Текст книги "По светлому следу (сб.)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 49 страниц)

В лесу было свежо. Сквозь ветви деревьев поблескивали неяркие звезды – ночь была лунная. Легкий ветерок приносил крепкий запах свежесрубленных сосен. Попахивало дымком полевой кухни. У входа в штабные землянки мерно ходил часовой. Майор постоял немного, прислушиваясь к ленивому треску пулеметов на переднем крае да отдаленному гулу артналета где-то на левом фланге фронта, закурил папиросу и пошел в соседнюю землянку.

В землянке тускло горела коптилка, сооруженная из артиллерийской гильзы. В свете ее майор с трудом различил сержанта Чутко, склонившегося над рацией. Рядом на двух сдвинутых вместе столах, укрывшись шинелью, спал сержант Мгеладзе. Обернувшись на звук шагов Ратникова, Чуенко выпрямился.

– Почему не спите, Чуенко? – спросил майор.

– Эфир контролирую, – смущенно ответил радист.

– По какой причине?

– Американца нашего шукаю. Здаеться мени, що рация на его «летающей фортэции» також добрэ працюе, як и наша. До нас той амэриканэць, мабуть, зовсим за иншим ходит. Розумиетэ?

– Розумию, розумию, Петро! – рассмеялся Ратников. – Я по-украински добрэ розумию.

– Та я нэ про тэ! – махнул рукой Чуенко. – Цэ я знаю, що вы по-украинськи добрэ роэумиетэ. Я про амэрыканця.

– Ах, про амэрыканця! – снова засмеялся Ратников. – Про амэриканця тэж розумию. Ну, а скажи мне, пожалуйста, Мгеладзе чего же здесь расположился? – уже серьезно спросил майор, кивнув в сторону безмятежно храпевшего на столе сержанта.

– На той выпадок, товарищ майор, – ответил Чуенко, поправляя сползшую полу шинели на Мгеладзе, – якщо в эфире выуджу я англиську мову.

– Ну, что ж, пожалуй, это не лишнее, – подумав, согласился Ратников. – А удалось уже хоть что-нибудь выудить?

– Е кое що. Одно слово «инглаул» повторяе хтось. Позывной, мабуть.

– Инглаул – это филин по-английски, – объяснил майор.

– Та я вже пытав о том Мгеладзе. Знаю теперь.

– Похоже, что в самом деле это позывной, – задумчиво произнес Ратников. – А на какой волне ты этого «филина» выловил? На той, что Гэмп разговаривал?

– Ни. Делений на дэсять левее.

– Ну, добрэ, Петро, следи хорошенько за этой волной, дело может оказаться серьезным.

– Та хибаж я цього нэ розумию?

Радист вдруг торопливо нагнулся над рацией и стал настраиваться, осторожно поворачивая регулятор громкости то вправо, то влево.

– Ось, чуетэ? – шопотом произнес он.

Сквозь легкое потрескивание динамика майор Ратников отчетливо слышал теперь монотонный голос, методически повторявший: «Инглаул… инглаул… инглаул…»

Ратников торопливо подошел к телефону и взял трубку.

– Соедините меня с хозяйством Егорова, – приказал он связистке.

В телефонной трубке послышались щелчки переключаемых контактов, низкий вибрирующий шум индуктивных токов и затем знакомый голос начальника контрразведки Егорова.

– Из большого хозяйства Куличева говорят, – ответил ему майор Ратников.

Куличев был старшим инженерным начальником в армии, а большими хозяйствами его были инженерные бригады. Егоров, хорошо знавший это, без труда понял Ратникова и спросил только:

– Кузнечики?

– Так точно, – подтвердил Ратников, так как и он понял, что имел в виду Егоров под словом «кузнечики». Фамилия командира бригады была ведь Ковалев, а слово «коваль» переводилось на русский с украинского, как «кузнец».

– Ну, что там у вас новенького? – спросил Егоров.

– Эфирное создание подает голос, – ответил Ратников.

– Мы тоже, знаете ли, любим прислушиваться к голосу ночных птичек, – засмеялся Егоров.

– Понял вас, – отозвался Ратников, которому теперь ясно стало, что и в контрразведке поймали, значит, позывной «инглаул», означавший в переводе ночную птицу – филина.

– Не буду вам мешать в приятном вашем занятии, – продолжал Егоров. – Услышите что-нибудь поинтереснее, поделитесь впечатлением.

Майор Ратников положил трубку и с удовольствием потер руки. По веселому голосу Егорова он догадался, что контрразведчики не только поймали позывной «филин», но, видимо, уже запеленговали местонахождение передающей его радиостанции.

Чуенко, склонившись над рацией, все еще прислушивался к чему-то.

– Ну, что там? – спросил его Ратников.

– Здаеться, що связь с тем «филином» установилась.

Майор присел на деревянную скамью и тоже стал прислушиваться. Сначала ничего, кроме далеких грозовых разрядов, он не услышал, но вскоре хрипловатый голос стал медленно произносить группы цифр: «уан хандрэд энд фифтин, уан хандрэд энд туэнти-файв, ту хандрэд энд сиксти-эйт…»

– Разбудить Мгеладзе, товарищ майор? – торопливым шопотом спросил Чуенко.

– Нет, не надо. Бери карандаш и быстро записывай: сто пятнадцать, сто двадцать пять, двести шестьдесят восемь…

Спустя несколько минут все цифры, переданные «филину», были записаны Чуенко под диктовку майора. Ратников подождал немного, надеясь, что будет еще какая-нибудь передача, но в эфире слышались лишь легкие грозовые разряды. Майор спрятал запись и хотел уже было позвонить начальнику контрразведки, но едва он дошел до телефонного аппарата, как в дверях землянки показался подполковник Сидоров.

– Ну, как дела, товарищ Ратников? – спросил он, и по тону его голоса майор понял, что Сидорову все уже известно.

– Вот удалось перехватить шифрованную радиограмму, – ответил Ратников, подавая листок бумаги, исписанный цифрами.

Подполковник Сидоров торопливо пробежал глазами трехзначные цифры, сравнил их с какой-то записью в своем блокноте и вернул майору Ратникову со словами:

– У нас то же самое, значит, правильно записали. Теперь шифровальщики этим займутся, тогда и посмотрим, что кроется за цифрами. Нам удалось установить, что этот шифр передавала радиостанция «летающей крепости», значит, мы не ошиблись, полагая, что она исправна. Установлено также, что радиограмма передана какой-то немецкой радиостанции, расположенной километрах в двадцати от линии фронта.

ГЕНЕРАЛ ГЕСЛИНГ ПРИНИМАЕТ МЕРЫ

Полковник Пауль Краух, выпроводив радиста, сидел у радиоаппарата, напряженно прислушиваясь к частому потрескиванию динамика. Время от времени он осторожно поворачивал ручку настройки и снова терпеливо ждал, то и дело поглядывая на часы.

Наконец, когда терпение уже начало изменять ему и он все бесцеремоннее стал вращать ручку настройки, раздался приглушенный голос, умолкший на полуслове. Краух насторожился, сместил стрелку на шкале волн чуть-чуть назад и снова услышал «Инглаул… инглаул», будто завывал в эфире огромный мартовский кот.

«Чёрт бы побрал этих бесшабашных американцев! Опять изменили длину волны…» – с досадой подумал Краух и, торопливо включив микрофон, стал повторять свой позывной.

Едва он снова перешел на прием, как в комнату вошел генерал Геслинг.

– Ну, что там у вас? – спросил он ворчливо.

«Этого еще принесла нелегкая. Сидел бы в своей берлоге вместо того, чтобы всюду совать свой нос», – недовольно подумал Краух, но вслух произнес:

– Все в порядке, господин генерал. Связь налаживается.

Генерал тяжело опустился на стул. Закурил. Долго сидел молча, нервно покашливая. Из динамика раздавался пока только сухой треск. Генерал нетерпеливо стал ерзать на стуле.

– Вы слышите меня, «Филин»? Вы слышите меня, «Филин»? – раздался, наконец, завывающий голос. – Передаю текст шифром. Передаю текст шифром. Записывайте…

Пауль Краух облегченно вздохнул и приготовился записывать. Отто фон Геслинг тоже успокоился и перестал ерзать. Когда шифрограмма была принята, он встал и резко произнес:

– Расшифруйте побыстрее. Я буду ждать вас у себя.

Краух развернул шифровальную таблицу и торопливо стал заменять цифры словами. Когда спустя полчаса он вошел в кабинет генерала, Геслинг, склонившись над топографической картой, водил длинным костлявым пальцем по извилинам реки, делившей фронт на две половины.

– Ну, читайте, что там у вас, – не оборачиваясь, произнес генерал.

– Боюсь, что слишком ничтожные данные, – осторожно заметил Краух.

– Читайте же! – почти выкрикнул Геслинг и еще более ссутулился.

«Пока удалось раздобыть немногое. В инженерном штабе обнаружен сегодня на полу черновой набросок схемы понтонного моста. Похоже, что его мне специально подбросили. Завтра попытаюсь разузнать еще что-нибудь. В прифронтовом лесу сосредоточены санитарные части. Видимо, готовятся к принятию раненых во время форсирования реки».

– Это все? – сухо спросил Геслинг.

– Да, все, господин генерал. Маловато, конечно.

Краух ожидал грозы, но генерал, казалось, даже забыл о присутствии полковника. Склонившись над картой, он сумрачно сдвинул седые лохматые брови. Раненое плечо его стало все чаще подергиваться.

– Да, да… – рассеянно бормотал он. – Похоже в самом деле, что тут трюк какой-то…

Сняв пенсне, он с чувством бросил его на карту и, откинувшись на спинку кресла, казалось, тут только заметил Крауха.

– Скажите, полковник, а вы лично знаете американца, который сообщил нам эти сведения? – спросил он у Крауха.

– Лично не знаю, господин генерал, – ответил полковник, – но в его позывных и шифре нет никаких сомнений…

– Я не о том, – недовольно перебил Крауха генерал. – Меня интересует, насколько опытен этот человек в вопросах агентурной разведки.

– Судя по характеристике, которую мне дали о нем, – ответил Краух, – должен быть опытным.

– Сомневаюсь, – пробурчал Геслинг. – Да и вообще грубоваты эти американцы для такого тонкого дела. Русские ведь чертовски бдительны. Даже наши агенты школы полковника Николаи терпят у них поражение.

Генерал снова задумался.

– Нет, как хотите, а русские определенно раскусили его, – наконец, заключил он убежденно. – Они хотя и знают истинную цену своим союзникам и не имеют основания особенно им доверять, но на дезориентацию подобного рода могли пойти лишь в случае явного подозрения вашего американца в работе на нас. А в том, что схема понтонного моста ему специально подброшена, я не сомневаюсь. Вспомните-ка демонстрацию русскими саперами понтонного парка нашей авиационной разведке. А теперь эта подброшенная американцу схема понтонного моста? Ведь все это звенья одной цепи: русские, видимо, не сомневались, что американец сообщит нам о своей «находке» в их штабе.

«Похоже, что Геслинг прав», – подумал Краух, а генерал продолжал:

– Раз русские раскусили этого американца, для нас он теперь совершенно бесполезен, но для меня достаточно уже и того, что он успел нам сообщить. Насчет санитарных частей все, конечно, ерунда. А вот неоднократные попытки убедить нас в применении тяжелого понтонного парка укрепляют мою догадку, что применять его они не собираются.

Генерал заметно оживился, вышел из-за стола и торопливо прошелся по кабинету широким, почти церемониальным шагом. Походив немного, он твердо уперся руками о край стола и снова склонился над картой.

– Так-с, – возбужденно произнес он. – Посмотрим теперь, каков же может быть истинный замысел русских. Раз понтоны отпадают, выбор места для переправы сокращается. На всем этом пространстве, – генерал сделал широкий жест вдоль течения реки, – почти в любом пункте легко применить понтонные парки любого типа. А вот здесь, – генерал нагнулся еще ниже и провел карандашом черту поперек реки, – местность для тяжелого понтонного парка явно неблагоприятная. Тут с трудом можно навести только легкий парк, но русские не пойдут на это. Им ведь нужно перебросить на нашу сторону танки, а легкий понтонный парк их не поднимет. Остается, значит, сооружать деревянный мост. И они, конечно, уже приняли это решение.

Прислушиваясь к словам генерала, Пауль Краух подумал невольно: «А ведь старик, кажется, в самом деле смыслит кое-что в инженерном деле».

– Ну-с, а для чего, спрашивается, русским сооружать деревянный мост, когда у них есть тяжелые понтонные парки? – спросил вдруг генерал и, не дождавшись от Крауха ответа, продолжал: – Для того, полковник, чтобы, во-первых, сбить с толку нас. А, во-вторых (пожалуй, даже не во-вторых, а опять-таки во-первых), это как нельзя лучше отвечает их главной оперативной задаче – выйти во фланги наших группировок. Понимаете вы теперь, в чем тут дело?

– Это блестящая догадка, господин генерал, – вставил, наконец, свое замечание Краух.

Генерал недовольно мотнул головой и продолжал развивать свою мысль:

– Вот два, в крайнем случае – три участка, где целесообразно наводить деревянные мосты. Нужно, значит, создать мощный подвижной артиллерийский резерв, сосредоточить его где-то вот здесь, на среднем расстоянии между этими тремя пунктами, и обрушить его на русских, как только они начнут наводить переправу.

Сняв пенсне и близоруко щурясь, генерал повернулся к Крауху и спросил:

– Что вам еще неясно, полковник?

– Время, господин генерал.

– Правильно, – согласился Геслинг. – Это нам пока еще не ясно. Попробуем, однако, прикинуть, сколько времени понадобится русским на наведение такого моста. Мост будет, конечно, сборный, из заранее приготовленных стандартных деталей. Они уже не раз наводили такие. Так-с, учтем теперь длину реки, нагрузку и количество людей, необходимых для сборки.

Загнув конец карты, на обратной, чистой стороне топографического листа Геслинг сделал быстрый подсчет.

– Ну вот, получается по средним нормам русских инженерных наставлений сто восемьдесят две минуты, три с лишним часа. Сделаем поправку на традиционное советское перевыполнение норм. Сбросим с этого итога времени пятьдесят минут и получится у нас два с половиной часа. Да плюс артподготовка не менее полутора-двух часов, итого, четыре-четыре с половиной часа. За это время мы вполне успеем подтянуть наши резервы.

ПОДГОТОВКА

На следующее утро генерал-майор инженерных войск лично приехал в бригаду. Отказавшись от приглашения полковника зайти в землянку, он уселся на пенек под ветвистой елью и, подняв с плотной хвойной подстилки еловую шишку, понюхал ее. Полковник Ковалев стоял рядом, перебирая в уме все, что следовало доложить генералу, и не решаясь нарушить его молчания, так как чувствовал, что генерал чем-то недоволен.

– А не испортит нам дела этот американец? – спросил вдруг Куличев, отбрасывая в сторону еловую шишку.

Вопрос был настолько неожиданным для Ковалева, что он не сразу даже осмыслил его.

– Мне сегодня сообщили текст его шифрограммы, переданной немцам, – продолжал генерал, не ожидая ответа полковника. – Выходит, что догадался американец, что ему схему понтонного моста специально подкинули. Понимаете ли вы, товарищ Ковалев, какой вывод из этого могут сделать гитлеровцы?

Полковник теперь сразу все понял. Но он не испугался, хотя ему стало ясно, что противник по донесению Гэмпа сможет, пожалуй, разгадать часть плана форсирования реки. Он только еще сильнее почувствовал правильность своей главной ставки в этом плане на высокую боевую выучку своих саперов. Выучка эта заключалась в четком знании саперами боевой задачи и натренированности в наведении разборного деревянного моста в любой обстановке.

– Я не сомневаюсь, товарищ генерал, – уверенно ответил полковник Куличеву, – что если даже противнику стали бы известны не только средства нашей переправы, но и место переправы, мы все равно выполним нашу задачу.

– Иначе и быть не может, – согласился генерал. – В нашем плане столько выигрышных моментов, что сорвать его не под силу никакому врагу.

– А главное в нем – это все-таки наши люди, – убежденно заметил Ковалев.

– Да, люди – это самое главное, – удовлетворенно кивнул Куличев, – но вы не делайте ставку на одних только людей. Не забывайте и о военной хитрости. Она нам и людей сбережет.

– Я никогда не забываю об этом, товарищ генерал.

– Знаю, знаю, – улыбнулся Куличев, поднимаясь на ноги.

Генерал был крупным, тучным человеком и рядом с атлетически сложенным, стройным полковником Ковалевым казался неуклюжим. Однако это было лишь первое впечатление. Оно пропадало бесследно, как только Куличев начинал двигаться. Ходил он быстро, даже стремительно, и это казалось просто непостижимым при его громоздкой фигуре. Вот и сейчас, торопливо сказав Ковалеву: «Поедемте посмотрим, как натренировались ваши саперы», он зашагал к своей машине так быстро, что полковник еле поспевал за ним. В машине они продолжали разговор.

– Каковы же успехи у ваших саперов? – спросил генерал.

– Вчера собрали весь мост за два часа, – ответил полковник, впервые за время сегодняшнего неприятного разговора с генералом позволив себе улыбнуться; он очень гордился успехами своих саперов. – Полагаю, товарищ, генерал, что сократим время на сборку до полутора часов.

Генерал при всей своей внешней суровости был по существу очень простым и добрым человеком. Полковник Ковалев хорошо знал это и был расстроен от неудачи с попыткой дезинформировать врага. Расстроен не потому, что боялся разноса, а потому, что очень уважал генерала, и досадовал теперь на себя за то, что доставил ему неприятность. Но теперь, когда они ехали к месту тренировки лучшего батальона его бригады, у него сразу отлегло от сердца. Полковник знал, как любил генерал дружную, слаженную работу. Он должен был остаться довольным его молодцами.

Дорогой генерал подробно расспрашивал о деталях предстоящей операции по форсированию реки, о графике работ по сборке, о порядке замены выбывших из строя саперов и, видимо, был удовлетворен ответами полковника. По всему чувствовалось, как тщательно продумал Ковалев каждую мелочь в этом сложном и чрезвычайно ответственном деле.

Дорога, шедшая некоторое время сосновым лесом, вывела их теперь на открытую местность, пересеченную кое-где неглубокими оврагами. Откинувшись на спинку сиденья, генерал щурил глаза от бьющего в лицо теплого ветра. Полковник с тревогой посматривал на небо. Хотя по метеорологической сводке в ближайшие дни не ожидалось дождя, густые облака внушали Ковалеву опасения – неожиданный дождь мог осложнить форсирование реки. Присмотревшись, однако, к облакам внимательнее и разобравшись в их структуре, он успокоился и спросил Куличева:

– А этого американского мерзавца нельзя разве арестовать, товарищ генерал?

– Вы о шпионе? – спросил Куличев, думавший о чем-то другом. – Арестовать его не так-то просто. Шпион ведь из лагеря союзников, и тут нужно действовать очень осторожно, с бесспорными фактами в руках.

– А его радиограмма немцам разве не достаточная улика для этого? – удивился полковник.

– К сожалению, недостаточная, – со вздохом ответил генерал. – Она выловлена нами из эфира, и на ней нет никаких следов ее автора. Гэмп, или как его там, всегда сможет отпереться от нее, а нам нужно поймать его с поличным.

– Как же тогда быть?

– Контрразведчики придумают что-нибудь, – убежденно заметил генерал и перевел разговор на другую тему.

Когда машина подъехала к участку, на котором происходила тренировка в сборке моста, Куличев приказал шоферу остановиться. Он долго внимательно рассматривал пологий овраг, через который был переброшен балочный мост из тщательно ошкуренных бревен.

– Так, – произнес он, наконец, – место выбрано подходящее – и по размерам и по очертанию. Воды вот только нет.

– Будет и вода, – весело ответил полковник. – Сегодня проведем генеральную репетицию с водой. Рядом речушка, отведем ее временно в овраг. Все подготовлено к этому.

– Ну-с, – довольно улыбнулся генерал, – тогда нехватает музыки.

– Будет и музыка! – радостно воскликнул полковник.

«Музыка» была главным его сюрпризом, и он с настороженным вниманием смотрел теперь в глаза генералу, стараясь угадать, какое впечатление это произведет на него.

– И музыка будет? – будто не поверив, переспросил генерал, и в глазах его блеснул веселый огонек.

Оживившись, он быстро вышел из машины и торопливо зашагал к мосту, возбужденно говоря на ходу:

– Ну, это уж совсем хорошо, Андрей Иванович! Просто чудесно! Не хуже, пожалуй, чем у Александра Васильевича Суворова при подготовке к штурму Измаила. А музыка от кого будет?

– Из артполка, – ответил Ковалев. – Оркестр приличный: смешанный дивизион из четырехорудийных батарей да полковых минометов. Сегодня поработаем под их аккомпанемент. Не пехоте же только да танкам ходить за огневым валом в атаку, атакуем реку и мы, саперы, под артиллерийским прикрытием.

– Ничего не скажешь, – удовлетворенно заметил Куличев, – генеральная репетиция по всей форме. Посмотрим, однако, как ваши саперы работают.

Поднявшись на возвышенность, с которой хорошо был виден весь фронт работ по наводке моста из заранее заготовленных деталей, генерал стал наблюдать за саперами. Установка рамных опор только еще заканчивалась, а новые команды быстро, но без суеты несли уже тяжелые, аккуратно отесанные на два канта бревна прогонов. Движения и действия всех солдат были при этом настолько согласованны, что нельзя было выделить кого-нибудь одного, на ком невольно остановился бы глаз. Разве, может быть, особенно приметен вон тот коренастый сапер, сидящий верхом на наседке рамы и ловко подхватывающий подаваемые ему снизу концы брусьев?

– Кто вон тот ефрейтор, на втором с нашего берега устое? – заинтересовался генерал.

– Без пилотки который? – спросил Ковалев. – Это Матвеев, товарищ генерал. Кавалер двух орденов «Славы». Три раза ранили его, а он все еще воюет. Да как воюет! А мастер какой! На гражданском строительстве ему бы самый высокий разряд дали. И вы не думайте, что он к нам готовым плотником пришел. Ничуть не бывало. Маляром он до войны работал. Это уж у нас по плотничьему делу его «натаскали», как старшина Березкин выражается.

Ковалев хорошо знал своих людей и говорил о них охотно, с большой теплотой. Генерал с удовольствием слушал его, радуясь душевности отношений полковника к своим людям.

ЗВАНЫЙ УЖИН

Вечером к начальнику штаба саперной бригады зашел подполковник Сидоров.

– Что-то редко стал к вам захаживать этот Гэмп, – сказал он, беря предложенную майором Ратниковым папиросу.

– Понял, видно, что у нас ничего не удастся разнюхать, – заметил Ратников. – Сегодня он всего один раз пользовался нашей рацией, да и в штабе не очень задерживался.

– Зато рыскал весь день по лесу, вынюхивал, – усмехнулся подполковник Сидоров. – Но мы его далеко не пустили.

– А чего с ним вообще церемониться? – спросил Ратников.

– Приходится, ничего пока не поделаешь.

– А, по-моему, давно пора ликвидировать эту американскую «летающую шпионскую резиденцию».

– Мы, напротив, в гости хотим пригласить ее хозяина, – улыбнулся подполковник, хитро прищурив правый глаз.

– В гости? – удивленно переспросил Ратников.

– Да, маленький банкетик для него соорудим, в порядке, так сказать, союзнического гостеприимства. Как вы на это смотрите?

– Да я что, – смущенно проговорил Ратников. – Если нужно, то отчего же не пригласить? Вам виднее, а меня это не касается.

– Вас-то как раз это и касается, – весело попыхивая папиросой, заметил Сидоров.

– Меня? – пожал плечами Ратников.

– Да, вас, именно вам придется пригласить командира «летающей крепости» капитана Чарльза Крокера к себе в гости.

– Вы что, шутите?

– Нет, совершенно серьезно.

Подполковник потушил папиросу и бросил ее в распиленную надвое медную гильзу снаряда, служившую пепельницей.

– Присаживайтесь, – кивнул он майору. – Поговорим об этом серьезнее. У вас ведь рация в соседней землянке?

– Так точно, товарищ подполковник.

– В таком случае помещение это вполне подходящее. Американского гостя вы примите здесь. Нужно только оборудовать приличный стол и пригласить для компании кое-кого из ваших офицеров.

Майор недоуменно развел руками:

– Как же можно это сегодня, товарищ подполковник? Вы же знаете, что предстоит утром?

– Да, да, я все знаю, товарищ майор, – твердо произнес подполковник. – Знаю, что утром предстоят серьезные события, но то, что поручается вам, не менее серьезно. Вопрос этот уже согласован с генералом Куличевым и вашим полковником. Вы нужны нам как человек, хорошо знающий английский язык. Я тоже буду присутствовать на этом «званом вечере», но я не в таком совершенстве владею английским, как вы. Понимать-то я понимаю все, а вот произношение у меня прихрамывает. Короче говоря, нам с вами поручается провести эту маленькую операцию – угостить американского гостя хорошим ужином.

– Ясно, товарищ подполковник, – не очень весело отозвался майор Ратников.

– Пригласите по такому случаю еще трех-четырех офицеров, которые не будут заняты завтра утром, а уж я позабочусь о капитане Крокере.

Подполковник отвернул рукав кителя и посмотрел на часы.

– Сейчас девять. Постарайтесь, чтобы к десяти было все готово. Позже я объясню вам наш план действий.

Подполковник Сидоров пришел в начале одиннадцатого. Постучав в дверь землянки Ратникова, он широко распахнул ее.

– Принимайте гостей, майор! – весело крикнул он и добавил по-английски, обращаясь к Крокеру: – Прошу вас, господин капитан!

Чарльз Крокер хоть и не очень уверенно чувствовал себя, но старался улыбаться возможно шире и ничем не выказывать своего страха перед русскими офицерами. На нем был парадный мундир со всеми боевыми и спортивными наградами. Черные с синеватым отливом волосы капитана были тщательно расчесаны аккуратным пробором на две половины, делая Крокера удивительно похожим на банковского клерка.

– Мой почтеня, господа! – бодро произнес он фразу, специально вычитанную из русского самоучителя. – Отчень радостно вас видеть!

В землянке был покрыт зеленой скатертью длинный стол, на котором стояли разнообразные закуски, вино и огромный букет цветов. За столом сидели майор Ратников, два капитана и старший лейтенант. При появлении капитана Крокера офицеры встали и поклонились. Майор Ратников вышел из-за стола и пошел навстречу гостю. Представившись и представив своих офицеров, он пригласил напитана Крокера к столу.

– Прошу принять участие в нашем товарищеском ужине, – сказал он по-английски. – Мы очень рады встрече с вами. Не очень-то часто, к сожалению, приходится встречаться нам с нашими союзниками.

– О, я понимаю ваш намек, господин майор, – рассмеялся Крокер. – Но мы еще успеем наверстать упущенное. Мы долго готовились, но уж зато теперь так всыпим наци, что война будет закончена в две недели.

– У нас на Украине по такому случаю говорят, – усмехнулся Ратников: – Нэ кажи гоп, покы нэ пэрэскочишь.

НА РАССВЕТЕ

А в это время в соседней землянке Чуенко и Мгеладзе сидели, склонившись над рацией, настороженно вслушиваясь в каждый шорох, доносившийся из динамика.

– А не сядут батареи, Петро, если так долго держать рацию на приеме? – с тревогой спрашивал Мгеладзе.

– Ни, нэ сядут. Новые поставил.

Чуенко был неразговорчив сегодня. Он не спал почти всю прошлую ночь, а днем у него было много работы, но он и теперь не хотел спать, так как был удивительно вынослив. Злило его то обстоятельство, что приходилось снова сидеть тут и выслеживать «шпика в эфире», как выразился он с досадой, а ему доподлинно было известно, что второй радист штаба бригады получил на эту ночь какое-то очень важное оперативное задание и уже ушел, наверное, с разведвзводом к переднему краю фронта. Глядя на его печальное лицо, сержант Мгеладзе сказал сочувственно:

– Что горюешь, Петро? Брось горевать. Как это у вас, украинцев, говорится: «Гоп, кума, нэ журыся, тудэ, сюдэ повэрныся». Так чи нэ так, Петро?

– Э, брось ты базикаты, Арчил! – сердито махнул рукой Чуенко.

– А що цэ такэ – «базикаты»? – спросил Мгеладзе, который был в хорошем настроении и очень хотел развеселить своего приятеля,

– Базикаты это все равно, что цвэнькаты, – смеясь, ответил за радиста старший писарь Батюшкин, работавший в последние дни в землянке Чуенко. – Розумиешь?

– Ни, нэ розумию. Петро, ты же обещал меня украинской мове в совершенстве обучить. Где же твое обещание? – подзадоривал Мгеладзе радиста.

– Та видчипэсь ты, Арчил, – проворчал Чуенко, но голос его уже повеселел немного.

– А цвэнькаты, – невозмутимо продолжал пояснять Батюшкин, у которого сегодня тоже было хорошее настроение, – означает ляпаты без глузду языком.

– Ото добрэ Василь Федорович по-украинськи балакает! – не выдержав, рассмеялся Чуенко.

– Вот теперь у тебя та физиономия, – весело воскликнул Мгеладзе. – А то была кислятина какая-то. Смотреть тошно.

– Что-то вы, однако, уж очень разболтались, хлопцы, – заметил Батюшкин. – Проверьте-ка лучше, не сбилась ли настройка.

– Рано ще, – ответил Чуенко. – Вчера тилькы в трэтей годыне той тип признаки став выявляты.

– Ну, вчера в третьем часу, а сегодня, может быть, и в двенадцатом, – заметил Батюшкин, – так что будьте начеку.

Время шло медленно, а в эфире попрежнему все было спокойно. В первом часу заглянул в землянку подполковник Сидоров и спросил:

– Ну, что слышно, радисты?

– Тишь та гладь, товарищ подполковник, – ответил Чуенко. – Мабуть, волну переменил цэй мерзавец?

– Не думаю, – ответил подполковник. – Во всяком случае вы продолжайте слушать на этой волне.

Подойдя к телефону, он назвал позывной одного из отделов контрразведки и, когда ему отозвался кто-то, спросил:

– Ну что там у вас? Тишина? И у нас все в порядке. Гость делает вид, что компания наша ему нравится. Ведет себя довольно развязно, но пить много, видимо, побаивается. Выяснилось, что любит музыку. Пришлите пластинок, патефон у нас есть. Подберите что-нибудь из легкого жанра. Боюсь, что наши классики не дойдут до него. Он ведь даже опереточные арии считает слишком серьезной музыкой. Что? Не хочет ли спать? Говорит, что выспался за день и рад хорошей компании. Когда будет что-нибудь новое, звоните мне сюда, на «Двину», кто-нибудь из сержантов вызовет меня от Ратникова.

Положив телефонную трубку, подполковник подошел к рации, проверил настройку и ушел, еще раз предупредив сержанта быть внимательным.

Прошел еще час, а рация попрежнему безмолвствовала.

– Ты бы накал проверил, Петро, – тревожно сказал Мгеладзе. – Не сели ли батареи.

– Нэ лизь попэрэд батька в пэкло, – махнул на него рукой Чуенко. – Сам як-нэбудь разбэрусь.

Помолчав немного, Мгеладзе заметил:

– Ты бы прилег, Петро, а я подежурю за тебя. Смотри, батько уже улегся.

Батюшкин в самом деле устроился на стоявших в землянке Чуенко сундуках со старыми инженерными уставами и наставлениями и тихонько похрапывал.

– Брось ты смешить меня, Арчил, – рассмеялся Чуенко, – бо батьку разбудим.

Около двух часов в землянку зашел молодой ефрейтор, вернувшийся из дозора, и сообщил, что в лесу полно танков и самоходной артиллерии.

– Похоже, что утром начнется, – многозначительно заметил он. – Наши минеры тоже к переднему краю ушли. Строители моста там уже с вечера.

Чуенко только вздохнул сокрушенно, бросив злобный взгляд на рацию, как будто она была виновницей всех его неприятностей.

– А как думаешь, когда начнется? – спросил Мгеладзе.

– Светать начинает, – ответил ефрейтор, доставая кисет с махоркой, – я так полагаю, что к восходу солнца должно начаться. Солнце теперь рано поднимается, не спится ему, видать. Старший техник-лейтенант днем говорил, что восход сегодня по расписанию в три сорок пять, а может быть, по случаю чрезвычайных событий солнце и раньше поднимется, – усмехаясь в пушистые прокуренные усы, заключил он.