Текст книги "Бурное море"

Автор книги: Николай Рыжих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

5113 ВЕДЕР

I

– Ну что там?

– Течем, и капитально. – Джеламан схватил чью-то робу и отстукал дробь по трапу.

Я лежал на койке, на спине, в откинутой руке дымилась папироса, и у меня не было силы поднести ее ко рту.

Дело табак: сейнер идет ко дну. Раз уж сам Джеламан не похож на Джеламана, значит, тонем по-правдашнему. Но у меня не было ни силы, ни воли, чтобы пошевелить хоть частичкой тела, хоть мизинцем...

II

Вчера Серега Николаев сдал два груза трески и оказался почти на груз впереди нас. На вечернем капитанском часе, когда объявили штормовое предупреждение и запретили выход в море, он не давал покоя Джеламану: «Ну, как дышишь, Вова? Море-то на замочке! А? Что? Я знал, что вы с Владимиром Ивановичем Сигаем настоящие рыбаки, а то в наше время скучно жить стало, пошли одни рыболовы, рыбака-то и нету». – «Сережа, – еще нежнее говорил Джеламан, – так цыплят-то по осени считают». – «Я же, Вова, и говорю, что по осени... А как думает Владимир Иванович Сигай?» – «Тоже так думаю», – прохрипел Сигай. «Я так и знал, что вы настоящие рыбаки, – продолжал язвить Николаев, – а то пошли одни...» – «До связи, Сережа!» – не выдержал Джеламан, выключил рацию и повернулся к деду:

– Ну, что будем делать, дед? Еще сутки продержимся?

– Течь увеличивается, командир, – устало сказал дед. – Каждые полчаса Маркович пускает помпу. На базу надо...

– Н-да. – Джеламан задумался. Бежать в колхоз, вытаскиваться на берег, заваривать дырки – это потеряешь дня три-четыре. И в такое-то время, когда день год кормит – сейчас навалилась треска, ее подошло столько, что только успевай возить, каждый день по грузу суда берут, а Николаев вчера ухитрился два груза сдать.

И с тремя дырками в корпусе работать опасно.

Джеламан устало стащил шапку за одно ухо, плечи его понуро опустились. Выглядел он, впрочем, как и все мы, изможденным донельзя: уже целую неделю берем по грузу, днем ловим, ночью сдаем, на переходах дел тоже хватает – то подремонтировать что, то починить что-нибудь. Неделю уже нормально не спим, как только в море появилась треска и началась эта гонка... А последние три дня вообще не отдыхали: что ни замет, располосуем невод, ремонтировать надо.

И три дня назад у нас потек корпус, три дырки появилось в машинном отделении, и в таком месте, под самым маховиком, что ни цементный ящик не поставишь – в машинном отделении его вообще трудно поставить, корпус там в масле и солярке, цемент не держится, – ни аварийные доски с клиньями никак не заведешь. Кое-как заткнули дырки «чопиками» – маленькими клиньями – и прижали распорками, посадили Марковича с кувалдой возле этих «чопиков» и продолжали рыбачить.

Но сегодня течь увеличилась.

– А ведь эти «чёрты» сегодня в море пойдут, – сказал Джеламан.

– Как пить дать, – согласился дед. – Их никаким штормами не запугаешь.

– Шторма может и не быть, – сказал Джеламан, – прогноз всегда завышает фактическую погоду.

– Н-да. – Дед задумался.

Джеламан достал папиросы, размял и сунул нам с дедом в рот по папиросе – руки у нас были в мокрых резиновых перчатках, мы еще не успели переодеться после сдачи.

– А может, парни, пусть Маркович еще сутки посидит перед «чопиками» и выхватим еще хоть груз? А тогда уж в ремонт? А? Иначе ведь нам удачи не видать. Ведь не догоним тогда ни Серегу, ни Сигая. Ну, что? Что вы мне скажете?

– Попробуем, – сказал дед.

– Попробуем, – сказал я.

– Гони, чиф! – оживился Джеламан. – Продержись еще ночь, а пригонишь к месту лова, упадешь дубеть. Как-нибудь без тебя обойдемся, а сейчас мы падаем. Впрочем, пойдем, дед, на палубу, поможем парням.

Они устало поднялись – дед сидел на корточках, а Джеламан, по обыкновению, на штурманском столике, – пошли на палубу, где ребята готовили невод к работе и палубу: мыли и хлорировали трюм после сдачи, ставили сепарации, убирали коплер, ложку, буй, укладывали ваера.

Я поплотнее завернулся в шубу – когда долгое время не спишь, начинает холод продирать, даже при теплой погоде озноб бьет, – дал ход и стал за рулевую баранку. Чувствовал я себя плохо: плечи настолько отяжелели, что сами ползли вниз, ноги подкашивались, а позвоночник сгибался. Голова гудела, как встревоженный улей.

Через какое-то время парни один за другим повалили в кубрик, их лица ломали судороги усталости и бессонницы, они не стали даже ни ужинать, ни перекуривать. Даже не стали стаскивать блестевшую от мокроты прорезиненную робу. Через секунду упадут на койки и провалятся в небытие. Последними пришли Джеламан с дедом.

– А груз мы выхватим, – говорил Джеламан деду.

– Надо, командир, надо, – соглашался дед. – Через три-четыре дня будет поздно, делов уже не будет.

– Через три дня и рыбы не будет.

Когда я вывел сейнер из бухты, погодка стояла не то чтобы штормовая, но работать трудно придется. Впрочем, неизвестно, что еще завтра утром Нептун преподнесет, когда придем к месту лова. Может, и не даст порыбачить.

Ко мне в рубку поднялся Маркович, он выглядел тоже не ахти... впрочем, ему ведь в эти последние дни не удавалось расслабиться в те короткие минуты, когда сейнер идет с тралом, он вахтил возле «чопиков»; я тоже лишен этой роскоши, во время замета и траления я самый главный на палубе, слежу за ходом невода – не вздремнешь.

– Как там у тебя?

– Да понемногу идет, – спокойно ответил Маркович. – Боюсь один в машине оставаться – вдруг засну!

– Организуй чаю!

– Сейчас.

Через несколько минут он вышел из Бесова заведения с бурлящим чайником, пачкой чая и кружкой. И с термосом. Заварил в кружке крепчайшего чая, протянул мне.

– А ты?

– Я после... минут на двадцать расслаблюсь, и тогда.

– Дубей. Я буду заглядывать в машину.

– Через полчасика толкнешь. Сейчас там сухо, только откачал.

Маркович приготовил мне термос чая, присел в уголке рубки на запасную дель, опустил голову и задремал.

III

К утру я привел сейнер на «огород»; погодка шла на убыль, работать вполне можно.

Не успел я спуститься в кубрик, как раздирающе заревел ревун – Джеламан уже нашел косяк и сейчас начнет ловить его. Ну как тут уснешь! Поднялся в рубку посмотреть запись эхолота, что там за косяк. Косяк был хороший, больше чем на груз.

Через полчаса невод, раздутый серебристой рыбкой, подвалился к борту – ну как тут уснешь! Вышел на палубу помочь парням грузить ее в трюм и на палубу.

– Не думал я, братки, что сразу налечу на рыбу. Чиф, как нарочно, подвел к самому косяку, – говорил Джеламан, вместе со всеми работая на палубе.

– Теперь Серега приутихнет малость...

– По-другому запоет.

– Плюнь три раза.

Парни, отоспавшись за переход, работали с веселой лихостью, да еще погодка притихала, взгоралось солнышко. Воздух был по-утреннему свеж и прозрачен.

– Пока нам везет.

– В плохую погоду она почему-то лучше берется, – сказал Женя.

– Чумная же, – утвердил Казя Базя.

– Какой примитив, какой примитив, – болтал Бес. – Никто ничего не знает о вестибулярном аппарате.

– Куда шуруешь? – рявкнул Казя Базя на Беса, который по причине рассеянности кидал рыбу мимо трюма. – Вестибулярный...

Когда уже залили трюм и доканчивали палубу, Джеламан вдруг бросил багорок и уставился на корму. Потом кинулся к люку машинного отделения:

– Маркович, как там у тебя?

– Нормально, – донеслось из машинного отделения. – Сухо.

– Ахтерпи-ик! – крикнул Джеламан и побежал на площадку. Быстро стал отдраивать горловину ахтерпика. Открыли ахтерпик, воды там до половины уже, все болтается и бушует: ветошь, краска, запасная дель, всякие доски, багорки, топорища... Весь запасной скарб всплыл и бесится от качки.

– Невод быстро на борт, рыбу из невода в море, – коротко сказал Джеламан, – и ведра...

Парни в четыре ведра кинулись кидать воду из ахтерпика за борт, а невод, выпустив из него рыбу, – палубу доливать не стали, – выхватили на палубу. И Джеламан дал самый полный ход... Помпа уж откачивала воду из ахтерпика.

– Может, и рыбу за борт, командир? – спросил дед, смахивая пот. – Смотри, как корма села.

– Н-да. – Джеламан цепко следил за компасом. – Подождем... Если не будем успевать, если подойдет предел, тогда... а сейчас откройте в фальшбортах аварийные портики, чтобы, если понадобится, рыбу спустить с палубы. И все приготовьте для выброски ее из трюма.

– Есть.

– Добежать бы...

Мы с дедом сделали все необходимое на палубе. Дед полез в машину к Марковичу, я подошел к парням. Они работали чётчайше – так всегда бывает в подобные моменты. Я хотел кого-нибудь подменить.

– Сами.

– Мы сами, чиф.

Заглянул в машину, дед с Марковичем сидели перед открытыми пайолами напротив чопиков. Курили. Зашел в рубку к Джеламану: он твердо стоял перед компасом. Спокойный, как всегда.

Спустился в кубрик, закурил и лег на койку, обтянутую целлофаном – койки у нас всегда обтянуты сверху целлофановым покрывалом, чтобы в робе можно привалиться. Лег на спину, закурил, закинул руки и ноги – по всем жилочкам потекла блаженная и сладкая расслабленность. И сила с волей пропали, их не было даже, чтобы поднести ко рту дымящуюся папиросу. Веки тяжелые-тяжелые...

Вдруг в кубрик на поручнях скатился Джеламан, схватил чью-то робу.

– Ну, что там?

– Течем, и капитально. – Он отстукал дробь по трапу.

...Что же я делаю?.. Один в кубрике... Парни воюют с утопающим судном; наверное, уже и рыбу за борт кидают: судя по дифференту, корма будто больше опустилась, – ведь выскочить не успею.

...Что же я делаю? Бросаю вызов судьбе или верю в судьбу? Если суждено утонуть, повешенным не будешь. Положим, наш брат – дикий и невежественный народ: верит в понедельник – рыбачить не начинаем, погоду узнаем не по приборам, не верим прогнозам, рыбу ищем каким-то десятым чувством, интуицией... Предрассудки предрассудками, но вставать ведь надо... Надо... Надо... Сам Джеламан не похож на Джеламана, надо... Р-р-аз! – и вскочил... ну... ну... ну... Сейчас встану... ну. ну...

IV

– Вставай! Пять тыщ сто тринадцать ведер! – орал Женя и тряс меня. – Пять тыщ...

Я возвращался из небытия, перед глазами все было в тумане; не мог понять даже, где я. Может, это все еще сон? Но в путине сны никогда не снятся: рыбацкий сон без сновидений.

– За переход откачали пять тыщ сто тринадцать ведер, – продолжал Женя. Он стоял передо мною, начал переодеваться: стаскивал куртку, свитер.

– А рыба?

– Уже сдали... уже в колхоз идем.

– Что ж на сдачу не разбудили?

– Сами управились... опять на первом месте: Сигай порвался, а Серега никак косяк не найдет. Сегодня рыбы у них не будет.

Ввалились в кубрик Казя Базя и Бес, тоже возбужденные, особенно Бес, он горел весь.

– Га-га-га! Архиконгениально. Га-га-га!

– Что с ахтерпиком? – Я присел на койке, смотрел, как Женя переодевается.

– Качаем потихоньку... Теперь не страшно, сейнер пустой. – Женя стаскивал темное от пота теплое белье; какое же у него все-таки красивое тело: хоть руки, хоть спина, хоть живот. Черт возьми! Сфотографировать бы! Мышцы после напряженной работы вздулись и резко обозначились под тонкой чистой кожей... Какая красота!

– А Серега молчит?

– А что ему еще делать?

Пересилив телесную тяжесть, поднялся в рубку. Дед стоял на руле, Джеламан колдовал над картой.

– Если бы ты видел, чиф, как мы водичку шуровали! – сказал дед.

– В колхоз?

– На ремонт, – ответил Джеламан и замурлыкал свою неизменную песенку, что всегда с ним бывает при «нормальном» – если считать, что на море нет оценки «отлично» и «сверхотлично», – настроении: «Не надейся, рыбак, на погоду, а надейся на парус тугой...»

– Давай поведу, – обратился я к деду.

– Да дубей. Я сам. Тебе на берегу хлопот хватит.

– Тогда зачем разбудили?

 
Злая буря шаланду качает,
Мать выходит и смотрит во тьму...
 

V

После, когда прошло много времени, я пытался восстановить в памяти и понять, разобраться, что же со мною тогда происходило? Положим, я был на предельной усталости, положим, и многодневная бессонница сделала мозг ненормальным, но ведь сейнер мог пойти ко дну... И случись в той горячке несчастье, про меня могли бы и забыть. Почему же не было страха, почему страх не выгнал меня из кубрика вслед за Джеламаном, когда он прыгнул в кубрик за робой? Страх ведь дело серьезное.

Никак не могу найти ответ!

СЛОМАЛСЯ

I

Когда мы пришли в колхоз, диспетчерша сказала, что Леха Светлов лежит в пустой квартире один, что Катерина уехала, и он теперь не похож на человека. Я понял, что человек сломался. Времени у меня почти не было, но я все-таки пошел к нему.

В квартире дверь была открыта, на нечистом полу валялись разбросанные игрушки, старенькие детские вещички, ненужная поношенная обувь и одежда – следы горячего бегства. Неловко вывернув руку, вниз лицом лежал сам Леха посреди этого всего. Я повернул его на спину: глаза были закрыты, лицо и губы бледные. Он поскрипывал зубами и время от времени шумно вздыхал. Я положил его на сетку пустой кровати, под голову сунул что-то из одежды. Прикрыл дверь и уселся на стул. Закурил.

Неделю назад у него на сейнере произошло «ЧП»: команда отказалась выходить на палубу и требовала, чтобы он гнал судно в колхоз. Он не сразу подчинился, дня два они болтались у плавбазы на бакштове: команда валялась по койкам, жевала сухари – на судне не топилось, не варилось, даже не было света. Леха в одиночестве возился с неводом, растаскивал его по площадке, рассматривал, промерял, менял грузила и наплавы. Подолгу просиживал на борту, смотрел на невод и курил папиросу за папиросой.

Потом пришло указание из правления колхоза уводить сейнер с моря, был самый рунный ход трески.

II

В этом году Леху будто заколдовал кто: не пошла у него рыба, и все – и ничем не объяснишь и никаких причин не придумаешь. Уж половина флота добивала первую половину годового плана, а наша «Четверка», Сигаев «Два раза пятнадцать» и николаевские «Две двойки» добивали уже годовые планы, а у Лехи где-то пять-шесть грузов всего, хоть весь флот знал, как он старается.

С самых первых дней путины ему не повезло.

Вот хоть глубинная камбала. Мы на своей «улитке» по грузу за замет брали, а он не мог. Прибежал он на место один из первых с удлиненными ваерами – Джеламан ему первому «позвонил», они с ним давнишние кореши, – а взять не мог ни одного груза за неделю. Мечет невод вслед за нами, ну прямо след в след, мы не знаем, куда рыбу девать, а у него или зацеп, или порвался, или... полкутца всего поднимает. Ложится в дрейф, проверяет невод, промеряет ваера, все будто нормально. Пошел в замет – вытаскивает полный невод мусора. Мечет второй раз – вытаскивает располосованный от сквера до кутца невод: за скалу зацепился. А ведь починка и переоснащение невода занимает иногда несколько дней.

Как-то он не выдержал, подошел к нашему борту, позвал Джеламана. Я, Казя Базя и Бес тоже перебрались к нему на борт, стали с ихней командой проверять все оснащение невода, ваеров, буя. Правда, один ваер оказался незначительно короче другого, но это еще не причина пустырей, при разной длине ваеров невод работает только одним крылом, но работает же! Сделали мы все, сделали все, как у нас.

– Фу, черт, – сказал Леха, – уже и метать боюсь, до того надоело все...

– Давай мы подождем, посмотрим, – сказал Джеламан, – сдача не убежит. – Мы уже загружены рыбой были.

Пошел он в замет – зацепился. Поднял куски от невода. Мы пошли на сдачу, они легли в дрейф исправлять свое горе.

Потом, через неделю после этого случая, Сигай дал ему свой невод – у Сигая всегда запасные есть. И сигаевским неводом он ничего не поймал.

Ну ладно, в начале путины неудачи – с кем не бывает: команда не сработалась – тут ведь нужна дьявольская слаженность, быстрота и сообразительность хоть при выметке, хоть при выборке, ничего же нельзя предвидеть и предугадать, особенно в плохую погоду; сам капитан не набил руку подлаживаться под течение, вовремя менять хода при подрыве невода от грунта и при закрытии его, после того как невод там что-то поймает; эхолот не вымерен или показывает не ту глубину; сам «огород» еще не изучен – кто его знает, какие там валуны, скалы или плиты на грунте, площадь при замете захватываешь больше двух километров, а эхолот показывает только то, что под судном; случайности какие-нибудь – всякое может быть.

Понятны неудачи и на июньской треске. Она только подошла с океанских глубин, голоднющая, носится в поисках корма как бешеная – тут капитану нужен большой опыт и, самое главное, то, что не дается никакой наукой и не объясняется разумом и логикой, – интуиция: после того как найдешь косяк, надо определить его скорость и направление движения и невод выложить с таким упреждением, чтобы косяк зашел туда; невод же выкладывается по течению, надо еще подладиться под течение, чтобы невод не закрутило и чтобы он раскрытым шел. Джеламану, например, несколько лет не давалась эта наука, и даже такой знаменитый и опытный рыбак, как Андрей Пак, в этом году плохо ловил раннюю треску, хоть в другие годы на этой рыбе по два да три плана брал.

Но вот пошла последняя треска, она жирная, ленивая, ходит по морю целыми скопищами, – и то же самое... и команда не выдержала. Собственно, будь у парней хоть слоновьи нервы и бегемотово терпение, и то вряд ли что получилось бы: ну-ка изо дня в день и несколько месяцев подряд таскать если не пустой невод – а он, кстати, тяжелый, – то с мусором или даже лохмотья от него поднимать, а потом несколько дней ремонтировать его, в то время как другие суда берут полные грузы, а тут ни заработка, ни плана... Капитан же в ответе за все: он и тралмастер, и самый главный рыбак, он самый главный в поиске рыбы, да и судно же надо привести на «огород» в любую погоду, в любой туман, а из навигационных средств на малом сейнере всего лишь компас да эхолот. Одним словом, капитан поилец и кормилец не только своей команды, но и одной восьмой части всех людей колхоза, потому что в колхозе восемь сейнеров и большое колхозное хозяйство живет на те деньги, которые государство выплатит колхозу за пойманную сейнерами рыбу.

И вот сейнер не ловит рыбу уже половину путины... Правы, конечно, парни, что не захотели работать с таким капитаном. Право и правление колхоза, заменившее капитана.

Два года назад Лехе светила другая звезда, почти всю путину он шел за Сигаем, а во втором квартале, вот на той треске, что носится по морю как бешеная, он выскочил на первое место. Помню, нам тогда не везло, Джеламан, разрываясь от бешенства, колотил себя кулаками по шапке и ругался на всех камчатских наречиях. У мыса Озерный тогда рыбачили. Течение здесь по десяти узлов – быстрее, чем скорость самого сейнера при тралении, – грунт ровный, как стол, вулканические плиты. Это хорошо, что плиты, зацепов почти не было, но уж если зацепишься – прощай невод вместе с ваерами: ваер падает в расщелину между плит и утаскивает туда весь невод. Погорели тогда два судна, Андрей Пак и Букека все хозяйство оставили в этих плитах.

А Леха здесь рыбачил всем на удивление: как ни закинет – три кутца, как ни закинет – три кутца. «В рубашке он, что ли, родился!» – сказал тогда о нем Сигай.

В прошлом году Леха тоже прекрасно рыбачил, на четвертое место вышел, особенно хорошо он рыбачил на нашей «улитке», или, как окрестили рыбачки это место, на «огороде имени Джеламана». Все тогда любовались Лехиной работой и думали, что поднимается еще одно рыбацкое светило сигаевской яркости.

В этом году, когда готовились к путине, Леха, кажется, уходил с сейнера только затем, чтобы спать. Когда идет подготовка флота к спуску на воду – март и начало апреля, – меняется изношенное промвооружение, идет покраска, подгонка, плотницкие работы, сварные работы. Это у нас самое горячее время. Рабочий день в страдную пору до десяти часов и больше, но и после такого продолжительного трудового дня Леху в окружении сварщиков, маляров и плотников можно было видеть на сейнере. И даже в выходные он со своим сынишкой, шестилетним Алексеем Алексеевичем, – как маленькая капля и большая капля похожие друг на друга, оба в меховых курточках, сапогах, и маленький Алешка тоже в мичманке, – всё ходят по сейнеру, присматривают да прилаживают все.

Лехина жена Катя, или, как ее в колхозе зовут, Катерина Светлова, работает на почте: телеграммы, письма и газеты разносит. Она моложе его и выглядит моложе своего возраста. Это, наверно, от того, что разносить письма по поселку не много требует физического и нравственного напряжения, а может, просто она не поддается неумолимому действию времени и жизненные неполадки отлетают от нее как горох от стенки. Леха же наоборот: и старше ее и выглядит старше своего возраста; впрочем, рыбаку так и положено, но тут еще впечатлительная и нервная Лехина натура в обработке штормов, аварий и неудач износилась быстрее.

Как-то года два назад, стоя в очереди перед загородочкой на почте за «до востребования», я слышал Катькин разговор с девчонками:

– Мой Алешка никак не хочет на материк, – говорила она подругам, – но я его увезу...

Кстати, у Катьки привычка говорить «я», «мой»; если в магазине покупалась какая-то вещь на общие семейные деньги и Лешка тащил ее из магазина – например, стол или приемник, то она, показывая эту штуку подругам, говорит: «Я купила» или: «мой дом», «мой ребенок», «мой Алешка», «я сказала». В поселке ее иногда называют «капитаншей».

– Не поедет твой Лешка на материк, – говорила Римма Ивановна, заведующая почтой. – Он же моряк.

– Ну и что же! – возмущенно продолжала Екатерина. – Там тоже речка есть, Дунай. И по ней тоже катера плавают, да еще какие!

– Но там же рыбу не ловят, – опять заметила Римма Ивановна.

– Пусть бросает эту рыбу, надоело: всегда заморенный с моря приходит, обгорелый, как негритос, всегда от него рыбой пахнет.

– И когда вы думаете уезжать?

– В этом году я уже ездила, дом в шесть комнат уже купила с усадьбой... винограда двести корней. Если за виноградом...

– Катя, да разве рыбак будет в земле ковыряться?

– Заставлю... Куда он денется? Когда мы с ним о чем спорим, я всегда права оказываюсь. Вот и дом купила с виноградником; базар близко, там от одного винограда дохода будет больше, чем от его рыбы.

– Наторгует он тебе! – засмеялся кто-то из девчонок.

– Торговать я сама буду, а он... толку с него... за так все отдаст. Я сама за все возьмусь.

– Ничего у вас не получится, – вздохнула Римма Ивановна.

– Получится. У меня всегда все получалось.

Перед этим я встречал ее в конторе, точнее, в сберкассе: я снимал деньги, она клала. Наши рыбаки сами деньги не получают – они в море, – это делают жены, Леха же вообще никогда никаких сберкнижек не имел.

– Хорошо Алексей в этом году поработал, – сказала работница сберкассы.

– Он у меня молодец, – гордо сказала Катерина, – на целый дом заработал.

– Третье место он тебе по району занял?

– Третье. А в прошлом году он больше заработал, хоть и четвертое было: в прошлом году он трески больше, чем камбалы поймал, а треска дороже.

– Хороший он рыбак.

– На слет передовиков посылают. В очередь на машину стала. Машину хочу купить.

– Там очередь...

– Добьюсь... он же передовик.

– На Украине будете жить?

– Ну.

– А Леша где будет работать?

– «Где, где»! Да хоть где! На шофера выучится или на учителя. Да хоть на кого... лучше на учителя.

– А у него другой специальности, кроме рыбацкой, нет?

– Да нету... с девяти лет рыбу ловит, с Азова же он. Мореходку заочно заканчивал.

– Плохо ему там будет.

– Выучится, он у меня головастый. На инженера выучится. На капитана же выучился!