Текст книги "Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)"

Автор книги: Нил Гейман

Соавторы: Грэм Джойс,Робин Мак-Кинли,Джеффри Форд,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Чайна Мьевиль,Бентли Литтл,Томас Майкл Диш,Келли Линк,Кристофер Фаулер,Элизабет Хэнд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 55 страниц)

3. Волшебник

Вольфганг Маг вставляет в петлицу сорванную утром розу и смотрит на себя в зеркало. При виде пугала в линялом шерстяном костюме, с поникшими седыми усами он хмурится, в точности как нахмурился бы его учитель, герр доктор Амброзиус. Жалкий вид для придворного волшебника.

– Gott in Himmel,[65]65
  Господь в небесах (нем.).


[Закрыть] – бормочет Вольфганг Маг по детской привычке, которую хранит больше как память о родине, ведь он атеист, хотя и не убежденный. Он знает, что Бог тут ни при чем, а виноват король, который платит так мало. Платили бы ему, скажем, на шиллинг больше в неделю. Хотя что толку, он и это отсылал бы чахоточной сестре, умирающей на водах в Берне. Ее лицо, бескровное и бледное, преследует его неотступно, словно призрак, и Вольфгангу стоит немалого труда изгнать его сейчас из памяти.

Он берет в руки томик стихов Гете, заботливо перевязанный розовой ленточкой, и вздыхает. Ну и подарок принцессе на крестины!

В часовню он входит робко, потупившись. Там людно и шумно, придворные обмениваются последними сплетнями. Когда он идет по проходу, какая-то герцогиня задевает его своим шелковым шлейфом, а виконтесса тычет эгретом в глаз. Шпага благоухающего водой «Наполеон» маркиза запутывается у него в ногах, и он едва не падает в объятия баронессы, которая мерит его взглядом через лорнет. Бочком он выбирается из давки и отступает в угол часовни, где прячется весь остаток вечера.

Крестины начались, думает он, из угла ему слышно, как архиепископ бубнит что-то на плохой латыни, но не видно ничего, кроме чучел птиц на дамских шляпах да блестящих от макассарового масла мужских голов. Да, архиепископу не мешало бы поучиться у герра доктора Амброзиуса! И Вольфганг, как это с ним часто бывает, переносится мыслями в берлинский дом, в лабораторию, где крепко пахнет мылом, потрескивают угли в жаровнях, пыхтят перегонные кубы, а среди книг в траченных молью переплетах дремлет чучело василиска. Он вспоминает свою постель на чердаке и сестру, которая служила горничной в доме герра доктора, чтобы он мог учиться на волшебника. Ее лицо, бледнее простыней на водах в Берне, снова встает у него перед глазами, и он опять думает, как дорого обходятся лекарства.

Кажется, он что-то пропустил? Толпа подалась вперед, несут подарки: конь-качалка под красным кожаным седлом, серебряный бокал, чепчик, вышитый монахинями Ионы. Свой томик Гете он прячет за спину.

Внезапно он видит знакомое лицо. Как-то раз она пришла к нему в сад, села рядом и стала расспрашивать о сестре. Да, вспоминает он, незадолго до этого у нее умер брат, и, когда он заговорил о своем одиночестве, в ее глазах встали слезы. Даже он, человек далекий от придворных интриг, знал, что эта женщина была любовницей короля.

Она исчезает за надушенным маркизом и появляется снова, совсем рядом с алтарем, где королева, неловко прижимая белоснежный сверток к груди, принимает подарки принцессе. Король тоже заметил ее, и золотая борода не смогла скрыть недовольной гримасы. Вольфганг Маг, который ничего не знает о нынешних отношениях короля с бывшей любовницей, недоумевает, почему тот сердится.

Она поднимает руку, совсем как архиепископ. Что это за аромат, такой таинственный и сладкий, от которого мгновенно проясняется в голове и хочется чихнуть? Он бессознательно принюхивается: фиалковый корень, чернильный орешек, розовый лепесток, помет летучей мыши с легкой примесью уксуса.

Разговоры стихают, умолкают даже деревенщины-баронеты у дальней стены часовни.

Она произносит:

– Вот мой подарок принцессе. В семнадцатый день рождения она уколет веретеном палец и умрет.

Надо ли говорить, что за переполох тут поднялся! Встревоженный и несчастный, Вольфганг Маг наблюдает за происходящим из своего угла, покусывая ус. Какие крупные слезы стояли у нее в глазах тогда, в саду. В суматохе ему наступают на ногу.

И тут неожиданно его зовут.

– Где этот чертов волшебник?! – Затянутые в перчатки руки выталкивают его на середину часовни.

Он оказывается прямо перед королем, чье багровое от гнева лицо утратило всякую привлекательность. Королева лежит в обмороке, ей подносят флакон с нюхательными солями. Архиепископ держит принцессу, как куль с овсом, который откуда ни возьмись свалился ему прямо в руки.

– Что это такое, Маг, колдовство или глупый розыгрыш?

Вольфганг нервно потирает ладони. Он перестал заикаться еще в детстве, но тут вдруг запинается:

– Д-да, ваше величество. Колдовство.

Дурманящее, таинственное, самое что ни на есть настоящее колдовство. Такое ни с чем не перепутаешь.

– Так уничтожь его. Расколдуй обратно. Делай, черт тебя подери, что хочешь, но чтобы все стало как прежде!

Вольфганг Маг уже знает, что ничего тут не поделаешь, но, рассеянно кусая в присутствии короля ус, отвечает:

– К-конечно, ваше величество.

4. Король

А как вы бы поступили, если бы не Яков Четвертый Британский, а вы сами мерили теперь шагами зал совета на глазах у своих придворных: графа Эдинбурга, чьи владения обширнее ваших собственных и включают сотни и сотни акров девственного леса, который французский император хоть сейчас купит на корню, ведь ему нужно заново отстроить флот после неудачной индийской кампании; графа Йорка, чья родословная восходит к Тюдорам, пусть и по женской линии; и архиепископа, который совсем недавно порицал грех супружеской неверности с кафедры собора в Абердине? У вас над головой – стяг с британской розой о двенадцати лепестках, лишнее напоминание о бывшей пассии, по чьей милости вы вот-вот лишитесь престола. Редеющие волосы Эдинбурга, двойной подбородок Йорка, золотая строчка, маскирующая расставленные швы архиепископского облачения предупреждают вас, такого молодого, чья борода пылает на солнце, точно клубок золотой пряжи, – подагра не за горами.

Вся экономика Британии стоит на торговле шерстью, а пряжа ценится вдвое дороже сырья. Налог на продажу шерсти – главный источник ваших доходов. Королева, которую вы даже в мыслях не называете Елизаветой, молода. Вы подсчитываете: через три месяца она оправится от родов, еще через девять – родит другого ребенка. Осенью у вас будет наследник.

– Ну, так что же? – Эдинбург откидывается в кресле, и вас охватывает непреодолимое желание свернуть его морщинистую шею.

Вы отвечаете:

– Не вижу необходимости уничтожать тысячи прялок из-за каприза одной сумасшедшей. – Мадлен, лицо припухло со сна, на шее красные точки в ряд – отпечаток жемчужного ожерелья, подаренного вами накануне, – темная прядка щекочет вам ухо. Умна, что и говорить, иначе не выбрала бы прялку. – Я уверен, Вольфганг Маг найдет средство, – добавляете вы, ни секунды не сомневаясь, что он мошенник. – Господа, неужели вы никогда не читали волшебных сказок, в них ведь говорится, что лучшее средство против колдовства – другое колдовство. Простым изменением условий существования заклятие не разрушить.

Архиепископ фыркает, ему смешно даже вспоминать, что было время, когда он читал сказки.

Вы эгоист, Яков Четвертый, это ваш главный порок, но сейчас вы говорите правду. Наверное, потому вы и стали королем.

5. Вдовствующая королева

Что она там делает, эта девчонка? Играет в кто-кого-перетянет, очевидно, и, конечно же, слишком близко к ручью. Наверняка испортит платье. До чего же легкомысленная молодежь, думает вдовствующая королева. С кем это она? Юный лорд Гарри, будущий граф Эдинбург. Вдовствующая королева гордится остротой своего зрения и никогда не надевает очков, хотя ей почти шестьдесят три.

Жаль, что девочка такая страшненькая. Вдовствующая королева втыкает иглу в комнатную туфлю черного бархата. Глаза, как вареный крыжовник, такое впечатление, что она вечно на тебя пялится, и никакого понятия о дисциплине. Вот в наше время, думает вдовствующая королева, вспоминая держатели для спин и монахинь с розгами, в наше время девочки знали, что это такое. Взять хотя бы королеву: никакой дисциплины. Родила двух мертвых младенцев за десять лет и умерла, не дожив до тридцати. Лен, конечно, подешевел с тех пор, как два королевства объединились. И все-таки лучше бы королек (так она про себя величает Якова Четвертого) женился на той славной немецкой принцессе.

Игла снова впивается в черный бархат, стежок, еще стежок, узелок. Королева берет обе туфли в руки и сравнивает вышитые на них розы: одна к одной, не хуже машинных. Корольку как раз впору придутся, а то пол во дворце такой холодный, ноги все время мерзнут.

Треск рвущейся ткани, всплеск. Девочка, разумеется, вдовствующая королева ведь вас предупреждала. Вы только поглядите на нее: платье с одного боку разорвано, нижняя юбка в грязи до колен.

– Примите мои извинения, госпожа. Во всем виноват я один, – говорит лорд Гарри, кланяясь с нарочитым изяществом учителя танцев.

– Да, ты, – отвечает девочка, пытаясь поддать ему ногой.

– Алиса! – восклицает вдовствующая королева. Вообразите, Елизавета хотела назвать девочку Элейной. Ну и имя для наследницы британского престола.

– Но он отнял мою книжку со стихами и сказал, что бросит ее в ручей!

– Глупости, ничего подобного он не делал. Марш в свою комнату сейчас же. Ты ведешь себя как маленький трубочист.

– Пусть сначала отдаст мою книгу!

Лорд Гарри отвешивает второй поклон и протягивает девочке потрепанный томик.

– Вам стоило только попросить, ваше высочество. – Алиса поворачивается к ним спиной, и вы замечаете то, чего вдовствующая королева, несмотря на всю остроту своего зрения, не видит: в уголках чуть выпуклых глаз девочки, цветом и впрямь похожих на крыжовник, набухли слезы, нос покраснел.

6. Прялка

Она не хотела становиться убийцей. Она помнит домик на северных островах, где появилась на свет: тепло очага и ласковые руки мастера, гладкие от работы и ланолина.

Она помнит и первые услышанные ею слова:

– А зачем же тогда на ней розы?

– Это для какой-нибудь леди. Посмотри, какая тоненькая. Шерсть наших горных овец на ней прясть не станут, это точно. Для нее только годовалый барашек подойдет.

Ночами волны бились о скалы, мерное дыхание мастера и его жены вплеталось в их гул. Днем чайки кричали над морем. А еще ей вспоминались, хотя и смутно, песни лесных птиц и солнечный луч, скользящий по стене из дикого камня. Вечером приходили рыбаки, и кто-нибудь обязательно спрашивал:

– Что это такое ты там мастеришь, Енох? Для кого это, уж не для феи ли?

Тогда мастер ласково проводил по ней рукой и отвечал:

– Тише, ребята. Это для леди. Она спрядет на ней пряжу такую тонкую, что шаль из нее пройдет сквозь обручальное кольцо.

Она не хотела становиться убийцей, но теперь, когда ее перевезли в другой домик на юге, где она стоит и слушает, как разговаривает сама с собой Мадлен, ей остается только вспоминать крики чаек да гнать мысль о том, что ее судьба – не спрясть пряжу такую тонкую, чтобы шаль из нее прошла сквозь обручальное кольцо, а убить королевскую дочь.

7. Принцесса

Алиса поднимается по лестнице. Конечно, она могла убежать: переоделась бы нищенкой и в Шотландию, не хуже какой-нибудь героини Скотта. Но ей не хочется никуда бежать, и вот утром своего семнадцатого дня рождения она в ночной рубашке карабкается на башню с томиком Гете в руках, перевязанным розовой ленточкой, чтобы не рассыпались потрепанные страницы. Она без туфель, побоялась, как бы скрипучая дверца шкафа не разбудила баронессу, которая ночует в ее комнате, сколько она себя помнит. Босиком даже легче оказалось прошмыгнуть мимо спящих стражников, а ведь именно сегодня они должны караулить ее с особым тщанием. У двери в покои вдовствующей королевы она на секунду испугалась:

– Если кто-нибудь услышит меня сейчас, не миновать мне немилости. – В этом состоянии она провела большую часть жизни, и было время, когда она придумала, будто Немилость – это такая страна со своими реками, городами и торговыми маршрутами. Как бы все сложилось, не умри ее мать так рано? Она помнит лицо, складки подушки отпечатались на щеке, бледные губы шепчут что-то о лилейной деве Астолата. Нет, думает она, ничего бы не изменилось. Девушка спотыкается и едва не роняет книгу.

Разумеется, нет никаких оснований полагать, что ведьма окажется на башне в такую рань. Но почему-то Алиса надеется, что она там.

Она и в самом деле там, сидит на низком табурете, перед ней прялка.

– Ты меня ждала? – спрашивает Алиса. Глупый вопрос – кого же еще может ждать ведьма? Но она просто не знает, как начать.

– Тебя. – Голос у ведьмы певучий и низкий, волосы седые, в уголках губ – морщинки, но она все еще красива. И не совсем такая, какой представляла ее Алиса.

– Как ты узнала, что я приду так рано?

Ведьма улыбается.

– Я опытная колдунья. Предсказываю будущее, тем и живу. Заработок невелик, но на кусок хлеба да плату за жилье хватает. А кроме того, мне это нравится – интересно знать, чем живут люди и что с ними будет дальше.

– А про меня ты что-нибудь… знаешь? – Алиса смотрит на свою книгу. Что за дурацкие вопросы она задает. Уж наверняка любая героиня Скотта на ее месте придумала бы что-нибудь получше.

Ведьма кивает, и простой серебряный крест у нее на шее вспыхивает на солнце. Она говорит:

– Мне очень жаль.

Алиса понимает, о чем та, и вспыхивает:

– Значит, ты все видела. Ты знаешь, каково это – быть проклятой принцессой. – Она отворачивается и подходит к окну, чтобы ведьма не заметила, как дрожат у нее руки. – Ты знаешь, что другие девочки не хотели играть со мной или трогать мои игрушки, а мальчишки плевали через плечо – от сглаза, так они говорили. Даже горничные крестились потихоньку, стоило мне отвернуться. – Она уже чувствует знакомое жжение в уголках глаз – это подступают слезы – и высовывается из окна, чтобы охладить лицо. Далеко внизу идет через двор садовник с ножницами в руках. Принцесса спрашивает: – Почему же ты тогда не сняла заклятия?

– С колдовством так нельзя. – Голос ведьмы печален.

Алиса оборачивается и видит, что ее лицо мокро от слез. Принцесса делает шаг, наступает на подол ночной рубахи и на этот раз роняет книжку, которая падает прямо под колесо прялки.

Ведьма поднимает ее и улыбается, взглянув на обложку.

– Гете, ну разумеется. Я часто спрашивала себя, что стало с Вольфгангом Магом.

Алиса думает с облегчением: И все-таки я не заплачу. Он уехал сразу после смерти сестры. У нее была чахотка, она долго болела. А он посылал деньги на ее лечение. Однажды он написал мне из Берлина, сообщал, что купил дом своего учителя. С тех пор я ничего о нем не слышала.

Ведьма тыльной стороной ладони вытирает глаза.

– А я и не знала, что его сестра умерла. Однажды я говорила с ним. Он был добрым человеком.

Алиса берет у нее книгу, потом медленно, словно с трудом подбирая слова, произносит:

– Как ты думаешь, заклятие сработает? То есть я хочу сказать, ты и вправду веришь, что я просто засну на сто лет, а не… ну, ты понимаешь?

Ведьма смотрит на нее, дорожки от слез еще не высохли на щеках, но взгляд совершенно спокоен.

– На этот вопрос я не знаю ответа. Быть может, ты просто… будешь лежать. Как бы в кармашке у времени.

Алиса дергает за ленточку, которой перевязана ее книга.

– Какая в общем-то разница что будет, то и будет. – Она ласково проводит рукой по колесу прялки, и оно начинает крутиться от ее прикосновения. – Красивая, прямо как для меня делали.

Ведьма поднимает руку, точно хочет остановить принцессу или само время, но Алиса прижимает палец к острию веретена и давит, пока капля крови, темная, как лепесток «Кардинала Ришелье», не расцветает на кончике ее пальца и не стекает в ладонь.

Падая, Алиса видит склоненную голову и вздрагивающие плечи ведьмы. Откуда-то приходят слова: прекрасная Элейна, возлюбленная Элейна.

8. Садовник

Много позже, когда садовник состарится, он расскажет внукам, как шарахались в тот день от перепуганных насмерть конюхов лошади, как сражались со своими сундуками придворные, покуда лакеи волокли по коридорам дворца кресла и даже кровати, а король в комнатных туфлях черного бархата выкрикивал распоряжения. Повара бросают на кухне кипящие чайники, вдовствующая королева – свои драгоценности, которые остаются лежать там, где она их уронила, запнувшись о подол ночной рубахи. Все бегут, спасаясь от надвигающейся летаргии, которая уже поймала в свои сети канарейку в клетке, и та, чуть слышно попискивая, прячет голову под крыло. Цветы в саду складывают лепестки, и даже омары, которых главный повар собирался подать под масляным соусом к обеду, прикорнули в баке с водой.

Несколько часов спустя во дворце не осталось никого, кроме канарейки, омаров и принцессы в башне.

Садовник скажет:

– В тот день я подстригал розовый куст у подножия башни. И посмотрите, что я там нашел! – Тут он протянет им розу того сорта, что зовется «Британия», о двенадцати лепестках, полураскрытую, свежую и влажную от росы.

Его внучка воскликнет:

– Ой, дедушка, да ты ее в саду сорвал сегодня утром!

А внук, умненький мальчик, инженером стать хочет, добавит:

– Дедушка, такого не бывает, чтобы люди спали сто лет.

9. Башня

А теперь немного истории. Когда башня была еще совсем юной – не башней, а скорее лачугой, – один мальчик вытащил из ее стены камень, и у нее появился глаз. Она видела, как отец мальчика, вождь, повел свое племя против солдат в железных панцирях и пернатых шлемах. Две армии сошлись на равнине: одна регулярная, сверкающая в утреннем свете, как лезвие меча, другая темная и косматая, точно гребень волны. Волна обрушилась на клинок, и тот искромсал ее в куски.

Время шло, у башни вырос второй этаж с вертикальной прорезью глаза, узкого, как древко копья. Она наблюдала, как подле нее возник деревянный сарай, где спали вповалку скотина и люди. Однажды утром башня почувствовала, как ее кольнуло, будто стрелой. Яркий огненный цветок распустился над крышей сарая, люди бросились врассыпную, скотина мычала. Башне опалило стену, ожог саднил, как старая рана. Белобровый – почти безбровый, – человек приказал построить замок и высечь над входом в башню имя Эльфрик. Стены замка рухнули под ударами таранов и камней, пущенных из катапульт. С вершины холма за осадой наблюдал человек, чей нос, сломанный в детстве, так и остался крючковатым. Когда на месте груды камней поднялся дворец, он приказал высечь над входом в башню имя д'Арбле и вставшего на дыбы кабана.

Время шло, и женщина на белом коне проехала через деревню, что выросла под стенами дворца, а свита шлейфом тянулась за ней. Разбогатевший на табачных плантациях Нового Света Дарбли поднес ей ключи от дворца в подарок к свадьбе с графом Эссексом. Башня украсилась именем Елизаветы Первой, у нее появился третий этаж, а в нем, точно фасеточный мушиный глаз, окно в частом свинцовом переплете. Однажды утром башня увидела, как сын королевы, играя во дворе в мяч, упал, и кровь хлынула у него из носа. Окна дворца занавесили черным бархатом, королева и принц-консорт со свитой ускакали прочь, деревня опустела.

Время шло. Листья краснели и золотились, снег падал и утекал ручейками, молодые ястребы кружили над зубчатыми стенами дворца, пробуя крылья. У подножия башни вырос розовый куст: помесь шиповника и «Бедра Испуганной Нимфы», с цветами о двенадцати лепестках и мохнатыми колючими стеблями. Однажды утром к башне подъехали люди, бока их коней пестрели пятнами пота. Всадники вошли в башню и там, где когда-то играл сын вождя, повели речь о Якове Третьем. Из Франции шли войска, «Британия» была паролем. Покидая башню, один из заговорщиков сорвал с куста розу:

– Пусть она будет нашим талисманом, – произнес он театрально, как человек, уверенный, что его слова войдут в историю.

Башня решила, что вновь останется одна, но, когда с деревьев опала листва, у ворот дворца показалась процессия со стягами, на которых красовалась роза о двенадцати лепестках. Привезли французскую мебель, посадили фруктовые деревья, деревенскую улицу замостили, и лошадиные подковы зазвенели на камнях.

Давно стоит она, эта башня, наблюдая течение жизни, изменчивое, как струи ручья. Вот и опять перед ней пустынная деревенская улица – но нет, не совсем пустынная. Какая-то женщина все еще живет в домике на окраине. Волосы ее совсем поседели, но она каждый день выходит в сад, срывает помидоры, выпалывает сорняки. Когда денек выдается погожий, она выносит на улицу прялку и прядет шерсть такую тонкую, что шаль из нее пройдет сквозь обручальное кольцо. В те дни, когда ветер с запада, башне слышна ее негромкая песня, которой вторит жужжание прялки. Время идет, женщина все реже показывается в саду, и однажды башня понимает, что не видала ее уже много дней, а может быть, и лет.

Иногда по ночам ей кажется, будто она слышит дыхание спящей принцессы.