Текст книги "Военные приключения. Выпуск 3"

Автор книги: Николай Стариков

Соавторы: Алексей Шишов,Юрий Лубченков,Юрий Маслов,Виктор Пшеничников,Валерий Федосеев,Виктор Геманов,Оксана Могила
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Как говорит народная мудрость, рыбак рыбака видит издалека. Так это или иначе, но, видно, Швецову и Сопину суждено было встретиться, и они встретились, столкнувшись в длинных и запутанных коридорах Мосэстрады, куда первый забрел в надежде, что его кто-нибудь прослушает (Швецов неплохо пел, играл на гитаре и мечтал сколотить собственную рок-группу), а второй – в поисках недостающей суммы на похмелье.

– Хрипишь ты неплохо, – высказал свое соображение Сопин, прослушав новоявленного барда. – Но не оригинально. – Он задумался. – У немцев есть хорошая пословица: «Прежде чем разъединиться, нужно объединиться». Понял?

– Нет.

– Тебе нужно с кем-то начать. В общем, так… Бери пару банок, и едем к одному мастеру – у него бас-гитара в запое.

Дальнейшее происходило в темпе хоккейного матча профессиональных канадских команд, встретившихся в борьбе за Кубок Стенли. Сопин устроил Швецову несколько хороших концертов, познакомил с людьми, от которых стала зависеть его судьба. Рестораны, женщины, попойки… Результат – долги, К тому же Сопин пустил на ветер профсоюзные деньги, которые надо было срочно возвращать. И вот однажды за рюмкой водки он предложил Швецову ограбить универмаг. И представил детально разработанный план. Все было рассчитано до одной минуты, провал исключался, в в результате этого дерзкого налета они становились владельцами примерно ста тысяч рублей.

Швецов сперва пришел было в ужас, но, хорошенько все обдумав, неожиданно согласился. План действительно был настолько прост и дерзок, что он поверил в успех. Это щекотало нервы. Нужна была смелость. И он решил проверить себя. В его арсенале были: парик, грим, игрушечный пистолет и… наглость.

Все обошлось благополучно. Правда, по каким-то причинам не подъехал к магазину Сопин – он должен был страховать. Почему – Швецов понял потом, после разговора с Инной. И еще. Когда он спросил у Сопина, откуда такие точные данные о работе универмага и бухгалтерии, тот свалил все на некоего товарища, который там когда-то работал. На самом деле все обстояло совершенно иначе. Однажды Сопин был в гостях у Евгения Евгеньевича, и Инна (Игорь тогда встречался с ней) рассказала в деталях какой-то комичный случай, который произошел с их инкассатором. Крайников переварил эту мысль и подсказал Сопину. Так родилась эта идея, и инициатор ее – Евгений Евгеньевич.

Швецов уехал в Прибалтику, где предался всем земным утехам. Купался, загорал, влюблялся и… влюбился. Серьезно влюбился. Валда, так звали девушку, работала в Румбальском аэропорту, заочно училась в институте. Однажды она приехала к нему в Булдури, и они отправились на пляж. Швецов прихватил с собой акваланг, который ему привез в подарок Сопин. Первой изъявила желание поплавать Валда – разве он мог отказать? В это время на пляж прибежал Сопин. Он был необычно бледен, все время порывался что-то сказать, но Швецову было не до него. Валда вошла в воду и… Больше ее никто не видел.

Полдня Швецов ни черта не соображал, а вечером, когда выпил, когда мысли слегка прояснились, разыскал Игоря и потребовал от него объяснения случившегося. Тот сбивчиво, путаясь, рассказал, что один баллончик был заряжен пропаном, для одного, мол, человека, и все, что произошло, дикое недоразумение. Здесь Швецова и осенило. «Для меня, для меня этот подлец приготовил баллончик». Причины, как он узнал позже, у Сопина для этого были. Во-первых, если бы Евгений Евгеньевич догадался, что дело обстряпал не Сопин, а он, Швецов… В общем, Сопину бы не поздоровилось. А во-вторых… Сопин, по всей вероятности, решил прибрать к рукам его деньги. Швецов избил Сопина. Крепко избил. Зверски. И вгорячах не заметил (они дрались на берегу моря), что Игорь упал лицом в воду.

«Тот утопить хотел, – вяло подумал Швецов, – а этот… Этот облапошил, как младенца». – Лицо его вдруг исказила гримаса боли и отвращения, он сжал кулаки, заорал в бешенстве:

– Суки! Предатели! Всех бы вас, сволочей, на дно!

У Инны от страха подкосились ноги. Пытаясь найти точку опоры, она привалилась к стене, не удержалась и медленно осела на пол.

– Что с тобой? – опомнился Швецов, вскочил, помог ей подняться и, как можно мягче, сказал: – Иди спать.

Инна боком выскользнула из комнаты и скрылась в ванной. Швецов сел, облокотился о стол и, обхватив голову руками, затих. Ему было душно. Он встал, открыл форточку и так и остался у окна, смотря на опустевшую улицу, на фонари, на их тусклый свет, на аптеку, что была напротив. Перестала журчать вода в раковине, в комнате щелкнул выключатель, и он услышал шелест разбираемой постели. Инна ложилась спать. Швецов выпил боржоми и закурил. За окном просигналила машина, резко взвизгнули тормоза, и опять тихо, так тихо, что слышишь удары собственного сердца – частые, неровные, глухие, как шаги заблудившегося слепца. Швецов прикрыл глаза и вдруг вспомнил, что завтра у матери день рождения. А он… Хороший он ей приготовил подарочек. Но это еще цветочки, ягодки впереди. Швецов представил себя на скамье подсудимых… В зале – товарищи… Нет, товарищей он всех растерял, а вот мать и отец придут обязательно. Отец – заслуженный тренер СССР… Сумеет ли он перенести этот позор? Сумеет – у старика крепкие нервы, но не захочет. Не захочет потому, что не сможет смотреть людям в глаза…

Утром, когда Инна встала и заглянула на кухню, Швецов, сгорбившись, понурив голову, все еще сидел за столом. Заслышав шаги, он повернулся, и Инна не поверила, что перед ней Швецов. Глаза его были трезвы и спокойны. Но мешки под ними походили на бурдюки с вином, морщины на лбу обозначились глубже и резче, он осунулся, а на пергаментном, мертвенно-бледном лице застыло непривычное для него выражение покорной усталости и обреченности.

Инна стояла, не в силах сдвинуться с места, так поразила ее эта перемена. Швецов ободряюще улыбнулся, но улыбка вышла грустной и какой-то тихой.

– Ты не спал? – участливо спросила Инна. – Я сейчас кофе сварю.

– Иди умывайся, я сам.

Швецов достал колбасу, масло, яйца, быстро зажарил глазунью и приготовил кофе. Но это был не последний его сюрприз. Когда Инна собиралась уходить и, стоя перед зеркалом, поправляла прическу, он подошел к ней сзади, обнял и, повернув к себе, нежно поцеловал. Инна смутилась и чуть не заплакала: то ли от счастья, то ли от какого-то недоброго предчувствия, сжавшего сердце.

– Не волнуйся, – успокоил ее Швецов. – Приходи пораньше, куда-нибудь сползаем.

Инна кивнула и вышла за дверь, но на лестнице она несколько раз непроизвольно замедляла шаг и беспокойно оглядывалась. Ей хотелось вернуться, казалось, что она что-то забыла, и это чувство не покидало ее весь долгий путь до работы и даже там, пока не закрутили ее суета и заботы нового трудового дня.

Швецов, оставшись один, некоторое время бесцельно бродил по квартире, иногда останавливался, убирая на место какую-нибудь брошенную второпях вещь или книгу. Затем побрился, смочил лицо одеколоном и надел свежую сорочку. Пробило десять. Он подошел к зеркалу и внимательно всмотрелся в свое отображение. И не узнал себя. Перед ним стоял средних лет мужчина с болезненно-усталым лицом и сухо блестевшими напряженными глазами, Швецов развернул плечи, улыбнулся, надеясь вернуть былой, независимый, молодцеватый вид, но, увы, выражение лица по-прежнему оставалось мрачным, усталым я озабоченным. Он горько усмехнулся – что, мол, поделаешь, – отвесил мужчине, который смотрел на него из глубины зеркала, вежливый поклон и позвонил Крайникову.

– Здравствуйте, Евгений Евгеньевич! Говорят, вы меня разыскивали.

– Пытался… Машину хочешь купить? Новенький «жигуленок», восьмерка… Мой приятель уезжает за кордон и…

– А зачем мне она? – перебил Швецов, чувствуя, что его снова втягивают в какую-то аферу.

– Меньше пить будешь.

– Уговорили, – сказал Швецов, не зная, что возразить на столь умное и нравственное замечание.

– Тогда записывай телефон и адрес… Записал?

– Да. – Швецов положил трубку, подумал и набрал номер Янкиной.

– Как себя чувствуешь?

– Лучше.

– Рад за тебя. Волноваться действительно не стоит. Так что не гони волну, я кое-что придумал.

– А что мне делать пятого?

– Пятого придется отдать. А там посмотрим… Завтра будешь дома?

– У меня больничный до понедельника.

– Хорошо. Я вечерком к тебе заеду.

Швецов сделал круг по комнате, перед зеркалом снова задержался и… Его вдруг поразило не внешнее несходство, а внутреннее противоречие между собственным «я» и стоящим перед ним человеком, который, чуть наклонившись вперед, с дьявольской усмешкой чеканил: «Ты – покойник, отныне всеми делами буду заправлять я». И чем дольше и внимательнее он вглядывался в собственное отображение, тем больше нарастало беспокойство в груди, тем громче и беспощаднее гремел незнакомый голос: «Ты умер, запомни это и не возникай, когда я захочу сделать то, что сочту нужным». Это ощущение смерти, раздвоенности, перевоплощения в другого человека было настолько сильным и физически законченным, что Швецов в конце концов не выдержал, попятился, думая, что сходит с ума, наткнулся на письменный стол и, нащупав руками какой-то тяжелый предмет, как потом выяснилось – бронзовую пепельницу, с силой запустил им в ненавистное зеркало. Брызнули осколки. И сразу же мир восстановился – затикал будильник, закапала вода из крана на кухне, зашелестели шины мчавшихся мимо дома автомашин. Швецов смахнул пот со лба, схватил плащ и выбежал за дверь. Но окончательно успокоился только на улице, когда сел в такси и сказал шоферу адрес, который ему продиктовал Евгений Евгеньевич. И тут же подумал: «Я делаю то, что мне приказывает этот зеркальный болван». Но мысль эта прошла задворками и была похожа на отдаленный, затихающий гром.

XI

Анна Григорьевна Цветова жила на Ленинградском проспекте на четвертом этаже роскошного девятиэтажного дома сталинской эпохи. Красин без труда нашел нужный ему подъезд, поднялся на лифте, позвонил. Дверь открыл довольно мрачный, лет тринадцати-четырнадцати подросток с косматой гривой рыжих, почти огненных волос.

– Здравствуйте, – сказал Красин. – Анна Григорьевна дома?

– В магазин ушла. Просила вас подождать. Раздевайтесь.

– Спасибо. – Красин снял плащ и прошел в комнату. Не дождавшись приглашения сел, с любопытством осмотрелся. Напольные часы, кровать-ладья, резной шкаф ручной работы, высокое овальное зеркало. Оно вращалось на шарнирах а светилось мягким золотистым светом. «Псише», – вспомнил Красин название зеркала, а заодно и его цену и подумал о том, что на собственную зарплату – сколь высокой бы она ни была – хозяйка такую роскошь вряд ли смогла бы приобрести.

– Тебя в школе Рыжий зовут? – спросил он сидевшего напротив мальчика. Тот понуро кивнул головой. – А на самом деле?

– Леня.

– Леонид, значит. А фамилия?

– Цветов.

– Мамина? – удивился Красин. – А почему не папина?

Леня поджал губы и отвел взгляд в сторону.

– Так мама решила.

– А ты знаешь своего отца?

– Конечно.

– Как его зовут?

– Яков Григорьевич Стеблев.

Красин сделал вид, что не знает такого, хотя на самом деле его так а затрясло от возбуждения – в такое состояние приходит охотничья собака, долго и бесполезно гонявшая зайца и наконец-то взявшая свежий след.

– Ты с ним часто встречаешься?

Леня ответить ее успел. Щелкнула входная дверь, и на пороге комнаты объявилась строгая, в строгом сером плаще с черной окантовкой дама, именно дама, ибо в ней все, начиная от хозяйственной сумки и кончая перчатками, говорило о безукоризненном вкусе и дышало изяществом.

– Вы уже познакомились? – строго спросила дама.

– Мы уже на короткой ноге. – Красив легко поднялся, шагнул навстречу. – Вам помочь?

– Благодарю. Мне Леня поможет.

Леня мгновенно подхватил сумку и скрылся на кухне. Когда вышел, вежливо спросил:

– Мама, мне можно погулять?

– До девяти.

Леня кивнул, схватил куртку и выбежал, Анна Григорьевна подошла к столу, закурила и, жестом разрешив Красину сесть, строго спросила:

– Так вы, значит, из прокуратуры?

– Да.

Усмехнулась.

– Ну и кто же из них вляпался, Крайников или… Стеблев?

«Что это, святая простота или игра в кошки-мышки?»

– Оба.

– Крепко?

– По уши.

– Подонки! – отчетливо и громко произнесла Анна Григорьевна. – Я так и знала, что этим кончится. Кофе хотите?

– С удовольствием.

Анна Григорьевна вышла. Красин удовлетворенно вздохнул – пока все шло по намеченному плану, еще раз осмотрелся, и ему показалось, что он в театре: дерни невидимую ниточку – занавес откроется и начнется представление в трех лицах. А он – зритель, смотрит, восторгается, делает выводы… Так оно, примерно, все и произошло.

– Пожалуйста, – сказала Анна Григорьевна, входя в комнату. В руках у нее был поднос, на котором возвышался пузатый кофейник, стояли чашки и тарелочка с бутербродами. – Вам черный или…

– Черный. – Красин в знак признательности приложил ладонь к сердцу, решил, что пора, и дернул за невидимую ниточку. – Анна Григорьевна, вы давно разошлись со Стеблевым?

Занавес поехал в стороны, спектакль начался.

– Я никогда не была замужем.

– А Ленька? – смутился Красин.

– Ленька? – Анна Григорьевна снисходительно улыбнулась. – Леньку я с таким же успехом могла родить и от Крайникова.

– Ничего не понимаю, – сказал Красин. – Давайте начнем с самого начала.

– С самого самого?

– Да.

– А вам не будет скучно?

– Я умею слушать.

– Ну что ж, слушайте… – Анна Григорьевна добавила в кофе молока. – Жили-были два очаровательных мальчика – Яша Стеблев и Женя Крайников. И оба были безумно влюблены в девочку Аню…

– Давно это было?

– В десятом классе. Аня была красива, знала об этом и мучительно долго выбирала, кому отдать руку и сердце – Жене или Яше. У Яши было все: родители (отец – директор крупного московского гастронома, мать – учительница, преподавала в школе русский язык и литературу), шикарная библиотека, горные лыжи, магнитофон… А у Жени ни черта не было. Отец спился и умер, мать работала уборщицей, тоже попивала, и бедный малый подрабатывал по ночам в булочной. Надо сказать, что школа у нас была образцово-показательная, бывшая гимназия, занимались в ней девочки и мальчики привилегированных родителей, и скоро в нашем классе образовался, выражаясь современным языком, клан – своя музыка, свои песни, свои увлечения. Меня, естественно, в этот клан приняли – красивые девки везде нужны, а Жене показали от ворот поворот. Вот здесь-то Женя и проявил характер. Он поставил на карту все, чтобы попасть в клан и быть рядом со мной. Он стал работать по ночам в булочной, чтобы одеться и не выглядеть белой вороной, он приналег на занятия и этим добился того, что у него все просили помощи – списать там, подсказать или еще что-нибудь в этом роде, вступил в комсомол, заручался дружбой Яшки, чтобы только бывать у него дома и иметь возможность читать редкие книги – ведь в те годы, как вы помните, Есенин, Пастернак, Набоков, Платонов и многие другие были запрещены. Меня покорила эта настойчивость, я протянула ему руку и… заработала первую в своей жизни пощечину. Вернее, даже не пощечину, а… Не знаю, как сказать… Наверное, трагедия красивой женщины в том, что она вынуждена всю жизнь защищаться – от сплетен, лживых заверений, откровенной лести, от ненужных знакомств. Я, к сожалению, не сумела. – Анна Григорьевна допила кофе, закурила и снова погрузилась в воспоминания.

– Однажды Женя затащил меня в булочную. Вернее, я сама увязалась за ним: мне было интересно… Оказывается, пока мы спим, кто-то работает, развозит хлеб, молоко, картофель, в общем, делает все, чтобы мы, проснувшись, обнаружили эти продукты на своем столе… Женя разгрузил машину с хлебом, потом я ему помогла вымыть полы, а потом… мы до утра целовались. Я не придала этому значения – со многими уже целовалась, а Женя… Женя окончательно влюбился и, чтобы добиться меня, пошел на подлость, – сказал Яшке, что спал со мной. Тот, идиот, поверил и гордо удалился – прекратил со мной всякое общение. Я рассвирепела, Женя ухаживал все настойчивее, и в один прекрасный день произошло то, что и должно было произойти. – Анна Григорьевна смежила веки, задумалась, – Дальше, пожалуй, неинтересно. Яша с Женей поступили в Плехановский, я провалилась, пошла работать. Однажды встретила на улице Яшку, зашли в кафе, выпили, и я наконец-то узнала, почему в свое время он от меня сбежал. Тогда я плюнула на Женьку и осталась с… Яшкой. Просто?

– Жизнь – сложная штука, – ушел от прямого ответа Красин. – Иногда годы требуются, чтобы разобраться что к чему.

– А я до сих пор не разобралась, – откровенно призналась Анна Григорьевна, и на строгом ее лице отразились как в зеркале терзавшие душу сомнения. – То с одним живу, то с другим. Сделает Яшка подлость – к Женьке ухожу, Женя начудит – к Яшке. Замучилась. А поделать с собой ничего не могу. Как привязанная.

«Она дошла до точки, – подумал Красин. – Если бы сегодня не появился я, то завтра, по всей вероятности, она отправилась бы на исповедь к священнику».

– Анна Григорьевна, может, мой вопрос покажется вам бестактным, но…

– Валяйте, я привыкла.

– Крайников вам никогда не изменял?

Анна Григорьевна расхохоталась. Это был смех взрослого человека над наивностью ребенка.

– Разве это измена – переспать о какой-нибудь торгашкой? Это так, забава, игра.

– И часто он такие игры играл?

– Вообще-то, он однолюб, но… Жизнь есть жизнь, случалось… Последний раз он втюрился в директрису магазина «Океан», спелая такая бабенка, розовощекая, с виду дура, а на самом деле – палец в рот не клади. Он к ней каждую неделю в Ленинград мотался.

– Как ее звали, не припомните?

– Надежда. Надежда Петровна Цаплина.

– И долго у него с ней роман продолжался?

– Месяца три-четыре. Он даже жениться на ней хотел, но, видно, не судьба – кошка им дорогу перебежала.

– Как понять?

– Однажды Женя пригласил меня в гости. По-моему, был старый Новый год. Я пришла. Только сели за стол – звонок. Междугородная. Звонит Надежда и благим матом орет, что ее ограбили! Женя разволновался, а я… Меня смех разобрал, говорю ему: «Ну что, Женечка, женишься на голенькой?» А он: «Иди ты к черту!» Помрачнел, рассмеялся и… вернулся ко мне.

«Ему нужен был свидетель, который бы подтвердил, что во время ограблении он находился в Москве. И он нашел его. Этот свидетель – вы, гражданка Цветова».

– Анна Григорьевна, припомните, Крайников когда-нибудь у кого-нибудь брал деньги в долг?

– У меня.

– Сколько?

– Пятнадцать тысяч.

– Простите, а у вас…

– Понимаю, – остановила его Анна Григорьевна. – У меня отец был летчиком-испытателем, очень хорошо зарабатывал. Когда он разбился, а мать умерла, я стала обладательницей довольно крупной суммы.

– Как давно он занимал деньги?

– Дня через три после ограбления. Я подумала, что он Наде хочет помочь, и послала его к черту. Но он поклялся, что на машину…

Все сходилось. После долгих размышлений Скоков и Красин пришли к выводу, что свою активную деятельность – организацию преступной группы – Крайников начал лет пять-шесть назад.

– Анна Григорьевна, а за последнее время вы не заметила ничего странного в поведении ваших…

– Любовников? – пришла на помощь Анна Григорьевна. – Как не заметила? Заметила. Оба небывало расщедрились, Женя подарил серебряное колечко с алмазом в четыре карата, а Яша – сберегательную книжку на предъявителя десять тысяч. Сказал: «Если со мной беда случится, позаботься, чтобы Ленька высшее образование получил».

– А какого рода «беда», не говорил?

– Нет. Но я, откровенно говоря, на это и внимания не обратила: у него вечно все не так.

– И последний вопрос, Анна Григорьевна, – сказал Красин, заметив, что хозяйка поглядывает на часы. – Вопрос, так сказать, интимного порядка… Кого вы все-таки больше любили, Крайникова или Стеблева?

– Пожалуй, Крайникова. Яшка добрый, но болтун и размазня, а Женя – человек дела. Что задумал, добьется, своего не упустит. Кремень, а не мужчина!

– Что значит «кремень»?

– Кремень? – Анна Григорьевна внимательно посмотрела на собеседника, в глазах зажглась ироничная усмешечка. – Вот вы, например… Вы наверняка свой приезд ко мне согласовали с начальством, так?

– Допустим.

– А Женя никогда ничего ни с кем не согласовывает. Задумал – сделал. Самостоятельный человек. Нынче таких мало. Поистрепались мужчины, поблекли. А ведь когда-то… – Анна Григорьевна царственно вскинула руку. – «Мужчины, мужчины, мужчины к барьеру вели подлецов!»

«Может быть, она и права…»

– Спасибо, Анна Григорьевна, – сказал Красин, вставая. – Буду вам очень признателен, если этот разговор останется между нами.

– Я тоже на это надеюсь, ибо в суд, если таковой состоится, не пойду и никаких показаний против этих двух идиотов давать не буду. Они – мой крест, и нести мне его до конца.

«На чем сломался Швецов? – думал Красин по дороге в управление. – Женщины? Честолюбие? Скаредность? Пьянство? Скорее всего, честолюбие, непомерное ницшеанское честолюбие… А противник внимателен, он умеет рассчитывать человека, играть на его тайных пружинах, он терпелив – забросит приманку и ждет: клюнет – не клюнет? Швецов клюнул. А Крайников?.. Нет, здесь случай особый. На путь шантажа и насилия мог встать человек с патологическим поражением морали. Крайников пошел на это дело сознательно, потому что безмерно жаден, эгоистичен, потому что на вершине пирамиды, которую сам возвел и сцементировал, видит только себя».

ТЕЛЕФОНОГРАММА.

Москва. Областное управление МВД.

Майору КРАСИНУ В. А.

На ваш запрос сообщаем… Цаплина Надежда Петровна, 1940 года рождения, русская, член КПСС, работает в должности директора специализированного магазина «Океан» с 1978 года. К уголовной ответственности не привлекалась, Заявлений об ограблении ее квартиры не поступало.

Ст. инспектор уголовного розыска УВД г. Ленинграда майор ДЕЛЛЬ В. Г.

XII

Скоков оказался прав. При первом удобном случае Крайников поинтересовался, где работает Родин, и последний ответил так, как и советовал полковник: «В милиции, эксперт-криминалист, профиль – судебная баллистика». В общем, ситуация, в которую попал Родин, оказалась довольно комичной: от дела отстранен, а на работу ходи.

– Что, замучился от безделья? – пошутил как-то по этому поводу Красин, встретив Родина в коридоре.

Родин сделал серьезное лицо.

– Виктор Андреевич, вы должны мне две ставки платить: днем я работаю на вас, вечером – на них.

– А может, ты действительно на них работаешь? Чего смеешься? Мафия – это прежде всего коррумпированные связи, с помощью которых «крестный папа» забирается все выше и выше. Так что не исключена возможность, что Евгений Евгеньевич захочет тебя купить. – Красин взглянул на часы. – Пойдем. – В десять тридцать Скоков просил быть у него.

– Я его полчаса назад видел, и он мне ничего не сказал.

– Запамятовал, наверное, – рассмеялся Красин и, взяв Родина под руку, спросил: – Ну, а если они и впрямь дадут тебе взятку, возьмешь?

– Виктор Андреевич, вы что, серьезно?

– Они много дают.

– Например?

– Сто тысяч.

Родин аж крякнул: во-первых, не мог представить, как выглядит столь внушительная сумма, а во-вторых… Он подумал, что от таких денег человеку действительно трудно отказаться.

Новенькая кофемолка визжала на таких высоких нотах, что полковник Скоков услышал шаги Красина и Родина только тогда, когда последние, остановившись от него в двух шагах, демонстративно вытянулись и щелкнули каблуками.

– Входите, входите, – Полковник выключил кофемолку и, щелкнув по ней пальцем, обратил взгляд на Родина. – Знаешь, чей подарок?.. Рижане прислали. Не догадываешься почему?.. Замасливают, хотят, чтобы мы побыстрей дело закончили. Убийство-то на их территории произошло, понимаешь? Так что старайся, если хочешь, чтобы твой друг Андрис Брок не остался вечным капитаном. – Он улыбнулся и сразу же стал похож на сытого кота. – Тебе с молоком?

– Нет, – сказал Родин. – Черный предпочитаю.

– На нет и суда нет. Я тоже черный люблю. Молоко… Это я так, для гостей держу. Для Виктора Андреевича и его тезки Виктора Афанасьевича. – Скоков бросил в стакан кусок сахара, размешал и, сделав глоток, от удовольствия зажмурился. – Что-то он запаздывает.

– Виктор Афанасьевич, это кто? – не сдержал любопытства Родин.

– Работник госбезопасности Егоров, – пояснил Красин.

– Так они что, подключились к нашему делу?

– Как видишь.

Егоров оказался человеком среднего роста, смуглым, скуповатым на слова и улыбку. Ладонь у него была маленькая, женственная, но крепкая – стискивала пальцы, как пассатижи.

– К делу, – сказал он, присаживаясь. Взглянул на Родина в, как будто продолжая только что прерванный разговор, спросил: – Александр Григорьевич, какие новости?

– Страшные, – улыбнулся Родин, моментально располагаясь к нему симпатией, и коротко поведал о планах брата и о том, какая роль в этих планах уготована ему.

– Выходит, не вы брата использовали в своих целях, а он вас. Забавно. – Егоров перевел взгляд на Красина. – Виктор Андреевич, как, по-вашему, что на Западе в особой цене?

– Все, что может принести успех.

– В общем, правильно. Информация – это успех. – Егоров вытащил из портфеля кассету с пленкой, подбросил ее на ладони. – Продаю.

– А что там? – осторожно спросил Скоков.

– Информация.

Скоков переглянулся с Красиным, затем нагнулся и извлек из нижнего ящика стола баночку с черной икрой.

– Пойдет?

– С паршивой овцы хоть шерсти клок, – улыбнулся Егоров. – Магнитофон есть?

Скоков снова нырнул в один из ящиков стола.

– Пожалуйста.

Егоров вставил кассету и нажал кнопку воспроизведения. Послышалось легкое шуршание, звук хлопнувшей двери («Скорее всего, автомобильной», – подумал Родин), и хриплый мужской голос произнес:

– Здравствуй, Евгений Евгеньевич.

– Здравствуй. Что-нибудь случилось?

– Случилось. Грач хай поднял. Кричит: если этот интеллигент не уберется с моей территории, то я для начала пущу кровь всем его петухам. Если не поможет, самому отвинчу голову.

– Ну и что ты на это скажешь?

– Он прав. Универмаг на его территории.

– Значит, отдать?

– Не знаю. У нас, у блатных, так: уступишь – сожрут.

– Сожрать мы себя не дадим, а воевать… Моя племянница говорит, что в наше время все вопросы надо решать мирным путем.

– Мирным-то оно, конечно, лучше: меньше шума.

– Что верно, то верно, а потому передай Грачу, что впредь я на его территорию не сунусь, но… этого человека не отдам – он мне нужен. А взамен найду ему равноценную замену. Понял?

– Понял.

– А Кузе передай, чтобы пятого числа взял с собой всех своих бойцов – береженого бог бережет. И сам съезди. Ты ребят Грача знаешь?

– Не всех.

– Так вот, если они нагрянут, предупреди об этом Кузю. Все. Где тебя высадить?

– У Красных ворот.

Запись закончилась, Егоров, демонстративно не замечая состояния коллег (Родин побелел, Скоков пошел красными пятнами, у Красина на скулах выступили и ходуном заходили желваки), налил себе полную чашку кофе, сделал бутерброд с икрой, откусил и выразительно щелкнул пальцами – давно, мол, такого удовольствия не получал.

– Первый – Крайников. А кто второй? – спросил Родин.

– «Вор в законе» Владимир Николаевич Юршов, кличка – Артист. Домушник. Иногда промышляет в поездах дальнего следования. Освободился пять лет назад. Ведет себя тихо, мирно. Женился, Двое детей. Работает стрелком военизированной охраны.

– Как вам это удалось?

Егоров улыбнулся.

– Маленькие тайны большого Парижа.

– Меня интересует другое, – сухо произнес Красин. – Вернее, возмущает. Почему вы, наша разведка, контрразведка, работаете, как в Париже, – на уровне мировых стандартов, а мы, милиция, – по уши в дерьме: старый фотоаппарат, вечно сломанный «уазик», триста литров бензина на машину в месяц?!

– У нас нет даже закона по борьбе с организованной преступностью, – добавил Родин.

– Это ваши проблемы, – бросив шутливый тон, жестко проговорил Егоров. – Вам их и решать. Что же касается этой записи… Здесь мы с вами на равных: магнитная пленка, фото и видеосюжеты – не доказательство. Их не один суд во внимание не примет. Так что все эти материалы, так сказать, для внутреннего пользования.

– А мы и этого лишены, – вздохнул Скоков.

– Поэтому я и решил вам помочь.

– А по вашей линии Крайников чист?

– И да и нет, – помолчав, признался Егоров. – Мы выяснили, что Крайников и Корн познакомились шесть лет назад в Вене, где работала наша торгово-промышленная выставка. Встречались и позже – Корн по делам своей фирмы довольно часто приезжал в Москву. Выпивали, разговаривали, иногда с девицами развлекались, в общем, не придерешься. Первое подозрение вкралось, когда вы нам сообщили, чем Крайников занимается. Внешнее наблюдение показало, что Евгений Евгеньевич после встреч с Корном почти всегда отгонял машину в гараж, чего никогда не делал в обычные дни. Мы заинтересовались, решили гаражик проверить. Негласно, конечно, И обнаружили тайничок – старенький, давно вышедший из строя автомобильный аккумулятор, только нажми невидимую кнопочку – откроется. А в тайничке – золотые монеты царской чеканки, жемчуг и… японские подслушивающие устройства.

– А зачем они ему? – спросил Родин.

– С их помощью Крайников контролировал своих людей – всобачит, допустим, в машину того же Кузи такую штуку и… бедный Кузя на крючке: не успел слова вымолвить, а оно уже Крайникову известно.

– И вы его на собственный крючок и поймали?

– С волками жить – по-волчьи выть.

– А чем Крайников с Корном расплачивался?

– По всей вероятности, информацией. Года три назад Корн влип в неприятную историю – наркотики, но выпутался и из игры не вышел…

– Эти сведения вам Интерпол сообщил? – поддел Скоков.

– У нас свои каналы достаточно хорошо работают, – парировал выпад Егоров. – Так вот, мы думаем, Корн через Крайникова пытался выйти на людей, промышляющих у нас в Союзе наркотиками. Но пока это предположения, проверить которые нет возможности, ибо не далее как вчера Корн убрался восвояси. Вот такие дела, дорогие мои. Так что Крайников – ваш. Если у вас есть улики, факты, – Егоров снова щелкнул пальцем по магнитофону, – это, к сожалению, только пища для размышлений, то берите его, берите, пока он не выкинул какой-нибудь фортель.

Егоров ушел. Красил отмотал назад пленку и, еще раз прослушав запись, сказал:

– Я думаю, что Крайникову теперь не выпутаться, заговорит, как миленький заговорит, и бойцы его заговорят, как только узнают, что их продали, словно последних сук, и Стеблев заговорит, и Швецов – некуда им деваться и крыть нечем.

– Значит, будем брать? – спросил Скоков.

– Пятого числа. Пятого числа Кузин поедет собирать дань. Навестит и Стеблева. Вместе со всей своей командой. Вот здесь мы их и возьмем. С поличным. На месте преступления.

– А как же Грач? – осмелился спросить Родин.

– Грача выделим в отдельное делопроизводство. И Юршова. Организуйте за ним наблюдение. Он должен встретиться с Грачом, и он нас на него выведет.