Текст книги "Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)"

Автор книги: Нил Гейман

Соавторы: Грэм Джойс,Робин Мак-Кинли,Джеффри Форд,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Чайна Мьевиль,Бентли Литтл,Томас Майкл Диш,Келли Линк,Кристофер Фаулер,Элизабет Хэнд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 55 страниц)

Адам Робертс
Почти по Свифту
Пер. О. Гайдуковой

Адам Робертс опубликовал ряд коротких рассказов, новелл и три романа: «Соль», «Стена» и «Камень». Он преподает литературу и культурологию в Ройял-Холлоуэй на западе от Лондона, где и живет вместе с женой и дочерью.

«Почти по Свифту» – рассказ, написанный по мотивам великого сатирика Джонатана Свифта.

Т. У.

[1]

7 ноября 1848 г.

Его крохотная ладошка быстро и умело двигалась взад-вперед над поверхностью миниатюрного устройства. Сам работающий был одет в желтые шелковые панталоны и голубой хлопчатобумажный обтягивающий камзол. Это существо (Бейтс не мог разобрать, он это или она) носило очки, сверкавшие на свету, словно капли росы. Оно было черноволосое, с золотисто-кремовой кожей. Бейтс даже сумел разглядеть сосредоточенно наморщенный лоб и едва видимый между зубами кончик крошечного язычка.

Бейтс выпрямился.

– У меня спина болит от такого наклона, – объяснил он.

– Вполне понимаю, – сказал Пеннел. – Не угодно ли стул?

– О нет, спасибо, не стоит беспокоиться, – ответил Бейтс. – Думаю, я уже увидел все, что нужно. Воистину, это очаровательно.

Пеннел переминался с ноги на ногу и выглядел взволнованным.

– Я никогда не устаю наблюдать за тем, как они работают, – согласился он. – Эльфы, феи! Существа из детских сказок! – Он улыбался во весь рот.

«Улыбаетесь, сэр, – подумал Бейтс. – Улыбаетесь, но у вас испарина над губой видна. Может быть, вы не совсем еще потеряли стыд. Нервы, сэр, нервы».

– А что это существо, э-э, мастерит?

– Какое-то устройство для измерения величины угла отклонения от курса – знаете, во время полета. Я мог бы дать вам его точное техническое название, хотя есть такой мистер Николсон – он больше понимает в подобных вещах.

– Оно – сэр или мадам?

– Оно?

– Это существо. Рабочий.

– Женщина. – Пеннел тронул Бейтса за локоть, мягко направляя его к лестнице в дальнем углу мастерской. – Мы находим, что они более умело, чем их мужчины, могут сплетать самые тонкие проволочки.

Бейтс приостановился у лестницы, последний раз окидывая взглядом мастерскую.

– А эти рабочие – лилипуты?

– Эти – с Блефуску, соседнего с Лилипутией острова, – ответил Пеннел. – Мы считаем, что блефускуанцы работают лучше, сэр. Они менее склонны к недовольству, сэр. Работают усерднее и более покладисты.

– Все это очень интересно, – сказал Бейтс.

Они поднялись по лестнице и вошли в стеклянную дверь, за которой находился кабинет Пеннела. Тот подвел Бейтса к креслу и предложил бренди. Когда Бейтс уселся, Пеннел быстро заговорил, попеременно вытирая ладони о рукава своего сюртука:

– Когда мой хозяин узнал о предложенных вами условиях, он был положительно потрясен. Мистер Бартон не такой уж впечатлительный человек, сэр, но он был потрясен, чрезвычайно потрясен, более чем, – продолжал Пеннел, вприпрыжку кидаясь к шкафчику с напитками в углу комнаты. – Более чем потрясен. Очень щедрые условия, сэр! И весьма выгодные для обеих сторон!

– Я рад, что – вы так думаете, – сказал Бейтс.

С того места, где он сидел, сквозь разделенное переплетом окно конторы была видна улица. Правый нижний угол каждого стекла покрывала похожая на серый лишайник, глубоко въевшаяся грязь. Граница между грязью и чистым стеклом напоминала гиперболическую кривую, проведенную из нижнего левого угла к правому верхнему. «Икс равен игрек квадрат», – подумал Бейтс.[22]22
  У героя не очень хорошо с математикой: график уравнения Y2 = x – это парабола.


[Закрыть] Узор на стекле притягивал взгляд, отвлекая внимание от вида за окном: грязной улицы с домами из серого кирпича.

Бейтс поерзал в кресле. Оно жалобно скрипнуло. «Я тоже нервничаю», – подумал он.

– Бренди? – во второй раз спросил Пеннел.

– Благодарю вас.

– Мистер Бартон выразил желание встретиться с вами лично.

– Почту за честь.

– В самом деле…

С нежным звуком дорогого фарфора звякнул колокольчик. Лилипутский звук. Бейтс посмотрел на дверь и перевел взгляд выше: над дверью к медной пластинке был прикреплен колокольчик. Он дрогнул, и вновь полился серебристый звон.

Пеннел стоял со стаканом бренди в руке и с глуповатым видом таращился на колокольчик:

– Значит, мистер Бартон сам идет сюда. Колокольчик звенит, когда мистер Бартон направляется в мой кабинет. Но ведь я должен был проводить вас к нему…

И почти в то же мгновение дверь вздрогнула, будто от порыва ветра, и резко распахнулась. Бартон был человеком высокого роста, впереди себя он нес совершенно круглый живот, напоминавший букву «о». Его рот скрывали густая черная борода и усы, однако лоб был гол и напоминал цветом и формой лепесток розы. Он двигался с уверенностью и энергичностью преуспевающего человека. Поднимаясь с кресла, Бейтс кивнул в знак уважения; при этом его взгляд упал на ноги Бартона: туфли были из тисненой кожи, прекрасной работы, с острыми носами. Пока Бейтс выпрямлялся, он успел скользнуть взглядом снизу вверх по фигуре Бартона – по брюкам из тонкой материи, аккуратным жилету и сюртуку темного цвета – к единственной яркой детали его одежды – пурпурно-бирюзовому галстуку-«бабочке» с крупным драгоценным камнем.

Он улыбнулся хозяину мастерской и протянул руку. Однако первое, что сказал Бартон, было:

– Нет, сэр.

– Мистер Бартон, – затараторил Пеннел, – разрешите представить вам мистера Бейтса, который прибыл обсудить договор. Я только что сказал ему, насколько щедрыми мы считаем предложенные им условия…

– Нет, сэр, – повторил Бартон. – Я этого не потерплю.

– Не потерпите чего, сэр? – спросил Бейтс.

– Я знаю, кто вы такой, сэр, – вскипел Бартон. Он прошагал в дальний конец кабинета и снова повернулся к ним. Бейтс обратил внимание на трость костяного цвета; оба ее конца были окованы красным золотом. – Я прекрасно знаю, кто вы такой!

– Меня зовут Абрахам Бейтс, сэр, – ответил Бейтс.

– Нет, сэр! – Бартон вскинул трость и со звуком ружейного выстрела обрушил ее на конторку Пеннела. Тот дернулся, и даже Бейтс почувствовал, что у него на лбу выступил пот. – Нет, сэр, – взревел Бартон. – Вы сюда не пролезете. Я знаю таких типов, как вы. И вы с вашими фальшивыми именами и лживым нутром сюда не проберетесь. Нет.

– Мистер Бартон, – сказал Бейтс, стараясь сохранять ровный тон, – уверяю вас, меня действительно зовут Бейтс.

– Вы лжец, сэр! И я вас уличаю, сэр. – Трость взвилась в воздух, ненароком задев висящую на стене картину. Панорама Южных морей покосилась градусов на сорок.

– Я не лжец, сэр, – возразил Бейтс.

– Джентльмены, – заныл Пеннел, – умоляю вас…

– Пеннел, попридержите-ка язык, – воскликнул Бартон, подчеркивая последнее слово очередным взмахом трости, – если вы хотите и дальше здесь работать. Так вы отрицаете, сэр, – добавил он, направляя трость прямо на Бейтса, – вы отрицаете, что пришли сюда с целью пробраться ко мне в тыл? Пролезть?

– Я пришел обсудить вполне конкретные вопросы, – настаивал Бейтс, – только и всего. Неужели, сэр, вы отказываетесь даже поговорить со мной?

– А если и так? – сказал Бартон, слегка сбавив тон. – Что тогда? Вы небось приведете сюда ваших парламентариев, ваших издателей газет, ваших многочисленных друзей, и все скопом наброситесь на меня? Свора псов, сэр! Свора псов!

– Мне очень нравится ваша трость, – сказал Бейтс, с хладнокровным, как он надеялся, видом опускаясь в кресло. – Она вроде бы костяная, сэр?

Бартон был озадачен.

– Сэр, не будем обсуждать мою трость.

– Это кость бробдингнежца? А из какой части тела? Похоже, из внутреннего уха?

– В этом нет ничего противозаконного… – начал было Бартон, но затем, видно, передумал. Фраза повисла в воздухе. – Очень хорошо, – сказал он наконец, поубавив спесь. – Вы явились поговорить, сэр. Мы поговорим, сэр. Пеннел, оставайтесь в кабинете. Будете наливать мне бренди, пока мы с этим… джентльменом обсуждаем наши дела. А затем, мистер Бейтс, я был бы вам очень обязан, если бы вы покинули эту мастерскую и забыли сюда дорогу.

– Одного разговора будет довольно, сэр, – сказал Бейтс, заканчивая фразу легким вздохом, которым он словно ставил точку.

Бартон уселся в кресло у окна, и Пеннел заметно дрожащей рукой наполнил второй стакан.

– Этот джентльмен, – сказал ему Бартон, – он агитатор, сэр. И, полагаю, радикал. Вы ведь радикал?

– Я из партии мистера Мартино.

– О! – с едким сарказмом воскликнул Бартон. – Партиец!

– Считаю за честь так именоваться.

– И не патриот, держу пари на любые деньги.

– Я люблю свою страну, сэр, – ответил Бейтс, – люблю ее в достаточной степени, чтобы желать ей лучшего управления.

– Фракции и партии, – угрюмо пробормотал Бартон, поднимая к лицу стакан с бренди и держа его, как намордник. – Партии и фракции. – Он выпил. – Я открыто заявляю, что они разрушат страну. – С громким стуком он поставил на стол пустой стакан.

Пеннел с несчастным видом топтался у двери.

– Я остаюсь при своем мнении, сэр, – проговорил Бейтс, слегка напрягшись.

– Ну хорошо, сэр, – сказал Бартон. – О чем вы хотели со мной говорить? Я владелец этой мастерской, сэр. Да, мы наняли группу блефускуанцев.

– Наняли, сэр?

– Они стоили мне целое состояние, – с трудом сдерживаясь, сказал Бартон. – Наша обычная пища для их желудков не годится, так что их приходится кормить самыми дорогими деликатесами. Обычные ткани слишком грубы для их кожи, так что требуются тончайшие шелка. Расходы на них значительно превышают жалованье, которое они бы получали, как рабочие. Это правда, что они полностью мне принадлежат. Но с ними хорошо обращаются, и они как рабы стоят мне дороже, чем стоили бы любые наемные рабочие. Я полагаю, этот мистер Бейтс, – добавил Бартон, обращаясь к Пеннелу и пытаясь придать своему голосу оттенок сарказма, но сумел выказать лишь раздражение, – он хотел бы видеть их свободными. Мистер Бейтс считает, что рабство – это зло. Не так ли, мистер Бейтс?

Бейтс шевельнулся в кресле. Оно опять скрипнуло.

– Раз вы спрашиваете, скажу, что да. То рабство, что вы здесь практикуете, – это зло. Сколько работников у вас умирает?

– С каждым смертным случаем я теряю деньги, сэр, – сказал Бартон. – У меня нет желания получить известие даже об одной-единственной смерти.

– Так, а ваша трость, сэр? Сколько в мире осталось бробдингнежцев?

– Мне не нужны эти чудовища. Совершенно не нужны. Едва ли в моей мастерской смог бы поместиться хотя бы один из них.

– И все же вы носите трость, сделанную из их костей, сэр! Вы не видите здесь небольшого преступления? Торжества над их жалким состоянием?

– У некоторых людей, Пеннел, – сказал Бартон, снова обращаясь к своему служащему, – у некоторых людей целая куча свободного времени и склонность сочувствовать животным. Тогда как остальные слишком заняты работой.

– Ваши лилипуты…

– Блефускуанцы, сэр.

– Ваши маленькие люди, сэр, как и люди-гиганты, вряд ли являются животными.

– Да? А вы сами когда-нибудь работали с ними, мистер Бейтс?

– Я посвятил много лет этому вопросу.

– Я спрашиваю о другом, вы работали с ними? Нет, конечно нет! Эти карлики – злобные твари, и злоба у них в крови. А великаны – они вообще представляют собой реальную угрозу для общественного блага.

– Количество убийств бробдингнежцев выросло до ужасающего размера.

– Убийств? Использование этого слова предполагает лишение жизни человека, не правда ли?

– А разве бробдингнежцы не созданы по образу и подобию Господа, сэр? Так же, как вы и я? Так же, как и лилипуты?

– Таким образом, – широко ухмыльнувшись, сказал Бар-тон, – в основе вашего недружелюбия лежит религия, а?

– Наш народ был бы сильнее, – проговорил Бейтс, стараясь избежать высокопарного тона, – если бы мы охотнее следовали Божьим заповедям, сэр. Или вы атеист?

– Нет, нет.

– Разрешите вас спросить, мистер Бартон: ваши рабочие-блефускуанцы – они белые или чернокожие?

– Что же это за вопрос, сэр? Вы же только что их разглядывали в мастерской. Вы знаете ответ на свой вопрос.

– Так вот, их кожа такая же белая, как и моя, – сказал Бейтс, – а Библия на этот счет не допускает превратного толкования. Господь предназначил некоторым из своего стада быть рабами и пометил их – дал им черную кожу; это потомки Хама, сэр. В мире достаточно чернокожих, чтобы занять все места, предназначенные для рабов. Поэтому обращать в рабство или убивать кого-то из Его высших созданий – это насмешка над Господом.

– Я не убиваю своих рабочих, сэр, – сказал Бартон.

– Но их убивают, сэр. Убивают по всему миру, их осталось всего несколько тысяч. А бробдингнежцы – сколько из них живы? После того случая с «Индевером» и «Триумфом»?

– Я встречался с капитаном того «Триумфа», сэр, – сказал Бартон, снова едва сдерживаясь, – на обеде у одного моего друга. Достойный человек, сэр. Достойный. Он лишь следовал отданным ему приказам. Разве морской офицер мог бы поступить иначе? И, – продолжал он, входя во вкус, – было ли это вообще преступлением? Эти великаны крупнее нас в двенадцать раз.

Если бы они объединились, имели артиллерию, порох, – да они растоптали бы нас в лепешку. И не одну только Англию, а всю Европу: они бы пришли сюда и растоптали нас в лепешку. Кто бы тогда у кого был в рабстве? Ответьте мне на этот вопрос, будьте так добры.

– Бробдингнежцы – миролюбивый народ, – ответил Бейтс, чувствуя, что лицо его краснеет от злости. – Если вы читали записки моряка, что открыл их землю…

Бартон громко расхохотался:

– Этот парень? Да кто поверит хотя бы одному его слову? Кататься на дамском соске (прошу прощения), как на лошадке, – это же полная чепуха! А что в реальности? Раса существ, достаточно больших, чтобы раздавить нас как мух. Наш народ, сэр! Ваш и мой! У нас перед ними было всего лишь одно преимущество: у нас был порох, а у них не было. Король поступил правильно, когда уничтожил большую часть их популяции и захватил их земли. Сэр, сейчас наш народ питается лучше всех в мире. Возможно, вы не помните, как у нас обстояли дела до тех пор, пока не завезли великанский скот из Бробдингнега, зато я помню: множество людей умирало от голода на улицах. Теперь же нет такого нищего, который бы не ел ростбиф каждый день. Солдаты нашей армии – самые сильные и отважные в Европе. Была бы успешной наша экспедиция во Францию и Голландию без таких солдат?

– То, о чем вы говорите, всего лишь временное преимущество, – настаивал Бейтс. – Однако это недолговечные, сугубо материальные факторы, а духовные, сэр? Где духовные?

– Бог, – сказал Бартон.

– Действительно, друг мой. Все эти существа созданы Господом; они – чудо творения. Мы же отнеслись к Его дарам наплевательски. Лилипуты могут казаться нам незначительными по величине, но они являются частью вселенной Создателя.

– Кажется, в Книге Бытия описываются какие-то великаны, – сказал Бартон. – Разве потоп их не уничтожил?

– Воды потопа могли не достичь северо-западного побережья Америки, – сказал Бейтс – По крайней мере, это единственное, что объясняет выживание этих народов.

– Мне кажется, вряд ли Божественное Провидение так уж было расположено к этим чудовищам. Господь сначала попытался уничтожить их при помощи всемирного потопа, а затем повторно, используя два британских фрегата. – По его лицу пробежала улыбка.

– Я долго возносил молитвы, – сказал Бейтс, не желая быть сбитым с толку. – Я долго возносил молитвы, и после этого к а меня снизошло просветление…

Бартон в ответ на это разразился лающим, скрипучим хохотом, который исходил из него отдельными порциями, что, по правилам общепринятой орфографии, пишется как «ха! ха! ха!» Однако в произносимых им звуках не было придыхания. Скорее, его хохот звучал как «нах! нах! нах!», и он перебивал речь Бейтса.

– Пеннел, – сказал Бартон, – мистер Бейтс вроде бы явился сюда, чтобы изводить нас, а не развлекать, но посмотри, какой он забавный!

– Это насмешка… – начал было Бейтс с возрастающей яростью и проглотил окончание фразы. Лучше подставить другую щеку. – Я пришел сюда, сэр, чтобы пригласить вас. Пригласить присоединиться к сообществу просвещенных работодателей и финансистов; организация небольшая, сэр, но жизнеспособная. Из нас вырастет более подобающее нашему времени, лучшее общество.

– Общество? Так вот оно что. И если я вступлю в ваше сообщество, полагаю, мне не разрешат держать никаких рабов?

– Вы можете иметь рабов, сэр, но только при том условии, что они действительно рабы: я имею в виду чернокожих. В глазах Господа, сэр, лилипуты – не рабы, и, обращаясь с ними как с рабами, вы творите насмешку над Ним. Над Господом нельзя насмехаться.

– Не смею возражать, – сказал Бартон, вытаскивая свое громоздкое тело из кресла. – Было приятно с вами поговорить. Мистер Пеннел проводит вас.

Бейтс поднялся, взволнованный, не понимая, в какой момент разговора он потерял инициативу.

– Надо так понимать, сэр, что вы…

– Понимайте как хотите, сэр. Я было решил, что вы – шпион Парламента, сэр. Есть такие парламентарии, которые с радостью поставили бы вне закона рабство во всех его проявлениях, и в их силах нанести действительный вред. Но вам, сэр, такое не под силу, – я нисколько не сомневаюсь, что вы безвредны, так же как и ваши надоедающие Господу дружки. Всего хорошего, сэр!

Бейтс отчаянно покраснел. Надоедающие Господу! Какая наглость!

– Сэр, вы грубиян! Поверьте, власти у Господа побольше, чем у человеческого парламента.

– В лучшем мире, сэр, в лучшем мире.

– Да вы богохульник!

– А ведь это не я, – загремел Бартон, – это не я пытался с помощью лжи и обмана пробраться в дом частного рабочего человека, не я нарушил заповедь «не лжесвидетельствуй» с целью проползти по-змеиному в честный бизнес и разрушить его. Но вы отлично знали, что если бы вы назвали свои истинные цели, вас бы не пустили и на порог. Всего хорошего, сэр.

[2]

Бейтс шагал по вечерним улицам Лондона, длинным, неуютным улицам. Он проходил мимо пивных и домов, мимо здания начальной школы с рядами окон в кирпичных стенах, будто это ученики выстроились в шеренги. Он шел мимо церквей, часовен, мимо синагоги. По кривой Агпер-Сент-Мартинз-Лейн и по Кэмбридж-Серкус мимо старьевщиков, которые, как обычно в этот час, убирали свои тележки и закрывали лавки. Бейтс, погруженный в раздумья, шел дальше, по главному проезду Черинг-Кросс-роуд.

Теперь он оказался в самой гуще людского потока, люди напоминали ему лишенные жизненных соков осенние листья, гонимые ветром, что летят, шурша, по каменным мостовым, сухие и серые. Он вспомнил французское слово foule.[23]23
  Foule (фр) – толпа, созвучно с англ. fool – дурак.


[Закрыть] Подходящее слово, ибо что еще может быть глупее, безумнее, чем толпа? Вся глупость рода человеческого в этой скотской породе. Где-то в дальнем, потаенном уголке души пряталось невыразимое словами чувство, которое он испытывал к крошечным лилипутам. Они существа более утонченные. Более грациозные. Волшебные. Однако, шагая сейчас по дороге, он едва ли думал о маленьком народце. Внутри него поселилась гнетущая тяжесть, было такое ощущение, будто он проглотил тяжелый серый булыжник. Конечно же, он знал, что уныние – это величайший грех. Это глумление над Божьим даром жизни. Грех безнадежности. С ним нужно бороться, но бороться с ним тяжело, потому что меланхолия эта разъедает прежде всего волю к борьбе; это недуг воли.

Над его головой, то взмывая, то опускаясь, прожужжало одно из новых заводных летающих устройств, похожее на металлическую стрекозу размером с человеческую руку. Оно с курлыканьем улетело на север вдоль Черинг-Кросс-роуд, неся невесть какое послание, неизвестно кому адресованное. Конечно, подобные игрушки могли себе позволить только богачи; богачи и правительство. Может быть, в этом жужжании было столько важности, что создавалось впечатление, будто устройство летит по чрезвычайно ответственному поручению: «война! империя! будущее человечества!»

А скорей всего, какой-нибудь финансовый советник или состоятельный мануфактурщик послал «стрекозу» с целью известить своих слуг о том, что задерживается на работе.

От этой мысли Бейтс почувствовал кислую горечь, ощутив в желудке боль несварения. Зря он пил сегодня бренди.

Он остановился купить «Тайме» у мальчишки-разносчика и нырнул в кофейню с потолком красного дерева, чтобы прочесть ее за чашкой ароматного горячего шоколада. Свет четырех газовых ламп расплывался на полированных столешницах и отражался размытыми кругами по натертым воском деревянным стенам. Бейтс уткнулся носом в газету, чтобы укрыться от глаз прочих посетителей и различить мелкий шрифт. Микроскопические буковки роились по странице, словно насекомые.

Новости.

Газета извещала, что британские войска снова вступили в бой под Версалем; знаменитый дворец изрешечен снарядами. Почти не вызывало сомнений, что к Рождеству флаг святого Георга будет развеваться над Парижем. Встревоженность французов; заверения короля, что после победы англичан католикам не грозят гонения. Ученые Королевского общества тщательно изучили конструкцию Летучего острова и представили свой отчет королю. По-видимому, для работы механизма требовался особый минерал, с которым взаимодействовало магнитное устройство необычной конструкции. Этот минерал изредка находили в доминионах Его Величества, в Европе же он не встречался. Однако было известно, что залежи этого минерала встречаются в некоторых местах Североамериканского Великого Виргинского континента. Открылся путь к строительству нового летучего острова, который будет использоваться в качестве военной базы в войне с испанцами на том континенте.

Настроение Бейтса было хуже некуда; на сердце давила злая тяжесть.

На последней странице он стал изучать рекламные объявления.

Продаю: лилипут, хорошо шьет и вяжет.

Продаю: два лилипута, пара на развод; четыреста гиней за пару.

Продаю: чучела лилипутов в позах классических героев из произведений Шекспира, Мильтона, Скотта.

Продаю: отличный образец знаменитой Умной Лошади, недавно поступил из состава Второго кавалерийского полка Разумных Лошадей Его Величества; эта Зверь-Лошадь по-английски говорит довольно прилично и прекрасно разбирается в математике и музыке. Немного старовата, но для конезавода годится.

И там же, в низу страницы, задавленное и погребенное под грудой хищной и алчной зазывной рекламы, в скромной рамочке ютилось небольшое объявление:

Публичная лекция на тему «Греховность обращения в рабство лилипутских народов морей Ист-Индии». Среда, вход до 20. 00, Уэллборо-Холл. Входной билет – один шиллинг.

Безнадежно, все безнадежно.

Душа Бейтса начала долгое погружение в мрачную бездну. Это случалось и прежде, и каждый раз это состояние не с чем было сравнивать и не было никакого способа от него избавиться. Он брел, спотыкаясь, по Оксфорд-стрит, оцепеневший, страдающий. Откуда это все накатило? По обе стороны улицы стояли часовни, одни изящные и изысканные, другие скромные, похожие на сторожевые будки; но и они не уменьшали горечь. О, если бы ангел слетел к нему, призывая и проливая слезы, стрижом пронесся бы по воздуху, расправив многоцветные крылья, перья на концах его крыльев при каждом взмахе касались бы мостовой, его лик был бы ласков, и бледен, и спокоен, и прекрасен! Наверное, только ангел мог принести ему облегчение. Или, быть может, ангелом оказался бы эльф, крошечное создание со стеклянными крыльями и детской невинной душой. Красота есть красота, каким бы крошечным ни было ее воплощение.