Текст книги "Мистика"

Автор книги: Нил Гейман

Соавторы: Клайв Баркер,Брайан Ламли,Стивен Джонс,Ким Ньюман,Питер Тримейн,Бэзил Коппер,Мэнли Веллман,Уильям Ходжсон,Брайан Муни
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

– Два часа спустя. В этом катрен вполне точен. Даже учитывая изменения в календаре с тысяча пятьсот пятьдесят восьмого года.

Я покачал головой:

– Белые дома есть и в Калифорнии.

– Честно говоря, это может означать все, что угодно. Нострадамус использовал выражение «Мэзон Бланш».

Я остановил машину. Мы находились возле киностудии «Уорнер бразерс». Дом родной для Лорре. И для Эррола Флинна. Предутренний свет уже превратил водонапорную башню в боевую машину марсиан.

Я рассмеялся.

Вот так это и бывает. Когда ты видишь, а больше – никто. Именно такие минуты и делают детектива.

– Это здесь, – сказал я.

– Откуда вы знаете?

– «Варьете». Отраслевое издание. Моя работа большей частью связана со студиями. Я в курсе дел в кинопроизводстве. В данный момент Питер Лорре снимается в фильме на «Уорнерз». С Хэмфри Богартом и Ингрид Бергман.

Женевьева была изрядно озадачена. Лицо ее снова сделалось лицом инженю.

Я не понимаю…

– Женевьева, фильм называется «Касабланка». Каса бланка. Мэзон бланш. Белый дом.

Она уставилась на студию, на павильоны звукозаписи.

– Не Белый дом в Вашингтоне и не город в Северной Африке. Здесь, «Касабланка», Голливуд.

Я въехал на территорию студии.

Там были лишь ночные сторожа да немногочисленные рано прибывшие или слишком задержавшиеся техники. Я спросил охранника в форме, не видел ли он Флинна. Тот не хотел отвечать.

– Я так понимаю, что у него запой, – сказал я.

Наконец охранник кивнул в сторону павильона.

– Должно быть, он сейчас отсыпается, – сказал охранник. – Он славный парень, и мы не против покрывать его. Все эти россказни, что вы о нем слышали, ничего не значат.

Я поблагодарил его.

Я не смог сдержать легкого ликования, сообщая Женевьеве, что был прав.

Мы поспешно прошли к павильону и обнаружили незапертую дверь.

Мы, как Алиса, оказались в Стране Чудес. Половина павильона была превращена в ночной клуб, с потолочными вентиляторами, видавшим виды фортепьяно, двадцатью пятью ярдами стойки, задней комнатой, набитой оборудованием для азартных игр и рядами бутылок с холодным чаем. Повсюду были раскиданы стаканы, и пистолеты, и шляпы, в точности на тех местах, где они должны быть к началу съемки. Черные камеры, будто огромные голенастые насекомые, замерли там, где клубные ковры сменял голый бетон. С потолочных балок свисали погашенные прожектора.

Посреди съемочной площадки развалились рядом с бутылкой два человека.

Флинн был настолько пьян и перепуган, что хлебал холодный чай, как лучший бурбон. Бэрримор был мертв, но он двигался. Рубин, сверкающий в груди мертвеца, освещал в остальном темный павильон.

Флинн поднял стакан, обращаясь к своему кумиру.

– Для чего все это, Джек? – спросил он. – Все эти неприятности, этот ночной кошмар, эти фантазии, этот ужас? Неужели все это ради развлечения, ради забавы? Ради того, чтобы тебя взял и выкинул прочь какой-нибудь пренебрежительно фыркающий сопляк, потерявший к тебе интерес?

Он стукнул стаканом об пол.

– Я не хочу так. Я хочу Гамлета, и Шерлока Холмса, и Дон Жуана, и Робин Гуда, и Кастера. Хочу, чтобы мы были героями, спасали то, что достойно спасения, почитали женскую добродетель и были воплощением мужества. Мы не должны быть просто жалкими проститутками, Джек.

Бэрримор кивал.

В нем не было жизни. Во всяком случае, его собственной. Это был оживший Камень Семи Звезд. Женевьева схватила мою руку и сжала ее, будто в тисках.

– За великих проклятых! – поднял тост Флинн, отбрасывая свой стакан прочь.

Чертовски похоже на сценарий.

Накрахмаленная сорочка Бэрримора была расстегнута, из-под нее выпячивалась грудь. Внутри его просвечивающего тела пылали раскаленные угли, озаряя черные полосы ребер.

– Если Флинн заберет камень, его ждет судьба Джона Бэрримора, – сказала Женевьева. – Личный триумф и деградация. Но только личный. Он будет защищен от мира. Точнее, мир будет защищен от него.

– Но это убьет его, – предположил я.

Женевьева кивнула.

– Все умирают, – сказала она.

– Кроме вас.

Тоненьким голоском перепуганной в стародавние времена маленькой девочки она повторила:

– Кроме меня.

Через стеклянную крышу павильона просеивался солнечный свет. Интересно, подумалось мне, не рассыплется ли Женевьева Дьедонне на рассвете, как набитый солью зомби у меня в офисе?

Раздался выстрел.

Женевьева ойкнула. Она смотрела на алое пятно на своей серебряной груди. Кровавое пятно расползалось, и ее глаза расширились от удивления.

– Кроме меня, – шепнула она, падая.

Я развернулся, выхватив пистолет.

На сцену вышел Беннет Маунтмейн.

Его лоб и верхнюю часть лица, словно чепец, покрывала вонючая кошачья шкура. В измазанном кровью мехе были проделаны дырки для глаз.

– Серебряная пуля, – пояснил он.

Женевьева застонала и зажала рану. Впервые она казалась беспомощной. Она пробормотала что-то по-французски.

Маунтмейн презрительно прошел мимо меня.

Флинн поднялся и преградил ему путь, заслоняя Бэрримора.

– Снова ты, – прорычал он, – Охотник за сокровищем. Прежде чем пересыпать дублоны капитана Блада в свои сундуки, тебе придется отведать моей холодной стали.

Маунтмейн устало поднял пистолет.

– Стреляй же, негодяй, – заявил Флинн.

Лицо его покраснело и осунулось, но выглядело куда героичнее, чем на экране. Казалось, он стал больше, будто вобрал в себя частицу рубинового сияния, и, открыв рот, Флинн рассмеялся в лицо Маунтмейну.

Черный Маг выстрелил, и пистолет взорвался в его руке.

Хохот Флинна нарастал, заполняя павильон, заставляя вращаться потолочные вентиляторы.

В нем звучали какие-то демонические ноты. Он стоял, расставив ноги, подбоченившись, сверкая глазами.

Бэрримор наклонился вперед, и большой камень выпал из его груди на бутафорский стол.

Свет «Семи Звезд» озарил декорации «Касабланки».

Маунтмейн валялся на полу, корчась от боли, кровавыми слезами оплакивая крах всех своих надежд. Женевьева пыталась сесть и что-то сказать. Я опустился на колени рядом с ней, посмотреть, что можно сделать.

На спине у нее тоже была кровь. Пуля прошла навылет. Дырки у меня на глазах затягивались и открывались снова.

Ее белокурые волосы сделались седыми. Лицо превратилось в бумажную маску.

– Возьмите камень, – выговорила она. – Спасите Флинна.

Я пересек съемочную площадку.

Флинн глядел на меня. Он колебался. Маунтмейна он распознал. Но не меня.

– Рыцарь без страха и упрека, – сказал он.

Было ужасно неловко.

Он отступил. Я поднял Камень Семи Звезд. Внутри него сияли крохотные точки. Я ждал, что он будет теплым и упругим, но он оказался холодным и твердым. Мне хотелось забросить его в море.

– Вы нашли его, – произнес голос с британским выговором. – Молодец.

Уинтроп оставил свой провидческий чепчик снаружи, но лоб его все еще был испачкан. Пока он стирал остатки крови, мне вспомнился кот, которого он держал на руках в Колдуотер-Каньоне.

– Эдвин, – слабо шепнула шокированная Женевьева, – вы не…

– Не разбив яиц, яичницу не сделаешь, – ответил он, вовсе не сконфуженно. – Вы, конечно, этого не одобряете. Катриона тоже не одобрила бы. Но, в конце концов, вы еще поблагодарите меня. Вы позволите?

Он протянул руку. Я взглянул на камень. Мне хотелось отделаться от него. Флинн был еще тут. Я ощущал, как камень притягивает кинозвезду. Солнце еще не взошло. Я мог бы погрузить камень в грудь Флинна и спрятать его для следующего поколения. Ценой человеческой жизни.

Кто может утверждать, что Эррол Флинн не погубит себя и без сверхъестественного вмешательства? Многие так и делают.

Маунтмейн вопил от ненависти и отчаяния. Он истекал кровью.

Рука Уинтропа продолжала тянуться ко мне. Решение было за мной.

Павильон начал заполняться людьми. Коллеги Уинтропа, копы, охранники студии, сотрудники «Уорнерз», люди в военной форме, люди в фашистской форме. Я видел Питера Лорре и других знаменитостей. Все были в этом кино.

– Ловите, – сказал я, бросая драгоценный камень, словно свадебный букет.

Маунтмейн вскочил, протягивая раздробленную ладонь. Судья Персивант навалился на него и опрокинул на пол.

Уинтроп поймал камень, будто игрок в крикет.

– Owzat, [68]68
  В профессиональном крикете – вопрос о продолжительности игры.


[Закрыть]– произнес он.

Женевьева вздохнула сквозь боль. Наверно, она остановила кровотечение.

Кто-то громко спросил с венгерским акцентом, что делает мертвое тело Джона Бэрримора на его съемочной площадке. Лорре прошелестел что-то успокаивающе-сентиментальное, и двое рабочих сцены убрали опустевший сосуд с площадки. Флинн, теперь просто пьяный, с радостным идиотизмом продолжал доставать режиссера. От всей этой истории просто отмахнулись. Голливудские шуточки. Они здесь происходят постоянно.

Оставались Уинтроп, Женевьева и камень.

И я.

– Мы должны быть благоразумными, Эдвин, – сказала Женевьева.

Англичанин кивнул:

– На нас громадная ответственность. Клянусь, мы не злоупотребим ею.

– Может оказаться, что у нас не будет возможности решать. Ты ведь тоже чувствуешь это, правда? Будто он живой?

– Да, Жени.

Маунтмейн был мертв, Персивант сломал ему хребет. Она аукнулась ему, вся эта черная магия. Как и говорила Женевьева.

Уинтроп выглядел серьезным и потрясающе спокойным. Он не смог до конца оттереть с лица кошачью кровь. Он исполнил свой долг, но теперь задает себе вопросы.

Терпеть этого не могу. Я знал, что буду заниматься тем же.

Рядом с Уинтропом стоял военный, держа свинцовый ящик.

– Сэр, – напомнил он.

Уинтроп бросил Камень Семи Звезд в ящик, и военный заколебался, не сводя глаз с красного сияния, прежде чем захлопнуть крышку. Он промаршировал прочь, остальные вояки затрусили следом, увлекая с собою Персиванта и прочих.

Уинтроп помог Женевьеве перелечь на носилки. Она угасала, обнаженные руки стали морщинистыми, как у мумии, землистые щеки ввалились.

– Что это было? – спросил меня кто-то. – Красный камень в коробке?

Я повернулся к звезде из «Касабланки», мужчине заметно ниже и старше меня.

– Это, – сказал я, – то, из чего сделаны сны.

Мэнли Уэйда Веллман
Не буди лиха…

Джон Танстоун

Плейбой с Манхэттена Джон Танстоун – такой невероятно огромный, что ему приходится шить одежду на заказ. У него нервные руки, глаза с поволокой, сломанный нос и слегка тронутые сединой темные волосы и усы.

Серьезный исследователь в области оккультизма и бесстрашный боец с крепкими кулаками, готовый лицом к лицу встретить врага, он вооружен скрытыми чарами и серебряным клинком-тростью, чтобы беспощадно истреблять всякую нечисть и в шикарных ночных клубах Нью-Йорка, и в сонных захолустных городишках.

Джон Танстоун появился на свет в 1943 году, когда ушедшего в отставку редактора журнала «Weird Tales» Фарнсворта Райта сменила Дороти Макилрейт. Тогда она и ее помощник Ламонт Бучанан пригласили к себе Мэнли Уэйда Веллмана (1903–1986), чтобы вместе создать образ нового героя.

И вот в ноябре 1943 года в «Weird Tales» была опубликована история «Третий плач Легбы» (The Third Cry of Legba). За восемь лет в популярном журнале вышло один за другим еще четырнадцать рассказов. Завершал проект рассказ «Последняя могила Лилл Уоррен» (The Last Grave of Lill Warren), опубликованный в майском номере за 1951 год.

В ряде рассказов о Танстоуне отважный исследователь противостоит колдуну по имени Роули Торн, образ которого, по признанию самого автора, был списан с реального человека – оккультиста Алистера Кроули. А еще неукротимый Танстоун сражается со злобными существами – шонокинами.

Все эти рассказы вошли в сборник «Одинокие бдения» (Lonely Vigils, 1981). Затем Веллман сделал Танстоуна главным действующим лицом двух романов. В одном – «Куда приводят мечты» (What Dreams May Come, 1983) – он перенес героя в свою любимую Англию, а в другом – «Школа тьмы» (The School of Darkness, 1985) – снова заставил его сразиться со смертельным врагом Роули Торном.

Предлагаемый читателям рассказ был впервые опубликован в специальном выпуске «Оккультный детектив» (Occult Detectives) журнала «Kadath» (июль 1982), а затем в 1988 году был адаптирован Майклом Перри для эпизода телевизионного сериала «Монстры» (Monsters) с Алексом Кордом в роли Джона Танстоуна.

Проселочная дорога, уходящая от шоссе, была засыпана гравием, но плохо утрамбована. Черный седан Танстоуна медленно полз между нависшими деревьями. По обе стороны мрачно чернел лес, полный подозрительных звуков. Примерно через полмили показался дом. Узкое двухэтажное строение, обитое коричневой вагонкой. У переднего крыльца припаркован желтый пикап. Танстоун выбрался из машины. Это был человек огромного роста, мощного телосложения. Седина уже тронула его гладко причесанные темные волосы и аккуратно подстриженные усы. На нем был синий легкий костюм. В огромной руке он держал деревянную трость, украшенную серебряными кольцами. Он прошел по мощеной дорожке к переднему крыльцу и принялся изучать дом. Должно быть, две комнаты и кухня внизу, еще одна комната и ванная наверху.

В дверях показалась тоненькая девушка в зеленых слаксах и белой блузке, заляпанной краской.

– Вы что-то ищете? – спросила она настороженно. Танстоун приветственно помахал рукой:

– Добрый день. Меня зовут Джон Танстоун. Я изучаю древние предания. Я здесь потому, что в суде графства мне рассказали занятную историю об этом месте.

– Занятную историю? – переспросила девушка.

Танстоун решил, что ей лет восемнадцать-девятнадцать. Небольшого роста, хорошенькая, пышущая здоровьем, с копной каштановых волос. В одной руке она держала кухонный нож, а в другой – полуочищенную картофелину.

– Занятную историю? – повторила она.

– Пятно в вашем дворе, – пояснил Танстоун. – Без малейших следов растительности. Упоминание о нем я нашел в одном старинном трактате. И, как я уже говорил, услышал об этом сегодня в суде.

– А-а-а, вы об этом. Вон идет мой муж Билл. Может, он вам расскажет.

Из-за угла дома показался худощавый паренек среднего роста в саржевых штанах, клетчатой рубашке и в переднике из денима. У него были густые волосы и короткая бородка. Нос вымазан сажей. На вид ему было не больше двадцати двух лет. В руках молодой человек держал массивные железные клещи. «Да, эти двое рано поженились», – подумал Танстоун.

– Слушаю вас, сэр, – произнес молодой человек.

– Билл, это мистер Танстоун, – сказала девушка. – Ой, я ведь даже не представилась. Это мой муж Билл Брейси. А меня зовут Прю.

– Здравствуйте, – приветствовал молодую пару Танстоун.

Билл Брейси смотрел на него во все глаза:

– Видел ваше фото в газетах. Читал также о ваших исследованиях в области сверхъестественного.

– Да, я этим занимаюсь, – кивнул Танстоун. – В суде я просматривал записи старого дела Кретта Мэрроуби. Его обвинили в колдовстве. Это было давным-давно, еще в бытность США колонией.

– Да, сэр, – ответил Билл Брейси. – Мы вроде бы что-то об этом слыхали.

– Мистер Пакер, секретарь суда, упомянул ваш дом, – продолжил Танстоун. – Он сказал, что это дом Трамблов. И еще он рассказал о странном пятне в вашем дворе. Поговаривают, что оно как-то связано с делом Мэрроуби.

Он огляделся, словно ища глазами пресловутое пятно.

– Это за домом, – сказала Прю Брейси. – Мы живем здесь всего ничего. Когда мы купили у Трамблов этот дом, они сказали нам, что это пятно лучше бы не трогать.

– Могу я на него взглянуть? – спросил Танстоун.

– Я вам покажу, – вызвался Билл Брейси и добавил: – Прю, не могла бы ты организовать нам что-нибудь выпить? Идите за мной, сэр.

Они с Танстоуном завернули за угол и оказались на заросшем участке, переходящем в лес.

– Это здесь, – махнул рукой Брейси.

Почти в центре поросшего травой участка красовалось влажное изумрудно-зеленое пятно, выделяющееся на фоне травы. Танстоун подошел поближе. Шириной пятно было не более девяти-десяти футов. Оно было окаймлено узкой полоской плотной бурой земли. Танстоун обошел пятно, причем двигался он на редкость легко для столь крупного человека.

Пятно походило на большой горшок вареного шпината. Приглядевшись, Танстоун заметил, что темно-зеленая масса вроде как булькает. Он попытался потрогать «варево» кончиком трости.

– Не надо, – предупредил Брейси, но Танстоун уже сунул трость в булькающую жижу.

Через секунду что-то с силой вцепилось в трость и потянуло ее вниз. Танстоун напрягся, поднатужился и с трудом вытащил трость. В том месте, где она коснулась болотной жижи, образовался небольшой водоворот. Он услышал, или ему почудилось, приглушенный вой.

– Когда мы здесь поселились, я тоже было попробовал, – сказал Билл Брейси дрожащим голосом. – Ткнул туда мотыгой, и мотыга прямо-таки выскочила из рук. Я и глазом не успел моргнуть, как она утонула.

– Оно не взяло мою трость, – отозвался Танстоун. – Так почему же оно утащило вашу мотыгу?

– Сам удивляюсь. Но больше шутки шутить с этим не собираюсь. – Лицо Брейси помрачнело. – Мы с Прю переехали сюда из Нью-Йорка. Уж больно дешевый был дом. Она рисует. Сейчас расписывает стены в новом здании городской почты. Я работаю по металлу: медь там, олово – и продаю свои вещи. Миссис и мистер Трамбл просто мечтали сбагрить этот дом, так что мы купили его практически задаром. И они сказали мне то, что я вам уже говорил: оставьте в покое эту выгребную яму. Мистер Трамбл так и заявил: «Не трогайте ее, и она вас тоже не тронет».

– Но ведь вы же утопили там мотыгу, – напомнил Танстоун.

– Да, сэр, – опустил голову Брейси. – Но в тот же день ближе к вечеру мы услышали странные звуки. Что-то типа рычания. Я хотел было пойти проверить, но Прю меня удержала. Она так испугалась, что стала молиться. Больше мы не совали свой нос куда не надо. Как насчет того, чтобы выпить, сэр?

– Дайте мне еще минуту, – попросил Танстоун.

Он внимательно изучил внешнее кольцо. Это была полоса голой твердой земли наподобие обожженной глины. Танстоун снова прикинул на глаз диаметр пятна. Круги такого размера часто встречались в делах о колдовстве. Они должны были быть достаточно большими, чтобы тринадцать колдунов могли встать вместе, а может даже, и устраивать свои пляски. Круги всегда таили в себе загадку. Не важно, были ли они древними или вновь появившимися.

Танстоун повернулся к Брейси:

– А вот теперь, пожалуй, не откажусь пропустить стаканчик.

Они вернулись в дом и вошли в маленькую уютную комнату. Там стояли стол со стульями и диван, накрытый ярким индейским одеялом. В углу был небольшой камин. Прю Брейси смешивала у стола коктейли.

– Я объяснил мистеру Танстоуну, почему нам посоветовали не трогать это пятно, – сказал Брейси.

– Не уверен, что его следует оставить в покое, – произнес Танстоун, потягивая коктейль. – Позвольте мне рассказать вам о том, что я узнал сегодня в здании суда.

Он сверился со своими записями разговора с секретарем Пакером и процитировал выписку из судебных архивов по делу Кретта Мэрроуби, имевшему место много-много лет назад. В то время, когда США еще были колониями, согласно указу короля Георга II от 1735 года, обвиняемые в колдовстве приговаривались к смертной казни. Но Мэрроуби было предъявлено столько противоречивых обвинений, что было решено посадить его на год в тюрьму, с тем чтобы каждые три месяца выводить на главную площадь и выставлять к позорному столбу. Казнили же его в результате по обвинению в убийстве священника местной церкви преподобного Герберта Уолфорда.

– И похоронили Мэрроуби за церковной оградой, – закончил Танстоун.

– Вероятно, они решили, что он одержим дьяволом, – предположил Билл Брейси. – И это все, что у вас есть по этому делу?

– Выходит, что так, – ответил Танстоун. – И все же я рассчитываю на большее. Мистер Пакер говорил об одном старожиле по имени Ритсон…

– Ах, этот, – не слишком вежливо перебил его Билл Брейси. – Он один из тех мерзких, сварливых старикашек, которых в детстве, наверно, поили не материнским молоком, а уксусом. Когда мы только сюда приехали, то попытались с ним подружиться. Но не тут-то было. В жизни не встречал такого желчного старикана.

– Ну, это я как-нибудь переживу, – сказал Танстоун, поднимаясь из-за стола. – Пожалуй, пойду. Но у меня к вам одна просьба: позвольте мне вернуться и переночевать у вас.

Прю подняла на него свои хорошенькие глазки.

– Ну у нас, вообще-то, нет свободной комнаты, но, если вам негде остановиться, этот диван в вашем распоряжении.

– Я забронировал номер в мотеле Салливана, но сегодня вечером мне необходимо быть именно здесь. Диван вполне подойдет. – Танстоун направился к двери. – Спасибо за все. Давайте принесу что-нибудь на ужин. Куплю в городе.

Танстоун направился в ресторан при мотеле Салливана, так как, по словам Пакера, старый мистер Ритсон был завсегдатаем этого места. И действительно, в баре сидел тощий сгорбленный старик. Должно быть, Ритсон. Он был в поношенной черной одежде, прямо как помощник владельца похоронного бюро. Седые космы торчали во все стороны. Длинный нос и острый как кинжал подбородок. Танстоун опустился на табурет рядом с ним. Он попросил бармена принести двойной бурбон с водой, а затем повернулся к старику:

– Полагаю, вы мистер Ритсон?

Старик поднял на него злобные глазки-бусинки и прошамкал запавшим ртом:

– Выходит, вы знаете, кто я такой. – (Такого сварливого голоса Танстоун еще в жизни не слышал.) – А я знаю, кто вы. Вы тот парень Тарстон, который приехал, чтобы совать нос в чужие дела. Кхе-кхе. И вы явно хотите у меня что-то спросить.

– Да, – невозмутимо ответил Танстоун. – Я думаю, что не мешало бы спросить у вас, что вы желаете выпить.

– А? – Старик прямо-таки сверлил его крошечными глазками. Затем бросил взгляд на свой пустой стакан. – Мне то же, что и вам.

Бармен принес напитки. Ритсон жадно отхлебнул. Танстоун поднял стакан, но не сделал ни глотка.

– Мне сказали, что вы знаете о делах давно минувших дней, мистер Ритсон, – начал он вторую попытку, – О деле человека по имени Мэрроуби, много лет назад повешенного за убийство и похороненного здесь.

Старик нахмурил редкие седые брови и недружелюбно взглянул на собеседника:

– Какого черта я должен вам что-то рассказывать?

– Воля ваша, – сказал Танстоун, – но тогда мне придется обратиться к мистеру Пакеру, секретарю суда.

– Пакер? – взвизгнул Ритсон. – Что он может знать? Черт, мистер, он ведь даже не из этих мест. Он и истории-то города толком не знает, а может лишь языком молоть.

– Но если вы не хотите со мной разговаривать, я вынужден буду добывать информацию из других источников.

– Ну, и какую информацию Пакер может вам дать? Послушайте, мистер, мои предки жили здесь с основания города. И я, естественно, знаю все о деле Мэрроуби. Когда я был мальчишкой, моя прабабка рассказала мне, что слышала от своего деда, который был в ту пору еще совсем юнцом. По моим прикидкам, более двухсот сорока лет назад.

Ритсон опрокинул в себя остатки виски.

– Принесите джентльмену еще, – попросил Танстоун бармена, положив деньги на стойку. – Ну, мистер Ритсон, и что именно вы слышали от вашей прабабушки?

– Давным-давно это было. Они вздернули Мэрроуби за колдовство. Тот мог переносить еду со стола других людей в его собственный дом. Заставил девушку променять своего парня на него. И за все эти фортели получил только год тюрьмы.

– Но его же в конце концов повесили, – уточнил Танстоун.

– Так-то оно так – вздернули выше некуда, – подтвердил Ритсон прежде, чем сделать второй глоток. – Поговаривали, что он убил проповедника – запамятовал его имя, – который отлучил его от Церкви.

– Проповедника звали Уолфорд, – вставил Танстоун.

– Как бы там его ни звали, а умер он от удара ножом в сердце. Тогда в доме Мэрроуби они нашли восковую куклу проповедника, проткнутую иглой.

– А где был дом Мэрроуби? – спросил Танстоун.

– Ну, там, за домом Трамблов, в котором теперь поселились те пришлые ребята. Может, они и не нашли доказательств, но Мэрроуби признали виновным. И соорудили виселицу во дворе суда, и вздернули его. – Ритсон отхлебнул виски. – И слышал я кое-что еще. Он стоял на эшафоте и признавался в колдовстве и убийстве. Он сказал, что должен покаяться или иначе отправится прямиком в ад. Куча народу собралось поглазеть. Так он их предостерегал.

– И что?.. – Танстоун был явно заинтригован.

– Похоже, он предупреждал всех, кто там был, остерегаться черной магии. Сказал, что он должен признаться и покаяться. И он сказал одну вещь, странную такую вещь. Не знаю, что бы это могло значить…

– Вот, возьмите мой бурбон. Я еще не пил. – Танстоун вложил стакан в руку Ритсона. – Так что же такого он сказал?

– Да чушь какая-то. Он сказал: не общайтесь с близкими.

– Близкими? – оживился Танстоун.

– Сказал, оставьте в покое близких… И еще какие-то странные слова. Сказал, не будите его. И повис.

– И это все?

– Да. Похоронили его за церковной оградой и воткнули осиновый кол ему в сердце, чтобы он уж точно не воскрес. Вот и весь рассказ. Но не вздумайте его записывать.

– Я не собираюсь ничего записывать, – успокоил его Танстоун.

– Хочется в это верить. Все, что знал, рассказал. Надеюсь, на этом и закончим.

– Я тоже на это надеюсь, – ответил Танстоун. – Вы меня извините? Желаю вам хорошего вечера.

– Да что в нем хорошего, – фыркнул Ритсон, приговаривая третий стакан.

Танстоун вернулся в мотель, чтобы переодеться. Он выбрал светлые слаксы, желтую рубашку и коричневую куртку. В карман куртки он засунул фонарь. На шею повесил тусклый медный крест. В холле мотеля он купил ведерко ребрышек для барбекю, упаковку картофельного салата и несколько бутылок пива. И отправился к дому Брейси.

Хозяева с восторгом приняли его идею организовать барбекю.

– Я как раз пеку зерновой хлеб, – сказала Прю. – Он прекрасно подойдет к жареному мясу.

Они с удовольствием поужинали в занимавшихся сумерках. Прю заинтересовал крест Танстоуна, и тот поведал ей, что унаследовал его от матери.

Когда они покончили с едой, Прю отнесла посуду на кухню и вернулась с одеялами под мышкой:

– Ну как, эти вас устроят?

– Чудесно. Вы даже не представляете, сколько ночей я провел на кроватях, куда более жестких, чем ваш диван. Но пока я еще не лег, мне надо кое-что успеть до темноты.

– Я пойду с вами, – предложил Билл, но Танстоун отрицательно покачал головой.

– Нет. Присутствие двух человек создаст лишние сложности, – ответил он спокойно. – Это слишком деликатное дело. Здесь нужно чуть везения, да еще хороший слух.

– Как скажете, – согласился Билл, и Прю облегченно вздохнула.

– Я не могу гарантировать вам полного успеха, – продолжил Танстоун, – но у меня есть свое тайное оружие. Вот, смотрите.

Он взялся за трость левой рукой, а правой повернул набалдашник. Там, где было серебряное кольцо, трость распалась на две части. Танстоун вытащил тонкий блестящий клинок.

– Какая прекрасная вещь, – выдохнула Прю. – Должно быть, старинная.

– Насколько я знаю, клинок был выкован примерно тысячу лет назад. Видите эти слова?

Молодая пара склонилась над оружием. Билл беззвучно шевелил губами.

– Похоже, латынь, – сказал он наконец. – Что-то не разберу.

–  Sic pereant inimici tui, Domine, – прочел вслух Танстоун и перевел: – Господи! Да будут повержены враги Твои.Это серебряный клинок. Святой Данстен, серебряных дел мастер, бросил вызов самому дьяволу и поверг его.

Билл был потрясен:

– Должно быть, в мире второго такого нет.

– Нет, есть еще один, – усмехнулся в усы Танстоун. – У моего друга, судьи Кейта Хилари Персиванта. А этим клинком я однажды поразил вампира. Дважды он мне помог отбиться от оборотней и прочей нечисти.

– Думаю, не годится, что вы отправитесь туда один, а я буду трусливо отсиживаться, – настаивал Билл.

– Окажите мне любезность и позаботьтесь о Прю, – отрезал Танстоун. – И ни при каких обстоятельствах не выходите из дому.

Он встал, держа в руках обнаженный клинок.

– Ну вот, стемнело наконец, – сказал он. – Время, когда может зашевелиться всякая нечисть.

– Зашевелиться? – повторил Билл, в растерянности теребя бородку. – А что, старый колдун может зашевелиться? Тот, которого все зовут Мэрроуби.

– Нет, как я понимаю, – ответил Танстоун. – Нет, если они вогнали в него осиновый кол, чтобы упокоить его душу. Насколько я могу судить, это кто-то другой. Надеюсь, когда все уляжется, мы с вами еще увидимся.

И с этими словами он захлопнул за собой входную дверь.

Тьма потихоньку окутывала все вокруг. В левой руке Танстоун держал включенный фонарь, а правой прижимал к бедру серебряный клинок. Свет выхватил из темноты зеленую лужайку и кусочек стены. Он завернул за угол и вышел на открытое пространство за домом. Внезапно он услышал странный шум – что-то вроде сдавленного рычания. Танстоун пошел на звук, освещая себе дорогу фонарем, и оказался у таинственного круга. Он подошел к темно-коричневому кольцу, внутри которого виднелась влажная зеленая масса. И снова он услышал странный звук. Сдавленное рычание, шедшее из глубины.

Танстоун остановился, осветил фонарем зеленую жижу, а затем воткнул в нее острие клинка и с силой повернул его.

– Хорошо, – сказал он в надежде, что его слова будут услышаны. – Хорошо. Выходи, и давай уладим наши дела.

Рычание переросло в пронзительный визг, и Танстоун почувствовал, как что-то вцепилось в его серебряное оружие. Он резко выдернул клинок. Похоже, он кого-то поранил. Визг становился все пронзительнее, и из болотной жижи показалось нечто.

Сначала появился ком, похожий на голову, а за ним – два кома побольше, наподобие плеч. Не выпуская фонаря из рук, Танстоун быстро отскочил назад. Две здоровенные лапы ухватились за голые края круга, и из болотной жижи медленно вылезло огромное косматое существо.

Чудовище было гораздо выше Танстоуна и значительно шире в плечах. Выглядело оно совершенно противоестественно. В дрожащем свете фонаря казалось, что оно с головы до ног опутано темной мокрой растительностью. Его голова была покрыта болотной травой, сквозь которую, словно раскаленный металл, проблескивали два близко посаженных глаза.

Существо широко разверзло вонючую пасть и испустило злобный рык, подобный реву раненого зверя.

Тяжело ступая лопатообразными ногами, оно направилось к Танстоуну.

Танстоун предусмотрительно отступил в сторону, держа клинок на изготовку и не отводя луча фонаря от существа:

– Так вот ты где! Мэрроуби покаялся, отрекся от тебя. Он мертв, но ты жив. Ты – зло.

Чудовище снова взревело. Его огромные лапы взметнулись вверх, как стрелы гигантского подъемного крана. Танстоун увидел мертвенно-бледные когти.

– Ну, давай же иди, – сказал Танстоун. И голос его звучал спокойно и уверенно. – Подойди, и сам увидишь, что можешь ты, а что могу я.

Существо надвигалось на Танстоуна, разбрызгивая тину. Танстоун в последний момент отскочил в сторону и вонзил клинок в тело чудовища. На этот раз оно завизжало так истошно, что у Танстоуна заложило уши. Существо резко повернулось к нему, и Танстоун снова направил на него луч фонаря.

– Поранил тебя, не так ли? – воскликнул отважный борец с нечистью. – И это только начало. Давай иди сюда. Вдруг мне не удастся увернуться!