Текст книги "По светлому следу (сб.)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 49 страниц)

Вронский, более всего боявшийся обвинения в нервозности, так и вспыхнул весь:

– Кто нервничает? Что вы, в самом деле!… Не знаете разве, какова обстановка? В любой момент возможна диверсия, особенно в такой благоприятный, когда к нам прибывает чуть ли не две тысячи тонн взрывчатых веществ, а станция вся забита цистернами с бензином и строительными материалами…

– Знаем, все знаем, – спокойно прервал его дежурный. – Не нужно только сгущать краски и преувеличивать опасность.

Дежурный по станции был уже не молодым человеком. На транспорте работал он не первый год и дело свое знал в совершенстве. Спокойно, без суеты привык он принимать решения. Грачев понимал, конечно, что возможность диверсии, о которой все работники станции были предупреждены, делала обстановку серьезной, даже напряженной, но нервничать так и горячиться, как этот молодой инженер, он положительно не видел оснований.

Вронского же, напротив, возмущало спокойствие этого человека. Лицо Грачева показалось ему почему-то глупым. «Удивительно тупой народ эти эксплуатационники…» – с раздражением подумал он о дежурном по станции и спросил:

– Что же вы, однако, думаете предпринять?

– Ничего не думаю предпринимать, – равнодушно проговорил дежурный.

– Ну так вы просто флегматик какой-то! – возмутился Вронский и направился к выходу. – Я начальнику станции буду жаловаться.

– Хоть самому министру путей сообщения, – все тем же невозмутимым тоном ответил дежурный.

После этого обмена любезностями Вронский сердито хлопнул дверью и вышел из конторы дежурного по станции. Однако он не пошел к начальнику жаловаться на Грачева, решив, что «все они, эксплуатационники, на один лад, и ничем их не прошибешь…»

ПОЕЗД ПРИХОДИТ В БОЛЬШОЙ КУРГАН

Рассветало, когда Анатолий Вронский со своей помощницей Ольгой Беловой пришли встретить поезд Шатрова. Инженер Ивашкин, раньше их явившийся на станцию, давно уже нетерпеливо прохаживался по перрону. Было свежо, и Ольга зябко куталась в свой просторный, выгоревший на солнце плащ.

Вронский всегда сам встречал такие поезда, и присутствие Ольги не было необходимым. Однако, сколько он ни уговаривал ее не ходить сегодня на станцию, она и слушать ничего не хотела. А когда узнала, что сегодня опасно быть на станции, категорически заявила:

– Тем более я хочу быть там. Долгом своим считаю! А потом – Шатров мой друг, и мне будет приятно встретить его и поздравить с благополучной доставкой опасного груза. А уж он доставит его благополучно, можете не сомневаться.

Вронский не нашелся что ответить ей на это. Ему вообще не нравилось, что в последнее время Ольга так часто стала вспоминать Шатрова, и он хотел было поиронизировать над этим, но его позвали и попросили срочно зайти к дежурному по станции.

Грачев, все еще продолжавший нести дежурство, удивил его бледным цветом лица и беспокойным блеском глаз. Вронский сразу же подумал, что случилось что-то необычное.

– Что слышно о поезде Шатрова, товарищ Грачев? – торопливо спросил он.

– Поезд Шатрова близко уже, – ответил дежурный. – Прибудет с минуты на минуту, но…

Грачев замолчал, будто не решаясь произнести какое-то страшное слово, но, сделав над собой усилие и осмотревшись по сторонам, проговорил, понижая голос почти до шепота:

– Он заминирован.

– Как?! – испуганно воскликнул Вронский, сразу же почувствовав, что ладони его рук стали мокрыми.

– Лейтенант госбезопасности Малиновкин сообщил мне только что, что диверсанты поставили на нем мину замедленного действия. Она может взорваться каждое мгновение, – пояснил дежурный, взяв себя в руки. – Надо действовать немедленно! Я прошу вас помочь мне. Необходимо предупредить всех об опасности. Я закрою семафор и не пущу поезд на станцию. Но если он взорвется даже там – все равно беда будет немалая.

– А что делать мне? – еле сдерживая охватившую его нервную дрожь, спросил Вронский.

– Поднимите рабочих в бараках и уведите их за холмы. Бараки ведь в конце станции, как раз за входным семафором.

– Значит, если поезд взорвется там…

– Да, да, – нетерпеливо прервал его дежурный. – Именно поэтому их нужно выводить из бараков как можно скорее!

– Хорошо, я сделаю это, – глухо проговорил Вронский, чувствуя, как у него все пересохло во рту.

Во время войны он лежал однажды между рельсами, когда рвался на станции эшелон с боеприпасами, в который попала фашистская авиационная бомба. Долгое время не мог он без содрогания вспомнить об этом. Однако постепенно острота потрясения сгладилась, и он даже начал рассказывать об этом происшествии в юмористическом тоне. Теперь же Вронский снова с необычайной отчетливостью представил себе беспрерывные глухие взрывы рвущихся снарядов, свист осколков, вспышки пламени, судорожное сотрясение земли и стоны раненых. Он ничем не мог уже подавить овладевшее им чувство страха и с ужасом думал, как в таком виде появится перед Ольгой.

– Я сейчас же побегу к баракам, – повторил Вронский, – отправлю только со станции Белову…

Но тут вдруг услышал он ее спокойный голос:

– Не нужно меня никуда отправлять, Анатолий Алексеевич. Я тоже пойду к баракам и помогу вам.

– Но, Ольга Васильевна… – начал было совсем растерявшийся Вронский.

– Нам дорога каждая секунда. Идемте! – решительно проговорила Ольга и, уже направляясь к выходу, спросила дежурного: – А Шатров знает, что его поезд заминирован?

– Нет, не знает, – ответил дежурный, делая какие-то знаки молодому железнодорожнику, заглянувшему в помещение.

Ольга первой вышла на перрон и торопливо, почти бегом, направилась к баракам. Вронский едва поспевал за нею, со страхом думая, заметила она или не заметила, как дрожал его голос. Только бы она не спрашивала его ни о чем, а он постепенно возьмет себя в руки…

Они пробежали уже значительную часть расстояния и приближались к семафору, крыло которого как раз в это время тяжело опустилось в горизонтальное положение. Ольге показалось даже, что оно рухнуло вдруг, как подстреленное, и судорожно подрагивало в предсмертных конвульсиях, будто живое крыло смертельно раненной птицы. И как раз в это время из-за холмов вынырнул поезд Шатрова с еще не потушенным прожектором и каким-то лихорадочным блеском буферных сигнальных огней. Постепенно он начал сбавлять скорость и вскоре совсем остановился у закрытого семафора.

– Нужно предупредить Константина, – торопливо проговорила Ольга, нервно хватая Вронского за руку.

– Что вы, Оля! – почти закричал Вронский. – Поезд взорваться может каждую секунду… Нам людей нужно спасать!

– А с бригадой Шатрова как же? Разве они не люди?…

Вронский едва мог стоять на одном месте. Ноги, казалось, так и несли его в сторону, подальше от поезда с его страшным грузом.

– Но, Оля, не будьте безрассудны… Там ведь сотни людей в бараках…

– Хорошо, – почти спокойно проговорила Ольга, – идите спасать сотни, а я спасу этих трех.

– Это безумие, Ольга Васильевна! – уже начиная злиться, воскликнул Вронский.

– Не теряйте же время, Анатолий Алексеевич! Выполняйте свой долг!

В эту минуту Вронский глубоко презирал себя за чувство страха, всецело овладевшее им, но ничего не мог с этим поделать. Тяжело вздохнув, поспешил он к баракам.

Ольга между тем изо всех сил бежала к локомотиву, увязая в сыпучем песке. Но ее уже заметили с паровоза, и Константин торопливо спускался из будки машиниста ей навстречу. А когда она подбежала совсем близко к паровозу, то чуть не столкнулась с железнодорожником, посланным дежурным по станции предупредить Шатрова.

– Константин, Костя! – задыхаясь, прокричала она. – Ваш поезд заминирован!…

– Верно, товарищ Шатров! На вашем поезде диверсанты мину поставили, – торопливо подтвердил и железнодорожник, смахивая ладонью пот с разгоряченного лица. – Она должна скоро взорваться! Уходите немедленно с паровоза!…

– Как уходить?! – закричал Константин, снова поднимаясь на паровоз. – Бараки же вокруг… Как же можно? Ты слышишь, Федор?

Побледневший Рябов порывисто высунулся из окна паровозной будки.

– Кто такое приказание дал – паровоз бросить! – сверкнул он глазами и зло посмотрел на железнодорожника. – Ты, видно, что-то перепутал со страху…

– Ну, тогда вот что, – перебивая Рябова, решительно проговорил Шатров, осененный какой-то мыслью. – Пока перегон считается занятым нами, мы задним ходом уведем поезд подальше от станции. Бегите быстрее и доложите об этом дежурному. А вы, Ольга Васильевна, что же стоите тут? Уходите и вы поскорее!…

Но у Ольги уже не было сил двинуться с места. Она вдруг почувствовала, что у нее подгибаются ноги…

– Эй, послушайте! – каким-то чужим голосом закричал Шатров железнодорожнику, уже бросившемуся было к станции. – Помогите женщине!

Железнодорожник вернулся и подхватил Ольгу под руки.

– Тимченко! – крикнул Шатров кочегару. – Живо беги предупредить охрану и поездную бригаду! Пусть они поскорее соскакивают с поезда. Ты тоже оставайся там с ними!

Перепуганный кочегар почти скатился с паровоза. Видя, с какой поспешностью убегает Тимченко, Шатров повернулся к Рябову:

– Иди и ты, Федор…

– Да ты что!… – не находя нужных слов от возмущения, Рябов зло выругался.

И Константин понял, что он ни за что не уйдет с паровоза.

В это время к ним подошли майор Ершов и главный кондуктор Бейсамбаев.

– Что случилось, товарищ Шатров? – спросил майор.

– Поезд заминирован, – спокойно ответил ему Шатров и добавил очень строго: – Уходите отсюда поскорее!… И вы, Бейсамбаев, тоже.

– Ну, а вы… Вы что собираетесь делать?

– Попробуем хотя бы оттащить поезд подальше от станции – бараки ведь тут вокруг. А вы уходите поскорее, нечего нам всем рисковать!

И, поспешно схватившись за рукоятку переводного механизма, Шатров установил ее для пуска паровоза задним ходом. Отпустив затем тормоза, Константин приоткрыл слегка регулятор, впустил пар в цилиндры и медленно сдвинул состав с места. Бледный, дрожащий от волнения, Рябов судорожно вцепился потными руками в подоконник паровозной будки, будто опасаясь, что кто-то может стащить его с локомотива. Он машинально следил за быстрыми действиями Шатрова, но, казалось, не понимал, что тот делает. Заметил он также, что майор Ершов побежал не на станцию, как советовал ему Шатров, а к хвосту состава.

Поезд постепенно стал набирать скорость и все дальше уходил от станции. Местность по сторонам железнодорожного пути становилась пустыннее. Лишь жесткий, пыльный кустарник, росший по склонам пологих холмов, слегка оживлял унылый пейзаж, да первые лучи показавшегося из-за горизонта солнца прибавили несколько ярких бликов к тусклым в эту пору года краскам местной природы.

Все еще находясь в состоянии смятения, Рябов высунулся в окно и почти с ужасом посмотрел на бежавшие впереди паровоза вагоны. В красноватых лучах восходящего солнца они казались ему залитыми кровью.

– Так, значит, и погибнем мы тут, Костя?… – проговорил он дрогнувшим голосом, торопливо обернувшись к Шатрову.

Константин, не ответив, отстранил его от окна и, высунувшись из будки, проговорил удовлетворенно:

– Ну, хватит, кажется… Теперь уже не опасно.

Тотчас же прикрыв регулятор, он осторожно стал притормаживать. Федор, все еще ничего не понимая, удивленно смотрел на него. А когда состав уже почти остановился, Шатров резко крикнул:

– Чего стоишь? Быстро отцепляй паровоз!

Тут только понял Федор замысел Шатрова и стремительно бросился вниз по лесенке. Достигнув земли, он едва устоял на ногах и побежал по обочине железнодорожного полотна вдоль тендера. Песок под ногами казался необычно зыбким, ноги тонули в нем, бежать было трудно. Пот заливал разгоряченное лицо Федора, а сердце билось так, словно он без передышки преодолел огромное расстояние.

Добежав наконец до конца тендера, Рябов ухватился за буферный брус. Торопливо поймав затем торчащий сбоку рычаг расцепного привода, с силой приподнял его вверх, вывел из паза кронштейн, повернул на себя и опустил в прежнее положение. Звякнула цепь, скрипнул валик подъемника, и с грохотом разомкнулись стальные челюсти автосцепки.

Федор уже хотел было броситься назад, к паровозу, но вспомнил, что не разъединил еще воздушную магистраль автоматических тормозов.

Нагнувшись, он поспешно перекрыл концевые краны магистральной трубы и, схватившись за резиновые рукава, легко расчленил их половинки.

– Что ты там копаешься, Федор? – сердито крикнул Шатров, высовываясь из паровозной будки.

Рябов проворно вылез из-под вагонных соединений и опрометью бросился к паровозу. А когда он схватился наконец за поручни лесенки, локомотив стал медленно отделяться от состава. Федор уже почти взобрался на паровоз, как вдруг услышал чей-то громкий крик:

– Рябов! Шатров!…

Рябов поспешно обернулся и увидел, что вдоль состава, энергично размахивая руками, бежит человек в военной форме.

– Товарищ майор?! – удивился Рябов. – Влезайте скорее на паровоз!…

– Ладно, ладно! Не кричите так громко, товарищ Рябов, – весело отозвался Ершов. – Отбой! Уже не взорвемся больше. Можете снова прицепить свой паровоз к составу.

НА ТОРМОЗНОЙ ПЛОЩАДКЕ ХВОСТОВОГО ВАГОНА

Как только майор Ершов узнал от Шатрова, что поезд заминирован, он тотчас же подумал о Темирбеке и, не теряя времени, побежал к хвостовому вагону. Тревожила его и судьба Малиновкина… Темирбеку ведь не стоило большого труда перехитрить молодого, неопытного лейтенанта, и кто знает, жив ли он теперь!

Поезд уже тронулся в обратный путь, когда Ершов добежал лишь до середины состава. У одной из тормозных площадок почти столкнулся он с недоумевающим стрелком охраны. Спросив у него, не видел ли он Малиновкина, майор приказал ему и другим стрелкам покинуть поезд.

Но вот и хвостовой вагон, катившийся теперь в голове поезда. Схватившись за поручни его, уже из последних сил вспрыгнул Ершов на тормозную площадку. Как он и предполагал, ни Малиновкина, ни Темирбека здесь не было. Но он не обнаружил здесь и никаких следов борьбы или поспешного бегства. Площадка была совершенно пустой и неповрежденной. Лишь под маленькой скамеечкой ее стоял небольшой, окованный железом сундучок, какие обычно берут с собой в дорогу поездные бригады.

Но что же случилось с Малиновкиным? Куда исчез Темирбек? Спрыгнули они с поезда в пути или остались в Курганче? Связано их исчезновение с угрозой, нависшей над поездом, или вызвано иными причинами? Все это было пока неясно, но какая-то связь между всеми этими событиями казалась ему несомненной. Темирбек не случайно ведь оказался на этом поезде. Разве не мог он, выполняя задание Жиенбаева, заминировать какой-нибудь из вагонов? Малиновкин, видимо, мешал ему осуществить этот план, и Темирбек постарался, конечно, избавиться от него…

Но как и чем заминирован поезд? Скорее всего установлена где-то мина замедленного действия. Ее можно ведь незаметно подсунуть под любой из вагонов и установить момент взрыва на любое время.

Какой же момент могли избрать для этого диверсанты? Их не устраивал, конечно, взрыв в пути. Скорее всего они рассчитывали на взрыв эшелона в Большом Кургане. Ершову было известно, что станция эта забита составами с лесом, бензином, а может быть, даже и с взрывчатыми веществами, широко применявшимися на строительстве дороги. А главное – люди. Бараки рабочих размещены ведь у самой станции и при взрыве должны будут неминуемо пострадать. Конечно, взрыв поезда на самой станции Большой Курган является главной целью Жиенбаева.

Но как же он мог рассчитать время? Ни ему, ни Темирбеку не было ведь известно, когда прибудет поезд в Большой Курган, и они, значит, ориентировались на какое-то среднее время. Сделать такой расчет помог Жиенбаеву, наверно, Аскар Шандарбеков, которому, как начальнику кондукторских бригад, хорошо было известно движение служебных поездов.

Шатров привел сегодня свой поезд в Большой Курган почти без остановок, но такие рейсы были исключением, и Жиенбаев, следовательно, не мог на это ориентироваться. Значит, и взрыватель установил он на время несколько большее, чем то, которое фактически затратил Шатров. Вот почему поезд все еще не взорвался, но может взорваться с минуты на минуту!

Где же, однако, эта проклятая мина? Куда они могли запрятать ее?

Ершов еще раз осмотрел тормозную площадку, и тут снова внимание его привлек сундучок Темирбека. Осторожно выдвинув его из-под скамеечки, майор заметил очень сложный замок в петлях крышки.

«А что, если мина замедленного действия в этом сундучке?»

Прижав ухо к его крышке, Ершов прислушался, но ничего не услышал, так как шум колес поезда заглушал все звуки.

Нужно было немедленно открыть замок, но чем? Ершов ощупал карманы – в них не было ничего подходящего, кроме перочинного ножа. Открыв нож, Ершов просунул лезвие в дужку одной из петель. Упругая сталь ножа слегка прогнулась, но и дужка начала медленно сворачиваться в сторону. Нужно было посильнее нажать на нее, однако Ершов боялся шевелить сундучок.

Наконец перекрученная несколько раз железная петля отскочила от сундучка. Майор, затаив дыхание, осторожно открыл крышку и тотчас увидел коричневый грибообразный предмет, торчащий из деревянной коробки, вложенной в сундучок.

Не могло быть никаких сомнений, что это взрыватель мины замедленного действия.

Ершов торопливым движением вытер выступивший на лбу холодный пот и опустился перед сундучком на корточки. За время, работы в разведке и контрразведке он изучил множество систем различных мин замедленного действия – и своих, отечественных, и иностранных. Коричневый гриб показался ему похожим на немецкий часовой взрыватель «Feder-504» с заводом на двадцать одни сутки. Но, присмотревшись, Ершов убедился, что механизм его был иным. С таким ему никогда еще не приходилось иметь дело.

В верхней, расширенной части корпуса мины майор обнаружил вскоре несколько подвижных ободков с рубчиками накатки. В нижнюю цилиндрическую часть, имевшую меньший диаметр, была, видимо, ввинчена запальная шашка с взрывчаткой.

Первой мыслью Ершова было схватить сундучок с миной и сбросить его с поезда… Но он тут же сообразил, что вряд ли удастся отбросить его так далеко, чтобы не возникло опасности детонации. Мину даже трогать было опасно, так как она могла взорваться от самого легкого сотрясения.

Поезд между тем развил такую скорость, что остановить его стоп-краном, находившимся на тормозной площадке, нечего было и думать. Это вызвало бы такое сотрясение состава, от которого неминуемо произошел бы взрыв. Оставалось одно – разминировать мину! Продолжая изучать ее, майор заметил на верхней части корпуса смотровое окошко. Через его застекленное отверстие были видны колесико балансирного маятника и установочный диск с красными делениями и цифрами. Нетрудно было сообразить, что цифры на дуге диска обозначали часы, а деления между ними – минуты.

Не дотрагиваясь до мины, майор торопливо принялся осматривать взрыватель со всех сторон. В самой верхней части его, в центре широкого ободка с рубчиками накатки, он заметил головку с красными черточками делений и цифрами – от единицы до двадцати четырех. Как и в смотровом окошке, находился здесь красный треугольник. Угол его совмещался с цифрой «четыре». Видимо, это и было заданное время замедления механизма взрывателя. До взрыва оставалось, значит, четверть часа.

Ершов вздохнул с некоторым облегчением. Вынув платок из кармана, он вытер им лицо, мокрое от пота, и впервые осмотрелся по сторонам. С тормозной площадки хвостового вагона ему была видна холмистая местность с низкорослым кустарником, подступавшим почти к самому полотну железной дороги.

Выжженный солнцем и припудренный пылью балластного песка, кустарник казался окаменевшим. Зато многочисленные холмы, тесно примыкавшие друг к другу, в легком мареве утреннего тумана представлялись ему свернувшимися в клубок гигантскими животными. А вверху, над холмами и над крышами вагонов, розовело небо раннего утра.

Нужно было торопиться. С каждой минутой механизм взрывателя становился все более чувствительным к сотрясению. Боевая пружина его вот-вот готова была послать ударник в чувствительную сердцевину капсюля-детонатора.

Но где же тут предохранитель взрывателя? Ершов знал, что при обезвреживании мин замедленного действия необходимо прежде всего остановить часовой механизм. В немецком взрывателе «Feder-504» делалось это просто: нижнее подвижное кольцо на уширенной части его корпуса нужно было только переместить несколько правее.

Есть ли тут такое кольцо?

Ершов еще раз осмотрел корпус взрывателя. Вот чуть пониже верхнего заводного ободка видны рубчики второго, поменьше размером. Может быть, поворот именно этого кольца остановит часовой механизм?

Ершов осторожно дотронулся до корпуса взрывателя, но тотчас же отдернул руку. А что, если это не то кольцо, и поворот его только ускорит взрыв?…

Поглощенный тревожными мыслями, майор не почувствовал, что поезд стал постепенно уменьшать скорость. Он заметил это лишь тогда, когда эшелон совсем остановился. Рисковать теперь не к чему. Майор мгновенно выпрямился. От неудобного сидения на корточках ноги закололо тысячью иголок.

Сундучок Темирбека был теперь у него в руках. Нужно спуститься поскорее с тормозной площадки на железнодорожное полотно, а ноги словно чужие. Он двигался, как на протезах, с трудом преодолевая каждый сантиметр. Но вот он ступил наконец на зыбкий песок дорожного балласта… А еще несколько секунд спустя сундучок Темирбека находился уже за кюветом, и взрыв мины не мог угрожать даже полотну железной дороги.

Вот тут-то и увидел майор Ершов, как, отцепив паровоз от состава, устремился к паровозной будке помощник Шатрова Федор Рябов. И майор легко, почти как в детстве, побежал к нему по обочине дорожного полотна, оглашая воздух радостным криком:

– Рябов! Шатров!…

СПАСИБО ВАМ, ТОВАРИЩИ!

Когда силы оставили Ольгу и она чуть не упала на землю, ее осторожно поддержал молодой железнодорожник, в котором она узнала оператора Ерохина. Но эта слабость Ольги была минутной. Она тотчас же взяла себя в руки и довольно твердо произнесла:

– Большое вам спасибо, товарищ Ерохин! Я теперь и сама доберусь. А вы не задерживайтесь, пожалуйста, из-за меня.

– Да что вы, Ольга Васильевна! – запротестовал Ерохин, все еще продолжая поддерживать Белову. – Как же я могу оставить вас здесь одну?

– Нет, уж вы не беспокойтесь, пожалуйста, – осторожно отстранила его руку Ольга, и в голосе ее послышалось легкое раздражение. – Теперь веды мне ничто не угрожает.

Поезд с опасным грузом действительно был уже довольно далеко, и Ерохин, несколько растерявшийся в напряженной обстановке, успокоился:

– Ну, как хотите, товарищ Белова, – смущенно проговорил он, оставляя Ольгу. – Я пойду тогда.

Когда оператор ушел, Ольга снова почувствовала неприятную, томящую слабость во всем теле и, отойдя немного в сторону, медленно опустилась на обочину полотна железной дороги.

Вглядываясь в даль, она видела, как, огибая холмы, исчезали за ними рельсы, сверкавшие ослепительным блеском в лучах все ярче разгоравшегося солнца.

А где-то там, за этими холмами, похожими на верблюжьи горбы, человек, ставший ей теперь самым дорогим на свете, угонял прочь от стройки и от нее, Ольги, смертоносный груз взрывчатки, каждое мгновение готовой взлететь на воздух и уничтожить поезд, полотно железной дороги, людей и все живое вокруг на десятки метров.

Ольга сидела несколько минут с закрытыми глазами, а когда открыла их, все расплылось вокруг от слез. Никогда еще не было ей так тяжело и страшно… Лишь на мгновение возник перед ней образ Вронского таким, каким он представлялся ей когда-то, но тотчас же потускнел, померк. Сползла с него романтическая оболочка, и Ольга увидела его жалким трусом, с трясущимися руками и дрожащим голосом…

Солнце теперь совсем выбралось из-за холмов. Лучи его падали уже не так откосо, как в первые минуты. Местность от этого изменила свою тональность. Краски ее стали спокойнее.

Тихо было вокруг. Шум и суета на станции и в бараках утихли, как только Шатров увел заминированный поезд. Постепенно все входило в свою нормальную колею. Поднялась с насыпи и Ольга. Но вдруг за холмом, на который она так упорно смотрела, раздался сначала чуть слышный, а затем все более крепнущий, почти торжественный звук паровозного свистка.

Ольга даже вздрогнула от неожиданности: «Неужели это поезд Кости?…»

Приложив руку к глазам, Ольга попыталась разглядеть вдалеке очертания паровоза Шатрова. Она не задумывалась в это мгновение, каким образом возвращался назад заминированный поезд, почему не взорвался до сих пор. Ей было ясно лишь одно – это поезд Константина, никакой другой поезд не мог быть сейчас на этом перегоне.

А когда поезд показался из-за холмов, Ольга бросилась ему навстречу, хотя он был еще очень далеко.

«А почему он не взорвался? – тут только мелькнула тревожная мысль. – Почему они снова ведут свой страшный груз на станцию?…»

Девушка остановилась в замешательстве, не понимая, в чем дело.

«Может быть, нас неверно информировали? Может быть, поезд и не заминирован вовсе? Или паровозная бригада совсем потеряла голову от страха, и обреченный поезд панически мечется теперь по перегону?…»

Но нет, этому она не могла поверить. Это могло случиться с кем угодно, но только не с Константином. Никогда еще, кажется, она так не верила в него, как теперь.

Ольга совершенно отчетливо представила себе его побледневшее от напряжения лицо с круто сведенными бровями, крепко стиснутые зубы, руку, сжавшую кран машиниста, напружинившееся мускулистое тело, готовое к любому стремительному движению, и ей нестерпимо захотелось вдруг быть с ним рядом, вместе встретить опасность, вместе одержать победу.

Она не заметила, как снова быстро пошла навстречу поезду, который прошел уже значительное расстояние и, сбавляя скорость, приближался к закрытому семафору.

Константин, высунувшись из окна, первым заметил Ольгу. Он протер глаза, не решаясь этому поверить. Но тут и Федор увидел ее.

– Смотри-ка, Костя!… – удивленно крикнул он. – Снова наша Ольга!

Поезд теперь шел совсем медленно, вот-вот готовый остановиться. Но прежде чем он остановился, Ольга крепко схватилась за поручни лесенки будки машиниста и стала быстро взбираться на паровоз. Федор поспешно протянул ей руку, чтобы помочь, но она, не замечая его, шагнула к Константину и, не сдерживая неожиданно хлынувших слез, бросилась к нему, порывисто обняла и поцеловала, ощутив на губах крупинки угля и солоноватый вкус пота, покрывавшего его лицо.

Константин не успел еще прийти в себя и понять происшедшее, как Ольга повернулась уже к Федору и протянула ему руку:

– Спасибо, спасибо вам, товарищи!…

Может быть, нужно было сказать что-нибудь другое, назвать их победителями, героями, но она почувствовала в них в эту минуту настоящих товарищей, с которыми ничто не страшно, с которыми можно пойти на любой подвиг, и она назвала их товарищами, ибо не знала другого слова выше этого.

– Еще одного человека нужно поблагодарить! – взволнованно проговорил Федор, повернувшись к смущенно улыбающемуся майору Ершову. – Это он обезвредил мину и спас поезд.

Федор уже знал, что Ершов не работник какого-то Алма-атинского исторического музея. Догадывался даже, кем мог он быть на самом деле.

Ольга крепко пожала руку Ершову и снова повернулась к Шатрову. А Константин все смотрел на ее сияющее лицо, на растрепавшиеся волосы, на большие ясные глаза, лучившиеся веселыми искорками счастья, и думал: «Если она даже не любит меня, то все равно она самый лучший, самый замечательный человек на свете!…»

Выглянув в окно, он увидел все еще опущенное крыло семафора и крикнул Рябову:

– Придется сообщить им, Федор, что беда миновала, а то они, пожалуй, не решатся впустить нас на станцию.

– Да, они, видать, изрядно там струхнули… – засмеялся Федор, радуясь, что все наконец кончилось так благополучно.

– Кажется, спешит к нам кто-то со станции, – заметил Ершов, смотревший в окно с другой стороны паровозной будки.

– Это сам начальник, – сказала Ольга, выглядывая из окна паровозной будки.

Спустя несколько минут начальник станции и сопровождавшие его железнодорожники были уже на паровозе и с удивлением слушали краткий рассказ Шатрова, перебиваемый репликами Федора. Начальник станции был еще совсем молодым человеком и не умел сдерживать своих чувств. Он порывисто обнял всех по очереди и воскликнул простодушно:

– Ну и молодцы! Настоящие молодцы, честное слово!…

Соскочив с паровоза, он по-мальчишески быстро побежал к станции, и вскоре красное крыло семафора взвилось вверх, открывая дорогу поезду, возвратившемуся чуть ли не с того света.

Константин потянул за тягу. Долгий, могучий, торжественный голос вибрирующей меди паровозного свистка до боли в ушах потряс воздух.

– Я сойду здесь. У меня ведь нет разрешения на право проезда на паровозе, – сказала Ольга, собираясь спуститься по лесенке из будки машиниста.

– Останьтесь, Оля, – удержал ее Константин.

И Ольга осталась. Она стала позади Константина, так, чтобы не мешать ему и видеть неторопливые, уверенные движения его рук, управляющих механизмом локомотива. И Константин, не оборачиваясь, всем своим существом ощущал ее позади себя и готов был теперь вести свой поезд с любым грузом, на любые подъемы, через любые испытания. Он всегда знал, что выполнит свой долг в любой обстановке, но никогда еще не чувствовал себя таким сильным, таким бесстрашным и таким нужным своему народу, своим товарищам и своей Ольге.

А майор Ершов стоял в это время в дверях паровозной будки, крепко схватившись за поручни. Он был взволнован, но не умилялся своим поступком, ибо вовсе не считал его подвигом. Он сделал лишь то, чего не имел права не сделать.

НА АВТОДРЕЗИНЕ

Спрыгнув с поезда, лейтенант Малиновкин осмотрелся по сторонам. Неподалеку от него виднелся последний вагон стоящего на станции состава. Людей поблизости не было видно. Решив никому пока не выдавать своего присутствия, лейтенант поспешно взобрался в вагон, дверь которого была слегка отодвинута.

Вагон был пуст. Вторая его дверь тоже оказалась приоткрытой. Через ее просвет Малиновкин стал осматривать станцию. На асфальтированной платформе, примыкавшей к станционным строениям – трем небольшим стандартным домикам, он увидел сержанта железнодорожной милиции. Чуть подальше шагал по шпалам какой-то железнодорожник с зажженным фонарем в руках.

Сразу же за станцией начиналась степь, голая, пустынная, просматривающаяся на большом пространстве.

С другой стороны вагона, в котором сидел Малиновкин, на третьем станционном пути стоял еще один состав с порожними вагонами и платформами, за ним простиралась такая же степь, поросшая низкорослыми травами да видневшимися кое-где белыми пятнами ковыля.

«В степь этот мерзавец не пойдет, конечно, – твердо решил Малиновкин. – Но что он предпримет?»