Текст книги "Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)"

Автор книги: Нил Гейман

Соавторы: Грэм Джойс,Робин Мак-Кинли,Джеффри Форд,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Чайна Мьевиль,Бентли Литтл,Томас Майкл Диш,Келли Линк,Кристофер Фаулер,Элизабет Хэнд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 55 страниц)

– Я с удовольствием познакомилась бы с ним, – возразила она, покачав головой, но услышала в своем голосе уверенность, что эта встреча не состоится.

Зашаран тоже различил ее и немного отвернулся от Хетты, и она увидела, что он в напряжении. Первой ее мыслью было, что она обидела его, но она вспомнила его слова: «Прости меня, леди, это было самонадеянно» – и прежде чем поняла, что делает, протянула руку и дотронулась до его локтя.

– Но я бы с удовольствием познакомилась с твоим другом и увидела пещеры и твое Око, и… – Она запнулась. Как долго ей будет сниться сегодня сон?

Зашаран опять повернулся к ней:

– В тебе есть что-то странное, я знаю, и я вижу – думаю, что вижу, – я… – Он посмотрел на ее ладонь, которую она сразу же убрала с его плеча. – Ты меня беспокоишь, леди. Могу, я узнать твое имя?

– Хетта, – ответила она.

– Хеттар, – повторил он. – Как ты думаешь, ты сможешь встать и идти? Или ты сначала хочешь поесть? Я хотел бы отвести тебя в комнату, где находится мое Око, и я думаю, что оттуда мы сможем лучше видеть.

– Я не голодна, – ответила Хетта и попыталась встать; но, когда она встала, голова у нее закружилась, Зашаран и комната потускнели, и она снова почувствовала запах опилок и сырого асфальта.

«Песок! – воскликнула она, – Песок!» И прежде чем потерять сознание, она бросилась на пол пещеры и вцепилась в него руками.

Хетта опять проснулась, лежа на спине, со сложенными на животе руками, руки были сжаты в кулаки, и запястья болели, словно она долгое время напрягала их. Ей стоило труда разжать пальцы, и на ее сорочку высыпались две горсти песка. Медленно, медленно она села, приподнимая подол, чтобы не рассыпать песок. Она встала с кровати, держа подол перед собой, и подошла к комоду. Ей позволили переехать в эту комнату, которая раньше принадлежала ее бабушке, после бабушкиной смерти, но Хетта всегда была слишком занята – или слишком сильно ощущала себя непрошеным гостем, – чтобы переставлять вещи, которые не мешали ей. Обстановка комнаты нравилась ей, и после того как миновал первый приступ горя, она полюбила комнату, напоминавшую ей о бабушке. Хетта больше не думала о том, не будет ли неуважением к ее памяти оставить все так, как было. На комоде стояли разнообразные маленькие коробочки и флакончики с крышками, в которых когда-то хранились булавки, ватные шарики и пудра, но которые сейчас были пусти. Хетта выбрала одну и осторожно переложила в нее песок. Некоторое время она стояла, глядя на крышку. Она выбрала именно эту коробочку, потому что на крышке был изображен цветок и лист гвоздики. В саду все еще цвел куст гвоздики, который посадила бабушка. Хетта подняла крышку, чтобы удостовериться, что песок был еще там – что он не исчез, как только она закрыла коробку, – и на мгновение почувствовала слабый, но несомненно различимый пряный запах пещеры Зашарана и тиарнка.

Хетта снова заснула, и, хотя больше не видела снов, ее не расстроило это. Проснувшись, она заглянула в маленькую коробочку на комоде. Песок был все еще там, и тогда она спустилась вниз готовить завтрак. Сегодня была ее очередь ехать за продуктами. Обычно, если список покупок был не слишком длинен, ей удавалось сэкономить час для себя. И сегодня она решила пойти в библиотеку.

Хетте понадобилось больше времени, чем обычно, для того, чтобы попасть на рынок; она была вынуждена сделать крюк вокруг квартала из-за упавшего дерева, все еще лежавшего среди обломков их забора. Везде валялось множество сваленных бурей деревьев, которые усталый и перегруженный делами городской совет еще не приказал распилить и убрать. В одном месте дождевой поток размыл дорогу, и мостовая провалилась. На улицах были расставлены объездные знаки, оранжевые предупредительные столбы и временные стоп-сигналы, и когда она наконец добралась до рынка, то обнаружила, что часть автостоянки закрыта. На библиотеку у нее оставалось едва полчаса, и то только если сначала быстро сделать все остальное.

С тех пор как Хетта бросила школу, она редко ходила в библиотеку. У нее не было времени для чтения, и она не знала, какую книгу хотела бы прочесть: и художественная литература, и документальные книги напоминали ей о вещах, которых она не делала и никогда не собиралась делать. Она читала только каталоги семян, тщательно, от корки до корки, каждую зиму, и литературу по садоводству, и любопытные научно-популярные книги, которые Рут дарила ей на день рождения и Рождество и которые нравились ей, потому что их покупала Рут. Казалось, она бывала здесь в какой-то другой жизни. На руках ее были мозоли, царапавшие страницы. Мозолей не было в те времена, когда она наведывалась в библиотеку по несколько раз в неделю.

Ни в одной энциклопедии не оказалось статей о Дамаре, в атласах Хетта тоже не нашла ее, и ей некогда было ждать, пока освободится компьютер. С тех пор как она была здесь в последний раз, поставили еще несколько компьютеров, но очередь к ним короче не стала. Она неохотно подошла к справочному столу. Хетта никогда не была сильна в географии, и, стоя перед столиком, она чувствовала себя нерадивой школьницей.

– Э… Вы никогда не слышали о такой стране, Дамар? Библиотекарша бросила взгляд на ряды занятых компьютеров и вздохнула. Затем подняла глаза на Хетту.

– Да, – произнесла Хетта. – Я уже смотрела в энциклопедиях и атласах.

Библиотекарша слегка улыбнулась, затем нахмурилась:

– Дамар. Не припомню – а что вы о нем знаете?

Там есть одиннадцать Песчаных Границ и Стражник по имени Зашаран, на четвертой.

– Хм. Там – там большая пустыня, на месте древних лесов. Библиотекарша подняла брови.

– Это… Это слово из кроссворда, – быстро сочинила Хетта. – Это… нечто вроде пари.

Библиотекарша явно удивилась. Она набрала слово Дамар на клавиатуре своего компьютера.

– Хм-м… Попробуйте искать Дарию. О да – Дамар, – заинтересованно воскликнула она. – Помню… о боже. Если хотите узнать последние сведения, вам нужно будет пойти в газетный архив. – Внезапно на лице ее появилось затравленное выражение. – Там… хм… пробел, есть данные только за последние пять лет, все на микрофильмах, и теоретически все это доступно в компьютерной системе, но это не так, знаете ли… Дайте подумать, может, я найду… попытаюсь что-нибудь для вас найти.

Она взглянула на Хетту с таким выражением, как будто для проникновения в газетный архив был необходим скафандр, а возможно, и кислородный баллон с маской.

– Спасибо, – серьезно ответила Хетта и чуть ли не бегом выскочила из справочной комнаты; ее полчаса уже закончились.

Ларин. Субконтинент Дария в юго-западной Азии включает значительные пространства. Равнины расположены между высокими и протяженными горными хребтами и преимущественно заняты пустынями с разбросанными участками плодородной почвы. На юге находится длинный, изогнутый полуостров с более рыхлой и влажной почвой… Правительство страны не имеет аналогов, это одновременно Республика Дамар, управляемая народом, и протекторат Империи. Смотри статьи текста…

Дамар. Он существует!

Хетта провела в библиотеке почти час. Она выбежала на стоянку и изо всех сил рванула передачу старенького автомобиля. Он совсем не привык к такому обращению и издал вопль протеста, но Хетта едва ли услышала его. Дамар. Он существует!

Мороженое подтаяло, но отец никогда не ел мороженого. Кроме того, к чаю были лепешки с яйцами и колбасой, потому что их было быстрее всего готовить, а отец не любил магазинный хлеб. Забирая у матери поднос, Хетта более легко, чем обычно, пропустила мимо ушей произнесенные вполголоса жалобы и в благословенной тишине и покое – Дейн и его подруга, Лара, обедали с ее родителями, Джефф делал домашнее задание у себя в комнате, отец был внизу, в магазине, – Хетта твердой рукой выключила все еще стоявший в кухне телевизор и начала мыть кастрюли и сковородки, не помещавшиеся в посудомоечную машину. Она попыталась припомнить все, что могла, про Дарию – они проходили по истории Ближний Восток и текущие события, как раз когда умерла бабушка и мать заболела. Она ясно помнила только уроки литературы и «Большие надежды», потому что тогда ей хотелось, чтобы какое-нибудь печальное событие освободило ее. Никогда раньше это не казалось ей забавным, но она улыбалась, стоя у раковины, когда Рут – Хетта не слышала, как та вошла в кухню, – положила руку ей на локоть и спросила, или скорее прошептала:

– Хетта, что с тобой? Ты в порядке?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты сама не своя с той бури. Я хочу сказать, это и неплохо, думаю, что ты была сама не своя последние восемь лет. Раньше-то я была слишком маленькой и не понимала, что происходит. Может быть, это сейчас ты опять становишься самой собой. Но ты стала другой, а ты знаешь, мама и папа не любят не таких, как они. Если они заметят, ничего хорошего не жди. Сейчас папа все еще занят последствиями бури, но так будет не всегда. И даже мама… – Рут пожала плечами.

У их матери были собственные способы добиваться своего.

Хетта в изумлении прекратила мыть посуду, но затем опять продолжила; Рут взяла полотенце и начала вытирать кастрюли. Обе бросали осторожные взгляды на дверь; пока они разговаривали негромко, жужжание посудомоечной машины заглушало их голоса. Отец не любил разговоров, которых он не слышал, и единственные темы, которые вообще желательно было обсуждать, касались хозяйственных дел и изготовления мебели.

– Я… это смущает меня, – произнесла Хетта, пристально разглядывая дно кастрюли.

– Попробуй рассказать мне, – ответила Рут. – Ха, я изучаю половую жизнь жуков. Меня ничем не смутишь.

Хетта фыркнула, подавляя смешок.

– Мне все время снится один сон. – Она остановилась и взглянула на Рут. Сестра смотрела ей в лицо, ожидая продолжения. – Он кажется совершенно реальным.

– Мне тоже снились такие сны, – согласилась Рут, – но из-за этого я не расхаживала с таким видом, будто узнала жутко важную тайну. По крайней мере мне так кажется.

Хетта усмехнулась. Она всегда была мечтательницей, как часто замечал их отец, а Рут – более практичной. Бабушка часто шутила, что она благодарна за восемь лет разницы между ними, потому что рассказывать что-либо обеим одновременно было бы невозможно. (Считалось, что сыновья не нуждаются в девчоночьих развлечениях, когда тебе подтыкают одеяло и рассказывают истории.) Хетте нужны были сказки. Рут предпочитала естествознание. В практичности Рут тоже была проблема – она была направлена на науку, а не на мебель; после школы Рут хотела заняться медициной, и учительница биологии обожала ее. Рут было пятнадцать, и через год она должна была вступить в конфликт с отцом относительно своего будущего. Этот спор Хетта проиграла, а Дейн увильнул от него, охотно – внешне охотно – согласившись перестать терпеть время в школе и заняться сборкой мебели по десять часов в день. В этой схватке Хетта сделала бы ставку на Рут, хотя ей не хотелось бы оказаться поблизости, когда разразится гроза.

– Ты что-нибудь знаешь о Дарий? Рут на мгновение нахмурилась:

– Она получила независимость год или два тому назад, так вроде бы? И опять стала называться Дамар, жители все время называли ее так. Но в этой перемене было что-то непонятное. – Она остановилась.

Международная политика не принадлежала к предметам, интересовавшим их отца, и дома никогда не смотрели новостей. После минутной паузы Рут продолжала:

– Одна моя подруга – ну, она немного странная, – Мелани, она говорит, что там полно ведьм, волшебников и всякого такого. И они на самом деле занимаются там колдовством. Наши дипломаты либо не выдерживали давления этого и через некоторое время их отправляли домой, либо они тоже начинали заниматься ворожбой, превращались в туземцев и оставались там навсегда. У Мелани был двоюродный дедушка, который заинтересовался всем этим и захотел остаться, но жена его ненавидела эту страну, и они вернулись. Теперь от одного упоминания Дарий она ударяется в слезы. Но дед много рассказывал Мелани о Дамаре, пока был жив, и если ее послушать… Но, как я уже сказала, она немного странная. Я такими вещами не интересуюсь, только помню, что было что-то таинственное в этом перевороте, когда он наконец произошел, и Мелани всегда повторяет «да, конечно», как будто знает, в чем дело. А почему ты спрашиваешь меня?

– Мне снятся сны о ней.

– О Дарий? – то есть о Дамаре. Как можно видеть сны о стране?

– Не обо всей стране. О человеке, который живет на краю Великой Пустыни. Он говорит, что он – один из Стражников – всего их одиннадцать. Хм. Они вроде бы присматривают за пустыней. За песчаными бурями и прочим.

– А он симпатичный?

Хетта почувствовала, как ее бросило в краску.

– Я… об этом не думала. – И это было правдой.

Рут забыла, что нужно соблюдать тишину, и рассмеялась. Мгновение спустя на лестнице, ведущей в магазин, послышались тяжелые шаги, и в дверях кухни появился отец.

– Хетта может закончить с посудой и без твоей помощи, – скомандовал он. – Рут, если тебе нечего делать, можешь взглянуть на это. – Он швырнул ей кипу бумаг. – Я получил сегодня подозрительно большую смету от страхового агента, и мне нужно подготовить ответ. Если бы у Хетты в делах было больше порядка, мне не нужно было бы тратить на это время.

В ту ночь Хетте не снился Зашаран, но ей привиделось, будто она идет по густому лесу среди незнакомых деревьев и слушает голоса птиц. Она почему-то была уверена, что некоторые из них были людьми и сообщали друг другу, что в их лесу чужой. Ей казалось, что она идет среди деревьев часами, и несколько раз у нее мелькала мысль, что она, наверное, заблудилась и должна испугаться. Но она оглядывалась на деревья вокруг и улыбалась; это были дружелюбные деревья, и она не чувствовала себя ни потерянной, хотя не знала, где находится, ни испуганной, ведь она была окружена друзьями. Наконец она остановилась и положила ладонь на изборожденный трещинами ствол одного дерева, которое, казалось, просило ее дотронуться до него, и подняла взгляд вверх, на крону. И вдруг, не веря своим глазам, она увидела, как листья и ветви, колыхаясь, образуют новый узор, лицо, которое всматривается в нее. Лицо было спокойным, оно почувствовало ее взгляд и улыбнулось, а ветка рядом превратилась в руку и помахала ей. Когда Хетта подняла руку – ту, которой дотрагивалась до дерева, – чтобы помахать в ответ, то проснулась, и ладонь ее все еще была поднята.

Следующей ночью она по-прежнему не видела Зашарана, но ей снилось, что она идет по конюшне и лошади наблюдают за ней, поднимая уши, когда она проходит мимо. Наконец она подошла к круглой, посыпанной песком площадке, где несколько всадников исполняли сложное упражнение и следы копыт сплетались между собой. У лошадей не было поводьев, а у седел странной формы не было стремян. Некоторое время она наблюдала за ними, потому что лошади двигались грациозно и смотреть на них было приятно; всадники сидели уверенно. Когда лошади остановились, образовав круг, головами внутрь, и, словно отдавая салют, опустили морды, один из всадников отделился от группы, и подъехал ближе к Хетте, и, кивнув, обратился к ней:

– Меня зовут Рок, я правитель этого длора и обязан знать всех, кто приходит сюда, но тебя я не знаю. Назови мне свое имя и скажи, как ты сумела миновать стражу у ворот?

Голос его был приятен, и она без страха ответила:

– Меня зовут Хетта, и я не помню, как прошла через твои ворота. Зашаран говорил мне о тебе, и может быть, поэтому я оказалась здесь.

Рок приложил кулак к груди и затем разжал руку, щелкнув пальцами в неизвестном ей жесте.

– Если ты друг Зашарана, тебе рады здесь, как бы ты ни пришла.

На третью ночь Хетта опять бродила по лесу и с надеждой глядела вверх, ища человеческое лицо, смотрящее на нее, но долгое время не замечала никого. Затем она начала различать другие звуки, помимо пения птиц и шелеста листвы; звуки были похожи на колокольный звон и напоминали большие бронзовые колокола в их городской церкви. Но здесь было слишком много колоколов, слишком много переплетающихся нот – пожалуй, это было более похоже на звон в мончестерском соборе. Хетта остановилась и прислушалась внимательнее. Казалось, звук стал громче: голоса колоколов были радостными, бодрыми, прекрасными; внезапно она очутилась среди них, ее словно поддерживала в воздухе яркая ткань их музыки. Самый большой колокол качался прямо у ее локтя; она могла заглянуть внутрь него, когда он поворачивался к ней, она могла видеть, как падает язык: Бом! Слышать звук так близко было невыносимо – должно было быть невыносимо, – он вонзался в нее тысячью кинжалов – нет: пронизывал ее, как солнечные лучи пронизывают призму, и она плыла в воздухе, полном радужных красок. И теперь сквозь бой колоколов Хетта различала голоса, человеческие голоса, они говорили: Спускайся, ты должна спуститься, иначе, когда умолкнут колокола, ты упадешь.

Она взглянула вниз и увидела лица звонарей, их руки раскачивали веревки, но лица, испуганные и озабоченные, были обращены к ней. Я не знаю, как спуститься, ответила Хетта, и в то же время осознала, что не произнесла ни звука, она могла говорить не больше, чем радуга. И затем колокола смолкли, и она почувствовала, что падает мимо музыки, в тишину; но, еще не успев испугаться, она проснулась и опять лежала в кровати в доме своего отца, и пора было вставать и готовить завтрак. Вечером, когда Рут вернулась из школы, она склонилась над стулом Хетты и поцеловала ее волосы, как часто это делала, но прежде чем выпрямиться, прошептала: «У меня кое-что для тебя есть». Лара на другом конце стола чистила картофель с очень занятым видом, и Рут не сказала больше ничего. Это был суматошный вечер. Оба краснодеревщика из магазина, Рон и Тим, были приглашены остаться подольше и поужинать; это был один из способов, к которому прибегал отец Хетты, чтобы не платить сверхурочные. Только после их ухода Рут крадучись пришла в комнату к Хетте, держа в руках большой конверт. Она улыбнулась, промолвив: «Приятных сновидений», и опять исчезла, бесшумно затворив за собой дверь. Хетта прислушивалась до тех пор, пока не уверилась, что Рут благополучно миновала три скрипучие ступени по пути в свою комнату, и только после этого вытряхнула на постель содержимое конверта.

«Добро пожаловать в Дамар, страну апельсиновых рощ», говорилось в лежавшем сверху буклете. Она разглядывала пейзажи на фотографии, но не видела деревьев, похожих на те, что снились ей два дня назад. Хетта перелистала небольшую пачку брошюр. Пропаганда туристического агентства не производила большого впечатления. Не было ни девушек в бикини, ни улыбающихся туземцев в национальной одежде; только пейзажи, пустыни, горы и леса – и плантации апельсиновых деревьев, и несколько странных построек. Немногие встречавшиеся люди смотрели в объектив с подозрением. У некоторых из них была кожа цвета корицы и черные волосы, как у Зашарана.

В конверте было также несколько листков, отпечатанных простым слепым шрифтом, где перечислялись рейсы и цены на билеты – последние заставили ее зашипеть сквозь зубы. Отец давал ей немного денег помимо того, что требовалось на хозяйство, он называл эти деньги ее жалованьем, и их едва хватало на смену изношенной одежды, уже почти разошедшейся по швам. Тем не менее, проявляя упорство, Хетта смогла немного скопить; возможно, ей удалось бы скопить и больше, если бы было необходимо. Например, большая часть бабушкиной одежды еще висела в шкафу; она уже перешила пару блузок для себя и юбку для Рут. Однако с одеждой тоже были проблемы: хотя отец никогда бы не заметил переделки старой одежды, мать Хетты видела все и туманно намекала на это своему мужу, который решил, что Хетте требуется меньше денег. Но с годами Хетте удалось изобрести новые пути и способы откладывать по копейке: урожаи в ее огороде теперь были больше, чем в начале ее деятельности, так как она много читала о садоводстве, и она нравилась мяснику…

Может быть. Только может быть.

Этой ночью Зашаран опять не приснился ей, но она ощущала ветер пустыни, и какое-то мгновение она опять видела себя где-то вдали от Фарбеллоу и магазина своего отца, с чашкой в руках, но, когда она поднесла ее к губам и отпила содержимое, это оказалась всего лишь вода.

Днем, вытаскивая граблями мусор из пруда за огородом, Хетта размышляла о том, какова на вкус вода в пустыне. Она надела высокие зеленые галоши и длинные резиновые перчатки, но все равно ей стоило труда не испачкаться и не пропитаться запахом гнили, пока она вытаскивала со дна заброшенного пруда водоросли и принесенные бурей обломки. Она приходила сюда не так часто, как ей хотелось бы, потому что здесь не росло ничего, кроме тритонов и водорослей. У Хетты не хватало на него времени, несмотря на то, что пруд всегда притягивал ее и был единственным местом в саду, которое мать не могла видеть из окна.

Всю жизнь Хетта удивлялась, как ее прабабушке удалось убедить прадеда выкопать бесполезный декоративный пруд. Прадед умер, когда Хетте было четыре года, но она хорошо помнила его: будучи в очень преклонном возрасте, он по-прежнему наводил страх. Даже в свои четыре года она запомнила, как после смерти прадеда бабушка, казалось, вдруг сбросила давившее ее бремя, а отец Хетты не замедлил занять освободившееся место. Как иногда с тихой печалью говорила бабушка, отец Хетты точь-в-точь походил на своего деда. Хетта все равно догадалась бы об этом; она видела фотографии прадеда, и хотя он был выше ее отца, она узнавала этот свирепый взгляд. Она не могла представить себе, каково это – быть единственным ребенком такого человека, а такое выпало ее бабке.

Но у его жены был пруд.

Он был круглым, его окружал расшатанный бордюр. Небольшой куст кизила с одной стороны пруда закрывал его от взгляда матери; Хетта благоговейно подстригала ветви каждый год; красные молодые побеги нравились ей не только как укрытие, но и сами по себе. Хетта выращивала подсолнухи по краям овощных грядок, а осенью подвязывала их, и они стояли всю зиму; растения скрывали пруд и от магазина. Ей иногда казалось, что, если отец вспомнит о нем, пруд немедленно будет засыпан и на его месте будет расти картофель. Странное место было выбрано для пруда; например, его слишком сильно затеняли яблоня и стена, чтобы там могли расти лилии, и в то же время бордюр создавал впечатление, будто хозяева хотели поставить рядом кресла и приятными летними вечерами наслаждаться видом тритонов, плавающих среди водорослей; однако сюда было бы далеко нести садовую мебель и чай. Может быть, прабабка Хетты тоже хотела спрятаться от посторонних взоров. Бабка не находила в нем утешения; она называла его «жутким» и никогда не приходила сюда. «Наверное, бабка была просто одной из этих уравновешенных, холодных натур с рыбьей кровью», однажды вечером заметила Рут, присоединившись к Хетте на берегу пруда, и затем обнаружила, что сидит в грязи. Рут также говорила Хетте, что в пруду водятся довольно приличные тритоны, а именно большой красноспинный тритон Тернера, значительных (для тритона) размеров и редко встречающийся в природе.

Некоторое время Хетта стояла неподвижно, опираясь на грабли. Обычно она оставляла кучу водорослей на берегу пруда на ночь, чтобы все, что жило в них, могло соскользнуть, уползти или убежать обратно в воду; затем она сваливала их в компостную яму за гаражом. Она посмотрела на мусор у своих ног. Водоросли зашевелились. Из их путаницы выбрался тритон и застыл, словно размышляя; по спине у него, будто у крошечного дракончика, вился ярко-красный зубчатый гребень, глаза, казалось, вспыхивали золотом в вечернем свете – ей почудилось, что он взглянул на нее, затем осторожно прополз вниз по водорослям, скользнул в пруд, и вода бесшумно сомкнулась над ним.

Той ночью Хетта опять проснулась в пещере у Зашарана. Она снова лежала на кровати или тюфяке, где уже просыпалась однажды; она повернула голову на подушке и увидела Зашарана, дремлющего в кресле рядом с кроватью. Когда она взглянула ему в лицо, он открыл глаза и тоже посмотрел на нее.

– Хорошо, – сказал он. – Мне снилось, что ты уже пришла в себя. Вставай – ты можешь встать? Жаль, что приходится тебя заставлять подниматься, ведь ты еще устала и расстроена, но я не понимаю многих вещей и хотел бы, чтобы ты поскорее увидела мое Око, прежде чем снова исчезнешь. Если ты не в состоянии идти и если ты позволишь, я отнесу тебя.

– Снилось? – повторила она. – Тебе снилось, что я вернусь? Говоря это, она села и поставила босые ноги на пол – на песчаный пол, ее ступни утонули в песке, хотя она не осознавала этого. В первый раз ей пришло в голову взглянуть на свою одежду: на ней было длинное просторное платье, серо-коричневое в свете ламп, очень похожее на сорочку, что она носила дома, – это была почти что ее сорочка, – но материал был тяжелее и падал текучими складками, и ей показалось, что на нем был выткан какой-то узор, хотя она не могла различить его в полумраке.

– Стражники часто видят сны, – отвечал Зашаран. – Это один из способов наблюдать. Человек, который не нашел своих собственных путей в сновидениях, не путешествовал по ним много раз, не может быть избран Стражником. – Он протянул ей руку. – Но ты… Мои гости не часто говорят мне, что они явились мне во сне, когда я не сплю.

Хетта встала и, шатаясь, прошла несколько шагов, и он подхватил ее под локоть.

– Я пойду сама, – возразила она. – Я ведь могла ходить раньше, разве нет? Той ночью, когда я пришла сюда, – почти две недели назад.

Он слегка улыбнулся.

– Я лучше пойду сама. Когда я иду, я чувствую себя более реальной.

У него дернулся угол рта, будто он угадал в ее замечании что-то, чего она сама не поняла. Они покинули комнату и некоторое время шли по вырубленным в скале коридорам, слабо освещенным каким-то невидимым источником. Сначала галереи были узкими, с низко нависшим потолком, неровным полом, и вели постоянно вверх; стены и пол имели желтовато-золотистый цвет с оттенком серого, хотя стены казались темнее из-за теней, прячущихся в нишах. Затем коридор расширился, и Хетта заметила другие коридоры, ведущие вправо и влево. Она чувствовала себя лучше при ходьбе – реальнее, как она сама сказала, менее похожей на видение. Она ощущала песок под ногами, легкую боль в щиколотке, слышала свое дыхание, чувствовала, как воздух касается ее лица. Она знала, что идет медленно, неловко, тогда как дома ее походка была быстрой и энергичной – это было необходимо. Возможно – возможно они были высоко в горах – разве он не говорил что-то про холмы? – может быть, из-за высоты она чувствовала себя такой слабой и хрупкой.

Они свернули с главной галереи в один из узких боковых ходов и в конце концов подошли к винтовой лестнице. На ступенях в неверном свете, идущем, казалось, из ниоткуда, мерцал песок, она видела его под ногами, пока они не прошли одного оборота.

– Ты первая, леди, – промолвил он, и она, глубоко вдохнув, вцепилась в веревочные перила, и устало начала подниматься, ступень за ступенью; но, к ее удивлению, чем выше они поднимались, тем легче становилось идти, ноги уставали все меньше, и дышать было уже не так тяжело. Наконец они поднялись на маленькую площадку, куда выходила единственная дверь.

Зашаран мягко, прикоснулся к ней, пробормотал слово, которого Хетта не расслышала, и дверь отворилась.

В дальнем конце комнаты были прорублены окна; занавесок не было, внутрь лился солнечный свет – она решила, что сейчас закат; она вздрогнула, когда луч коснулся ее тела, как будто в этом мире она могла оказаться призраком или вампиром, но ничего не произошло, она только ощутила мягкость и тепло солнца. Из окна открывался вид на крутой склон, поднимающийся над ними; казалось, что комната, где они находились, вросла в холм.

Посередине комнаты в полу был круглый колодец; Зашаран опустился на колени на каменное ограждение рядом с ним.

– Это мое Око, – мягко произнес он. – Подойди взгляни вместе со мною.

Хетта опустилась рядом с ним, опершись на руки, так как она опять почувствовала усталость. Она чувствовала, что ее взгляд утонул в глубинах водоема, но как это произошло, она не понимала; может быть, в колодце была не вода, а нечто другое. По мере того как взгляд погружался все глубже, у нее появлялось странное ощущение, будто что-то поднимается из тьмы навстречу ей. Она боялась увидеть это нечто.

Гигантское золотое Око, с вертикальным зрачком, расширяющимся, как будто оно только что заметило ее.

Задыхаясь, она отпрянула и услышала, что Зашаран что-то говорит, но не смогла различить слов; затем зрачок Ока расширился настолько, что вся гладь колодца потемнела, затем тьма рассеялась, и она увидела…

Она очнулась в своей постели, задыхаясь, с бешено бьющимся сердцем, среди разбросанных и скомканных простыней, одеяло валялось на полу, она лежала на голом матрасе. Был предрассветный час; сквозь щель в ставнях лился серый свет. Она чувствовала непомерную усталость, словно не спала всю ночь, и в то же время жуткое, мучительное напряжение. Она знала, что больше не заснет. Правая щиколотка болела, и, потерев ее пальцами, она нащупала рубец, похожий на старый шрам.

Хетта сама не знала, как ей удалось пережить этот день. Она забыла суп на слишком сильном огне, и вся вода выкипела, пока Хетта вычищала семена из тыкв на компостной куче. Мать высоким тонким голосом закричала, что дом горит, хотя горела всего-навсего кастрюля на плите. Весь день после этого мать жаловалась на сердцебиение, намекала на то, что следовало бы вызвать доктора, чтобы он выписал ей что-нибудь новое для нервов, и упорно повторяла, что едва не сгорела в собственной постели. Отец ворчал, что запах гари испортил ему чаепитие и что Хетта уже достаточно взрослая для подобных глупостей. Она отправилась в постель с головной болью, с мыслью о том, что куча водорослей все еще дожидается ее на краю пруда, и нашла на своей подушке две таблетки аспирина и рядом на полу стакан воды: Рут. Отец считал, что таблетки принимают только трусы. Единственные в доме лекарства находились на тумбочке у кровати матери, а Хетта предпочитала головную боль необходимости еще раз видеть мать этим вечером; она забыла о тайнике Рут. Хетта мысленно поблагодарила сестру, проглотила таблетки и легла.

Открыв глаза, она обнаружила, что опять находится у колодца в башне Зашарана, но она отодвинулась, или ее перенесли, на некоторое расстояние от него, и теперь она не могла заглянуть в него (а может быть, это он больше не мог смотреть на нее), и Зашаран сидел рядом с ней, склонив голову и держа ее за руку. Когда она пошевелилась, он тотчас же поднял на нее взгляд со словами: