Текст книги "Колесо превращений. Книга 3: Где ты, реликтовый ухоноид?.. (СИ)"

Автор книги: Николай Петри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Петри Николай Захарович
Колесо превращений. Книга 3: Где ты, реликтовый ухоноид?..

КНИГА ТРЕТЬЯ:

Где ты, реликтовый ухоноид?..

Неизвестное было одним из основных элементов,

из которых складывался страх

Д. Лондон "Белый Клык"

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: Жезл Исчезающей Силы

Быть сильным и заявлять это – есть право; быть

сильным и не давить других – есть обязанность

А. Губернатис

ГЛАВА 1: Загадочное поведение росомона

...И на вторую, и на третью ночь было то же самое: долгие, безуспешные попытки заснуть на мягкой подстилке, пахнущей редкими пряностями и чужим благополучием. Сон приходил только под утро, когда восток начинал розоветь, разбавляя неспокойный ночной сумрак оживляющим цветом нарождающейся зари. Он овладевал сознанием Милава неожиданно, словно ночной разбойник, терпеливо подстерегающий свою жертву за каким-нибудь полусгнившим срубом далёкого-далёкого городища Рудокопово. А потом были странные сновидения, которые с одинаковой вероятностью могли быть прозорливыми, а могли быть порождением тёмной ауры, насыщавшей земли гхоттов даже после гибели Аваддона.

Снов всегда было много, но наиболее яркими и запоминающимися были три. После нескольких ночей Милав сумел "заучить" их настолько, что мог пересчитать количество стрел, выпущенных в оставшихся в живых росомонов из отряда Вышаты, и даже – физически ощутить запах пыли и тлена в одрине Годомысла Удалого в момент его пробуждения после многолетнего сна. (Да и сна ли?..) Одного не мог понять Милав: где находился Ухоня в тот момент, когда голубой свод небес выплёскивал на кузнеца и бабушку Матрёну такой знакомый и такой желанный голос ухоноида?..

Раз за разом Милав пытался понять это, беспокойно вглядываясь (во сне) в умопомрачительную лазурь неба над родимым домом. Однако все его попытки заканчивались одним – он слышал голос Ухони, торопливо оглядывался по сторонам, в надежде заметить размытую июльским маревом бесплотную тень самого дорогого ему существа, а потом, когда в дрожащем воздухе начинали проступать знакомые до боли очертания, кузнец просыпался...

Едва не плача от очередной своей неудачи, Милав оставшееся до подъёма время лежал с открытыми глазами, бездумно глядя в широко распахнутые двери огромного дормеза. Он слушал звуки пробуждающегося леса, размеренный шорох флегматично жующих гхоттских "рысаков" и пытался понять, зачем непонятные сны преследуют его с такой настойчивостью? Случайностью это быть не могло. (Не бывает случайностей в мире, в котором не одну сотню лет провёл такой тёмный чародей, как Аваддон.)

Промаявшись всю ночь без сна и заснув лишь на несколько коротких минут, чтобы в очередной раз с головой окунуться в три глубочайших омута-сна, кузнец весь день сидел со скучающим видом у открытого окна и клевал носом, едва ли не ежеминутно засыпая, но почти тут же просыпаясь с встревоженным видом на осунувшемся лице.

Всегда очень внимательный к своему новому товарищу сэр Лионель не мог не заметить произошедших с Милавом перемен. В один из таких моментов он подсел к Милаву и, заглядывая ему в глаза, с участием спросил:

– Что с вами происходит?..

Милав непонимающе посмотрел на своего единственного теперь спутника, но ничего не ответил. Кальконис настаивать не стал. Сэр Лионель всегда отличался тонкой организацией души и умел сопереживать ближнему. Он молча вернулся на место, с притворным интересом принявшись изучать неторопливую жизнь, протекающую за бархатными портьерами парадного дормеза.

Милав скосил на Калькониса взор и глухим голосом спросил:

– Как вы спите, сэр Лионель?

Кальконис удивлённо вздёрнул подсурьмленную бровь (что и говорить, умел любитель фривольной поэтики следить за своим внешним видом!) и переспросил:

– Как я сплю?

– Вот именно, как вы спите?..

Милав наклонился вперёд и вперил в Калькониса немигающий взгляд. Сэр Лионель не стал гадать о причине столь странного вопроса и ответил искренне, едва заметно пожав плечами:

– Я на свой сон не жалуюсь. Если только не брать во внимание невероятную назойливость местных комаров. А что?

– Комаров... – задумчиво повторил Милав. – Если бы всё дело было в комарах...

Сэр Лионель ждал продолжения, но так и не дождался. Милав, неожиданно утратив к собеседнику всякий интерес, откинулся на мягкие подушки и уставился в окно. Кальконис пожал плечами, после чего последовал примеру угрюмого росомона, не забывая время от времени бросать короткие тревожные взгляды на спутника.

В один из таких моментов он с удивлением и даже с некоторым страхом обратил внимание на лёгкое дымное облако, неожиданно прокатившееся по Милаву от ног к голове. Облако стремительно укутало тело кузнеца, и так же молниеносно растаяло в нагретом, насыщенном благовониями воздухе дормеза. Сэру Лионелю непроизвольно пришлось протереть глаза, настолько скоротечным и оказалось видение.

Кальконис принюхался к воздуху, надеясь в его ароматической составляющей обнаружить объяснение необычному явлению. Но чувствительный к всевозможному парфюму нос сэра Лионеля уловил лишь томный запах травы долгожителей – рейгана и тонкий немного терпкий аромат эвкалипта, к которому примешивалось слабое благоухание лимона.

Продолжая с растущей тревогой наблюдать за безмолвным росомоном, Кальконис попытался проанализировать увиденное и пришёл к выводу, что это не могло быть остаточным воздействием тёмной эманации зла. Аваддон, без сомнения, навсегда присоединился к сонму тёмных сущностей – адептов Малаха Га-Мавета, и из мира бесплотных теней не может влиять на жизнь людей. Правда, оставались многочисленные ученики, да и просто прихлебатели чародея, от которых можно ожидать чего угодно. (Пример с покушением на Ярила-кудесника с помощью призванных во сне разбойников был ещё свеж в памяти сэра Лионеля.) И всё же что-то подсказывало Кальконису: дымное облако не может быть порождением зла, потому что боль, страх и горе не пахнут светлой надеждой и безудержной радостью. А запах, оставшийся внутри дормеза после того как туманная дымка истаяла, был именно таким!

Сэр Лионель подался вперёд, ничуть не заботясь о том, как воспримет кузнец подобную бестактность. Милав с удивлением посмотрел в глаза Кальконису, на дне которых трепетал вопрос. Росомон сумел прочитать его, потому что тихо спросил:

– Вы не заметили ничего странного?

– Где? – Кальконис решил немного потянуть время, потому что не мог определиться, как следует вести себя с росомоном после всего увиденного.

Милав неожиданно улыбнулся знакомой открытой улыбкой, сразу перенёсшей сэра Лионеля в то счастливое время, когда их было трое, и когда все они были по-настоящему счастливы.

– За что я люблю вас, сэр Лионель, – продолжал улыбаться Милав, – так это за то, что вы совершенно не умеете лгать!

– Вообще-то я и не собирался этого делать... – смутился Кальконис.

– Тогда ответьте на мой вопрос честно. – Милав продолжал изучать лицо своего собеседника. – Что вы видели?

– Я видел странный дым, окутавший ваше тело. Потом дым быстро растаял.

– Значит, это был не сон... – задумчиво проговорил кузнец.

– Конечно не сон! – подтвердил Кальконис. – Если только мы не спали, и не видели одно и то же!

– Едва ли, – грустно произнёс Милав. – Я бы не хотел, чтобы и вам снилось то же, что мне... – Кузнец на секунду замер, а потом проговорил потеплевшим голосом: – Впервые с момента последней битвы с Аваддоном, у меня появилась надежда...

– О чём вы, Милав? – не понял Кальконис.

– Я говорю о будущем, сэр Лионель. О нашем с вами будущем... – Милав усталым жестом провёл по глазам и произнёс фразу, нисколько не добавившую понимания: – Теперь я почти нормально смогу спать...

Кальконис некоторое время ждал продолжения неожиданной исповеди, но прошла минута, истекла вторая, а Милав молчал. Когда сэр Лионель отважился посмотреть в глаза росомону, Милав уже спал. Дыхание его было глубоким, глаза плотно закрыты, на искусанных губах блуждала счастливая улыбка ребёнка, после долгой разлуки встретившегося со своими родителями...

Сэр Лионель украдкой смахнул слезинку, скользнувшую по обветренной щеке (это всё благовония виноваты, их в дормезе такая концентрация!), и жестом заботливой матери укрыл расслабленное счастливыми сновидениями могучее тело кузнеца-росомона.

Вернувшись на свое место, Кальконис вновь почувствовал тот же самый запах. Но теперь аромат не просто витал в богато убранном дормезе, теперь он настойчиво просился, чтобы и сэр Лионель впустил его в себя. Кальконис раздумывал недолго. Выбор его был несложным: если он собирается разделить с Милавом все тяготы обратного пути в страну Рос (так оно и было), то он не должен сопротивляться благовонию, потому что именно этот удивительный аромат вернул Милаву веру в самого себя.

Милав спал долго. Кальконис дважды выходил из дормеза, чтобы размять затёкшие от долгого неподвижного сидения ноги и обдумать их дальнейший путь. До сегодняшнего дня между ними об этом не было сказано ни слова. Милав вёл себя как тяжело раненый, которого везут на излечение, но которому совершенно всё равно – куда. Кальконис нисколько не сомневался, что в состоянии задумчивой прострации, Милав вообще ничего не замечает вокруг. Если почётный эскорт королевского токонга неожиданно покинет их, и им придётся идти пешком, то и в этом случае Милав будет бездумно переставлять ноги, ни о чём не спрашивая, ничего не видя, кроме внутренних образов, которыми он жил все последние дни. К великому счастью сэра Лионеля, сегодня он вновь увидел в глазах росомона тот негасимый пламень веры в правильности своих действий, который привёл их в логово Аваддона и который немногими днями ранее заставил Калькониса сделать выбор между бездомным бродягой, каким он был все прежние годы, и человеком, воином, росомоном, на которого надеются его друзья и ради которого они не однажды рисковали своими жизнями.

Ближе к вечеру рядом с Кальконисом выросла фигура Милава. Кузнец выглядел отдохнувшим, весёлым, почти счастливым. Сэр Лионель собрался осведомиться о причине столь разительных перемен, но Милав опередил его. Потянувшись могучим телом, он быстро огляделся вокруг и, стрельнув на Калькониса озорным взглядом, во всё горло крикнул:

– Держитесь, приспешники Аваддона! Великан Тогтогун вновь вышел на охоту!

Многочисленные кони, впряжённые в парадный дормез Латтерна О-Тога, от могучего росомоновского рыка в панике рванулись в разные стороны, едва не опрокинув огромную карету. Двое возниц, не удержавшись на козлах, кубарем полетели на землю, внеся дополнительную сумятицу.

Через минуту рядом с Милавом вырос Глио Кос – начальник почётной охраны.

– Что случилось? – Лицо Глио Коса было бледным, тонкие холёные пальцы испуганно шарили по драгоценной накидке в поисках оружия. – На вас напали?..

"Хотел бы я посмотреть на того, кто отважится напасть на возродившегося после тысячелетнего сна Тогтогуна!" – подумал сэр Лионель, пряча улыбку за напускным вниманием к словам гхотта.

Милав, по-прежнему широко и открыто улыбаясь, похлопал Глио Коса по плечу, тут же скривившегося от подобной фамильярности.

– Никто на нас не напал, – сказал кузнец. – Своим радостным криком я хотел сообщить о том, что ваша почётная миссия завершена.

– То есть, как! – не понял начальник охраны.

– А так. Вы с чувством исполненного долга можете возвращаться в Тмир. Далее мы с сэром Лионелем продолжим путь одни.

– Это невозможно... – растерянно пробормотал Глио Кос. – У меня приказ токонга короля!

– Похвальное рвение к службе, мой мальчик, – сказал Милав, вновь касаясь плеча начальника охраны, – но у меня для вас другой приказ: возвращайтесь домой, иначе не успеете на праздник Большой Воды. Если мне не изменяет память, Латтерн О-Тог на это празднество ездит исключительно в своём дормезе. Разве не так?

Глаза Глио Коса растерянно забегали. Начальник охраны знал, что скоро в Тмире будут отмечать ежегодный праздник Большой Воды, но он не знал, правда ли, что токонг короля выезжает на него только в дормезе?

Милав спокойно ждал, нисколько не сомневаясь в решении Глио Коса.

– Я помню об этом! – наконец произнёс он.

– Поверьте, – доверительным тоном заговорил Милав, – я поступаю так исключительно из чувства уважению к такому храброму воину и такому знатному вельможе, как вы.

Лесть кузнеца мгновенно заставила Глио Коса выгнуть грудь и с благосклонностью принять слова дремучего росомона.

– Хорошо, мы возвращаемся. – Начальник охраны оглянулся на дормез. – Что вы возьмёте с собой?

– Только то, с чем пришли в вашу гостеприимную страну, – ответил Милав, подмигивая Кальконису.

– А как же подарки?.. – искренне огорчился Глио Кос.

– За подарки спасибо. К сожалению, у нас нет возможности взять их с собой. Так и передайте токонгу короля. Быть может, когда-нибудь потом... в будущем, мы ещё раз посетим вашу страну, а сейчас, извините, нам нужно собираться.

...Огромный дормез скрылся за холмом. Последним, кого увидели Милав и Кальконис, стоявшие на узкой дороге, был Глио Кос, отсалютовавший росомонам блеснувшей в закатном солнце короткой шпагой.

"Славный малый, – подумал кузнец, – чем-то похож на Таби Мрома..."

Сэр Лионель успел взгромоздить свою часть поклажи на худые плечи и теперь вопросительно смотрел на кузнеца.

– Вы не осуждаете мой поступок? – Кузнец махнул в сторону исчезнувшей за холмом кареты.

– Нисколько! – ответил Кальконис. – Но мне хотелось бы знать о ваших планах.

– О наших, сэр Лионель! О наших планах! – сказал Милав, забрасывая за спину увесистый тюк.

ГЛАВА 2: Эливагара

Три дня спустя, Милав и Кальконис вышли к гряде изумрудных холмов, один из которых должен был подарить им радость встречи со старым товарищем. В обители Лооггоса они собирались провести несколько дней, которых им должно было хватить на то, чтобы узнать наиболее короткий и безопасный путь до земли росомонов. А ещё им хотелось отдохнуть от утомительной дороги, проводя долгие вечера в неспешных беседах с человеком-легендой.

Они сразу узнали огромный дуб, росший в нескольких десятках саженей от входа в подземное обиталище Лооггоса. Ноги сами понесли их вниз по едва заметной в густой траве узенькой тропинке. Мужчины легко сбежали к подножию холма и замерли, ничего не понимая.

Знакомой идеально-чистой поляны перед входом в подземное обиталище молчащих не было. Милав с Кальконисом стояли недалеко от скособоченной избушки, настолько старой и ветхой, что казалось удивительным, как такое дряхлое строение может противостоять натиску яростного морского ветра. Вместо опрятной и геометрически правильной поляны перед ними лежала вытоптанная площадка с огромным старым кострищем посередине, словно здесь в стародавние времена целиком зажаривали быков-гигантов с острова Натльхейм.

– Вы что-нибудь понимаете? – спросил Милав сэра Лионеля.

Кальконис в недоумении огляделся по сторонам, примечая детали, запомнившиеся ему по прошлому посещению этих мест. Например, вон тот кустарник, ровной стеной вставший с северной стороны холма. Даже отсюда можно увидеть несколько поломанных стеблей, так и оставшихся висеть на прочной коре – это результат погони неугомонного ухоноида за слишком любопытными зайцами из соседнего леса.

Сэр Лионель, показав на кусты, задумчиво ответил:

– Я готов поклясться, что мы были именно здесь...

– Вы правы. Эта убогая избушка стоит как раз на месте входа в подземелье...

– Может, войдём и посмотрим, что внутри?

– Войдём, – согласился Милав. – Обязательно войдём, вот только осмотримся немного...

Милав оглянулся на тропинку, по которой они спустились, боковым зрением заметив медленное движение пальцев Калькониса по грубому походному плащу – под выделанной кожей взбугрился эфес шпаги. Кузнец коснулся чехла с Поющим, но Сэйен доставать не стал – не время. Обойдя по широкой дуге большую поляну, они нашли ещё несколько подтверждений, что именно здесь провели первые дни после счастливого воссоединения. Убедившись, что поблизости никого нет, и что за ними никто не наблюдает, Милав с Кальконисом решили изучить ветхую избушку изнутри.

Громко постучав в щелястую, грубой работы дверь, они услышали ответное эхо, раздробившееся на осколки-перестуки. Понимающе переглянувшись, кузнец и сэр Лионель одновременно шагнули за порог. Пронзительно заскрипевшая дверь распахнула перед ними убогое убранство. Ворвавшийся в полутёмное нутро яркий свет жирно блеснул на простой кухонной утвари, сложенной у небольшого очага, после чего матово отразился от закопчённых стен и потолка.

Внутри никого не оказалось.

Оставив дверь распахнутой настежь, Милав с Кальконисом неторопливо обошли единственную комнату, внимательно приглядываясь к дальней стене. Если где-то поблизости и должен находиться вход в подземелье Лооггоса, то он может быть только за этой стеной. Однако, несмотря на все их усилия, обнаружить потайную дверь или намёк на что-либо похожее, им не удалось.

– Дела-а-а... – протянул Милав, ставя на широкий стол свою увесистую поклажу. Заметив, что Кальконис в напряжённой позе стоит рядом, обратился к нему: – Располагайтесь, сэр Лионель. Ночь проведём здесь. А завтра видно будет...

Кальконис без слов сбросил свою ношу, прошёл к двери и затворил её. Засова с внутренней стороны не оказалось.

– Либо здесь живёт сумасшедший, который никого и ничего не боится, – покачал головой Кальконис, – либо...

– ...Либо ему просто нечего бояться. – Закончил фразу Милав, приступив к розжигу очага. – А зола-то ещё тёплая! – добавил он через минуту, пересыпая на ладони мелкие древесные угольки.

– Это хорошо, – откликнулся Кальконис, – хотелось бы поинтересоваться у местного жителя, куда все молчащие во главе с Лооггосом подевались?

Ночь опустилась неожиданно. В комнате сразу стало прохладно, неуютно и тревожно.

– Не по себе мне в этой избушке... – признался Кальконис, придвигаясь поближе к очагу.

Огонь в нём почти прогорел и давал мало света. Зато от него шло тепло, которого зябнущему телу так не хватало. Милав протянул сэру Лионелю деревянную чашку с густым напитком.

– Выпейте. Питьё взбодрит вас.

– Что это? – Кальконис с сомнением посмотрел на вязкую маслянистую жидкость.

– Это сома – жертвенный напиток иддукеев.

Услышав последние слова, сэр Лионель, уже приложившийся губами к краю чаши, едва не выплюнул выпитое. Он вытаращил глаза на кузнеца и с негодованием воскликнул:

– Жертвенный напиток! Это что, кровь?!

Вместо ответа Милав взял у Калькониса из рук чашу и отпил большой глоток. Потом вернул чашу.

– Не волнуйтесь, это эликсир Ярила-кудесника, которым он отпаивал Годомысла Удалого.

– Что ж вы сразу не сказали! – укоризненно произнёс Кальконис, залпом выпивая содержимое.

Милав весело взглянул на сэра Лионеля:

– Хотел вас проверить, мой друг.

– У вас есть причины сомневаться во мне? – Кальконис открыто посмотрел на кузнеца.

Милав успокаивающим жестом похлопал сэра Лионеля по руке и сказал:

– Не обижайтесь. Бывают минуты, когда я сомневаюсь в себе самом...

Кальконис осторожно поставил пустую чашу на стол, оглянулся по сторонам. Мрак прятался по углам и выжидал своего часа. За трухлявыми стенами печально завывал ветер.

– Давайте спать, – предложил сэр Лионель, готовя нехитрую постель. – Вы где ляжете, у входа или у очага?

– С вашего позволения, я лягу у входа.

Кальконис улыбнулся такой незамаскированной "хитрости" кузнеца. Милав всеми способами пытался оградить сэра Лионеля от неизвестности ночного мрака, довлевшего над философом с тех самых пор, когда он был "компаньоном" Аваддона. Через минуту Кальконис, подбросив в очаг несколько отполированных морем небольших кореньев, уже спал, с головой укрывшись походным плащом.

Милав долго не мог уснуть. Лёжа с открытыми глазами и вслушиваясь в недовольное рычание близкого моря, он ждал: не вернётся ли то странное, но неизъяснимо-приятное чувство радости, испытанное им в последний день путешествия в королевском дормезе?..

Сон подкрался незаметно, унося сознание в ту область, где нельзя быть ни в чём уверенным...

...Милаву показалось, что спал он недолго – может, час или два. Однако когда он открыл глаза, вокруг было светло. Море не рокотало, сердясь на весь свет и вышвыривая на берег остатки перемолотых ураганом утлых посудин. Было удивительно тихо, и в этой звенящей тишине что-то происходило. Близко. Почти рядом. Услышав тонкий звук, похожий на отголосок печального песнопенья, Милав решил узнать, откуда он идёт. Кузнец повернул голову в сторону мирно посапывающего Калькониса, затем привстал на локте, обернулся...

Возле колченогого стола, между Милавом и Кальконисом стояла женщина. О том, что это именно женщина, а не андрогин-гомункулус или суккуба-демоница можно было догадаться лишь по тому, что она носила длинное рваное платье до пола. Когда женщина всем корпусом повернулась, у Милава перехватило дыхание – таких старых людей он никогда не видел!

Лицо старухи оказалось так изборождено глубокими морщинами, что на нём трудно было заметить огромные изумруды горящих глаз. Казалось, вся история земли запечатлена на древней, как небесный свод и тонкой, как самый дорогой пергамент коже. На ничтожный миг Милаву почудилось, будто это не просто старая (неимоверно старая!) женщина, ему показалось, что это Хозяйка Медной Горы! Такой она могла бы быть на закате всей истории земли, когда тысячи цивилизаций склонили головы перед неумолимым временем...

В горле кузнеца родился вопрос, но задать его он не смог. Старуха стремительно шагнула к нему. Милав заметил, что каждая волосинка на её голове вдруг потянулась в его сторону. Это походило на то, как если бы за спиной старухи неожиданно подул сильный ветер. Кузнец ещё раздумывал, стоит ли обнажать Сэйен против олицетворения абсолютной старости, когда за спиной старухи возник Кальконис. Его длинная шпага со свистом рассекла воздух.

– Сделаешь ещё один шаг, и я проткну тебя, кем бы ты не оказалась!

Старуха замерла. Но не от страха. Волосы на её голове шевельнулись в другую сторону – туда, где стоял сэр Лионель. Милав анализировал происходящее всего одну секунду, а потом понял: старуха слепа. Её глазами – как бы дико это ни звучало – были длинные седые волосы!

Кузнец собрался о своём открытии сообщить Кальконису, но скрипучий старушечий голос опередил его:

– Неужели наследник Глаэкта Голубоглазого сможет обнажить оружие против слабой женщины?

В абсолютной тишине звякнул металл – сэр Лионель от неожиданности выронил шпагу.

– Откуда... – прошептал он хриплым голосом, – откуда вы знаете Глаэкта?..

Комната наполнилась визгливым скрипом, оказавшимся всего лишь смехом загадочной старухи.

– У тебя, малыш Лионис, всего два глаза, – медленно проговорила старуха, – а у меня их видишь сколько! – Она взъерошила свои длинные волосы. – Я многое вижу...

Милав пришёл в себя быстрее Калькониса. Он встал в полусажени от старухи, но в безопасности себя не чувствовал. Пальцы рук, не повинуясь командам мозга, сами теребили чехол Поющего. Комната наполнилась ожиданием развязки.

– Не нужно по пустякам беспокоить творение Чиока-шамана! Не любит оно этого...

Старуха бросила "взгляд" на Сэйен, при этом седые волосы вспорхнули вокруг её головы и резко опали.

– Кто ты? – с усилием спросил Милав, заметив, что Кальконис уже поднял своё оружие и пока не собирается вкладывать его в ножны.

– Зовите меня Эливагара-сноуправительница.

– Ты думаешь, твоё замысловатое имя о чём-то нам говорит? – Милав по-прежнему держал руку на чехле Поющего.

– Тебе, может, и не говорит, – усмехнулась старуха. – А вот ему, – рука, больше похожая на конечность скелета, указала на замершего Калькониса, – моё имя говорит о многом...

Милав вопросительно посмотрел на сэра Лионеля. Кальконис едва заметно кивнул головой.

– Тогда другой вопрос: как ты оказалась внутри, ведь я лежал у самой двери! – Милав в упор смотрел на старуху, начиная сомневаться, что она незрячая.

Старуха повернулась в его сторону и ответила загадочной фразой:

– Разве ты Даймон – обитатель Порога? Только он может удержать меня у двери моей обители!

По поводу "Даймона" Милав ничего не понял, но вторую часть фразы решил оспорить.

– Мы с моим другом очень сомневаемся, что сия убогая обитель принадлежит тебе.

– Никто не сомневается в словах Эливагары-сноуправительницы! – зловещим голосом проговорила старуха.

– Зря вы так кипятитесь, мадам, – примирительным тоном проговорил Кальконис, – мы всего лишь хотим узнать, куда ушли молчащие? И всё!

– Они приходят, когда хотят и уходят, когда приходит их время! – голосом чревовещательницы произнесла Эливагара.

Милав в задумчивости поскрёб подбородок. Чем больше говорила таинственная старуха, тем меньше он понимал. Если так пойдёт дальше, то она совершенно заморочит им головы! Кузнец шагнул к столу, намереваясь собрать свои вещи и поскорее покинуть этот дом. Старуха издала лёгкий смешок, после чего заговорила, медленно наступая на росомона:

– Синее небо пропело звонкую песнь, тёмные глубины печалью всколыхнули безбрежную гладь, в земле родилось слово и отправилось странствовать по всему свету. Три стихии указали на тебя, а ты собираешься уйти, так ничего и не узнав?

Старуха смотрела прямо в глаза Милава. Кузнецу стало не по себе.

– Послушайте! – скривился Милав. – Быть может, вы, действительно, очень хорошая сноуправительница, но как рассказчице невероятных откровений вам следовало бы немного потренироваться! Либо вы объясните нам, что здесь происходит, либо мы уходим.

– И вы не хотите узнать самую короткую дорогу в страну Рос?

Милав внимательно посмотрел на старуху, подумал немного и вдруг улыбнулся.

– Лооггос, хватит ломать комедию. Ведь это ты! Никто другой не может читать мои мысли!

Старуха взмахнула волосами, коротко хохотнула и жестом доверчивого ребёнка протянула свою руку кузнецу.

– Прикоснись!

– Для чего? – не понял Милав.

– Прикоснись, спрашивать будешь потом. Если захочешь...

Милав оглянулся на Калькониса, как бы спрашивая его мнения. Сэр Лионель указал глазами на свою шпагу, давая понять, что Милаву нечего опасаться. Кузнец коротко вздохнул, сделал широкий шаг навстречу старухе и осторожно сжал в своей огромной ладони её ссохшуюся длань. Секунду ничего не происходило, а потом...

ГЛАВА 3: Потерянный Жезл

ЗА ВУАЛЬЮ ЧУЖОГО ВОСПРИЯТИЯ:

ЭЛИВАГАРА, сноуправительница Ка-Нехта.

"...Стены изменили свою плотность, пропустив в покои Невыразимого юное создание, чья красота могла сравниться лишь с абсолютной непознаваемостью Неизречённого. Тихо вошедшая девушка оказалась стройной, как стебель эльгайи, и прекрасной, как последнее прикосновение Аэмблы – дарительницы жизни.

Невыразимый позволил юной красавице увидеть себя сгустком бирюзового тумана, одетого пульсирующим покрывалом изменённого пространства. Через короткий отрезок времени девушка, которую в священной столице атталантов – Ка-Нехте – нарекли Эливой, дочерью Агара, стала воспринимать Неизречённого в виде высокой фигуры, закутанной во всё чёрное.

Голос родился в голове юной красавицы и лишь после этого распространился по всем покоям Невыразимого:

– Прелестное дитя счастливейшего из городов, ты не должна меня бояться!

– Я... я стараюсь...

Девушка не могла понять, что с ней происходит: мысли, которые она считала своими, непонятным образом видоизменялись, излучая в пространство совсем не тот смысл.

– Ты лучшая ученица бога Ца-Крапа. – Вкрадчивый голос продолжал хозяйничать не только в огромных покоях, но и внутри естества напуганной девушки. – Значит, ты в состоянии читать ещё не рождённые мысли Отторгнутых?

– Это так...

– И что же повергло тебя в трепет в той области, куда кроме тебя никто проникнуть не может?

– Я видела прообраз Жезла Исчезающей Силы...

– Ты не могла ошибиться?

– Нет. След прообраза вёл в обитель Отторгнутых.

– Кто из этих отщепенцев собирается нарушить мой запрет?

– След оказался чрезвычайно тонок, а прообраз вёл себя странно: он всё время менял направление, словно одновременно притягивался несколькими физическими сущностями...

– Но это невозможно!

– Я тоже подумала об этом, поэтому всё случившееся меня так напугало...

В покоях повисла тишина.

– Я... могу идти?.. – слабым голосом спросила девушка. Находиться в центре ауры Неизъяснимого было невыносимо тяжело.

– Подожди. Меня интересует Тио Ти-Кат.

– Разве Тио отправлен в обитель Отторгнутых? – с ужасом на прекрасном лице вскричала девушка.

– Нет, лучшему в городе творцу теней это не грозит. Меня интересуют его мысли по поводу Хрустального Шара.

– Он об этом ещё не думал, хотя прообраз мысли уже существует.

– Когда сила желания соткёт нить взаимного притяжения?

– На восходе Лучезарного ему будет первое видение...

– Я ждал именно такого ответа. Можешь идти.

Девушка попыталась сделать шаг назад, но парализованные аурой Невыразимого ноги не сдвинулись с места. Элива, дочь Агара, с мольбой в огромных глазах посмотрела на фигуру в чёрном. В тот же миг воздух вокруг её тонко, дрожащей фигуры окутался туманом, пол ушёл из-под ног, тело медленно поплыло в сторону ближайшей стены. Девушка испуганно вытянула вперёд трепетные пальцы и..."

...и Милав резко отдёрнул свою руку. В его глазах ещё стояла картина гигантских покоев Невыразимого, в центре которых замерли две несопоставимые фигуры: таинственная особа в чёрном облачении и девушка, похожая на умопомрачительный цветок. Милав продолжал чувствовать рецепторами носа дразнящий аромат померанца и ощущать на губах незнакомый вкус перенасыщенного испарениями воздуха. В то же время он видел перед собой древнюю безобразную старуху, с саркастической улыбкой на губах, а так же – растерянное лицо Калькониса, так и не выпустившего из рук длинной шпаги.

– Что... – едва смог выдохнуть Милав. – Что это было?..

Старуха не ответила. Она подошла к потухшему очагу, величественно опустилась на рассохшуюся скамью. Только после этого заговорила прежним надрывно-скрипучим голосом:

– Теперь ты больше не считаешь меня Лооггосом?

– Неужели та девушка – это ты?! – Милав смотрел на старуху безумными глазами.

– О чём вы, уважаемый Милав? – спросил Кальконис, убирая шпагу в ножны. Сэр Лионель ровным счётом ничего не понимал и собирался внести ясность. – О какой девушке вы говорите?

За Милава ответила старуха:

– Прикоснувшись к моей руке, юный росомон увидел события такой давности, что даже память о них давно стала мифом.

– О чём она говорит? – вновь обратился Кальконис к кузнецу.

– Я вам расскажу обо всём чуть позже, – ответил Милав, не выпуская таинственную старуху из поля зрения, – а пока я хотел бы задать тебе... – Милав на секунду замялся, – вам, Эливагара, несколько вопросов.

– Ты шагнул за грань понимания, и мои слова не внесут хаос в твои мысли. Спрашивай.