Текст книги "Военные приключения. Выпуск 3"

Автор книги: Николай Стариков

Соавторы: Алексей Шишов,Юрий Лубченков,Юрий Маслов,Виктор Пшеничников,Валерий Федосеев,Виктор Геманов,Оксана Могила
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

– Я думаю, что после ареста Крайникова он ляжет на дно, – сказал Скоков. – Или примкнет к банде Грача.

– Может быть, – сказал Красин, вставая. – А пока… Готовьте, Семен Тимофеевич, группу захвата. Операция серьезная. Без стрельбы, пожалуй, не обойдется.

XIII

Погода стояла отвратительная – шел дождь, над городом висел туман. Швецов быстро гнал своего новенького «жигуленка» по улицам Москвы, смотрел на перекрестках на вымокших до нитки прохожих и тихо радовался теплу и уюту кабины. Думал: «И чего раньше не покупал? Машина не роскошь – средство передвижения. Так, кажется, говорил основатель рэкета товарищ Бендер?»

Около дома Крайникова Швецов остановился, три раза коротко просигналил. Через несколько минут из подъезда вышел Евгений Евгеньевич.

– Здравствуй, – сказал он, залезая в машину. – Доволен покупкой?

– Удобная штука.

– Сколько лишка он с тебя содрал?

– Два куска. А вот за гараж заломил – будь здоров! – Швецов выжал сцепление и дал газ. – Так что хочу с вами посоветоваться – брать или не брать.

– Гараж кооперативный?

– Да.

– В каком районе?

– Метро «Щелковская».

Евгений Евгеньевич взглянул на часы.

– В два я должен быть на работе. Успеем?

– Успеем. Я вас прямо к парадному подъезду доставлю.

Швецов приспустил боковое стекло и закурил, обдумывая детали предстоящей операции. План этой операции возник у него еще несколько дней назад, но окончательно созрел и обрел конкретную мысль и цель только после осмотра гаража, который ему предложил купить вместе с машиной знакомый Крайникова. И теперь он шел к этой цели с прямолинейностью и решительностью заводной игрушки.

– Слушай, – неожиданно сказал Евгений Евгеньевич. Месяца через два выйдет закон о кооперативной и индивидуальной трудовой деятельности…

Швецов тряхнул головой, отгоняя картинку, вызванную буйным воображением: он и Крайников сидят напротив друг друга и беседуют. Но вопросы задает уже не Крайников, а он, Швецов.

– Вы хотите, чтобы я открыл кооператив?

– Ты мне нравишься, – улыбнулся Евгений Евгеньевич. – Тебе разжевывать ничего не надо. Значит, согласен?

– Согласен.

– Торговать будешь мужской и женской одеждой. Не сам, конечно. Найдешь двух смазливых девчонок.

– А кто на нас будет работать?

– Индивидуальщики.

«Он хочет взять на контроль сбыт продукции, которую шьют частные портные, пустить эти вещи через себя и сыграть на разнице цен. И таким образом отмоет все свои деньжата. Неплохо. Башка у него действительно работает».

– И сколько я буду иметь?

– Тысячу. Устраивает?

– Годится. – Швецов включил магнитофон, и сразу же из двух динамиков, которыми он оборудовал машину, рванул хрипловатый голос Высоцкого: «…вы лучше лес рубите на гробы, в прорыв идут штрафные батальоны…»

– Сделай потише.

Швецов убавил громкость.

– Портные – моя забота?

– Несколько фамилий я тебе дам. Остальных сам ищи.

– А если попадутся несговорчивые?

– Уговорим.

– Кто именно?

– Не задавай дурацких вопросов. – Евгений Евгеньевич поправил галстук, бросил взгляд на часы. – Скоро?

– Уже приехали.

Гараж был и впрямь добротный – из кирпича, ворота дубовые, крыша обита оцинкованным железом, и Швецов, открывая амбарный замок, беспрерывно цокал языком – то ли восторгался, то ли осуждал, непонятно.

– Не гараж – крепость! И яма есть, и подпол, вот только дороговат. Знаете, сколько запросил? – Он зажег свет и плотно прикрыл за собой ворота. – Шесть штук.

– Ну и что? Он же тебе вещь предлагает. – Евгений Евгеньевич осмотрел яму и выразил свой восторг – глубокая, затем сдвинул крышку подпола, в который вела лестница с широкими, крепкими ступенями, и развел руками. – На совесть сделано!

– Спускайтесь, – предложил Швецов. – Там есть на что взглянуть.

– Например?

– Финская резина для машины. Для «жигуленка» не подойдет, а для вашей «Волги»…

Евгений Евгеньевич недоверчиво хмыкнул, отвернулся, разглядывая идущие вдоль стен антресоли, и в этот момент Швецов сильно и точно ударил его ребром ладони по сонной артерии. Евгений Евгеньевич ойкнул и, оступившись, рухнул в подпол.

– А вот теперь мы с тобой поговорим, сука! – пробормотал Швецов, спускаясь вниз по лестнице.

Евгений Евгеньевич лежал на полу, неловко подвернув под себя правую руку, из небольшой ранки на голове сочилась кровь. Швецов достал из кармана эластичный бинт и крепко связал его – сперва руки, затем ноги. Подтащил к стене, посадил. Сам сел напротив, на березовый чурбачок, закурил и стал ждать, когда жертва очнется.

– Какая же ты дрянь! – вдруг тихо проговорил Евгений Евгеньевич. – Я же тебя из дерьма вытащил, а ты…

– А кто меня в это дерьмо посадил?

– Ты сам в него вляпался.

– Сам?!

– Напомнить?

– Сделайте одолжение.

«Для него это будет полной неожиданностью, – подумал Евгений Евгеньевич. – Сей факт он, наверное, давно забыл, выкинул из памяти, выбросил, как выбрасывают отслужившую свой срок вещь. А мы ее снова на него напялим, пусть полюбуется, вспомнит, что натворил, играя д’Артаньяна».

Швецов с детства увлекался спортом – пятиборьем. Понять и полюбить лошадь ему помог отец, остальные виды спорта – бег, стрельбу, фехтование, плавание – осваивал сам, консультируясь у лучших тренеров, с которыми его опять-таки свел и познакомил отец. Сперва все шло по намеченному плану. В шестнадцать лет Володя – мастер спорта. В семнадцать – член сборной команды Москвы. И вот здесь-то он и сорвался…

Отец Володи в свое время закончил институт и, как все родители, мечтал о том, чтобы и сын получил высшее образование. А Володя, как вдруг выяснилось, плевать хотел на это образование. С трудом закончив десять классов, он заявил: «Жизнь руками надо разгребать, а не головой. Голова нынче слишком дешево ценится». Отец влепил сыну увесистую затрещину и сделал все, чтобы его отчислили из сборной. Володя – в амбицию – ушел из дома, снял квартиру. К счастью, этот вольный период жизни длился недолго. Вскоре его призвали в армию, и он стал выступать за ЦСКА. С новым тренером отношения не сложились. Володя прекрасно сидел в седле, хорошо плавал, бегал, стрелял, а вот фехтовал неважно, что сильно сказывалось на общих результатах. Тренер в конце концов не выдержал и заявил, что если Швецов и дальше будет работать в таком же духе, то он вместо шпаги вручит ему винтовку и отправит служить туда, куда Макар телят гулять не гонял. Что делать? Володя думал, думал и… додумался. В ручку шпаги он вмонтировал хитрющее приспособление – маленькую, почти незаметную кнопочку, нажми ее – и лампочка, которая сигнализирует, что ты достал соперника, нанес ему укол, вспыхнет, возвестит о твоей победе. Изобретение дало плоды, Володя вернул себе звание сильнейшего пятиборца, его снова включили в сборную. Но царствовал он недолго. На первых же международных соревнованиях его накрыли, скандал разразился небывалый…

«Откуда ему все известно»? – напряженно думал Швецов, заново переживая события давно минувших дней – угрюмо-отчужденные лица товарищей, последний разговор с тренером, приказ о снятии звания мастера спорта.

– Чья информация? – спросил он, прекрасно понимая, что вопрос, скорее всего, останется без ответа. Но ошибся.

– Кузина, – насмешливо процедил Евгений Евгеньевич. – Знаешь такого?

«Бог мой! На эту тварь уже сборная Союза по боксу работает!» Швецов вспомнил смуглого плечистого паренька, с которым познакомился во время сборов на подмосковной базе ЦСКА. Кузин обладал хорошим нокаутирующим ударом, и льстивый хор голосов заранее возвел его в ранг чемпиона. Кузин не подвел – занял первое место, но… не прошел допинг-контроля. Его дисквалифицировали. На год. С тех пор Кузина на ринге никто никогда не видел.

– Кто в Прибалтике за мной следил, Кузин?

– Я же тебе говорил: не задавай дурацких вопросов.

«Ясное дело – он. И к Янкиной приезжал он – смуглый, плечистый, симпатичный…»

– Мразь! – рявкнул Швецов, побелев от злости. – Мразь и гнида!

– А ты лучше? – В голосе Евгения Евгеньевича сквозила явная издевка. – Вы – два сапога пара! Хорошо начали, да плохо кончили: пороха для выстрела не хватило. А теперь ищете козла отпущения. Боль свою выплескиваете. Ожесточились! Озлобились! А кто в этом виноват? Сами виноваты. И никогда вам эту боль не выплеснуть. Она – внутри вас. Поэтому ненавидите всех и вся, и себя в том числе, и готовы сожрать друг друга. И жрете, забыв про честь и совесть!

– Не распаляйтесь, Евгений Евгеньевич. У вас аппетит похлеще – волчий! А что касается совести… Я думаю, при рождении ее вам просто-напросто забыли вспрыснуть. Забыли! Понимаете? Поэтому она вас и не мучает.

– Ты прав – не мучает. Только совершенно по другой причине: я – порядочный человек! Я, если хочешь знать, даже в перестройку вписываюсь, ибо каленым железом выжигаю ее врагов – всякого рода нечисть, хапуг, взяточников!

– С ворьем вы расправляетесь мастерски, согласен, Но почему же в таком случае деньги, которые вы изымаете у этого ворья, кладете в собственный карман, а не пересылаете в какой-нибудь там Фонд мира или защиты детей, как небезызвестный вам Юрий Деточкин?

– А тебя оклад в двести рублей устраивает? Можно жить на эти деньги месяц? – Евгений Евгеньевич задумался, на лоб набежали темные прорези морщин. – Александр Сергеевич Пушкин однажды сказал: «Почему я со своим умом и талантом родился в такой стране, как Россия?» Но Родину, как и родителей, не выбирают. Так что где родился, там и живи. Но жить-то по-человечески хочется, на всю катушку, с огоньком, дымом! Хочется реализовать свой талант, богом отпущенный, и вознаграждение соответствующее получить! А тебе вместо вознаграждения – фигу под нос: не высовывайся, шагай в ногу, живи, как все, ибо мы – советские люди! Понимаешь – «Мы»! Бюрократ никогда не говорит: «Я». «Я» – это личная ответственность. Он всегда говорит: «Мы». Меня это «мы» в конце концов взбесило. Думаю: я есть я, а вот кто вы, в этом надо еще разобраться. Ну и стал разбираться, раскладывать бюрократа на составные части. И что же? Властолюбцы, ворье, взяточники! Таких с потрохами и купить, и продать можно. Лишь бы цена была подходящая…

Евгений Евгеньевич говорил зло, напористо, стараясь убедить собеседника в своей искренности и правоте, но Швецов слушал его, как говорится, вполуха, думая о дальнейших действиях, которые, оказывается, рассчитал с точностью и аккуратностью сапера, обезвреживающего мину.

– Вы эту речь для народных заседателей приготовили?

– Чтобы посадить меня на скамью подсудимых, следователю нужны факты, улики. А где он их возьмет? Я не воровал, не грабил, не убивал…

– Ангел с крылышками, да? – Швецов взял стоявшую у стены штыковую лопату. – Кто на вас работает?

– Я же тебе сказал: Кузин.

– Кузин шестерка.

Евгений Евгеньевич откинул голову и закрыл глаза, всем своим видом показывая, что на подобного рода вопросы отвечать не собирается.

– Ну что ж, пеняйте на себя! – Швецов поплевал на ладонь и с хрустом вогнал лопату в землю. – Живьем зарою!

Первые десять минут Евгений Евгеньевич наблюдал за своим мучителем с легким недоумением: не мог поверить в реальность происходящего, не мог представить, что он, магнат, босс, суперворотила, по приказу которого звонили в самые высокие инстанции, раздавали должности, награды, судили, прощали, держали в страхе, попал в столь жалкое и унизительное положение, но когда увидел, что Швецов уже по пояс ушел в землю, что дело приближается к развязке, ощутил панический, животный ужас. Гулко, неуемно заколотилось сердце, тело ослабло, лоб покрылся влажной испариной.

– Володя, давай поговорим. Только без эмоций, серьезно. Я верю, что два умных человека всегда могут договориться.

– Два умных и порядочных, – язвительно заметил Швецов.

– Володя, я тебя хотел сделать своим, доверенным, человеком…

– Своим?! А кому пришла в голову идея отправить меня на дно? Вы же сами говорили, что у Сопина мыслительный аппарат работал туговато – он бы сроду не догадался зарядить акваланг пропаном.

– Чушь собачья! Неужели ты ему поверил?

– Может быть, и не поверил бы, но когда вы продали Янкину…

– Да кто такая Янкина? Дойная корова!

– Эта дойная корова исправно работала на вас много лет, а вы ее – под топор!

– Володя, без меня пропадешь: или тебя мои ребята грохнут, или менты возьмут – любой уголовник кончает свой путь в тюрьме.

– С вашими ребятами я разберусь, а что касается тюрьмы… Я так же, как и вы, люблю спать в собственной постели.

– Дурак! У меня связи, знакомства, меня всегда прикроют, с того света вытащат! А что ты можешь? Тебя сцапают на второй же день и, как паршивого котенка, сунут мордой в парашу. И будешь хлебать, пока не подавишься. – Евгений Евгеньевич взглянул Швецову в глаза, ощутил их льдистый холод и вдруг понял – кожей, внутренностями, – что проиграл, что не выбраться ему из этого каменного мешка, не увидеть больше ни собственной дачи на берегу моря, ни притихшую в ожидании неминуемого женщину у камина, не почувствовать ее губ, тела, пьянящего аромата волос, не услышать шум утреннего прибоя, ни крика оголтелых чаек, внимательно и зорко высматривающих заигравшуюся на мелководье рыбешку, и, отчаявшись, отрицая саму мысль о поражении, замотал головой, закричал, завыл исступленно: «Помогите-е-е!»

– Вас здесь сам бог не услышит. – Швецов загнал ему в рот кляп – картофелину средних размеров – и столкнул в яму. – Приеду завтра. Если не одумаетесь, не назовете имена людей, которые на вас работают, зарою. Живьем похороню!

Швецов закрыл гараж, осмотрелся и прошел в домик к сторожу. Тот, бросив читать газету, глянул поверх очков.

– Ты, дед, часом не глухой? – спросил Швецов. – Кричу, кричу – бестолку.

– А чего кричал?

– Помощь требовалась.

– Пойдем помогу, – с готовностью вскочил дед.

– Я уже справился. – Швецов поблагодарил его за участие, дал трояк на чай и уехал.

«Денежный черт»! – проворчал дед, смотря в окно и наблюдая, как ловко и быстро гонит машину новый владелец гаража.

Приехав домой, Швецов без особого труда отыскал старую записную книжку и позвонил Кузину.

– Здравствуй, – сказал он. – Швецов беспокоит.

– Очень приятно.

– Мне необходимо с тобой поговорить.

– Срочно?

– Немедленно.

– По какому вопросу?

«Не доверяет, сволочь!»

– Евгений Евгеньевич просил…

– Где встретимся?

– Ресторан «Арбат» знаешь?

– Кто этот вокзал не знает.

– Я тебя буду ждать в нижнем зале. Все. – И повесил трубку.

У ресторана толпился народ, на дверях висела табличка: «Свободных мест нет».

– У меня столик заказан, – сказал Швецов, привычным жестом выуживая из кармана трояк.

– Милости просим. – Швейцар услужливо распахнул дверь.

Швецов спустился в нижний зал, нашел подходящего к случаю официанта, рослого, крепкого, наглого, у которого, казалось, даже на роже было написано: «Подонки, учитесь жить!», заказал столик на двоих и сунул ему в верхний карман фирменного пиджака десятку. Сказал:

– Это на чай. Обслужишь быстро, вежливо, но… с достоинством. Работай так, чтобы мой собеседник понял, что ты не из шестерок.

– Сделаем.

Кузин подъехал через полчаса. Войдя в зал, он внимательно осмотрелся и, заметив Швецова, который со скучающим видом наблюдал за танцующими, неторопливо закурил и подошел к столику.

– У вас свободно?

– Пожалуйста. – Швецов кивнул и тут же увидел, как в зал вошли еще два паренька, и по их внешнему виду – у первого был чуть заметно искривлен нос, у второго – бесформенные, отбитые, как у всех профессиональных боксеров, губы – мгновенно сообразил, что Кузин приехал с охраной.

– Что будешь пить?

– Кофе. Двойной. Со сливками.

– А я, пожалуй, выпью, – вздохнул Швецов. – У меня сегодня денек был не из легких. – Он наполнил рюмку и залпом опрокинул ее, продолжая незаметно наблюдать за ребятами Кузина. Они прошли в глубь зала и сели так, чтобы Швецов их не видел.

– Кому живется весело, вольготно на Руси? – с иронией в голосе продекламировал Кузин.

– Кто жить умеет.

– Ты умеешь?

– На этот вопрос придется ответить тебе. – Швецов кивком головы подозвал маячившего в поле зрения официанта. – Славик, ты забыл принести икорки.

Славик извинился и мгновенно исчез.

– Твой паренек? – проводив его взглядом, спросил Кузин.

– Не задавай дурацких вопросов, – ответил Швецов словами Евгения Евгеньевича. – Я же не спрашиваю тебя, чьи козлы сидят за моей спиной.

– А ты спроси.

«Пора быка за рога да в стойло».

– Спрошу. Сколько тебе платил Евгений Евгеньевич?

Это был удар из серии запрещенных, но Кузин даже не поморщился.

– Тысячу, – сказал он, откинувшись на спинку стула.

– Даю полторы. Будешь работать на меня?

Кузин несколько оторопел. Глаза сузились, беспокойно забегали. «Что это, проверка на прочность, которая исходит от Евгения Евгеньевича, или действительно деловое предложение? Скорее всего – проверка…»

– Я, старик, работаю на Магната, – сказал он и, сказав это, побледнел, ибо понял, что от волнения невольно выдал кличку Евгения Евгеньевича, которой последний пользовался в блатном мире. – Работаю честно, а ты… Если ты решил отколоться, то поищи себе людей на стороне.

– Не трепыхайся! – жестко проговорил Швецов. – Уехал твой Магнат.

– Надолго?

– Если соскучишься, то через недельку можешь дать в газету объявление… Такой-то, мол, и такой-то пропал без вести. Кто видел его в последний раз, прошу сообщить по телефону…

– Ты шутишь?

– Шутят комики, а я – человек серьезный. – Швецов бросил на стол паспорт Крайникова, служебный пропуск, сберегательную книжку, абонемент в бассейн «Москва».

– И что ты хочешь? – возвращая документы, спросил Кузин. Лицо его сделалось багровым, горло перехватило, тяжелый комок мешал дыханию.

– Ты спросил: умею ли я жить? Вот и ответь.

– Допустим.

– Будешь на меня работать?

– Если ты этого черта действительно пустил на дно… У меня нет выбора.

– Вот это уже другой разговор. – Швецов снова наполнил рюмку, выпил. Лицо окаменело, стало непривычно серьезным. – С Янкиной завтра оброк не бери. Я с ней сам разберусь. Твое дело Кирин, Стеблев…

Названные фамилии добили Кузина, убедили, что Швецов и впрямь в курсе событий, и он, окончательно уверовав в крах прежнего и торжество нового короля, раскололся – выдал третьего налогоплательщика.

– А с Дворцовым как быть?

– С Дворцовым? – повторил Швецов и, вспомнив, что именно эту фамилию упоминала Янкина, рассказывая о делах в ломбарде, зло скрипнул зубами. – Сколько эта сука платит?

– Три куска.

– Бери пять. Будет выкобениваться – передай от меня привет и скажи, что мне доподлинно известно, сколько золота и серебра он переправляет ежегодно в магазин Янкиной. Не поможет – пусть им твои ребята займутся. – Швецов ткнул большим пальцем за спину. – Они тоже на окладе?

– Нет. Магнат платил им сдельно.

– Сам?

– Через меня. Его лично никто никогда не видел.

– Кто, кроме тебя, имел с ним связь, так сказать, напрямую?

– А ты разве не знаешь?

Швецов молчал. Глаза зло и упрямо сверлили собеседника.

– Артист, – не выдержал Кузин.

– Кто такой?

– Правая рука Магната. Его связь с блатным миром.

– А на кой черт ему этот блатной мир?

– Видишь ли, кроме нашей существуют и другие группировки, и руководят ими люди не столь брезгливые, как, например… Евгений Евгеньевич.

– Понятно, – кивнул Швецов. – Так вот, передай этому Артисту, что сегодня в одиннадцать вечера я буду ждать его у метро «Полянка».

– Там один выход?

– Один. А теперь забирай своих ребят и смывайся. Встретимся завтра. Вечером.

– Где?

– Где обычно – бассейн «Москва».

XIV

– Евгений Евгеньевич! – Красин легонько похлопал Крайникова по щекам. – Как вы себя чувствуете?

Веки задрожали, приподнялись, и сквозь пелену тумана Крайников увидел свежее, гладко выбритое лицо незнакомого мужчины.

– Спасибо. – Он хотел приподняться, но тут же отказался от этой попытки – ноги свело судорогой.

– Спасибо – хороню или спасибо – плохо? – продолжал допытываться незнакомец.

– А вы, собственно, кто?

– Следователь прокуратуры майор Красин.

– Спасибо, – повторил Крайников. – Спасибо за оперативность. Если бы не вы… Вы арестовали этого подонка?

– Кого вы имеете в виду?

– Швецова! – разыграв крайнее удивление, простонал Евгений Евгеньевич. – Я посоветовал ему купить машину, этот гараж, а он вместо благодарности избил меня до полусмерти, ограбил и оставил здесь… Подыхать!

«Артист! Великий артист!» – Красин покачал головой, присел на березовый чурбачок, на котором совсем недавно восседал Швецов, и бросил на сопровождавшего его Климова долгий, изумленный взгляд.

– Крепкий нахал твой подопечный!

– Крепкий, – согласился Костя.

– Хватит играть, Евгений Евгеньевич! Вы арестованы!

– Я? – Глаза Крайникова округлились. Появлению перед собой марсианина он удивился бы, наверное, меньше, чем этому, столь неожиданному для него заявлению.

– За что? Мне сдается, что произошла нелепая ошибка. Или… или вы нарушаете нормы социалистической законности.

– Вы не хотите признаться во всем чистосердечно?

– В чем?

– Подумайте. Чистосердечное признание все-таки учитывается.

– В чем я должен признаться?

– В организации преступной группы, в которую входили Сопин, Швецов, Кузин, Юршов… Знаете такого?

– Владимира Николаевича?

– Владимира Николаевича, – хмуро подтвердил Красин.

– Милейший человек и прекрасный специалист.

– Не сомневаюсь.

– А вы не иронизируйте. Если у вас когда-нибудь сломается машина, обратитесь к нему. Он все делает на совесть – быстро, надежно, с гарантией.

– Спасибо за рекомендацию. Где вы с ним познакомились?

– В поезде. В поезде Москва – Ленинград.

– Вспомните, пожалуйста, подробности… Зачем вы ездили в Ленинград, зачем – Юршов, на какой почве вы с ним сошлись.

– Постараюсь. – Евгений Евгеньевич смиренно прикрыл веки.

После окончания института Евгений Евгеньевич Крайников получил должность в Министерстве торговли. Зарплата маленькая – сто двадцать рублей в месяц, а жить хочется по-человечески, на широкую ногу, как, например, его коллега Чаклин, с которым он подружился и стал вхож в его дом.

Однажды Чаклин заболел, позвонил на работу и попросил Крайникова съездить на ревизию в один из магазинов, которые он курировал. Крайников съездил, подписал заранее заготовленные директором бумаги и со спокойной совестью удалился. А дома в кармане плаща обнаружил тугую пачку кредиток…

Крайников был не так прост, как это могло показаться на первый взгляд. За веселой развязностью скрывались глубокий ум и проницательность. Он хорошо разбирался в людях, прекрасно ориентировался «на местности», а следующий шаг делал, лишь убедившись, что опорная нога стоит крепко и незыблемо, как фундамент многоэтажного дома.

С Чаклиным Крайников решил не связываться: в магазинах, которые он курировал, слишком откровенно и грубо воровали. Но выводы сделал и, прикинув что к чему, принялся мозговать над проблемой «деньги – товар – деньги». Дилемма была не нова, но после мучительных размышлений оказалась вполне разрешимой и осуществимой. Теория, выработанная Крайниковым, состояла из нескольких пунктов, которые гласили следующее: 1. Работать добросовестно. Это не так трудно, коли уж работаешь. 2. Искать знакомства с теми, кто ворует. (Вторая часть предложения резала слух, и Евгений Евгеньевич заменил ее другим словосочетанием – кто часто ошибается при расчете с государством.) И крупно. 3. Если уж брать, то по-королевски. И по возможности – чужими руками, 4. Не спешить. Случай подвернется. И не зевать. Когда рыба на крючке, надо вовремя дернуть удилище.

Случай подвернулся. На юге. Во время отпуска. На первых порах Крайников не придал большого значения пляжному знакомству. Надя была миловидна и приятно вписывалась в легкомысленную атмосферу отпускного флирта и шумных вечеринок. У нее был веселый и легкий характер, красивое лицо и красивое тело, поражавшее Крайникова своей мраморной белизной. Лишь спустя некоторое время Евгений Евгеньевич понял, что Надя человек не простой, что простодушие ее искусно наиграно и за ним скрываются сильная воля, решительность и железная расчетливость. Надя оказалась директором крупного продовольственного магазина и приехала, как она сама шутила, подлечить расшатавшиеся на напряженной работе нервы. Крайникову было не до шуток. «Белый мрамор – ценный материал», – решил он про себя и с этой минуты не отходил от Нади ни на шаг. Он играл свою роль с блеском, продуманно и точно, как азартный игрок, поставивший на крупную ставку. Надя принимала его ухаживания с искренней радостью, и через неделю при встрече с Женей у нее томно блестели глаза и кружилась голова… Крайников проводил ее домой, в Ленинград, а вскоре по возвращении в Москву занялся вопросом обмена жилплощади. Так они решили с Надей. Он часто внезапно вылетал в город на Неве – тоска по любимой – страшная вещь, – и однажды… Однажды он не вылетел, а выехал, и в пути его обокрали – вытащили из бумажника деньги. Пропажу Евгений Евгеньевич обнаружил перед самым прибытием поезда в Ленинград, когда в купе вошла проводница и попросила пассажиров расплатиться за чай. Евгений Евгеньевич внимательно посмотрел на попутчиков. Молодая пара, по всей вероятности муж с женой, была вне подозрений, а вот узкоплечий, с впалой грудью и длинными, по-крестьянски жилистыми руками мужчина средних лет… Евгений Евгеньевич поймал его взгляд, притихший, настороженный, бросил бумажник на стол, демонстративно отвернулся и стал смотреть в окно – на проплывавшие мимо пакгаузы и пристанционные постройки. Мужчина, по-видимому, понял, что его вычислили, но, как говорится, даже бровью не повел – как сидел, так и остался сидеть, спокойно и равнодушно рассматривая свои желтые, видавшие виды полуботинки. И это спокойствие и равнодушие поразило Евгения Евгеньевича.

– Зачем вы это сделали? – спросил он, когда молодожены, простившись, вышли из купе.

– Я из лагеря, – мрачно ответил мужчина. – На все про все выдали четвертак, а добираться пять суток… Жрать хочется, выпить хочется… Вот и попутала нечистая сила. – Он вытащил из кармана четыре сотни, которые «позаимствовал» у Крайникова, и положил на стол. – Извините.

Евгений Евгеньевич спрятал бумажник в карман и, необычно смутившись, спросил:

– А почему вы все не забрали? У меня же шесть…

– И у ворья совесть есть. – Мужчина скупо улыбнулся. – Вам этого не понять.

– Вы профессиональный вор?

– Я – «вор в законе». Слыхали про таких?

– Приходилось. Вас как зовут?

– Артист. – Мужчина впервые поднял на Крайникова глаза. – Простите, это кличка… Владимир Николаевич Юршов.

Говорят, что семя, брошенное в землю, должно в конце концов произрасти. Полуголодное существование в детстве, беспробудное пьянство отца, отсутствие элементарных жилищных условий, пожалуй, и было тем семенем, которое родило в душе Жени Крайникова зависть, тщеславие, желание любой ценой встать на ноги, жить, как все, а если возможно, то и лучше, чтобы не он завидовал, а ему – его связям, женщинам, дорогим картинам, которыми бы он украсил свой загородный дом, и это желание было настолько сильным, всемогущим и пожирающим все остальные чувства, что он уже не мог с ним бороться, он вступил с ним в тайный союз и теперь ждал только одного – момента, который бы помог осуществить задуманное. И вот этот момент настал…

Крайников пригласил Юршова в кафе, что находилось рядом с Московским вокзалом, и, хорошо угостив, предложил обстряпать одно небольшое, как он выразился, дельце. Он дает своему напарнику ключи от квартиры, говорит, что забрать – жемчуг, золотые монеты царской чеканки, две сберегательные книжки на предъявителя, а сам ждет его в такси на противоположной стороне улицы. Затем они едут в аэропорт и первым же рейсом вылетают в Москву.

Юршов, подумав, согласился.

– Тогда за дело, – сказал Евгений Евгеньевич.

Они пошли в универмаг, где приобрели добротное, но на вид не очень броское темно-синее пальто, недорогой костюм, рубашку, галстук, полуботинки. «В этом, обличье его родная мать не узнает», – подумал Евгений Евгеньевич, вручая Юршову саквояж.

– Идите переодевайтесь.

– Перчатки. Для работы мне нужны еще и перчатки, – сказал Юршов.

Евгений Евгеньевич купил перчатки.

Юршов переоделся в общественном туалете на Московском вокзале. Когда вышел и независимым шагом направился к стоянке такси, Евгений Евгеньевич удовлетворенно вздохнул: понял, душой поверил, что дело выгорит, что счастье наконец-то улыбнулось ему.

Так начиналось это необычное деловое сотрудничество.

– Вспомнили? – не выдержав столь длительного молчания, переспросил Красин.

– Вспомнил, – кивнул Евгений Евгеньевич. Я ехал по делам, а Владимир Николаевич… Он только освободился… В Москве его не прописали, сказали: уматывай, иначе еще на годик отдыхать поедешь! А вору стыдно по такой статье садиться… Что делать? Вот вы… Что бы вы сделали на его месте?

– Обо мне в другой раз поговорим, – сказал Красин. – В данный момент меня Юршов интересует. Так что он предпринял? Обворовал вас?

– Покаялся. И я понял его, вошел в положение, помог…

– Чем?

– И с работой, и с пропиской.

– И в благодарность за это он стал служить вам верой и правдой.

– Не служить – помогать. Помогать следить за машиной – профилактика там или еще какой мелкий ремонт…

– Мелкий ремонт, значит… Ну, а кто вас с Грачом свел?

– Вы меня с кем-то путаете. – Крайников с трудом приподнялся. – Вы оскорбляете меня своими подозрениями! Все, что вы говорите, полнейшая чушь! Нелепица!

– Трудный вы человек, Евгений Евгеньевич. На что вы рассчитываете?

– На гласность и справедливость. Я верю в справедливость!

– Я тоже.

– Ваша справедливость замешана на лжи. Вам не удастся меня оклеветать! Времена не те, кончились ваши времена! Ясно?

– Ясно.

– И заверяю вас: в самом скором времени я буду на свободе. Все. Я больше не намерен отвечать на ваши дурацкие вопросы!

– Нахал! Крепкий нахал! – не выдержал Климов. – В машину его, товарищ майор?

– В машину, – кивнул Красин.

Швецов подъехал к месту встречи ровно в одиннадцать и среди редких прохожих, сновавших у метро, мгновенно выделил плотную фигуру Артиста. Они долго, пытливо и настороженно рассматривали друг друга, затем пошли навстречу…

– Это ты меня желал видеть? – спросил Артист.

– Я.

– Ты действительно такое сотворил?

– Да.

– Ну и дурак!

Швецов молчал, ожидая разъяснений, и дождался.

– Ты меня куска хлеба лишил, – сказал Артист.

– Я вам хлеб с маслом предлагаю. Согласны?

– Тебе цена – рубль с мелочью. Да и то в воскресный день. А Евгений Евгеньевич – голова. У него – связи! Там… – Артист ткнул пальцем в землю. – И там… – Палец уперся в небо.

– Значит, отказываетесь?

– Завтра мы решим, что с тобой делать, – помолчав, ответил Артист. – А сейчас – иди. Спокойной ночи.

– Это ваше последнее слово?

– Я два раза не говорю. – Артист выбросил сигарету, повернулся и пошел прочь.

XV

Скоков пил небольшими глоточками черный кофе, курил, жадно затягиваясь, и нетерпеливо поглядывал на молчащие телефонные аппараты. Сигарета, зажатая между средним и указательным пальцами, беспрерывно гасла, и он, чертыхаясь, искал по карманам спички. Родин, который сидел напротив, в конце концов но выдержал и протянул ему зажигалку.