Текст книги "Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне"

Автор книги: Николай Майоров

 
Это время
                трудновато для пера.
 

Маяковский

 
Есть в голосе моем звучание металла.
Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.
Не всё умрет. Не всё войдет в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
 
 
Мы жгли костры и вспять пускали реки.
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы —
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы – спросите жен!
Пройдут века, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображен.
 
 
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете как миф
О людях, что ушли не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте.
 
 
Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
Да в серой прозе наших дневников.
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.
 
 
И шли вперед, и падали, и, еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А тот трубил, мир ни во что не ставя
(Ремень сползал с покатого плеча),
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча.
 
 
Был камень тверд, уступы каменисты,
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх – и небо стало чисто,
Как светлый лоб оставленной жены.
 
 
Так я пишу. Пусть неточны слова,
И слог тяжел, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда зноем выпрямила губы.
 
 
Мир, как окно, для воздуха распахнут,
Он нами пройден, пройден до конца,
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней верного свинца.
И как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово «Человек»!
 

1940

 
Я не знаю, у какой заставы
Вдруг умолкну в завтрашнем бою,
Не коснувшись опоздавшей славы,
Для которой песни я пою.
Ширь России, дали Украины,
Умирая, вспомню… И опять —
Женщину, которую у тына
Так и не посмел поцеловать.
 

1940

 
Нам не дано спокойно сгнить в могиле —
Лежать навытяжку и приоткрыв гробы, —
Мы слышим гром предутренней пальбы,
Призыв охрипшей полковой трубы
С больших дорог, которыми ходили.
 
 
Мы все уставы знаем наизусть.
Что гибель нам? Мы даже смерти выше.
В могилах мы построились в отряд
И ждем приказа нового. И пусть
Не думают, что мертвые не слышат,
Когда о них потомки говорят.
 

ВИТАУТАС МОНТВИЛА

Витаутас Монтвила родился в 1902 году в Чикаго, куда его отец, рабочий, переехал с семьей из Литвы. Но надежды спастись в Америке от нищеты и безработицы не сбылись, и за несколько лет до первой мировой войны семья Монтвилы вернулась на родину.

Недолго проучившись, Витаутас бросил школу и пошел в пастухи, позже – в каменотесы. В 1924 году он поступает в Мариампольскую учительскую семинарию. Вскоре полиция задерживает его за участие в антивоенной демонстрации. В тюремной камере Монтвила знакомится с революционно настроенной молодежью.

Так начинается тяжелая жизнь пролетария и революционера – нужда, бездомность, тюрьма.

После освобождения Монтвила некоторое время учится в Каунасском университете. Но в 1929 году его арестовывают по подозрению в «антигосударственной деятельности», обвиняют в подготовке покушения на премьера Вольдемараса и приговаривают к десяти годам каторги. Межпартийная свара тогдашних хозяев Литвы избавляет Монтвилу от каторжной тюрьмы. Он становится дорожным рабочим, потом наборщиком, потом продавцом в книжном магазине, секретарем союза шоферов…

На дорогах Литвы, в тюремной камере, в наборном цехе создает Монтвила свои гневные, зовущие к борьбе стихотворения. С 1923 года они печатаются на страницах прогрессивной прессы. Позже выходят его сборники «Ночи без ночлега» (1931), «На широкую дорогу» (1940).

По духу своему, по поэтическому строю многие произведения В. Монтвилы близки Маяковскому, которого он переводил на литовский язык. По свидетельству Ю. Балтушиса, статья Маяковского «Как делать стихи?» служила для В. Монтвилы «библией».

Витаутас Монтвила горячо приветствовал вступление Литвы в семью советских республик (1940). И хотя недолго прожил в освобожденной Литве, считал этот период самым плодотворным. Он стал одним из наиболее активных, боевых литовских поэтов.

«За эти девять месяцев я написал больше, чем за всю свою жизнь», – говорил В. Монтвила, имея в виду стихи о Ленине, о революции, о Красной Армии, о Коммунистической партии, созданные накануне Великой Отечественной войны. Свой последний стихотворный цикл, объединяющий эти стихи, он назвал «Венком Советской Литве».

Война застала В. Монтвилу за переводом поэмы Маяковского «Хорошо». Едва гитлеровцы ворвались в Советскую Прибалтику, они бросили Монтвилу в тюрьму. Поэт стойко перенес нечеловеческие пытки. Фашисты не добились от него никаких сведений, не добились отречения. Вскоре Витаутас Монтвила был расстрелян.

 
Тому не испытать блаженства рая,
Кто духом пал, кто потерял мечту.
Не для него звезда горит, сверкая,
Не для него стремленье в высоту.
 
 
Пусть в сердце буря вызреет; бесчестье —
Часами хныкать, как дитя в ночи.
Пора ковать железное возмездье
И плыть туда, где солнце, где лучи.
 
 
И если б нам судьба определила
Одних лишь вековечных стонов гнет,
И если бы все радости затмила —
Мы будем верить: светлый день придет!
 

1923

 
Всё та ж тюрьма,
Всё те же стены, двери,
Всё то же подземелье,
Где ты страдал и верил.
 
 
Всё те же камеры,
Которым отдал годы.
Всё те же решетчатые окна,
Где присягал ветрам свободы.
 
 
И те же кандалы достались мне,
И те же стражники меня сопровождали.
Твоею кровью пахли коридоры,
Когда меня в тюрьму пригнали.
 
 
Расстрелян ты…
Здесь песнь мою сгибали – не согнули.
По нашим трупам буря новых лет
Идет, шагает в грозном гуле.
 

1931

 
Вся ты хороша, не прекословь!
А глаза… таких на свете нету.
Это в них цвела твоя любовь
Нежным цветом.
 
 
Да, твоя любовь мне так мила,
Но не всё решают в мире ею.
Как сильна она бы ни была,
Я – борец – сильнее.
 
 
Голодаю я по тюрьмам снова —
Я за счастье на земле в ответе.
Пусть сегодня жизнь еще сурова, —
Стоит жить на свете!
 
 
Стоит жить не для того, конечно,
Чтоб глаза твои мне одному светили.
Нас беда прикрыла мглой кромешной,
Танки окружили.
 
 
Стоит жить в боренье неустанном:
Ведь в борьбе любовь всего полнее…
Для меня, мой свет, ты станешь
Всех милее.
 

1932

 
Страна из любимых любимая —
Взволнованная Испания.
Там полыхают знамена
Невиданного сияния.
 
 
Вдали мы склоняем головы
Перед твоими знаменами.
Вся страна – с нами,
В огне борьбы закаленными.
 
 
Быть не хотим под властью
И властвовать не хотим.
Тюрьмы народов завтра
Мы разрушим, развеем, как дым.
 
 
Если хотим, чтобы солнце наше
Было без пятен, – нужно
Пожаром зажечь поднебесье,
Землю встряхнуть дружно.
 
 
И тогда, потрясенная до глубин,
Наша страна, как Испания,
Поднимет свободную песнь,
Песнь невиданного сияния.
 
 
Да будет свобода свободным дана,
Мы силой насилью ответим.
Крепкие сваи в землю вобьем,
Чтобы их не сорвал ветер.
 

1936–1937

 
Не последние слова вот эти,
Сказанные ночью в тишине.
Много слов на беспокойном свете
Выросло во мне.
Их растя, я и любил в тревоге,
И страдал, и вместе с ними рос.
И слова мои сулили многим
Ясность путеводных звезд.
Свет такой, чтоб и слепого даже
Провожали в путь огни.
Слов моих вам не найти в продаже —
Сердца часть они.
Тот, кто в горьком мире правду ищет,
И себя в моих словах найдет,
Тот, кто вырос в горе, в доме нищем, —
Тот меня поймет.
 

1938

 
Отчизна у меня – поля, леса и горы.
Дубиса, Неман и Шешупе – наши реки.
Я полюбил давно ее просторы,
Людей труда я полюбил навеки.
 
 
Отчизна милая, ее люблю я. Очень.
Всё счастье личное ничто пред нею.
С ней не страшусь я самой темной ночи,
Ее страданьем давним пламенею.
 
 
Отчизна милая: она – мое спасенье.
Мне без нее, как узнику, томиться,
Не жить, как вырванному из земли растенью,
Не взмыть в высоты, как бескрылой птице.
 
 
Отчизна милая, я с нею связан кровно.
Никто, ничто не встанет между нами:
Ни наглый пан, ни дармоед чиновный,
Ни рабство с плетками и кандалами!
 

1938

 
Не виновен я, что люди
В рабстве мучались жестоком,
Что лилась порою лютой
Кровь по улицам потоком.
 
 
Не виновен я, что почва
Эту кровь в себя впитала,
Но не вырастила сочный
Плод, который обещала.
 
 
Не виновен я, что грустно
Лес шумит, лишенный света,
Что сухие листья с хрустом
Ветер злой срывает с веток.
 
 
Не виновен я, что хочет
Сердце жить не зная смерти,
Хоть его, как черви, точит
Жизнь в безжалостном усердье.
 
 
Может, в том лишь я виновен,
Что слова в душе сгорают,
Что они весною новой
Розами не расцветают.
 

1938

 
Звездочка ночной порою
Упадает с высоты.
Так вот что-то дорогое
Каждый миг теряешь ты.
 
 
Ты плетешься в мастерскую,
Ты домой идешь как тень.
Радость бытия простую
Ты теряешь что ни день.
 
 
Как цветок, что под забором
В городской пыли зачах,
Ты тоскуешь: ведь нескоро
Утро расцветет в лучах!
 
 
Был бы я великим богом,
Всё тебе послал бы я:
Города, луга, дороги,
Радость бытия.
 
 
Солнце в высях небосвода
Не давало б места мгле.
Безграничную свободу
Даровал бы я земле.
 
 
Но не быть мне этим богом,
Никакого бога нет…
Наша жизнь темна, убога,
Но в борьбе добудем свет!
 

1938

 
Милый мой, чем открываешь шире
Ты глаза – тем боль острей в груди,
Тем всё больше подлостей ты видишь в мире,
Тут и там – куда ни погляди.
 
 
Ты сочувствие найти в других мечтаешь,
Человеческой ответной доброты,
Но поймешь, когда людей узнаешь,
Что не много есть таких, как ты.
 
 
Может, равного не встретив друга,
От людей задумаешь уйти,
Вырваться из замкнутого круга
Тех, с кем было по пути.
 
 
Может, скажешь: мне совсем не жутко,
Пусть погибнет мир, я жду конца,
Потому что жизнь – пустая шутка,
И надежда – выдумка глупца.
 
 
Но, сказав, поймешь ты: это – ветер,
Ложно шелестящие слова.
Поживем еще с тобой на свете,
Пусть в тяжелых тучах синева.
 

1939

 
В закатных отсветах, как свечка восковая,
Стояла башня вековая,
И колокольный звон,
Как подневольный стон,
Тоскливо плыл, —
Темнеющие дали
Его назад не отдавали.
 
 
Пред алтарем —
Старушка сгорбленная
На коленях
Стоит скорбная,
В черном платке,
Черные четки держит в руке.
«Ах, господи,
Одолела беда.
Помоги, Христос,
Надоела нужда!..»
 
 
Ее слова – что звон колоколов.
Как этот звон, дробятся звуки слов.
Глаза старухи
Смотрят ввысь
На господа, —
Под золото окрашен он.
Алтарь как будто золотым дождем
Обильно окроплен.
Ах, дождиком кропило,
Тут-то привалило
И Христу, и Марии,
И прислужнику со всей братией,
Но больше всего – настоятелю.
 
 
А покинутая богом овечка,
Старушенция,
Словно оплывшая свечка,
Стоит себе на коленях,
Четки перебирая,
Дожидается рая
И шепчет о любви и терпенье.
 
 
Божьи глаза
От вина
Овальны
И от золота
Словно зеркальны.
Господь спокоен, он смотрит лениво
На нищих,
Молящихся терпеливо.
 
 
А колокольный звон,
Как подневольный стон,
Плывет, плывет, печальный,
Словно он и впрямь прощальный.
 

1939

 
Ты поднята на штыки.
В сердце – нож законов.
А кровь твою пьют
Девятьсот девяносто девять шпионов.
 
 
Бессильна ты,
Сыновья твои – в тюрьмах, не дома.
Со штыков тебя снять лишь всеобщей грозе:
Вспышкам молний и грохоту грома.
 

1939

 
Ветер! Ветер! Ветер-друг,
Ты свободен, ты упруг.
 
 
Настежь окна! Почему
Не бывал в моем дому?
 
 
Ты цветов набрал – и в путь!
Что ж, меня не позабудь.
 
 
Оглянись! Сюда взгляни!
Настежь окна, в них – огни.
 
 
Без тебя мне скучно, друг,
Ты свободен, ты упруг.
 

1939

 
Выходит правда на простор.
Кровавый пир окончен.
Теперь свободной песней, хор,
Звучи смелей и звонче!
 
 
Как полночь, жизнь была темна,
И мы в цепях страдали…
Свобода нам возвращена
Ценой огня и стали.
 
 
Пришли навеки – в добрый час —
Твои, свобода, сроки.
Ты глубоко в сердцах у нас,
Мы все – в твоем потоке.
 
 
Нас поздравляют из могил
Те, кто за волю пали.
Кто был ничем, кто трудно жил, —
Те всем сегодня стали.
 
 
Вперед, свободная Литва,
Светла и непреклонна!
Ведут дорогой торжества
Нас красные знамена.
 

1940

 
Всё кончено.
Точка.
Ни гнета, ни бед
В стране нашей больше не будет.
На стягах напишем мы
Славу побед,
Счастье
Работой добудем.
 
 
В решающей битве
Новых времен
Наш друг и товарищ —
Крестьянин.
И то, что посеян
Наш хлеб
И взращен, —
Забота его и деянье.
 
 
В свободной Литве,
Если глянуть кругом,
Господ не осталось в помине.
Мы счастье свое
Завоюем трудом,
О завтрашнем думаем ныне.
 
 
Мы смело идем.
Впереди – торжество.
Пусть корчится враг
Перед нами, —
Недавно
Жестокие руки его
Срывали
Багряное знамя.
 
 
Уж если мы вынесли
Тюрьмы и гнет,—
Свободу
Дано
Отстоять нам.
Советский Союз
К нам на помощь идет,
Спасибо народам-собратьям!
 
 
Истлеет
И станет
Добычей червей
Осина,
Сраженная бурей.
Огонь, пламеней!
Отчизне моей
Лететь
Колесницею солнца
В лазури!
 

1940

 
Вы, славные народные ораторы,
И вы, друзья, свободные рабочие,
Сорвавшие оковы зла проклятые, —
Люблю вас очень!
 
 
Люблю, друзья, всем сердцем вас,
Как соколов,
Что бодрствовали в темный час,
Потом
Взлетали к небу —
Зарю приветствовать.
 
 
Я очень вас
Люблю,
Страдавших в тюрьмах горестной
                                                            порою,
Героев,
Что будут жить в огне труда,
Чья воля
Словно сталь тверда.
 
 
Сильней всего
Люблю я вас,
Не ради славы проливавших кровь, —
От пули павших ночью
И зарытых в общий ров.
 
 
То вы —
Республики железные опоры.
То вы —
Огни в сердцах горячих,
То вы – огни в ночах незрячих.
 
 
Товарищи,
Погибли вы…
Не видите вы
Наших демонстраций,
Не слышите вы
Яростных оваций,
Когда взывают миллионы:
«Грабительский режим сломать пора!
Спасительнице, Красной Армии, ура!..»
 
 
Но в этот радостный и ясный час
Я чувствую, что вы
Присутствуете среди нас.
И ждете вы,
Чтобы свободу,
Омытую горячей вашей кровью,
Мы защитили навсегда,
Чтобы трудом,
Как яркими цветами,
Украшен был отчизны путь,
Которым мы уверенно идем.
 
 
Погибшие друзья!
Доро́гой вашей,
Доро́гой ваших подвигов живых
Сегодня мы уверенно шагаем
И красные знамена подымаем
За славную республику свободы.
В такие годы,
В такие дни
Бороться будем мы, товарищи,
Как вы —
Недавней ночи яркие огни.
 
 
И знаем мы, что волей и трудом
Тебя, Литва, мы к счастью приведем.
 

1940

 
Иные гении
Приходят и уходят,
Но гений Ленина —
На все века.
Кто сердцем тянется
К борьбе, к свободе,
В том верность Ленину
Всегда крепка.
 
 
Дорогу к правде
Указал нам Ленин,
Он завещал нам
Светлый мир труда.
Как верность; Ленину,
Навеки неизменен
Обет —
Бороться
И творить
Всегда.
 
 
Наш путь полюбится
Другим народам.
И там, где Лениным
Рассеян мрак, —
Над светлым миром
Правды и свободы
Коммунистический
Взовьется стяг.
 

1941

 
Друзья бойцы, люблю я вас.
Нет вас… но свет ваш не погас.
 
 
Отчизне – жить,
И жизни – быть,
 
 
Всегда, везде
Светить звезде.
 
 
Над вами здесь
Взовьется песнь,
 
 
А с ней, красна,
Придет весна,
 
 
Придет, лучась,
В счастливый час…
 
 
Друзья-бойцы, люблю я вас.
Нет вас… но свет ваш не погас.
 

1941

ВАРВАРА НАУМОВА

Варвара Николаевна Наумова родилась в 1907 году. После окончания Ленинградского университета работала в редакциях ленинградских журналов «Литературная учеба» и «Звезда». Увлекалась поэзией и сама писала стихи. Первая книга стихов, написанная ею в конце 20-х годов, увидела свет в 1932 году. Она называлась «Чертеж». Вскоре после выхода книги Наумова покидает Ленинград и вместе с геологоразведочной экспедицией уезжает на дальний Север, в бухту Тикси. Два года, проведенные Наумовой на берегу Ледовитого океана, дали ей много новых тем. Дыханием Севера овеяны ее стихи, названные «Весна в Тикси».

По возвращении в Ленинград В. Наумова работала в Институте народов Севера, переводила стихи северян. В ее переводах вышли поэмы «Ульгаррикон и Гекдалуккон», «Сулакичан», стихи в сборниках «Солнце над чумом», «Север поёт». В журналах «Ленинград», «Звезда» и «Литературный современник» были напечатаны ее новые стихи. Накануне войны В. Наумова готовила вторую книгу стихов.

Осенью 1941 года, когда фашистские полчища докатились до стен Ленинграда, В. Наумова вместе с сотнями ленинградцев вышла на оборонные работы, они стали ее фронтом.

В. Наумова умерла в конце 1941 года.

В 1961 году в Ленинграде вышел сборник поэтессы «Весна в Тикси», подготовленный ее друзьями.

 
Разгон дорог дождем окутав,
Апрель берет над миром власть, —
И с ним неведомо откуда
Тревога старая взялась.
 
 
И плечи давит, словно тяжесть
Прямоугольник потолка,
И снова даль зовет бродяжить,
Ветрам дорожным потакать.
 
 
Но, заглушив весенний шорох,
Неотвратимее зовет —
Над формулой сухой, как порох,
Над лаком импортных приборов —
Работ великих третий год.
 
 
Где путь в горах оборван круто,
Где снег ногами не примят,
Где по весне ручьи гремят, —
Лежат нетронутые руды.
 
 
И мы на них ведем отряд —
В края, где греет неустанно
Сухое небо Казахстана,
В сибирский комариный зной,
Среди низин глухих и мокрых,
Необжитой пугая округ
Своею песнею шальной.
 
 
Мы, как машину, до винта
Наш край в работе изучаем.
И нас просторами встречая,
Своих сокровищ инвентарь
В любой разведке наших партий
Земля вверяет новой карте.
 
 
Такого жаркого восхода
Не знала ни одна заря, —
По всем концам земли восходят
Пути советского сырья;
 
 
И нам за ним идти велит
Весенний зов, чтоб мы могли
Сказать, что хорошо ли, худо ль,
Но не деленной пополам,
Не как коротенькую ссуду —
Сполна переключили удаль
На точный пятилетний план.
 

1931

 
Начало я помню. Всего горячее
Стремленье уйти от обычных преград.
В обложке истрепанной – «Мир приключений»,
Чужая земля, Наутилус и Грант.
 
 
И каждому разное снилось ночами:
Иному – Австралия, полюс – другим;
Но равно томили – как было вначале —
По глобусу легшие сетью круги.
 
 
А мне представлялось: когда на восходе
Пустым океаном владеет заря,
И льдины отколотые проходят,
Холодною прозеленью горя,
На ледоколе, а то на собаках,
Стремлюсь в снеговой непрерывный мятеж…
 
 
Как горько бывало проснуться, заплакав
От явной несбыточности надежд!
Завоеватели!
                      Я не войду
В края, ледяной отягченные лавой;
Я только по карте рукой проведу
Ваш путь, освещенный полярною славой.
 
 
Придуманные персонажи книжек,
Поздней вспоминавшиеся иногда,
Они показались скучнее и ниже
Обычного роста в былые года.
 
 
Но сделался в жизни обыденной веским
Мой мир невесомый, и в новой судьбе
Лежащий у полюса Север советский
Иных победителей манит к себе.
 
 
Выходит, не болтовней впустую,
А самой надежной базой труда
Всё то, о чем, бывало, тоскую,
Предстало взыскательным нашим годам.
 
 
И, с будничными городами упрочив
Отныне союз трудовой навсегда,
Ты требуешь новых и новых рабочих,
Рудой и пушниной богатая даль.
 
 
Ты требуешь самых надежных и храбрых,
Кто может идти с тобой наравне,
Для чьей добычи фундаменты фабрик
Возводятся нынче по всей стране,
 
 
Чьей волей в степях вырастают заводы.
К тебе я приду не сегодня еще,—
Меня удержали другие заботы,
Мне руку свою опустив на плечо.
 
 
Но передо мною стоишь ты, не тая,
Страна ледяная, владенье зимы, —
С тобой не прощаюсь, года не считаю,
Не в этом – так в будущем встретимся мы!
 

<1932>

 
Отдых к ночи, а ночи нету —
Каждой ночью светло, как днем.
Как тут будешь бродить до света,
Тьму отыскивать днем с огнем?
 
 
Утки в забереги слетают,
Лед проталинами пошел.
Из распадка любую стаю
Тут выслеживать хорошо.
 
 
Всё спокойно в холмах безлесных,
Птицы свищут у самых ног,
Да гремит в снеговых отвесах
Черно-синий лютый поток.
 
 
Солнце словно желтою пылью
Одевает гор наготу;
И, расправив рябые крылья,
Мне в глаза взглянув на лету,
 
 
Коршун падает с камня камнем,
Пустырей разбойный герой,
И скрывается за сверканьем
Снега талого под горой.
 
 
Но в пустыне, одетой светом,
Там, где маревом поднят лед.
Что за тень, колеблема ветром,
На черте горизонта встает?
 
 
То шагает легкий и скорый
Мой товарищ – зачинщик охот.
«Здравствуй! – крикну я через горы. —
Как охота твоя идет?»
 
 
И просторной свободой богаты,
В цель стреляя под небеса,
Сколько разной твари пернатой
Мы привяжем на пояса!
 
 
И к зимовке – уснуть до работы.
Уходя, говорим вперебой
О работе в порту, об охотах,
Об осеннем пути домой.
 
 
Осень – к осени, к лету – лето.
Через несколько быстрых лет
Спросишь: молодость моя, где ты?
Ничего не слыхать в ответ.
 
 
И тогда, тяжелее камня
С неизвестных слетев высот,
Глянет злая тоска в глаза мне,
Надо мной задержав полет.
 
 
Я из самых дальних затонов
Верной памяти призову
Время солнца и льдов зеленых —
Сон, приснившийся наяву.
 
 
И товарищи выйдут те же,
Молодые – как в те года;
Мы сойдемся на побережье
После радостного труда.
 
 
Впереди просторно и тихо,
Темных крыльев пропал и след,
Только в море из бухты выход —
Словно в будущее просвет.
 

1935

 
Иной судьбы, казалось, не желая,
К несбыточному больше не стремясь,
Так медленно, так нехотя жила я,
В чужую жизнь стучаться утомясь.
 
 
Ступала от удачи к неудаче,
На близкое смотря издалека,
Когда, мои пути переиначив,
Их повела холодная река.
 
 
Так палый лист уносится теченьем
Куда-то в неизвестность. И пришло
То чувство, что зовется отреченьем,
Что холодно, пустынно и светло.
 
 
У моря ветром рвало мох и камень,
И приходилось, наклонясь дугой,
Карабкаться, держась за трос руками,
Храня дыханье, сжатое пургой.
 
 
И день за днем вставали в сроках твердых
Стремленье ветра, уровень воды,
Путь облаков и в дождемерных ведрах
Сухого снега светлые следы.
 
 
Еще в июне льды в заливе стыли
Зеленые, прозрачны и влажны,
А светлая, холодная пустыня
Взыграла всеми красками весны.
 
 
На склонах гор, коричнево-лиловых,
Горели мхи и снег сходил на нет;
Большой пустырь куражился в обновах
Болот, у неба отбиравших цвет.
 
 
И солнечными длинными ночами,
Держа от солнца руку у бровей,
Бродила я с винтовкой за плечами,
Пугая птиц в оттаявшей траве.
 
 
И многократно утверждали скалы,
Катая эхо моего ружья,
Что лишь преддверьем – искусом закала
Была вся жизнь прошедшая моя,
 
 
Что было в ней борьбы постыдно мало.
И, отступив в сознании вины,
Молчала я, и снова возникала
Над голым миром песня тишины.
 
 
Она в ушах звучала бегом крови,
Разгоряченной редкостной весной,
Она была прекрасней и суровей,
Чем гребни гор и небо надо мной.
 
 
Оплетена напевом этим длинным,
Я волю в нем услышала одну:
Огромный зов к застроенным равнинам,
Гораздо раньше встретившим весну.
 
 
И стало ясно: от него не скроешь
Себя нигде, и на краю земли
Моя судьба – такого же покроя,
Как судьбы тех – оставшихся вдали.
 
 
Мы улью одному готовим соты.
И доказал мне этой песни лад,
Что жизнь друзей и прежняя работа,
Объединясь в усилии, велят
Вернуться к ним, чтоб изменять значенье
Любых вещей по слову своему.
 

1935