Текст книги "Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)"

Автор книги: Нил Гейман

Соавторы: Грэм Джойс,Робин Мак-Кинли,Джеффри Форд,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Чайна Мьевиль,Бентли Литтл,Томас Майкл Диш,Келли Линк,Кристофер Фаулер,Элизабет Хэнд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 55 страниц)

Я оперлась рукой о подоконник и глубоко вдохнула. Кристофер. Я потрясла головой и издала нервный смешок. «Господи…»

Я высунулась в окно и крикнула:

– Кристофер? Это действительно ты?

– Да, действительно я, – послышался в ответ гулкий голос.

– Подожди! Сейчас я спущу лодку и подгребу…

Я бросилась в спальню, торопливо натянула старые широкие джинсы с обрезанными штанинами, вылинявшую футболку и выбежала наружу. Плоскодонка стояла на своем обычном месте, сразу за зарослями рогоза и восковницы. Я столкнула ее в озеро; рой вспугнутых стрекоз поднялся с темной воды и исчез в тумане. На дне лодки стояла вода, плававшие в ней листья прилипали к босым ногам. Я налегла на весла; двадцать сильных гребков – и я подплыла к противоположному берегу.

– Айви?

Только тогда я увидела его: неясных очертаний высокая фигура выступила из тумана, сгустившегося под березами. Он казался таким огромным, что я несколько раз моргнула с целью проверить, не оптический ли это обман. Черноволосый бородатый мужчина, достаточно сильный, чтобы при желании вырвать с корнем одну из молодых березок. Он был в темно-коричневых вельветовых джинсах, фланелевой рубашке, коричневой куртке и тяжелых рабочих ботинках. Длинные черные волосы заправлены за уши; руки засунуты в карманы куртки. Он слегка сутулился, и приподнятые плечи придавали ему вид то ли удивленный, то ли неуверенный. От этого он казался молодым, моложе своих лет; казался похожим на Кристофера, тринадцатилетнего брата Джулии.

Только теперь уже не тринадцатилетнего. Я быстро произвела подсчеты, разворачивая лодку и бросая на берег конец мокрой веревки. Кристофер был сыном Наруза Садах от третьей жены. Он на восемнадцать лет младше Джулии и, следовательно, на одиннадцать лет младше меня, а значит, ему…

– Маленький Кристофер! – Я с ухмылкой смотрела на него из лодки. – Сколько же тебе лет, черт возьми?

Пожав плечами, он наклонился, поднял конец веревки и захлестнул вокруг каменного столба на берегу.

– Тридцать четыре. – Его почти комически низкий бас раскатился эхом над Зеленым прудом, словно рев туманного горна. Мгновение спустя я услышала вдали предостерегающий крик гагары. Кристофер бросил окурок на землю и раздавил носком башмака. Он кивнул на плоскодонку. – Это все та же лодка?

– Конечно. – Я спрыгнула в воду, поморщившись от холода, и пошла к берегу. – Господи. Маленький Кристофер. Просто глазам своим не верю. Ты… Боже мой! Я… я думала, ты умер.

– Я выжил. – Он посмотрел на меня сверху вниз и впервые улыбнулся, показав кривоватые, с никотиновым налетом зубы, совсем не такие, как у Джулии. По-детски простодушное лицо; коротко подстриженная черная борода; длинные волосы, падающие на светло-карие глаза. – После теракта я долго лежал в госпитале под Каиром. Не только ты – все думали, что я погиб. Наконец отец разыскал меня и привез обратно в Вашингтон. Думаю, вы с Джулией уже расстались к тому времени.

Я молча смотрела на него. У меня слегка кружилась голова: хотя это была частица мира, частица истории, она означала, что все изменилось. Абсолютно все. Моргнув, я отвела взгляд в сторону и увидела дрожащие на легком ветру березовые листья, бледно-золотые и зеленые, отцветший золотарник, высокие стебли валерианы с потемневшими до коричневого цветами. Я снова посмотрела на Кристофера: ничего не изменилось.

– Я тоже не верю своим глазам, – сказал он.

Я обхватила его руками. Кристофер неловко обнял меня – рядом со мной он казался просто великаном! – и восторженно рассмеялся.

– Айви! Я шел пешком всю дорогу. Из деревни. Я остановился в гостинице. Та женщина из универсама…

– Мери?

– Точно, Мери. Она вспомнила меня и сказала, что ты по-прежнему живешь здесь.

– Почему ты не позвонил? Он удивился:

– Тут есть телефон?

– Конечно, у меня есть телефон. На самом деле это мобильник, и я обзавелась им всего год назад, когда на Голубом холме поставили вышку. – Я отстранилась от него, балансируя на пятках, чтобы казаться выше. – Боже, да ты совсем взрослый, Кристофер. Я все пытаюсь вспомнить, когда я видела тебя в последний раз…

– Двенадцать лет назад. Я только поступил в университет в Каире. Перед отъездом я навестил вас с Джулией в Рокленде.

Помнишь?

Я напрягла память, но безуспешно. Я никогда толком и не знала Кристофера. Он был высоким нескладным подростком, чрезвычайно тихим, который обычно сидел в углу комнаты и внимательно прислушивался ко всему, что говорила старшая сестра или ее друзья. Он вырос в округе Колумбия и Каире, но лето всегда проводил в Штатах. Я впервые увидела Кристофера, когда ему было лет двенадцать-тринадцать лет: долговязый неуклюжий паренек, помешанный на «Подземельях и Драконах» и «Звездных войнах», недавно прочитавший Толкина и теперь взявшийся за Терри Брукса.

– Боже, не читай это, – сказала я, выхватывая у него из рук «Меч Шаннары» и взамен всучивая свой экземпляр романа «Любовь собирает рябину». В первый момент он обиделся, но потом сказал «спасибо» и медленно улыбнулся своей обычной доброжелательной улыбкой. Остаток лета Кристофер провел в нашей квартире с видом на Роклендскую гавань: сидел сгорбившись в плетеном кресле на обветшалой задней веранде и штудировал «Сибиллу и лето», «Плазменное бистро Меллорса», «Любовь, вновь обретенную в праздности» и наконец разрозненные обрывки «Ardor ex Cathedra».

– Конечно, помню. – Я прихлопнула москита, подняла глаза и ухмыльнулась. – Черт! Ты тогда был совсем ребенком! Как ты поживаешь? Чем занимаешься? Ты женат?

– Разведен. – Он поднял руки, зевнул и потянулся. Его силуэт заслонил от меня серое небо, размытые очертания деревьев и валунов. – Но детей нет. Я работаю в Центре дистанционного зондирования, координирую работы на раскопках у Чефренских каменоломен в Западной пустыне. Верхний Египет.

Он опустил руки и снова посмотрел на меня:

– Ну как, Айви? Ты не против моей компании? Я бы не отказался от кофе. Если хочешь, мы можем вернуться в деревню. Поздний ланч. Или ранний обед.

– Боже, нет. – Я взглянула на свою свежую татуировку. – Сначала мне нужно еще раз продезинфицировать наколку. И я еще не завтракала.

– Серьезно? Так, значит, у тебя клиент? Я помотала головой.

– Я всю ночь набивала это себе самой. – Я растопырила пальцы над рисунком на бедре. – Кстати, сколько сейчас времени?

– Почти четыре.

– Четыре? – Я схватила Кристофера за кисть и вывернула ее, чтобы взглянуть на циферблат. – Быть того не может! Неужели я… – Я зябко передернула плечами. – Я проспала весь день.

Кристофер смотрел на меня странным пристальным взглядом. Я все еще держала его за кисть, и он осторожно повернул руку, скользнув пальцами по моим пальцам.

– Ты в порядке, Айви? Я оторвал тебя от важного дела? Я могу уйти.

– Не знаю. – Я помотала головой и отняла руку прочь, но медленно, чтобы не обидеть Кристофера. – То есть нет, я в порядке, просто…

Я опустила глаза. Тоненькая струйка крови стекала у меня по ноге, и секунду спустя на бедро прямо под наколкой опустилась красотка: похожее на металлическую голубую иголку тельце, почти невидимые на фоне кожи крылышки.

– Я не спала всю ночь, делала это…

Я указала на коленопреклоненную фигуру, только мне она казалась не коленопреклоненной, а висящей вниз головой над моим коленом, точно летучая мышь.

– Я… я закончила только к пяти утра. Я понятия не имела, что уже так поздно… – Я услышала панические нотки в своем голосе и глубоко вдохнула, пытаясь совладать с собой, но Кристофер легко положил руку мне на плечо и сказал:

– Эй, все нормально. Я действительно могу уйти. Я просто хотел повидаться.

– Нет. Подожди. – Я сосчитала десять ударов сердца, двенадцать. – Я в порядке. Сейчас все пройдет. Ты можешь перевезти нас обратно?

– Конечно. – Он наклонился и поднял кожаный рюкзак, прислоненный к дереву. – Пойдем.

Под тяжестью Кристофера плоскодонка осела на добрых шесть дюймов, и он греб с осторожностью. На полпути через пруд я наконец спросила:

– Как поживает Джулия? – Голос у меня дрожал, но похоже, он не заметил.

– Не знаю. Одна из моих сестер разговаривала с ней лет пять назад. Кажется, она жила в Торонто. Больше никто не получал от нее никаких известий. – Кристофер налег на весла, а потом испытующе взглянул на меня. – Знаешь, я никогда по-настоящему не знал Джулию. У нас слишком большая разница в возрасте. По правде говоря, я всегда считал ее стервой. Она так обращалась с тобой… меня коробило.

Я молчала. От татуировки вся нога у меня горела, словно от солнечного ожога. Я сосредоточилась на болевых ощущениях, и спустя несколько секунд мне немного полегчало.

– Извини, – сказала я. Плоскодонка выехала носом на берег островка. Паника постепенно отступала, я снова могла дышать нормально. – Со мной иногда бывает такое. Приступы паники. Но обычно они случаются не дома, а только когда я покидаю остров.

– Хорошего мало.

Кристофер странно посмотрел на меня. Потом выбрался из лодки и помог мне оттащить ее к тростниковым зарослям. Вслед за мной он прошел через садик, густо заросший флоксами и астрами, и поднялся по ступенькам в Уединенный Дом. Пол задрожал под его поступью. Я закрыла дверь, взглянула на Кристофера и рассмеялась.

– Ох, да тебе здесь не развернуться… береги голову… нет, стой!.. Слишком поздно. Повернувшись, он крепко ударился затылком о балку и схватился за голову, болезненно морщась.

– Черт… Я уж и забыл, насколько мал ваш домишко… Я отвела его к кушетке.

– Вот, присядь… я принесу льда.

Я торопливо прошла на кухню и вытащила из морозильника поддон. Меня все еще слегка пошатывало от слабости. В течение суток после нанесения татуировки вы чувствуете себя так, словно болеете гриппом. С вашим телом обошлись жестоко; ваша иммунная система бурно активизируется, пытаясь исцелиться. Мне хотелось просто забраться обратно в постель. Но вместо этого я крикнула:

– Хочешь выпить чего-нибудь?

Я вернулась в гостиную с миской льда и льняным полотенцем. Сидя на кушетке, Кристофер вытаскивал что-то из рюкзака.

– Я принес это. – Он показал бутылку текилы. – И это… Он снова запустил руку в рюкзак и вынул три лайма. На его огромной ладони они походили на стеклянные шарики довольно крупного размера.

– Мне помнится, ты любила текилу. Я неопределенно улыбнулась.

– Неужели?

Текилу любила Джулия и летом выпивала по кварте каждые несколько дней. Я села рядом на кушетку, завернула лед в полотенце и протянула Кристоферу. Он наклонил голову, совсем по-детски, и мгновение спустя я очень осторожно прикоснулась к ней. Густые жесткие волосы, темнее, чем у сестры. Запустив в них пальцы, я дотронулась до кожи черепа – такой теплой, словно Кристофер весь день просидел на солнце.

– Ты что-то горячий, – тихо сказала я и залилась краской. – Я имею в виду, голова… Будто у тебя тепловой удар.

Он сидел с опущенной головой, не произнося ни слова. Его длинные волосы легко касались моего бедра. Он взял мою руку, и она словно утонула в огромной горячей перчатке. Широкая мозолистая ладонь, твердые гладкие кончики пальцев, мягкие волоски на тыльной стороне кисти. Я молчала. Я чувствовала его запах, едкий запах, не противный, но странный. Он пах лаймом и потом, влажной землей и камнями, омываемыми морскими волнами. Во рту у меня пересохло, и когда я немного подвинулась, чтобы приложить завернутый в полотенце лед ко лбу Кристофера, его рука соскользнула с моей и упала на кушетку между нами.

– Вот. – Сердце у меня колотилось, в мозгу лихорадочно билась мысль: это просто симптом, бояться нечего, это просто симптом, просто…

– Кристофер, – хрипло проговорила я. – Просто посиди так. Минуту.

Мы сидели. Все мое тело горело и покрылось испариной. Теперь я сама обливалась потом, больше не мерзла, и сердце стучало медленно и ровно. Издалека доносился тоскливый вой туманного горна; в саду шелестел мелкий дождь. Комнату заливал странный зеленый свет, вполне обычный здесь, на острове посреди острова: крохотные капельки дождя, тумана и морской влаги смешиваются, образуя мерцающую серовато-зеленую пелену. Мир за окном дрожал и рассыпался на бесчисленные крохотные фрагменты серебряного, стального, изумрудного цветов, а потом снова собирался в некую, на удивление однородную, массу. Словно кто-то бросал камень в затянутый вязкой тиной пруд или втыкал в кожу иголку: такое ощущение, будто кожа рвется, ткани раздвигаются, а потом вновь срастаются вокруг раны. Огромный мир невыразимых, незримых вещей, вспыхивающих и затухающих: ганглии и аксоны, выдры и гагары. Бомба взрывается, и тебе требуется двенадцать лет, чтобы услышать грохот взрыва. Я подняла голову и встретилась взглядом с Кристофером. Рот у него был приоткрыт, светло-карие глаза исполнены печали, почти муки.

– Айви, – выдохнул он.

Когда он прижался своими губами к моим, я вздрогнула – не от страха, а от удивления, насколько они больше моих губ или губ Джулии, или любой другой женщины. Я не прикасалась к мужчине со времени окончания школы; и тогда я имела дело с мальчиком, с мальчиками. Я никогда не целовалась с мужчиной. Кожа лица у него была грубой, губы отдавали горечью, никотином и солью. И кровь тоже – от волнения он прикусил нижнюю губу, и я нашла языком ранку, прямо под выемкой на верхней, спрятанной под мягкими усами, не такими жесткими, как казалось с виду, и пахнущими цветочным шампунем.

Это было непохоже на все, что я представляла себе раньше, – а я представляла такое, конечно же. В своем воображении я вызывала самые разные картины, пока не влюбилась в Джулию. Я влюбилась в нее – в ее душу, в ее duende, как она выражалась, – но это не имело никакого отношения к тому факту, что она тоже была женщиной. Я видела фильмы, множество порнофильмов, которые смотрела вместе с Джулией и ее друзьями, в лучшем случае просто бисексуалами; читала порнографические журналы и романы; заглядывала на порносайты; мастурбировала, вызывая в своем воображении смутные образы полового акта между мужчиной и женщиной, каким он мне представлялся. Однажды даже наблюдала за знакомой супружеской парой, которая совокуплялась на нашей широкой неопрятной постели, явно малость перегибая по части стонов и прочих звуковых эффектов для удовольствия зрителей.

Но это было ни на что не похоже: так медленно, так неловко и даже формально. Казалось, он боялся или просто не мог поверить в происходящее, просто еще не понял, что все происходит на самом деле.

– Я всегда любил тебя.

Кристофер лежал на кушетке рядом со мной; для меня оставалось мало места, и я не скатывалась на пол только потому, что он обнимал меня своей большой сильной рукой. Наши скомканные рубашки мы подсунули под головы вместо подушек. Я по-прежнему оставалась в своих джинсовых шортах, а он в своих вельветовых штанах. Дальше у нас дело не зашло. На полу возле кушетки стояла полупустая бутылка текилы, лежали складной нож Кристофера и разрезанные пополам лаймы, похожие на огромные зеленые глаза. Он обводил пальцем рисунки на моем теле, на сплошь забитой левой руке: китайские водяные драконы, стилизованные волны, все выполненные в бирюзовых, сине-фиолетовых и зеленых тонах. С зеленой краской работать труднее всего – ты мешаешь ее с белой, белая сливается с цветом твоей кожи, и ты не видишь, что зеленый пигмент тоже вошел под слой эпидермиса и бьешь иглой все глубже и глубже, покуда не получаешь шрам. Я потратила уйму времени, упражняясь с зеленым, прежде чем начала работать с клиентками. Желтый тоже сложный пигмент.

– Ты такая красивая. Все это… – Кристофер легко провел пальцем по извилистым стеблям плюща, которые поднимались от моего локтя к плечу.

Насколько я видела, у него на теле не было ни единой наколки. Кожа смуглее, чем у Джулии, отливающая скорее оливковым, нежели бронзовым; почти безволосая грудь, темная полоска волос под пупком. Он легко похлопал пальцами по внутренней стороне моего локтя: нежная тонкая кожа, сплошь покрытая листьями затейливых очертаний.

– Наверное, это больно. Я пожала плечами.

– Пожалуй. Боль забывается. Ты помнишь лишь, насколько острой она была. А в результате у тебя остается это…

Я провела ладонью по своей руке, перевернулась на другой бок и села.

– Вот, что я сделала сегодня ночью. – Я разогнула ногу и поддернула штанину шорт, чтобы показать новую татуировку. – Видишь?

Кристофер сел, провел растопыренной пятерней по своим черным волосам, а потом нагнулся, чтобы рассмотреть наколку. Волосы у него упали на лоб; одну руку он положил на мое бедро, другую на свое колено. Я видела широкую спину, оливковую кожу, бледный тонкий полумесяц у самого основания шеи: шрам.

На спине были и другие, неровные зарубцевавшиеся шрамы, порой достаточно глубокие, чтобы можно было засунуть в них кончик пальца. Следы от шрапнели или осколков стекла, разбросанных в стороны силой взрыва. Его длинные волосы легко касались моей ноги, ниспадая подобием темного водопада.

Я судорожно сглотнула, переводя взгляд со спины Кристофера на татуировку на моем бедре, на малую часть оной, которую я могла рассмотреть между его рук, темных прядей волос и обтрепанных краев своих шорт. Высокий мужчина, наклоняющийся вперед так, что длинные волосы заслоняют все лицо. Водопад. Занавес. Кристофер вскинул голову и посмотрел на меня.

Занавес отдернут.

– Черт, – прошептала я. – Черт, черт…

Я резко отпрянула от него и вскочила с кушетки.

– Что такое? В чем дело? – Он растерянно озирался по сторонам, словно ожидая увидеть в комнате еще кого-то. – Айви…

Он поймал мою руку, но я вырвалась, схватила с кушетки футболку и быстро натянула на себя.

– Айви! Что случилось? – почти выкрикнул он, с нотками отчаяния в голосе.

Я потрясла головой и указала пальцем на наколку на своем бедре.

– Вот…

Он посмотрел на татуировку, потом на меня, непонимающим взглядом.

– Видишь рисунок? Я увидела его только вчера. На карте. На одной карте Таро из одной колоды. Которую купила на распродаже…

Я повернулась и бросилась в свой кабинет. Кристофер последовал за мной.

– Вот, – Я подскочила к своему рабочему столу и сорвала с него голубую клеенку. На нем ничего не было. – Но я же положила ее сюда…

Я круто развернулась и подошла к световому столу. На нем по-прежнему лежали листки тряпичной бумаги, карандаши, пузырьки с тушью и растворителями, оставленные мной. С дюжину неудачных копий карты валялось на столе и на полу рядом. Я принялась хватать листки, один за другим, и встряхивать, словно конверты, из которых что-то могло выпасть. Потом подняла все рисунки с пола, вывалила на пол содержимое мусорной корзины и перебрала обрывки бумаги и пустые колпачки из-под краски. Ничего.

Карта исчезла.

– Айви?

Не обращая внимания на Кристофера, я бросилась обратно в гостиную.

– Вот! – Я выхватила из сумки цветастый сверток. – Вот такая карта, одна из этих…

Я торопливо распутала шарф. Колода была на месте. Я бросила шарф на пол и развернула карты веером, рубашками вверх: разноцветная дуга, затейливый узор из шестеренок. Потом резко крутанула кистью, показывая лицевую сторону.

– Они пустые, – сказал Кристофер.

– Верно. Они все пустые. Только на одной был… вчера ночью…

Я показала на татуировку.

– Такой рисунок. На одной из карт был такой рисунок. Я пыталась скопировать его. Карта лежала в моем кабинете, на чертежном столе. В конце концов я просто перевела рисунок один к одному, для трафарета.

– И теперь ты не можешь найти карту.

– Да. Она исчезла. – Я медленно, шумно выдохнула. Меня немного мутило, но на сей раз я испытывала не приступ паники, а нечто вроде приступа морской болезни; при желании я могла справиться с тошнотой. – Она… я не найду ее. Она просто исчезла.

Из глаз у меня потекли слезы. Кристофер стоял рядом, с потемневшим от тревоги лицом. Минуту спустя он спросил: «Можно?» – и протянул руку. Я кивнула и отдала ему колоду. Хмурясь, он быстро перебрал несколько карт.

– Они все такие?

– Кроме двух. Там еще одна… – Я махнула рукой в сторону сумки. – Я положила ее отдельно. Я купила колоду вчера, на распродаже в церкви Святого Бруно. Они…

Я осеклась. Кристофер все еще рассматривал карты, развернув к свету, словно в надежде обнаружить некий скрытый рисунок.

– Ты ведь читал Уолтера Вердена Фокса, верно? Он взглянул на меня.

– Конечно. «Пять окон, одна дверь»? Ты сама дала мне книги, помнишь? В первое лето, когда я жил у вас в доме на заливе. Они мне понравились. – Голос у него смягчился; он улыбнулся доброй печальной улыбкой и вскинул руку с картами вверх, жестом победителя соревнований. – Знаешь, это действительно изменило мою жизнь. Встреча с тобой, книги Фокса. Именно тогда я решил стать археологом. Потому что они… ну, я не знаю, как объяснить… – Он задумчиво похлопал колодой по подбородку. – Мне страшно понравились книги. Когда я дочитал до конца, я просто не мог поверить… Не мог поверить, что он так и не закончил свой цикл романов. Я всегда думал, что, явись мне чудесная возможность выполнить одно свое желание, я бы пожелал, чтобы Фокс дописал-таки последний том. Словом, если бы его сын не погиб или что-нибудь такое. Эти книги просто потрясли меня!

Он помотал головой, с восхищенным выражением лица. – Они заставили меня задуматься о том, что, возможно, мир совсем-совсем другой – не такой, каким мы его видим и мыслим. Что, возможно, есть вещи, недоступные нашему пониманию, хотя нам и кажется, что мы открыли и постигли все. Как моя работа. Мы исследуем сделанные из космоса снимки пустыни и видим, где находились древние поселения, ныне занесенные песком, погребенные под высокими барханами. Под воздействием ветровой эрозии местность настолько изменилась, что теперь и представить невозможно, что в прошлом там находилось что-то – но там были храмы, деревни, целые города! Империи! Как в третьей книге: ты читаешь и вдруг понимаешь, что все события, описанные в первых двух, нужно трактовать совершенно иначе. Весь мир меняется.

Весь мир меняется. Я уставилась на него, потом кивнула.

– Кристофер… эти карты, они из книги Фокса. Из последней. «Наименьшие козыри». Когда я купила колоду, я нашла клочок бумаги…

Я быстро опустила взгляд. Бумажка лежала на полу, рядом с босой ногой Кристофера. Я подняла ее и протянула ему:

– «Наименьшие козыри». Они упоминаются в первой главе последнего тома, незаконченного. Мейбл лежит в постели рядом с Тарквином, и он достает колоду. Он подносит карты к губам Мейбл, и от ее дыхания они чудесным образом оживают. Напрашивается предположение, что все описанные ранее события имеют какое-то отношение к картам. Но Фокс умер, так и не успев ничего объяснить.

Кристофер уставился на клочок бумаги.

– Не помню, – наконец сказал он, а потом взглянул на меня. – Ты говоришь, есть еще одна карта. Можно взглянуть на нее?

Я немного поколебалась, а потом взяла сумку.

– Она здесь.

Я вынула бумажник. Весь мир вокруг меня застыл, словно скованный морозом; рука онемела до полной бесчувственности, когда я запустила палец в отделение, где лежали водительские права. Я не могла нащупать карту, ее там вообще не было…

Нет, все-таки была. Бумажник упал на пол. Я держала карту обеими руками. Последняя: наименьший козырь. Серый полумрак вокруг, неподвижный воздух. Прямоугольник всех цветов спектра в моих руках мерцал и словно шевелился. Воздушные корабли и ослепительно-яркие птицы; две старухи, танцующие на берегу; взрывающаяся звезда над высоким зданием. Крохотная фигурка мужчины, лежащего не на носилках (как оказалось при внимательном рассмотрении), а на кровати, которую несли женщины в красных одеяниях. Обрамленный ресницами глаз смотрел с высоты на все это.

Я поморгала и протерла глаза. Потом отдала карту Кристоферу. Когда я заговорила, голос у меня звучал хрипло:

– Я уж и забыла, насколько она прекрасна. Вот она. Последняя карта.

Кристофер подошел к окну, прислонился плечом к стене и развернул карту к свету.

– Ух ты! С ума сойти. Вторая была такой же? Столь тщательно прорисованные детали…

– Нет. Она была гораздо проще. Но все равно прекрасной. Она заставляла понять, насколько трудно нарисовать самый простой рисунок.

Я опустила взгляд на свое бедро и криво усмехнулась.

– Но знаешь, по-моему, мне это удалось.

Несколько минут он стоял у окна, не произнося ни слова. Потом вдруг взглянул на меня.

– Ты можешь сделать это еще раз? На мне? Я недоуменно уставилась на него.

– Ты имеешь в виду именно эту наколку? Нет. Чересчур сложно. Мне потребуется не один день. Только для того, чтобы нарисовать приличный трафарет. На саму татуировку уйдет, наверное, неделя – если сделать все в лучшем виде.

– Тогда вот это. – Он подошел ко мне и ткнул пальцем в изображенное на карте солнце в виде глаза. – Только это… ты можешь сделать? Скажем, на руке?

Он согнул руку в локте; бицепсы вздулись подобием волн, тускло отблескивая в свете лампы.

– Вот здесь.

Я легко пробежалась пальцами по коже, оценивая, прикидывая. Нащупала гарам, маленький. Его можно проработать, превратить в часть рисунка.

– Тебе следует хорошенько подумать. Но да, в принципе я могу сделать такую наколку.

– Я уже подумал. Я хочу, чтобы ты сделала. Прямо сейчас.

– Сейчас? – Я бросила взгляд в окно. Уже смеркалось. Бледный свет еле сочился с неба, и все вокруг застилала сиренево-серая пелена сумерек. Снова наползал туман, простирая свои белесые щупальца через Зеленый пруд. Я уже не видела противоположного берега. – Да вроде бы поздновато…

– Пожалуйста. – Кристофер нависал надо мной; я слышала биение его сердца и видела карту у него в руке, сияющую, словно осколок цветного стекла. – Айви… – Его низкий голос упал до тихого шепота, который я воспринимала скорее шестым чувством, нежели слухом. – Я же не моя сестра. Я не Джулия. Ну пожалуйста.

Он дотронулся до уголка моего глаза, все еще влажного, и сказал:

– У тебя такие голубые глаза, я уж и забыл, какие они голубые.

Мы прошли в мой рабочий кабинет. Я положила карту на световой стол (и колоду рядом) и через лупу внимательно рассмотрела рисунок, заказанный Кристофером. На самом деле, ничего сложного, если накалывать один только глаз. Я набросала несколько линий на бумаге и наконец повернулась к Кристоферу, сидевшему на кресле возле моего рабочего стола, в полной готовности.

– Я набью наколку от руки. Обычно я так не делаю, но здесь рисунок довольно простой – думаю, у меня получится. Как ты на это смотришь?

Кристофер кивнул. При свете ярких ламп в моем кабинете он казался бледным. Но когда я подошла к нему, он улыбнулся.

– Все нормально.

Я произвела все подготовительные процедуры: протерла кожу спиртом, потом дважды тщательно выбрила, чтобы она стала достаточно гладкой. Я удостоверилась, что игла в машинке чистая и приготовила краски. Черную, лазурную, темно-синюю и ярко-желтую.

– Готов?

Он кивнул. И я принялась за работу.

На все про все у меня ушло четыре часа, хотя я потеряла счет времени. Сначала я набила внешний контур, круг. Я хотела чтобы он выглядел слегка неровным, как на рисунках Одайла Редона, которые мне страшно нравились: тушь глубоко впитывается в бумагу и линии становятся яркими и выразительными, словно черные молнии. Закончив набивать круг, я прорисовала в нем сам глаз: белый полукруг, поскольку на карте глаз смотрел на мир внизу. Потом я наколола сплющенный овал зрачка. Потом ресницы. Кристофер молчал. Пот стекал у него из-под мышек длинными струйками; он часто сглатывал и иногда закрывал глаза. Под кожей у него одни мускулы, никакой жировой прослойки; и сама кожа такая упругая, что ее приходится очень туго натягивать. Я знала: это больно.

– Дыши глубже. Я могу прерваться, если тебе нужно передохнуть. В любом случае, мне самой это нужно.

Но я не стала останавливаться. Кисть у меня не сводило; я не чувствовала ничего похожего на онемение, какое наступает, когда несколько часов кряду держишь в руке вибрирующую машинку. Время от времени Кристофер ерзал в кресле, не очень сильно. Один раз я придвинулась ближе в поисках лучшей точки опоры и просунула колено ему между ног; я ощутила напряженный член под вельветовой тканью джинсов и услышала короткий судорожный вздох, похожий на всхлип.

Крови было мало. Краски, казалось, светились на оливковой коже: сине-золотой глаз, окруженный извилистыми ресницами, похожими на жгутики бактерий. В центре зрачка находился шрам. Теперь почти незаметный, похожий на тень, на темную сердцевину зрачка.

– Вот. – Я откинулась назад, выключила машинку и положила ее на колени. – Готово. Ну как тебе?

Кристофер поднял руку и повернул голову, чтобы рассмотреть наколку.

– Ух ты! Здорово. – Он взглянул на меня и расплылся в восторженной улыбке. – Просто потрясающе.

– Ну и отлично. – Я встала, положила машинку возле раковины и повернулась, чтобы достать марлевые тампоны. – Сейчас я продезинфицирую это дело, а потом…

– Нет. Подожди минутку. Айви.

Он нависал надо мной. Длинные прямые волосы; липкая от пота кожа; розовая, жидкость, сочащаяся из наколотого сияющего глаза. Когда Кристофер поцеловал меня, я снова ощутила его напряженный член, и тепло растеклось у меня в низу живота. Он передвинул ногу, задев свежую татуировку на моем бедре, и я застонала, хотя не чувствовала боли, вообще ничего не чувствовала – только тепло, теперь разлившееся по всему телу. Он сорвал с меня футболку и потащил в спальню.

Ничего похожего на Джулию. Губы у него были больше и ладони тоже. Когда я обняла Кристофера, кончики моих пальцев едва сомкнулись на его широкой спине. Шрамы на ощупь казались гладкими, глянцевитыми. Я думала, ему будет больно, если я прикоснусь к ним, но он сказал «нет». Ему понравилось, когда я прошлась по шрамам ногтями, понравилось сильно прижиматься грудью к моему лицу, когда я захватила губами его сосок, окруженный короткими мягкими волосками, несколько раз лизнула, а потом осторожно зажала в зубах. Он спустился ниже, и это тоже было ни на что не похоже: его борода между моих бедер; горячий язык, проникающий глубже. Чувствуя жар его дыхания, я запустила пальцы ему в волосы и кончила, когда его язык еще оставался во мне. Он поцеловал меня в губы, и я ощутила свой вкус. Я сжимала голову Кристофера ладонями, борода у него была влажной. Он нервно рассмеялся. А когда вошел в меня, снова рассмеялся, почти закричал. Потом бессильно распростерся рядом со мной.

– Айви. Айви…

– Тс-с-с… – Я положила ладонь ему на лицо, легко поцеловала в губы. На простыне между нами темнело расплывчатое изображение красного солнца. – Кристофер.

– Не уходи. – Он положил теплую ладонь мне на грудь. – Не уходи никуда.

Я тихо рассмеялась.

– Я? Я никогда никуда не хожу.

Мы заснули. Он дышал тяжело, но я настолько устала, что вырубилась, не успев отодвинуться на свою сторону кровати. Если мне и снились сны, я не помню, какие именно; только по пробуждении я поняла, что все изменилось, поскольку в постели рядом со мной лежал мужчина.