередь? Но если бы я поступал не так, чему бы и что мог наследовать этот ребенок?

– Вы, как всегда, правы и, как всегда, бездушны. Впрочем, это и в самом деле уже не имеет значения. Вы приготовили для меня покои?

– В вашем распоряжении настоящий дворец, ваше величество. Скажите прислужникам – они найдут все необходимое у моего интенданта. Он знает, что каждое ваше распоряжение должно быть немедленно выполнено и самым наилучшим образом.

– Вы снова обрели уверенность в себе, государь. И надежду.

– Как могло быть иначе. Вам, вероятно, известно, с какими царскими почестями переодетого крестьянином царя своего приняла Калуга. Ваш приезд наполнит их сердца еще большей радостью.

– Рада слышать.

– Не слышать – вы все это увидите собственными глазами. Но у меня будет к вам просьба, ваше величество. Здесь нельзя пренебрегать православными обычаями. Сегодня суббота – вам следует быть на вечернем богослужении в соборе, при всем народе. И одеться для этого в русское платье.

– Сколько раз мне все это уже говорилось!

– Но вы всегда имели обыкновение пренебрегать добрыми советами. Хорошо проявлять гордость, когда обладаешь силой. Она у нас будет. И обещаю, в Кремле вы вольны будете поступать, как вам заблагорассудится. А точнее – как подскажет здравый смысл. Гордость и надменность всегда мешали вам его проявлять.

– Вы переходите к оскорблениям!

– Нисколько. Посоветуйтесь с вашим гишпанским чернецом. Уверен, он подтвердит мою правоту. И найдет способ снять с вас любой грех. Он очень ловок и почему-то не оставляет вас. Или имеет поручение следить за вами. У этих монахов никогда не узнаешь, какую цель они преследуют по поручению своего Ордена.

– Вы хотите поссорить меня со всеми моими приближенными? У вас это не вышло в Тушине. Почему же должно получиться в Калуге, особенно после того марша, который мы проделали вместе со святым отцом.

– Мне надоели эти бессмысленные препирательства, государыня. Они решительно ни к чему не ведут. Но крепко портят настроение. А, кстати, боярин Заруцкий. Входи, входи, ясновельможный пан, и давай я тебя представлю нашей государыне. Ты на редкость вовремя. А я должен отлучиться по делам. До свиданья, ваше величество, мы увидимся за торжественной трапезой.

– Счастлив вас видеть в добром здравии, ваше величество. Очень счастлив. Если бы я знал, что вы решитесь на этот опасный путь из Дмитрова сюда, я сам помчался бы за вами. Но, не знаю почему, государь до последнего счел нужным держать ваш приезд в тайне.

– Он не знал о нем, ясновельможный боярин.

– Боже, каким же опасностям вы себя подвергали! Это невероятно! И как мог великий канцлер вас отпустить, пусть даже и с большим конвоем.

– У него не было выхода, Заруцкий, – московиты заняли Дмитров.

– Плохая новость. Хотя… Вам известно, ваше величество, что государю снова присягнули Коломна и Кашира.

– Но почему-то вы вернулись из Коломенского и снова отдалились от Москвы. Мне неприятно об этом думать.

– Простой воинский расчет, государыня. В Коломенском слишком многие предавали и изменяли государю. Кругом кишели лазутчики московитов. Государь будет гораздо увереннее себя чувствовать на юго-востоке от Москвы, хотя ему преданы и многие северные земли. Главной силой государя остаются донские казаки.

– Мне говорили, что супруг мой очень настроен против моих сородичей.

– Я бы сказал иначе, государь не доверяет им, и он нрав. Никогда не узнаешь наверняка, с кем они или к кому отшатнутся к концу дня.

– А… пытки. Пытки и казни, Заруцкий? Это правда…

– Военное время, ваше величество. Законы военных лагерей.

– Вы согласны с государем?

– Не мое дело и не мое право соглашаться или не соглашаться с приказами его величества.

– Вы уходите от ответа. Понимаю. Но после кремлевских событий 17 мая мне тяжело видеть кровь и насилие.

– Но вам и нет необходимости присутствовать на допросах и казнях. Это мужская работа, только и всего.

– На кого кроме донских казаков полагается нынешним временем – я не успела его об этом спросить – государь Дмитрий Иванович?

– Главным образом на крещеных татар. Вы увидите их во множестве.

Гетману оставалось в столице два дела. Он думал о том, как бы с тем войском, какое при нем было, без опасности занять столицу… Гетман обращал внимание на то, чтобы московская чернь, склонная к возмущениям, не произвела мятежа, не призвала бы обманщика (Тушинского вора) и не расстроила бы всего в случае, ежели бы он отвел войско от столицы. Он заметил в предусмотрительных боярах, что они опасались того же… Патриарха и чернь, которые сопротивлялись этому введению войска, преодолели различными способами.

Наконец, дела были доведены до того, что войско вошло (в ночь на 21 сентября 1610 года): гетман выбрал ему места, удобные на всякий случай, так что войско полками и отрядами расположилось в особенных дворах, чтобы при всякой нечаянности одни другим могли подавать помощь.

Полк Александра Зборовского расположился в Китай-городе, все вместе, в близком один от другого расстояние полк Казановского и Вейгера – в Белом городе, также поблизости друг от друга; сам гетман со старостою Велижским (А. К. Гонсевским) остановился в главной крепости Кремле, во дворе, некогда бывшем царя Бориса, в то время, когда он еще был правителем при царе Федоре.

Из Записок гетмана Жолкевского

* * *

– Дочь моя, вы чем-то обеспокоены? У вас есть основания для каких-то новых опасений?

– Святой отец, моя жизнь давно превратилась в цепь сплошных опасений. Даже сон не освобождает меня от них – меня преследуют ужасы. И казни, казни, казни…

– Вам следует больше времени проводить с вашим сыном. Общение с младенцем принесет мир в вашу измученную душу.

– Наверно, это так. Но благодаря усилиям боярина Заруцкого моя пестунка оказалась в Калуге, и с тех пор мне нет нужды постоянно беспокоиться о ребенке. Ей можно довериться полностью.

– Я говорю не о физических заботах – о душевной близости с сыном. Как чудесно вы разговариваете с ним – это лечит каждую мать, а ведь это ваш первенец.

– Если бы так относился к Янеку его отец!

– Но государь был очень доволен рождением Ивана Дмитриевича, и вряд ли стоит его винитб, что в желании завоевать расположение военных людей он большую часть времени проводит среди них.

– Все время, святой отец. Все время без остатка. Мы видимся едва ли не только во время парадных застолий. Вот и сегодня государь посчитал нужным уехать на охоту. Со своими татарами. И он уже был полупьяным.

– Не судите так строго мужские слабости, дочь моя. Вы же сами признавались мне, что не слишком любите разговоры с вашим супругом.

– Я ненавижу их. Они всегда кончаются ссорами и оскорблениями.

– Тогда почему вам не радоваться спокойствию, которое наступает во дворце, когда государь охотится? К жизни нельзя все время предъявлять свои требования – у жизни свой порядок, положенный Господом. Но что это? Поглядите, ваше величество. Во дворе замешательство. Крики. Люди куда-то бегут. Повозка… Вам незачем подходить к окну, ваше величество. Не надо, не подходите!

– Государыня! Государыня! Где государыня? Господи, да что же это! Нет, что ли, никого? Государыня!

– Я здесь, казаче! Что тебе? Что случилось?

– Государь… государь наш… приказал долго жить…

– Умер!

– Убит, государыня, и как убит! Вон, слышишь, людишки в набат ударили. Колокола зазвонили. Нет больше нашего государя, нету!

– Да ты толком, толком-то скажи. Заруцкий, наконец-то, вы! Объясните же, в чем дело?

– Присядьте, ваше величество. В ногах, как говорится, правды нет, а дела уже все равно не поправишь. Государю Дмитрию Ивановичу отрубили голову. На охоте.

– Ты бредишь, боярин! На охоте? Голову?

– Вспомните, ваше величество, недавно государь велел телесно наказать одного крещеного татарина по фамилии Урусов.

– Господи! Откуда мне помнить, когда у вас на Торгу дыба от крови не высыхает. Черед к ней стоит. Одного порют, с другого одежду сдирают. Причем здесь это?

– Притом, что татарин затаил обиду. Государь имел неосторожность разрешить ему с братом поехать на охоту вместе с ним. Урусов улучил минуту и рассек саблей государю плечо – промахнулся. А его брат доделал задуманное – отмахнул государю голову. Ее так и привезли – отдельно от тела.

– Боже милосердный, еще и это! Отца Миколая ко мне! Скорее!

– Простите мне мою настойчивость, ваше величество, но время для лечения ран душевных еще будет. Сейчас главное удержать казаков. Боюсь, от нашего лагеря не останется и следа. Все рассыплются по сторонам, как горох из рваного мешка.

– Но остаюсь же я, остается сын государя!

– Боюсь, этого будет недостаточно. Слишком недостаточно.

– Но ты забываешь, боярин, в Москве нет царя. А боярский совет может только ругаться между собой.

– Там есть гетман Жолкевский, представляющий интересы королевича Владислава.

– Этого мало!

– И есть патриарх Филарет, ратующий за интересы поляков. С его авторитетом трудно спорить.

– И тем не менее в Москве нет венчанного на царство царя, и это главное.

– Сейчас вас должна заботить ваша безопасность.

– Значит, вы сомневаетесь в отношении ко мне казаков, я правильно поняла ясновельможного боярина?

– Казаки вольный народ, ваше величество. Они подчиняются тем, кто им удобен и не навязывает им своей воли. Справляться с ними очень трудно.

– Государыня, государыня! Что делать будем? Казаки! Боже великий и многомилостивый, казаки! Во всем городе!

– Теофила, замолчи! Что из того, что в городе казаки. Они всегда здесь. Что за причина кричать на весь дворец?

– Ваше величество, они убивают татар! Всех татар подряд! Гоняются за ними по улицам! Кричат, что отомстят за смерть своего любимого государя!

– Куда же вы, Заруцкий?

– К казакам. В такие минуты их небезопасно оставлять одних.

– Вы хотите прекратить резню? Да?

– Зачем? Это единственный способ разрядить страсти. И потом я никогда не разделял пристрастия государя к крещеным нехристям. Я слишком долго жил с ними и поверю татарину, но только не выкресту. Но сейчас не время для объяснений. Простите, ваше величество!

– Государыня, они гоняются за ними, как за свиньями! Они режут их и колют! Боже праведный, что теперь с нами будет? Без нашего государя!

11 декабря 1610 года Тушинский вор был убит. Москвитяне были вне себя от радости: до сих пор, имея в виду этого врага, они не смело нападали на нас; теперь же, когда его не стало, начали приискивать все способы, как бы выжить нас из столицы. Виною замысла была медленность королевича… притом же носился слух, что не королевич, а сам король (Зигмунт III) хотел царствовать в Москве.

Для лучшего в замысле успеха и для скорейшего вооружения русских патриарх Московский тайно разослал по всем городам грамоты, которыми, разрешая народ от присяги королевичу, тщательно убеждал соединенными силами как можно скорее спешить к Москве, не жалея ни жизни, ни имуществ для защиты христианской веры и для одоления неприятеля.

Из «Дневника» С. Маскевича. 1611

– Государыня, вы сочли нужным снестись с королем Зигмунтом? Что мог вам дать такой шаг? Вы не приняли во внимание, что об этом могли бы узнать казаки, которые сочли бы такой поступок предательством?

– Мне не нравится тон ваших слов, ясновельможный боярин. Но тем не менее я отвечу. Да, я сочла нужным снестись с королем. В свое время он обещал мне помощь, если это будет помощь лично в моих интересах.

– И вы поверили его словам?

– Это было королевское слово, к тому же произнесенное в святом месте – около алтаря.

– Иногда мне начинает казаться, что это не вы, ваше величество, прожили эти последние годы. Верить королевскому слову! Верить можно только обстоятельствам. Сейчас они против вас и король не связывает вас со своими планами.

– Да, судя по его ответу, это так и есть.

– Видите! Давайте восстановим последние события, и вы сами разберетесь, ваше величество, в хитросплетениях интриг Зигмунта. Бояре сбросили Шуйского и не сумели договориться о его преемнике. Более того – они решили и в дальнейшем не оставлять власть в одних руках.

– Очевидная глупость! Править всем скопом – такого не может быть.

– Скажем так, на рыцарском турнире наступил перерыв для отдыха и приготовления нового вооружения и коней. К тому же патриарх Филарет из Тушина сразу переехал в Москву. Он не хотел лишаться высокого сана, но и думал продолжать участвовать в поисках кандидата на престол, которым видел собственного тринадцатилетнего сына. Филарет между тем усиленно переписывался с королем.

– В конце лета был подписан окончательный договор об избрании на московский престол царевича Владислава.

– Да, злосчастный для Москвы день 17 августа. Это было почти сразу после Вознесения. Но бояре переоценили свои дипломатические возможности. Они настаивали на условии принятия королевичем православия, а гетман Жолкевский его достаточно ловко обошел: мол, об этом вопросе пошлете к королю особых послов.

– Невозможно поверить, но Москва присягнула королевичу безо всяких гарантий! Королевичу – не мне, при всех моих законных правах.

– Что тут можно сказать, ваше величество. Изменились обстоятельства – только и всего. Говорят, в одной Москве подданными королевича признали себя больше трехсот тысяч человек. Принятие присяги продолжалось семь недель, и в течение одного дня присягало до десяти тысяч человек – от самых высоких бояр до самого бедного народа.

– Подождите, вельможный боярин, но ведь гетман требовал отправки нового посольства к королю.

– И добился своего. Под Смоленск поехало более тысячи сановных людей во главе с Филаретом и князем Василием Голицыным и великое множество стрельцов. На первый взгляд, в поход двинулась целая армия.

– Только для того, чтобы умолить польского короля разрешить занять московский престол польскому королевичу!

– И все бы совершилось в тишине и благости, если бы не перемена мыслей самого Зигмунта. Он сам решил занять московский престол.

– Может быть, я не права, ясновельможный боярин, но ведь в таком случае это было бы простым присоединением Московии к Польше.

– Вы совершенно правы, ваше величество. Зигмунт задумал это много раньше и дал гетману Жолкевскому – лазутчики нам донесли – тайное указание приводить москвичей к присяге не королевичу, а непосредственно ему, королю.

– Но такое было бы невозможно!

– И гетман Жолкевский это хорошо понимал. Он оставил тайное указание короля без внимания. А московские послы под Смоленском ни о каком короле, естественно, и слышать не захотели. Правда, было поздно. Польские отряды стояли в Москве…

– Разве не начало собираться народное ополчение?

– Да, война неизбежна, и чтобы у вас, ваше величество, и у царевича Ивана Дмитриевича была перспектива возвращения в Москву, я приму в нем участие.

– Вы оставите нас, вельможный боярин?

– В Коломне. Так будет безопасней. И – ближе к Москве. На всякий случай.

На другой день после Вербного воскресения (17 марта 1611), в понедельник, лазутчики извещают нас, один, что из Рязани идет Ляпунов с 80 000 человек и уже в 20 милях от столицы; другой, что из Калуги приближается Заруцкий с 50 000 и также находится невдалеке; третий, что Просовецкий спешит к Москве с 15 000…

Советовали нам многие, не ожидая неприятеля в Москве, напасть на него, пока он еще не успел соединиться, и разбить по частям. Совет был принят…

Но во вторник поутру, когда некоторые из нас еще слушали обедню, в Китае-городе наши поссорились с русскими. По совести, не умею сказать, кто начал ссору: мы или они? Кажется, однако, наши подали первый повод к волнению, поспешая очистить московские дома до прихода других: верно, кто-нибудь был увлечен оскорблением, и пошла потеха…

И так… завязалась битва сперва в Китае-городе, где вскоре наши перерезали людей торговых… потом в Белом городе; тут нам управиться было труднее: здесь посад обширнее и народ воинственнее. Русские свезли с башен полевые орудия и, расставив их по улицам, обдавали нас огнем. Мы кинемся на них с копьями; а они тотчас загородят улицу столами, лавками, дровами; мы отступим, чтобы выманить их из-за ограды: они преследуют нас, неся в руках столы и лавки, лишь только заметят, что мы намереваемся обратиться к бою, немедленно заваливают улицу и под защитою своих загородок стреляют по нам из ружей.

Из «Дневника» С. Маскевича. 1611

– Какое странное, непостижимое время! Какие-то, вчера еще никому не известные, люди появляются, становятся во главе огромных отрядов, а назавтра также безвестно исчезают, не оставив и следа в памяти.