Текст книги "Бурное море"
Автор книги: Николай Рыжих
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
ТРИ КАПИТАНА
IВ начале второго квартала на сейнере «Два раза пятнадцать» восседали три рыбацких бога: Сигай, Серега Николаев и наш Джеламан. Знаменитое общество было занято серьезным делом. Все три бога молчали.
Почему же они молчали? Уж не по извечному ли закону, рожденному царской и божеской ролью капитанской обособленности на судне, не терпящей и даже презирающей лишнюю болтовню? Об этом капитанском презрении к ненужным разговорам на флоте прижился даже анекдот. Дружили два кепа, они понимали друг друга так, что обходились без слов. Стоит одному глянуть на другого, как тому уже ясно все. И вот с ними захотел подружиться третий капитан. Однажды они переглянулись и пошли в ресторан. И третий за ними. Пришли они, уютно уселись, закурили, молчат. Молчит и третий,. Наполнили бокалы, подняли. «Да», – сказал один. «Да», – сказал другой. «Да, да», – сказал третий, что навязался в их компанию. Первые двое переглянулись, и один говорит другому: «Не возьмем больше... болтает много».
Но почему же наши кепы, наши знаменитости молчали? И что за причина заставила их собраться? Ведь рыбачили они в разных районах и ни с того ни с сего оказались в бухте Караге? И ни с того ни с сего собрались у Сигая на «Два раза пятнадцать».
– Н-да, – сказал Джеламан.
– Н-да, – сказал Сигай.
– Н-да, – сказал Серега.
И их взгляды встретились. Если бы в точке перекрещения этих взглядов в этот момент оказалось что-нибудь, ну хоть бы кусок или камня, или железа, зашипело бы железо. О чем они думали?
Самая значительная личность из присутствующих – это, конечно, Володя Сигай. Герой во всех смыслах: и формально – по документам, и фактически – на языке и в душе каждого рыбака. На флоте сложилась поговорка: «Сигая не пересигаешь». Лет семь-восемь уже он занимает первое место среди однотипных судов по всей Северной Камчатке, меньше чем по два годовых плана не берет. А Камчатка по добыче не последняя «фирма» из всех фирм-страны. Естественно, о Сигае ходят легенды.
Внешностью очень симпатичный: среднего роста, седоголовый – говорят, ранняя седина признак доброго и мудрого сердца, – физически очень крепкий. Впрочем, как и всякий рыбак. Глаза у него светлые, улыбчивые, добрые и все понимающие; смотрит он на тебя и будто собирается тебе сделать что-то приятное. Что же касается его душевных качеств, то там нет ни страха, ни сомнения, а есть что-то буйное, щедрое и бескорыстное и без конца широкое, как само море.
Володя Сигай снискал себе уважение на флоте открытием новых мест промысла, новых «огородов». Как только найдет рыбу, сразу в эфир: «Внимание, внимание, я «Два раза пятнадцать»... широта... долгота...» Весь флот кидается на это место, берут рыбу, а он уже еще где-нибудь в поиске. И опять: «Внимание, внимание, я «Два раза...» Больше чем один-два груза не берет с найденного им «месторождения», это он называет «пенку сорвать». Бескорыстен он не только в работе, но и во всем – хоть в деньгах, хоть в дружеской помощи.
И чем он щедрее – истинно не считает, сколько рука вытащит из кармана, – тем удачливее на промысле. Рыба прямо, если посмотреть со стороны, так и валит в его невод. Фантазия, всякие выдумки, умение найти выход в безвыходном положении у него тоже прямо-таки удивительные. Например, подходит он к плавбазе на сдачу, там очередь, база принимает только с одного борта – нет мерных емкостей. Он поднимается к капитану плавбазы:
– На глазок... по выходу возьмете?
– Да, но как ты перегрузишь, у нас нет мерных...
– Пусть ваш боцман приготовит стрелу с нерабочего борта.
Спускается к себе на сейнер.
– Парни, быстро дель, иглички, нитки! Дель тащите кутцовую, будем шить мешок подо всю рыбу.
Парни у него в рыбацком деле сущие дьяволы, через какие-то четверть часа была готова исполинская авоська из прочной кутцовой дели. Они повесили ее рядом с бортом и перелили в нее всю рыбу, плавбаза и забрала этот мешок рыбы... Все стоят ждут очереди, чтобы сдать – перемерить, посчитать, получить квитанцию, – а Володя уже ловит... уже опять везет.
Если зайти на борт его «Два раза пятнадцать» и посмотреть на сам сейнер, промысловое оборудование, невода – придешь в восхищение. За что ни возьмись, к чему ни присмотрись – везде увидишь умелые руки, любящие сердца и теплую душу тех, кто работает на этом судне. Стрела облегченная, диски на лебедке больше стандартных – Леха Полазенко придумал и изготовил, – и ваера брать такими дисками быстрее, для подъема якоря специальное приспособление, сепарации на палубе чуть выше стандартных – выдумка и руки Сережи Смольникова, – и рыбы на палубу центнеров на двадцать можно больше взять... Одним, словом, перечислять все усовершенствования слишком долго, и я не буду этого делать, – за что ни возьмись, все сделано мудро, просто и удобно для работы. Сама команда, сами ребята на все руки мастера: они тебе и плотники, и слесари, и токари, и механики, и механизаторы, а уж рыбаки – шить, кроить... с закрытыми глазами могут.
Особо надо упомянуть о сигаевских неводах, они его собственной конструкции: есть облегченные тресковые, есть донные камбальные, есть с бобинцами на нижней подборе – это шары, нанизанные на нижнюю подбору невода, они катятся по грунту и предохраняют невод от зацепов, – есть и с оленьей шкурой на кутце, на нижней части его, – шкура бережет невод от изнашивания. Впрочем, чего у него только нет на судне!
Сигай есть Сигай.
Другая знаменитая личность, восседавшая за этим столом, Сережа Николаев. Прежде всего внешность: рост ровно два метра, плечи, грудь, руки, ноги – редко встретишь в мужской фигуре столько соразмерности, гармонии, могучести и красоты, разве что на чемпионате мира по гимнастике. Волнистоволосый, профиль лица чистейшего античного рисунка. Девушки без ума от него, я лично слышал разговор между конторскими. «Какая гениальная внешность у Сережи», – сказала одна из них. «В кино бы его показать... или на сцене Большого театра», – добавила другая. Правда, главбух Андрунь, услышав этот разговор, добавил: «Сцену надо переделывать тогда... погнется там все».
Серега мастер вертеть заметы. В любой толпе и толчее – в толпе и толчее сейнеров, когда много судов мечут невода на небольшом участке моря, когда не поймешь, где чей невод, кто куда тащит, кто куда сыплет невод, – он выложит, обойдя чужие невода, так что все удивляются, как же он никого не пересыпал, никому не помешал, и больше всех рыбы поднимет. У рыбацкого капитана это, пожалуй, самое главное достоинство: выметать невод именно так, чтобы он поймал, захватил косяк. Вот, положим, треска. Ведь она, особенно в начале хода, когда подлетает с океана, носится как бешеная, и догнать косяк, определить и отгадать, куда он летит и упредить его движение, чтобы невод упал перед носом косяка, захватил его, надо иметь не только опыт и умение, но и еще что-то, что не дается никакими науками. Может, интуиция, талант...
Команда у Сергея тоже выдающаяся. Вообще, приглядываясь к экипажам сейнеров, можно увидеть закономерность: команда как-то соответствует не только характеру и способностям капитана, но и по внешности похожа на него. У Сергея все парни могучие. Тут вступает в свои права испытанная и проверенная временем и поколениями людей поговорка: «Каков поп, таков и приход».
И третий из компании рыбацких богов – это наш Вовка Джеламан. В общество асов он попал впервые, не попал, а точнее, вломился: блестяще – с самого первого дня путины – идет впереди Сергея и самого Сигая. И далеко впереди.
Роста он тоже, как и Сигай, среднего, но это сгусток энергии, комок нервов. Еще в детстве он мог прыгать с крыши идущего на полной скорости поезда... Пределов или ограничений каких для него не существует... Во время замета или когда догоняет косяк, он кипит весь. Рыбу же любит так... ну, если при сортировке ткнешь багорком не в голову рыбке, а в брюшко или в спинку, он до слез расстроится.
Впрочем, все они помешаны на рыбе. Сигай как-то в дружеском разговоре высказался: «И вот она на палубе трепещется, извивается... так уж ей жить хочется... и, чтоб парни не видели, возьмешь ту, которой больше всего жить хочется, и отпустишь в море...»
И вот все трое восседали за столом. Молчали. Наконец, Джеламан закурил длинную тонкую папиросу с фильтром и, щурясь, сказал:
– Ну что парни? Что у нас будет призом?
– Может, пару ящиков вот этого? – Серега взглядом указал на высший коньяк.
– Сережа! – сморщился Сигай. Он сморщился так, будто встретил или увидел что-то смешное, неприятное и достойное сожаления. – Сережа! Ой...
– Ой, Сережа! – еще насмешливее, с еще большим расстройством и обидой сморщился Джеламан.
– Прошу прощения.
Опять замолчали. Сергей насупился. Сигай задумался, а Джеламан окутался дымом.
– А лучше вот как, – сказал Сигай и положил на середину стола свою руку, вверх броней костистых мозолей.
На его ладонь легла не менее победитовая ладонь Джеламана, и сверху накрыла их Сережина ладонь, покрытая буграми мозолей чистейшей дамасской стали – попадись в эти трехстворчатые тиски булыжник, что валяется на морском берегу, из этого булыжника бы брызнула вода.
Это было в начале второго квартала.
И вот до конца второго квартала оставалось три дня. Весь квартал все три сейнера – Сигаев «Два раза пятнадцать» – «МРС-1515», николаевский «Две двойки» – «МРС-1522» и наша «Четверка» – «МРС-4304», – шли нос в нос: сегодня мы на первом месте, завтра Сергей вырвался, сдал на несколько центнеров больше, а через три дня, смотришь, Володя Сигай уже лидирует... через неделю опять наша «Четверка».
И сегодня после сдачи – пока мы идем впереди, впрочем, неизвестно еще, что привезут Сергей с Володей, – Джеламан достал свою личную, «особливую» промысловую карту, где всякими крючками и закорючками были отмечены «огороды», время прихода и ухода рыбы на них – в общем, ту карту, над составлением которой он «страдал» последние годы и особенно в эту зиму, когда рисовал ее.
Он достал ее, ласково и мечтательно улыбаясь, нежно разостлал по штурманскому столику. Погладил и достал новенький, остро заточенный, приготовленный для этого торжественного момента карандаш. И замурлыкал свою любимую мелодию: «Злая буря шаланду качает, мать выходит и смотрит во тьму...»
– Ты, командир, что-то удумал, – сказал дед, наблюдавший всю эту сцену. – Клянусь головой акулы, ты что-то удумал.
– Ты так решил? – поднял бровь Джеламан.
– И могу даже точно сказать что.
– Ну?
– «Чёртам» нос наставить!
«Чёртами» – в шутку разумеется – мы теперь называли наших соперников в соревновании, Володю Сигая и Сережу Николаева.
– Что? Что? – и Джеламан раскатился таким рассыпчатым, таким задорным, веселым и добродушным – ну веселее некуда! – и заразительным смехом, что нельзя было не засмеяться, если рядом находишься.
– Ну, нам с тобою, дед, положительно невозможно... жить на одном судне.
– Ну, так ближе к ветру, – тоже нахохотавшись, сказал дед.
– А вот что. – Джеламан откинулся и мечтательно посмотрел в окно. – Это хорошо, что сегодня туман. Еще лучше, если бы он был и завтра, а еще лучше, чтобы он подержался эти три дня. – И стал закуривать; мы с дедом молчали – ждали, пока он соберется с мыслями. – Вы помните прошлогоднюю «птичку»?
– Это что взяли за один замет полный груз и после не нашли это место? Дня два тогда искали...
– Да! Да! Да! – оживленно продолжал Джеламан. – Два дня тогда искали и не нашли.
– Помним, конечно.
– Так вот она! – Джеламан показал место на карте. В том месте была нарисована летящая чаечка, под нею стояло сегодняшнее число – прошлого года, конечно, – и количество взятой рыбы за замет.
– А почему же тогда ее не нашли? – продолжал дед. – И даже эти «чёрты» нам помогали и тоже не нашли. Впрочем, тогда весь флот искал и не нашел.
– Темнил, братцы, темнил, – сказал Джеламан и размашисто перекрестился. – Да простит меня бог, темнил. Вот она, эта «птичка».
Кстати, об этой «птичке». В прошлом году в конце второго квартала мы наткнулись на залежи камбалы, за замет взяли больше груза, это была, конечно, сенсация, чтобы за одно траление по стольку брать, в это время года она идет за тридцать – сорок тралений груз, за два-три дня, а тут за одно траление. Весь флот кинулся на это место, но... и мы сами после сдачи искали его больше всех, помогали нам искать Сигай с Николаевым, но так и не нашли. Неделю искали и не нашли. Сочли за случайность, за необъяснимое, загадочное явление, как и многое, что приключается с рыбаками в море. «Птичкой» же назвали это место потому, что когда с него берешь пеленг на Камчатские горы, вершинки гор выписывают летящую птицу, «птичкой» и назвали это место.
– Я, братцы, дал тогда в эфир ложные координаты, – вздохнув, продолжал Джеламан, – и сам муру водил... да накажет всевышний меня за ложь и обман. – И Джеламан опять размашисто перекрестился.
– Всевышний тебе, командир, спишет сто сорок грехов, если мы в этом году «чёртам» рога наставим, – сказал дед.
– Не знаю, братцы, не знаю, – еще печальнее вздохнул Джеламан. – Не знаю, может, и накажет всевышний... но так уж мне хочется выскочить вперед, так хочется утереть нос «чёртам», что... для них и берег сегодняшний фокус. Целый год жду сегодняшнего дня. И они сегодня, точнее, завтра, как узнают на капчасе, сколько мы поймали, кулаки об стол будут калечить. Я им покажу, где раки зимуют! Я им... пока они за эти три дня, что остались до конца квартала, будут возиться с одним грузом, мы шуранем грузов пять-шесть. И хорошо, что туманчик... а течения там нету, работать можно и в тумане. В крайнем случае «жук» наладим. Я им покажу кузькину мать!
– Командир! Твою руку! – Джеламановский восторг передался и деду. – Выскочим вперед, а там уже не страшно, кварталу конец. Там уже...
– Именно, дед, именно! – Джеламан трахнул по столу ладонью. – Главное, во втором квартале потянуть, он самый рыбный, а там... в конце путины на «напасти» шибко не разбежишься. Главное, сейчас. И они будут кусать локти!
– Ты, командир, гений.
Джеламан задумался.
– Ну а то, что я утаил ото всех эту находку, пуст парни простят меня. Мы ведь и сами тогда только один груз взяли. Эх, хе-хе, хе-хе! Как она, жизнь, по-дурацки устроена... А теперь, чиф, – это относилось ко мне уже, – давай проложим курс на «птичку». Ошибки должны быть исключены до абсолютности.
Мы с ним тщательно – дед, кстати, наблюдал наш работу и то таблицу подаст, то вместе с нами подсчитывать начнет, – до десятых долей градуса выбрал из таблиц поправки к курсу на девиацию и склонение, взяли упреждение на течение. На руль поставили самого Казю Базю. Потом проверяли невод – дед тоже помогал. До последней ячеи – а вдруг где дырочка – уложили его и приготовили к замету тоже красиво: наплав к наплаву, грузило к грузилу. Потом дед ушел к Марковичу в машину, и они там тоже просматривали да проверяли все. Женя с Есениным торчали в трюме и прилаживали новые сепарации.
К месту лова, на эту «птичку» подходили в пять часов утра; парни перед работой, как Обычно, отдыхали, спали в кубрике, только Джеламан себе места не находил всю ночь: он то опять шел к неводу, просматривал его еще раз, то спускался к Марковичу в машину, то рассматривал свою «особливую» карту. И напевал: «Не надейся, рыбак, на погоду, а надейся на парус тугой...»
Я не знаю, как в это утро чувствовали себя наши соперники – «чёрты», – что творилось у них на бортах, но у нас... за полчаса до работы парни были уже одетые и толпились в рубке.
А море было тихое в это утро, теплое, с теплым реденьким туманом. И этот реденький туманчик нас радовал, потому что он бывает устойчив. На несколько дней. И барометр показывал тихую погоду. Ну что нам еще надо было? Парни удобно расселись в рубке, пили «фирменный» Бесов кофе. Райское наслаждение, когда в одной руке папироса или сигарета, а в другой – кофе. Дед, разомлевший от хорошего настроения, начал было вспоминать Дерибасовскую, Женя – вспоминать свои сенсационные победы на соревнованиях, Есенин – про Ангару и про сплавщиков, Бес – уже и сногсшибательную историю начал... а вот Джеламан то и дело:
– А я, братцы, думал... целый год думал, ну как надуть этих супостатов, как обставить их... Ведь эта дубинушка Сережа Николаев, он ведь носом чует рыбу, – и Джеламан вертел головой из стороны в сторону и сильно втягивал воздух ноздрями, – его ведь иначе не надуешь. А Сигай? Он же, черт... – Джеламан вдруг начинал вышагивать перед нами, мечтательно потирал руки. – Они, конечно, догадаются, откуда мы будем рыбку возить. Да и дьявол с ними! А весь флот меня простит... должен простить.
– Конечно, командир, парни поймут... хоть раз в жизни «чёртов» оставили в дураках.
– Ну-ка, Анатолий Корнеич, – повернулся Джеламан к Бесу, – особливое мне.
– Из пузырька капнуть?
– Трохи.
– Хорошо, командир.
– Не «хорошо», а «есть». Сколько вас надо учить? Прачки, прачки...
– Есть, командир!
– Не «есть, командир», а просто «есть».
– Есть.
– Прачки, прачки... – будто возмущаясь, прохаживался Джеламан по мостику, а сам улыбался. – У меня все было рассчитано от и до: подождать конца квартала – и рывок на тысячу миль вперед!
– Гениально, командир!
– Конгениально!
– Ох и рожи же скривятся у этих чёртов, у этих дьяволов, у этих идолов, у этих тумгутумов, у этих...
– У этих омнибусов, – помог Бес Джеламану подыскать бранное слово.
– Омнибус? А что это?
– Это, командир, большая телега.
– Во-во! Николаев и похож на большую телегу. А зайдем мы, братцы, на эту «птичку» с восточной стороны. – Джеламан подошел к карте, взял измеритель. – И неводок потащим вот сюда! И будет самый номер. И начнем... и продержался бы туманчик.
– Да, все бы три денька до конца квартала, – добавил дед.
IIИ вот настал этот торжественный момент. Подходим к «птичке», начнем сейчас рыбачить... парни давно уже торчали на своих рабочих местах, ждали команду. Джеламан же не отрывал взгляда от ленты эхолота, в руке держал секундомер... сейчас сейнер выйдет на нужную глубину.
– Как ты думаешь, чиф, мы точно курс рассчитали? – спросил он.
– Точнее некуда, командир.
– Дед, у тебя все в машине нормально?
– От и до, командир.
– Бес, готовь торжественный завтрак.
– Хорошо, командир.
– Что? Что?
– Есть, командир!
– Что? Что? Что?
– Есть!
– Прачки, прачки... Ох и будут же сегодня «чёрты» беситься, ох и будут же калечить кулаки об стол...
– Главное, командир, сделать рывок в этом квартале, – сказал дед.
– Именно! Именно! А об этой «птичке» ни кошка, ни собака не знают. Да и трудно предположить, чтоб здесь была рыба... Еще когда я лепил макет, даже сам не обратил внимания на эти места: кругом скалы, корма нет...
– Кажется, подошли, командир, – доложил я Джеламану, когда эхолот стал отбивать нужную глубину.
– По местам! – крикнул Джеламан. – Полный ход!
– Полундра-а-а! – заорал вдруг Женя с бака – он стоял там наготове с буем, должен был по команде Джеламана кидать буй. – Прямо по носу судно!
– Стой! Полный назад!
Выскочили из рубки – прямо по носу в туманчике вырисовывался силуэт судна, еще бы чуть – и мы бы врезались в него. Подходим ближе... «Два раза пятнадцать». Он сидел по самую марку в воде, корма так прямо совсем засела в море – так он был загружен рыбой.
Сигай, видимо, поставил свои запасные сепарации, на палубе рыба лежала кучами, горами, и даже нераздернутый кутец исполинским шаром лежал на этих кучах. Ну и Сигай! А сам он стоял с багорком, каким сортируют рыбу, на самой большой куче камбалы, в раскатанных до паха сапогах, в грубошерстном свитере. Белая шевелюра живописно всклокочена, выделяется черная пушистая бородка. Улыбался. Ну и картинка! Залюбуешься на флибустьера! Еще бы вместо багорка ему дымящийся пистолет или шпагу.
– Привет, Вова! – радостно крикнул он – зубы так и сверкнули, – подняв багорок.
– Уф! – Джеламан яростно сорвал шапку и трахнул ею о палубу. Потом подошел поближе к борту, на лице изобразил тоже горящую улыбку и тоже поднял руку. – Привет, Володя! Как она, родненькая, поймалась?
– Поймалась, Вова, поймалась! – еще радостнее улыбался Сигай.
– За один замет, Володя?
– За один, Вова.
– Молоди много?
– Да есть малость.
«Два раза пятнадцать» отходил, тая в тумане. Отходил он донельзя важно и торжественно.
– Пока, Вова-а-а! – донеслось из тумана.
– Пока, Володя-а-а! – крикнул Джеламан в туман и стал мрачнее тучи. – Ну и черт, ну и дьявол, ну и...
– Нет, командир, – вздохнул дед, – Сигая не пересигаешь.
– К замету! – рявкнул Джеламан. – Полный вперед!
Разметались прекрасно. Джеламан вывел сейнер к бую в тумане точнейше. Все делалось точно, быстро и без слов. И рыбы поймалось тоже много, больше, чем на груз.
Только подтащили невод к борту и начали заливать рыбой трюм, как в тумане послышался грохот, дизеля, и прямо перед нами вырос сейнер. На верхнем мостике Эйфелевой башней возвышался Сережа Николаев.
– Вовка, привет!
– Привет, Сережа!
– За один замет, Вова?
– За один, Сережа.
– Молоди много?
– Да есть малость.
– А мне вчера почти чистая попалась...
