Текст книги "Мистика"

Автор книги: Нил Гейман

Соавторы: Клайв Баркер,Брайан Ламли,Стивен Джонс,Ким Ньюман,Питер Тримейн,Бэзил Коппер,Мэнли Веллман,Уильям Ходжсон,Брайан Муни
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

Клайв Баркер
Потерянные души

Гарри Д'Амур

Частному сыщику Гарри Д'Амуру уже около сорока лет. У него длинный нос, квадратная челюсть, широкий лоб с морщиной у переносицы и седина в волосах, а еще воспаленные от бессонницы глаза и трехдневная щетина на лице.

Д'Амур постоянно – сам того не желая – оказывается по ту сторону добра. Изменить это он не в силах и потому непрерывно балансирует на грани между Небесами обетованными и адом. Это его судьба, а с судьбой, как известно, не поспоришь.

Глубоко верующий католик, он ведет свою войну в одиночку и тайно. Поле его битвы – улицы Нью-Йорка. Среди немногих его друзей – Норма Пейн, темнокожая слепая ясновидящая, которая никогда не покидает свою квартиру с тридцатью телевизорами. Норма общается с духами, надеющимися с ее помощью попасть в мир иной.

Захламленный офис Д'Амура находится между Сорок пятой улицей и Восьмой авеню. Сыщик раз в неделю бесплатно получает обед из китайского ресторана, что позволяет ему разнообразить свое меню, много пьет, ненавидит толпу и не расстается с пистолетом тридцать восьмого калибра. От сил Зла его защищают многочисленные татуировки-талисманы и оккультные знаки.

Ему не дает покоя событие, которое произошло в пасхальное воскресенье в Бруклине. Именно там, в доме на Викофф-стрит, Д'Амур впервые столкнулся с нечистой силой: рутинная слежка за неверной женой буквально привела его в ад, когда оказалось, что ее любовник – демон. В результате столкновения сил Добра и Зла погибло множество народу, в том числе и преподобный Хесс, который сражался на стороне сыщика, а у Д'Амура появились устойчивый страх перед лестницами и неуемная страсть выслеживать и уничтожать демонов.

Гарри Д'Амур впервые появился в рассказе Клайва Баркера «Последняя иллюзия» (The Last Illusion), опубликованном в шестом томе «Книг крови» (Books of Blood, 1985). Рождественская история, предлагаемая читателю, была напечатана в декабрьском номере журнала «Time Out» за 1986 год. Затем Д'Амур, уже как второстепенный персонаж, встречается в романе «Явление тайны» (The Great and Secret Show, 1989). Через пять лет Д'Амур снова выходит на авансцену в сиквеле «Эвервилль» (Everville), где события приводят сыщика к дому на Викофф-стрит и к поджидающему его там демону.

В 1995 году этот герой (в исполнении Скотта Бакулы) появился в фильме «Повелитель иллюзий» (Lord of Illusions), который поставил по собственному сценарию Клайв Баркер, вдохновленный успехом первого рассказа о Д'Амуре.

То, о чем слепая женщина рассказала Гарри, она действительно видела. Все было на редкость реально. Каким уж таким внутренним зрением обладала Норма Пейн, но сверхъестественные способности позволяли ей сканировать остров Манхэттен от Бродвейского моста до Баттери-парка. И это при том, что она вообще не покидала свою крошечную квартирку на Семьдесят пятой авеню. Ее внутреннее зрение было не хуже, чем у метателя ножей. Вот тот самый заброшенный дом на Ридж-стрит с закопченными стенами. Вот и мертвая собака в проулке, которую Норма Пейн так точно описала. Можно было подумать, что собака спит, если бы не то обстоятельство, что у нее отсутствовало полголовы. И еще, если верить Норме, там был демон, которого разыскивал Гарри: осторожный и коварный Ча-Чат.

По мнению Гарри, дом был не слишком подходящим местом для такого отчаянного парня, как Ча-Чат. Инфернальная братия – народ грубый и неотесанный, спору нет. И все же россказни о том, что они предпочитают жить в полном дерьме или в ледяном холоде, – явные наветы христианских проповедников. Сбежавший демон мог скорее сейчас глушить водку в «Уолдорф-Астории», чем сидеть в таком убожестве.

Но Гарри потому и отправился к слепой ясновидящей, что его внутреннее зрение оказалось бессильным установить местонахождение Ча-Чата. Он признался ей, что чувствует свою ответственность за то, что демон вообще вырвался на свободу. Гарри так и не усвоил во время своих частых стычек с дьявольскими приспешниками, что обитатели ада – гениальные мистификаторы. Как иначе объяснить, что он поверил в ребенка, который попал в поле его зрения именно тогда, когда он направил пистолет на Ча-Чата. Ребенка, который, естественно, тут же исчез в облаке дыма, как только отвлекающий маневр возымел свое действие. И вот результат – сбежавший демон, которого Д'Амур безуспешно разыскивает уже третью неделю.

Между тем в Нью-Йорк пришло Рождество – время исполнения желаний и самоубийств. Толпы людей на улицах, несмотря на то что холодный воздух обжигает, как соль на ранах. Словом, торжество Мамоны. Более благоприятной обстановки для проделок Ча-Чата и представить невозможно. Поэтому Гарри надо было найти демона очень быстро, чтобы тот не смог причинить серьезного ущерба; найти его и вернуть в ту яму, из которой он вылез. В крайнем случае сыщик пустил бы в ход особое обездвиживающее заклинание, которым соблаговолил его однажды снабдить покойный преподобный Хесс. При этом святой отец так запугал Гарри, что тот даже не стал записывать слова. В любом случае оно могло сработать. По крайней мере до наступления Рождества.

В доме на Ридж-стрит было еще хуже, чем на улице. Гарри почувствовал, как ледяной холод сковывает ноги. Он был уже на площадке третьего этажа, когда услышал вздох. Сыщик повернулся в полной уверенности, что это Ча-Чат – демон со множеством глаз и торчащими во все стороны волосами. Но не тут-то было. В конце коридора стояла молодая женщина с изможденным лицом. Скорее всего, пуэрториканка. К тому же на сносях. Больше Гарри ничего не успел разглядеть, так как женщина торопливо сбежала по лестнице. Прислушиваясь к ее шагам, Гарри подумал, что Норма ошиблась. Если бы Ча-Чат был здесь, такой идеальной жертве вряд ли удалось бы ускользнуть и при этом остаться целой и невредимой.

Демона здесь не было. Гарри ничего не оставалось, как обыскивать и дальше весь Манхэттен.

А накануне вечером нечто странное произошло с Эдди Акселем. Он, пошатываясь, вышел из своего любимого бара всего в шести кварталах от магазина на Третьей авеню, владельцем которого являлся. Эдди был пьян и чувствовал себя абсолютно счастливым, и не без оснований. Сегодня ему стукнуло пятьдесят пять. За эти годы он успел три раза жениться и обзавестись четырьмя законными отпрысками, не говоря уже о детях, прижитых на стороне. Его магазин «Аксельс Суперетт» приносил весьма неплохой доход. Словом, жизнь удалась! Мир был прекрасен и удивителен!

Но, господи, какой жуткий холод! И ни единого шанса поймать такси. А вечер словно предвещал начало второго ледникового периода. Похоже, придется идти домой пешком.

Он прошел примерно полквартала, когда – чудо из чудес – увидел такси. Он остановил машину, залез внутрь, и вот тут-то начали твориться странные вещи.

Во-первых, таксист знал, как его зовут.

– Домой, мистер Аксель? – спросил он.

Эдди не стал задумываться над этим посланием Небес. А только пробормотал «да», решив, что это подарок на день рождения, любезно подготовленный кем-то из завсегдатаев бара.

Возможно, его веки отяжелели, возможно, он даже заснул. Как бы то ни было, Эдди вдруг понял, что такси мчалось по улицам, которые он явно не узнавал. Он стряхнул с себя остатки сна. Безусловно, это был Гринич-Виллидж, район, от которого Эдди предпочитал держаться подальше. Его родными местами были девяностые авеню, рядом с «Аксельс Суперетт». Ему был не по душе декаданс Гринич-Виллиджа, где вывески гласили: «Прокалывание ушей с болью или без», а двери подпирали подозрительные вертлявые молодые люди.

– Не туда едете, – сказал Аксель, постучав по перегородке, отделявшей водителя от пассажиров.

А в ответ ничего: ни объяснений, ни извинений. Затем такси повернуло к реке, вырулив на улицу, состоящую из одних складов. На том поездка и закончилась.

– Приехали. Вот ваша остановка, – объявил водитель.

Второго приглашения вылезти из машины Эдди не понадобилось. Когда он вышел, водитель махнул рукой в темноту пустой площадки между двумя складскими помещениями.

– Она вас ждет, – сказал он и уехал.

Эдди остался один в глухом проулке.

Здравый смысл подсказывал ему, что пора как можно быстрее сматывать удочки. Но то, что он вдруг увидел, пригвоздило его к месту. Там стояла она – женщина, о которой говорил таксист. Эдди в жизни не видел более толстого существа. У нее было больше подбородков, чем пальцев на руках. Легкое летнее платье трещало по швам на ее необъятном теле, блестевшем то ли от жира, то ли от пота.

– Эдди, – позвала она.

Похоже, сегодня все знали, как его зовут. Она двинулась к нему, колыхаясь при ходьбе всем своим гигантским телом. «Ты кто?» – хотел было спросить Эдди, но слова замерли у него на губах, когда он понял, что ноги толстухи не касаются земли. Она плыла по воздуху.

Будь Эдди потрезвее, он тут же понял бы, что пора сваливать. Но алкоголь в организме усыпил его бдительность, и он остался.

– Эдди, – сказала она, – у меня для тебя две новости: одна хорошая и одна плохая. С какой начать?

Эдди на секунду задумался.

– Начни с хорошей, – решился он.

– Завтра ты умрешь, – ответила она, загадочно улыбнувшись.

–  И это, по-твоему, хорошая новость?! —воскликнул он.

– Рай ждет твою бессмертную душу… – промурлыкала она. – Разве это не радость?

– Так какая же тогда плохая новость?

Женщина засунула обрубки пальцев в расселину между сияющими грудями. Раздался жалобный визг – и из недр своей необъятной груди толстуха вытащила нечто… Отвратительная помесь карликового геккона с больной крысой. Существо беспомощно било лапками по воздуху. Женщина сунула эту мерзость прямо Эдди под нос, чтобы тот мог ее получше разглядеть.

– Это, – заявила толстуха, – твоя бессмертная душа.

«А ведь она права, – подумал Эдди, – Новость не слишком хорошая».

– Впечатляет, не так ли? – Душа верещала и корчилась, а женщина тем временем продолжала: – Она не докормлена, она уже на последнем дыхании. И почему? —Толстуха не дала Эдди и рта открыть. – Дефицит добрых дел…

У Эдди от страха зуб на зуб не попадал.

– И что же мне с этим делать? – спросил он.

– У тебя еще остался глоток воздуха. Ты должен компенсировать бездарно растраченную жизнь.

– Я что-то не догоняю.

– Завтра ты превратишь магазин «Аксельс Суперетт» в Храм благотворительности и тем самым подкормишь свою душу.

Эдди заметил, как толстуха начала медленно подниматься. В темноте над ее головой зазвучала печальная музыка, которая накрыла ее низкими аккордами, и женщина пропала.

Когда Гарри выбрался на улицу, девушка уже исчезла. Впрочем, так же как и мертвая собака. Выбора особого не было, и он снова отправился к Норме Пейн – больше ради компании, чем ради мелочного удовольствия сообщить ей, что она ошибалась.

– Я никогда не ошибаюсь, – сказала она, стараясь перекричать пять работающих телевизоров и столько же радиоприемников, которые были включены постоянно. – Шумновато, – признала она, – Но это единственно верный способ помешать миру духов бесцеремонно вторгаться в мою личную жизнь. Шум их расстраивает. Я вижунекую силу на Ридж-стрит, – сказала она Гарри, – так же явно, как собачье дерьмо на улице.

Гарри хотел было поспорить, но вдруг его внимание привлекла картинка на экране. По новостному каналу показывали репортера, который стоял через дорогу от магазина «Аксельс Суперетт», судя по вывеске. Из магазина выносили трупы.

– Что случилось? – поинтересовалась Норма.

– Похоже, бомба взорвалась, – ответил Гарри, пытаясь вычленить голос репортера из шума работающих телевизоров.

– Сделайте звук погромче, – попросила Норма. – Люблю катастрофы.

Но дело было вовсе не в бомбе. Ближе к полудню в битком набитом магазине вспыхнула массовая драка. Никто толком не знал из-за чего. Драка стремительно переросла в настоящее побоище. По самым скромным оценкам, были убиты не менее тридцати человек, а еще вдвое больше ранены. Репортаж, где говорилось о внезапной вспышке насилия, зародил в душе Гарри ужасные подозрения.

– Ча-Чат… – пробормотал он.

Несмотря на стоящий в комнате шум, Норма прекрасно его расслышала.

– Что навело тебя на эту мысль? – спросила она.

Гарри не ответил. Он прислушивался к обзору событий, пытаясь понять, где же находится «Аксельс Суперетт». И вот наконец: «Третья авеню, между Девяносто четвертой и Девяносто пятой улицами».

– Можешь радоваться, – сказал он Норме и оставил ясновидящую наедине с ее бренди и ее духами, сплетничающими в ванной комнате.

Линда вернулась в дом на Ридж-стрит как в последнее пристанище, веря и не веря, что найдет там Боло. По ее примерным расчетам, он был самым подходящим кандидатом в отцы ребенка, которого она носила под сердцем. Но одновременно в ее жизни был и другой мужчина, чьи глаза порой становились золотистыми, а мимолетная улыбка была такой безрадостной. В любом случае Боло в доме не оказалось. И вот она осталась – женщина знала, что так будет теперь всегда, – совершенно одна. Ей хотелось только одного: лечь и умереть.

Но смерть тоже бывает разной. По ночам она молилась о том, чтобы заснуть и больше никогда не просыпаться. Но была и другая смерть, та, которую она видела, когда усталость смежала веки. Смерть, у которой не было ни достоинства, ни надежды на вечное блаженство. Смерть, которую нес с собой мужчина в сером костюме. Его лицо иногда смутно напоминало лик какого-то святого, а иногда – глухую стену с облупившейся штукатуркой.

Она шла и по дороге просила милостыню. Так она добрела до Таймс-сквер. Там в предрождественской толчее она на секунду почувствовала себя в безопасности. Она отыскала маленькую забегаловку и заказала яйца и кофе. В уме она прикинула, уложится ли в заработанную сумму. Еда расшевелила ребенка. Она почувствовала, как он ворочается во сне и вот-вот проснется. «Может, стоит еще побороться, – подумала она. – Не ради себя – ради ребенка».

Она облокотилась на стол, обдумывая, что же делать дальше. Но сердитое бормотание хозяина забегаловки выгнало ее обратно на улицу.

Дело шло к вечеру, и погода начинала портиться. Где-то неподалеку какая-то женщина пела по-итальянски трагическую арию. С трудом сдерживая слезы, Линда отрешилась от боли, которую несла песня, и опять побрела куда глаза глядят.

Когда толпа поглотила ее, мужчина в сером костюме отделился от зрителей, окруживших уличную певицу, и послал своего молодого помощника вперед, чтобы не упустить жертву.

Марчетти сожалел о том, что ему не удастся дослушать выступление уличной дивы. Ее пение забавляло его. В пропитом голосе певицы иногда звучали надрывные нотки, словно она пыталась достичь вершин совершенства, что низводило высокое искусство Верди до уровня смешного. Он обязательно сюда вернется, когда со зверем будет покончено. Это фальшивое трагическое пение чуть не довело его до слез (а ведь он уже забыл, когда плакал в последний раз). Ему хотелось разрыдаться.

Гарри стоял на Третьей авеню напротив «Аксельс Суперетт» и наблюдал за зеваками. В этот холодный вечер их собралось сотни. И все они пытались протиснуться поближе ко входу в магазин, вытягивали шеи, чтобы ничего не пропустить. И они не были разочарованы. Трупы продолжали выносить наружу пачками: в мешках, в узлах, а что-то даже в ведре.

– Кто-нибудь знает, что здесь произошло? – спросил Гарри у какого-то зеваки.

Мужчина повернулся. Его лицо была красным от холода.

– Парень, который заправляет этим местом, решил все раздать, – сказал он с ухмылкой. – И народу, к такой-то матери, набилось как сельдей в бочке. Вот кого-то и придавили…

– Я слышал, все началось с банки мясных консервов, – предположил другой, – Кого-то вроде пришили этой банкой.

Этот рассказ был поставлен под сомнение. У каждого была своя версия событий.

Гарри уже хотел было попробовать отделить правду от вымысла, но его отвлекло какое-то движение справа.

Мальчик девяти-десяти лет донимал своего приятеля.

– Чуешь, как воняет? – спрашивал он.

Приятель кивал.

– Вот это размерчик! – начал первый.

– Даже дерьмо лучше пахнет, – последовал ответ.

И приятели заговорчески захихикали.

Гарри бросил взгляд на объект их веселья. Огромная тучная женщина, одетая не по сезону, стояла в стороне и крошечными сверкающими глазками наблюдала за жуткими событиями.

У Гарри все вопросы моментально вылетели из головы. Перед ним прямо как наяву возникли образы инфернальной братии, приходящие ему во снах. И он вспомнил не их проклятия и даже не их мерзкую личину, а запах… Это был запах паленых волос, вони изо рта, гниющего на солнце мяса. Не обращая внимания на шум вокруг себя, он решительно направился в сторону женщины.

Заметив его приближение, она набычилась, отчего складок на ее жирной шее стало еще больше.

Ну конечно, Ча-Чат. У Гарри не было и тени сомнения. И как бы в доказательство этого демон припустил со всех ног. При каждом шаге его конечности и необъятные ягодицы колыхались, словно он отплясывал фанданго. К тому времени как Гарри пробился сквозь толпу, демон уже заворачивал за угол Девяносто пятой улицы. Но его украденное тело вовсе не было предназначено для бега, и Гарри быстро сокращал расстояние между ними. Он уже почти схватил демона, как услышал звук рвущейся материи. И словно ослеп на целых пять секунд. А затем Гарри понял, что Ча-Чат избавился от присвоенной плоти. В руках у Гарри осталась только огромная оболочка из эктоплазмы, которая уже начала таять, как перестоявший сыр. А сбросивший ношу демон был уже далеко. Ускользающий, как надежда, и такой же призрачный. Гарри отшвырнул мерзкую оболочку и пустился в погоню, выкрикивая на ходу заклинание Хесса.

Как ни странно, Ча-Чат остановился и повернулся к Гарри. Глаза его смотрели во все стороны, но не на небеса. Широкий рот изрыгал смех. Звучало это так, словно кого-то рвало прямо в шахту лифта.

–  Слова,Д'Амур? – издевательски спросил он. – Ты думаешь, меня можно остановить словами?

– Нет, – ответил Гарри и выстрелил в живот Ча-Чата до того, как многочисленные глаза демона заметили пистолет.

– Ублюдок! – прорычал он. – Пидор гнойный!

И с этими словами он упал на землю, а из дыры в его животе хлынула кровь цвета мочи. Гарри со всех ног припустил туда, где лежал демон. Убить демона уровня Ча-Чата простыми пулями было практически невозможно, но шрам от раны у демонов считался позором, а два шрама – несмываемым позором.

– Не надо, – попросил демон, когда Д'Амур прицелился ему в голову. – Только не в лицо.

– Назови хотя бы одну вескую причину, почему нет.

– Тебе еще понадобятся пули, – последовал ответ.

Гарри ожидал угроз и обещаний. Но эти слова его поразили.

– Сегодня вечером что-то может появиться, – сказал Ча-Чат. Лужа крови вокруг него становилась все гуще и превращалась в нечто, похожее на расплавленный воск. – Что-то гораздо страшнее меня.

– Назови это, – потребовал Гарри.

Демон ухмыльнулся:

– Кто знает… Странное время года, не так ли? Длинные ночи, ясное небо. В такую ночь что-то может появиться на свет. Как думаешь?

–  Где? – спросил Гарри, вдавив дуло пистолета в нос Ча-Чата.

– Ты убийца, Д'Амур, – сказал демон утвердительно. – Ты это знаешь?

–  Скажи мне…

Глаза демона потемнели, лицо стало расплываться.

– Послушай, к югу отсюда… – ответил он. – Гостиница… – Тембр его голоса слегка изменился, а черты лица еще больше растеклись.

Гарри держал палец на спусковом крючке, готовый навсегда отбить у демона охоту смотреться в зеркало. Но тот все еще продолжал говорить, и Гарри не мог позволить себе прервать поток его слов.

– …на Сорок четвертой улице, – сказал демон, – между Шестой… Шестой и Бродвеем. – Теперь голос стал, без сомнения, женским. – Синие шторы, – прошептал он, – синие шторы…

И пока он говорил, его истинные черты лица исчезли, и внезапно перед глазами Гарри предстала Норма, лежащая в луже крови у его ног.

– Ты ведь не будешь стрелять в старую женщину? Не правда ли? – взмолилась она.

Гарри на секунду замешкался, но этого оказалось достаточно, чтобы Ча-Чат перешел из одной ипостаси в другую и улетел. Гарри упустил демона уже во второй раз за этот месяц.

И в довершение всех несчастий повалил снег.

Маленькая гостиница, которую описал Ча-Чат, знавала лучшие времена. Даже свет, горевший в холле, угрожающе дрожал и мог вот-вот погаснуть. За стойкой портье никого. Гарри уже было решил подняться по лестнице, когда молодой человек с головой, гладкой как яйцо, с одиноким «локоном смерти», приклеенным к черепу, выступил из темноты и схватил его за руку.

– Здесь никого нет, – сообщил он Гарри.

В лучшие времена Гарри мог раздавить его яйцеобразную голову голыми руками и с удовольствием сделал бы это. Но сегодня вечером, как он полагал, все было еще впереди. И поэтому он только сказал:

– Ну, тогда ладно, я поищу другую гостиницу.

Локон Смерти вроде бы успокоился, его хватка ослабла.

И в следующую секунду рука Гарри нашла пистолет, а пистолет – подбородок Локона Смерти. Лицо молодого человека застыло в удивлении, когда он, сплевывая кровь, сползал по стене.

Гарри ринулся вверх по лестнице. Снизу раздавались пронзительные крики юнца, который звал какого-то Дарье.

На шум драки и крики никто не вышел. Гостиница казалась пустой. До Гарри начало доходить, что предназначена она была вовсе не для приюта усталых странников.

Уже на лестничной площадке он вдруг услышал надрывные женские крики. Гарри остановился как вкопанный. За его спиной, перепрыгивай через ступеньки, по лестнице поднимался Локон Смерти, а впереди кто-то умирал страшной смертью. Гарри предположил, что добром это не кончится.

Дверь в конце коридора открылась, и подозрение переросло в уверенность. На пороге, стаскивая с рук окровавленные хирургические перчатки, стоял мужчина в сером костюме. Мужчина показался Гарри смутно знакомым. И тут все наконец встало на свои места. Гарри вспомнил имя, которое произнес Локон Смерти, когда звал на помощь своего хозяина. Это был Дарье Марчетти, известный как Душегуб, – представитель тайного ордена теологических ассасинов, получающих указания прямо из Рима, или из ада, или от тех и других.

– Д'Амур, – произнес Марчетти.

Гарри даже слегка польстило, что его узнали.

– Что здесь произошло? – требовательно спросил он, направляясь к распахнутой двери.

– Наши внутренние дела, – отрезал Душегуб. – Пожалуйста, стой где стоишь.

В маленькой комнате горели свечи, и в их ярком свете Гарри смог разглядеть тела, распростертые на голой кровати. Женщина из того дома на Ридж-стрит и ее ребенок. Оба были умерщвлены опытной рукой посланника Ватикана.

– Она сопротивлялась, – сказал Марчетти, не слишком обеспокоенный тем, что Гарри обозревал результаты его работы. – Мне нужен был только ребенок.

– Что это было? – настаивал Гарри. – Демон?

Марчетти пожал плечами:

– Мы никогда не узнаем. Но в это время года обязательно что-то пытается пролезть сквозь ограждения. Для нас безопасность важнее жалости. Кроме того, есть люди, и я причисляю себя к их числу, которые верят в такие вещи, как лжемессия.

– Мессия? – повторил Гарри и посмотрел на крошечное тельце.

– Полагаю, он обладал какой-то силой, – сказал Марчетти. – И мог пойти неверным путем. Вы мне еще спасибо должны сказать, Д'Амур. Ваш мир пока не готов к Апокалипсису. – Он посмотрел мимо Гарри на юнца, стоявшего на лестнице. – Патрик, ангел мой, не подгонишь ли машину? Я опаздываю на мессу.

Марчетти швырнул перчатки в кровать.

– Вы не можете ставить себя над законом, – произнес Гарри.

– Я вас умоляю, – сказал Душегуб. – Не порите чушь. Время уже позднее.

Внезапно Гарри почувствовал острую боль в затылке. По шее потекла кровь.

– Патрик полагает, вам пора домой, Д'Амур. И я тоже.

Острие ножа вошло чуть глубже.

– Да? – спросил Марчетти.

– Да, – ответил Гарри.

– Он был здесь, – сказала Норма, когда Гарри пришел к ней снова.

– Кто?

– Эдди Аксель, хозяин «Аксельс Суперетт». Он прошел насквозь, прозрачный, как дневной свет.

– Мертвый?

– Конечно, мертвый. Он убил себя в камере. Спросил меня, видела ли я его душу.

– И что ты ответила?

– Я же телефонистка, Гарри. Просто соединяю. Я ничего не смыслю в метафизике. – Она взяла бутылку бренди, которую Гарри поставил на столик рядом с ее креслом. – Как мило с твоей стороны. Присаживайся. Будь как дома. Пропусти стаканчик.

– В другой раз, Норма. Сегодня я слишком устал. – И Д'Амур направился к двери. – Кстати, – сказал он, – ты была абсолютно права. На Ридж-стрит действительно что-то было…

– И где это теперь?

– Отправилось… домой.

– А Ча-Чат?

– Все еще здесь где-то болтается. Настроение у него просто ужасное…

– Манхэттен и не такое видал, Гарри.

Это было слабым утешением, но Д'Амур пробормотал что-то в знак согласия и закрыл за собой дверь.

Снегопад на улице все усиливался.

Гарри стоял на ступеньках и следил за тем, как снежинки танцуют в свете фонаря. Он где-то вычитал, что не бывает двух одинаковых снежинок. Если даже жалкие снежинки отличаются таким разнообразием, что тогда говорить о непредсказуемости событий.

«Каждая минута бытия принадлежит самой себе, – размышлял он, подставляя лицо укусам вьюги. – И я недолжен задумываться над тем, найду ли я утешение в понимании того, что между этим промозглым часом и рассветом будет еще множество таких моментов – возможно, слепых, возможно, яростных и бесплодных, – но по крайней мере имеющих право на существование».