Текст книги "Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне"

Автор книги: Николай Майоров

1

 
Дай на прощанье поцелую в лоб,
Чтоб грустью память не томилась,
Чтоб всё забылось, всё прошло,
Прошедшее чтоб стало мило.
             Дай на прощанье поцелую в лоб…
 
 
Дай руку поцелую – будь здорова,
Вновь окунусь в задумчивый покой,
Разбавленный прохладною тоской.
             Дай поцелую руку – будь здорова!
 
 
Теперь последний поцелуй – в глаза.
За их задумчивое, теплое сиянье,
Чтоб снова улыбнулись при свиданьи.
             Один последний поцелуй – в глаза!
 

2

 
Ты не приехала, а жалко —
Тебя готовились встречать
Рябины в сарафанах жарких
И в штофных шалях на плечах…
Гадали: конной или пешей
Прибудешь ты… А день горел…
Чем их печаль теперь утешить?
Тем, что приедешь в декабре?
 
 
Лес, выслав встречу, выстлал тропы
Коврами… День был тих и синь…
Чем успокоить горький ропот
Грустящих о тебе осин?
Как приглашать тебя?.. Какою
Всесильной песней заманить?..
Здесь всё насыщено тоскою,
Всё ждет тебя, считая дни!
 

Октябрь 1938

 
Я мир прошел из края в край —
Земля мокра
От слез…
Мир мраком и чумой оброс
До самых глаз
Как раз…
Тут духоты —
Не продышать – от крови,
Тут темноты
И тошноты
С краями вровень!
Мир оплыл жиром!
Тут тоски —
С пеленок и до гробовой доски
Не расхлебать всем миром!
Тут пухнет с голоду бедняк,
Не видя света,—
Ни хлеба, ни мечты, ни дня.
Да разве это Жизнь, когда
Сплошной туман и кровь!
Смерть формирует поезда
И гонит в бой любовь!..
Я мир прошел из края в край —
У мира морда зверя,
От крови вся земля мокра,—
И всё ж не верю!
Не верю в ночь и в темноту;
Не верю в смерть и в пустоту;
Не верю в голод, в кровь и вой;
Ни в бойню пополам с чумой;
Пока на небе солнце есть,
Есть освещающие весь
Мир
       звезды на седом Кремле —
Есть правда на земле!
Есть в мире майская гроза —
На страх гнетущей мгле;
Глядящая во все глаза
Есть стража на земле;
Есть труд – славнее всяких слав,
Есть песен медь
И право выше всяких прав —
Творить и петь;
Есть доблесть в боевом строю,
Есть смерть за родину в бою,
Есть звезды на седом Кремле —
Есть счастье на земле!
 

1939

Будто у этой ночи есть свое теплое невиданное греющее солнце.

И. А. Гончаров

 
Ты спишь – щенок щенком, уткнувши нос
                                                           в ладошки,
Прижмурив взгляда омут голубой…
Ты спишь и видишь: за ночным окошком
К большой луне, мурлыча словно кошка,
Разнежась, ластится недремлющий прибой…
 
 
Вдоль побережья трав безбрежное кипенье,
Ласкающее спящие зрачки,—
В них будто в море мира отраженье
Плывет торжественно… Задвижки и крючки
Не в силах воспретить ему плескаться в спальне,
Запорам не смирить неукротимый бег,—
Сквозь камень стен, сквозь древесину ставней
Оно проникло в комнату к тебе!
Тебя невидимо ночное солнце греет —
На лбу солоноватая роса…
И шумный мир не для тебя стареет;
Ты дышишь глубже, чище и острее,
Ты видишь белые, как сахар, паруса,
Ты твердою ногой на палубу ступаешь,
Ты бродишь в зарослях, ты покоряешь мир;
Старуха жизнь, на радости скупая,
С тобой щедра, боец и командир!
Я вижу, ты оседлываешь ветер,—
Он крутится, виляя и юля,
Но он тебе и лучший друг на свете,
Он ветер времени – у ног твоих земля!
 
 
Ты мне не сын, ты мне чужой ребенок,
Я имени не знаю твоего,
Но голос твой знаком, он золотист и звонок,
Нежней, пожалуй, солнца самого!
Ты мне не сын, но чувствую, как дышишь,
Чужого счастия любимая слеза.
Я не встречал тебя и имени не слышал,
Но снам твоим заглядывал в глаза!
Я знаю, что лицом ты в наше время вышел,
Что не рожден ты для обид и бед
И что для матери нет в мире счастья выше,
Чем заглянуть в твой розовый расцвет,
Наполненный весенним жарким соком,
Что в мире выше нет звезды твоей высокой!
 
 
С реальностью такое детство в ссоре,
Мне скажут – влаги розовой стакан!..
Но я ж не говорил, что детство – это море,
Оно лишь только путь в просторный океан!..
 

1939

 
День распускается ярким
Венчиком лютика. Зной
Сияющий и жаркий
Над задремавшей рекой!..
Ласточка крылом режет
Тонкий шелк вышины;
Цветет над побережьем
Воздушный лес тишины…
Стрекозы зеленокрылой трепет,
Дробя стекло синевы,
Уплывает в лепет,
В лепет, в шелест листвы…
Ив полупрозрачные ветви,
Склонившись на грудь воды,
Будто читают ветром
Оставленные следы…
И ты стоишь не дыша, внимая
Мелодии сладостного молчанья,
Всё видя, всё слыша, всё понимая
Всевидением печали.
Вставай же из мглы безвестной
На солнечный светлый пир,
С высокого берега песни
Еще необъятней мир!
 

1941

САМУИЛ РОСИН

Самуил Израилевич Росин родился в 1892 году в местечке Шумячи, Могилевской губернии. Его отец – возчик. Семья жила бедно, и Росину не пришлось учиться. Он стал работать маляром и одновременно занимался самообразованием, много читал.

В начале 20-х годов Росин переезжает в Москву. Одно время служит воспитателем в детском доме, а потом целиком отдается литературной деятельности.

Писать стихи Росин начал с 14-ти лет. Первое стихотворение, «Поденщику», опубликовал в 1917 году. В 1919 году выпустил сборник поэм для детей «Бабушкины сказки», построенный на фольклорном материале. В том же году вышел сборник лирических стихов поэта «Раковины». В последующие годы Росин выпускает поэму «Сияние» (1922), сборник «Ко всем нам» (1929), поэму «Сыны и дочери» (1934), книги «Жатва» (1935), «Влюбленный» (1938). С каждой новой книгой Росин совершенствовался как тонкий и глубокий лирик. Предвоенные стихи Росина полны предчувствия опасности, нависшей над страной, и сознания своей ответственности за все происходящее в мире.

В июле 1941 года Росин вместе с другими московскими писателями добровольно вступил в ряды Советской Армии. Фронтовые стихи он заносил в записную книжку, которая не сохранилась. Самуил Росин погиб в тяжелых оборонительных боях под Вязьмой осенью 1941 года.

 
Рука моя в бессилии болталась.
Был зыбок шаг мой и надрывен крик…
А нынче не страшит меня усталость —
К простой работе я привык.
 
 
Давно я знаю: чуда не случится —
Не брызнет камень ключевой водой,
И дверь не может ни пред кем открыться
Сама собой.
 
 
Так отчего же нынче беспокойно мне?..
Как будто тучи надо мной везде…
Ах, голова ты, буйная и знойная,
Скажи мне, сердце, радость моя где?
 
 
            Ручьи поют на улице,
            Веселые, горластые,
            Прыгая по камешкам
            И солнца луч дробя…
            И больно мне за всякого,
            Кому на свете счастья нет,
            И грустно мне немножечко
            За самого себя.
 

1925

 
Звенит морская синь,
Сквозит песчаным дном,
Захлестан берег
Солнечным огнем.
 
 
У солнечной страны
В бессменном карауле
За кряжем
Высится
Гранитный кряж.
 
 
И головы
Утесы повернули
На перекоп
Через Сиваш.
 
 
Я – на скале
Замшелого гранита.
И, мнится,
Ухожу
Корнями в глубь пород.
Ветвями ввысь тянусь,
До синего зенита.
 
 
Я исполином становлюсь,
Я превращаюсь в стройный кипарис,
Что слушает прибоя
Синий рокот,
Неугомонный рокот
Бурных брызг…
 
 
Стою один,
Смотрю и слушаю,
Как море плещет спозаранья,
За валом гонит вал.
Оттачивает камни —
Грань за гранью,
Шурша, шлифует их,
Не ведая покоя…
И я твержу себе, твержу:
И ты будь, песнь моя,
Отточенной такою.
 
 
Как эти каменные тверди,
Стоящие сурово на посту,
Как этих гор гранит,
Должно ты, сердце, твердым быть
И в битве каждодневной,
И в час борьбы —
Великий и прекрасный час,
Что ожидает нас.
 

1932

 
Бульвары, проезды
И улиц изломы
Бегут и несутся,
Несут и несомы…
 
 
С утра я волною
Подхвачен могучей:
Быть может, с тобою
Столкнет меня случай.
 
 
Распахнут мой ворот,
И сердце навстречу:
Быть может, я скоро
Тебя запримечу.
 
 
Средь гама, средь гула
Мечусь угорело…
Не ты ль промелькнула?
Не ты ль поглядела?
 
 
Я должен с тобою
Столкнуться вплотную…
Меж тысяч подобных
Ищу лишь одну я.
 
 
Бульвары, проезды,
Углы и изломы…
Какому же слову
Доверюсь, какому?
 
 
Несусь наудачу,
Измаян ходьбою,—
Боюсь, я заплачу
При встрече с тобою…
 
 
Ну что ж! Ведь, пожалуй,
Оно не мешало б
Излиться в потоках
Рыданий и жалоб.
 
 
Свершиться ли чуду?
Ведь жребий мой вынут.
Я знаю, что буду
Тобою покинут.
 
 
Я знаю, я чую,
И всё мне понятно,
И всё же сную я
Туда и обратно,
 
 
И против теченья,
И вместе с толпою,
И нет мне спасенья
От встречи с тобою.
 
 
Бегу и шепчу я,
Твержу, не смолкая:
«Моя дорогая,
Родная такая…»
 

1935

 
В лицо мне ветром терпким
Задышала
И повторила степь
Мой твердый шаг.
Я наново живу,
Я начал всё сначала,
И никогда я не жил
Жадно так.
 
 
Я поднял голову.
Мой взор открыт и весел,
Мой каждый мускул
Ртутью нагружен,
И ненависть свою,
Как никогда, я взвесил,
Так жаден я
И так насторожен.
 
 
А вдруг врага
Таит степная скрытность?
Следит за мной,
В меня нацелив глаз,
Всем сердцем стережет…
Оно не пощадит нас:
Выслеживает,
В тишине таясь.
 
 
И я прижал ружье,
Подстерегая.
И в сердце кровь
Замедлилась на миг.
И крик срывается —
Последний крик…
Так метко во врага
Не целил никогда я!
 
 
Путь в гору.
Ясное синеет небо,
Страна вся в зелени,—
В цветеньи кирпичей.
Нет, никогда мой гнев
Таким созревшим не был,
И никогда любви
Не знал я горячей!
 

1935

 
И моря красота первоначальная,
И небеса, что с берегом слиты,
И ты, такая близкая и дальняя,
Как эти в небе дымные хребты.
 
 
Упала с высоты звезда высокая,
Поглощена вечерней темнотой.
В себе сегодня все раскрыл истоки я
Всей человечьей радости простой.
 
 
Не молодеет, знаю, сердце: усталью
Оно проникнуто под грузом дней.
Я мальчиком себя сегодня чувствую,
Зашедшим в гости к юности своей.
 
 
Там, в городе, где строго так шагаем мы,
В разбеге улиц, в каменном кругу,
Казалось, я чужой себе, незнаемый,
Казалось, нежным быть я не могу!
 
 
Вверху, в горах, соседствующих с бурею,
Где светят звезд алмазные рои,
Я вспоминаю грозную Астурию,
Я слышу вас, испанские бои.
 
 
И слышу я тебя, большая родина,
И я готов – и мне не надо клятв,
Чтоб кровь моя была тебе вся отдана,
Как перегной легла для новых жатв!
 
 
Теперь уж волн краса первоначальная,
Гул моря заглушил шаги мои,
И ты – такая близкая и дальняя,
Как там, вдали, испанские бои.
 

1936

 
Пришел из вечности сюда я,
Из мечты.
Нетерпенья полон был весь род людской,
Украсил шар земной.
Готово было всё,
Приход мой ожидая,—
Колючки, и цветы,
И свет, и темнота седая…
 
 
Из вечности пришел сюда я,
Из мечты,
И, мир не зная,
Я застал
Страны,
Машины и аэропланы,
Хлеб и металл.
 
 
Свод законов в переплете строгом
И призрак, названный здесь богом.
Дороги за порогом
Из края в край. Ну словом,
Мир застал уже готовым…
 
 
Нетерпенья полон был весь род людской,
Украсил шар земной.
Готово было всё
Принять из вечности явление мое…
 
 
И вот я старый мир хочу разрушить
И заново построить жизнь,
 
 
И сам дороги проложить
К моим грядущим городам.
 
 
Хочу восторги испытать такие,
Как тот, кто увидал огонь впервые.
 

 
Станет ветер в полночной тревоге
Темный лес о тебе вопрошать,
Станет в травах у дальней дороги
О тебе затаенно шуршать.
 
 
У зеленых развесистых кленов,
Что склоняются, воды рябя,
У осенних туманных затонов
Птицы требовать станут тебя!
 
 
Не тебя ли у ели высокой,
Той, что юности стройной под стать,
Будет вечер искать синеокий,
Будет утро росистое звать!
 
 
Там, где ивы немой колыханье
Зыблет легкие тени ветвей,
Буду теплого ждать я дыханья,
Отголоска далеких речей.
 
 
Росных перлов свежее и чище,
В розовеющем лоне зари
Искони тебя взорами ищет
Та звезда, что пред утром горит.
 
 
Только ты не вернешься, я знаю,
Не воротится молодость, нет…
Что ж он светит, тебя призывая,
Этот верный звезды моей свет?
 
 
Что же подняли птицы тревогу
И ускорили птицы полет?
Не вернешься ты вновь на дорогу,
Ту, что к вечным истокам ведет.
 

<1941>

 
Белым-бело,
Сверканье, блеск…
Снежок так бел,
Так непорочен.
Еловый лес
Окаменел,
Лебяжьим пухом оторочен.
 
 
Снег спозаранку
Порошит
В полях, в тиши,
Всё не устанет.
А там вдали,
Где край земли,
Плетутся заспанные
Сани.
 
 
Последнюю печаль земли
Увозят прочь.
Заносит заледь
И санный след,
И боли память.
И там вдали,
Легко и строго,
Ложится новая дорога.
 
 
Запорошен
Лиловый лес,
И дремлют
Дали снеговые.
И в синем сне
Всё снег да снег,
И мнится мне,
Что мир рождается впервые.
 

1941

 
До ночи пламенеет небо,
Пронизанное серебром.
И поле зреющего хлеба
Истомлено тяжелым сном.
 
 
Жжет солнце, трав не дрогнут пряди,
Пастух недвижим у горы.
В долине собранное стадо
Почти заснуло от жары.
 
 
Всё жарче, жарче, накаленней,
И воздух трепетно дрожит.
Вдруг поле вздрогнет и с разгона
Навстречу ветру побежит.
 
 
И рожь бежит, бегут упрямо
Колосья, травы, синий куст.
И с распростертыми руками
Я жадно ветру отдаюсь.
 

1941

 
Как светел, солнечен мой день,
Как дружески со мной шагает тень,
И солнце не ласкало так поля,
Не зеленела так вовек земля.
 
 
Затишье здесь…
И целится стволами в небо лес,
И головой взлетает к солнцу он.
Корнями твердо в почве укреплен.
 
 
Под лиственной зеленой бородой
В широких тенях задремал покой.
И тень под деревом прохладна и темна.
Не верится, что где-то есть война,
Что длится бой над молодой землей,
Что лес склоняет голову свою
И брата убивает брат в бою,
Встают, склоняются, к земле припав опять
Чтоб никогда отныне не вставать.
 
 
Вот почему отравлен мой покой!
Но всё дороже край любимый мой!
Еще родней становится земля —
Долина, луг, реки широкий брод,
Моя страна, великий наш народ!
Лес, устремленный в ясный небосклон,
Корнями твердо в почве укреплен.
 

1941.

 
Вижу:
Из пепла возник
Чудовищный зверь,
Грозный властитель
Всех сил, беспощадных и злобных,
Шаг его равен длине океана,
Дышит он ядом
И пламенем брызжет холодным,
Темный воитель.
 
 
Как сухостой,
Вырывает он с корнем хребты,
Рушит обжитые стены,
Милые сердцу пороги.
Заплутался в руинах
Чудовищный зверь
И не знает,
Куда теперь
Приведет его
Злая дорога.
 
 
Словно сорвавшийся с привязи
Яростный смерч,
Захлебнулось чудовище
В черном позоре
И несет горе,
И несет смерть
И мне,
           и ему,
                       и тебе —
                                       и каждому.
 
 
Рушит и жжет,
Убивает и жжет,
И не может
Залить кровоточащей жажды.
Его вечный враг —
Человек созидающий,
Обуздавший
И землю и небо.
 
 
Он пепел сдувает,
Раздувает пожарища,
Чтоб не было книг,
Чтоб не было хлеба!
 
 
Звезды
Овцами сбились в кучу,
Будто за ними
Он тоже гонится.
Всё ближе и ближе.
Вон за той тучей
Хочет украсть
Человечье солнце.
 
 
Но навстречу ему
Молодая страна
В миллионном упоре,
Как один богатырь.
Поднялась,
Чтобы с горем и смертью поспорить.
Трудный час…
Черный час.
Но и сердцем
И разумом верю:
Человек победит зверя.
 

1941

 
Опасность повисла в эфире —
Слепой и убийственный груз.
В бесплодных мечтаньях о мире
Позорно молчание муз.
 
 
Когда с беспощадною силой
Взрывается свод голубой,
Хочу, чтобы муза будила,
Чтоб муза звала за собой.
 
 
Чтоб, тысячи верст пролетая
Сквозь вихри огня и свинца,
Строка проникала литая
В живые людские сердца.
 
 
Горячими вспышками молний —
От края до края земли —
Все помыслы, муза, наполни
И гневом сердца накали.
 
 
Прорвись сквозь туманы густые,
Которыми дышит война.
За многие жизни людские
Потребуй расчета сполна.
 
 
За каждого требуй расплаты,
Кто жил, и любил, и творил,
И встал неизвестным солдатом
Из сумрака братских могил.
 
 
О муза, орлиной повадкой
Над родиной крылья расправь,
Чтоб враг не пробрался украдкой
Ни с неба, ни с суши, ни вплавь.
 
 
Опасность повисла в эфире —
Слепой и убийственный груз.
В бесплодных мечтаньях о мире
Позорно молчание муз.
 

1941

 
Я себе вопрос серьезный
Задаю не в первый раз:
Если час настанет грозный,
Как ты встретишь этот час?
 
 
Не колеблясь, не тоскуя,
Можешь ты отдать в бою
За страну свою родную
Жизнь и молодость свою?
 
 
Я спрошу и вновь отвечу
Стуком сердца своего,
Что врагу пойду навстречу,
Не жалея ничего,
 
 
Что любимую покину,
Не позволю провожать,
Что меня родному сыну
Не удастся удержать.
 
 
Не смутят ни мрак холодный,
Ни внезапный блеск штыка.
Облегчит мой шаг походный
Мужественная строка.
 

1941

БОРИС СМОЛЕНСКИЙ

Борис Моисеевич Смоленский родился в 1921 году в Новохоперске Воронежской области. С 1921 по 1933 год семья жила в Москве. Его отец, журналист М. Смоленский, в то время возглавлял отдел в «Комсомольской правде», позже редактировал газету в Новосибирске, где в 1937 году по клеветническому навету был арестован. С этого времени Борис не только учится, но и работает, помогая семье.

Интерес к поэзии у Бориса Смоленского появился рано. Со второй половины 30-х годов он пишет стихи, главная тема которых – море, его отважные люди. Верный своей теме, Смоленский поступает в один из институтов Ленинграда, готовясь стать капитаном дальнего плавания. Одновременно с этим изучает испанский язык, переводит Гарсию Лорку, участвует в составлении литературной композиции о К. Марксе и Ф. Энгельсе для известного чтеца В. Яхонтова.

В начале 1941 года Смоленский был призван в армию. С первых дней Великой Отечественной войны – на фронте. Фронтовые стихи, а также поэма о Гарсии Лорке, о которых Смоленский упоминает в письмах к близким, погибли.

16 ноября 1941 года Борис Смоленский пал в бою.

При жизни стихотворения Б. Смоленского не публиковались.

 
Есть ремесло – не засыпать ночами
И в конуре, прокуренной дотла,
Метаться зверем, пожимать плечами
И горбиться скалою у стола.
Потом сорваться. В ночь. В мороз.
Чтоб ветер
Стянул лицо. Чтоб, прошибая лбом
Упорство улиц,
                       здесь сейчас же встретить
Единственную нужную любовь.
А днем смеяться. И, не беспокоясь,
Всё отшвырнув, как тягостный мешок,
Легко вскочить на отходящий поезд
И радоваться шумно и смешно.
Прильнуть ночами к звездному оконцу,
И быть несчастным от дурацких снов,
И быть счастливым просто так – от солнца
                                              на снежных елях.
Это – ремесло.
И твердо знать, что жизнь иначе – ересь.
Любить слова. Годами жить без слов.
Быть Моцартом. Убить в себе Сальери
И стать собой.
                         И это – ремесло.
 

1938

 
Полустудент и закадычный друг
Мальчишек, рыбаков и букинистов.
Что нужно мне?
                        Четвертку табаку
Да синюю свистящую погоду,
Немного хлеба, два крючка и леску,
Утрами солнце, по ночам костер,
Да чтобы ты хоть изредка писала,
Чтоб я тебе приснился… Вот и всё.
Да нет, не всё…
                         Опять сегодня ночью
Я задохнусь и буду звать тебя.
Дай счастье мне! Я всем раздам его…
Но никого…
 

1939

 
По гулкой мостовой несется ветер,
Приплясывает, кружится, звенит,
Но только вот влюбленные да дети
Смогли его искусство оценить.
 
 
Взлетают занавески, скачут ветви,
Барахтаются тени на стене,
И ветер, верно, счастлив,
Что на свете
Есть столько парусов и простыней.
 
 
И фыркает, и пристает к прохожим,
Сбивается с мазурки на трепак,
И, верно, счастлив оттого, что может
Все волосы на свете растрепать.
 
 
И задыхаюсь в праздничной игре я,
Бегу, а солнце жалит, как слепень,
Да вслед нам машут крыльями деревья,
Как гуси, захотевшие взлететь.
 

1939?

 
Ночной экспресс бессонным оком
Проглянет хмуро и помчит,
Хлестнув струей горящих окон
По черной спутанной ночи,
 
 
И задохнется, и погонит,
Закинув голову, сопя.
Швыряя вверх и вниз вагоны,
За стыком – стыки, и опять
 
 
С досады взвоет и без счета
Листает полустанки, стык
За стыком, стык за стыком,
                                               к черту
Послав постылые посты…
 
 
Мосты ударам грудь подставят,
Чтоб на секунду прорыдать
И сгинуть в темени…
                                        И стая
Бросает сразу провода.
 
 
И – в тучи,
                   и в шальном размахе
Им ужас леденит висок,
И сосны – в стороны, и в страхе,
Чтоб не попасть под колесо…
 
 
И ночь бежит в траве по пояс,
Скорей, но вот белеет мгла —
И ночь
           бросается под поезд,
Когда уже изнемогла….
 
 
И как же мне, дорогою мчась с ними
Под ошалелою луной,
Не захлебнуться этим счастьем,
Апрелем, ширью и весной…
 

1939?

 
Не надо скидок.
                         Это пустяки —
Не нас уносит, это мы уносим
С собою всё,
                       и только на пески
Каскад тоски
                    обрушивает осень.
Сожмись в комок и сразу постарей,
И вырви сердце – за вороньим граем —
В тоску перекосившихся окраин,
В осеннюю усталость пустырей.
Мучительная нежность наших дней
Ударит в грудь,
                          застрянет в горле комом.
Мне о тебе молчать еще трудней,
Чем расплескать тебя полузнакомым.
И память жжет,
                             и я схожу с ума —
Как целовала. Что и где сказала.
Моя любовь!
                      Одни, одни вокзалы,
Один туман —
                        и мост через туман.
Но будет день:
                        все встанут на носки,
Чтобы взглянуть в глаза нам
                                          в одночасье.
И не понять – откуда столько счастья?
Откуда столько солнца в эту осень?
Не надо скидок.
                        Это мы уносим
С собою всё.
                         А ветер – пустяки.
 

1939

 
Я очень люблю тебя. Значит – прощай.
И нам по-хорошему надо проститься.
Я буду, как рукопись, ночь сокращать,
Я выкину всё, что еще тяготит нас.
 
 
Я очень люблю тебя. Год напролет,
Под ветром меняя штормовые галсы,
Я бился о будни, как рыба об лед
(Я очень люблю тебя),
                                       и задыхался.
 
 
И ты наблюдала (Любя? Не любя?),
Какую же новую штуку я выкину?
Привычка надежней – она для тебя.
А я вот бродяжничать только привыкну.
 
 
Пойми же сама – я настолько подрос,
Чтоб жизнь понимать не умом, так боками.
В коробке остался пяток папирос —
Четыре строки про моря с маяками.
 
 
С рассветом кончается тема. И тут
Кончается всё. Расстояния выросли.
И трое вечерней дорогой бредут
С мешками.
                      За солнцем,
                                          за счастьем,
                                                           за вымыслом.
 

1939?