Текст книги "Крутыми верстами"

Автор книги: Николай Сташек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

10

Двое суток полк Дремова отбивал атаки численно превосходившего противника, но уже на третий день боя опытный командир почувствовал, что сила вражеских ударов ослабела. Еще более заметно это стало с утра четвертого дня. Атака хотя и началась в обычное время, но не была похожа на атаки первых дней. «Федот, да не тот, – отметил Дремов. – Поубавилось спеси, у фашиста нет уже той наглости».

Активность противника снизилась и на других направлениях. И вполне закономерно: на огромном пространстве изуродованной земли за эти несколько дней было сожжено и уничтожено огромное количество танков, самоходных орудий, самолетов и другой боевой техники. Да и людские потери были велики. Гитлеровцы поняли – нашей обороны им не сломить!

Бойцы же наших передовых подразделений, находившихся в непосредственном соприкосновении с противником, почувствовали, что они способны не только отразить вражеские атаки, но и перехватить инициативу, перейти в наступление; начиная с утра четвертого дня они действовали еще более стойко и решительно. Казалось, стоит подать команду, и роты без особой подготовки бросятся в атаку.

Потерпев неудачи в утренних боях, противник на четвертый день битвы решил нанести мощный концентрированный удар перед закатом солнца.

Неожиданно в районе станции Проничи в вечернем небе появилось одновременно свыше двухсот бомбардировщиков. Вслед за авиацией двинулись в бой свежие пехотные и танковые дивизии – видимо, противник решил использовать свой последний резерв. Он все еще намеревался изменить ход сражения на Курской дуге в свою пользу. Ведь в случае успеха здесь, по его расчетам, открывался прямой путь на Москву!

Вслед за ударом на главном направлении враг активизировался и на других участках. Только успел Дремов доложить генералу Булатову, что на участке его полка установилось относительное затишье, как командир первого батальона сообщил, что перед его правым флангом опять появилось несколько танков, а из-за леса, что слева, к переднему краю потянулись группы пехоты.

Нацелив на это направление артиллерию, Дремов внимательно следил, чтобы не упустить подходящего момента для открытия огня. Но время шло, а ни танки, ни пехота в атаку не трогались. Наконец танки открыли огонь с места. Выпустив не менее сотни снарядов по окопам роты Супруна, они без видимой причины вдруг попятились назад за высотку.

– Ага. Не хватило пороху, – прохрипел капитан Рындин, обращаясь к Заикину.

– Пороху-то, вероятно, не хватило, а Супруна, по всему видать, перепахали. Видишь, не отвечает, – тряхнул трубкой комбат. – Так что ты тут командуй, а я смотаюсь посмотрю, что там творится.

Миновав все еще чадивший в лощине «фердинанд», Заикин, неожиданно обожженный упругой волной от разрыва снаряда, бросился в бурьян.

– Засек, ирод! – выругался он, спеша отскочить подальше. Разрывы повторились, на этот раз совсем рядом. Над головой зажужжали осколки, и Заикин, взмахнув руками, свалился в заполненную грязью авиационную воронку. Вспомнив всех чертей и святых, скользя ногами по глинистой стенке, он ухватился за раскисшие дернины на краю воронки, но, не удержавшись, шмякнулся назад.

Подбежал ординарец. Подавая руку, сердито буркнул:

– Несет тебя нечистая сила.

– Какого тебе… – не сдержавшись, ругнулся комбат. – И без тебя хватает.

– Думаю, как бы не было лишку. Сам сказывал, что этот битюг пристрелян, что теперь он у них за ориентир.

И действительно, за «фердинандом» взорвалась третья серия мин.

– Ну-ка, рванули! – скомандовал комбат и бросился вперед. А когда, запыхавшись, они оба свалились в ротную траншею, Заикин по-мальчишески расхохотался:

– Вот дали стрекача!

– Тебе смешно, а мне эти твои фортеля вот здеся, – ординарец похлопал себя по загривку. – Точно здеся!

Над головами полоснула длинная пулеметная очередь. Заикин, несколько выждав, высунулся из окопа, пытаясь определить, откуда палит пулемет, но Кузьмич, подскочив к нему, свалил на дно окопа.

– Тебе что, жисть надоела?!

Тут же взвизгнула вторая, еще более длинная очередь.

– Понял, как высовываться? Настигнет где и не ждешь.

– Ну что ж? Двум смертям не бывать, а одну трудно миновать. Бывает, что на войне убивают, – пошутил комбат, а про себя подумал: «Бывалый солдат, все наперед знает. Есть у него какое-то чутье. Не зря шагает по третьей войне».

Шумно вздохнув, Заикин поспешил вперед, но, оказавшись у изгиба траншеи, был остановлен окриком!

– Ложись!

Не успел комбат сообразить, в чем дело, как команда повторилась еще более настойчиво. Заикин присел. К нему тут же подбежал низко согнувшийся старший лейтенант Супрун.

– Товарищ комбат, дальше нельзя. Ход сообщения разрушен, а фашист бьет и бьет из пулеметов.

– А как ты, непробивной, что ли?

– Да я так, рывком, а вы не знаете, где он тут?

– Много, гады, наворочали?

– Хватает. Потери большие. Шестеро убитых, одиннадцать раненых. Да и вообще… Побил траншеи.

– Сколько у тебя осталось активных штыков?

– Всего ничего. Меньше сорока. По десятку штыков во взводе.

– Негусто, но, возможно, немного из резерва получим. А ты подумай о тех, кто остался. Накорми, дай отдохнуть. Видать, утром опять попытается еще атаковать. Так что смотри, а я пойду дальше. Разберусь, как у других.

Выяснив обстановку в первой, а затем и третьей роте, комбат направился на НП. Приближаясь к нему, услышал выкрики:

– Товарищ комбат, это вы? Спрашивают.

Выхватив у телефониста трубку, Заикин узнал голос Великого:

– Что же это ты? Давай быстрее, ждем!

– Бегу.

– Где Рындин? – обратился он к солдату.

– Ругал минометчиков, да к ним и пошел. Ранило там капитана.

На ходу заправляясь, Заикин спешил к Дремову, а оказавшись возле рощи, рядом с которой находился основной НП полка, остановился: «Смотри, как ее изуродовали. Остались одни пни», – прошептал он, глядя на поблескивавшие огоньки.

Торопясь в гору, запыхался, но вскоре потянуло табачным дымком, а когда оказался в ходе сообщения, был остановлен часовым:

^: – Тебе куда? – спросил усатый солдат, преграждая путь.

– Где блиндаж командира?

Солдат присмотрелся, посветил фонариком.

– А, комбат? Там, – махнул головой куда-то в темноту дальше по ходу сообщения.

– Здесь они, товарищ капитан, – указал сержант-связист на струйку света в конце траншеи.

Отодвинув полу висевшей плащ-палатки, комбат заглянул внутрь. Оттуда пахнуло спертым, горячим воздухом.

– Заходи, заходи, товарищ Заикин, – услышал он голос Дремова.

Опускаясь на пол у самого входа, Заикин увидел напряженные лица офицеров. Вперемежку с полковыми сидели незнакомые офицеры-артиллеристы, утомленными глазами все смотрели на командира полка, ставившего подразделениям боевые задачи.

Встретив взглядом Заикина, Дремов сделал небольшую паузу, после которой продолжил в том же тоне:

– Сейчас дороже всего время. Оно диктует нам тактику. К двум ноль-ноль все подразделения должны бесшумно закончить смену, а к трем часам вся артиллерия и минометы должны быть готовы к участию в огневой подготовке. Никакие причины опоздания во внимание приниматься не будут. Все ясно?

– Ясно, – послышались голоса.

Провожая офицеров, Дремов кивнул Заикину.

– Ты, товарищ Заикин, останься да садись поближе.

Заикин пододвинулся, сел поудобнее.

– Так вот, то, что мы выстояли в обороне, – только первая часть победы. Вторую надо добывать в наступлении. Оно начинается на рассвете. Артподготовка назначена на три тридцать.

Слушая Дремова, Заикин в душе радовался его сильному, уверенному голосу. А Дремов, не подозревая, что о нем думал комбат, продолжал:

– Вашему батальону нужно занять исходное положение в опорном пункте Сироты. Справа уже садится второй батальон.

– Плотненько получается, товарищ командир.

– Ничего. В тесноте, да не в обиде. Учти, на твой батальон возлагаю главные надежды. Должен броситься в атаку коршуном, уничтожить противника на высоте «Плоская», в дальнейшем наступать на западную окраину Алексина, вот сюда, – указал Дремов на карте. – Понял?

– Так точно. Задача ясна!

– Тогда не задерживаю. – Дремов крепко пожал комбату руку.

Выскочив из блиндажа, Заикин понесся к себе на НП, стараясь представить, как батальон после огневого удара должен будет рвануться вперед и, прижимаясь к разрывам своих снарядов, развивать стремительную атаку. «Коршуном! Только коршуном!» – все настойчивей звучало у него в сознании.

Приближаясь к НП и заметив движение у блиндажа, окликнул:

– Рындин! Ты там?

– Так точно. Здесь я, – с заметной веселостью ответил капитан.

«Видать, опять «лечил» свои связки. Совсем не вовремя», – насупился комбат и, вскинув голову, спросил:

– Что там у минометчиков?

Рындин почувствовал, что комбат чем-то недоволен. За много месяцев совместной службы, часто хлебая щи из одного котелка, он всегда относился к Заикину с уважением. В душе он по-доброму завидовал комбату и старался ему подражать: быть прямым, смелым, честным и по-человечески добрым, а главное – чистым душой и всегда трезвым. К несчастью, последнее не всегда ему удавалось.

– Прошу простить, товарищ комбат. Давал слово, а не стерпел. На радостях. Вот, – протянул он измятый конверт. – Первое за все эти годы. Нашлись… На Кавказе, в Дербенте теперь живут…

Заикин, посмотрев на конверт, живо отозвался:

– Это прекрасно! Теперь будем драться еще злее!

– Простите, товарищ комбат.

Заикин промолчал.

– Так что же у минометчиков? – спросил он после паузы.

– Немного зацепило Грищенко. Несколько дней полежит в санбате и будет в строю.

– Нет у нас таких дней. Нет, понимаешь? Нет ни одного часа, – продолжал досадовать комбат, направляясь в блиндаж.

– Что-то случилось? – озабоченно спросил Рындин.

– В том-то и дело, что случилось. Наступаем! Сегодня утром. Понял?!

– Что? Что? – удивленно переспросил капитан.

– Вот тебе и «что». С рассветом – вперед! – Вскинув руку, Заикин посмотрел на часы. – Остается всего три часика. Беги в первую роту, и как только подойдет смена – по лощине, хоть ползком, но без единого звука к двум ноль-ноль должен занять исходное положение. И пока есть время, людей настропалить, чтобы глаза горели, чтоб шли в атаку со злостью. Понял? Давай. Жми!

Щелкнув каблуками, Рындин поспешил к выходу. Вскоре его торопливые шаги, удаляясь, стихли.

* * *

Коротка на Орловщине июльская ночь. Кажется, только сейчас опустились на землю сумерки, а уж вновь загорелась заря, безоблачное небо совсем посветлело.

Отдохнуть Дремову так и не удалось. Смена, подготовка наступления. Каждая минута в напряженном труде. И все же, собираясь отправиться на новый НП, он выхватил из чемоданчика бритву, взглянул на блеснувшее синевой лезвие и, поспешно скользнув им по шершавой ладони, стал брить наспех намыленные щеки. «Не только себя ради. Больше для людей. Надо, чтобы они и во внешности командира чувствовали уверенность в победе», – думал он, а от порога послышался голос замполита:

– Перед боем побриться – для командира не последнее дело.

– А, это ты? – оглянулся Дремов. – Уже отправляешься?

– Да, пора. Надо поговорить с людьми, хотя Заикин и доложил, что заряд заложен, нужен лишь детонатор.

– Толковал с ним, когда ставил задачу. Заверил, что заряда хватит, ну а искру, надеюсь, сумеешь высечь? – взглянул Дремов замполиту в глаза.

– Постараемся, – усмехнулся Носков, направляясь к двери, а когда оказался в тамбуре, оглянулся. Дремов отнял бритву.

– Смотри там. Поосторожнее.

Носков кивнул головой в знак согласия и, оправляя снаряжение, быстро скрылся.

Запищал телефон. Из трубки Дремов услышал приглушенный голос майора Великого:

– У нас все готово. По команде доложено.

– Хорошо. Сейчас буду.

Смахнув остатки мыла и торопливо застегивая пуговицы просоленного воротника, Дремов поспешил на подготовленный за ночь в исходном положении НП, чтобы с рассветом повести своих бойцов в наступление, пока еще не зная, каким грандиозным оно будет – летнее наступление сорок третьего.

Часть вторая
Покатилось эхо

1

Приближаясь к НП, Дремов заметил в сереющем рассвете сновавших бойцов. То горбясь, взмахивая руками, то что-то разбрасывая, то поспешно переползая на четвереньках, они заканчивали маскировку линий связи. Обливаясь потом, солдаты спешили так все сделать, чтобы комар носа не подточил. Оказавшись у хода сообщения, он услышал голос вынырнувшего из темноты капитана Зубкова.

– Кончай ползать.

Начальник связи полка капитан Зубков был призван в армию из запаса в самом начале войны. Был он высок и худ, к тридцати годам все еще не женат, а находясь на фронте, к своему холостяцкому положению относился равнодушно. О том, что Зубков мог одновременно делать многое, было известно не только связистам полка, но и бойцам других подразделений. У него, как правило, не хватало времени даже спокойно поесть. Часто ел на ходу.

Дремову довелось слышать, как Зубкова распекал начальник штаба: «Все у тебя кругом-бегом. Доведешь, что буду привязывать за ногу или женю на Юльке. Тогда узнаешь кузькину мать. Побрился бы. Оброс щетиной, как дикобраз».

Остановившись на миг, чтобы взглянуть вокруг на просветлявшуюся местность, Дремов заметил, как Зубков, пробегая стороной, не сдержался и вновь зашумел на солдат:

– Ну-ка, бросай елозить!

Со стороны блиндажа послышался голос Великого:

– Сейчас, сейчас, товарищ восьмой. Передаю.

Наклонившись к телефону, Дремов поздоровался с комдивом.

– Как себя чувствуем? – спокойно спросил генерал и после короткого разговора предупредил: – Я рядом. Следите за сигналами.

Дремов знал прямой, открытый характер Булатова и хорошо усвоил, что, раз генерал ограничивается коротким разговором, дела в дивизии обстоят нормально. Именно уверенностью комдива в успехе предстоящего наступления и можно было объяснить сейчас не только эту краткость, но и кажущуюся его непричастность к сути дела. Для Булатова же хватало и такой краткости, чтобы по каким-то лишь ему одному понятным ноткам в голосе подчиненного командира судить не только о его внутреннем, душевном состоянии, но и о положении дел в части. Острый, пытливый ум генерала, обогащенный большим опытом работы с разными по своим характерам людьми, позволял ему проникать в думы других и нередко разгадывать их суть чуть ли не безошибочно.

Перенимая все хорошее в практике работы комдива, Дремов вместе с тем понимал, что совершенствование командирских знаний и способностей не может быть ограничено постижением действительности лишь в отдельных ее частях. Ее надо познавать и в целом. Каждый командир обязан в совершенстве овладевать философскими знаниями.

Время перехода войск в наступление приближалось, и напряжение у людей, поглощенных ожиданием сигнала, с каждой минутой усиливалось.

То заслушивая последние доклады подчиненных, то оценивая противника и местность, Дремов старался полнее нарисовать себе картину предстоящего боя и точнее определить те меры, которые должны быть предприняты им как общевойсковым командиром для успешного развития наступления.

Послышались грузные шаги. Дремов поднял голову и увидел, как, выпуская клубы табачного дыма и поблескивая широким металлическим зубом, к нему приближался Сомов. Поздоровавшись, Захар обратил внимание на висевший у Дремова на шее бинокль.

– Примитив! – иронически пощупал он простой шестикратный бинокль. Оглянувшись на своего офицера, мигнул: – Сбегай!

Офицер исполнил приказание в один миг. Возвратившись со стереотрубой, вытянулся перед Сомовым.

– Вот она, товарищ подполковник.

Дремов усмехнулся, похлопал Захара по плечу.

– Люблю артиллеристов. Понимают толк в службе.

Сомов посерьезнел и, приняв положение «смирно», доложил:

– Артиллерийская группа к выполнению задач готова!

– Как эрэсовцы? [8]8
  Эрэсы – сокращенно «реактивные снаряды», которыми стреляли «катюши».


[Закрыть] – спросил Дремов, вспомнив, как сетовал на недостаток времени на подготовку командир дивизиона.

– Все успели. Времени хватило с лихвой. Куражился для форсу. Ребята молодые, с гонорцом, а вообще грамотные артиллеристы. Первый залп дадут, как приказал, по опорному пункту перед первым батальоном. В последующем – куда прикажешь.

Спросив разрешения, Сомов ушел на свой НП, а через несколько минут оттуда послышалась команда:

– Натянуть шнуры!

Взглянув на часы, Дремов убедился, что идут они верно. «Да, да. Захар прав. Пора натянуть шнуры. Время», – подумал он и тут же увидел, как в небе над НП комдива вспыхнули красные ракеты. Через несколько минут прохладный утренний воздух вздрогнул, обдал стоящих в окопе своими тугими волнами. В сторону противника хлестнуло раскаленным металлом. Кто-то из солдат возбужденно выкрикнул:

– Теперь, гад, узнает!

Вслед за первым огневым ударом, оставляя за собой длинные шлейфы бурого пламени, пропороли небо наши реактивные снаряды. Через несколько секунд в расположении противника вздыбились столбы земли и дыма. Оставаясь какое-то время во взвешенном состоянии, они долго трепыхались взлохмаченными космами, а потом медленно гасли.

Наши пехотинцы, прижимаясь друг к другу в тесных ячейках, ждали сигнала атаки. Эти тяжелые минуты перед броском тянутся мучительно долго и ложатся на душу гнетущим камнем. Кажется, что-то острое зацепило ее, но нарочно не отпускает и тянет с опаской, страшась, как бы она не оборвалась. Душа. Люди молча сидят. Каждый думает о своем, но ни один из них не допускает мысли, что атака, в которую он сейчас поднимется, будет для него последней. Нет! Нет! Об этом он не думает, хотя не сомневается, что уже через несколько минут погибнут многие из тех, кто сейчас находится рядом с ним, кто сейчас думает о том же. Но то они, а не он – думающий о них. И ему становится их жалко, у него появляется желание выразить каждому из них – тем, кто погибнет, свое сострадание. И лишь в самый последний миг он ожесточается, ему становится противно чувствовать свою расслабленность. «К черту! – отбрасывает он эту гнусную мысль. – Они тоже не погибнут. Никто не погибнет! Они будут атаковать вместе со мной долго-долго, а когда враг будет разбит, мы все вместе, исполнив свой солдатский долг, счастливо посмотрим друг другу в глаза».

За спиной из-за горизонта выглянул краешек солнца и осветил росистую траву розовыми лучами. И тут третий, наиболее мощный огневой налет обрушился на врага, а когда налет подходил уже к концу, с НП комдива передали сигнал: «Буря! 333… 333… 333…»

Дремов с нетерпением ожидал этого сигнала и, услышав его, скомандовал:

– Пламя! Пламя! В атаку, впере-ед!

Команда понеслась по окопам и, подняв людей, бросила их вперед, вслед за разрывами снарядов, на штурм вражеских позиций.

Чтобы атака была успешной, путь наступавшей пехоте прокладывали массированным огнем артиллеристы, а для подавления опорных пунктов в глубине обороны врага поднялась авиация. Над НП командира полка на бреющем полете пронеслось одна за другой несколько эскадрилий штурмовиков.

Атака полка была дружной, и Дремов вскоре увидел, как первый батальон, рота к роте, устремился вперед, показывая пример другим подразделениям. В окуляр стереотрубы Ивана Николаевича попал комбат Заикин, бежавший с поднятым над головой автоматом. Справа, слева и позади него стремительно продвигались бойцы батальона. Перед цепью наступающих рвались снаряды. Вражеская пехота, изредка отстреливаясь, поспешно отходила за высоту.

– Молодец комбат! Идет на полном заряде. Пора и нам двинуться вперед, – сказал Дремов майору Великому.

– Понял, – коротко ответил майор и скомандовал: – Свертывать НП! Зубков, рацию за командиром.

Прежде чем тронуться в путь, Дремов внимательно посмотрел по сторонам. Соседние полки не отставали, также подходили к гребню высоты. Дремову было неизвестно о том, что в наступление было брошено лишь несколько правофланговых дивизий, в то время как на левом крыле фронта продолжалось ожесточенное оборонительное сражение. Не знал он и конечных целей предпринятого наступления, но ясно понимал, что сам факт перехода в наступление свидетельствует о том, что ударная группировка противника потеряла шансы не только развить кое-где начатое продвижение, но и удержать свои заранее подготовленные позиции. «Следовательно, от каждого командира требуется предельное напряжение, чтобы закрепить перехваченную инициативу», – думал он.

Прибыв на новый НП, Дремов узнал, что первый батальон, достигнув речушки, был встречен сильным огнем противника.

– Вот видишь? – обратился он к начальнику штаба. – Тут мы с тобой допустили промах. Знать бы, что он здесь засядет, можно было бы готовить прорыв с ходу.

– Так разведчики, дивизионные…

– Не знал, говорят: на бога надейся, сам не плошай!

Противник обосновался прочно: поставил проволоку, минные поля, организовал систему огня. Особенно вредными оказались его минометчики, укрывшиеся в глубоком овраге, сползавшем черной пиявкой с высоты к речушке.

На этом рубеже полк столкнулся и с рядом других неожиданностей. Одной из них был залп реактивными снарядами шестиствольных минометов по правому флангу второго батальона, после которого группа бойцов из находившейся в том районе роты дрогнула. Сорвавшись с места, солдаты скопом бросились в тыл.

Увидев бегущих, Дремов не поверил своим глазам. «Галлюцинация, что ли?» – мелькнула у него мысль.

Ни к кому не обращаясь, Иван Николаевич выскочил из окопа и быстро побежал им наперерез. За командиром полка выпрыгнули несколько офицеров штаба во главе с Великим. Послышались выкрики:

– Стой! Ложись!

Оказавшись совсем рядом с НП, солдаты остановились, явно не зная, как себя вести. Молчал и Дремов. Обходя бойцов и вглядываясь в их лица, дал возможность им прийти в себя. Только после этого, не повышая голоса, спросил:

– Далеко ли, братцы, собрались?

Ответа не последовало. Некоторые взглянули на Дремова исподлобья.

– Напугались, что ли? Верю, бывает страшновато, когда рядом рвутся снаряды, но бегством с поля боя не спастись.

Тягостное молчание продолжалось. Оно было настолько гнетущим и невыносимым, что гремевший у речки бой не шел с ним в сравнение. Самым жестоким и нещадным в эти минуты был «бой», разгоревшийся в сознании каждого из оказавшихся здесь бойцов.

Выждав еще несколько секунд, Дремов без крика, спокойно и твердо приказал:

– А теперь кругом марш! И занять покинутый рубеж!

Солдаты подчинились команде и решительно побежали вперед. Возвращаясь на НП, Дремов продолжал думать: «Нет среди них ни трусов, ни паникеров, но дрогнули нервы у одного, не сдержался другой, на них глядя, подхватился третий. Командир убит, и вот результат – бежал целый взвод. Не оказалось среди них волевого, сильного человека, способного преградить путь бегущим».

Запыхавшись, Дремова нагнал майор Великий, успевший побывать у Лаптева.

– Что там у него?

– Батальону Лаптева самому не прорваться. Вероятно, противник занял старую тыловую позицию: глубокие траншеи, проволочное заграждение, минные поля. Ход сообщения тянется от речки за высоту.

– Выходит, придется прорывать боем, – подосадовал Дремов.

Подготовка к прорыву продолжалась всю ночь. У командира полка в таких случаях дел невпроворот. Ни на миг не забывая о противнике, Дремов спешил побывать во всех подразделениях, лично проверить и организовать взаимодействие, выдвинуть орудия на прямую наводку, проверить подвоз в батальоны боеприпасов и горячей пищи бойцам. Особенно беспокоился он об эвакуации раненых.

Возвращаясь на НП весь вымокший в обильной росе, услышал выкрики майора Великого: «Находится на переднем крае. Скоро должен быть. Сразу же доложу…»

Спрыгнув в окоп, Иван Николаевич потянулся к трубке, но майор уже успел ее положить.

– Кто спрашивал?

– Тридцать первый. Видать, новый замкомдив.

– Что хотел?

– Вначале интересовался обстановкой, а потом спросил, намереваемся ли мы наступать, недоволен, что задержались.

– Ну и как ты ответил?

– Сказал, что о готовности полка к атаке уже доложено комдиву.

– Ну что ж, ответил ты правильно. Это все?

– В том-то и дело, что нет. Начал допытываться, как это могло случиться, что ранило замполита. Ну что на это можно сказать? Ответил, что ранило, как случается со многими на войне.

– Ну что ж? И на этот вопрос ответил верно. Ты вот что, пока есть минута, ложись прикорни.

Великий послушался. Привалившись к стенке окопа, тут же уснул. Всхрапывая, нет-нет да покашливал. «Видно, все еще после того, когда хлебнул газов под танком», – подумал Дремов.

Поглядывая в сторону переднего края, он чувствовал, как из-за неожиданной задержки удачно начавшегося наступления заныла душа. Его мысленному взору представлялись те огромные пространства Родины, которые еще предстояло освободить. «Хотя и бились мы, начиная от границы, нещадно, часто до последнего патрона, до последнего вздоха, но нельзя забывать и того, что не все было гладко. Только титаническими усилиями всего народа врага удалось остановить чуть ли не у ворот столицы. Примечательно то, что здесь вражеская машина не просто застопорила, ее заставили захлебнуться на самом гребне исторического перевала. Под Москвой был развеян миф о непобедимости фашистской армии. Ну а затем сокрушительный разгром под Сталинградом, и, наконец, новое, теперь уже несомненное поражение здесь, на дуге. И тем не менее для полного разгрома вражеских полчищ потребуются огромные усилия и на фронте и в тылу. Ясно, что враг по своей воле не отступит. Союзники с открытием второго фронта не спешат, выжидают подходящего для себя момента».