Текст книги "Избранник. Трилогия"
Автор книги: Николай Романов
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 68 страниц)
Иркут был вполне симпатичной планеткой.
От других терраформированных миров его отличала малая площадь морской и океанской глади – они занимали всего тридцать восемь процентов поверхности, – а также огромное количество горных хребтов с весьма высокими (до десяти километров) и малодоступными вершинами.
Это и в самом деле был настоящий рай для альпинистов. Так что богатые бездельники знали, куда лететь…
Осетр с Найдёном высадились на планету возле небольшого городка, и «стрела» в автоматическом режиме умчалась назад, к «Доблестному». Из чего Осетр сделал вывод, что улетать с Иркута он будет уже официальным путем.
В городке их ждал забронированный номер в гостинице и путевка в туристско-альпинисткий пансионат с красивым названием «Орлиное Гнездо».
Водились ли там орлы? Вполне возможно.
Осмотрев городок и переночевав в гостинице, господа богатые бездельники с помощью глайдера перебрались в «Орлиное Гнездо» и поселились там в двухместном номере.
Орлов в первый день не увидели. Да и во второй – тоже. А потом выяснилось, что этих птиц на Иркуте вообще нет. Не завели.
Но и без них окружающие пейзажи были красивы. Особенно на закате.
Впрочем, отправляться в горы господа богатые бездельники не торопились, до поры до времени занимались физической подготовкой и ждали еще двоих приятелей. Так объясняли прочим туристам.
Фактически же Остромир Пушкарев под руководством капитана Щеголева занимался восстановлением своих «росомашьих» навыков. Чтобы впредь не убивать людей, когда их требуется всего-навсего обездвижить.
Так пролетело две недели, наполненных физическими упражнениями в окрестностях пансионата. Кроссы, плаванье, скалолазание… Когда пришло время заняться спецупражнениями, которые не стоило демонстрировать посторонним, брали напрокат глайдер и отлетали подальше, в глухие окрестные леса, где людского духу вообще не было.
Кому нужны слухи о странных альпинистах, занимающих странной физической подготовкой, больше похожей на неизвестный широкой общественности вид боевого искусства?
Началась третья неделя.
По мнению Осетра, пора было заканчивать маяться дурью и предпринимать шаги, направленные на поддержание имиджа альпинистов.
Однако Найден об имидже не волновался.
– Ну как? – сказал он после завтрака. – Сегодня еще денек повоюем друг с другом? Как считаешь?
– Ты старший, тебе и решать. А наше дело – лейтенантское. Выслушал приказ – исполни его.
Найдён усмехнулся:
– Старший да не старший! И дело ваше, сударь, – не лейтенантское… – Он посерьезнел. – Мне поручено довести до твоего сведения следующую информацию. После Новой Москвы тебе было присвоено звание старшего лейтенанта. А после Кустаная ты и вовсе стал капитаном. Так что поздравляю с присуждением очередных званий, капитан Пушкарев!
Осетр слегка ошалел.
Мало кому из «росомах» удавалось так быстро шагать от звания к званию. Капитан Дьяконов, учивший Осетра в петроградской школе, достиг уже сорокалетнего возраста, а все оставался капитаном.
Впрочем, там причина была известная – слишком длинный язык!..
– Служу императору! – шепотом рявкнул Осетр уставную фразу.
И едва не рассмеялся.
Уж кому-кому он с некоторых пор и служил, но только не Владиславу Второму. Злостный присягопреступник он теперь! Изменник родины! Надо будет вообще сменить уставную фразу на «Служу росичам!» или «Служу росскому народу!» К дьяволу всех этих императоров!
– А когда и где ты получил эту информацию? – спросил он, подозрительно глядя на Найдёна.
– А вчера после обеда, когда господин новоиспеченный капитан усиленно давил постель, умаявшись после комплекса.
Действительно, вчера Осетр так устал еще в первой половине дня, что и речи не могло идти о том, чтобы продолжить тренировки без отдыха, причем отдыхать требовалось непременно в лежачем положении.
– И вообще, господин новоиспеченный капитан, – продолжал Щеголев, становясь серьезным. – Время развлечений вышло. Придется здешним горам так и остаться без пары восходителей. Ничего, переживут. А нас с тобой завтра ждут в столице этой симпатичной планетки.
И Осетр понял, что в его жизни, кажется, наступают самые серьезные и долгожданные события.
Глава сорок девятаяА ночью ему опять приснился знакомый сон.
Он оказался все на той же странной планете, на которой не было ничего, кроме гор и песка. Над песчаной пустыней привычно висело багровое небо, похожее на залитую кровью простыню. От пейзажа шла такая тревога, что, как и всегда, судорожно заспотыкалось сердце. И по-прежнему Осетр был без скафандра, и по-прежнему это средство личной защиты ему не требовалось, ибо он не дышал.
И как прежде багрец в небе заволновался, забурлил, закрутился десятками водоворотов, образуя многочисленные воронки, которые стремительно понеслись вниз, к земле, потянулись щупальцами к Осетру, окутали его багровой полумглой, в которой не было ничего, кроме все той же тревоги.
А когда полумгла рассосалась, оказалось, что сон повторяется: вокруг раскинулся Медвежий Брод.
То самое, знакомое с детства место. Дерево, под которым мама спрятала сына в боксе-обезьяннике. А вот там перед нею опустился пиратский глайдер, а чуть в стороне в нее выстрелили из гасильника, и она, выгнув спину, упала, и Осетр смотрел на ее босые грязные неподвижные пятки и заходился в крике…
Как и в прошлый сон, ни глайдера, ни пиратов не было. Мама – была.
Прежняя. Прежняя не по детству – по прошлому сну: немного постаревшая, со слегка расплывшейся фигурой, но все еще прекрасная. Как любая мама…
Она стояла, прислонившись к стволу дерева, название которого Осетр так и не вспомнил, и на ней было драное платье, в многочисленных дырах была видна белая, не знавшая солнца кожа. Так выглядят в исторических фильмах преступники, осужденные на пожизненное заключение и проводящие остаток своих дней в темницах. Бледные лица, опущенные плечи, тоскливые глаза…
Однако у мамы не было тоскливых глаз. Она улыбалась, глядя на Осетра.
– Ты весел, Миркин, – сказала она. – Значит, тебе тогда удалось спастись?
– Да, мама, – сказал Осетр. – Я разоблачил предателя. И справился со своими врагами. Не со всеми, конечно, но ведь жизнь впереди длинная. На многих хватит.
Мама кивнула:
– Я горжусь тобой, сын мой. И отец бы гордился.
Осетр, как и в прошлый сон, открыл было рот, чтобы сказать, что погибший артиллерийский офицер Приданников – вовсе не его отец. Но опять промолчал. Потому что и сейчас это было совсем неважно.
А важно было подойти к матери, коснуться ее плеча, заглянуть в глаза. И обнаружить, что взгляд ее совсем не изменился. Именно так она смотрела на него, когда сажала к себе на колени.
– Мне жаль, что я был тогда мал. Я бы защитил тебя от пиратов.
Она погладила его по голове, и это было прикосновение, от которого стало вдруг тепло в груди.
Будто маленький огонек загорелся – из тех, которые умеют зажигать «росомахи». Не костер, нет, – костер ночью можно заметить издалека, – а костерок в ямке, укрытый со всех сторон подручным материалом. Согреться не согреешься, но чай вскипятить – запросто.
– У тебя еще будет возможность защитить меня от пиратов, сынок.
И все вокруг изменилось.
Это был уже не Медвежий Брод. Небеса нависли не просто голубые, а с каким-то фиолетовым отливом, и Осетр никак не мог вспомнить, наличие какого вещества в планетной атмосфере приводит при рассеянии солнечного света к такому цветовому эффекту.
А может, дело вовсе не в атмосфере, может дело в спектральном классе центрального светила?…
В памяти ничего такого не имелось.
Впрочем, уже через мгновение он забыл и о фиолетовом отливе, и о спектральных классах. Впереди, на горизонте, виднелось странное здание, приземистое, как капонир. Или как тюрьма для высокопоставленных преступников.
Это вам не Кресты, тут не добывают храпп, тут просто отбывают наказание, сидя в камерах, – до тех пор, пока не сменится власть. Или пока узники не умрут, если власть не меняется.
В ушах у Осетра все еще звучал мамин голос: «У тебя будет возможность защитить меня от пиратов, сынок».
И он понял, что в этой тюрьме держат его маму, и если ее не выручить, то его будут шантажировать ее судьбой, а властитель, которого можно шантажировать, – это не властитель, это игрушка в чужих руках.
Куда пожелают, туда и побежишь.
И потому надо было прежде взять тюрьму штурмом и освободить хотя бы одного узника. Вернее, узницу. А уж потом только соглашаться стать императором Росской Империи.
Был, правда, еще один вариант: уничтожить тюрьму со всеми ее обитателями, со всем, так сказать содержимым. В этом случае тоже исчезнет возможность для шантажа, но такой вариант развития событий Осетр рассматривать не собирался. То есть он понимал, что у императора может возникнуть необходимость пожертвовать близкими ради безопасности страны, но он предпочитал не замечать такую необходимость как можно дольше. Вот когда ему перевалит за…
Да никогда он не станет рассматривать подобную возможность! Сколько бы лет ему ни стукнуло! Потому что это не по-человечески! Потому что таким императорам грош цена!
И тут же кто-то принялся ему нашептывать, что именно принятие необходимости такой жертвы и говорит о мудрости правителя.
Он не знал, кому принадлежит этот вкрадчивый шепот, и не собирался его слушать, но голос шептал и шептал, и уже становилось ясно, что скоро придется согласиться с Вкрадчивым и вызвать к этой планете крейсер, чтобы превратить тюрьму в груду обломков, таких же, под которыми погиб когда-то артиллерийский офицер Приданников.
В конце концов, одна судьба бывает у совершенно разных строений. К примеру, во время войны пушки одинаково не щадят и морги, и родильные дома, но согласиться с этим значило дойти до неведомого уровня предательства собственных чувств.
И руки его уже тянули из нагрудного кармана говорильник, а ноги сделали шаг назад и еще один, и еще, но чувство долга сопротивлялось ногам и помогало рукам, и предательство вставало перед ним уже во весь рост, и чтобы освободиться от этой угрозы, он сделал усилие и проснулся.
Глава пятидесятаяВ столицу, которую немногочисленные жители Иркута нарекли странным именем Ангарск, господа бывшие богатые бездельники летели рейсовым пассажирским глайдером.
Осетр сидел в кресле, невидяще глядя в иллюминатор, и раздумывал о том, что его ждет впереди. Было ясно одно: впереди, как и любого, ждет неизведанное, но казалось, что это неизведанное при ближайшем рассмотрении окажется предполагаемым.
Щеголев, судя по его поведению, прекрасно понимал, что происходит на душе у новоиспеченного капитана. С разговорами к соратнику не лез: едва глайдер оторвался от земли, подозвал стюарда, попросил у него наушники с очками, напялил на голову и принялся просматривать какой-то фильм.
За спиной, в конце салона, негромко пели под акустическую гитару – этим же глайдером возвращались к обычной жизни туристы, у которых закончился отпуск. Слова песни были просты и крайне непритязательны:
Друг мой, мы с тобой попали в горы
По одной причине, по одной…
Надоели нам родни укоры,
Ледоруб под мышку – и за мной!
И Осетр в очередной раз пожалел о том, что у него практически перестали складываться рифмованные строчки.
Все-таки ненависть – неважный эмоциональный источник для стихосложения. Наверное, только когда он встретится с Яной, в нем снова проснется поэтический талант. Может, теперь уже недолго осталось? Может, их скорая встреча и есть неведомое-предполагаемое?…
Потом он принялся размышлять о том, что ему дали последние месяцы.
Жив-здоров, пережил своих противников – это уже немало – раз.
Предательницу разоблачил, и теперь ему ясно, что не стоит доверять даже тому, кто кажется тебе самым близким человеком в Галактике. За исключением Деда, разумеется. Но и тому – до поры до времени. Это два.
Понял, что хочет не просто отомстить Владиславу за мать, но обрести власть с целью поработать на благо родной страны, поднять ее, сгорбленную перед Орденом, с колен. Это три.
Есть и еще кое-что по мелочам, но даже названные три вещи круто изменят жизнь любого человека.
И слава богу, что жизнь меняется. Хотя иногда она могла бы меняться и не столь резко и стремительно!..
Под глайдером какое-то время тянулись горные хребты, но потом на горизонте открылось голубое море.
Не чета, конечно, дивноморскому, но тоже красивое.
Глайдер пошел вниз. Едва различимая сквозь дымку береговая кромка начала приближаться, а круглый горизонт – выпрямляться.
Вскоре из дымки выплыл прибрежный город, а еще минут через пятнадцать пассажиры уже выходили на привокзальную площадь.
Тут у Осетра возникли сомнения, что он находится в захолустном мире.
Ангарск скорее походил на Новобибирево, чем на Петровск. Тут и там над жилыми домами, которые и сами по себе не были маленькими, возвышались высоченные небоскребы деловых центров с многочисленными рекламными триконками. В общем, вполне столичный город…
Осетр представил себе, как бы смотрелась в подобном небоскребе контора детективного агентства «Пушкаревы», и чуть не зашелся от смеха.
– Ты что, капитан? – удивился Щеголев. – Пора бы и расстаться с отпускным настроением!
– Вспомнил Петровск и контору, в которой там работал. – Осетр махнул рукой. – Отличия от здешних зданий разительные.
Щеголев хмыкнул:
– Да уж, Петровск… Куда только судьба не заносит «росомах»!
– Грех нам жаловаться, друг мой. В стране бесчисленное количество людей, которые по своей-то планете раз в десять лет путешествуют, а уж выбраться за пределы родной системы и вовсе не мечтают.
Уличное движение в Ангарске оказалось весьма оживленным. По городским улицам сновали четырехколесные водородники. А изредка встречались и байсиклы на одного-двух человек.
На двухместках, как правило, за рулем находился парень, а сзади, цепко держась за его широкие плечи, сидела девушка. Длинные волосы – платиновые, снежно-белые, жгуче-черные, огненно-рыжие, небесно-голубые – развевались по ветру, как вымпелы.
Любопытное транспортное средство. В Петрограде таких практически нет. Да и в Новобибиреве – почти тоже. Галактические столицы – что с них возьмешь, там все больше по воздуху летать привыкли…
«Росомахи» сели на маршрутный водородник и довольно скоро оказались возле высоченного (семьдесят семь этажей) здания гостиницы «Имперская». Наверное, чтобы ни у кого не возникало сомнений в правомерности такого названия, здание было увенчано двуглавым орлом. Из фешенебельных, должно быть, гостиница – использование государственных атрибутов власти в качестве украшений обычно обходится хозяевам в немалую копеечку.
Выходя из водородника, Осетр почувствовал, как по спине побежали мурашки. Он уже догадывался, с какой целью два капитана сюда пожаловали.
Вошли в холл, подошли к рецепции.
Номера для вновь прибывших оказались забронированы, и Осетр только уверился в своей догадке.
Вселились на шестидесятый этаж. Номера оказались рядом. После кустанайских гостиниц и альпинистско-туристического пансионата здесь, на Иркуте, условия были почти королевские – гостиная и спальня.
В окнах открывался вид на городские кварталы. Висящее над Ангарском местное солнце Лада ничем не отличалось от Чудотворной, заливающей свои сиянием просторы Нового Санкт-Петербурга.
Заселившись, Осетр первым делом привел себя в порядок. Это не потребовало больших затрат времени, ибо прямо в номере стоял синтезатор. Впрочем, военной формы в перечне его услуг не было, поэтому «росомаха» заказал черный костюм с белой рубашкой и прочую мелочь: туфли, галстук, запонки…
После туристских одеяний натягивать на себя такие тряпки было непривычно.
Посмотрелся в зеркало и остался очень доволен. Оттуда на Осетра смотрел весьма симпатичный, подтянутый, уверенный в себе молодой человек. Этакий хлыщ из высокородных…
В дверь номера позвонили.
Гостем оказался Щеголев.
На нем был костюмчик, взглянув на который можно было подумать, что такая фамилия у капитана появилась не случайно.
– Догадываешься, какая нас ждет встреча? – спросил Щеголев.
– А то! – сказал Осетр.
– Я с ним прежде всего один-единственный раз говорил.
В дверь снова позвонили: пришел посыльный. Если таким словом можно было назвать мужчину лет тридцати. Он тоже был в штатском, но с явной военной выправкой. Незнакомый. Зато он их знал.
– С прибытием в Ангарск, господа капитаны! Вас ждут! Прошу следовать за мной!
Впрочем, у него работа такая – узнавать тех, кого приглашают на аудиенцию к начальнику.
Через пять минут господа капитаны оказались в спальне Дедова номера, в которой, как и на Дивноморье, был устроен рабочий кабинет.
Полковник тоже был в штатском.
Обменялись крепкими рукопожатиями, а потом и вовсе обнялись.
Седины у Деда прибавилось.
По крайней мере, так показалось Осетру.
Еще через пять минут капитану Щеголеву была выражена благодарность командования за успешное выполнение задачи, и он был отпущен восвояси. А Осетр остался с полковником наедине.
– Вот и ты, мой мальчик, – пробормотал Дед, снова обнимая Осетра, когда Щеголев скрылся за дверью. – Возмужал. Очень возмужал. Встретил бы где-нибудь случайно и не узнал. Похоже, эти месяцы тебя здорово изменили.
– Такие месяцы иных лет стоят! – сказал Осетр. – Было много работы, самой разной. Я ведь даже в качестве наживки на крючке побывал. – Он усмехнулся и прислушался к себе.
Обиды на Деда не было. Ни малейшей. Предназначение «росомахи», известно, – не пирожки выпекать!
Впрочем, Дед тоже не переживал. Он-то о предназначении «росомахи» знал в те времена, когда Осетра еще и проектировать не начали.
– Думаю, ты понимаешь, мой мальчик, что на Кустанае все было сделано правильно? Агентов противника непременно требовалось разоблачить. Несмотря ни на что! А риск для тебя был не столь и велик – ведь ты «росомаха»! Гвардеец! Один из лучших!
– Да я, Всеволод Андреич, в общем-то, и не возмущен, – успокоил полковника Осетр. – Окажись я на вашем месте, думаю, наверное, так же бы поступил.
Дед отодвинулся от него и осмотрел с ног до головы. Словно только-только познакомился…
– Ты не только повзрослел, Остромир, ты еще и помудрел изрядно. Я слышу речь не мальчика, но мужа!
Осетр прислушался к себе.
Так ли он рад встрече, как порой представлял себе, сидя в разведшколе и бегая за прелюбодеями на Кустанае?
Да, рад! Может, и не столь горячо, но все равно рад. Ибо Дед – единственный человек, в котором он уверен. Этот свой до мозга гостей! Этот не предаст! А если предаст, то самую малость, не до конца. Не противникам предаст, а политическим интересам… Это и не предательство вовсе, это работа сотрудника спецслужбы. Та самая – не пирожки выпекать… Впрочем, рогатки тут много серьезнее – Дед знает, что если вздумает предать, и минуты не протянет.
И это абсолютная правда – особенно теперь, когда у Осетра не стало прежних, приобретенных на Крестах и обнаруженных на Дивноморье возможностей.
Полковник положил ему руку на плечо:
– Я был чертовски расстроен, мой мальчик, когда узнал о твоей супруге.
Осетр понимающе кивнул.
Интересно, чем Дед был расстроен? Тем, что Катерина оказалась вражеским агентом, или тем, что умерла? Это соболезнование человека или сотрудника спецслужбы?
Впрочем, разве в данной ситуации это важно? Даже если враг – твой близкий родственник, он должен быть уничтожен. Таковы основы нашей работы. И не только нашей. Так повелось испокон веку во властных коридорах. Ради власти, бывало, матери отравляли сыновей, а сыновья душили отцов. По-другому нельзя. Всякого, кто стоит у тебя на дороге, смети. И без угрызений совести, боже тебя упаси!.. Лишь поначалу тебя будет донимать это чувство, а потом, с каждым бесстыдным поступком, она будет вести себя все гибче и беспринципнее. Стальная совесть сделается резиновой. И если ты заключил себя в клетку совести, то клетка эта тоже сделается резиновой. А потом ее и вообще не станет. Ибо в делах, повседневно творящихся вокруг трона, она не нужна, она – не главное…
Да-а-а, я – хороший ученик своих учителей.
– Не стоит расстраиваться, Всеволод Андреич! Все правильно! Собаке собачья смерть!
Дед снова осмотрел его с ног до головы.
– Ты прав, мой мальчик! Собаке собачья смерть… Мы затеяли дело, в котором не может быть нейтральных. Либо ты с нами, и мы положим за тебя свою жизнь. Либо против нас, и тогда не жди от нас пощады. – Дед двинулся к столу. – Ладно, прошлое осталось в прошлом. Присаживайся, Остромир! Давай-ка поговорим о делах, нам предстоящих.
Глава пятьдесят перваяВ свой номер Осетр вернулся с двойственным настроением.
С одной стороны, заговорщики определенно продвинулись вперед. С другой, Дед сказал ему напрямик, что Остромиру Приданникову рано пока появляться на сцене в открытую.
Информация о незаконном сыне росского императора каким-то образом просочилась к противникам. Откуда именно прошла утечка – абсолютно неясно. Однако сомнений нет: информацию кто-то слил. Одно время полковник даже ждал задержания – было у него такое предчувствие, – но, видимо, доказательств у противной стороны пока не густо.
К тому же если закадычные враги в курсе, что Засекин-Сонцев закодирован, нет никакого смысла задерживать полковника.
Все равно от него ничего не узнаешь…
– Надеюсь, ты понимаешь, мой мальчик, по какой причине я не рассказываю тебе о наших ближайших планах, – сказал потом Дед. – Для тебя же пока лучше ничего этого не знать. Ты-то не закодированный.
И даже глазом не моргнул, болт ржавый ему в котловину!
Итогом разговора стало предложение снова спрятать Осетра. Варианты предлагались разные – от учителя физкультуры в какой-нибудь периферийной школе до послушника в монастыре.
– Спрятаться можно. Только есть ли хоть какая-то гарантия, что противники опять до меня не доберутся?
– Нет никакой гарантии. И не может быть. Думаю, ты и сам все прекрасно понимаешь!
– Тогда идти учителем в школу мне бы не хотелось. Зачем подвергать детей опасности? Пусть даже гипотетической…
Похоже, Дед об этой стороне проблемы даже не задумывался. Во всяком случае, в первый момент он был определенно удивлен последними словами Осетра.
Государственное мышление, болт ему!
– В общем, мой мальчик, ты поразмысли. Сейчас ты исчез из их поля зрения. Но рано или поздно они непременно доберутся до Иркута. К тому времени тебе надо отсюда убраться. У нас есть на это всего несколько дней.
– Господин полковник! А как вы думаете, кто они такие? Когда я вступил с ними в активный контакт на Кустанае, мне показалось, что по крайней мере один из них – мерканец.
Дед потер подбородок:
– Тебя это удивило?
– Да нет, не очень.
– И правильно. Тиму Бедросо выгодно, чтобы Владислав как можно дольше находился на троне. И потому Вершитель помогает нашим политическим противникам всеми силами Великого Мерканского Ордена. В основном, разумеется, активной работой спецслужб – чтобы Орден не могли обвинить в открытом вмешательстве в наши внутренние дела. Так что против нас выступают, можно сказать, объединенные силы.
И тогда Осетр задал вопрос, который давно уже беспокоил его:
– Скажите, Всеволод Андреич… А вы вообще уверены в нашем успехе? Выстоим ли мы в таком противостоянии?
Дед вздохнул.
Похоже, этот вопрос мучил и его самого. Причем полковнику-то задать его было некому…
– Я не знаю, мой мальчик. – Дед пожал плечами. – Врать тебе не стану. Все может случиться. Но мне абсолютно ясно одно: путь, которым идет император, гибелен для нашей страны. Если мы окончательно попадем под влияние сайентологов, ничего хорошего ждать не придется. Я понимаю, тебя волнует не только неясность будущего, но и, так сказать, собственное отношение к методам, которыми приходится добиваться наших целей. – Дед встал из-за стола и прошелся по номеру, подбирая слова. – Политика, друг мой, вообще вещь грязная, даже когда ты отстаиваешь интересы собственной страны. Но тут тебя хотя бы оправдают потомки. А если работаешь на чужие интересы, о тебе доброго слова не скажут ни современники, ни их дети и внуки. Я глубоко уверен, что мы делаем нужное дело. Хоть и совершаем с точки зрения нынешней власти государственное преступление. Они могут лишить нас с тобой жизни, если сумеют раскрыть наши замыслы, но этим только отсрочат свое поражение. Потому что их все равно сметут. Их поражение обусловлено исторически. Ни один властитель, действовавший вопреки интересам собственной державы, не умер своей смертью. Вспомни хоть Абдурахмана Седьмого, хоть Отто Девятого.
– Я понимаю все это, господин полковник! – сказал Осетр. – Я все это прекрасно понимаю!
Дед внимательно посмотрел в его лицо, словно пытался пробраться внутрь черепа, и на сем разговор молодого и пожилого «росомах» завершился.
И теперь, лежа у себя в номере на диване, Осетр раздумывал над словами Засекина-Сонцева.
Ничего нового ему господин полковник не открыл, но полковничья уверенность в собственной правоте поразила новоиспеченного капитана. Наверное, таким и должен быть настоящий заговорщик! Наверное, таким и должен быть настоящий государственный деятель!
Причем Дед несет на своих плечах груз ответственности не только за себя. Он отвечает за всех, кто ему поверил и кто его поддержал, а это гораздо труднее, чем беспокоиться только о собственной шкуре. И наверное, он подобрал себе хорошую команду, если тайного претендента на трон все еще не арестовали и не предали суду за измену родине.
Осетр представил себе, сколько людей работали и работают над обеспечением его безопасности, и ему стало откровенно не по себе. Все они рискуют жизнью ради него, и хотя бы поэтому он должен соответствовать их надеждам.
Мысли его перескочили на Татьяну Чернятинскую. В последние дни он вспоминал о ней не очень часто.
Как давно он ее не видел! Иногда даже начинало казаться, что ее и не было в его жизни, что эта девушка – просто мечта, просто греза, просто сон…
А вообще даже и хорошо, что между ними нет никакой связи. Потому что для нее общение с ним, с Осетром, теперь смерти подобно.
Ее не пощадят.
И пока он находится на нелегальном положении, он забыть должен о том, что ему хочется ее видеть. И он забудет. Или он не «росомаха»! Или он не гвардеец!
Вот так-то!
В углу гостиной прочирикал комп. Похоже, пришло какое-то сообщение.
Кому он, Осетр, потребовался? Найдён Щеголев, что ли, шлет предложение, как провести двум капитанам сегодняшний вечер? Да нет, тот бы просто зашел…
Осетр встал с дивана и подошел к столу.
Видеопласт компа оказался пустым: сообщение было ограничено аудиорежимом.
Осетр коснулся клавы, раскрыл послание и услышал бесполый голос:
– Вниманию человека, рожденного на планете Медвежий Бор и едва не погибшего там. Очень близкая вам женщина находится в наших руках. Ее жизнь зависит от вашего поведения.
