Текст книги "Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Пьесы (1911–1921)"

Автор книги: Николай Гумилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Ст. 146–148. – Ср. со ст-нием А. А. Блока «К Музе» (1912) – «И такая влекущая сила / Что готов я твердить за молвой / Будто ангелов ты низводила, / Соблазняя своей красотой».

Ст. 189. – Имеется в виду Ирландия, поэтически именовавшаяся «зеленый Эрин».

Ст. 193–194. – Имеется в виду образ Марии, запечатленный на богородичной иконе (в византийско-русской иконописи) «Одигигрия» (т. е. с греч. – «Путеводительница»): Пресвятая Дева изображена здесь в покрывающем ее голову плате с тремя звездами, которые уподобляются спасительному свету маяка для всех сбившихся с пути и терпящих бедствие в житейском море. См. также ст-ние В. Я. Брюсова «Звезда морей»:

И был я проклятием Богу исполнен,

Упав за борт,

И три дня носился по пенистым волнам,

Упрям и горд.

Но в миг, как свершались пути роковые

Судьбы моей,

В сияньи предстала мне Дева Мария,

Звезда морей.

Ст. 198. – Бальдер (Бальдур) – в скандинавской мифологии юный, прекрасный бог, любимый сын Одина и Фреи, неуязвимый для стрелы и меча; асы забавлялись, метая в него стрелы. Образ Бальдера со стрелами – центральный символический образ в истории общеизвестной в литературных кругах Серебряного века стихотворной «дуэли» Брюсова и Андрея Белого из-за Нины Петровской (едва не переросшей в дуэль настоящую). В стихотворении Брюсова «Бальдеру Локи» читаем:

Припаду на тайном ложе

К алой ласковости губ:

Ты метнешь стрелу – и что же!

Я, дрожа, сжимаю труп.

Но мне явлен Нертой мудрой

Призрак будущих времен.

На тебя, о златокудрый,

Лук волшебный наведен.

В час веселья, в ясном поле,

Я слепцу вручу стрелу, —

Вскрикнешь ты от жгучей боли,

Вдруг повергнутый во мглу.

...............

Выше радуги священной

Встанет зарево огня, —

Но последний царь вселенной,

Сумрак! сумрак! – за меня.

Брюсов обыгрывает историю нелепой гибели Бальдера от руки его безобразного слепого брата Гаду (Гедера) во время игр асов; руку слепца направлял коварный бог Локи. Если учесть дальнейшее развитие событий в «драматической поэме» Гумилева, то данная реминисценция из Брюсова оказывается весьма значимой. По наблюдению Э. Русинко, персонаж Гондла является проекцией в христианскую эру главного персонажа «Богатырского кургана» Г. Ибсена Гандальфа и реализацией мифа о Бальдуре как предвестнике Христа (Rusinko E. Rewriting Ibsen in Russia: Gumilyov’s Dramatic Poem «Gondla» // The European Foundations of Russian Modernism. Ed. by P. I. Barta. Lewiston, 1991. P. 203).

Ст. 240. – Как уже говорилось, защита против датской интервенции в описываемое время была приоритетной задачей ирландских королевств. Кельты называли датчан «темноволосыми людьми с железными руками и железными сердцами» и, поскольку пришельцы обходились с завоеванными городами очень круто, сжигая монастыри, изгоняя население и основывая на освобожденных территориях свои поселения, сопротивлялись отчаянно, нанося контрудары. В 848 году ард ри Малахия нанес пришельцам тяжкое поражение. Окончательный разгром «северян» произошел в битве при Клонтарфе только в 1014 г. (см.: Кельтские мотивы... С. 126–127).

Ст. 245–246. – Цитируя эти строки, Ахматова утверждала: «Разочарование в войне Гумилев тоже перенес, и очень горькое» (Ахматова А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 5. М., 2001. С. 145).

Ст. 251–266. – Монолог Гондлы очень близко подходит к русским духовным песням о Егории Храбром (т. е. о Георгии Победоносце). Там рассказывается, что после свидания с матерью в разоренном Иерусалиме (или Хлееме (Вифлееме), Киеве или Чернигове) святой отправился странствовать по Святой Руси, покоряя (подобно Гондле) не мечом, а словом горы, дремучие леса, змеиные стада и волчьи стаи. Так, леса он превращает в «храмы божии»:

Вы, лесы, лесы дремучие!

Встаньтеся и расшатнитеся,

Расшатнитеся, раскачнитеся,

Порублю из вас церкви соборные,

Соборные да богомольные!

В вас будет служба господняя.

Зарастите вы, леса,

По всей земле светлорусской,

По крутым горам по высоким.

(см.: Голубиная книга: русские народные духовные стихи XI–XIX вв. М., 1991. С. 56). Уместно вспомнить, что далее Гондла упоминает Георгия как своего «небесного знакомца» (см. комментарии к ст. 34 четвертого действия).

Действие второе

Ст. 69–72. – Воспоминания Конунга восходят к «Песне Краки», где описывается междоусобная битва при Вертрафирте в Ирландии: «Жарко дрались мы мечом! В Вертрафирте тела нагромождали на тела, образуя громадные холмы; птенцы коршуна могли рассчитывать на обильную поживу после битвы; сталь сшибалась с железом; Марстан, владыка Исландии, утолил алчность воинов своим царственным телом; для воинов была богатая пирушка» (Древнесеверные саги... С. 172).

Ст. 74. – Эйрик Красный – предводитель первых шотландских колонистов в Гренландии (X в.), герой «Саги об Эйрике Красном». Описание битвы с норвежцами см.: «Древнесеверные саги...». Исландцы (среди которых было много знатных норвежских викингов) активно сопротивлялись имперским притязаниям Харальда Прекрасноволосого, объединившего Норвегию в конце IX в. (ок. 890 г.) (см.: Сыромятников С. М. Сага об Эйрике Красном. СПб., 1890. С. 243).

Ст. 105–108. – Гондла упоминает эпизод из жизни исландского викинга и скальда Эгиля Скаллагримсона (ок. 910–990). Во время пребывания в Норвегии он убил сына конунга Эйрика Кровавая Секира. Попав некоторое время спустя в плен к Эйрику, Эгиль в ожидании смертной казни сочинил хвалебную оду в честь конунга, которая понравилась тому настолько, что он простил убийцу сына и выпустил его на свободу.

Ст. 113–116. – Е. Терновский обращает внимание на то, что «образ скальда под влиянием Оссиана, Ибсена и скандинавских модернистов был значительно романтизирован в русской поэзии <...> У Гумилева образ скальда более историчен: бродячий певец, желанный на пирах и свадьбах, но почти презираемый в бытовой и общественной жизни» (далее цит. ст. 115–116) (Ternovsky E. Essai sur l’histoire du poème russe de la fin du XIXe et du début du XXe siècle. Великолепная неудача. Lille-Paris, 1987. P. 302–303).

Ст. 137–160 – Монолог Ахти – перифраз программного ст-ния раннего Гумилева «Волшебная скрипка» (1907):

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,

Не проси об этом счастье, отравляющем миры,

Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,

Что такое темный ужас начинателя игры!

Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,

У кого исчез навеки безмятежный свет очей,

Духи ада любят слушать эти царственные звуки,

Бродят бешеные волки по дорогам скрипачей.

Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,

И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, —

Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи

В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.

(см. № 89 в т. I наст. изд. и комментарий к нему). Поскольку образ «скрипки» был бы в контексте «Гондлы» явным анахронизмом, он был заменен на образ «лютни»; в дальнейшем этот же образ как символ поэтического вдохновения был «узаконен» Гумилевым в «Заблудившемся трамвае» (см. № 39 в т. IV наст. изд. и комментарий к нему). Обращает на себя внимание и «финская» природа лютни, имеющей «двойное заклятье», которое, как выясняется позднее, может принести не только гибель, но и победу владельцу волшебного инструмента (см.: Действ. 4. Ст. 97–100). В рецензии на книгу «Песен» С. Клычкова (1911) Гумилев пишет о «перекрещивании культур византийской, финской, колдовской и индийской, в атмосфере которого рождалась Русь» (Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 119), связывая таким образом «колдовскую Финляндию» со своими «русскими стихами» 1914–1917 гг. (напр., «Старые усадьбы», «Змей», «Мужик» – см. № 114 в т. II наст. изд. и комментарий к нему, №№ 37 и 56 в т. III наст. изд. и комментарии к ним). «Русь» у Гумилева – в противоположении православной России – также содержит в себе «таинственное», «земляное» начало, восходящее к оргиастическому, «хтоническому» миру языческих богов, непредсказуемых в своих отношениях к человеку. См. также: Зобнин Ю. В. Николай Гумилев – поэт Православия. СПб., 2000. С. 254–264.

Ст. 161–162. – Ср. с мотивом зачарованного острова, полного то пугающих, то очаровывающих звуков в «Буре» В. Шекспира.

Ст. 229–232. – Ссылаясь на эти строки, Ю. Иваск писал: «Не суждено ли было Гумилеву лучше всего выразить себя в лирическом эпосе (как в свое время предсказал ему В. Иванов). В “Гондле” есть и риторика, и красивость, но эта драматическая поэма захватывает: она написана одним дыханием. Вот где Гумилев не только герой или дэнди, а и “колдовской мальчик”, который, однако, своего волшебного языка не создал. <...> В этой сказке увлекает порыв, размах Гумилева и его предчувствие неведомой вольной воли и веры» (Иваск Ю. Русские поэты. Н. Гумилев // Новый журнал (Нью-Йорк). 1970. № 98. С. 134).

Действие третье

Ст. 40–46. – О «кровавых лебедях» см. комментарии к разделу «Вместо предисловия».

Ст. 47. Валькирия – в скандинавской мифологии дева-воительница, решающая по воле Одина исход сражения и сопровождающая души убитых воинов на радостный пир в Валгаллу.

Ст. 94. – Фрея, супруга Одина, богиня плодородия и любви, покровительница влюбленных.

Ст. 95. – Фенрир – демон в волчьем облике, одно из хтонических чудовищ скандинавской мифологии, главное отрицательное начало в эсхатологических легендах о «гибели богов» – Рагнароке. Здесь употребляется в аллегорическом смысле «чудовищного стража»; согласно скандинавским легендам, до «скончания сроков» Фенрир пребывает с разверстой пастью, ибо сын Одина Видар разорвал ему челюсти и вставил между них меч.

Ст. 147–148. – Упоминается эпизод из «Саги об Эйрике Красном»: во время экспедиции исландцев в Винляндию (т. е. «землю вина», так как там рос виноград; это был восточный берег Северной Америки, где сыном Эрика Лейфом была основана первая колония), на Страшном береге (острове, названном так, поскольку «долго приходилось его оплывать») они испытали жестокую голодовку. После заклинания, обращенного к языческим богам, удалось выловить кита, мясо которого, однако, оказалось не очень съедобным (см.: Древнесеверные саги... С. 159–160).

Ст. 169–173. – Заимствовано из «Исповеди Гер-Педера» (Древнесеверные саги... С. 194).

Ст. 239–242. – Ф. И. Буслаев пишет, что «скандинавские воины и купцы» «пили пиво и нечто вроде кваса или браги. В древности употреблялись вместо чаши черепа убитых врагов» (Буслаев Ф. И. Древне-северная жизнь // Образцовые произведения скандинавской поэзии. Ч. 1. Воронеж, 1875. С. 7).

Действие четвертое

Ст. 30–40. – «К 800 г. кельты <...> проникнув на Зеленый Остров то ли из Испании, то ли с юга Франции, целиком ассимилировали местные племена <...>, распространились на северную половину Шотландии, создали свою высокую культуру и, мирно приняв крещение из рук святого Патрика (390–461), сделались ревностными проповедниками истинной веры на Европейском материке <...> Они являлись носителями не только новой религии, но и латинского (отчасти греческого) просвещения и имели полное право именовать свою родину страной святых и ученых: их познания намного превышали уровень остального Запада. <...> Для ирландцев, всегда гордившихся, что их остров – земля святых, не удивителен вопрос Гондлы:

Что, скажите, в родимой стране

Так же трубы архангелов шумны?

И когда он осведомляется о святых и райских духах, словно бы они обитали среди холмов и болот Гибернии, начальник ирландских воинов скромно и сочувственно сообщает:

Бедный ум, возалкавший о чуде,

Все мы молимся этим святым.

Но, простые ирландские люди,

Никогда не входили мы к ним».

(Рудинский В. Кельтские мотивы... С. 126–128). Св. Георгий Победоносец – воин-мученик, живший в эпоху Диоклетиана (рубеж III–IV вв.), небесный покровитель христолюбивого воинства. Св. Пантелеймон – великомученик из Никомидии (казнен в 305 г.), врач по профессии; покровитель врачебного искусства. Мотив «дружеского союза» св. Георгия и св. Пантелеймона возникает в ст-нии Гумилева «Видение» (1912. Т. 2. С. 122). Мария Магдалина – одна из жен-мироносиц, первая увидевшая воскресшего Христа (Мф. 28:1–10; Мк. 16:9–10; Ин. 20:14–17). Апостол Иоанн, автор четвертого евангелия, прозванный Богословом, был и автором «Откровения» (Апокалипсиса), замыкающего Библию. Упоминание о «втором Апокалипсисе», возможно, связано с интересом Гумилева в этот период к российской народной эсхатологической сектантской мистике и связанными с ней «духовными песнями»: «Остается еще мистическая поэзия. Сегодня она возрождается только в России, благодаря ее связи с великими религиозными воззрениями нашего народа. В России до сих пор сильна вера в Третий Завет. Ветхий Завет – это завещание Бога-Отца, Новый Завет – Бога-Сына, а Третий Завет должен исходить от Бога Святого Духа, Утешителя. Его-то и ждут в России, и мистическая поэзия связана с этим ожиданием» (Гумилев в Лондоне: Неизвестное интервью // Исследования и материалы. С. 307). См. также комментарий к ст. 251–266 первого действия.

Ст. 81–92. – «Выражение скальд (вместо бард) свидетельствует, что ирландец держит речь по-древненорвежски, чтобы она была понята толпе исландцев и их конунгу с ярлами, выбор же на трон Ирландии барда не слишком необычен: каста филидов была там аристократической, включающей нередко потомков и боковых отпрысков младших линий царственных домов. Зеленый Остров видел немало таких монархов, как Кормак Мак Кулленан, лингвист, богослов и юрист, король и епископ в Кашле» (Рудинский В. Кельтские мотивы... С. 128).

Ст. 121. – Выявив цепь аллюзий к «Гондле» в «Поэме без героя» А. Ахматовой и напомнив, что Ахматова считала «Гондлу» «лучшим произведением Николая Степановича» (Лукницкая В. Перед тобой земля. Л., 1988. С. 340), М. Баскер высказал мнение, что эта строчка является ключевой для ее скрытого изображения Гумилева – отсутствующим героем «Поэмы без героя», эволюционировавшим из «мальчика», который поверил в демонические соблазны символизма в акмеистического «мужа» и христианина (см.: Basker M. Symbolist Devils and Acmeist Transformation: Gumilev, Demonism and the Absent Hero in Akhmatova’s Poem Without a Hero // Russian Literature and its Demons. Ed. P. Davidson. New York, Oxford, 2000. P. 422–429).

Ст. 255–256. – «Земное колдовство» Ахти Э. Русинко сравнивает с «земляным злым ведомством» акмеиста В. Нарбута, которое одобрил Гумилев как составную часть жизнеутверждающего акмеистического примитивизма (Rusinko E. Rewriting Ibsen in Russia. P. 208).

Ст. 283–284. – Э. Русинко проводит параллель с последними двумя строчками «Богатырского кургана» Г. Ибсена: «Север тоже встанет из гроба / К более чистым деяниям духа на морях мысли» (см.: Rusinko E. Rewriting Ibsen in Russia. P. 206).

7

При жизни не публиковалась. Печ. по автографу 5.

КСЗ, фрагмент неизвестной редакции, Гумилев Н. С. Отравленная туника и другие неизданные произведения. Нью-Йорк, 1952, реконструкция текста, СС II, реконструкция текста, Изб (Кр), реконструкция текста, ЗС, реконструкция текста, ДП, реконструкция текста, СС II (Р-т), реконструкция текста, Соч II, реконструкция текста, Изб (XX век), реконструкция текста, Современная драматургия. 1986. № 3, реконструкция текста, Театр. 1986. № 9, реконструкция текста.

Автограф 1, вар. (черновая рукопись ранней редакции) – Архив Струве. – Действие первое. В ст. 1 ранее было: «Имр эль Каис ты, родом кинд? Случалось». Между ст. 30 и 31 ранее было: «Я плакал, а кругом сбирались люди / Такие близкие когда-то мне, / Но ужас сделал впалыми их груди, / Глаза подобными речной волне. / Я обнимал их, призывал их в поле / Для мщенья племени Бену-Ассад, / Но тех, кто испытал позор неволи, / Призывы к битве разве опьянят?». В ст. 144 вместо «со мною» ранее было «за мною». Действие второе. В ст. 20 вместо «был досель» ранее было «должен быть». В ст. 43 вместо «хочу» ранее было «хотел бы». В ст. 166 вместо «это» ранее было «он же». Между ст. 179–180 ранее было: «Он будет гнить в цепях, в сырой тюрьме, / Он даже старцем из нее не выйдет! / Я разорю дотла его страну, / Колодцы все засыплю, чтобы люди / И имя самое ее забыли. / Нечистый зверь». Между ст. 208 и ремаркой рядом с репликой Имра имеются еще четыре стиха, не вошедшие в текст: «Так вот за что меня унизил ты, / Вот основанье моему несчастью. / Я предвкусил однажды чистоты. / И ждал побед, не справившись со страстью». Действие третье. Вместо ст. 39–47 ранее было: «Я девочкой мечтала о тебе / И прятала твое изображенье. / Когда к ристалищу шел царский поезд, / Кто оторвал бы от окна меня? / Я подкупила твоего раба, / И он мне раз принес песку из сада, / Где ты бродил, предавшись размышленью. / Всегда тебя я видела во сне, / Как солнце светлым, окруженным свитой / Старинных цезарей, царей восточных, / И все они склонялись пред тобою. / Но годы шли, и говорила кровь / [Во мне все громче, вот я]». В ст. 51 вместо второго «тебе» ранее было «мой сын» . Между ст. 139 и 140 следующий зачеркнутый фрагмент:

Имр

Позорных замыслов твоих как прежде

Я не слуга, один найду дорогу,

Ведущую к погибели иль мести.

Феодора

Я очень рада. Мне казалось, Зоя

Не любит Трапезондского царя,

Но я ошиблась, и чужому счастью

Помехой я не буду никогда.

На завтра свадьба. Хочешь, я устрою,

Чтобы ты мог ее увидеть с хоров?

Имр

Как, свадьба завтра?

Феодора

Да.

Имр

И Зоя любит

Царя?

Феодора

Безумно. Кажется, они

Уже близки. Она по крайней мере

Все рассказала о тебе ему,

Как ты ей декламировал, как хвастал,

Как умолял ее о поцелуе,

И он сердился, а она смеялась.

Имр

Как, рассказала все ему она?

Феодора

Так как же бы он мог узнать об этом?

А что он знает, ты свидетель сам.

Между ст. 209 и 210 ранее было: «Его толкаешь ты к царевне Зое». Действие четвертое. В ст. 50 вместо «Как, Феодора?» ранее было: «Императрица?».

Автограф 2, вар. (перебеленная рукопись ранней редакции, незавершенный вариант первого действия) – Архив Струве. Действие первое. В ст. 170 перед словом «римлянка» ранее было «родом».

Автограф 3, вар. (перебеленная рукопись окончательной редакции) – ГЛМ. Действие первое. В ремарках между ст. 103–104 зачеркнуто «Входит Зоя», «Сцена вторая» исправлено на «третья». Между ст. 250–251 ранее было:

Сцена четвертая

Имр

(один)

Змеиным страшным ядом потекли

Ее слова в крови воспламененной.

Но честь моя, но скорбь моей земли,

Так внятен мне ваш голос отдаленный.

Я помню льва: стремительный обвал

Ему сломал могучий позвоночник.

Измучен жаждой, жадно он взирал

На бьющий тут же около источник.

Его пронзил я, страх преодолев,

Стрелою сострадательной моею.

За что ж теперь, как тот пустынный лев,

Я жажду и напиться не умею?

(Входит царь Трапезондский.)

В ремарке «Сцена пятая» переправлено на «четвертая». Действие второе. Между 69 и 70 ранее было:

(Юстиниан и Евнух уходят.)

Сцена вторая

Царь

(один)

На завтра свадьба! В этих трех словах —

Кричащее слепительное счастье!

Его мне дал спокойный и бесстрастный

Отныне мой отец, Юстиниан.

И я, и тот араб – мы оба дети,

Играющие гибелью и славой

Нам присудил отец различный жребий.

Сколь праведно – то знает он один.

А говорили – он коварство ведал ,

Под мантией пурпурною дрожит

Холодное, расчетливое сердце,

И что его улыбки не видали.

Апостол Павел, благостный заступник

Крещенного тобою Трапезонда,

Пусть, если это правда, никогда

Я этой черной правды не узнаю!

Пусть буду вечно верить я тому,

Кто ослепляет мудростью, как солнце,

Кто дочь свою мне отдает, а с ней

И страшную корону Византии!

(Входит Зоя.)

В ремарке «Сцена третья» исправлено на «вторая».

Автограф 4 (машинопись окончательной редакции с авторской правкой) – РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилев). Оп. 1. Ед. хр. 14. Титульный лист с названием отсутствует. На втором листе, содержащем список действующих лиц, неизвестной рукой сделана надпись: «“Отравленная туника” Гумилева. Поправки в тексте сделаны рукой Гумилева». Действие первое. До ст. 131 (первые 7 листов) правки нет, качество бумаги и машинописи иные, нежели далее. Действие второе. В ст. 1. вместо «тебя мы» ранее было «тебя ли». В ст. 4 вместо «кто-то» ранее было «кто же». Ст. 16. – Подчеркнуто «легионы». Ст. 87. – Подчеркнуто «если». Ст. 88. – Подчеркнуто «если». Ст. 90. – Подчеркнуто «если». В ст. 166 вместо «это» ранее было «он же». В ст. 184 вместо «отраду» ранее было «надежду». Действие третье. Ст. 52. – Подчеркнуто «покойный твой». В ст. 61 вместо «одному» ранее было «некому». «Одному» – подчеркнуто, сбоку на полях – вопросительный знак. В ст. 101 вместо «О, нет» ранее было «Ну, нет». В ст. 120 вместо «не южная» ранее было «во-первых». В ст. 121 вместо «И, наконец,» ранее было «И, во-вторых,». В ст. 151 вместо «Не исправить» ранее было «не поправить». В ст. 180 вместо «не лукавить» ранее было «не хитрить». В ст. 205 вместо «кинжалов» ранее было «кинжалом». В ст. 304 вместо «подумай» ранее было «послушай». В ст. 314 вместо «наклонился» ранее было «поклонился». Действие четвертое. В ст. 7 вместо «страшных» ранее было «странных». Ст. 10. – Слово «клекот» вписано от руки в оставленный машинисткой пробел. Рядом на полях вопросительный знак. В ст. 70 вместо «отправлен» ранее было «назначен». В ст. 258 вместо «Но» ранее было «А». В ст. 80 вместо «где» ранее было «кто» (дважды).

Автограф 5 (авторизованная машинопись с подписью автора) – РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилев). Оп. 1. Ед. хр. 15. На титульном листе рукой Гумилева написано: «Экземпляр А. Н. Гумилевой». На л. 7 сбоку от реплики Зои «Уже тринадцать» неизвестной рукой (А. Н. Гумилевой?) написано «Милый Милый Милый». На последнем листе после финальной ремарки подпись рукой автора – «Н. Гумилев». Действие первое. Ст. 11. – Подчеркнут. Ст. 79. – «Фиоле» переправлено на «фиале». Ст. 94. – Подчеркнуто «тысячелетий». В ст. 115 вместо «беспечной» ранее было «конечно». Ст. 128–131 (на нижнем поле л. 6). – Вписаны рукой Гумилева. Ст. 198. – «Душат» подчеркнуто. Ст. 235. – Вместо «невесте» ранее было «девице». Действие второе. В ст. 1 вместо «тебя мы» ранее было «тебя ли». В ст. 4 вместо «кто-то» ранее было «кто же». Ст. 16. – Подчеркнуто «легионы». В ст. 87 подчеркнуто «если». В ст. 88 подчеркнуто «если». В ст. 90 подчеркнуто «если». Действие третье. Ст. 68. – Подчеркнуто «Что он мне без любви?». Ст. 94. – Подчеркнут. В ст. 120 вместо «не южная» ранее было «во-первых». В ст. 121 вместо «И, наконец,» ранее было «И, во-вторых,». В ст. 180 вместо «не лукавить» ранее было «не хитрить». В ст. 304 вместо «подумай» ранее было «послушай». В ст. 314 вместо «наклонился» ранее было «поклонился». Действие четвертое. Ст. 5. – Подчеркнуто «пахнула». Слово «клекот» вписано от руки в оставленный машинисткой пробел. Рядом на полях вопросительный знак. В ст. 30 вместо «иль» ранее было «и». В ст. 70 вместо «отправлен» ранее было «назначен». В ст. 80 вместо «где» ранее было «кто» (дважды). Ст. 342. – подчеркнуто «благоухая мраком».

Дат.: до 3 июня 1918 г. – по анонсу об окончании работы над трагедией в журнале «Ирида» (1918. № 1).

«Самая автобиографическая из пьес Гумилева» (Кригер М. «Отравленная туника»: Неизданная трагедия Гумилева // Грани. 1950. № 8. С. 112), принадлежащая «к самым лучшим созданиям в истории русского театра вообще» (Сечкарев В. Н. Гумилев-драматург // СС III. С. XXVI), замышлялась первоначально как балетное либретто. Художник М. Ф. Ларионов, один из активных участников дягилевских «Русских сезонов», вспоминал, что во время своего последнего «парижского периода» (лето-зима 1917 г.) Гумилев «желал так или иначе соединиться с Русским балетом», для чего Ларионов и его жена, Н. С. Гончарова, попросили С. П. Дягилева заказать поэту «что-либо (как либретто) для балета»: «Дягилев сказал, чтобы тему мы сами нашли. Надо было скоро. Сергей Павлович уехал вскорости в Венецию. Все полтора месяца, пока балет был в Париже, мы брали Ник<олая> Степ<ановича> каждый вечер с собой в театр Шатлэ, где давались балетные русские спектакли. Тогда Ник<олай> Степ<анович> и предложил для моей постановки “Гондлу”, а для Наталии Сергеевны новую вещь – «Феодору», из византийской жизни» (Ларионов М. Ф. [Из писем о Н. С. Гумилеве] // Жизнь Николая Гумилева. С. 103).

Несколько неожиданный на первый взгляд выбор темы окажется более понятным, если вспомнить, что, по мнению поэта, высказанному еще в 1910 г., «через Византию мы, русские, наследуем красоту Эллады, как французы наследуют ее через Рим» (ПРП. С. 106). «Византийская» тематика, почти не проявившаяся в творчестве Гумилева вплоть до «Отравленной туники», была тем не менее актуальна для него, очевидно, благодаря трудам выдающегося мыслителя XIX в. К. Н. Леонтьева, «русского Ницше», весьма популярного в модернистских литературных кругах Петербурга «начала века» (см.: Вагин Е. Поэтическая судьба и миропереживание Н. Гумилева // Русский путь. С. 595).

Точно так и фигура императрицы Феодоры была достаточно популярна в художественной культуре этой эпохи. О Феодоре из современных Гумилеву авторов писали – В. Сарду (драма «Феодора» (1884), в которой играла Сара Бернар), Г. Поттингер (роман «Голубые и зеленые», 1879), Ш. Диль (эссе «Théodora, impératrice de Byzance» (1904), переизданное в русском переводе в книге Ш. Диля «Византийские портреты» (М., 1914)). Резонно предположить и то, что еще задолго до начала работы над трагедией Гумилев был знаком со знаменитой «Тайной историей» Прокопия Кесарийского, в которой образ императрицы сближается с образами «преступных, но пленительных цариц» из ранних стихотворений поэта.

Очень скоро Гумилев завершил либретто (текст, по-видимому, не сохранился) и прочел его Ларионову и Гончаровой (см.: Жизнь Николая Гумилева. С. 104), но Дягилев, оказавшийся в трудном финансовом положении, застрял в Венеции, а дела Гумилева, находившегося в распоряжении военного комиссара Временного правительства в русском экспедиционном корпусе во Франции, с момента Октябрьского переворота становились день ото дня все более запутанными. Идея балетного спектакля была похоронена, но поэт не оставлял найденный им так неожиданно «византийский сюжет». В дошедших до нас материалах мы находим многочисленные записи, свидетельствующие о работе Гумилева с историческими источниками и напряженной творческой работе. В конце концов, вместо балетного либретто явилась пятиактная трагедия, а фигуру Феодоры – первоначальной героини будущего спектакля – потеснил образ великого арабского поэта Имр-уль-Каиса, героя весьма оригинальной легенды, сочетавшей как «византийские», так и любезные сердцу Гумилева в этот период «ориенталистские» мотивы.

Г. П. Струве, проделавший огромную работу по выяснению источников «Отравленной туники», пришел к выводу, что основным из них является книга К. Юара «Арабская литература» (Clement Huart. Littérature arabe. Paris, 1902). Действительно, приводимый им фрагмент очень точно соответствует сюжету гумилевской трагедии:

«Имру-ул-Каис, бродячий царь, принадлежал к южному племени Кинда. Его предки основали княжество в Неджеде. Его отец Годжр, человек суровый, хотел наказать сына за овладевшую им любовную страсть и послал его пасти стада своих баранов. Восстание племени Бени-Асад положило конец жизни Годжра, и поэт начал жизнь, полную приключений, жизнь лишенного престола царька, ища способов вернуть себе отцовский трон, что ему так и не удалось. Он кончил тем, что нашел приют у Самуила, князя Теймского, которому принадлежал замок Аблак и который был иудейского вероисповедания. Около 530 года римский император Юстиниан, который задумал воспользоваться его услугами против угрожавших его границам персов, послал за ним по просьбе князя Гассанского, командовавшего римскими войсками на границе Сирии. Имр совершил путешествие на перекладных – на верблюдах и лошадях – в Константинополь, где прожил долгое время, ожидая назначения, так и не полученного им от уже состарившегося императора. Назначенный филарком Палестины, он отправился назад в пустыню, но умер на пути к Анкаре, отравленный по приказу императора – согласно легенде, при помощи полученной в дар почетной туники, от которой его тело покрылось нарывами – за соблазнение какой-то царевны.

Признаваемый Магометом за превосходнейшего из всех поэтов и за главу их, он, согласно традиции, первый подчинил стих твердым правилам» (пер. Г. П. Струве – СС III. С. 260–261).

Помимо работы К. Юара, Г. П. Струве называет еще несколько исследований, где упоминается легенда об Имр-уль-Кайсе и отравленной тунике, а также некоторые мотивы трагедии Гумилева: уже упомянутого Ш. Диля (помимо эссе о Феодоре сюда включается еще и монография «Justinian et la civilisation bysantine au VI-e siècle» (Paris, 1901)), Ф. Рюккерта (F. Ruckert. Amrikkais der Dichter und Konig. Stuttgart, 1843), кроме того – труды по истории Византии Ф. И. Успенского (История Византийской Империи. Т. 1. СПб., 1912). Впрочем, список «общих» трудов русских и зарубежных византологов, которые могли бы поставить Гумилеву детали для исторической стилизации его трагедии, можно, конечно, значительно расширить. Естественно, что здесь упомянуты и книги Прокопия Кесарийского, хотя непосредственного рассказа об эпизоде с отравленной туникой тут нет.

Достоверных сведений о работе Гумилева над «Отравленной туникой» с момента, когда эта работа протекала автономно от сотрудничества с дягилевской труппой, у нас нет. Известно только, что к моменту отъезда поэта из Англии в Россию (февраль 1918 г.) первый вариант текста был готов и перебелен: все рабочие материалы поэт, чтобы не обременять себя лишним багажом, оставляет Б. В. Анрепу (от которого они попали к Г. П. Струве).

О дальнейшем мы можем судить по кратким заметкам в скудной периодике эпохи «военного коммунизма». 3 июня 1918 г. в петроградском еженедельнике «Ирида» (вышел только этот номер) извещалось об окончании работы над трагедией. В декабре того же года Гумилев читает трагедию на репертуарной секции ТЕО Наркомпроса (Репертуар. Пб.; М., 1919. С. 4). Чтение трагедии (или отрывков из нее) состоялось и 24 апреля 1919 г. в кружке «Арион», после чего состоялись прения с участием В. М. Жирмунского, А. Н. Тихонова, А. И. Пиотровского и др. (см.: Вестник театра. 1919. № 24. С. 9). 5 июля 1919 г. – еще одно подобное чтение, на этот раз в студии «Всемирная литература» – для презентации пьесы в Секции исторических картин (анонс – Жизнь искусства. 3 июля 1919). И, наконец, последнее упоминание об «Отравленной тунике» в характерной рубрике «Ненапечатанное» – в журнале «Дом искусств» незадолго до гибели поэта (1921. № 1).

Из всего вышеприведенного ясно, что Гумилев не оставлял надежды увидеть свое главное «театральное» детище если не поставленным на сцене, то по крайней мере опубликованным. Он дважды заказывает машинописные копии с рукописей – промежуточной и окончательной, – авторизует последнюю, но трагическая гибель поэта, на произведения которого советские идеологи наложили решительное «вето», откладывает знакомство читателей с трагедией на несколько десятилетий. О том, что «неизвестная трагедия Гумилева» существует, было известно только по скупым упоминаниям авторов статей, лично знавших поэта в эпоху «военного коммунизма» (см., напр., статью А. Левинсона, в которой упоминается пьеса, «задуманная в духе Расиновых “правильных трагедий”» и являющая собой «цикл лирических отступлений и вялых диалогов» (Современные записки (Париж). 1922. № 9. С. 313).