Текст книги "Военные приключения. Выпуск 3"

Автор книги: Николай Стариков

Соавторы: Алексей Шишов,Юрий Лубченков,Юрий Маслов,Виктор Пшеничников,Валерий Федосеев,Виктор Геманов,Оксана Могила
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

VIII

Дни шли, можно сказать, бежали, а Красин и его помощники все топтались на месте – дело не продвинулось ни на шаг. Евгений Евгеньевич прилежно трудился. Швецов со своим напарником Турянским готовил новый номер, и почерпнуть из их деятельности что-нибудь полезное, что помогло бы положить следующий кирпич в кладку предположений, не представлялось возможным. Ничего нового не мог сообщить и Родин. Это вынужденное бездействие злило, раздражало, выводило из равновесия.

«Очень милые ребята», – шутил Красин, хлопал Климова по плечу и тащил в просмотровый зал анализировать информацию о деятельности Швецова и Крайникова за предыдущий день.

«Вышел из дома в одиннадцать тридцать. Сел в такси, доехал до площади Революции. У проезда Сапунова встретился с гражданином К. – светловолосым, в коричневом плаще человеком лет двадцати шести».

Каждая встреча фиксировалась. Затем этот кадр из немого фильма начинали озвучивать. Фамилия? Профессия? Чем занимается? Где служит? Персонажи оживали, начинали говорить.

– Честный человек, – с сожалением вздыхал Климов. – Неинтересно.

Красин только посмеивался над этими парадоксальными огорчениями своего подчиненного и принимался просматривать следующую пленку.

«…Восемь тридцать вечера. Поужинал в кафе-закусочной на Дзержинской, взял машину, доехал до Энергетической, дом 20. Вошел в четвертый подъезд. Вышел… утром с дамой лет тридцати пяти, высокой, смуглой, в плаще кремового цвета…»

– Янкина? – спросил Красин.

– Татьяна Лазаревна, – подтвердил Климов.

– Давно с ней Швецов связался?

– Да уж вторую неделю влюбленного разыгрывает.

– Думаешь, что разыгрывает?

– Видите ли, Виктор Андреевич, Швецов, так мне кажется, не бабник, поэтому жить одновременно с двумя женщинами не будет, не такая у него натура. Сейчас он живет с Кошелевой, а шляется к Янкиной. Зачем? Голову даю на отсечение, что он преследует какую-то цель, Но какую – ума не приложу.

– Мне кажется, ты все усложняешь, – возразил Красин. – Пьяница твой Швецов, бабник и подонок. Этим все и объясняется.

– А мне он напоминает боксера, который готовит завершающий удар – собрался, финтит. Но кого ударит, представить, к сожалению, не могу.

– А кто познакомил Швецова с Янкиной? – помолчав, спросил Красин. – Крайников?

– Да.

– Тогда можно предположить, что не Швецов, а Крайников преследует какую-то цель. – Красин задумался. Неожиданно фраза превратилась в конкретную мысль. Эта мысль и раньше приходила к нему, но вела себя, как случайный гость в доме, стеснялась, все больше молчала, спешила уйти. Теперь она вторглась с бесцеремонностью старой знакомой, уселась, заложив нога за ногу, и иронично усмехнулась – чего ж ты, мол, растерялся? Красин в первое мгновение действительно растерялся, настолько эта мысль показалась ему ошеломляющей, невероятной и… простой. Но сейчас он в нее поверил окончательно.

– Костя, что из себя представляет Янкина?

– На первый взгляд – особа малоинтересная. С мужем разошлась три года назад. Сын на шестидневке, в школе-интернате. Кончила Плехановский институт. Член партии. В должности директрисы – третий год. Раньше работала заведующей отделом.

– А магазинчик у нее интересный?

– Музей это, а не магазинчик. Лавка древностей. Ранняя итальянская бронза, французская бронза XVIII века, бронза русская, бра, люстры, канделябры, зеркала, часы. И все на ходу. И какие! Каминные, настенные, напольные, каретные – глаза разбегаются. Фарфор, столовое серебро! И картины… Айвазовский даже есть. В общем, полный сервиз. Публика разношерстная: художники, иностранцы и просто любопытные.

– Так вот, Костя, проверь-ка ты этот магазинчик. Если я прав, то ты там наткнешься на массу интересных вещей.

Климов приехал в магазин к закрытию. Народу было много, и он с трудом протиснулся к отделу, где продавался фарфор, посуда, статуэтки и прочая дорогая мелочь. Его интересовала продавщица – невысокая серьезная девушка с коротко остриженными волосами. Она привлекла его внимание еще вчера, и он решил довериться своему чутью.

Девушка стояла, заложив руки за спину, облокотившись о переборку полки, на которой, словно безмолвные часовые, выстроились в ряд статуэтки монархов и великих людей всех времен и народов. Ее серые глаза были спокойны, взгляд, казалось, не замечал мельтешивших перед самым ее носом людей.

Прозвенел звонок, возвестивший о закрытии магазина, Климов вышел на улицу. Вскоре вышла и девушка. Она была в черном плаще с белой окантовкой, на согнутой руке – модная хозяйственная сумка.

– Простите, – сказал Климов, – мне нужно с вами поговорить.

Девушка вскинула глаза, удивленно посмотрела на него.

– Если вам что-нибудь нужно, обратитесь к милиционеру.

– Я сам милиционер. – Климов предъявил ей свое удостоверение.

– Чем могу быть полезна?

– Нина…

Девушка удивилась еще больше.

– А откуда вы знаете мое имя?

– Я о вас знаю все, – улыбнулся Климов. – Знаю, что вы комсомолка, что вы были замужем, разошлись, что у вас растет чудесный парень, которому послезавтра исполняется четыре года, что живете вы вдвоем с мамой, а по вечерам занимаетесь в Плехановском институте.

– Откуда такие подробности?

– В каждой профессии есть свои небольшие тайны.

– И вы хотите, чтобы я поделилась с вами нашими?

– Верно.

– А почему вы обратились с этим вопросом именно ко мне?

– У вас большой стаж работы, и потом… я вам верю.

– Понимаю, – кивнула Нина. – Но все это так неожиданно… Я должна собраться с мыслями.

– Я вас не тороплю, – сказал Климов. – Хотите мороженого? Пока я схожу, вы соберетесь, как говорите, с мыслями.

– Хорошо, – сказала Нина.

Климов купил у метро два пломбира и не спеша возвратился на место. Нина ждала его на скамейке.

– Спасибо, – сказала она. – Так вас интересует наш магазин?

– И люди, которые у вас работают.

– Но я могу только предполагать… Сами подумайте, в какое идиотское положение я попаду, если все окажется не так, как я думаю.

– Насчет этого не беспокойтесь. Меня интересует сам факт или возможность его существования. Вас же эта история никаким образом не коснется.

– Ну ладно, – решилась Нина. – По правде говоря, я давно хотела поделиться с кем-нибудь своими сомнениями, да все боялась – ведь нет никаких доказательств. В отделе «Прием вещей на комиссию» у нас работает оценщик Кирин, на вид свойский, компанейский человек, а на самом деле – лиса, палец в рот не клади. Это, конечно, мое личное мнение.

– Понимаю, – как можно серьезнее проговорил Климов.

– Так вот, этот Кирин и его помощник Горин в прекрасных отношениях с Татьяной Лазаревной. Это, по-моему, и есть гордиев узел. Почему я так думаю? В магазине имеется небольшая темная комната, или внутренние покои, как называет ее Янкина. В этой комнате стоят или лежат вещи, принятые на комиссию, дожидаются своей очереди, покупателя. Но часто на стеллажи они так и не поступают – их покупают прямо там. Заходят какие-то люди, изучают, осматривают и уносят. Этих людей немного. Я запомнила двоих. Они чаще других бывают и чаще приобретают. Один высокий, в шляпе, с орлиным носом, в золотом пенсне, другой – среднего роста, худощавый, лицо интеллигентное, породистое, и всегда безукоризненно одет… Противозаконного эти люди ничего не делают. Единственное, в чем их можно обвинить, это в том, что они не дают залеживаться товару, но… Мне кажется, что этот товар недооценивают и эти махинации не что иное, как чистейшей воды спекуляция, крупная спекуляция.

– Понятно, – сказал Климов.

– Но повторяю: доказать это почти невозможно. Вещи оцениваются от и до. По какой цене мы их приняли, по такой и продаем. Но перепродают их…

– И эта разница иногда выражается круглой суммой?

– Крупной суммой.

Климов протянул девушке фотографию Крайникова.

– Это он, – без колебаний кивнула Нина. – Знакомый Татьяны Лазаревны.

Климов ликовал. Наконец-то они зацепились. Трещинка, правда, маленькая, еле заметная, но ее уже не замажешь. Теперь они дойдут до вершины. Ему не терпелось броситься в управление и рассказать все Красину. Он представлял, как округлятся у него глаза, как он взволнованным жестом проведет рукой по волосам и скажет свое любимое: «Этого я ожидал». Но Климов уже давно научился оставлять свои эмоции на потом и сейчас сидел с самым невозмутимым видом и спокойно обдумывал ситуацию.

– Хорошо, – сказал он, пряча фотографию в карман. – Нина, о нашем с вами разговоре никто не должен знать. Это первое. Второе. Сумеете ли вы осторожно указать мне других людей, которые посещают вашу, так сказать, темную комнату?

– Конечно, – твердо ответила девушка.

– Как мы это сделаем?

– У вас, наверное, есть телефон, – несмело проговорила Нина. – Я могу позвонить. Они обычно торчат в магазине тридцать – сорок минут, если не больше.

– Хорошо. – Климов записал девушке свой телефон и, проводив ее до метро, простился.

В первое мгновение Климов не узнал Швецова. Из подъезда вышел высокий худощавый парень в плаще, спортивной кепке и темных очках. Кроме кепки спортивность молодого человека подчеркивали темно-синие тренировочные брюки со штрипками и сумка с выдвижными кожаными ремнями вместо ручек.

Швецов нырнул в подземный переход, поймал такси и поехал в сторону центра. Не доезжая Сретенки, такси свернуло на Садовое кольцо. Незаметно проскочили Колхозную площадь, улицу Чехова. Машина шла быстро. Благодаря подземным переходам скорость движения повысилась, и шоферы больше не боялись задавить незадачливого пешехода. Вот уже промелькнули площадь Маяковского, площадь Восстания, Смоленская, Зубовская. Миновав Таганку, машина свернула в Лефортово. На Энергетической около дома номер двадцать остановилась. Швецов дал шоферу десятку и быстрым, решительным шагом направился к подъезду.

«К Янкиной, – сообразил Климов. – Интересно, что он у нее забыл?»

В подъезде было полутемно и тихо. Ни лифтерши, ни пенсионеров. Швецов нажал кнопку вызова лифта, но когда кабина спустилась, внезапно передумал и пошел пешком. На третьем этаже его подозрительно оглядела выскочившая из восемьдесят второй квартиры высушенная, похожая на камбалу старушка. Ее вытаращенные глазенки шмыгнули по нему, словно испуганные мышата, и тут же спрятались в свои глубокие норки-глазницы.

Дверь Янкиной была обита черным дерматином. Швецов припал к ней на секунду ухом и вытащил из кармана ключ…

И снова такси, снова петляние по улицам. На этот раз Швецов приехал к Евгению Евгеньевичу. Через полчаса вышел и отправился домой.

– Где находилась в этот момент Янкина? – спросил Красин, выслушав Климова.

– Где и положено – на работе.

– А сын?

– В интернате.

– Твои соображения?

Климов помял подбородок и, подумав, заключил:

– Он ее ограбил.

– Теперь тебе картина ясна?

– Вполне. Крайников – наводчик, Швецов – исполнитель. Добычу делят пополам.

– Нет, – спокойно, но твердо возразил Красин. – Я думаю, роль обыкновенного наводчика – не для Крайникова.

– Теперь вы, по-моему, все усложняете, – осторожно заметил Климов.

Красин встал, собираясь с мыслями, прошелся по кабинету.

– Что бы ты предпринял на месте Янкиной?

– Первым делом сбегал бы в милицию, сообщил бы, что ограбили.

– А если она не сообщит? Такое можешь себе представить?

– Вы думаете, что Швецов на это и рассчитывал?

– Крайников на это рассчитывал. Но чтобы не быть голословным, давай подождем до завтра. Как говорят, утро вечера мудренее. А пока…

Резко зазвонил телефон. Красин посмотрел на часы и рывком снял трубку.

– Я вас слушаю… Здравствуй, дорогой! Как дела?.. Так… Так… Повтори… Цветова Анна Григорьевна? Правильно?.. Не волнуйся, сам займусь. Все?.. Ну и прекрасно. Будь здоров!

– Родин? – поинтересовался Климов, когда Красин положил трубку.

– Он самый.

– До сих пор не пойму, зачем потребовалось отстранять его от дела и забрасывать, так сказать, в это бандитское логово?

– Это не моя инициатива, – поморщился Красин. – Ребят из госбезопасности.

– А они с вами своими секретами не делятся?

Красин раздраженно щелкнул пальцами.

– Костя, ты когда-нибудь читал документы с грифом «Совершенно секретно»?

– Приходилось.

– Так вот, у них почти каждая бумажка с таким грифом.

– Вопросов нет, – сказал Климов, поднимаясь. – Разрешите идти?

– Иди. Надоел ты мне со своей официальностью.

IX

Самое страшное – подводить итог собственной жизни, подбивать баланс, дебет-кредит. Если человек на это решается, можно собирать чемодан, и какая будет конечная остановка – сомневаться не приходится. Момент этот всегда неожидан, к нему нельзя подготовиться. Он приходит сразу, без предупреждения, и зависает над головой, как топор в руках равнодушного и безжалостного палача. И волей-неволей начинаешь разматывать клубок своей жизни, пытаясь понять, когда же ты запутался, когда сделал первый неверный шаг, который привел тебя к катастрофе.

В квартире стояла мертвая тишина, и от этой тишины звенело в ушах. Янкина сидела на самом уголке двуспального дивана – маленькая, потерянная, словно птица, прибитая дождем к земле, и, сжав пальцами виски, затуманенным взором смотрела в окно. Вечерело, и темное небо казалось чужим и холодным, бездонной пропастью, в которой никто не услышит твоего крика и не придет на помощь.

Когда же это все-таки произошло? В памяти Янкиной всплыла слащаво улыбающаяся физиономия Кирина, его хитро поблескивающие, кажущиеся огромными из-за сильно увеличивающих стекол очков глаза и его толстые, вечно мокрые губы.

– Татьяна Лазаревна, у нас сегодня на редкость удачный день. Две картины. Великолепные картины! Одна – из коллекции Воронцовых-Дашковых, а другая, по-моему, кисти самого Федотова. И покупатель уже есть. Надежный человек.

– Как понять – «надежный»?

– Тот, кто понимает в искусстве, для кого искусство не дилетантское коллекционирование, а наслаждение, упоение прекрасным. У меня сердце, Татьяна Лазаревна, болит, когда хорошая вещь к дураку попадает. Вот к примеру, летчик к нам один частенько заходит, уже в годах, солидный, известный, а в прошлый раз увидел Айвазовского и кричит: «Заверните!» Разве так можно? Деньги тебе некуда девать, так пожертвуй их на детский сад или там обездоленным беженцам, а то – «Заверните!»

Надежный человек оказался на редкость обаятельным и элегантным. Его безукоризненный вид, изящные манеры привели Татьяну Лазаревну в замешательство, и она без звука разрешила приобрести гостю картину прямо у себя в кабинете.

– За картину-то, Татьяна Лазаревна, дали немного больше, – сказал Кирин после этого случая.

– Как больше? – не поняла Янкина.

Они зашли в кабинет. Растерянный Кирин, потоптавшись, выложил на стол солидную пачку кредиток.

– Вот примите.

Татьяна Лазаревна вспыхнула.

– Как это понимать?

– Ваше… Ваша доля, – спокойно проговорил Кирин. Его глаза смотрели остро и строго, никакой растерянности, он словно гипнотизировал ее своим магнетическим взглядом. – Я пойду, меня там ждут, – сказал он.

Дверь щелкнула, наступила тишина.

Татьяну Лазаревну вызвали в трест. Она положила деньги в стол и уехала. Когда вернулась, деньги были на месте. Она долго с недоумением смотрела на них, словно удивляясь, почему они не исчезли, и после мучительного раздумья, когда уже пора было уходить домой, неловким жестом, смяв несколько кредиток, сунула их в сумку. «Завтра разберусь», – успокоила она себя. Но это «завтра» длилось не год и не два, а до того самого момента, когда она вошла в свою квартиру и увидела, что одна из дверец шкафа, который она всегда запирала на ключ, слегка приоткрыта, Татьяна Лазаревна стремительно рванулась вперед, нашла шкатулку, дрожащими пальцами раскрыла ее и ахнула: пропали две сберегательные книжки на предъявителя и облигации трехпроцентного займа. Татьяна Лазаревна беспомощно оглянулась и только тут заметила, что многие вещи перевернуты, валяются в беспорядке. «Ограбили! Обворовали! – чуть не взвыла она в голос, в панике схватилась за телефонную трубку, но, набрав первые две цифры номера, оцепенела. Рука стала вялой, непослушной. – А кому жаловаться? Милиции?

Вечером у нее случился сердечный приступ. Врач посоветовал ей несколько дней полежать в постели, не волноваться, хорошо отдохнуть.

– Нервы, переутомились, – сказал он ласково.

Прошло три дня. Татьяна Лазаревна уже вставала и выходила на улицу. Силы медленно возвращались к ней, а вместе с ними и уверенность. «В конце концов, – подумала она, – ничего страшного не произошло. Деньги есть, и пока тихо. Главное, что обошлось». Но она ошиблась. В тот же день, вечером, к ней нагрянул гость, молодой, симпатичный, спортивного вида мужчина.

– Вы, собственно, к кому? – открыв дверь, спросила Татьяна Лазаревна.

Она почему-то была уверена, что ее пришел навестить доктор.

– К вам, Татьяна Лазаревна. – Незнакомец широко, открыто улыбнулся. – Зовут меня Василий Иванович, но вы можете меня называть просто Вася. Разрешите войти?

– Входите, – опешила Татьяна Лазаревна.

Вася, не снимая плаща, прошел на кухню, которая находилась рядом с прихожей, сел и жестом пригласил сесть Татьяну Лазаревну.

– Я к вам от Льва Николаевича.

– Что вы мне голову морочите! – рассердилась Татьяна Лазаревна. – Не знаю я никакого Льва Николаевича.

– Зато он вас прекрасно знает. – Вася закурил и в деталях, с подробностями поведал хозяйке дома о ее махинациях на работе.

– Вы из милиции? – с ужасом спросила Татьяна Лазаревна.

– Милиция вами заинтересуется позже, – печально проговорил Вася. – В том случае, если вы не выполните просьбу Льва Николаевича.

– Какую именно?

– Вы должны ежемесячно передавать ему две тысячи рублей… Учитывая ваши заработки, это по-божески.

Спокойный, уверенный голос незнакомца обескуражил Татьяну Лазаревну, выбил из колеи, лишил смысла все ее дальнейшее существование. Она сжалась и затихла, словно подранок в камышах при приближении охотника. «Неужели нет выхода, неужели это конец? – спрашивала она себя с ужасом. Лихорадочно работавший мозг отказывался верить в действительность. – Это бред, это фантазия! Как могло такое случиться?»

– А если я скажу «нет»? – спросила Татьяна Лазаревна.

– В таком случае у вас сгорит дача, – флегматично ответил Вася.

– Нет у меня дачи!

– Ну… тогда не вернется из школы сын.

Упоминание о сыне подействовало отрезвляюще. Татьяна Лазаревна резко, словно разъяренная тигрица, вскинула голову, в глазах зажглись злые, мстительные огоньки.

– Спокойнее! – предупредил Вася.

Татьяна Лазаревна, с трудом погасив вспышку гнева, задумчиво посмотрела на незнакомца.

– А Кирин вам платит?

– Да, – помолчав, сказал Вася. – Лев Николаевич им доволен.

– А кто он этот ваш… Лев Николаевич?

– Тайный агент по борьбе с расхитителями народного имущества. – Вася встал, подошел к окну. – Видите троллейбусную остановку?

– Вижу.

– Вот около нее мы с вами и будем встречаться. В котором часу вы выходите на работу?

– В девять.

– Ровно в девять пятого числа каждого месяца.

– Почему именно пятого?

– Мне так удобно.

Когда гость ушел, Татьяна Лазаревна расплакалась – ей стало жаль себя, свою загубленную жизнь, сына. Она легла на диван и, сквозь слезы рассматривая потолок, думала, вернее, хотела думать, что все случившееся – дикий, кошмарный сон, кино, спектакль из той, чужой, западной жизни, окунуться в которую, с головой окунуться, она мечтала уже многие годы.

«Окунулась!» – Татьяна Лазаревна откинула со лба волосы, рывком встала. Надо было что-то делать – кричать, звонить, ходить, только не сидеть на месте, иначе… Иначе она сойдет с ума. Это какое-то наваждение. Нужно с кем-нибудь поговорить, посоветоваться. Но с кем? Татьяна Лазаревна поспешно, как утопающий за соломинку, ухватилась за записную книжку, стала нервно листать. «Френкель, Кирин… – Татьяна Лазаревна от злости побелела и неумело выругалась. – Швецов… Швецов?» Он ей нравился. Правда, она его мало знает… Впрочем, достаточно. Слушая целую ночь его пьяную болтовню, она с чисто женской интуицией определила, что у парня не все ладно, что за этими умными речами – боль, которая выплескивается из него, как вода из бочки при быстрой езде, и приняла в нем горячее, почти материнское участие.

Швецов застал Янкину в крайнем возбуждении. Она металась по комнате, как разъяренная пантера в клетке, и в глазах ее блистал такой жгучий огонь бешенства, что Швецову на миг стало не по себе.

На столе стояла наспех собранная закуска и бутылка коньяка.

– Что случилось? – спросил Швецов.

– Садись, – кивнула Татьяна Лазаревна. – Садись и слушай.

Если из Швецова выплескивало, как из бочки, то из Татьяны Лазаревны рвануло, как из пробитой снарядом цистерны, под завязку залитой бензином. Это были гнев, горечь, обида, отчаяние погибающего человека, который в поисках спасения готов на любые жертвы.

– Вот и скажи, что мне теперь делать? – Татьяна Лазаревна, всхлипнув, уткнулась лицом в ладони.

– Платить, – пожал плечами Швецов. – В этой жизни за все надо платить – и за подлость, и за наслаждение.

– Мне не до шуток!

– Ну, если не до шуток… – Швецов взглянул на застывшую в ожидании совета Татьяну Лазаревну – на ее тонкие, бледные пальцы, которыми она нервно теребила спутанные пряди волос, на ее непрестанно вздрагивающие плечи и поймал себя на мысли, что ему жаль эту женщину, угодившую по его милости в медвежий капкан. – Если не до шуток, тогда плюнь! На все плюнь! Что будет, то и будет. Иди, иди с повинной. Кайся! Самое главное – решиться. Когда примешь решение, станет легче.

– Как у тебя все просто, – горько проговорила Татьяна Лазаревна.

– Советы давать просто, – сказал Швецов. – Это верно. – Он выпил рюмку коньяка и замолчал, пристально рассматривая кончик дымящейся сигареты. – Как выглядел этот тип?

– Тип довольно симпатичный… Шатен, лицо немного удлиненное, глаза темные, чуть раскосые, монгольские… Татьяна Лазаревна глубоко вздохнула и задала сама себе вполне естественный для ее положения вопрос: – Интересно, кто мог это сделать? Кто? На это мог решиться тот, кто точно знал, что у меня есть деньги. А таких трое: Крайников, Кирин и Горин.

– И то, с кем они имеют дело, – заметил Швецов.

– Но, мне кажется, информация могла исходить только от них. И не верится… Крайников – верх порядочности, Горин – трус, вот Кирин…

– Что толку гадать на кофейной гуще, – сказал Швецов и встал. – Поздно.

Татьяна Лазаревна вздрогнула, подняла на него измученные глаза.

– Останься… Я боюсь, третью ночь заснуть не могу.

– Хорошо, – согласился Швецов. – Ты выпей, это снимает напряжение. Лучше спать будешь.

Татьяна Лазаревна покачала головой и страдальчески улыбнулась.

– У меня голова потом болит.

– Несчастный вы народец! Мужик хоть напиться может. – Он подошел к столу и плеснул себе в стакан коньяка.

– А ты-то чего пьешь?

– Пить – умирать и не пить – умирать, – говаривал мой дед.

– Он умер?

– Бог всех берет – и святых, и грешных.

– Одна, значит, дорога…

– А в конце дороги той плаха с топорами, – вспомнил Швецов слова одной разудалой песни и мрачно усмехнулся.

– Крепкий паренек! – сказал Красин, рассматривая фотографию, которая лежала перед ним на столе. – Кто такой? – Он поднял глаза на полковника Скокова. Тот, словно ожидая этого взгляда, улыбнулся, округлив свои кошачьи зрачки, и молча протянул ему лист бумаги с текстом, отпечатанным на машинке.

«Кузин Вадим Анатольевич, 1958 года рождения, русский, беспартийный, холост. Образование – незаконченное высшее. Мастер спорта по боксу. Работает ночным сторожем в детском саду № 246».

– Мастер спорта, профессия – ночной сторож… Романтично! Не правда ли? – спросил Красин.

Скоков неопределенно пожал плечами.

– Оправдательный документ для такой романтики он вам всегда найдет… Оклад тренера – сто двадцать, оклад сторожа – сто тридцать. И никаких хлопот.

– Где он учился?

– В институте физкультуры. Бросил на четвертом курсе.

– Родители?

– Отец умер пять лет назад, мать – в прошлом году.

– Жаль мне таких ребят, – помолчав, сказал Красин. – Вначале – густо, затем – пусто… Срабатывает тщеславие, уязвленное самолюбие…

– На хорошую наживку такой всегда клюнет. Куда он поехал от Янкиной?

– Домой. Затем в бассейн «Москва», где встретился в парилке с Евгением Евгеньевичем Крайниковым.

Красин пыхнул потухшей сигаретой, снова раскурил ее, не то растерянно, не то удивленно пробормотал:

– Значит, все-таки Крайников! Крайников бросил ему наживку.

– Выходит, что так, – кивнул Скоков. – Я думаю, что машину Стеблева «отремонтировал» именно Кузин.

– Один?

– Один бы он не справился. С ним, по всей вероятности, работают еще несколько ребят.

– Да, это – банда, – рассеянно проговорил Красин. – Во главе угла – Крайников, «крестный отец», так сказать, Швецов – что-то вроде адъютанта по особым поручениям, Кузин и его ребята – боевики… Не удивлюсь, если у него и своя контрразведка существует.

– Ну это ты уже через край хватил, – возразил Скоков. – Банда – это не боевая единица.

– Именно боевая. У них железная дисциплина, закон смерти, своя система контроля над территорией и… друг за другом.

– Если это так, то надо ставить вопрос о создании отдела по борьбе с организованной преступностью.

– Я генералу об этом уже тридцать раз говорил. А он… Он ждет указаний сверху, – зло выдохнул Красин, – И, по-моему, дождется. Отправят на пенсию – тогда будет знать!

– Ладно, не кипятись. – Скоков провел ладонью по щеке. – Куда ты так торопишься? Если не секрет…

– На свидание. На свидание с Анной Григорьевной Цветовой, доброй и старой знакомой Крайникова.

– А со Стеблевым ты говорил?

– Говорил, но мы не договорились: больно уж крепко Кузин, – теперь я имею полное право думать, что это был именно Кузин, – его запугал. Он белее скатерти стал, когда я спросил, нет ли у него врагов. Ну и оставил я его в покое. Подумал: сейчас признается – на суде откажется. – Красин запер документы в сейф и потянулся за плащом. – Так что, Семен Тимофеевич, брать мы его будем после того, как припрем к стенке Крайникова.

– Бог мой, до чего мы дожили! – Скоков медленно поднялся и вслед за Красиным вышел в коридор. – Ты знаешь, что мне вчера Климов сказал?.. Товарищ полковник, меня тошнить начинает: в какой магазин не сунешься – везде воруют! Такое, говорит, только перед всемирным потопом бывает. Ну, я и задумался, Как же так, рассуждаю, воспитывали вроде всех правильно, все комсомольцы, коммунисты…

– Это и плохо, – перебил Красин.

– Что плохо?

– Что все коммунисты. Вы никогда не задумывались, почему у нас все коммунисты? Почему у нас люди за партбилетом в очереди стоят? Годами стоят? Да потому, что нам с детства вбили в голову: без бумажки – ты букашка, а с бумажкой – человек. Вот люди и толпятся, тянут руки, чтобы побыстрей схватить этот самый партбилет. Схватил – завотделом, есть силы – карабкайся выше. И карабкаются, грызутся, ставят друг другу ножки…

– Красин! – неожиданно вспылил Скоков. – Я в партии с 1954 года…

– Вот и поднимите этот вопрос на партсобрании, сделайте так, чтобы это безобразие прекратили раз и навсегда. У нас в конце концов блок коммунистов и беспартийных.

Они подошли к выходу, и Красин, прекрасно понимая, что негоже в такой момент ругаться с самым главным сыщиком управления, как можно мягче проговорил:

– До завтра, Семен Тимофеевич. И не сердитесь на меня. Высказал наболевшее, высказал потому, что доверяю вам и надеюсь. Всего.

– Всего, – автоматически ответил Скоков, постоял, подумал и в полной растерянности побрел в отдел.

X

Домой Швецов вернулся только к вечеру следующего дня. Инна встретила его колючим, отчужденным взглядом, молча прошла на кухню, где готовила ужин, и уже оттуда бросила:

– Тебе Евгений Евгеньевич звонил.

– А катился бы он куда подальше… козел вонючий!

Швецов быстро разделся и залез в ванну. Его знобило, он чувствовал усталость, а из головы не выходил парень, который нанес визит Татьяне Лазаревне. Кто он? Если человек Крайникова, то выходит, что Евгений Евгеньевич не доверял ему, Швецову, с самого начала. Он просто использовал его, а затем за ненадобностью выбросил, выкинул, как половую тряпку. Действительно, зачем с кем-то делить деньги и тем более посвящать в свои дела, когда проще заплатить и послать к чертовой матери. Вот сволочь!

Набросив халат, Швецов прошел на кухню.

– Есть будешь? – спросила Инна.

– Буду. – Швецов посмотрел на нее тупым, невидящим взглядом. – Ты давно знакома с Евгением Евгеньевичем?

– Меня Игорь с ним познакомил.

– Я не спрашиваю, кто, я спрашиваю, давно ли ты с ним дружбу водишь?

– Года три.

– А меня за каким чертом с ним свела? Кто тебя об этом просил? Он?

– Он.

– Значит, ты знала…

– Нет! – Инна испуганно вскочила и отошла к стене. – Просто я думала, что тебя надо предупредить.

– О чем? – еще тише проговорил Швецов, придвигаясь к ней.

– Нет, нет! – закричала Инна, вжимаясь в стену. – Это Евгений Евгеньевич…

– Что Евгений Евгеньевич? – Швецов схватил ее за волосы, запрокинул голову.

– Он сказал, что хочет с тобой познакомиться… А мне это показалось подозрительным.

– Что именно?

– То, что он хочет с тобой познакомиться. Он редко кого принимает дома.

– Почему ты мне об этом сразу не сказала?

– Не знаю. Я люблю тебя! – Инну от страха трясло, по лицу крупными горошинами катились слезы, и она, вытирая их, размазывала тушь, которой были подведены ее глаза и брови.

Швецов сел за стол и налил себе кофе.

– А теперь рассказывай все остальное!

– Что? Что тебе от меня нужно? – продолжая всхлипывать, спросила Инна.

– У тебя сберкнижка на предъявителя… Пять тысяч… Откуда у скромной советской продавщицы такие деньги? Только не ври. И прекрати реветь! – Швецов с такой силой грохнул кулаком по столу, что чашка с кофе подпрыгнула и свалилась на пол.

Через полчаса он знал все. Инна и многие другие продавцы наживались на дефиците. Например, за финскую куртку типа «Аляска» сверху брали полсотни, за цветной телевизор с японской трубкой – сотню и т. д. и т. п. Три четверти денег прикарманивал директор, четвертая часть оседала в кошельках и сумках продавцов.

«Неплохо, очень даже неплохо, – подумал Швецов, мысленно подсчитывая директорскую прибыль. – Значит, так… Крайников вычислил Стеблева, Кирина, Янкину, наверняка кого-нибудь из работников ломбарда (рассказывая Швецову историю своего падения, Татьяна Лазаревна ненароком проговорилась, что через ее магазин ежегодно проходит около четырехсот пятидесяти килограммов золота и полторы тонны серебра, которые заложили, а затем по каким-либо причинам не выкупили из ломбарда попавшие в затруднительное финансовое положение граждане; драгоценный металл взвешивался на весах средней категории точности, и таким образом с каждого золотого колечка, серебряной ложки или другого предмета старины работники ломбарда всегда имели грамм-другой лишнего веса) и… обложил их данью, причем Янкину и директора универмага не без моей помощи. Ловко! А впутал меня в это дело… Сопин. Чтоб ему черти на том свете кишки на турецкий барабан мотали!» – Швецов сжал ладонями виски, и в памяти мгновенно всплыли розовощекая физиономия, пушистая щеточка всегда аккуратно подбритых усиков, расчетливо-холодный взгляд серых, чуть навыкате глаз…