Текст книги "Колесо превращений. Книга 3: Где ты, реликтовый ухоноид?.. (СИ)"

Автор книги: Николай Петри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

До порта добрались без приключений. Правда, имелась парочка моментов, настороживших Милава. Сначала один старик попросился в попутчики, сказав, что его ждёт в порту сын. (Откуда он мог знать, что кузнец и сэр Лионель направляются именно в Датхэм? Хотя большое количество парусины в повозке не могло предназначаться для других мест.) И второй случай, не менее странный. В одном из поселений к ним привязался оборванец, предлагавший за бесценок купить карту, на которой указано – ни много, ни мало – местонахождение Жезла Исчезающей Силы! Милав подумал, что ослышался, но оборвыш был настойчив и даже нагл – пришлось прибегнуть к помощи кулаков. Естественно, старика с собой Милав не взял и карту не купил, однако неприятный осадок в душе остался...

Недолго посидев в общей комнате постоялого двора под интригующим названием «Сокровища островов», Милав с Кальконисом смогли узнать всё, что им было нужно. Завсегдатаи – моряки и наёмники с многочисленных разномастных посудин – с удовольствием рассказывали любому встречному поперечному о своём нелёгком ремесле, гордо выставляя на всеобщее обозрение знаки личной доблести – шрамы, располагавшиеся иногда в таких интимных частях, что чувствительному сэру Кальконису было слушать об этом неловко. Словоохотливых морячков это ничуть не смущало. Бравые парни с одинаковым удовольствием говорили как о прекрасных незнакомках с далёких островов, так и о частых в этих водах кораблекрушениях, ежегодно уносящих сотни жизней.

Узнать у них нужную информацию о водном пути в страну Рос не составило большого труда. Тем более что Милав щедро оплатил выпивку для самых говорливых из них. После этого словесный поток стал полноводнее, правда и пены – в виде явных вымыслов и небылиц – в нём заметно прибавилось. Но Милава это не беспокоило, потому что он успел узнать самое главное: через два дня в сторону страны полионов отправляется "Морской удалец", только что закончивший ремонт после свирепой бури, унёсшей половину команды и почти весь такелаж.

На удачу Милава, в числе осчастливленных его угощением выпивох, оказался и кок с "Удальца". Весёлый малый представился Бальбадом и, судя по степени выпячивания вперёд худосочной птичьей груди, считавший себя на корабле вторым после капитана человеком. Милав разубеждать молодого матроса в этом святом заблуждении не стал, поинтересовавшись только, когда нужно прибыть на корабль. Бальбад раскрыл цыплячьи объятия, чтобы принять в них огромное тело кузнеца-росомона и сказал, что ради чистой и искренней дружбы он готов спать в загоне для свиней, отдав в полное распоряжение свои личные апартаменты. Как выяснилось позже "апартаментами" оказался крохотный тёмный закуток под лестницей, ведущей в каюту капитана. Милав от "щедрого" подарка постарался откреститься, искренне поблагодарив моряка, и договорившись встретиться с ним завтра в полдень.

Провожая глазами Бальбада, загребающего ногами так, будто вся земная твердь превратилась в сплошной бушующий океан, Милав усомнился в том, что кок с "Морского удальца" вспомнит завтрашним утром хоть что-нибудь из того, что происходило сегодня в "Сокровищах островов". Но Милав ошибся. Бальбад не только помнил всё до последнего слова (что само по себе было необычно, учитывая невероятное количество выпитого!), он успел переговорить с капитаном по поводу двух новых пассажиров и получить от него добро. Правда, сумма, затребованная капитаном за четырёхнедельное плавание, была намного больше той, которую Милав собирался заплатить. Однако Кальконис сумел убедить росомона, что никакие сокровища мира не заменят родного дома. Кузнец согласился, и сделка состоялась.

Оставшееся до отплытия время Милав с Кальконисом потратили на то, чтобы выгодно продать имущество Громпака и сделать кое-какие покупки. На "Морского удальца" они прибыли в назначенный час.

Корабль сразу не понравился Милаву. Не мореходными качествами (откуда кузнец может знать о них, только ступив на прогретую солнцем палубу?), а отношением команды к своим обязанностям. Корабль оказался ужасно грязным. Было не понятно, за что капитан платит команде жалованье?

Гадливо оглядываясь по сторонам, с брезгливостью принюхиваясь к запаху протухшей в трюме рыбы и зловонию, исходившему из отсека для животных, Милав подумал: "Если бы меня назначили капитаном, корабль выглядел бы совсем иначе!".

Как близок был к истине возмущённый беспорядком росомон...

ГЛАВА 6: Бунт на корабле

Отдельной каюты в трюме не нашлось, и им пришлось довольствоваться общим с командой помещением, выглядевшим не намного лучше остального корабля. Не рискнув оставить свои вещи в обществе подозрительных типов, сверкавших хищными глазами с разных сторон полутёмного кубрика, кузнец предложил Кальконису расположиться на палубе. Там было если не чище, то хотя бы светлее, просторнее, да и пахло не так отвратительно.

Покидая затхлое помещение, источающее запах немытых тел, Милав обратил внимание на особенно колючий взгляд, следивший за каждым движением кузнеца. Росомон не привык, чтобы на него так беззастенчиво пялились, поэтому решил разобраться с наглецом. Он стремительно шагнул в сторону нахала, разминая давно не тренированные кулаки, но в этот момент по короткой лестнице простучали торопливые шаги, и весёлый голос Бальбада сообщил:

– Капитан хочет поговорить с пассажирами!

Милав обернулся на голос, кивнув головой неугомонному коку. Когда же Бальбад отбил голыми пятками новую дробь по ступенькам, кузнец оглянулся на глазастого наглёныша, чтобы закончить начатое. В полутёмном углу, откуда ещё минуту назад раскалёнными углями светились наполненные злобой глаза, никого не оказалось... Милав пожал плечами, подхватил пожитки и вместе с Кальконисом поднялся на палубу.

Разговор с капитаном "Морского удальца" только утвердил кузнеца во мнении, что на борту не всё чисто (не в смысле педантичной морской аккуратности, а в смысле подозрительности "торговой" деятельности экипажа). На вопрос, чем промышляет команда, капитан, назвавшийся Нимвродом, уклончиво ответил: "Всем понемногу". Ответ Милава не удовлетворил. Намётанный глаз кузнеца успел отметить большое количество не свойственного для "торговца" оружия. Спрашивается, какой численности должен быть экипаж, чтобы разобрать целые горы мечей, копий, секир, доспехов и прочей смертоносной амуниции!

Нимврод заметил недоверие гостя, но ничего объяснять не стал, с надменным видом потребовав оговорённую плату. Милав расплатился. Капитан ушёл на нос судна. Кузнец и сэр Лионель остались одни.

– Как вам наш капитан? – спросил Милав.

– Я нахожу его физиономию значительно менее привлекательной, чем заплывшее лицо Громпака.

– А что вы скажете по поводу содержимого трюма?

– У меня есть опасение, что "Морской удалец" направляется вовсе не в полионский порт Ниназ. Скорее всего, они везут оружие для какой-нибудь небольшой армии разбойников, промышляющих на островах северного архипелага.

– Иными словами, через четыре недели мы едва ли высадимся на пристани в Ниназе?

– Если это произойдёт, я очень сильно удивлюсь.

– Значит, мы должны всё время быть начеку.

– Самое главное – не спускаться в трюм. Во сне даже пигмей может лишить великана жизни.

– Расположимся на палубе, – согласился Милав. – Я тут присмотрел небольшой закуток...

Ночь прошла спокойно. Море порадовало путешественников слабой волной и лёгким ветерком, доносившим запахи недалёкой земли. Милав спал чутко, просыпаясь от каждого подозрительного шороха. Крепко заснул только под утро, когда рассвело и можно было не опасаться коварного нападения.

Проснулся от неприятного чувства – кто-то пристально наблюдал за ним. Взгляд был тяжёлым. Милав попытался разобраться в своих ощущениях, вспомнив вчерашнее "столкновение" в трюме и пришёл к мысли, что человек этот должен быть ему знаком.

Чтобы проверить свою догадку, Милаву пришлось осторожно приоткрыть один глаз и сквозь образовавшуюся ниточку света взглянуть на обладателя жгучего взора. К своему удивлению, у противоположного борта он увидел щуплого матроса в неопрятной, мешком сидящей одежде. Этого человека он не знал, но с его взглядом где-то встречался. Милав попытался обратиться к всезнанию – не помогло. Он попробовал обострить память, чтобы найти нужный фрагмент, но и это не сработало, потому что он совершенно не представлял себе, где и когда видел тщедушного гхотта. Оставался единственный способ выяснить правду...

...Худосочный матрос, облокотившийся на дубовый поручень, внимательно вглядывался в сине-зелёную даль. Повернув голову, он заметил, как рука здоровенного детины, спящего по левому борту, со стуком упала на доски палубы. Пальцы его разжались, на ладони что-то сверкнуло.

Матрос торопливо огляделся по сторонам, не заметил ли кто драгоценного блеска? В этот ранний час на палубе никого кроме незнакомцев не было. Штурвальный стоял на возвышении и не мог видеть, что происходит внизу. Матрос снял обувь, осторожно ступая, приблизился к спящему. На мужчину он не обращал внимания, его влекло лишь сияние, исходившее с ладони здоровяка.

Приблизившись к откинутой руке, матрос наклонился, трепетными пальцами взял огромный яхонт, источавший целый сноп света и... железные тиски сжали его ладонь так, что матрос собрался завопить во всё горло. Сделать этого он не успел – чьи-то пальцы заткнули ему рот тряпкой, нестерпимо пахнущей тухлой рыбой. Матрос замычал, затрепыхался. Однако добиться смог лишь того, что железные тиски ещё сильнее сжали его руку, а кляп ещё глубже вошёл в горло.

Милав, едва его рука сжала пальцы воришки, испытал лёгкий укол в сознание...

ЗА ВУАЛЬЮ ЧУЖОГО ВОСПРИЯТИЯ:

ДАФФОН, вечный неудачник.

"...чужеземцев, едва их повозка остановилась у коновязи, сразу привлекли внимание Даффона. Мало того, что лошади у них оказались запряжены совершенно нелепым для гхоттов способом, так ещё в глубине повозки Даффон заметил равнинного карлика Бол-О-Бола. С этим занудой у Даффона были давние счёты. Прошлым летом карлик не захотел поделиться с ним барышом за совместно сработанное дельце. Когда настало время расплачиваться, он взял и исчез. И вот теперь у Даффона появилась возможность расквитаться!

Даффон прислушался к звукам, доносившимся из дверей заведения, куда вошли чужестранцы, и осторожно приблизился к повозке. Лошади продолжали стоять, понуро опустив головы. На появление незнакомца они никак не отреагировали. Даффон остановился у переднего колеса и с опаской заглянул внутрь. Судя по испуганному вою карлика, Бол-О-Бол узнал своего обманутого компаньона. Даффон злорадно ощерился и полез к обидчику. Добраться до своей жертвы он не успел – на постоялом дворе началось светопреставление.

Сначала изнутри донёсся рёв невозможной силы, а потом в сломанные двери стали выбегать напуганные и вопящие от ужаса люди. Некоторые находились в таком растерзанном виде, словно их в течение недели пытали сектанты-драггоны, а некоторые покидали негостеприимные стены постоялого двора совершенно немыслимым способом – по воздуху через каминную трубу!

Даффон, подчиняясь общей панике, рухнул в сено рядом с Бол-О-Болом. Через несколько минут адского грохота и всеобщих стенаний, Даффону открылось зрелище двух чужестранцев, перемалывающих всё и вся. Вокруг них металось и вовсе невероятное создание – что-то отдалённо похожее на громадную кошку, но с такими длинными клыками в пасти, что от одного их вида становилось жутко.

Даффон решил убраться, пока буйство иноземцев не коснулось и его. При этом он совершенно позабыл о карлике. Но даже если бы и вспомнил, то едва ли смог поквитаться – Бол-О-Бол, потрясённый увиденным так испугался, что от ужаса разорвал путы и исчез в ближайшем лесу. Заметив, что он остался в одиночестве, Даффон тоже вскочил на ноги и бросился прочь. Прежде, чем он скрылся за домами, его безумный взгляд встретился со страшным взглядом огромного чужестранца, измочаленным бревном заканчивавшего разрушение постоялого двора..."

– Вижу, ты узнал меня? – тихо спросил Милав, приблизив дрожащее лицо матроса к своим губам.

Даффон замычал, конвульсивно мотая головой.

– Ты понимаешь, что я могу с тобой сделать?

Яростное махание головой в ответ.

– Тогда мы сможем договориться.

Матрос судорожно закивал. Милав выбрался из закутка, осмотрелся и потащил Даффона на нос судна. Туда, где они могли спокойно беседовать, не опасаясь быть замеченными за ворохом запасных парусов. Матрос безумным взглядом следил за кузнецом, думая, что его собираются утопить. Милав разубеждать воришку не собирался. Пока, во всяком случае.

Когда они укрылись от посторонних глаз, Милав вырвал кляп изо рта матроса и спросил:

– Ты кому-нибудь о нас рассказал?

– Н-н-нет... н-н-ни... к-к-кому...

– Ты правильно поступил. – Кузнец дружески похлопал Даффона по плечу. – За то, что ты с пониманием отнёсся к нашему, прямо скажем, непростому положению, мы тоже поступим с тобой по-хорошему. Например, я не стану выдёргивать у тебя пальцы на руках и скармливать их акулам.

– И-ык! – Матрос издал горлом странный булькающий звук.

– Так же я не буду вытягивать из тебя жилы, чтобы на досуге свить из них прочную верёвку.

– И-ык!

– Ну, и последнее. Я не собираюсь укорачивать тебя на добрый фут, лишив безобразно-худых конечностей.

– И-ык!

– Вместо этого, мы просто выбросим тебя за борт. Ты умрёшь, как настоящий моряк! Разве тебя не радует такая перспектива?

– И-ык!

– Извини, приятель, к сожалению, я не знаком с твоим "икающим" наречием, поэтому считаю последнюю реплику согласием на казнь в воде.

– Не-е-ет! – во всё горло завопил матрос.

Прежде, чем Кальконис вновь успел затолкать Даффону кляп, моряк ухитрился пару-тройку раз истошным голосом прокричать: "Спасите! Убивают!". Когда кляп удалось водворить на место, за спинами Милава и Калькониса раздался недовольный голос:

– Только один человек на корабле имеет право карать и миловать матросов – это капитан!

Милав обернулся.

Слева и справа от вороха старых парусов стояло не менее двух дюжин вооружённых людей.

– Вы как, сэр Лионель? – одними губами спросил Милав.

– Я к схватке готов, но их слишком много.

– Противника не бывает много...

Усмехнувшись, Милав обратился к капитану "Морского удальца":

– С чего вы взяли, что я собираюсь наказывать этого доброго малого? Мы с ним мило беседовали, пока вы не прервали наш разговор.

– И о чём вы беседовали с моим лучшим плотником? – осведомился Нимврод, ещё не решивший, как поступит со своевольными чужеземцами.

– Я хотел ему сказать, – Милав ткнул кулаком в бок вытянувшегося во весь рост плотника, – что чужое брать нехорошо.

– А что он у тебя взял?

Даффон завыл, замычал и бросил под ноги капитану украденный яхонт. Вооружённая толпа ахнула, торопливо прихлынув к лежащему на досках камню. Нимврод поспешно наклонился и поднял пронзительно-синий сапфир.

На палубе воцарилась тишина.

– Чем ты докажешь, что камень твой? – нагло ухмыльнулся капитан. – Кстати, я только что вспомнил, как, прогуливаясь вчера вечером по палубе, совершенно случайно обронил мой любимый сапфир. Спасибо, Даффон, что нашёл его!

Уголки губ Милава дрогнули. Кальконис, внимательно следивший за реакцией росомона, заметил первые признаки трансформации – очертания могучего тела на миг исказились. Дальше робкой попытки процесс превращения не пошёл, потому что в этот миг за спинами вооружённых матросом раздался изумлённый возглас:

– Вы только посмотрите на это?!

Толпа расступилась. Рядом с закутком, в котором ночью спали кузнец и сэр Лионель, стоял долговязый юнец. В руках он держал памятный ошейник Ухони (всё, что осталось от реликтового ухоноида после схватки с Малахом Га-Маветом). Один из потайных кармашков оказался открыт, и изумлённым взорам предстала завораживающая картина блеска множества драгоценных камней.

Никто не успел произнести ни звука, а ледяной голос росомона с силой тайфуна ударил матросов по ушам:

– Положи ошейник на место! Если твои поганые пальцы ещё раз его коснутся, я разорву тебя голыми руками!

Было в словах огромного чужестранца что-то такое, что заставило матросов хорошенько подумать над его словами. Долговязый юнец хотел вернуть ошейник хозяину, когда уверенный голос капитана изменил настроение матросов:

– Думаю, команда не против честного дележа? Эй, Сандэк, высыпай камешки на палубу, а ошейник – за борт!

Сандэк – долговязый юнец – поторопился выполнить приказ капитана. Он встал на колени и принялся вскрывать потайные кармашки. На палубу с тихим стуком посыпались камни...

Завороженные сиянием драгоценностей вооружённые матросы не заметили, как чужестранец одним движением руки вышвырнул замычавшего плотника за борт и коршуном кинулся на Сандэка. Неожиданное препятствие в виде пары дюжин полуголых матросов пиратской наружности он не заметил. Первого, кто попытался заступить ему дорогу, Милав ткнул кулаком-кувалдой и надолго позабыл о нём. Второго пришлось походя приложить ладошкой по затылку, отчего нерасторопный матрос рухнул за борт. Потом были два храбреца бросившиеся на кузнеца с абордажными алебардами. Алебарды Милав не тронул, а вот самих матросов...

Вслед за кузнецом шёл Кальконис, и своей шпагой, длиной с грот-мачту, значительно увеличивал ширину прохода. Короче говоря, когда увлечённый радужным блеском каменьев Сандэк поднял глаза, чтобы узнать причину непонятного шума, он увидел прямо перед собой брызжущие гневом зрачки демона. Понять долговязый юнец ничего не успел. Вот его пеликаньи ноги стоят на палубе, а вот – уже сучат в воздухе, наполненном стенаниями раненых.

Милав торопливо поднял ошейник, дрожащими пальцами застегнув его на своей шее. После чего с гневом расшвырял ногами рассыпанные по палубе камни. Только теперь он почувствовал в теле нарастающее напряжение. Глаза застила мутная пелена, слух ослабел. Словно из неведомой дали донёсся голос Калькониса:

– Осторожно! Мила-а-ав...

Кузнец хотел повернуться на голос и выяснить причину тревожного крика, но не успел. Страшная сила, проломив дубовое ограждение, швырнула тело росомона в спокойные воды. Милав ещё пытался сопротивляться, сохраняя в могучей груди воздух и предпринимая отчаянные попытки выплыть. Но с сознанием творилось что-то неладное. Оно вдруг перестало бороться за жизнь, позволив телу погружаться всё глубже и глубже в зеленоватую толщу воды...

ГЛАВА 7: Касатка

...Он подумал, что уже мёртв, ибо разворачивающийся перед остекленевшим взором мир, никак не мог быть миром живых существ. Скорее, это была среда обитания самых прекрасных и возвышенных образов, на какие способна душа человеческая. Единственным, что нарушало идиллию, был едва слышный шёпот, терзающий мозг нестерпимо-знакомыми фразами: «...ты что, напарник... чтобы я бросил тебя на растерзание этим волкам... три коромысла, одно ярмо и два дышла... меня бить нельзя – я реликтовый ухоноид... таких больше на всём белом свете нет...». В какой-то момент Милав понял: он больше не погружается в холодное и тёмное бездонье. Напротив, он медленно поднимается на поверхность, ощущая настойчивые толчки в свои пятки!

Неимоверно долго Милав наклонял голову, чтобы посмотреть на спасителя. Когда ему это удалось, он увидел, что избавительницей оказалась колючая акула! Красавец-катран, с длиной тела не более полутора саженей, не мигая, смотрел на росомона. Острые шипы у спинных плавников рельефно играли в солнечных лучах, намекая на суровый нрав колючей акулы.

Милав не успел удивиться тому, каким образом он продолжает находиться в воде, забыв о страхе и неуверенности перед громадной водяной толщей, потому что в этот миг к нему пришли новые ощущения. Происходящее напоминало то далёкое счастливое время, когда облик его мог меняться по несколько раз на дню. Сейчас он испытывал что-то похожее. Не хватало только знаний о новом теле.

Кузнец напряг мозг, пытаясь проникнуть в область блаженного всезнания. Но всё, что он смог оттуда выудить, уложилось в несколько слов: "...морское млекопитающее подсемейства дельфинов... единственный вид рода... для человека не опасна... в неволе послушна...". И всё! Самого главного – названия своего нового тела – Милав так и не узнал. Впрочем, его это мало заботило. Неожиданно он вспомнил, что Кальконис остался в одиночестве против разъярённой толпы матросов-головорезов! Взбурлив воду огромным хвостовым плавником, Милав-неизвестно-кто устремился вслед режущему ленивую волну "Морскому удальцу"...

...Кальконис был целиком занят поединком с тремя матросами, вооружёнными широкими кривыми саблями, поэтому не сразу заметил суетливые приготовления рулевого и его помощника. Когда же увидел, как косой парус, лишившись такелажа, налетевшим порывом ветра разворачивается по оси точно в спину росомона, сэр Лионель успел крикнуть всего два слова: «Осторожно! Мила-а-ав...». Полуобернувшийся на крик росомон ничего не успел сделать – массивная перекладина тараном ударила его в правый бок, и кузнец полетел вперёд.

Громкий всплеск упавшего за борт тела, воинственные матросы встретили криками одобрения. Расправившись со здоровяком-иноземцем, они посчитали стычку законченной. Сопротивление второго иноземца в расчёт не бралось. И напрасно!

Сэр Лионель, поняв, что с Милавом стряслась беда, с яростью налетел на противника, произведя значительные опустошения в его рядах. Когда матросы поняли о преждевременности своих победных криков, их осталось едва ли не половина. Остриё шпаги Калькониса превратилось в целый рой смертоносных пчёл-убийц, одновременно атакующих дюжину матросов. Одним из таких "укусов" оказался серьёзно ранен капитан "Морского удальца". Падая на проткнутое колено, Нимврод разразился страшными проклятьями:

– Да убейте же вы его! Олухи безмозглые! Лучники! Где лучники?

Глубоко в трюме торопливо простучали шаги.

Кальконис затравленно огляделся по сторонам. Он стоял недалеко от мачты, открытый для нападения с любой стороны. Следовало срочно найти место, где он смог бы ещё несколько минут смертельно жалить противников. Сначала он решил укрыться за огромными бочками, закреплёнными по правому борту, но, кинувшись в том направлении, увидел испуганную физиономию Бальбада, высунувшуюся из двери, ведущей в каюту капитана.

Кок скороговоркой выпалил:

– За бочки нельзя – там два лаза в трюм! Бегите сюда! В каюте капитана и дверь прочная, и оружия навалом!

Кальконис подумал: "Не западня ли это?..", но, увидев умаляющие глаза Бальбада, отбросил сомнения и ринулся к нему. Кто-то пытался удержать его по дороге. Короткий выпад, уход влево, удар ногой в отвислый зад и – долгий протяжный крик летящего за борт лиходея.

Сэр Лионель опоздал к вожделенной двери всего на какой-то миг. Перед глазами промелькнул боевой молот викинга, мгновением позже обрушившийся на заветную дверь. Бальбада отшвырнуло назад, с силой ударив о перегородку. Молот раздробил опорный столб, намертво заклинив дверь. Кальконис издал вздох разочарования.

"Грустно началось наше с Милавом путешествие..." – подумал он, разворачиваясь на каблуках.

Сэр Лионель дрался отчаянно. Когда у него сломали шпагу, он увернулся от колющего удара алебардой и поднял ятаган с замысловатой ручкой, продолжая медленно отступать к юту. Двоих или троих нападавших он так приложил плашмя своим грозным оружием, что вой боли несколько минут висел над разорённой палубой. А потом на носу появились лучники, и Кальконис от души понадеялся, что стрелки они хорошие, иначе с него – раненого – капитан Нимврод обязательно сдерёт шкуру.

Две стрелы вонзились в пристройку слева и справа от головы сэра Лионеля. Третья – с хрустом вошла в шею ближнего к нему пирата. Не раздумывая, Кальконис подхватил сползающее на палубу тело и, прикрываясь им как щитом, успел обездвижить ещё двух матросов. А потом тело-щит соскользнуло с его спины, и он один на один остался с пятью лучниками.

"Вот ведь, как судьба распорядилась, – невесело подумал сэр Лионель. – Когда-то мы втроём начинали это путешествие... Первым нас покинул никогда не унывающий Ухоня, вторым ушёл не ведающий страха и не знающий поражений Милав-кузнец. Кто бы мог подумать, что дольше всех в этой мясорубке продержится бездомный любитель поэтики – Лионель Кальконис!.."

Продолжая отбиваться от наседающего врага, сэр Лионель услышал характерный звук – все пять лучников выстрелили одновременно. Зная, что никакая сила не сможет задержать в полёте смертоносные стрелы, он спокойно приготовился умереть.

Обострившимся зрением Кальконис сумел разглядеть яркое оперение и глубокие насечки на длинных наконечниках. С холодной бесстрастностью сэр Лионель пытался определить, какая из стрел ворвётся в его тело первой? Предпочтение он отдал средней, покинувшей тугую тетиву на ничтожный миг раньше остальных. Выбрав первеницу, он приготовился встретить её достойно потомка Глаэкта Голубоглазого. Сэр Лионель де Кальконис выпрямился во весь рост, а затем...

...Управлять гигантским многотонным телом было непросто. К тому же, в голову лезли совершенно нелепые в данной обстановке мысли. Например, как аппетитно выглядит вон тот косячок рыб, играющих в раздробленном поверхностью воды солнечном свете! Или: а почему бы сегодня не позадираться с дельфинами-зазнайками или с тюленями-лежебоками? Вот славная потасовочка бы вышла!

К счастью, это были мысли-химеры, посетившие голову только на короткий миг. Основной, довлеющей была другая мысль: скорее настичь корабль и уже на нём устроить хорошую бучу вконец обнаглевшей команде. Поэтому Милав нёсся вперёд с огромной для такой туши скоростью и быстро настиг "Морского удальца". Сделать это оказалось проще, чем предполагал Милав – обрубленный у косого паруса такелаж мешал кораблю развить скорость.

Милав вынырнул из воды в тот миг, когда запущенный в голову Калькониса молот, едва не разрушил надстройку. Ещё некоторое время у Милава ушло на то, чтобы понять все возможности своего нового тела. А потом, когда пятеро лучников готовились сделать из Калькониса показательную мишень, Милав на предельной скорости рванулся вперёд. Выпрыгнув из воды, он развернул полотнище хвостового плавника и принял им все пять стрел. Боли Милав не почувствовал, но вот злости! Злости в нём было много больше, чем воды вокруг!

Когда вторично его крупнопятнистое тело вылетело из пронзительно-зелёной глубины, он уже знал, что будет делать. Высоким спинным плавником он срезал все верёвки по левому борту, потом то же самое – по правому. После этого грудными плавниками – тупыми и широкими – стал сметать с палубы все, что попадало в поле его зрения.

Продолжалось это до тех пор, пока палуба не превратилась в невообразимую мешанину из парусов, канатов, бочек, рей и верёвочных лестниц. Кое-где в этом месиве встречались яркие вкрапления в виде пиратских тел. С ними разбирался сэр Лионель и присоединившийся к нему Бальбад, с кровоточащей раной на затылке. Они флегматично сбрасывали пиратов в море, посылая им вдогонку какое-нибудь плавсредство – огрызок толстой доски, пустой бочонок или бамбуковые нары.

Милав помогал сражающимся, чем мог: отгонял особенно ретивых матросов, разевая устрашающего вида пасть, смахивал с палубы хвостовым плавником сопротивляющихся пиратов, следил за тем, чтобы никто из них не вернулся на корабль.

В один из таких моментов, он испытал лёгкое головокружение, сменившееся странным чувством лёгкости – его тело стремительно уменьшалось в размерах. Собрав остатки сил, Милав вытолкнул тело в воздух и с громким шлепком плюхнулся на палубу. Несколько раз взмахнул грудными плавниками, пытаясь работать ими как человеческими руками, затем перевернулся на спинной плавник и почувствовал, что может встать.

К счастью, в этот момент никого рядом не оказалось (докажи потом Бальбаду, что ты не чудище морское!). Минуты две полежал без движения, а потом с великим трудом поднялся на ноги.

С носа судна долетели слова неугомонного кока:

– Что с оружием делать?

– В воду, – ответил Кальконис. – Всё оружие – в воду...

Прихрамывая (тело ломило так, будто кузнец побывал под камнепадом), Милав двинулся навстречу говорившим. На глаза повсюду попадались свидетельства кошмарного разрушения. Избегнувших морской купели матросов кузнец не трогал – кому-то ведь нужно приводить это корыто в порядок?

С Кальконисом и Бальбадом Милав встретился у мачты, укоротившейся за последние минуты более чем наполовину. Первым кузнеца заметил кок, моментально принявший форму вырезанной на носу "Морского удальца" фигуры Лельвана – покровителя всех моряков. Лельван в исполнении остолбеневшего матроса имел глуповатый вид, особенно, когда часто-часто заморгал длинными белёсыми ресницами и издал протяжный звук сирены-искусительницы. Удивлённый Кальконис посмотрел на молодого матроса, охваченного внезапным столбняком и отреагировал молниеносно. В воздухе что-то просвистело, опрокинув Милава на спину. Кузнец взвыл от боли и с яростью прошипел:

– Да что это с вами, сэр Лионель!

Ошарашенный Кальконис посмотрел на поверженного росомона и выдохнул:

– Вы?!

– А к вам кто-то ещё обещал в гости наведаться? – недовольным тоном пробурчал кузнец, предпринимая отчаянные попытки подняться. Ноги почему-то разъезжались, отказываясь носить на себе столь изменчивое тело. Кальконис подскочил, помогая Милаву подняться.

– Но как же так... – быстро забормотал он, – ведь вы... утонули!

– Стал бы утопленник разгуливать по кораблю! – с насмешкой в голосе ответил Милав.

В этот миг пришёл в себя Бальбад. Быстро оглядев мокрое тело кузнеца, он авторитетно заявил:

– Вас спасла та самая касатка, которая превратила наш корабль в щепки!

– Касатка?.. – переспросил Милав, подумал немного и согласился: – Конечно, касатка!

Скользнув по Кальконису взглядом, он понял: сэр Лионель не поверил ни единому его слову...

Оставшееся до наступления темноты время Милав, Кальконис и Бальбад были заняты непростым делом. Собрав остатки команды (девять матросов, четверо из которых оказались серьёзно ранены), они совместными усилиями расчистили палубу, кое-как залатали многочисленные мелкие пробоины в корпусе корабля и соорудили что-то похожее на парус. Здесь и обнаружилось, что никто из оставшихся на борту, включая раненых моряков, не знает, в какую сторону должен направить свой бег «Морской удалец»! По иронии судьбы, работая хвостовым плавником как веником, Милав в порыве праведного гнева вымел с корабля всех, кто хоть как-то мог определить положение корабля в открытом море. Участь раненого капитана разделили оба помощника – Гликон и Рассэл, а так же казначей судна – Фаллах, умевший читать морские карты.

Узнав об этом, Милав обратился к Бальбаду: