Текст книги "Крутыми верстами"

Автор книги: Николай Сташек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

2

Новый замкомдив полковник Соскин появился в дивизии нежданно-негаданно. И хотя в первое время он привлек к себе внимание разве что своим неказистым ростом да несоразмерно большой головой, совсем скоро было подмечено, что полковник умеет ловко уклоняться от ответственности, выходя при этом сухим из воды. Всякий раз, когда в сложной боевой обстановке кто-то из подчиненных обращался к нему с вопросом, требующим принятия решения, Соскин делал вид, что не слышит. Когда же деваться было некуда, резко переключался на другую тему, не имеющую отношения к делу, поднимал шум, делал вид, что именно это целиком поглощает его внимание.

Когда о неблаговидных поступках нового зама стало известно генералу Булатову, тот возмутился: «Такие трюки у нас не пройдут. Не потерпим». Но мер никаких тогда не принял.

Война застала Соскина в одном из городов Сибири, на службе в крайвоенкомате. И хотя в городах края в связи с тяжелым положением, создавшимся на фронтах, военкоматы были переполнены добровольцами разных возрастов, молодой еще кадровый офицер, полный сил, отправиться в действующую армию не спешил. Об этом он, даже приличия ради, никогда не заикался. Больше того, втершись в доверие к местному начальству, лез из кожи вон, чтобы показать свою незаменимость. Так все и сходило ему с рук. Правда, после перевода на службу в управление формирований ему как-то пришлось услышать вопрос вроде того, не пора ли полковнику применить свои знания и силы на более ответственном участке? Соскин, хорошо поняв намек, ловко отшутился. Однако после значительного улучшения дел на фронтах полковник стал все пристальнее присматриваться к продвижению по службе однокашников и бывших подчиненных. Встречая знакомые фамилии в числе награжденных, он морщился. «Так, чего доброго, можно остаться при пиковом интересе. А ведь и мы не лыком шиты», – размышлял Соскин, но рапорт об отправке на фронт подал лишь после того, когда в войне наступил окончательный перелом в нашу пользу. Для принятия такого решения у него было еще одно немаловажное обстоятельство: после расторжения брака с первой женой, которую он считал деревенской бабой, ему не удавалось встретить человека по душе. Лишь поздней осенью сорок первого, принимая эшелон с эвакуированными, он заметил в толпе симпатичную гражданочку. Его внимание она привлекла сначала яркой внешностью, а потом кротостью. Оказалась она артисткой Людмилой Журавлевой. Поначалу Соскин поежился, потом махнул рукой: «Что ж, артистка так артистка».

В течение нескольких месяцев артистка любезно его принимала, строила милые глазки, угощала им же принесенными лакомствами, поила чайком, иногда, как бы походя, чмокала в щеку, а когда полностью завладела квартирой, добытой им с большим трудом для себя, все резко изменилось. Дошло до того, что полковнику нередко приходилось ждать часами, чтобы попасть чуть ли не на правах квартиранта в отведенную ему маленькую неотапливаемую комнатку. Любя Журавлеву безумно, Соскин мирился и с этим. «Возможно, еще и перемелется», – рассуждал он. Но не перемололось. Как-то поздно вечером, когда Людмила Николаевна возвратилась навеселе с шумной компанией из театра, Соскин, проходя по коридору, услышал ее сетования: «Павел Васильевич в общем-то человек и ничего, но, согласитесь, во всех отношениях мелковат. Так что говорить об общих интересах не приходится, а тем более…» Журавлева не закончила фразу, но ее мысль была Соскину ясна и без того. Хотелось устроить скандал, разогнать компанию, но ему все же удалось себя сдержать, унять кипевший гнев. Закрыл тихонько дверь, как будто и не бывал в коридоре, но, войдя в комнату, почувствовал, как всего затрясло в бешенстве. «Видал, трясогузка! Ей подай генерала. Я тебе покажу! Еще посмотрим, кто мелковат. Это тебе припомнится!»

Оказавшись вскоре после этого по делам службы в столице, Соскин поспешил к старому дружку в кадры, помня, что тот не прочь побаловаться дарами сибирского леса.

– Сколько там еще сидеть? – хмуря брови, состроил он недовольное выражение на лице.

– Не торопись, Павел Васильевич. Успеешь повоевать. Насколько мне представляется, нужен не просто фронт. Надо получить должность с ближайшей перспективой. Так ведь?

Соскин ухмыльнулся.

Прошло несколько дней, и назначение состоялось. Соскин уехал в действующую армию, под Орел, живя надеждами на беспрепятственное продвижение по службе. «Винтики знают, в какую сторону следует крутиться, но их иногда надо подмазывать», – усмехнулся он в душе, довольно потирая руки.

Армейский кадровик встретил Соскина с удивлением.

– Наш план перемещения одобрен фронтом, и никаких уточнений не последовало. Тут какая-то ошибка.

– О какой ошибке может идти речь? – состроил Соскин строгую гримасу. – Смотрю, слишком вы смелы…

– Ничего. Вы, товарищ полковник, погуляйте. Мы разберемся.

Холодной была встреча и у командарма. От генерала Соскин только и услышал:

– Готовили мы помощника Булатову у себя, а тут…

О Булатове Соскин слышал, когда шла речь о его назначении с «перспективой». Был разговор о том, что комдива, как пожилого и частенько болеющего, вскоре переместят в тыл, а вот о кандидатуре его заместителя сказано ничего не было. Только теперь, толкаясь в коридорах, услышал, что на должность замкомдива вместо погибшего полковника Яркина предполагали выдвинуть хорошо в армии известного командира полка подполковника Дремова. Больше того, по перспективному плану Дремов рассматривался кандидатом на должность комдива.

Возвратившись в блиндаж после телефонного разговора с майором Великим, Соскин лег на раскладушку, но уснуть не мог. «Что ж, – думал он, – все, о чем услышал в кадрах армии, подтверждается. Булатов действительно тянет с большим скрипом, а Дремова метят на его место. Только и слышно: «Дремов, товарищ Дремов». Так что если не забыл, зачем сюда прибыл, то не хлопай ушами. Появилась наиболее подходящая, и вероятно, единственная возможность достичь намеченной цели. Не сумеешь сделать так, чтобы заменить Булатова, тогда ищи-свищи. Будешь у Дремова на побегушках. Надо войти в доверие комдива, поэтому каждое слово должно быть взвешено, продумано и применено уместно. Что касается всякого там героизма, то тут незачем лезть очертя голову. Она одна, и ее вновь не притачаешь. Надо начинать с Дремова и сделать так, чтобы о его промахах и даже незначительных ошибках знали не только в дивизии, но и в армии. Если их будет недостаточно – придумывать самому. Но, разумеется, с умом, так, чтобы комар носа не подточил. Нельзя забывать, что, если заподозрят, а тем более уличат во лжи, – сотрут в порошок. А из него, порошка, как известно, генералы не вырастают. Первым делом надо воспользоваться теми, хотя и скупыми, сведениями, которые были услышаны о прошлом Дремова. Для достижения цели все средства хороши. Капнешь раз, другой, третий, глядишь – и образуется проталинка. Ее для начала и хватит. Кто сунется на защиту? Ведь часто своя рубашка ближе к телу».

…На рассвете полк Дремова вместе с другими частями погнал противника… И как только его подразделения достигли гребня высоты, командир приказал свертывать НП, а сам позвал начальника штаба Великого.

– Трогайся, да не теряй связи с начальством, а я на минуту заскочу в медпункт. Носкова проведаю. Посмотрю, как там дела, да и ордена за боевую службу врачам вручить надо.

Вскочив на коня и дав шпоры, он тут же скрылся за бугром, а еще через несколько минут разгоряченная лошадь примчала его к разбросанным в кустарнике санитарным палаткам.

– Как дела? Где Носков? – спросил Дремов у выбежавшего навстречу старшего полкового врача капитана Решетни.

– Все нормально. Готовимся к перемещению. Майора Носкова отправил в медсанбат. Ничего опасного нет, но месяца три придется ему поваляться…

– Ничего опасного? – переспросил Дремов, вспомнив о разговоре замкомдива с майором Великим.

– Так точно. Ранение средней тяжести.

– Будем надеяться на лучшее. – Запустив руку в полевую сумку, Дремов достал две коробочки. – Ну, медицина. Подставляй могучую грудь.

Решетня подступился ближе, а когда на груди блеснул орден Отечественной войны, ответил строго по уставу:

– Служу Советскому Союзу!

– Где Соколова? Обрадовать бы и ее.

Позвали Ядвигу. Утомленная, она подошла неторопливо. Встретившись взглядом с Дремовым, зарделась.

– Поздравляю, доктор! Позвольте вручить, – поспешил Дремов, поняв ее волнение.

– Спасибо, если заслужила.

– За то и награждают, что заслужила.

Взглянув Дремову в глаза, Ядвига улыбнулась уголками губ и, сказав еще раз спасибо, поспешила к палаткам. Дремов заметил, что Решетня подал ей какой-то знак.

– Как с эвакуацией? – спросил он.

Врач несколько замялся.

– Вроде все в порядке. Но вот в третьем батальоне фельдшер оказался толстокожим разгильдяем. Только сейчас оттуда.

– Не в силах справиться? Ждешь, пока самому всыпят? Смотри, напакостит – спуску не будет. Пеняй на себя.

– Понимаю, – выдохнул врач.

– Раз понимаешь, хорошо. Что еще? – спросил Дремов, собираясь уйти.

– Товарищ командир! Позавтракать бы. Небось забыли, когда видели горячее?

– Верно, – смягчив взгляд, согласился Дремов. – Все всухомятку, но сейчас не могу. Видишь вот, – показал он на часы.

– Так все готово, – Решетня посмотрел в сторону палаток, где показалась Ядвига.

– Не могу. Надо торопиться…

Вскочив в седло, Иван Николаевич бросил короткий взгляд в сторону кустарника. Ядвига, опустив голову, стояла все там же у палатки, придерживаясь рукой за оттяжку. «Видно, обиделась», – с огорчением подумал он.

– О раненых не беспокойтесь! – бросил вдогонку Решетня.

Во все время своей многолетней службы Дремов остро переживал чье бы то ни было пренебрежительное отношение к солдату. Когда же проявляли безразличие к раненому, он был беспощаден.

С высоты он заметил в кустах слабый костерок, у которого кто-то копошился, а у самой речки – размеренно прогуливавшегося офицера с заложенными за спину руками. «Наверное, это и есть фельдшер-разгильдяй! Кому еще быть? Участок-то Ефимова». Приблизившись к речке, окликнул:

– Товарищ офицер!

И пока тот вразвалку преодолевал расстояние в каких-то сотню шагов, Дремов вспомнил, что с этим фельдшером он уже встречался в обороне и имел весьма серьезный разговор. «Неужели позабыл? Видно, из тех, которые нуждаются в напоминаниях», – с возмущением подумал он.

– Вы всегда так торопитесь? – спросил Дремов с иронией.

Поняв, что с ним разговаривает командир полка, офицер побагровел, большие карие глаза его льстиво заморгали. Весь он подтянулся. Ожиревшего живота как не бывало. Убрав под пилотку вывалившиеся волосы и одергивая гимнастерку, нерешительно подбежал:

– Товарищ… Товарищ подполковник! Я… Мы… – задергал он черной квадратной головой. – Товарищ…

– Что товарищ? – остановил его Дремов.

– Тут… Это… Медпункт.

– Вижу, что медпункт, и даже знаю, что третьего батальона. Так ведь? Раненых эвакуировали?

– Да… Почти…

– Сколько осталось?

– Восемнадцать-ть. Приме-е-ерно.

– Как примерно? Восемнадцать с половиною? Почему не отправляете?

– Повозки на передке. Повезли боеприпасы. Вот и…

Дремов не стал дальше слушать, направился к раненым.

Вначале рядышком, как по ранжиру, лежали несколько человек ногами к тропинке с подложенными под головы вещмешками. На некоторых были наброшены шинели. У одного на руке, у другого на голове, у третьего на ноге виднелись на грязных бинтах запекшиеся, потемневшие пятна крови. Ни один из них не мог самостоятельно передвигаться. Даже те, кто с трудом удерживался на ногах, отыскивали медпункт сами.

Встречаясь взглядом с бойцами, Дремов негромко здоровался, и ему отвечали кто как мог. Одни движением глаз, другие кивком головы. Некоторые болезненно кривились. А один, с орденом и тремя медалями на груди, стиснув зубы, слабо шевельнул ресницами глубоко запавших глаз. Было видно, что на большее у солдата не хватало сил.

Дальше раненые размещались как попало. Некоторые нашли укрытие от жгучих лучей солнца под обвисшими кустами. Пройдя за угол обрыва, Дремов натолкнулся еще на одну группу раненых. Судя по всему, эти получили ранения еще накануне и нуждались в медицинской помощи больше других.

– Вы доложили, что восемнадцать, а здесь кто?

Фельдшер, не находя слов, завилял:

– Так я… Это только наших, а эти…

Было ясно, что здесь могли оказаться и саперы из приданной полку саперной роты, и артиллеристы-наблюдатели, находившиеся вместе с пехотой на передовых НП, и бойцы первого батальона, вступавшего в бой перекатом через батальон Ефимова, а возможно, даже солдаты из соседнего полка. Всего человек сорок.

– Сколько вам лет? – спросил Дремов у фельдшера. Вопрос застигнул фельдшера врасплох. Насупившись, он промямлил:

– Пошел сорок второй.

– Где работали до призыва?

– Я… Мы… В Саратове… Санинспекция. На рынке.

– Вероятно, имеете детей?

– Трое… Два пацана и…

– Казалось бы, располагаете всем для того, чтобы честно служить Отечеству, приносить пользу людям, а вы?..

– Я… Я…

– Что я? Преступно вы исполняете свои служебные обязанности! Люди находятся в тяжелом состоянии и ждут от вас помощи, а вы: «Не наши». Перевязать раны, позаботиться об эвакуации – ваш долг!

Фельдшер повернулся и, закричав на санитаров, бросился к раненым.

Услышав нарастающий шум моторов, Дремов оглянулся. По пригорку в сторону медпункта катилось несколько пыльных шаров. Подпрыгивая, они стремительно двигались один за другим, а когда приблизились к обрыву и сбавили скорость – из пыли вынырнули три бортовых грузовика. Поблескивая лобовыми стеклами, они свернули на ту дорожку, по которой приехал Дремов. «Ну вот, теперь уж увезут раненых. А этого фельдшера Решетня должен держать под неослабным контролем».

Выскочив на гребень высоты, Дремов повел биноклем по холмистой, утопающей в утренней дымке местности. Вдоль побуревшей посадки двигалась небольшая колонна повозок с несколькими всадниками в голове. «Штаб», – определил он и пустил коня широким махом. Оказавшись через несколько минут рядом с начальником штаба, поспешно спросил:

– Что нового? Как противник?

– Противник отошел, в засадах оставил лишь прикрытие. Вон огрызается против наших разведчиков. – Великий взмахнул рукой в сторону доносившегося пулеметного рокота. – Ясно, что где-то подальше вновь сядет на подготовленный рубеж.

– Тут с тобой спорить трудно. Где батальоны?

Великий поднял к глазам бинокль и стал докладывать:

– Вон там, вдоль посадки, движутся роты Заикина, Лаптев левее, а батальона Ефимова не видно – уже перевалил через большак.

– То Заикин? – с удивлением переспросил Дремов, глядя в бинокль.

– Так точно. Его главные силы. Роту Супруна усилил минометчиками и выслал вперед.

– Гм-м, – протянул Дремов, не веря своим глазам. – Лошади, телеги. Все чем-то напоминает знаменитый «Железный поток» Серафимовича.

– Совершенно верно. Коров, правда, нет – быки. Теперь дело пойдет веселее.

– Молодцы! – похвалил Дремов подчиненных за находчивость, а про себя подумал: «На безрыбье и рак рыба».

Воспользовавшись тем, что батальоны свернулись в походные колонны, Дремов решил посмотреть, как они выглядят после многодневных тяжелых боев. Пришпорил коня; выскочив вперед, он остановился у обочины, всматриваясь в лица людей, здоровался с ротами и радовался тому, что они отвечали бодро, хотя и не так дружно, как на строевом смотре.

– Как видите, Иван Николаевич, – улыбнулся новый замполит, капитан Климов, – настроение на высоте. Вон они, молодцы, – указал капитан на двух закатывающихся от смеха солдат, разместившихся на проскочившей мимо телеге. – Им и черт не страшен!

– Что и говорить, – усмехнулся Дремов, а когда рядом появился широкий, кованный железом фургон, заваленный ранцами, вещмешками, ящиками с патронами, солдатскими скатками, показал замполиту: – А как тебе нравится вот это?

– Это еще что! Вон у соседей, так там на такую вот, – указал он на проходившую медленно, как баржа против течения, каурой масти трофейную лошадь, – приспособили на место седла пулемет «максим» на катках. Солдаты закатываются со смеху. «Настоящая самоходка, – говорят, – наводим промеж ушей и лупим длинными очередями с ходу».

– Действительно «самоходка», – от души рассмеялся и Дремов, доставая портсигар. – Но придется еще немного потерпеть и пользоваться вот такими «самоходками». Начальство обещает скоро подбросить несколько пушек, тягачей и грузовиков.

В общем плане наступление развивалось успешно, особенно на тех направлениях, где в сражение вводились свежие, подходившие из глубины танковые и механизированные корпуса. Что же до стрелковых частей, то темпы их продвижения в основном определялись боевыми и маршевыми возможностями пехоты. А она при всем желании не всегда могла угнаться за маневрировавшим при отходе противником. «Эх, матушка пехота!» – вздыхал Дремов, наблюдая по ночам, как далеко впереди вспыхивало огненное зарево боя вырвавшихся на оперативный простор подвижных соединений.

Вскоре Дремов убедился, что низкие темпы наступления претят не только ему, но и многим офицерам, сержантам и даже рядовым солдатам. «Нудно. Мышиная возня! Он отходит, а мы ползем, что черепахи. Хватить бы, чтобы искры полетели», – слышалось среди стариков, хлебнувших горя при отступлениях. К их голосам все чаще присоединялось и молодое пополнение. «Когда были в тылу, в запасе – там гоняли до седьмого пота, а тут…»

Прислушиваясь к разговорам, Дремов был доволен настроением солдат, так как обострившаяся у них ненависть к врагу могла способствовать успешному выполнению боевых задач. «Сложившиеся обстоятельства и настроение бойцов диктуют нам предпринимать какие-то экстренные меры для повышения темпов преследования», – рассуждал Иван Николаевич. В те дни и родилась у него идея бросать полк вперед по частям, по-эшелонно, вести боевые действия самостоятельными отрядами на широком фронте с выходом на фланги и в тыл противника. «Сплошного фронта теперь нет. Надо воспользоваться благоприятной обстановкой для расчленения боевых порядков противника. Чего еще ждать? Самая благоприятная обстановка для проявления широкой инициативы каждым командиром».

Приказав собрать в одну боевую колонну весь имевшийся в полку автотранспорт, Дремов направился к Заикину, намереваясь первым выслать вперед его батальон.

Заметив приближавшегося командира полка, Заикин остановился у обочины дороги.

– Давай сюда, комбат, – позвал Дремов, спрыгнув с коня на ходу. Поздоровавшись, он прислонил развернутую карту к крупу вспотевшего коня. – Вот, смотри, – чиркнул он по карте карандашом. – Через час подойдешь к этому лесу. Видно, лес сухой. В нем и остановись. Дай людям отдохнуть, накорми; если имеешь, не пожалей, выдай по чарке.

Глядя на карту командира, Заикин лишь смутно представлял, что от него потребуется, а Иван Николаевич, пока не раскрывая сути, спросил:

– Сколько у тебя активных штыков?

– В первой роте шестьдесят восемь, у Супруна около восьмидесяти, в третьей…

– Постой! – перебил Дремов. – Значит, в общем потребуется десятка два машин.

Поняв, что батальону предстоит выполнять задачу самостоятельно, Заикин поспешил высказать свое пожелание:

– Хотелось бы захватить побольше боеприпасов, особенно мин.

– Согласен, мины тебе будут нужны. Но учти, с тобой пойдет еще артиллерийский дивизион да Охрименко со своими «самоварами». Оба будут у тебя на своем транспорте за час до выступления. Дивизион желательно поставить в голову. В случае чего он обеспечит развертывание батальона.

– Вас понял.

– Что же ты понял?

– Гм-м! – удивленно улыбнулся комбат. – Раз отдаете все машины, значит, придется рвануть вперед!

– Ничего не скажешь, догадлив ты, но все же послушай задачу. Будешь ты действовать в отрыве от главных сил, и назовем мы тебя передовым отрядом. Ты должен стремительно пройти вот сюда, в Додорино. – Дремов хлопнул карандашом по карте. – Это небольшое село и железнодорожная станция. Немцы отходят по всему фронту. Надо помочь им побыстрее оставить эту станцию. Атакуешь ее внезапным ударом, с ходу.

– Додорино? Не нахожу, – бегая глазами по карте, признался комбат.

– Конечно, не найдешь. Смотришь по-пехотному. Разверни карту до конца. Вот оно, – ткнул Дремов карандашом в угол карты. – Рвись на оперативный простор. С этой минуты считай, что ты уже мехвойско, – усмехнулся Дремов. – Прямой тебе путь в полководцы. Только учти, что станция нам нужна не сама по себе. Есть другие, более важные обстоятельства. Утверждая мое решение, комдив предупредил, что где-то там находится лагерь военнопленных, а рядом с ним еще и концентрационный лагерь – там большая группа наших граждан подготовлена для отправки в Германию. И тех и других надо вызволить. Во-вторых, на станции у немцев большие склады. Их надо захватить и удерживать до подхода главных сил полка. Залог успеха – тщательная разведка и стремительность удара.

– Задачу понял, товарищ командир.

– Хорошо. Не буду задерживать. Выступление в двадцать два.

После встречи с Заикиным Дремов уточнил на ходу задачу Лаптеву, встретился с артиллеристами, побывал на батарее Охрименко. Порядочно вымотавшись, он нашел свой штаб лишь в сумерки.

– Заикин не докладывал о готовности? – спросил первым делом у Великого. – Надо бы с ним отправить кого-либо из штабников. Как считаешь?

– Конечно, надо, – согласился Великий. – Задача новая, да и войск там у него набирается немало. Новикова бы нам теперь в самый раз.

– Получил от него письмо из госпиталя. Поправляется он и больше лежать не намерен. Так что вот-вот может появиться.

Переминаясь, Великий нерешительно поднял глаза.

– Позвольте мне, Иван Николаевич, не подведу.

Дремов посмотрел на майора снизу вверх.

– Силен, нечего сказать! А штабом прикажешь мне заворачивать или разогнать его за ненадобностью? Думаю, больше других подойдет Сорокин. Парень с головой.

– Что ж, пусть идет, если не доверяете. Третий год все вот с ней. – Великий искоса посмотрел на грудь, где одиноко висела медаль «За боевые заслуги».

Дремов понял, о чем речь.

– Не за это Отечеству служим. Всему свой черед. Уверяю тебя, выполним задачу – нас не забудут, – по-дружески похлопал он майора по плечу.

Великий несколько сконфузился.

– Конечно, не в этом дело, но перед людьми стыдно. Возвращаясь из госпиталя, встретил тут одного хлюста. Вместе кончали училище. Подполковник. На груди целый иконостас. «Ты где это?» – спрашиваю. «Да все там же», – отвечает с ухмылкой. Оказалось, служит где-то в кадрах, да и то во втором эшелоне. Выстрела не слышал. О войне знает по сводкам Совинформбюро. А орденов, медалей – не перечесть!

– Ну и что? Сам говоришь, что хлюст. Встречаются, но такие не делают погоду ни на фронте, ни в тылу. Стоит ли завидовать?

– Да я и не завидую. Только как бы потом не сказали, что воевал плохо…

– Запомни, Петр Ильич, что самое трудное – отчитаться перед самим собой, перед своей совестью, а люди – они и без орденов поймут, кто как воевал.

– Как сказать! Его-то быстрее поймут.

– Будем надеяться, что и других поймут, но это потом, а сейчас есть дела более срочные и важные. Давай ими и займемся. Кстати, мы тоже представлены. Уверен, скоро свое получим. Все еще впереди.

– Да ладно! – И Великий поспешил к рации, распоряжаясь на ходу:

– Заикина, живо!

Дремов взглянул на часы. «Ух ты! Вот время летит!» Великий доложил, что у Заикина все готово

– Тогда поеду, провожу их, а ты продвигайся до совхоза.

В вечерних сумерках пахло перезрелыми травами. Дремов, пустив коня напрямик, не переставал думать о том, все ли сделано, чтобы батальон мог успешно выполнить сложную боевую задачу. Были минуты, когда он начинал сомневаться в целесообразности своих решений, но тут же прогонял эти мысли. «Кому не ясно, что опыта применения передовых отрядов стрелковыми частями еще нет, но его готовеньким на блюдечке никто не поднесет. Опыт надо приобретать в деле. Наступило то время, когда надо всем, от мала до велика, ковать то самое железо, пока оно горячо…»

Приближаясь к батальону, Дремов увидел выстроенных на опушке солдат, навстречу ему вышел комбат с докладом о готовности батальона и средств усиления.

Осматривая подразделения, Дремов, как бы думая вслух, громко повторял:

– У солдата все должно быть на своем месте, а боеприпасы – в избытке.

– Поднагрузились, товарищ командир, – послышалось из строя.

В заключение смотра Дремов решил поговорить с офицерами.

– Вам предстоит выполнять боевую задачу в значительном отрыве от главных сил полка. Задача новая, необычная и далеко не легкая. Дело не только в том, что даже в самой сложной обстановке вам не придется рассчитывать на немедленную помощь со стороны других подразделений полка, а противник к уже имеющимся в том районе силам сможет быстро подтянуть специальные охранные подразделения. Следовательно, батальон должен быть в готовности вести бой с численно превосходящим врагом, и довольно продолжительное время. Конечно, мы будем спешить с выходом в тот район, но надо рассчитывать на худшее. Может получиться даже так, что из-за отсутствия связи вы не сможете получить нашего совета. Так что каждому из вас предоставляется полная возможность проявить свою командирскую зрелость и способности. Особое внимание следует обращать на разведку. Только она может предотвратить внезапные удары противника. Это, конечно, ни в коем случае не означает, что вы должны излишне осторожничать. Нет. Каждый солдат и офицер, каждое подразделение и батальон в целом должны действовать дерзко, решительно, но не бездумно. Главное – расчет и смекалка.

Офицеры зашумели, Дремов, сделав паузу, спросил:

– Что-то неясно?

– Все ясно, товарищ командир! – ответили в один голос офицеры. – Задачу выполним.

Через несколько минут послышались приглушенные команды. Подразделения погрузились на машины, и батальон тронулся. Дремов поспешил к штабу, накоротке развернувшемуся в развалинах попавшегося на пути кирпичного завода. У стенки первой развалины ему бросилась в глаза запыленная легковая машина. «Чья может быть?» – подумал он, но, услышав доносившийся из темноты разговор, догадался, что в полк какими-то судьбами попал член Военного совета армии. Подойдя ближе, представился. Генерал полол руку.

– О делах в полку товарищ Великий уже обстоятельно доложил. Идут они у вас, как я понял, неплохо. Оказались вы впереди многих наших стрелковых частей. Что ж, так и дальше держать! – Генерал, вскинув голову, встретился с Дремовым взглядом. – Очень похвальны ваши начинания. Уверен, что инициативу, поддержанную комдивом, одобрит и командарм. Мне представляется, что, если мы начнем высылать усиленные передовые отряды от каждого полка, противник будет лишен возможности маневрировать. – О чем-то подумав, генерал спросил: – Приказы о присвоении званий и о награждениях получили?

Дремов переглянулся с Великим, оба пожали плечами.

– Видать, нет, – понял заминку генерал. – В таком случае мне представляется возможность сообщить, что вам обоим присвоены очередные воинские звания, а многие ваши солдаты и офицеры награждены правительственными наградами. Вы, товарищ Дремов, удостоены ордена Ленина, а Великий и Носков – орденов Красного Знамени. Так что поздравляю. Воевали умело и, несомненно, внесли свою лепту в разгром фашистов в ходе оборонительных боев. – Пожав руки, генерал привлек к себе Дремова. Поняв, что его присутствие излишне, Великий спросил разрешения удалиться.

– Так вот, – продолжил генерал, углубляясь в темноту, – хотел вам сообщить, что на рассвете на вашем направлении будут вводиться в сражение части свежего мехкорпуса. Поэтому высылка передового отряда тем более кстати. Решено с выходом на рубеж Додорино – Зимовище дать вашей дивизии небольшую передышку. Пополним вас и личным составом, и вооружением.

Передернув плечами, генерал звучно вздохнул:

– Ух! Видно, давление падает.

– Да, пахнет дождем, – согласился Дремов.

– Успехов вам, товарищ Дремов, ну а мне пора.

Когда «эмка» нырнула в темноту, Дремов подумал: «Всем достается. Вот и он мотается день и ночь, а ведь не молодой».

Стал накрапывать мелкий дождь. Дремов выругался:

– Черт подери! Тянул двое суток и все-таки пошел. Совсем некстати. Резина лысая, моторы изношены. Далеко ли ускачешь на такой технике по раскисшему проселку?

Направляясь в ту сторону, куда поспешил начальник штаба, он услышал доносившийся из развалин шорох в траве и сипловатый женский голос:

– Знаем вас, все вы такие. Коты!

В ответ пробасил мужской:

– Не все! Зачем так огульно? Люблю же…

– Так не любят. Отстань! Убери руки, не распускайся!

Послышалась звонкая пощечина, и вновь чуть ли не со слезами:

– С ним по-хорошему. Сережа да Сережа, а он все свое.

«Ах, Сережа? Значит, Зубков, по прозванию Робинзон. А сипит телефонистка Маруся. Видать, крепко это у них», – подумал Дремов и вспомнил случай, имевший место еще на дуге: когда во время очередного удара вражеской артиллерии оборвалась связь с первым батальоном, Маруся, не сказав никому ни слова, выпрыгнула из траншеи и, ухватившись за провод, бросилась в сторону переднего края, прямо в огненное пекло. Увидев, как она утонула в дыму, майор Великий успел выкрикнуть:

– Вот бес девка! Что, некому больше?

Вопрос был обращен к находившемуся в траншее Зубкову. И тот, не ответив майору, рванулся вслед за Марусей. «Я тебе покажу, чертова кукла!» – выругался капитан.

Через несколько минут Маруся, вся растрепанная, вытирая грязными кулаками слезы, возвратилась на НП. Ни на кого не глядя, шмыгнула к аппарату. Схватив трубку, стала вызывать батальон. Тут же возвратился и Зубков. Спрыгнув в окоп, прошипел:

– Только попробуй мне еще!

Девушка молчала, глядя в землю, но когда подняла глаза, можно было понять, что слова Зубкова ее не оскорбили. Скорее они были ей по душе.

«Вот тебе и Робинзон», – подумал Дремов.