Текст книги "По светлому следу (сб.)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц)

Начальник фронтовой контрразведки, сидевший рядом с полковником Муратовым, шепнул ему на ухо:

– Сегодня же свяжитесь с майором Булавиным. Поставьте его в известность, что снабжение наших армий, готовящихся к наступлению, будет идти через его станцию.

В тот же день состоялся разговор полковника Муратова с майором Булавиным. Разговор шел по телетайпу – буквопечатающему телеграфному аппарату, условным кодом.

«На днях начнется переброска военных грузов через вашу станцию в направлении нанесения главного удара, – медленно по кодовой таблице переводил майор Булавин шифрованный текст Муратова. – В связи с этим в ближайшее время значительно увеличат ваш паровозный парк. Гаевого, следовательно, нужно убрать».

«А может быть, пока все-таки не делать этого?» – предложил Булавин и на судорожно двигавшейся между его пальцами ленте телетайпа прочел ответный вопрос Муратова:

«Что это даст нам?»

«Пока Гаевой на свободе, – ответил ему майор Булавин, – нам легче будет проследить его связи, а следовательно, и местонахождение резидента, от которого он получает свои задания. Арест же Гаевого только насторожит вражескую агентуру».

«Но, оставаясь на свободе, Гаевой тотчас же донесет об увеличении паровозного парка в Воеводине, и немцам все станет ясно», – высказал свое опасение полковник Муратов.

«Донесения его пойдут через нас, а уж мы постараемся их обезвредить. Мы ведь контролируем каждый шаг Гаевого и всю его переписку. В случае нужды можно взять его в любую минуту».

Несколько секунд клавиатура телетайпа была неподвижна. Видимо, полковник Муратов обдумывал предложение майора. Затем пусковым сигналом передающий аппарат снова привел в действие механизм принимающего телетайпа. Глухо защелкали клавиши, лента пришла в движение, и майор Булавин, с нетерпением ожидавший ответа Муратова, прочел наконец:

«Хорошо. Оставьте его на свободе до особого распоряжения. Я доложу Привалову о вашем предложении»

ДОКЛАД КАПИТАНА ВАРГИНА

Вернувшись к себе, майор Булавин приказал вызвать капитана Варгина. В ожидании его прихода он нервно ходил по кабинету, обдумывая события последних дней.

Обстановка становилась все сложнее. Теперь, когда было принято решение снабжать готовящиеся к наступлению армии через Воеводино, Гаевой мог причинить много неприятностей. И все-таки это пока не очень пугало Булавина, так как он не считал особенно страшным того врага, который был ему известен.

«А может быть, на нашей станции есть еще и другой агент?» – мелькнула тревожная мысль, но Булавин тотчас же отверг ее. Гитлеровцам не нужен был второй агент на станции Воеводино. Лишний человек мог только испортить им все дело. Скромные сведения о паровозном парке, которыми располагает расценщик Гаевой, вполне должны были их устраивать. Численность паровозного парка дает ведь им полную возможность безошибочно судить о наших замыслах на этом участке фронта. Как только будет увеличен паровозный парк в депо Воеводина, не останется никаких сомнений, что наступление начнется на том фланге фронта, к которому ведет железная дорога от станции Воеводино. Неизменность же парка будет свидетельствовать о подготовке наступления где-то на другом участке фронта.

Когда явился капитан Варгин, майор Булавин все еще озабоченно ходил по кабинету, не приняв никакого решения.

– Ну-с, докладывайте, что еще. вам удалось разузнать о Гаевом, – обратился он к капитану.

– Могу доложись вам, товарищ майор, – не без удовольствия начал Варгин, откладывая в пепельницу только что закуренную папиросу, – нам удалось основательно прощупать этого типа. Повышенный интерес его к номерам паровозов и особенно ко всем новым машинам установлен теперь абсолютно точно. Гаевой, однако, собирает все эти сведения – только легально – в порядке исполнения своих служебных обязанностей. Мы и предполагали это в самом начале, но теперь система шпионской работы Гаевого полностью подтвердилась. Я познакомился почти со всеми побывавшими у него в руках нарядами на ремонт паровозов, находящихся в нашем депо…

– Но позвольте, – перебил капитана Булавин, – а если паровоз не заходит в депо на ремонт, значит, Гаевой тогда не имеет о нем никаких сведений?

– Почему же? Если даже паровоз и не заходит в депо, все равно кое-какой мелкий ремонт производится на путях, а на это тоже выписываются наряды. Таким образом Гаевой располагает почти исчерпывающими сведениями обо всем паровозном парке нашего депо.

– Ну, а локомотив ФД 20-1899, о котором он донес своему резиденту, действительно новый?

– Действительно. Прямо с завода. Был там на капитальном ремонте.

Размышляя над сообщением Варгина, майор Булавин задумчиво постукивал пальцами по настольному стеклу.

– Вот еще что меня беспокоит, Виктор Ильич: только ли на нашу станцию заброшен шпион? Нет ли их и на соседних? Как вы думаете?

– Вне всяких сомнений, есть они и там! – не задумываясь выпалил Варгин.

– Зачем же так торопиться? – укоризненно покачал головой Булавин. – Врагов не следует делать глупее, чем они есть на самом деле. Зачем, например, им засылать своих шпионов на маленькие промежуточные станции? Обслуживающий персонал там невелик, каждый человек на виду. В таких условиях шпиону трудно замаскироваться. Да и не к чему торчать им на таких станциях, на которых даже не все поезда останавливаются.

Булавин долго боролся с искушением закурить, но не выдержал и попросил у Варгина папиросу.

– Другое дело – такая станция, как наше Воеводино, – продолжал он, аппетитно попыхивая ароматным дымком. – Она самая крупная на всем участке от Низовья до фронта. Находясь здесь, можно иметь исчерпывающее представление о всех грузах, идущих к фронту.

– А на узловую станцию не могли они разве забросить еще одного шпиона? – спросил Варгин.

– В Низовье?

– Так точно. Там ведь разветвление дороги – одна линия идет к правому, другая к левому флангу фронта. Позиция для шпиона в Низовье, пожалуй, даже более выгодная, чем у нас. И в перехваченном секретном документе гитлеровцев она упоминается.

– А по-моему, позиция для тайного агента в Низовье совсем невыгодная, так как там нелегко ориентироваться, – возразил Булавин. – Расположение этой станции таково, что уследить за дальнейшим направлением поездов, прибывших из тыла, почти невозможно. А в секретном немецком документе, который я вам показывал, ничего ведь не утверждалось. Там лишь упоминались те станции, которые представляют интерес для их разведки.

Помолчав, Булавин энергично хлопнул ладонью по столу и заключил убежденно:

– Нет, уж если и имеется еще один шпион на наших прифронтовых дорогах, то только на станции Озерной. Она такая же примерно, как и наша по масштабу, но находится на ответвлении пути, ведущем к противоположному флангу фронта. Если же был бы успешно действующий шпион на станции Низовье, им незачем было бы держать своего агента еще и в Воеводине,

НА ПРИВОКЗАЛЬНОЙ УЛИЦЕ

Доронин и Анна Рощина встретились возле железнодорожного клуба и медленно направились вдоль длинной привокзальной улицы, в конце которой находился так хорошо знакомый Сергею домик Рощина с молодыми кленами под окнами.

Погода весь день была пасмурной, но к вечеру легкий морозец хорошо подсушил землю. Шуршали под ногами опавшие листья деревьев, хрустели тонкие пленки льда па лужицах в выбоинах асфальта. Анна любила эти первые заморозки поздней осени и с удовольствием глубоко вдыхала холодный воздух.

Сергей был задумчив, и они некоторое время шли молча. Сначала это даже нравилось Анне. Приятно было идти рядом с любимым человеком и чувствовать его сильную руку у себя под локтем. Она то прислушивалась к шороху листвы под ногами, то с детским озорством давила хрупкие льдинки на лужицах и изо всех сил старалась согреть своей теплой рукой большую холодную руку Сергея. Однако молчание его начало тяготить Анну. Не выдержав, она спросила:

– Что это ты неразговорчивый такой сегодня, Сережа?

А Сергей по-прежнему молчал, будто и не расслышал ее вопроса. Никогда с ним не было такого. Обычно при встречах с нею был он весел, оживлен, рассказывал что-нибудь о своей работе, делился замыслами. Почему же он молчаливый такой сегодня?

И вдруг ее осенила догадка:

«Может быть, решится наконец?…»

И хотя сама она еще совсем недавно жаждала этого разговора, почему-то теперь испугалась его…

– Видишь ли, – проговорил наконец Сергей не очень твердым голосом, – я давно уже собирался тебе сказать…

Но тут он внезапно поскользнулся и чуть не упал. Анну развеселило это маленькое происшествие, и она рассмеялась так заразительно, что рассмешила и Сергея. Однако он тотчас же снова насупился и сказал тоном упрека:

– Разве с тобой поговоришь серьезно о чем-нибудь, кроме диспетчерской службы?

– А я что-то и не помню, чтобы ты когда-нибудь отважился на более серьезный разговор, – снова засмеялась Анна, умышленно употребив слово «отважился» и давая этим понять Сергею, что она догадывается, о чем может пойти этот «серьезный разговор».

Окончательно смутившийся Сергей тяжело вздохнул и снова замолчал, теперь уже надолго. Но это успокоило ее, так как «серьезный разговор» переносился на другой раз и ей уже не нужно было волноваться за Сергея…

Привокзальная улица, по которой шли Сергей и Анна, была совершенно темной. Из замаскированных окон не проникало ни одного лучика света, и от этого создавалось впечатление глубокой ночи, хотя на самом деле не было еще и десяти часов вечера. Чтобы развеселить приунывшего Сергея, Анна хотела было рассказать ему какую-то смешную историю, но в это время они услышали далекий, все нарастающий шум авиационного мотора. А когда самолет летел уже над их головами, Анна остановилась и, крепко сжав руку Сергея, спросила:

– Чей это, Сережа?

– Наш, по-моему, – ответил Сергей, всматриваясь в непроглядно черное небо, будто в нем можно было увидеть что-то. – У фашистского тон другой, ниже гораздо и какой-то охающий. А ты что, испугалась?

– Нет, мне не страшно, но неприятно как-то… – вздрогнув всем телом, ответила Анна. – Вот когда я на дежурстве, совсем другое дело. Там некогда думать об этом, если даже бомбят. Тогда только одна мысль: вывести поскорее эшелоны со станции, спасти военные грузы, санитарные поезда… В такие минуты всегда чувствуешь себя в таком строю, из которого ни шагу нельзя ступить ни вправо, ни влево, а только вперед, только против врага.

Помолчав, она, вздохнула и спросила печально:

– Когда же все-таки война кончится, Сережа?

В эту минуту властный диспетчер, беспрекословно распоряжавшийся поездами на своем участке, показался Сергею маленькой девочкой, которой вдруг стало страшно. И ему захотелось сказать ей что-нибудь в утешение, но нужных слов не находилось…

– Война кончится, Аня, когда мы победим.

– Не блещешь ты красноречием, Сережа! – тихо засмеялась Анна. – Не верится даже, что лекции твои о тяжеловесных поездах таким успехом пользуются.

– А ты бы зашла сама да послушала, – обиделся Сергей.

– Для меня папа мой больший авторитет, чем я сама, – не без гордости за отца заявила Анна. – Ему они нравятся. Кстати, он очень просил меня сегодня затащить тебя к нам. У него к тебе какое-то серьезное дело.

ЖИЗНЬ ПОДСКАЗЫВАЕТ БУЛАВИНУ РЕШЕНИЕ

Майор Булавин был теперь занят одной мыслью: как скрыть от врага замысел советского командования. Не раз приходило на ум назойливое желание арестовать Гаевого, но это было линией наименьшего сопротивления, а Евгений Булавин по опыту знал, что она никогда не оказывалась надежной.

Долго ходил сегодня майор Булавин по станции, наблюдая за отправкой поездов. Мысли его были яснее, четче, когда он прохаживался по свежему воздуху, присматриваясь к слаженным действиям станционных рабочих. Особенно привлекали его осмотрщики. Молотками на длинных рукоятках постукивали они по ободам вагонных колес и стальным листам рессор, чутко прислушиваясь к звучанию металла. Работа их требовала тонкого, почти музыкального слуха, способного по тончайшим оттенкам вибрирующей стали угадывать неисправность наиболее уязвимых частей вагона – колес и рессорного подвешивания с его сложной системой пружин и балансиров.

«Вот кому может позавидовать даже настройщик роялей…» – с уважением подумал о них майор Булавин.

Постояв еще немного возле осмотрщиков, готовивших поезд к отправке, Евгений Андреевич задумчиво зашагал дальше по шпалам, пахнущим нефтью и креозотом, мимо длинных составов большегрузных вагонов и санитарных поездов. Раза два прошелся он мимо депо и уже собрался возвратиться назад, как вдруг услышал знакомый голос, окликнувший его.

Булавин обернулся. Позади, улыбаясь, стоял секретарь партийного комитета паровозного депо Мель, ников, спрыгнувший с подножки маневрового паровоза.

– Мое почтение, товарищ майор, – весело проговорил он, протягивая Булавину руку. – Давненько вы к нам не заглядывали.

– Здравствуйте, Иван Петрович, – обрадованно отозвался Булавин, пожимая крепкую, мускулистую руку Мельникова.

Евгений Андреевич хорошо знал этого плотного, невысокого человека в кожаной куртке с форменными железнодорожными пуговицами – встречался с ним в райкоме партии, не раз заходил к нему в партийный комитет.

– А у нас тут интересные дела творятся! – возбужденно заговорил секретарь партийного комитета. – Движение тяжеловесников достигло такого размаха, что мы подумываем о сокращении паровозного парка процентов этак на тридцать пять – сорок. Неплохо ведь, а? Что вы на это скажете?

И тут мелькнула вдруг у Булавина смелая мысль,

– А не могли бы ваши машинисты, Иван Петрович, взять на себя обязательство: не увеличивая количества паровозов, перевезти в полтора-два раза больше грузов, чем они возят сейчас? – спросил он, пытливо вглядываясь в серые глаза Мельникова.

Секретарь партийного комитета задумался. Булавин хотел было пояснить, для чего это нужно? но Мельников и сам отлично все понял:

– Для фронта, стало быть, требуется?

Евгений Андреевич утвердительно кивнул головой.

– Нужно будет с народом об этом потолковать. И, пожалуй, не с одними только машинистами. Постараюсь к завтрашнему дню поговорить кое с кем.

В тот же день вечером Булавин зашел к Сергею Доронину. Машиниста дома не оказалось.

– Где бы мне разыскать его, Елена Николаевна? – спросил он мать Сергея.

– Не сказал он мне ничего, – ответила Доронина и добавила, улыбнувшись: – Думается мне, однако, что у Рощиных.

«Это даже к лучшему, – обрадовался Булавин, направляясь к Рощиным. – Не мешает и с Петром Петровичем посоветоваться. Да и дочка его, Анна Петровна, лучший диспетчер на участке. Может быть, и она что-нибудь подскажет…

Двери Булавину открыл сам Петр Петрович.

Он проводил Булавина в просторную комнату, в которой за большим столом, склонившись над какими-то схемами и чертежами, сидели Сергей и Анна. Они были настолько увлечены своим занятием, что не заметили даже прихода майора.

– Добрый вечер, друзья! – весело проговорил Булавин, переступая порог комнаты.

– А, Евгений Андреевич! – оживленно воскликнул Сергей, подымаясь навстречу Булавину,

Встала и Анна.

– Здравствуйте, Анна Петровна! – протянул ей руку Булавин и спросил, кивнув на стол: – Что это вы бумаги столько извели? Какие стратегические планы разрабатываете?

– Наши железнодорожные дела обсуждаем, товарищ майор, – ответила Анна. – Да вам это вряд ли интересно…

– Почему же? – улыбаясь спросил Булавин. – Меня как раз именно это и интересует. Может быть, посвятите меня в ваши замыслы?

Сергей с Анной смущенно переглянулись.

– Решили мы пересмотреть график движения поездов, – не очень уверенно начал Сергей. – Уплотнить его немного. Вот прикинули пока приблизительно, но и то получается большое сокращение во времени на каждом рейсе. Правда, Аня?

Анна утвердительно кивнула головой и добавила:

– Мне думается, что, если собраться диспетчерам и машинистам да обсудить сообща такой уплотненный график, можно было бы почти вдвое увеличить оборот паровозов и, следовательно, вдвое больше перевезти грузов.

– А если к тому же водить еще и тяжеловесные поезда, – поддержал ее Сергей, – можно перевезти грузов еще больше. Сейчас, когда такая нужда в паровозах, мы вполне могли бы обеспечить теперешний грузопоток половиной нашего парка, а остальные локомотивы отправить туда, где в них большая потребность.

До поздней ночи просидел Евгений Андреевич с Сергеем, Анной и Петром Петровичем, обсуждая возможности увеличения перевозки военных грузов. А когда возвращался домой, на душе у него было легко не только потому, что он нашел наконец решение трудной задачи, но и потому еще, что решение это подсказали ему сами железнодорожники.

Долго в эту ночь Евгений Андреевич не ложился спать. Он включил радиоприемник и настроился на волну одной из московских станций. Сильные аккорды рояля наполнили комнату. Они звучали настойчиво и властно, полные несокрушимой воли. Их тотчас же подхватила могучая волна звуков оркестра. Сначала Евгению Андреевичу казалось, будто оркестр лишь повторял мелодию вслед за роялем, но, прислушавшись, он ясно почувствовал, что музыкальная тема звучала в оркестре ярче, красочнее, выразительнее. Оркестр не только поддерживал четкий, мужественный голос рояля – он придавал ему величие, сливаясь с ним в мощный, торжественный гимн.

«Как хорошо! – взволнованно подумал Евгений Андреевич. – Чайковский, наверно…»

И чем больше прислушивался он к звукам симфонии, тем полнее сливались они с его собственными чувствами и мыслями. Даже когда утихло все и диктор объявил перерыв, взволнованный Евгений Андреевич долго еще продолжал ходить по комнате, раздумывая над пережитым за всю свою нелегкую жизнь.

Он думал о том, как трудно было бы ему работать без поддержки народа, без его проницательности и наблюдательности. Как близорук и беспомощен был бы он со своим маленьким штатом, как много труда и времени пришлось бы тратить на все, как много совершать ошибок…

Усевшись за стол, Булавин расстегнул воротник кителя, достал бумагу и торопливо стал писать жене. Хотя и нельзя было рассказать ей всего, что он делал и собирался сделать, она должна была понять по тону его письма, что он очень счастлив, что ему удалось найти решение какой-то очень важной задачи.

ПИСЬМО ГЛАФИРЫ ДОБРЯКОВОЙ

Спустя два дня в партийном комитете паровозного депо состоялось совещание машинистов, вагонников, эксплуатационников и путейцев. Присутствовал на нем и майор Булавин. О проекте нового, уплотненного графика движения поездов докладывала Анна Рощина.

Вернулся в свое отделение Евгений Андреевич поздно ночью в хорошем настроении. Тут у него тоже были новости – пришло наконец долгожданное письмо на имя тети Маши от Глафиры Добряковой. Его доставили майору, как только ушел он на собрание, и капитан Варгин вот уже несколько часов трудился над его дешифровкой. Фотокопия этого письма была тотчас же отослана в управление Привалова.

Приказав дежурному вызвать капитана, Булавин прошел в свой кабинет. Торопливо просмотрев пакеты с секретной почтой, он остановил свое внимание на радиограмме, присланной полковником Муратовым. Забыв об остальной корреспонденции, он перечитал радиограмму несколько раз и раздумывал над нею до тех пор, пока не вошел капитан Варгин, вид которого обеспокоил майора. Пристально всмотревшись в бледное, с темными кругами под глазами лицо капитана, Евгений Андреевич спросил озабоченно:

– Не захворали ли, Виктор Ильич?

– Да нет, ничего вроде… Голова только слегка побаливает. Мигрень, наверно.

– Знаю я эту мигрень, – усмехнулся Булавин. – Мне дежурный докладывал, что вы за последние сутки ни на минуту глаз не сомкнули. А тайный текст письма Добряковой не удается, значит, «анатомировать»?

– Не удается, товарищ майор, – смущенно улыбнулся капитан. – По внешнему виду нет в нем ничего подозрительного. Я фотографировал его разными способами, в разных лучах и фильтрах, но все безрезультатно. А ведь быть того не может, чтобы в письме Глафиры Добряковой не было тайного текста.

Майор снова пристально посмотрел на Варгина и строго произнес:

– Вот что, товарищ капитан: распорядитесь-ка, чтобы дежурный запросил у полковника Муратова разрешение на мой выезд к нему для срочного доклада, а сами немедленно отправляйтесь спать. И учтите: это не совет, а приказ. Для разгадки шифров нужна свежая голова.

– Но как же все-таки быть с письмом? – удивился Варгин. – Утром оно ведь должно быть доставлено Марии Марковне. Нельзя задерживать его у нас так долго, это может показаться Гаевому подозрительным.

– Оно и будет доставлено Марии Марковне утром, – спокойно заметил майор, еще раз пробегая глазами сообщение полковника Муратова.

– Без расшифровки?

– Нет, расшифрованным.

– Кто же сделает это, если я буду спать? – Варгин недоуменно потер ладонью лоб, на котором резче обозначились две глубокие морщины.

– Вы.

– Кажется, я в самом деле заработался… – растерянно проговорил капитан, – ничего понять не могу.

– Попробую вам помочь, – улыбнулся Булавин. – Только что я получил очень важное сообщение от полковника Муратова. Ему удалось установить, что адресат Марии Марковны – действительно ее родная сестра. Но к вражеской агентуре эта очень старая и безусловно честная женщина никакого отношения не имеет.

– Так в чем же тогда дело?…

– А вы не перебивайте и слушайте дальше. Сестра Марии Марковны, Глафира Марковна Добрякова, престарелая женщина, живет в собственном доме с замужними дочерьми и внучками, так что семья у нее довольно большая. К тому же почти ежедневно навещают ее многочисленные племянники и племянницы. Нет сомнения, что кто-то из членов семьи Добряковых или из навещающих их родственников является вражеским агентом либо пособником его.

– Какой же вывод следует из этого? – спросил Варгин, предлагая майору папиросы.

Булавин, слишком много куривший в последние дни, хотел было отказаться, но сокрушенно махнул рукой и торопливо закурил.

– А вывод, по-моему, таков, – сказал он, жадно попыхивая сизоватым дымком папиросы. – Вражеские агенты очень осторожны. Сами они не ведут переписки, но паразитически пользуются перепиской двух старушек.

– Как Гаевой использует письма Марии Марковны, нам теперь известно, – задумчиво заметил капитан, – но как ухитряется делать это агент, с которым Гаевой ведет переписку? Пока я положительно ничего не могу сообразить…

– Однако кое-что сообразить все-таки можно, – пояснил Булавин. – Разве не обратили вы внимания на то, что письмо Глафиры Добряковой написано той же рукой, что и адрес на конверте? А из этого следует, что вряд ли кто-то мог использовать текст его таким же образом, как и Гаевой.

– А почему не допустить, что и письмо и адрес на конверте написаны кем-нибудь по просьбе Глафиры Добряковой?

– Это предположение отпадает, – решительно возразил Булавин. – По фотокопии письма Глафиры Марковны, отосланной вами генералу Привалову, полковник Муратов установил, что написано оно лично Добряковой. В связи с этим наиболее вероятным будет допустить, что шпион мог получить письмо Глафиры Марковны только для того, чтобы отнести его на почту или опустить в почтовый ящик. (Кстати, полковнику Муратову достоверно известно, что старушка Добрякова почти не выходит из дома). Получив же письмо в руки, шпион без труда мог сделать на нем незаметную шифрованную запись. Я лично почти не сомневаюсь, что шифр этот скорее всего где-нибудь на конверте.

– Да, все может быть именно так, – после некоторого раздумья согласился Варгин, – и я совершил ошибку, занимаясь всем текстом письма, не определив наиболее вероятного места записи шифровки. Теперь, надеюсь, дело пойдет успешнее.

– Не сомневаюсь в этом, – убежденно заявил майор. – Распорядитесь насчет посылки телеграммы полковнику Муратову, Виктор Ильич, и немедленно спать! Повторяю, это не совет, а приказ.

– Слушаюсь, товарищ майор.

– А завтра утром… – майор слегка отдернул рукав кителя, взглянул на часы и добавил, улыбаясь: – «Завтра», оказывается, уже наступило. Ну, в таком случае сегодня часиков в пять утра вам нужно снова быть на ногах и продолжать начатую работу. Желаю успеха!

В ОЖИДАНИИ РЕШЕНИЯ

У полковника Муратова было смуглое, сухощавое лицо с густыми черными, нависающими бровями. Разговаривая, он, не мигая, пристально смотрел в глаза собеседнику, и это почти на всех производило неприятное впечатление.

Первое время этот взгляд смущал и Булавина, но со временем он привык к нему. Гораздо более беспокоило его теперь молчание полковника. Майор давно уже изложил ему свои соображения, а Муратов все еще не проронил ни слова.

– Значит, вы полагаете, – произнес наконец полковник, все еще не сводя с Булавина пристального взгляда, – что Воеводино обойдется наличным паровозным парком, если даже поток грузов увеличится вдвое?

– Безусловно, товарищ полковник, – облегченно вздохнув, отозвался Булавин. Он был рад, что Муратов хоть заговорил наконец.

– А этот Гаевой не сообразит разве, в чем тут дело?

– Гаевому, видимо, предписано избегать малейшего риска, – ответил майор Булавин, то и дело поглядывая на коробку папирос, лежавшую на столе, и делая над собой усилие, чтобы не попросить у полковника закурить. – Шпион явно старается не совать никуда своего носа. Он сидит себе спокойненько в конторе паровозного депо и нисколько не сомневается, что по имеющимся у него сведениям о паровозном парке можно судить и о масштабах перевозок.

– Вы уверены в этом? – спросил полковник, бросив на Булавина испытующий взгляд.

– Уверен, товарищ полковник, – спокойно ответил Булавин. – К тому же это не простое предположение: мы следим за каждым шагом Гаевого и убеждены, что единственный источник его информации – наряды на ремонт паровозов.

– Хорошо, допустим, что это так. Но учитываете ли вы то обстоятельство, что усиленная работа паровозов вызовет и увеличение их ремонта? Не бросится это в глаза Гаевому?

– Не думаю, товарищ полковник, ибо весь секрет высокой производительности и состоит как раз в том, чтобы лучше использовать паровозы, следовательно, больше на них работать и меньше ремонтироваться. Гарантией успеха – лунинское движение на нашем советском транспорте.

Полковник слегка приподнял левую бровь. Он всегда непроизвольно делал это, когда задумывался.

– Насколько мне помнится, это нечто вроде самообслуживания? – произнес он не очень уверенно.

Майор Булавин был кадровым офицером контра разведки. Он безукоризненно знал не только свое дело, но и все то, с чем приходилось ему соприкасаться в процессе выполнения многочисленных заданий командования. Знал он теперь и транспорт не хуже любого железнодорожника и поэтому не без удовольствия ответил Муратову:

– Вы правы, товарищ полковник, лунинское движение – это действительно нечто вроде самообслуживания. В основе его лежит такой любовный уход за паровозом, который увеличивает производительность и уменьшает износ. Машинисты-лунинцы сами ремонт тируют свои паровозы все то время, пока не возникает потребность в промывочном ремонте, при котором неизбежен заход в депо. Вот поэтому-то не только за счет уплотненного графика движения поездов, но и за счет лунинских методов работы собираются железнодорожники Воеводина увеличить свою производительность. К тому же лунинское движение – это ведь не только движение паровозников. Им охвачены и путейцы, и вагонники, и многие другие специалисты железнодорожного транспорта.

Полковник Муратов был скуп на похвалы. Он ничем не выразил своего удовлетворения соображениями Булавина, хотя ему и понравилось, что майор хорошо знал железнодорожную технику.

– Вы понимаете, конечно, товарищ Булавин, – после небольшого раздумья сказал он майору, – я ведь не могу самостоятельно принять решение по всем тем вопросам, о которых вы мне доложили. Не решит этого и генерал Привалов. Тут необходимо решение Военного совета фронта. – Бросив взгляд на настольные часы, полковник добавил: – Сейчас двенадцать, а заседание Военного совета в шесть. На нем все и решится. Я доложу о вашем предложении генералу.

В распоряжении майора Булавина оставалось около шести часов. Чтобы убить время, он сходил в экспедицию управления генерала Привалова и получил там секретную корреспонденцию в адрес своего отделения. Затем он долго ходил по городу, который хорошо знал, так как часто бывал здесь до войны. Война сильно изменила его облик. Появились высокие деревянные заборы вокруг разрушенных зданий, белые полоски бумаги крест-накрест перечеркнули окна. Указки с надписью «Бомбоубежище» попадались почти на каждом шагу. Строгими, суровыми казались теперь майору Булавину знакомые улицы, хотя жизнь на них кипела, как и в мирное время.

На Первомайской, где было много военных учреждений, часто встречались знакомые. С одними Булавин только здоровался, с другими разговаривал, расспрашивал о новостях и общих знакомых.

Два последних часа перед началом заседания Военного совета Евгений Андреевич провел в управлении Привалова, полагая, что генерал или полковник могут вызвать его для какой-нибудь справки. Но начальство, казалось, совсем забыло о его существовании.

В седьмом часу помощник Муратова подполковник Угрюмов посоветовал Булавину:

– Устраивайтесь-ка в гостинице, товарищ майор. Заседание затянется, видимо, до поздней ночи. Если понадобитесь, я пошлю за вами.

Булавин посидел еще с полчаса и ушел в гостиницу. Без аппетита пообедал, просмотрел свежие газеты и долго ходил по номеру взад и вперед, пытаясь представить себе, как решится вопрос с посылкой добавочных паровозов на станцию Воеводино. То ему казалось совершенно бесспорным, что будет принято его предложение, то вдруг закрадывались сомнения, и он начинал нервничать, ощупывать карманы в поисках папирос. Смущало и то обстоятельство, что ни генерал, ни полковник не вызывали его к себе.

«Неужели проект мой кажется им настолько безнадежным, что они даже выслушать меня не хотят?…» – с тревогой думал Булавин, останавливаясь у дверей и настороженно прислушиваясь к звукам шагов, раздававшимся в коридоре. И снова безостановочно принимался вымерять комнату своими длинными ногами…

Лишь в одиннадцатом часу кто-то постучал в двери его номера. Булавин облегченно вздохнул и громко крикнул:

– Войдите!

На пороге появился посыльный от подполковника Угрюмова.

– Вас вызывает полковник Муратов, – доложил он, прикладывая руку к ушанке.

Торопливо надев шинель, Булавин закрыл дверь своего номера на ключ и почти выбежал из гостиницы.

«На совещание меня вызывают или оно уже кончилось?» – думал он, широко шагая по затемненной улице.

Спустя несколько минут майор был уже на месте, и дежурный офицер тотчас же проводил его к полковнику Муратову.

Полковник, недавно вернувшийся с Военного совета, медленно ходил по кабинету, озабоченно хмуря брови.