Текст книги "Сибирское образование"
Автор книги: Николай Лилин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
«Что с тобой такое? Какого черта ты на меня злишься?»
Я ударил его снова, и он сделал два шага назад, выставив одну руку перед собой, чтобы остановить меня.
Я ответил:
«Что я тебе говорил, дурак? Бей по бедрам, а не по груди! Пока ты возился с тем наркоманом и тебя избили трое его друзей, я достал настоящий клинок. Черт, это было чертовски близко, меня чуть не убили! И где ты был? Почему ты не прикрыл мне спину?»
Он сразу же напустил на себя скорбное выражение – опущенные глаза, склоненная голова, слегка приоткрытый рот – и голосом нищего, просящего милостыню, начал бормотать непонятные слова, как делал всегда, когда был не прав:
«Эм-м-м-м… Колыма… о-о-только ва-а-антированный…».
мм-хм-хм… так себе…
«К черту твои оправдания», – перебил я его. «Я хочу пойти домой и отпраздновать свой день рождения, а не похороны. Теперь послушай меня. Сейчас не время ссать, мы рискуем своими шеями в этом гребаном бизнесе. И не забывайте, что мы не одиноки; с нами есть другие люди, они помогают нам; мы не можем слишком сильно подставлять их. И слава Богу, что они здесь, потому что с большим количеством таких друзей, как вы, я бы уже был мертв.»
Мэл съежился еще меньше и, как он всегда делал в таких случаях, начал прикрывать мне спину, хотя было уже немного поздно.
Улица была похожа на место бойни: весь снег был красным от крови; наши нападавшие отползали к обочинам тротуара, выглядя явно потрепанными.
Я подошел к тому, кого Мел пытался ударить ножом: он был напуган, хотя на нем не было ни царапины. Мне пришлось играть жестко. Я схватил его за шею и попытался поднять, но не смог – он был тяжелее меня, – поэтому я наклонился и воткнул нож ему в бедро, пока не начало сочиться немного крови. Он закричал и заплакал, умоляя меня не убивать его. Я дал ему сильную пощечину, чтобы он заткнулся:
«Закрой свой рот, ты, маленький зануда! Ты знаешь, с кем связался, придурок? Ты что, не знаешь, что нас, парней из Лоу-Ривер, крестят ножами?» Ты действительно думал, что сможешь убить нас? Я дрался с семи лет; я разорвал на куски стольких парней, таких как ты, что мне потребовалась бы целая жизнь, чтобы их сосчитать.»
Я, конечно, преувеличивал количество жертв, но я должен был напугать его, посеять страх, потому что запуганный враг уже наполовину побежден.
«На этот раз я не убью тебя, поскольку сегодня мой день рождения и мы впервые сталкиваемся друг с другом; но если ты снова встанешь у меня на пути, у меня не будет пощады. Когда увидишь Стервятника, скажи ему, что Колыма передает привет, и если я встречу его до сегодняшнего вечера, я вспорю его, как свинью…»
Этот бедный идиот, у которого из бедра текла кровь, а лицо было искажено ужасом, смотрел на меня так, как будто я завладел его душой.
Мы снова отправились в путь: Фима с большой палкой, Иван со сломанной дубинкой, которую он подобрал с земли, Гека с железным прутом, Фингер с ножом и палкой, я с двумя ножами в кармане и, наконец, моя вторая тень, Мел, с застенчивым выражением лица, держащий палку и нож только с половиной лезвия.
Когда мы уходили, «выжившие» начали выходить со двора. Мы были в двадцати метрах, когда один из них крикнул нам вслед:
«Сибирские ублюдки! Возвращайтесь в свои гребаные леса! Мы убьем вас всех!»
Мел развернулся и быстро, как молния, метнул в него свой сломанный нож. Он пролетел по странной траектории и угодил прямо в лицо мальчику, стоявшему рядом с тем, кто кричал. Еще больше крови, и все они снова разбежались, оставив еще одного раненого товарища на снегу.
«Боже правый, что за резня…» – сказал Гека.
Мы шли быстро. Когда мы вышли на широкие открытые пространства, мы почти побежали. Мы старались избегать дворов и узких проходов.
Мы миновали последний ряд домов перед продовольственными складами и спрятались среди незаконно построенных гаражей и карцеров. Я предложил нам тщательно изучить местность, прежде чем переходить дорогу группой: я чувствовал, что нас ждут сюрпризы.
«Послушай», – сказал я. «Я собираюсь снять куртку, чтобы бежать быстрее. Я перейду дорогу дальше, там, где она поворачивает и уходит в лес, затем я пойду к складам и посмотрю, на что похожа ситуация. Если их нас ждет много, мы пойдем другим путем. Если их всего несколько, мы нападем на них сзади и втопчем в дерьмо… Это займет у меня четверть часа, не больше; а пока загляните в гаражи, может быть, там найдется что-нибудь подходящее, что мы могли бы использовать в качестве оружия, но будьте осторожны, чтобы не привлекать внимания…»
Все согласились. Только Мел не хотел отпускать меня одного: он волновался.
«Колыма, я пойду с тобой: может случиться все, что угодно…»
Я не мог сказать ему, что он был обузой; я должен был найти более добрый путь.
«Вы нужны мне здесь. Если они узнают, где вы, ребята, находитесь, вашей работой будет защищать группу. Я могу выбраться из любого дерьма самостоятельно, но как вы думаете, смогут ли они?»
При этих словах Мел стал серьезным, и его лицо приняло такое же выражение, какое могло бы быть у японских камикадзе перед посадкой в самолет.
Я снял куртку и собирался уйти, но Мэл остановил меня, вложив железный прут мне в руку, и дрожащим голосом сказал:
«Возможно, вам это понадобится…»
Я смотрел на него с удивлением: каким глупцом был этот человек, и как он любил меня!
Чем меньше вещей я держал в руках, тем лучше было. Но чтобы избежать бессмысленных объяснений, я взял батончик и убежал. Я выбросил его, как только скрылся за гаражами. Я двигался быстро; воздух был холодным, и дышать было легко.
Я дошел до поворота, перешел дорогу и направился к магазинам. Издалека я увидел дюжину мальчиков, сидящих вокруг железного ящика, где они развели костер, чтобы согреться. Я пересчитал палки и прутья, прислоненные к стене. Я подождал мгновение, чтобы убедиться, что там больше никого нет, затем повернулся обратно.
Когда я добрался до них, мои друзья уже открыли пять гаражей. Мел достал шкаф, набитый садовым инвентарем, и вооружился небольшой мотыгой, у которой с одной стороны было железное лезвие для рыхления, а с другой – маленькая вилка, которая, я думаю, предназначалась для подковыривания: я ничего не смыслю в садоводстве – в нашем районе сады использовались только для того, чтобы прятать оружие.
Мел также набил карманы запасными кусачками для циркулярной пилы; они были круглыми и с большими острыми зубьями.
«Что вы собираетесь делать с этими штуками? Вы думаете, что сможете разрезать людей на куски?»
«Нет, я использую их как ракеты», – гордо ответил он, и я увидел, как заблестели его глаза, как всегда, когда он собирался сделать что-то действительно глупое.
«Мел, это не игра. Будь осторожен, не попади ни в кого из нас, или я буду вынужден засунуть все эти ракеты тебе в задницу».
Он выглядел оскорбленным и вышел из гаража, повесив голову.
Фима ходил повсюду с огромным топором, что меня очень беспокоило, поэтому я убедил его отказаться от него в пользу трубы из нержавеющей стали хорошей длины.
«Посмотри, как оно блестит», – сказал я ему. «Похоже на меч, не так ли?»
Он схватил трубку без комментариев, его глаза внезапно наполнились желанием драться.
Иван раздобыл себе длинный топорик, из тех, что используются для обрубания веток. Я забрал его у него из рук, заменив железным прутом. Они были слишком жестокими, эти двое. Они устроили бы полномасштабную резню; их вооружение требовало сокращения.
Фингер нашел длинную прочную рукоятку топора, Гека – большой нож для разделки мяса и тяжелую деревянную палку.
Идеальный.
Я обыскал один из гаражей и нашел ящик с пустыми бутылками. У меня была идея: я хотел сделать что-нибудь ужасное, но очень полезное в нашей ситуации. Я заглянул в другие гаражи; в одном я нашел немного песка для консервирования яблок на зиму. Поэтому я позвонил Геке, и мы достали маленькую пробирку и откачали бензин из баков машин. Мы наполнили все бутылки смесью бензина и песка, а пробки сделали из каких-то старых тряпок, которые нашли повсюду.
Молотовы были готовы.
У нас была короткая встреча, на которой я изложил свой начальный план:
«Мы перейдем дорогу прямо отсюда и доберемся до стены склада, затем подкрадемся к ним, подбираясь как можно ближе. Они ожидают, что мы появимся с другой стороны; мы застанем их врасплох, атаковав из автоматов молотова, а затем приблизимся и побьем их. Это наш единственный шанс выбраться из округа на собственных ногах.»
Они все согласились.
Мы перебежали дорогу все вместе, очень быстро. Когда мы достигли стены, мы замедлили шаг. Мы с Гекой несли ящик, полный «молотова».
Внезапно мы начали слышать их голоса: они были прямо за углом. Мы остановились. Я немного высунул голову и взглянул на них: их позиция была идеальной мишенью. Все они были прижаты к стене, сидели вокруг костра в мусорном ведре.
Одного из них я знал, он был бандитом примерно на четыре года старше меня, прирожденным имбецилом по кличке Крамб. Он убил трех кошек, принадлежавших пожилой женщине, его соседке, а потом долго хвастался перед всеми этим героическим поступком. Он был настоящим садистом.
Однажды мы все собрались поплавать на пляже у реки, и один из мальчиков нашего района, Стас по прозвищу «Зверь» – действительно неприятный тип, парень, который был зол на весь мир, – услышал, как он хвастается своим подвигом с кошками. Зверь не стал тратить слов: он подошел к нему, схватил за руки и сдавил их с такой силой, что был слышен звук ломающихся костей. Лицо Крошки побелело и он потерял сознание; его руки распухли и стали фиолетовыми, как два воздушных шарика. Его семья унесла его. Позже я услышал, что ему вылечили руки в больнице, и что он возобновил свою жизнь хулигана, рассказывая всем, что однажды отомстит. Но у него так и не было на это времени, потому что Зверь вскоре умер, убитый в перестрелке с копами. Итак, Крамб поклялся отомстить всему нашему округу и заключил договор со Стервятником, поклявшись уничтожить нас. Ходили слухи, что они провели черную мессу на городском кладбище, во время которой все мы, мальчики из Лоу-Ривер, были прокляты.
Я взял два «молотова» и дал еще два Геке и Фингеру. Я ничего не дала Мэлу, потому что, когда он был маленьким, он подбросил один из них слишком высоко, и он развалился, а часть содержимого пролилась на нас. С тех пор ему всегда поручали держать наготове спичку или зажигалку.
Я хорошенько встряхнул бутылки, поднимая песок со дна, поджег две тряпки, выскочил из-за стены и одновременно метнул в группу два «молотова». Мгновение спустя у меня в руках уже были еще два, я зажег их и быстро бросил в одну за другой.
Враг был в панике – мальчики с обожженными лицами бросались в снег; повсюду был огонь; кто-то убежал так быстро, что исчез из виду в мгновение ока.
Мы втроем опустошили ящик меньше чем за минуту. Прежде чем Мел успел погасить спичку, мы закончили.
Я вытащил свои ножи и бросился к парню, который только что поднялся с земли и собирался взять палку. У него не было ожогов: огонь добрался только до его куртки, и у него было время поваляться в снегу. Он был очень зол и продолжал кричать, как воин. Он попытался ударить меня пару раз, всегда держа на расстоянии. Внезапно я нырнул к его ногам, избегая удара палкой, и вонзил свой нож ему в ногу. Он пнул меня в лицо другой ногой и разбил мне губу; я почувствовал вкус крови во рту. Но тем временем мне удалось нанести ему несколько ударов ножом в бедро и перерезать связки под коленом.
Позади меня Мэл уже уложил троих, у одного была обожжена половина лица, у другого в голове было три дыры, из которых сочилась сильная кровь: черная жидкость, такая, которая выходит, когда тебе попадают в печень, только гуще. У третьего была сломана рука. Мел был в ярости и разгуливал с ножом, воткнутым в ногу.
Фингер стоял у стены. У его ног лежали еще трое, все раненые в голову; у одного из них из ноги ниже колена торчала сломанная кость.
Гека тоже прислонился к стене; он получил удар по лбу, ничего серьезного, но он был явно напуган.
Тем временем эти два маньяка, Фима и Иван, оба врезались в великана, колосса, распростертого на земле, который по какой-то причине не выпускал из рук деревянную дубинку, которую держал в кулаке. Его лицо было похоже на кусок фарша, и он, должно быть, потерял сознание некоторое время назад, но он все еще не выпустил дубинку. Я склонился над ним и заметил, что клюшка прикреплена к его запястью эластичным бинтом. Чтобы оставить ему сувенир из Сибири, я перерезал связки у него под коленом. Он даже не застонал, он был полностью без сознания.
Я вытащил нож из ноги Мел, затем извлек эластичный бинт и разделил его на две части: одну часть я наложил на рану в качестве пробки, а из другой сделал тугую повязку. Мэл снял брюки, чтобы упростить операцию, и теперь сказал, что не хочет надевать их обратно. Он сказал, что хочет подышать свежим воздухом, псих.
Фингер смотрел на Фиму и Ивана с улыбкой, которая не угасла. Они гордо размахивали своими железными прутьями, как герои.
Я помог Геке подняться на ноги. С ним все было в порядке, за исключением того, что после удара он чувствовал себя немного нетвердым и в то же время возбужденным. Я достал конфету из кармана.
«Возьми это, брат; медленно пережевывай. Это тебя успокоит».
Конечно, это была чушь собачья, но если вы в это верите, конфета действует как транквилизатор. «Психологический фактор», как называл это мой дядя; он побудил одного из своих сокамерников бросить курить, рассказав ему забавную историю о том, что если он будет массировать уши по полчаса в день, то избавится от этой привычки через месяц.
Гека съел конфету и почувствовал себя лучше. У него был длинный фиолетовый синяк, который тянулся через лоб и спускался к левому уху. Я сказал ему, что мы должны быстро убираться, покинуть Железную дорогу как можно скорее.
Гека боялся идти домой, опасаясь, что они знают, где он живет.
«Не волнуйся, братишка», – успокоил я его. «Когда мы доберемся до нашего района, я расскажу Guardian всю историю. Дядя Планк все уладит».
Я пытался объяснить ему, что с нами он в безопасности, защищен.
«Как вы можете быть уверены, что мы правы, а не ошибаемся?» он спросил меня.
В то время его вопрос показался мне глупым. Только позже, со временем, я понял, насколько глубоким он был. Потому что на самом деле вопрос заключался не в том, были ли мы, мальчики, правы или нет в той ситуации или в других подобных ситуациях, а в том, были ли наши ценности правильными или неправильными по отношению к окружающему нас миру.
Он был философом, мой друг Гека, но у меня не хватало ума подбирать слова, поэтому я ответил ему первыми, что пришли мне в голову:
«Поскольку мы искренни, мы ничего не скрываем».
Услышав мой ответ, он как-то странно улыбнулся, как будто хотел что-то сказать, но предпочел отложить это до другого раза.
Тем временем Мэл обыскал карманы наших врагов и нашел три ножа, шесть пачек сигарет, четыре зажигалки – одна из которых была сделана из золота, и он тут же сунул их в карман, – более пятидесяти рублей и пластиковый пакет, полный золотых колец и цепочек, которые эти головорезы, без сомнения, только что у кого-то украли.
Мы нашли еще больше добычи в матерчатом мешке рядом с мусорным ведром. Термос, полный плохо приготовленного, но все еще довольно горячего чая, около десяти бутербродов с сыром и самый большой сюрприз – короткое двуствольное ружье без приклада и множество патронов, разбросанных тут и там, даже внутри бутербродов. Я проверил картриджи: оригинальные я сохранил, самодельные выбросил, потому что не доверял картриджам, изготовленным незнакомцами, особенно ребятами с железной дороги.
Мел был удивлен и продолжал спрашивать снова и снова, как заезженная пластинка:
«Почему они не стреляли в нас? Почему они не стреляли в нас?
Почему они в нас не стреляли?»
«Потому что у них не хватает смелости…» Я ответил, но только для того, чтобы он не задавал этот вопрос, потому что на самом деле я сам этого не мог понять. Возможно, парень, который принес с собой этот дробовик, был захвачен врасплох и не успел его вытащить… Возможно, а может и нет. Единственное, в чем можно было быть уверенным, так это в том, что, если бы он использовал это, вся наша история пошла бы другим путем, и меня, возможно, не было бы здесь сейчас, чтобы рассказать об этом.
Мел хотел взять дробовик, но по праву старшинства он принадлежал Фингеру: я отдал его ему, и он надежно спрятал его под курткой. К счастью, Мел не обиделся, а согласился с решением; он просто начал учить Фингера стрелять из этой штуки.
Мы быстрым шагом направились к парку. Пока я шел, жуя замороженный сэндвич, я подумал про себя, какое это плохое предзнаменование, что я попал во все эти неприятности в свой день рождения.
«Ладно, меня ждет тяжелая жизнь», – сказал я себе. «Я только надеюсь, что она не будет слишком короткой».
К тому времени, когда мы вошли в парк, уже смеркалось. Зимой темнота наступает быстро; дневной свет отступает без особых усилий, и не проходит и получаса, как вы уже ничего не видите. В парке не было фонарных столбов; все, что мы могли видеть, это слабые огни города, мерцающие между деревьями.
Мы шли по главной дорожке. Когда мы поравнялись с санаторием, я изложил Геке свою теорию о том, что кризис еще не закончился. В глубине души я чувствовал, что нас ждет еще одна засада, и поскольку парк был лучшим местом для ее организации, каким бы изолированным и темным он ни был, я боялся за всех нас.
Гека придерживался того же мнения:
«Это не может быть совпадением, не так ли, что Стервятник еще не проявил себя?»
Он предложил нам всем идти близко друг к другу, чтобы мы были готовы прикрыть спины друг друга, если они внезапно на нас выскочат.
Мы мгновенно собрались вместе, и все шли в ногу, как солдаты, ожидая вражеского нападения в любой момент.
Мы пошли прямо через парк, но ничего не произошло. Когда мы увидели огни Центра, мы были так рады, что чуть не прыгали от радости. Мел даже начал выкрикивать странные оскорбления в сторону Железной дороги.
Мы вошли в центр; прогуливаясь по освещенным улицам, мы уже были вполне расслаблены и даже могли отпускать шуточки. Все казалось таким естественным и простым… Я почувствовал такую легкость в теле, что сказал себе: «Если бы я захотел, я мог бы летать».
Мел начал лепить снежки и кидать их в нас; мы все смеялись, пока шли домой.
Мы срезали путь недалеко от библиотеки, по тихой улочке, которая проходила мимо старых домов первоначального центра города. Я умирал от желания вернуться и отпраздновать свой день рождения с другими, кто ждал нас.
«Они будут вне себя от злости», – пошутил Мел.
«Они уже все съедят, и когда мы доберемся туда, нам придется мыть посуду».
«Если у нас все получится, ребята, в следующий раз, когда у меня будет день рождения, я собираюсь провести его один; вы все можете пойти…» Я не закончил предложение: что-то или кто-то нанес мне сильный удар в правый бок. Я упал на мерзлую землю, ударившись головой. Мне было больно, но я отреагировал мгновенно, и когда одним прыжком поднялся на ноги, в моих руках уже были ножи.
Улица была узкой и темной, но где-то, немного в стороне, было освещенное окно, и благодаря этому свету можно было что-то разглядеть. К нам приближались тени.
«Черт, что это было? С тобой все в порядке?» Спросил меня Мел.
«Я думаю, да; кто-то толкнул меня. Это они, я уверен в этом…»
«Святой Христос, я уже выбросил свою палку», – он посмотрел на меня с отчаянием.
«Возьми один из моих ножей. Что случилось с теми лезвиями для циркулярной пилы?»
Мэл сунул руку в карман и отдал их мне.
«Брось им в лицо, мальчик».
Мне не нужно было повторять дважды. Я метнул лезвие в ближайшую тень, и через несколько секунд раздался ужасный крик.
Я увидел, как Фима прыгнул вперед с железным прутом, крича:
«Вы, проклятые фашисты, я собираюсь разорвать вас на куски!»
Он бросился на мальчика, который к этому времени был так близко к нам, что вы могли видеть его лицо; мальчик попытался увернуться от удара, но перекладина со всей силы ударила его по затылку, и он упал без единого стона.
Из темноты трое из них бросились на Фиму; Иван изо всех сил пытался ударить их своим железным прутом.
Гека лежал на земле; у него была сломана рука, его избивал гигант – другой, однорукий, с палкой. В следующую секунду Фингер бросился на великана с опущенным дробовиком: он выстрелил ему в упор, прямо в грудь. Гигант рухнул неестественным образом, как будто его толкнула невидимая сила.
Я принялся помогать Фиме: я продолжал метать клинки, попав двум нападавшим прямо в лицо. Еще одного я пырнул ножом в бок; я почувствовал, как нож глубоко вошел в плоть через слой ткани, затем я понял, что они были настолько уверены в том, что захватят нас врасплох, что даже не набили себя газетами. Я нанес ему еще два удара ножом в то же место, в область печени. Я надеялся убить его. Сразу после этого я почувствовал слабость в руке, державшей нож. Это было так, как будто я терял контроль над рукой, своего рода паралич.
«Это было все, что мне было нужно…» Я подумал.
Я попытался взять себя в руки, крепче сжать нож, но моя правая рука меня не слушалась, больше не реагировала. Итак, я схватил нож левой рукой, и в тот же момент сзади Мел схватил меня за шею и оттащил прочь. Тем временем я услышал множество шагов в темноте: звуки убегающих людей.
Я запыхался, мне было трудно дышать. Удар в левый бок причинял боль, но я не думал, что это что-то серьезное. Я думал, что в худшем случае они сломали мне пару ребер, и действительно, боль усилилась, когда я вдохнул.
Гигант лежал на земле, неподвижный и стонавший. Не было ни капли крови. Пули, которыми Фингер застрелил его, должно быть, были резиновыми с железным шариком внутри: специально изготовленные, чтобы не убивать, но при выстреле с близкого расстояния они могут нанести серьезный урон.
* * *
Мы снова начали ходить – или, скорее, сами того не осознавая, побежали. Мы все побежали; впереди были Фингер с Гекой, который прижимал сломанную руку к груди, поддерживая ее другой. Затем Фима, выкрикивающий проклятия на бегу, и за ним Иван, который был молчалив и сосредоточен. Хотя мне было больно, я тоже бежал как сумасшедший, я не знал почему: возможно, тот внезапный приступ, как раз когда мы чувствовали, что находимся вне опасности, вызвал у нас новую лихорадку.
Мэл медленно бежал позади меня, он мог бы бежать быстрее, но он волновался, потому что я не мог бегать так хорошо, как обычно: бок, в который меня ударили, ужасно болел.
Наконец мы достигли границы нашего района. Мы замедлили ход и остановились посреди дороги, которая вела к реке. Подъехали трое друзей, которые в то время были на страже. Мы вкратце рассказали им о том, что произошло, и один из них сразу же отправился рассказывать об этом the Guardian.
Мы приехали ко мне домой. Моя мама была на кухне с тетей Ириной, матерью Мел, и когда они увидели, что мы вошли, они застыли на своих стульях.
«Что с тобой случилось?» – запинаясь, спросила моя мать.
«Ничего; у нас были небольшие неприятности, ничего особенного…» Я поспешил в ванную, чтобы спрятать свою порванную куртку и вымыть окровавленные руки. «Мама, позови дядю Виталия», – сказал я, возвращаясь на кухню. «Мы должны отвезти Геку в больницу, он сломал руку…»
«Вы все с ума сошли? Что? Он сломал руку? Вы с кем-то дрались?» Моя мать дрожала.
«Нет, мэм, я упал, это был несчастный случай… Мне следовало быть осторожнее». Бедный Гека голосом, который, казалось, доносился с того света, пытался спасти ситуацию.
«Если ты упал, почему у Мела синяк на лице?» У моей матери был свой особый способ сказать, что мы сборище лжецов.
«Тетя Лиля», сказал этот гениальный Мел моей матери, – дело в том, что мы все упали вместе».
На это тетя Ирина отвесила ему хорошую пощечину.
Я вернулся в ванную и заперся. Я включил свет, и когда я посмотрел в зеркало, мое сердце упало: вся моя правая нога была пропитана кровью. Я разделся и повернулся к зеркалу. Да, вот оно: очень тонкий порез, шириной всего в три сантиметра, из которого торчал обломок лезвия.
Я взяла пинцет, которым моя мама обрабатывала брови, и в этот момент она постучала.
«Впусти меня, Николай».
«Секундочку, и я выйду, мама. Я просто хочу умыться!»
Я взялась за обломок лезвия и осторожно потянула. Наблюдая, как появляется лезвие и становится все длиннее, я почувствовала, как у меня заболела голова. Я остановилась на полпути, открыла кран и промокнула лоб. Затем я снова зажал лезвие и вытащил его прямо. Оно было около десяти сантиметров длиной; я не мог поверить своим глазам. Это была часть лезвия пилы для резки металла, подпиливаемая вручную до тех пор, пока она не стала острой как бритва с обеих сторон и с тонким, хрупким кончиком. Они специально выбрали это оружие, чтобы можно было вонзать его, а затем отламывать, чтобы оно оставалось в ране и было более болезненным.
Рана кровоточила. Я открыла стенной шкаф и обработала себя как могла: нанесла немного заживляющей мази на порез и вокруг него тугую повязку, чтобы остановить кровь. Я выбросил всю свою одежду и обувь из окна ванной и надел грязную одежду из корзины рядом со стиральной машиной. Я вымыл и высушил нож и вернулся в другую комнату.
Мел и тетя Ирина уже уехали. Приехал дядя Виталий; в руке у него были ключи от машины, он был готов отвезти Геку в больницу.
Фима и Иван сидели за кухонным столом, и моя мама подавала им суп со сметаной и мясное рагу с картофелем.
«Ну, растяпа, чем вы все занимались на этот раз?» – спросил дядя Виталий, который, как всегда, был в веселом настроении.
Я был на исходе сил; мне не очень хотелось шутить.
«Я расскажу тебе позже, дядя, это неприятная история».
«Тебе обязательно было попадать в неприятности именно в свой день рождения? Все твои друзья уже пьяны, они ждут тебя…»
«Никакой вечеринки для меня, дядя. Я едва могу стоять, я просто хочу спать».
Я провела два дня в постели, вставая только для того, чтобы поесть и сходить в ванную. На второй день ко мне пришла Мел со своим Опекуном, дядей Планком, который хотел услышать, что произошло.
Я рассказал ему всю историю, и он пообещал мне, что разберется во всем за считанные часы и предотвратит какие-либо репрессии против Геки, Фимы и Ивана из «Железной дороги». Фингер, тем временем, остался бы в нашем районе.
Примерно через неделю Планк позвал меня к себе домой, чтобы поговорить с человеком с железной дороги. Он был взрослым преступником, Авторитетом касты Черного семени; его прозвище было «Веревка», и он был одним из немногих преступников на Железной дороге, которого уважали наши люди.
Я нашел их сидящими за столом; Роуп встал и пошел мне навстречу, глядя мне в глаза:
«Так вы знаменитый «писатель»?»
Писатель, на криминальном сленге, – это тот, кто умеет обращаться с ножом. Писательство – это ножевое ранение.
Я не знал, что сказать в ответ и разрешено ли мне было отвечать, поэтому я посмотрел на Планка. Он кивнул.
«Я пишу, когда чувствую желание, когда Муза вдохновляет меня», – ответил я.
Роуп широко улыбнулся:
«Ты умный молодой негодяй».
Он назвал меня юным негодяем – это был хороший знак. Возможно, дело должно было разрешиться в мою пользу.
Роуп сел и пригласил меня присоединиться к ним.
«Я спрошу вас только один раз, что вы думаете об этом бизнесе, затем мы не будем обсуждать это снова». Роуп говорил с большим спокойствием и уверенностью в голосе; можно было сказать, что он был авторитетом, человеком, который мог справиться с ситуацией. «Если, что касается вас, на этом дело закончится и вы не захотите никому мстить, я даю вам слово, что все те, кто беспокоил вас и ваших друзей, будут сурово наказаны нами, железнодорожниками. Если вы хотите отомстить кому-то конкретно, вы можете это сделать, но в таком случае вам придется делать все это самостоятельно.»
Я не задумывался об этом ни на мгновение; ответ сразу же сорвался с моих губ:
«У меня нет ничего личного против кого-либо на железной дороге. Что сделано, то сделано, и правильно, что об этом следует забыть. Я надеюсь, что не убил никого из ваших людей, но в бою, вы знаете, как это бывает – каждый стремится к собственному выживанию.»
Я хотел, чтобы он понял, что месть для меня не важна, что благополучие и мир в обществе превыше всего.
Роуп посмотрел на меня серьезно, но с добрым, дружелюбным выражением:
«Хорошо, тогда я обещаю вам, что человек, который организовал эту позорную акцию против вас, пока вы были гостями в нашем районе, будет наказан и исключен. Ваши друзья могут прожить достойную жизнь и идти по железной дороге с высоко поднятой головой…» Он сделал паузу, взглянув на дверь в другом конце комнаты. «Я хочу познакомить вас со своими племянниками; к сожалению, вы уже познакомились с ними, но теперь я хочу, чтобы вы приняли их извинения…» При этих словах вошли два мальчика с мрачными лицами и опущенными головами. Одного я узнал сразу – это был Биэрд, маленький ублюдок, которого мы избили и заперли в школе, – в то время как лицо другого показалось знакомым, но я не мог вспомнить его. Затем я заметил, что он хромает, и что под брюками, на левой ноге, вздулась повязка: это был парень, которого я ударил ножом, когда передавал ему свое сообщение для Vulture, после первой драки.
Два мальчика подошли и остановились передо мной со всем энтузиазмом двух приговоренных заключенных перед расстрельной командой. Они поприветствовали меня в унисон. Это было очень грустно и унизительно; мне было жаль их.
Роуп строго сказал им:
«Ну, тогда? Начинайте!»
Тут же Биэрд, маленький наркоман, пробормотал то, что явно было подготовленной речью:
«Я прошу тебя как брата простить меня, потому что я совершил ошибку. Если ты хочешь наказать меня, я позволю тебе, но сначала прости меня!»
Это было не так трогательно, как могло бы показаться; было ясно, что он просто выполнял свои обязанности.
Я тоже должен был сыграть свою роль:
«Примите смиренные приветствия любящего и сострадательного брата. Пусть Господь простит всех нас».
Это был чистый дедушка Кузя, эта речь. Если бы он услышал меня, он бы мной гордился. Поэтический тон, ортодоксальное содержание и говорил как истинный сибиряк.
После моих слов Планк сидел с довольной улыбкой на лице, а Роуп выглядел изумленным.
Теперь настала очередь другого негодяя:
«Пожалуйста, прости меня как брата, ибо я совершил несправедливость и…»
Его голос звучал менее решительно, чем у Биэрда; было ясно, что он не мог запомнить все свои реплики и сократил их. Он бросил беспомощный взгляд на Роупа, но Роуп остался бесстрастным, хотя его руки непроизвольно сжались в кулаки.
