Текст книги "Горизонты и лабиринты моей жизни"

Автор книги: Николай Месяцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

Мне вспомнилась эта встреча с Чжоу Эньлаем еще и потому, что с его стороны не чувствовалось уверенности в правоте того, о чем он говорил и на чем настаивал. Он пересказывал, как мне казалось, чьи-то мысли или слова и, не разделяя их, изменял самому себе – своей обычной энергичной напористости, живости мысли, способности к убедительной аргументации. В беседе эти и другие превосходные качества Чжоу Эньлая отсутствовали, как говорится, напрочь. Он не походил на самого себя.

Не раз я отмечал про себя, что Мао Цзэдун поручает Чжоу Эньлаю выполнение особо острых акций, направленных против советской стороны (вспомним хотя бы широко известное выступление Чжоу Эньлая на XX съезде КПСС). В этом невольно просматривалось стремление высшего руководителя КНР как-то сбить тот авторитет и ту популярность, которую приобрел Чжоу Эньлай у советского народа как выдающийся деятель народного Китая.

Не является ли приведенный пример подтверждением того, сколь значим был субъективный фактор в оценке тех или иных явлений и событий, имевших место в отношениях СССР и КНР? Мао, конечно, прекрасно понимал истинные причины массового перехода (более 60 тысяч человек) жителей Синьцзяна через советско-китайскую границу и потому не должен был использовать его в целях дальнейшего ухудшения советско-китайских отношений. Но и на сей раз он использовал подобный «хитроумный» прием.

Имели место, к сожалению, и с нашей стороны действия, которые били по самолюбию китайских руководителей, и прежде всего Мао. Один (вождь) не хотел уступать другому (лидеру), представители высокого руководства одной стороны пытались согнуть представителей другой, ударить по их престижу, показать свои силовые возможности.

Вот тому пример. Получаю указание из Москвы посетить Чжоу Эньлая и ознакомить его с текстом проекта Договора о нераспространении ядерного оружия. При этом указано: текст зачитать, в руки не передавать, что меня крайне удивило, ибо текст был весьма пространным. Премьер Госсовета меня радушно принял. После взаимных приветствий я сказал ему о цели визита, деликатно упомянув, что буду читать. Неудовольствия Чжоу Эньлая нельзя было не заметить. Но он мне ничего по этому поводу не сказал, вызвал стенографистов, и я начал читать. Читаю час, два, на третий час премьер, сославшись на занятость, перенес чтение на следующий день. Прощаясь со мной, он спросил, не мог бы я все-таки передать ому текст проекта Договора. От прямого ответа я ушел, надеясь запросить об этом Москву. Запросил, однако руководство положительного ответа на просьбу не дало.

На следующий день часа за два я закончил чтение проекта. Чжоу Эньлай после некоторой паузы сказал буквально следующее: «Передайте своим в Москву, что Китай – великая страна. Китай непременно будет иметь свое собственное атомное оружие».

Спустя некоторое время после этой встречи с премьером Госсовета КНР проект Договора о нераспространении ядерного оружия, который я ему читал с перерывом два дня, был опубликован в нашей и в американской печати. Я был поражен. Мне стыдно было попадаться на глаза Чжоу Эньлаю. Представляю, какая реакция была у руководства КНР.

Анализируя советско-китайские отношения, процесс их обострения, я все больше убеждался в том, что их основная причина проистекала из особенностей характера и поведения тогдашних лидеров Советского Союза и КНР. Конечно, каждый из руководителей КПСС и КПК формировался в специфической обстановке, но настроения, как я мыслил, не должны были отодвигать высшие цели интернационального сплочения социалистических государств.

Беды нашей страны, кровоточащие ее раны (особенно после ввода войск в Афганистан) позволили реально оценить основные причины субъективистского подхода наших лидеров к сложным проблемам советско-китайских отношений. Эти причины связаны прежде всего с отсутствием демократических институтов, в том числе институтов контроля за деятельностью первых лиц. Это актуально, на мой взгляд, и для сегодняшнего дня, когда имеет место отчуждение народа от принятия жизненно важных для страны решений. Или неисполнение его воли, что имело место после референдума по вопросу: быть или не быть Союзу Советских Социалистических Республик? Большинство участвующих в референдуме высказалось за Союз и именно за Союз Социалистических Республик, а власти вместо этого развернули процесс разрушения Союза, и прежде всего его социалистической природы.

Свою точку зрения мне в то уже далекое время удалось перепроверить, в частности, в беседе с президентом Демократической Республики Вьетнам товарищем Хо Ши Мином.

Летом 1962 года в посольство позвонил помощник президента ДРВ и сообщил мне, что товарищ Хо Ши Мин находится сейчас в Пекине и хотел бы позавтракать с советскими товарищами. Я с радостью и почтением пригласил товарища Хо Ши Мина в посольство на завтрак к 9 часам утра. На что помощник сказал, что президент встает рано и хотел бы прибыть на завтрак к 5.30 утра.

Товарищ Хо Ши Мин пробыл у нас в посольстве целый день, уехал под вечер. Мои коллеги и я с восхищением слушали его воспоминания о пережитом, размышления о днях бегущих, о возможностях будущего.

Я был покорен благородной простотой этого большого человека, бескорыстного коммуниста, чей талант, знания, сила воли воистину были сполна отданы благородной идее.

Однако в данном случае речь идет о другом – о советско-китайских отношениях. Когда об этом зашла речь, товарищ Хо Ши Мин выразил свою обеспокоенность состоянием советско-китайских отношений и тем, каким тяжким грузом это ложится на Вьетнам. «Как трудно строить политику в этой обстановке, – сетовал президент. – Ведь над ДРВ сверху стоит такая сила!» Я спросил, какова, по его мнению, природа разногласий между СССР и КНР, КПСС и КПК. Хо Ши Мин с грустью и как бы мимоходом заметил, что между ним и мною дружеская беседа старого с молодым: «Кто знает, как сложится ваша жизнь; может быть, что-то пригодится в ней и от меня?» «Думаю, – говорил президент, – что в данном случае, природа разногласий такова, что в нем (о ком именно идет речь было ясно) слишком велико желание воздействовать на весь мир, быть его учителем, вождем, знаменем, используя авторитет страны, возможности ее многомиллионного народа. Но и другой вам не дает спуску», – с горечью продолжал Хо Ши Мин.

Запись этой моей беседы с президентом ДРВ товарищем Хо Ши Мином в Москву передана не была. Я не мог позволить, чтобы кто-то другой прикоснулся к ней: слишком доверительной она была, а доверием надо дорожить. Сейчас я воспроизвожу ее фрагменты с единственной целью: опыт советско-китайских отношений нельзя не учитывать во внешнеполитической практике.

Страсти в спорах вокруг авторитета «вождей» особенно накалились во время встречи делегаций КПСС и КПК, состоявшейся по инициативе советской стороны в Москве в июле 1964 года. Немало пришлось приложить усилий, чтобы эта встреча состоялась. К тому времени прошло уже более года, как я был отозван из посольства в Китае на работу в качестве заместителя заведующего Отделом ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, которым руководил секретарь ЦК КПСС Ю.В. Андропов.

Юрий Владимирович искренне и последовательно отстаивал линию на развитие добрых отношений между КПСС и КПК, СССР и КНР. В ряду других весьма значимых партийных и государственных вопросов, входивших в его лично и Отдела ЦК компетенцию, проблема советско-китайских отношений являлась для него первостепенной. Решению ее Ю.В. Андропов отдавал свой ясный ум, большое сердце, уже тогда, к сожалению, дававшее сбои, свои недюжинные способности и большую работоспособность. Чего ему, как и другим в то время, не хватало, так это смелости перед вышестоящими. Конечно, в Отделе он был генератором идей и организатором их воплощения в жизнь. Он, говоря его словами, брал «ручку в ручку» и писал, переписывал, передиктовывал то, что к нему поступало. И странно сейчас читать публикации отдельных бывших консультантов Отдела, которые ныне выдают себя за единственных поставщиков идей для «вождей», а тогда не имели ни политического, ни практического опыта, но умели складно писать на заданные темы, используя свои картотеки из цитат, пригодные на все случаи жизни.

Ю.В. Андропов в те времена мне нравился. Несмотря на противоречивость его натуры, с ним было легко работать. Может быть, еще и потому, что в нас сидела «комсомольская закалка», простота и честность в отношениях. Юрий Владимирович умел создавать обстановку, побуждающую к размышлениям, анализу, взвешенности в оценке явлений, фактов, процессов, а тем более принимаемых решений. «Мы с тобой, – говорил он, – не имеем права на ошибку – за нами ЦК».

Но вернемся к советско-китайской встрече летом 1963 года.

Н.С. Хрущева удалось убедить в необходимости проведения такой встречи в надежде предпринять еще одну попытку остановить ухудшение советско-китайских отношений, найти пути к их нормализации и развитию на основе прежней дружбы, взаимовыгодного сотрудничества.

К сожалению, ни эта встреча, ни другие предпринимаемые ранее с нашей стороны шаги не привели к положительным результатам. Дело свелось не к обсуждению конструктивных предложений по улучшению советско-китайских межгосударственных отношений, а к выяснению отношений межличностных и перебранке по поводу того, где, когда и что плохого сказал Н.С. Хрущев о Мао Цзэдуне, а Мао о Хрущеве. Эта встреча лишний раз убедила меня в правоте моих взглядов на первопричину ненормального состояния советско-китайских отношений. Но время встречи представители КПК продолжали отстаивать свои «особые» позиции, которые наша делегация оценила как мелкобуржуазный ревизионизм, а китайская делегация в свою очередь охарактеризовала нашу политику как ревизионистскую. Но инициативе китайской делегации эта встреча была прервана. Советско-китайские отношения продолжали ухудшаться.

Подчеркивая значение субъективного фактора в советско-китайских отношениях, я, конечно, не открываю Америки и не хочу ее открывать. Политику делали и делают люди. Я хочу напомнить о величайшей ответственности людей, творящих политику, о том, какой дорогой ценой расплачиваются народы за их ошибки и просчеты.

За любой просчет ведущего государственного деятеля народ неизмеримо больше расплачивается, нежели за ошибки обычного политика. Талант, способности, кругозор, политическое чутье, несомненно, важнейшие качества политического лидера, которые страхуют от просчетов при формировании политики. Но субъективный фактор и роль его тесно связаны, я не боюсь повториться, со степенью развитости в обществе правового механизма. Бездарные лидеры появляются в обществе, где отсутствуют демократические институты.

Слом советско-китайских отношений ложился тяжким камнем на души советских людей. Он не встречал единодушной оценки в народе, отвлекал силы от решения внутренних проблем, порождал сложности в международном рабочем движении, усиливал позиции недругов.

В последний раз я побывал в Китае на праздновании 15-й годовщины образования Китайской Народной Республики в составе советской партийно-правительственной делегации. К тому времени в Отделе ЦК КПСС я уже не работал, а возглавлял Государственный комитет СССР по телевидению и радиовещанию.

В Пекине почти ничего внешне не изменилось. Да и в советско-китайских отношениях тоже. В Китае по-прежнему у власти находился Мао Цзэдун. Октябрьский (1964 года) Пленум ЦК КПСС избрал первым секретарем Центрального комитета партии Л.И. Брежнева. Наши надежды попытаться во время пребывания в Пекине провести переговоры с руководством КПК и КНР о возможностях поворота в советско-китайских отношениях к лучшему не дали желаемых результатов. Увозили мы с собой из Пекина разочарование и фотографии на память о встречах с Мао Цзэдуном и другими руководителями Китая. На фотографиях каждый из нас выглядит склонившим голову перед Мао. Это лишь потому, что мощные светильники сильно били в глаза при подходе к «великому кормчему» и невольно надо было склонять перед ним голову. Несклоненными наши головы видны лишь на фотографии с изображением делегации на трибуне на площади Тяньаньмынь, недалеко от Мао, рядом с другими китайскими руководителями (фотография эта была воспроизведена и в газете «Жэньминь жибао»). Она интересна тем, что может засвидетельствовать, кого из них и какая участь постигла в ходе «культурной революции», которая уже была не за «китайской стеной», – кто ушел в мир иной, а кто вернулся к активной политической деятельности. Я рад, что среди вернувшихся был и Ху Яобан, наш старый комсомольский друг.

…Много уже прожито в этой жизни, а другой нет и быть не может. Но в сердце моем, как в детстве, живет, несмотря ни на что, чувство дружбы к китайскому народу, вера в нашу дружбу, в счастье наших народов. Ведь оно выстрадано, оно должно прийти непременно.

В настоящее время – может быть как никогда ранее – для нас весьма поучителен опыт китайских коммунистов, народа Китая, приобретенный ими на пути модернизации своего общества. Главное при этом состоит в том, что КПК утверждает свой путь к социализму, с каждым годом повышая жизненный уровень более чем миллиардного населения своей страны. И это не чудо, упавшее на Поднебесную, а результат живой повседневной практики рабочих, крестьян, служащих, интеллигенции, молодых и старых, следующих за своей коммунистической партией. Китайский народ оказался мудрее…

В истории наших народов и стран много общего: к течение веков складывались многонациональные государства, крепла дружба народов в рамках единых государств, в недрах общества нарастали революционно-демократические силы, под руководством которых наши народы избрали социалистический путь развития, шли вперед по пути прогресса, преодолевая нищету, освобождаясь от капиталистического, помещичьего и прочего социального и национального гнета.

Китай продолжает идти по социалистическому пути. У его руководителей хватило мудрости открыть в социалистическом строе новые потенциальные возможности для прогрессивного развития, и этим они внесли свой вклад в мировую цивилизацию.

У наших руководителей или не хватило на то мудрости, или они, заранее сговорившись, пошли на обман советского многонационального народа. Объявив в апреле 1985 года курс на перестройку, они сначала прикрывали ее социалистической перспективой, а затем, открыв путь антисоциалистическим силам, сбросили с себя маски и стали помогать круто поворачивать страну вспять – в капитализм, насилуя естественно-исторический процесс. Конечно, из политического руководства, начавшего «перестройку», не все оказались предателями дела социализма, не все стали перевертышами, не все пошли по пути ликвидации державности Родины. Из моего поколения – единицы. Основное ядро людей, поправших идеалы социализма, выходцы из поколения 60-х годов. Одни окопались около Президента СССР и Президента России, бегая от одного к другому. Другие ушли с политической арены. Третьи, по молодости, еще не вступили на нее. Но время придет, и они – свежие силы – обязательно встанут в авангарде народа на защиту социализма.

Мое поколение, пережив многое, не доходило еще до такого состояния, когда у него на глазах стали бы рушить отчий дом – державу, а оно оказалось бессильным противостоять этой дикости. Веками, а не только за почти 90 лет чернимой теперь и всячески поносимой советской власти воздвигалась она – державность – посредством межнационального, межгосударственного, духовного взаимодействия народов. Власти предержащие, взобравшись на верхушку государственной пирамиды при поддержке ярых националистов, толкают нашу державу в историческое небытие. Чего здесь больше – исторической безграмотности, недомыслия или сознательного злодейства?! Наверное, последнего!..

Надо понять, осознать до конца и как можно скорее, что на смену державности – государственной целостности – придет не только исторически длительный, но и болезненный процесс формирования новых государственных образований со сложными территориальными, этническими, экономическими проблемами. Две трети народа еще помнит, что они голосовали за единство страны, а честные историки опишут, к чему привела митинговая и парламентская болтовня о суверенитете – «хватай его, кто сколько может».

Они, наверное, расскажут потомкам о том, что события 19–21 августа 1991 года, названные «путчем» (слово-то не нашенское), превратили нашу великую державу в осколки. Грозную реальность всего происходящего после 21 августа 1991 года можно было бы свести к знаменателю, который состоит из развала советской социалистической державы и образования конгломерата суверенных национальных образований, становящихся на капиталистический путь. В числителе же этой дроби – обнищание народных масс на экономических развалинах. Искомое этой дроби состоит в том, что в народе будет постепенно вызревать и нарастать революционная патриотическая сила. Конечно, коммунисты не забудут, как они были преданы своими руководителями. Коммунисты будут помнить и использовать положительный опыт КПСС. Их патриотизм выльется в другие организационные формы, которые с успехом будут не только противостоять «демократам», стоящим у власти и стремящимся как можно скорее повести страну по капиталистическому пути, но и преодолеет их, ибо у патриотов своя правда о России, о бывшем Союзе Советских Социалистических Республик. Эту правду не совместить с кривдой. Патриотические силы могут быть в союзе с демократами, если последние пойдут по пути спасения Родины. Патриотические силы будут к ним в оппозиции, если их действия пойдут во вред державности Отечества, счастью и благополучию его народов.

С чего начать патриотическим силам? С консолидации всех, кому дорога Родина. Что делать патриотическим силам? Приостановить дальнейший развал экономики. Приостановить стремительно раскручивающуюся спираль инфляции. Ликвидировать очаги межнациональной напряженности и тем самым сохранить Российскую Федерацию. Восстановить единую армию как оплот государственности, независимости страны. Восстановить международный авторитет государства, его державность, прекратить политику превращения страны в международную побирушку, выклянчивающую различные виды подачек.

Надо, чтобы объединенные патриотические силы объяснили народу, что в ходе войны за суверенитет граждане нашей многонациональной страны приобрели призрак рынка, беспрепятственный взлет коррупции, называемой «первыми шагами к рыночной экономике», почти неограниченные права, если говорить о России, для кучки демократов, которые не ведают, как ими распорядиться, получили свободу дезинформации общественности, приватизацию, больше похожую на беззастенчивое расхищение государственной собственности.

Вместе с тем это была война против коммунистов, а не против партократов и неограниченной власти вождей. Патриотические силы, в которые, несомненно, вольются миллионы коммунистов, обязаны рассказать народу о том, что политические игры в борьбе за власть снова приводят к вождизму в виде почти неограниченной власти президента.

И еще одно, от чего трудно удержаться, полагая, что сказанное будет к месту. Нынешние «демократы-партократы» и к ним примкнувшие напоминают тот тип господ, о которых писал наш великий Достоевский: «Сядет перед вами иной передовой и поучающий господин и начнет говорить: ни концов, ни начал, все свито и сверчено в клубок… глаза выпучишь под конец, в голове дурман. Это тип новый, недавно народившийся». Дурманит этот тип людей наш народ. Но дурман ведь тоже проходит.

Вот такие мысли о днях наших сегодняшних разбередили во мне воспоминания о Китае, об опыте социалистического строительства его народом под руководством коммунистической партии. Социалистические перспективы КНР определены, они идут в русле развития мировой цивилизации, всемирного прогрессивного исторического процесса.

Глава XI
В «БОЛЬШОМ ДОМЕ»

С нашим великим соседом Китаем и его столицей Пекином я распрощался совершенно неожиданно. В посольство позвонил Юрий Владимирович Андропов и предложил мне перейти на работу в аппарат Центрального комитета КПСС в качестве его заместителя в Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, который он возглавлял. Свое предложение он мотивировал тем, что в отделе и в ЦК необходимо усилить работу на китайском направлении, глубже анализировать все аспекты межпартийных и межгосударственных отношений, оперативно откликаться на быстро меняющуюся ситуацию. Андропов сказал также, что посол Червоненко, который в ту пору находился в Москве, в случае моего согласия возражать не будет. Я ответил Юрию Владимировичу согласием и поблагодарил его и товарищей из ЦК за оказанное доверие.

Я повесил трубку телефона ВЧ-связи[8]8
  Высокочастотная связь, защищенная от подслушивания.


[Закрыть], перешел из служебного кабинета домой, рассказал жене о сделанном мне Андроповым предложении.

С Юрием Владимировичем Андроповым я впервые познакомился незадолго до этого. Он по служебным делам летел из Москвы в Ханой и делал остановку в Пекине, в нашем посольстве. И я пригляделся к нему.

Немного выше среднего роста, с выраженной сутулостью, он ходил чуть расставив ноги в стороны (наверное, это осталось от времен, когда он был матросом на волжских пароходах), наклонившись корпусом вперед, и все это производило впечатление внутренней устремленности к какой-то ему одному известной цели. Его довольно мощную фигуру венчала большая седая голова, с широким и высоким лбом, скрытыми под стеклами очков глазами, внимательными и немного грустными, крупным носом и полными губами. Его облик был привлекателен.

Посла на месте не было, и потому все, что интересовало Андропова, в конечном счете адресовывалось мне. Его интересовало состояние советско-китайских и китайско-вьетнамских отношений, в том числе информация, дополняющая официальные донесения посольства в Центр, свежие факты, личное восприятие, ощущение самой атмосферы, царящей в народе и верхах Китая. Юрий Владимирович по ходу беседы вытаскивал из меня то, что, как мне казалось, не может представлять интерес для секретаря ЦК вследствие своей обыденности, будничности. Позднее, работая с ним бок о бок в отделе, я понял, что его мышлению более присущ ход мыслей от частного к общему. Однако это не мешало ему доходить в своем анализе того или иного факта, общественного явления до его обобщения, вскрытия его диалектической сущности. Со временем я убедился в том, что у Андропова достаточно развиты возможности для стратегического и тактического политического мышления.

Смысл бесед Андропова со мной состоял в перепроверке его собственных оценок состояния советско-китайских отношений, их разносторонности и прежде всего межпартийных отношений между двумя правящими в своих странах коммунистическими партиями. Для каждого мало-мальски искушенного в политике было очевидно, что от характера этих отношений зависит многое, как в странах, составлявших в то время лагерь социализма, так и в международном коммунистическом и рабочем движении, национально-освободительных движениях, в мире вообще.

Андропов выкроил время и для того, чтобы встретиться с коллективами посольства, торгпредства, сотрудниками аппарата экономического советника и других советских учреждений в Пекине. Он обстоятельно и откровенно, нередко с улыбкой отвечал на задаваемые ему вопросы. Но главное состояло в том, что он еще раз подчеркнул важность для нашего Отечества нормализации советско-китайских отношений. Это было необходимо еще и потому, что некоторые сотрудники, видя нежелание властей КНР идти на возвращение китайско-советских отношений в прежнее русло дружбы и плодотворного сотрудничества, начали не только проявлять наплевательское отношение к делу улучшения советско-китайских отношений, но и сами давали повод китайской стороне вести и дальше курс на свертывание отношений между КПСС и КПК, СССР и КНР.

Состояние советско-китайских отношений постоянно бередило сознание нашего общества. Советским людям трудно было объяснить истинные причины нарастания напряженности в отношениях, замешенных на личной неприязни двух вождей – Хрущева и Мао Цзэдуна.

При первом знакомстве с Андроповым он открылся мне еще с одной – бытовой – стороны. Когда он прилетел в Пекин со своими сопровождающими, то оказалось, что багаж всех сопровождающих прибыл, а чемодана сопровождаемого нет. На улице жара, влажность почти стопроцентная, сменить рубашку после дальней дороги и то не представлялось возможным. Чемодан Юрия Владимировича где-то по ошибке выгрузили из самолета. Я предложил ему, пока не разыщут чемодан и не доставят его в Пекин, пошить полдюжины сорочек, сказал, что это можно сделать без всяких усилий, за одну ночь. «Да неудобно это, – говорил, смущаясь, Юрий Владимирович, – ночью сполосну рубашку, выглажу ее, и все будет в норме». Однако дело до этого не дошло – чемодан быстро доставили в Пекин из Иркутска, где его оставили сопровождающие. А в моих глазах Андропов вырос. К тому времени я уже был знаком с некоторыми, которые, как говорят на Руси, вышли из «грязи в князи», стали барами – утратив скромность и потеряв совесть. Андропов же был из другого теста.

Рассказывая о своем поколении, о его представителях, встречавшихся на моем жизненном пути, я далек от его идеализации, от представлений о его бетонной монолитности. Были и такие, кто утратил вследствие разных причин честность, порядочность, доброту к людям, смелость, принципиальность, трудолюбие и другие подлинно человеческие качества, которые я в своих заметках отмечал выше как характерные для людей, прошедших сквозь огонь и воду Великой Отечественной. В ряду этих причин и социальные условия жизни, и идейно-нравственная неустойчивость, и, конечно, психологические особенности личности, состояние ее психики.

Вряд ли кто возразит, что именно на долю нашего поколения выпали триумфы и трагедии в историческом развитии страны, зигзаги, крутые повороты на путях общественной жизни, требующие определения собственного «я» с тем, чтобы не потерять чести и достоинства, верности в служении Родине на путях социалистического строительства. И все-таки, как бы ни были сильны удары жизни по поколению, оно не раскололось, не рассыпалось. Его редеющие в силу объективных причин ряды становились сплоченнее.

Старые фронтовые раны и приобретенные в трудное послевоенное время недуги уносили многих в мир иной. Оставшиеся в живых продолжали и продолжают сохранять свою идейно-нравственную устойчивость. Она держалась не на страхе, не на казарменной дисциплине, а базировалась на убеждении в том, что созидается общество справедливости и что наше поколение внесет в этот исторический процесс свой, неповторимый вклад.

Поколение мужало, приобретало собственный опыт, свое представление о путях создания общества справедливости. Оно начинало искать выход своим потенциальным возможностям, своему пониманию происходящих в стране процессов, сопоставляя их с идеально представляемым и желаемым для народного благополучия и счастья человека.

Тогда, в Пекине, меня обеспокоили довольно явственно проявляющиеся среди некоторых молодых дипломатов замашки карьеризма и прямо-таки неуемной тяги к вещам. Это наблюдение для меня было новым, своего рода открытием, с чем я не сталкивался в тех служебных сферах, в которых мне до того пришлось работать, не говоря уж об отсутствии таких «влечений» у моих товарищей-сверстников. Подобные факты я отнес к недоработкам в воспитательной работе в Институте международных отношений и к усиливающейся бюрократизации МИДа, неизбежными спутниками которой только и могли быть подобные факты. Сняла мое беспокойство надежда на то, что в целом здоровый коллектив посольства поможет молодым товарищам избавиться от этих недугов. Однако по приезде в Москву я снова столкнулся с аналогичными фактами.

…Из Пекина я с семьей улетел зимой. На прощание объехали его исторические места. На площади Тяньаньмынь мои дети – Саша и Алеша – вспомнили удивительные по красоте фейерверки, длившиеся по два-три часа. Мы с женой Аллой помахали на прощание храму Неба – выдающемуся творению китайского зодчества, которое, раз увидев, забыть невозможно. Пекинская зима в тот год была мягкой, впрочем, по сравнению с нашей московской – она всегда мягкая: даже зимой воздух напоен весенними запахами. Нанес я официальные визиты китайским товарищам в разных государственных и общественных организациях и выразил надежду на новые встречи и на понимание необходимости нормализации отношений между нашими странами и народами.

Надо заметить, что китайские власти по закрытым каналам, но главным образом в устной пропаганде, сеяли в своем народе настороженное отношение к внешней политике СССР. Хрущева и других членов советского руководства характеризовали как «творцов» политики ревизионистской, политики сговора с империалистическими силами, и прежде всего с Соединенными Штатами Америки, политики капитуляции перед ними, хотя, по словам Мао Цзэдуна, американский империализм всего-навсего «бумажный тигр». Линия разногласий между КПСС и КПК проходила в плоскости трактовки политики мирного сосуществования, проблем войны и мира в современную эпоху.

Наша сторона то открывала на страницах печати полемику с китайским руководством, то прекращала ее. Нам вторили наши зарубежные друзья, китайцам – их сторонники. Дискуссия по актуальным проблемам мирового развития, мирового революционного движения развернулась во многих коммунистических и рабочих партиях, в руководств национально-освободительных движений. Естественно, что на этих страницах не представляется возможным давать полные характеристики и оценки развернувшейся полемике. Было совершенно очевидно, что она, переходящая нередко в перебранку, ослабляет революционные силы, их сплоченность.

Я приехал в Москву и приступил к работе в Отделе по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран Центрального комитета КПСС в период, когда полемика с китайским руководством раскручивалась. Отдел размещался в «Большом доме», в его дальней части, ближе к площади Ногина, со входом через подъезд № 3. Сейчас, когда пишутся эти строки, «Большой дом» – в том смысле, что там размещался Центральный комитет КПСС и его аппарат, – не существует. После августовских событий 1991 года, деятельность компартии одним махом – указом Президента России – была приостановлена, а ее имущество, в том числе и «Большой дом», передано в пользование новых властей.

Через 3-й подъезд, с его витой широкой лестницей, ведущей на второй этаж в длинные коридоры и большие комнаты, в которых в 30-е годы размещался профком работников аппарата Центрального комитета, я, будучи студентом, приходил оформляться на работу вожатым в пионерский лагерь. С тех пор в этом подъезде внешне ничего не изменилось. И вместе с тем что-то было уже другое: иным стал и я, и мое видение окружающего.