Текст книги "Крутыми верстами"

Автор книги: Николай Сташек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

7

Пока наступление развивалось успешно и госпиталь после непродолжительных остановок скачками продвигался вслед за войсками, Зине казалось, что она вот-вот догонит своих. «Вот удивится Степан. Он непременно произнесет свое «елки зеленые» и, как всегда, станет протирать свои очки». Она тешила себя этими мыслями, полагая, что оттуда будет легче связаться и с Заикиным. Но в последнее время обстановка на фронте так изменилась, что нарушился всякий ритм и в госпитале: то он оставался неподвижно стоять на одном месте, то с большим трудом продвигался по бездорожью в течение нескольких дней, не развертываясь, то перемещался лишь на два-три десятка километров куда-то в сторону и, надолго застревая в колонне, пропускал войска. А однажды ночью, поднятый по тревоге, он даже поспешно попятился назад. Теперь, после мучительного движения, его остановили в большом селе и уже вторую неделю не трогали с места. Поток раненых непомерно возрос.

Зина догадалась, что на фронте что-то стряслось неладное, да и от раненых иногда слышала, что «фриц вновь взбесился, лезет напролом». И хотя все больше чувствовала она заботу со стороны Александры Васильевны, тоска и душевная тревога не отпускали ее.

Третьего дня вечером, расплакавшись, она заявила, что возвратится в полк, к своим.

– Не могу здесь привыкнуть!

После этого разговора Александра Васильевна еще в течение двух дней пыталась ей доказать, что их госпиталь тоже фронтовой и что спасать прибывающих сюда людей – тот же бой, но, не добившись своего, сдалась.

– Ладно, поезжай!

Тепло простившись с Александрой Васильевной, Зина рано утром уехала с попутной машиной к линии фронта.

Ехали долго, но все же добрались до того перекрестка, где машина в составе своей колонны должна была поворачивать на север, а Зине надо было резко свернуть в южном направлении. Оставшись на перекрестке, Зина растерялась: «Теперь куда?» Поколебавшись, пошла вперед. Беда заключалась в том, что никто, к кому она обращалась, не мог сказать, в каком направлении ей надо искать дивизию.

Нередко ей казалось, что вот они, тылы дивизии, но каждый раз приходилось разочаровываться. И все же однажды ночью, выйдя на большак, она встретила машину полевой почты из дивизии Булатова. Сопровождал почтовую машину пожилой старшина Михаил Иванович.

Усадив девушку в кабину между собой и шофером, старшина толкнул шофера:

– Давай поспешим.

Машину бросало из стороны в сторону, а к полуночи погода стала резко меняться: западный ветер сменился колючим северо-восточным. Машина сбавила ход. Мотор перегрелся, из радиатора вырывались струйки пара.

Зина забеспокоилась. Она переживала, что машина может остановиться совсем. «Темная ночь, степь. Вокруг ни одной хатки», – думала она с тревогой в душе.

Чтобы не видеть, как, медленно продвигаясь, машина все глубже зарывалась в снег, Зина перестала смотреть в лобовое стекло. Сидя с закрытыми глазами, она начала вспоминать о маме и дедушке, твердо веря, что они живы и она их когда-нибудь да встретит. Отца своего Зина представляла очень смутно. Видела его обычно таким, каким сама себе создала в воображении. В ее памяти о нем сохранилось лишь то, что он был высокого роста и очень красивым. Этим она втихую гордилась. Ей казалось, что лицо у него должно быть жестким, с упрямым подбородком и твердым взглядом. Мама воображалась ей с заплаканными глазами, такой, какой видела ее в последний раз у бабушки перед поездкой куда-то далеко в Сибирь, на поиски отца. А что с дедушкой? Он тогда так и не догнал их. Стало быть, не удалось ему уйти из Слонима, Зина вздрогнула, представив себе, что может случиться с ее дедушкой, оставшимся на захваченной фашистами земле. «А возможно, ушел он в партизаны, коммунист ведь, еще с гражданской войны».

Вскоре на дороге выросли такие снежные сугробы, что машина совсем застряла. Сколько ни пытался шофер вырваться из снежного плена, его старания были безуспешны: ни покачивания, ни резкие рывки, ни прогазовки, – ничего не помогало. Машина оседала все глубже и глубже. Наконец, отчаявшись, шофер заглушил мотор.

– Все кончено, товарищ старшина. Сели на оси. Без посторонней помощи не выбраться.

Старшина выскочил из машины.

– Бери лопату да откапывай колеса, а мне давай топор, пойду искать валежник. Помощи здесь не дождаться.

Зина вздумала пойти со старшиной, но как только выпрыгнула из кабины и сделала несколько шагов, комья жесткого снега с такой силой хлестнули ее по лицу, что у нее перехватило дыхание. Она закашлялась и с трудом возвратилась назад в кабину.

Некоторое время спустя Зина заметила промелькнувшего в пурге в той стороне, куда ушел старшина, согнутого человека. «Он это, Михаил Иванович», – воспрянула она духом, надеясь, что теперь-то удастся машину вытащить. К сожалению, старшина, потеряв в снегу топор, вернулся всего лишь с несколькими хворостинами.

Принесенные ветки были втиснуты под задние колеса, но машина, продолжая буксовать, с места так и не стронулась.

Выругавшись, солдат заглушил мотор и, навалившись грудью на баранку, недовольно засопел.

Старшина не смог подняться в кабину. Прислонившись плечом к борту кузова, он продолжал тяжело, со свистом дышать.

По багровому синюшному лицу Зина догадалась, что старшине требуется срочная медицинская помощь, что он задыхается, но она для этого ничем не располагала.

Старшина понял Зинино беспокойство, оглянувшись в ее сторону, проговорил:

– Мучает грудная жаба. Задыхаюсь.

Вместе с солдатом Зина помогла старшине подняться в кабину.

– Говорил вам, Михаил Иванович, не следует ехать по этому бездорожью, так нет, все свое. Вздумали напрямик, где ни одной живой души, – назидательно выговаривал солдат.

– Хватит тебе, Артем. И без тебя тошно, – отозвался старшина, а заметив, как Зина вздрагивает всем телом, снял с себя полушубок.

– Завернись в него. Помоги ей, Артем. Согревшись и засыпая, Зина услышала, как старшина распорядился:

– Иди, Артем, ищи тылы, а мы будем ждать. Да смотри не заблудись.

– Ничего, товарищ старшина. Сапоги дорогу знают, – пошутил солдат, выпрыгивая из кабины в пургу.

8

Захваченный у противника танк, продолжая греметь заглушенным двигателем, время от времени вздрагивал, как загнанная лошадь. «Куда бы его, дьявола, теперь пристроить?» – думал о танке комбат Супрун, слушая рассказ Юхима о том, как ему удалось за какие-то минуты перемолотить гусеницами не только оборону противника на большом участке переднего края, но и полностью раздавить одну минометную батарею, которая доставляла немало беспокойства нашей обороне. «Конечно, было бы совсем неплохо оставить его где-нибудь в центре боевого порядка. Такое его расположение вполне обеспечило бы не только надежное наблюдение за всем передним краем противника, но и прицельный обстрел и пулеметным и пушечным огнем его любой точки от фланга до фланга. Но самое важное то, что бойцы увидели бы своими глазами, что не так страшен черт, как его малюют, что даже самого черта можно вон как обуздать». С другой же стороны, комбат несколько опасался. «Разберется фашист и начнет дубасить по нас так, что не сосчитаешь потерь. Люди-то почти без укрытий».

– Как теперь с ним? – поднял он глаза на Юхима.

– Да как же? – удивился тот. – Поставим на позицию да и будем палить по гадам. Боеприпасов, кроме боеукладки, еще и на днище несколько ящиков. А закончатся – съездим за добавкой. Танкистов сыщем у себя в роте. Так что работу «тигру» найдем, скучать не будет, – засмеялся Корж.

– Значит, к себе ты его берешь? – уточнил Супрун.

– Думаю, так.

– Верно. Ты его добыл, ты им и распоряжайся.

Юхим угнал танк в роту, а к утру, несмотря на мороз и лютую метель, его упрятали в землю и замаскировали почище, чем это умеют делать немцы.

– Пусть сунутся, головы не сносить, – ликовал ротный, оглядывая врытый танк. – Смотри там, хлопцы, чтобы наблюдение круговое, чтобы башня на триста шестьдесят, – подсказывал он солдатам, хлопотавшим у танка. – То, что он «тигр», ничего. Приручим! – подбадривал ротный доморощенных танкистов.

Ночью ветер резко изменил направление. Вместо западного подул обжигающий северяк. Понесло пургой, головы не поднять. На плацдарме ни выстрела, ни ракеты. «Что-то фашист мудрит», – подумал Супрун и, ежась в полушубке, спустился к реке. Попробовал у берега – держит, а когда сделал несколько шагов вперед – затрещало, но все же выдержало. «До рассвета надо поднести хоть сколько-нибудь и боеприпасов и продовольствия», – решил он и поспешил на НП, но уже издали услышал, как с кем-то разговаривал по телефону ординарец:

– Сейчас, сейчас позову! – прокричал солдат и бросился комбату навстречу. – Вас срочно командир…

Супрун поспешил к телефону. В окопе было дымно. В печурке, выдолбленной солдатом в стенке, по-прежнему тлели сырые сучья. – Слушаю! – выкрикнул Супрун, схватив трубку.

– Вот что, обстановка круто меняется, и тебе какое-то время придется там держаться одному. Нас оттягивают на другой рубеж, несколько южнее. С тобой оставляю Охрименко. Понял? Он сейчас подойдет и расскажет, как тут все складывается. А вообще туго.

– Понял, – с растяжкой проговорил Супрун. – Лучше бы пушек добавили. Нужны против танков, – заикнулся он.

В трубке было слышно, как Новиков тяжело вздохнул.

– Посмотрим. Пока сам гол как сокол. Если получу – сразу отдам тебе. А пока что рассчитывай на свои силы.

Ночью реку еще крепче сковало льдом, запорошило снегом. К утру северный ветер усилился, а солнце, брызнув поначалу яркими искрами, быстро скрылось в метели.

Видимо, этим и решило воспользоваться гитлеровское командование, чтобы спасти свою окруженную группировку. И в то время, когда Супрун слушал доклады командиров рот о выполненных работах по инженерному оборудованию районов обороны, в тылу батальона, в нескольких километрах за рекой грохнуло с такой силой, что, казалось, даже здесь, на плацдарме под ногами всколыхнулась земля. Комбат насторожился. Через несколько минут удар такой же силы потряс землю и севернее – в полосе соседней армии. Стало ясно, что противник начал прорыв встречными ударами, о чем и намекнул командир полка.

Проникшая с наступлением темноты в тыл разведывательная группа докладывала, что противник, развернув подошедшие колонны, ведет бой с нашими вырвавшимися вперед танкистами. Одна его небольшая колонна, обойдя прикрытие танковой бригады, двинулась вдоль большака по направлению к Жошкам. «Вот они, Жошки», – читая донесение, комбат смотрел в сторону села.

Находясь всю ночь в подразделениях, Супрун наблюдал за ближней окраиной вытянувшегося вдоль большака населенного пункта, но никаких признаков подхода танков заметить не мог. Не обнаружил он и каких-либо других изменений. Противник молчал. Лишь от одной трубы порывами ветра уносились слабые облачка дыма. И вдруг комбат услышал отрывистые металлические удары. Вскинув к глазам заиндевелый бинокль, он заметил метнувшийся в пурге танк, за ним другой, третий. Уходя с дороги, танки прижимались к постройкам, плетням. За первыми появилось еще несколько. Один, рыская пушкой, вышел к самой окраине села и, уткнувшись в снежный сугроб перед густым вишняком, замаскировался.

– Взгляни! – сунул комбат бинокль появившемуся замполиту. Солопов, не снимая рукавицы, смахнул с лица снег, присмотрелся.

– Да, да! Танки! – взволнованно выкрикнул он.

– Как же это мы? Выходит, прозевали? – с сожалением спросил комбат, глядя на замполита.

– Как это прозевали? Вон что творится. Метет, проклятая! Света божьего не видать. Да их и не было. Очевидно, выжидали где-то поглубже, а теперь потянулись сюда, в исходное положение для атаки.

Буран рванул еще сильнее, сорвал у Солопова сдвинутую на затылок ушанку. Капитан бросился за ней, а Супрун, вскинув бинокль, принялся рассматривать село.

За высотой справа загремели выстрелы. Снаряды с урчанием пронеслись над головой. Противник произвел первый налет по тому району, где до этого располагался полк, но к началу удара там уже не оставалось ни одного солдата: полк снялся к занял оборону правее и дальше, прикрывая фланг армии. Через две-три минуты последовал второй залп, за ним третий, четвертый. И не успели умолкнуть разрывы за рекой, как вздрогнула земля на переднем крае батальона и его соседей. Несколько тяжелых снарядов с сухим треском разорвалось рядом с наблюдательным пунктом комбата. И Супруна и Солопова отбросило в сторону.

Выбравшись из сугроба, комбат почувствовал, как начал таять снег, попавший и за пазуху, и за воротник, и в валенки.

Хотелось вытряхнуть, но подбежал ординарец.

– Товарищ комбат! Вас ротный… Корж…

Оглянувшись по сторонам, Супрун побежал к своей ячейке.

– Слушаю тебя, – закричал он, хрипя. – Что там? Ну что?! – прокричал он еще громче, но, убедившись, что связь нарушена, со злостью плюнул.

Огневой удар артиллерии продолжался. Снаряды рвались на всем плацдарме. Кроме обычной, ствольной артиллерии, давали залпы и реактивные шестиствольные минометы.

Комбат наблюдал, не отрывая взгляда от села. И когда на правом фланге батальона, где оборонялся Корж, сквозь космы пурги промелькнули огненные пулеметные трассы, закричал телефонисту:

– Так давай же! Давай! За чем смотрел?! Свяжись с ротой!

– Ну вот же снарядом… Порвало связь…

Все же связь была восстановлена, и Корж, два дня тому назад получивший звание лейтенанта, доложил обстановку перед фронтом роты. Оказалось, что рота пулеметным огнем отражала разведывательный поиск противника, намеревавшегося прощупать прочность нашего переднего края. Ротный доложил, кроме того, что в селе наступило заметное оживление, а где-то за бугром слышен шум моторов.

Готовясь к отражению вражеской атаки, Супрун то и дело посматривал на те шесть противотанковых орудий, которые ему отдал скрепя сердце командир полка. Он по-всякому прикидывал, как они смогут вместе с противотанковыми ружьями и двумя сорокапятками отразить массированные танковые атаки. «На большее рассчитывать не приходится. Надо разумно распорядиться тем, что имеется», – заключил комбат и, оглянувшись на ординарца, велел позвать командира батареи.

Ординарец не успел добежать до батареи. В снежном вихре над передним краем вражеской обороны взмыли ракеты, и окраина большого села вздыбилась, забурлила снежным ураганом – к боевым позициям наших рот понеслись укрывавшиеся во дворах и огородах вражеские танки. Позади кто-то пронзительно закричал:

– Танки-и-и!

Следя за артиллеристами, Супрун забеспокоился: «Они-то видят?!»

Танки, рыская орудиями, выискивали цели, и вскоре вдоль наших позиций закипели снежные фонтаны. Прогремели разрывы. Танки, не снижая скорости, пошли в атаку. Но тут же один, а затем еще два-три застряли в клубах разрывов. Супрун понял, что по танкам, кроме батальонных орудий, из-за реки открыл огонь артиллерийский полк.

В завершение огневого удара дали залп наши «катюши».

Еще более мощная канонада разразилась в полосе главных сил дивизии, особенно на правом фланге, куда на рассвете был оттянут с двумя батальонами подполковник Новиков.

Находясь в значительном отрыве от главных сил полка, Супрун не мог наблюдать за обстановкой перед фронтом двух других батальонов полка, но, услышав раскаты оглушительной канонады, подумал, что наши, разгромив противника в «котле», перешли в наступление, а следовательно, батальон в ближайшие часы сможет присоединиться к своим. Когда же схватил трубку назойливо дребезжащего телефона и, кроме грохота разрывов, ничего не услышал, – без слов понял, что обстановка сложилась хуже, чем можно было ожидать.

Напрягая слух, он наконец услышал голос командира полка.

– Что там у тебя?! – спросил Новиков.

Комбат поторопился доложить хотя бы о самом главном, но успел произнести лишь несколько слов. Новиков перебил его:

– Ты понимаешь, что тут у нас? Противник наносит встречные удары, рвется из «котла». Держись там покрепче!

Трубка умолкла. Супрун понял, что бой подступил к НП командира полка, а взглянув вперед, увидел несколько танков и рядом со своим НП. За ними мельтешила, делая короткие перебежки, вражеская пехота. Пулеметные трассы, сверкая в дыму, секли, взбивали снег. Доносились одиночные выстрелы наших противотанковых ружей, вновь и вновь выплескивали огненные струи сорокапятки. Комбат с ужасом увидел, как два вражеских танка, прорвавшись к реке, развернулись в сторону батальонного медпункта. «Не пощадят раненых», – промелькнула страшная мысль. Он сделал рывок к ближайшему орудию, закричав в пургу:

– Танки с тыла!

Расчет услышал комбата. Бросившись к станинам, развернул орудие. Тут же послышались частые удары.

Били по танкам и другие орудия, а комбат, утирая с лица откуда-то появившуюся кровь, другой рукой направил бинокль в сторону медпункта. Головной танк крутился на одном месте. «Перешибли гусеницу», – вздохнул он с облегчением и услышал команду:

– Наводить по второму!

Команду сержанта солдаты исполнить не успели. Рядом с позицией грохнуло несколько снарядов. Небольшой участок земли вздыбился снежными фонтанами.

Воздух упруго вздрогнул, завизжали осколки. Свалившись в снег, комбат вновь услышал команду: «Наводить по…» – но и она оборвалась. Со всех сторон доносились команды и дикие выкрики, смешанные с длинными автоматными и пулеметными очередями.

Преодолевая адскую боль в ушах, Супрун поднялся на ноги. Рядом два солдата, упираясь ногами в рыхлый снег, пытались поправить отброшенное в сторону орудие. Поспешив к ним на помощь, комбат навалился на утонувшее в снегу колесо. Лишь когда орудие с большим трудом было вновь развернуто против танков, он увидел рядом со снарядным ящиком уткнувшегося лицом в снег командира орудия. Тот был мертв, но его посиневшие пальцы не выпускали заснеженный бинокль.

Солдаты произвели выстрел, но танк не был подбит. Упав на колени, Супрун стал корректировать стрельбу. Танк, не подбитый и со второго выстрела, развернул пушку в сторону орудия.

– Во фашист! – выругался наводчик и, нажав на ручной спуск, опередил немца. Раздался сильный взрыв. Танк тут же запылал.

Хотя оба танка, прорвавшихся в тыл батальона, были уничтожены, бой продолжался по всему фронту с прежней ожесточенностью.

В дыму и снежном урагане металась вражеская пехота. Одни ее подразделения пытались прорваться в глубину плацдарма, другие наносили удары по флангам наших оборонявшихся рот. И когда Супрун вместе с оставшимися в живых бойцами расчета вновь разворачивал орудие против танков, не прекращавших атаку с фронта, над самой головой просвистело несколько автоматных очередей. Где-то рядом послышались гомон и нерусская речь.

«Вон они!» – увидел Супрун мелькавшие фигуры. Задыхаясь, он громко скомандовал:

– Бросай станины!

Брошенное орудие застыло на месте, и тут же, вздрогнув, упал как подкошенный и наводчик.

– Сашка! – закричал заряжающий, стремясь предупредить наводчика о приближавшейся вплотную к орудию вражеской пехоте, но тот не отозвался.

Заряжающий вспомнил о находившемся на позиции ручном пулемете. В следующий миг синие трассы полыхнули в подступавшую толпу вражеских солдат, а когда те оказались всего в нескольких десятках метров от пулемета, артиллерист неистово закричал:

– Бей гранатами!

Супрун отбросил автомат и, взглянув по сторонам, увидел в нише несколько гранат и стал метать их одну за другой. И хотя некоторые гранаты рвались совсем близко, комбат продолжал разить противника.

Противник не выдержал. Супрун видел, как несколько вражеских солдат, корчась, повалились в снег, а другие, пытаясь избежать гибели, шарахнулись в разные стороны. Бросив убегавшим вдогонку еще одну гранату, комбат поспешил к заряжающему, чтобы заменить новым расстрелянный диск.

– На, бери! – подтолкнул солдат ящик с набитыми дисками.

– Ага, дело! – обрадовался капитан, опуская пулемет для перезаряжения, но, заметив метнувшуюся в пурге в его сторону фигуру, вновь ухватился за приклад. – Вон куда ты, стерва! – выкрикнул он, разворачивая пулемет в ту сторону, но, опознав в пурге своего попавшего на мушку ординарца, опустил приклад.

– Что случилось? – спросил он у Кузьмича. Задыхаясь от быстрого бега против ураганного ветра, Кузьмич не смог сразу ответить. Свалившись у ног комбата, он махнул рукой по направлению правого фланга батальона.

– Корж вас… Видать, дрянь там у него… Слышите?

Супрун и до этого догадывался, что Корж отражает атаку, а теперь, прислушавшись, и тем более понял, что там нещадно строчили ручные пулеметы и автоматы, глухо рвались мины, хлестко били сорокапятки.

– Иди, комбат, – не поднимая головы, глухим голосом проговорил старый солдат. – Не тут тебе надобно быть, – посмотрел он на капитана. – Здесь всего лишь орудие.

Супрун на какой-то миг опешил от такого замечания, придя в себя, отозвался довольно-таки сдержанно:

– А его здесь оставить одного? – перевел он глаза на артиллериста.

Кузьмич мельком увидел, как у Супруна нервно передернулось лицо. «А и правда, нельзя одного оставлять у орудия», – с тревогой подумал солдат и почувствовал, как что-то тяжелое подступило к сердцу. Он только теперь вполне осознал, что из расчета в живых остался лишь заряжающий, что ни сержант, вытянувшийся у станин, ни солдат, занесенный снегом на бруствере, ни тот, который разбросал руки правее орудийного щита, уже не поднимутся.

Кузьмичу казалось, что комбат глядел своим невидящим взором в его душу и продолжал упрекать: «Одного здесь оставить?» Кузьмич, с трудом разворачивая орудие в сторону противника, прокричал:

– Иди, комбат! Мы тут будем держаться вдвоем. Не бойся, не дрогнем.

Супрун посмотрел в направлении второй роты. Там почему-то больше, чем на других участках переднего края, лютовали снежные вихри. Не было видно ни своих, ни противника, а бой кипел. Кроме ружейно-пулеметного рокота и взрывов гранат, там раз за разом всплескивали длинные языки орудийных выстрелов. Разгорался бой и на левом фланге. Оглянувшись, комбат поспешил на НП, понимая, что выяснить обстановку в подразделениях можно только через их командиров.

Заметив приближение комбата, телефонист протянул ему трубку.

– Вас они, товарищ капитан, – сказал солдат, еле шевеля прозябшими, непослушными губами.

– Кто?

– Командир требовал, Новиков.

Комбат дунул раз-другой в трубку и, воткнув ее под ушанку поглубже, прокричал совсем охрипшим голосом:

– Я двадцать третий, слушаю!

– Из твоего района доносится орудийный грохот. Почему не докладываешь обстановку? В чем дело? – нетерпеливо спросил командир полка. – Тут комдив уже несколько раз спрашивал.

Комбат не мог решиться, как поступить: то ли докладывать, как есть на самом деле, то ли как-то смягчить. «Все равно у него нечем помочь», – решил он и хотел было доложить, что на плацдарме пока терпимо, но подполковник начал сам:

– Тут валят стеной. Лезут как очумелые, ни на что не смотрят. Атаки следуют одна за другой. Противник прет напролом к своим окруженным, а те рвутся навстречу.

Супрун не успел больше сказать ни слова. Грохот разрывов потряс высоту. Его наблюдательный пункт утонул в дыму. Трубка вылетела из рук. Подхватив ее на дне окопа, он понял, что связь с полком прервана. Залпы обрушились на батальонный район обороны с еще большей плотностью. Для прорыва к своим окруженным противник начал новую огневую подготовку и на этом направлении.