Текст книги "Крутыми верстами"

Автор книги: Николай Сташек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

А тут получилось так, что я полюбила вас всей душой и зашло у меня это так далеко, что я была уже не в силах себя сдерживать. Но ведь я не знала, что вы ее муж.

Так, хотя и без взаимности, мне посчастливилось тут, на войне, испытать любовь, нежность. А вообще мне сильно хотелось вас отвоевать на всю жизнь. Теперь я поняла, что это совершенно невозможно. Если…»

Перелистав странички, Иван Николаевич не нашел продолжения письма. Откинувшись к стенке, он закрыл глаза. «Унесли в бессознательном состоянии. Вероятно, этим и объясняются безрезультатные поиски. Кто в той обстановке мог ее спасти?» – подумал он с тревогой.

Вспомнилась Ядвига. Он все еще не мог поверить, что ее уже нет. Он знал, что Ядвига его любила страстно, всей душой, как только в состоянии любить вполне цельная натура, успевшая познать любовь. Он знал и о том, что, будучи женщиной чуткой и нежной, Ядвига проявляла свою любовь ненавязчиво, а в трудные для него минуты старалась помочь как только могла. Возможно, именно поэтому ему и казалось, что в ее гибели он в какой-то мере повинен. «Не пришла бы проститься, не попала бы под бомбежку, а так…» Он чувствовал, как щемило сердце.

За три года войны, находясь непосредственно в боевых порядках передовых подразделений и частей, Дремову довелось хлебнуть столько лиха, что, казалось, должна была очерстветь его душа, притупиться. Но, получив назначение для совместной службы с Горбуновым, он почувствовал, как защемило в груди. Вспомнилось, как Горбунов, пожимая его руку при поспешном расставании у лагерной проходной, с грустью в голосе сказал: «Прощай, Иван. Видно, навсегда».

Тяжело было Дремову тогда оглянуться назад. К счастью, генерал ошибся. Вскоре и он был освобожден и, несмотря на слабое здоровье, отправился на фронт.

Встреча оказалась более трогательной, чем Иван Николаевич мог предположить. Горбунову все не верилось, что рядом находится Дремов, с которым пришлось вместе перенести так много горя. Когда же волнение несколько улеглось, начались рассказы да расспросы обо всем пережитом за последние годы. Сидели долго, далеко за полночь. И хотя Горбунов говорил о себе довольно много, Дремова насторожило то, что он ни словом не обмолвился о семье. «Вполне возможно, что это у него самое больное место. Стало быть, уточнять о ней сейчас совсем неуместно», – решил он.

Перед тем как уйти на отдых, Горбунов, взглянув Дремову в глаза, усмехнулся:

– А тут еще и счастье. Командует-то нами Громов. Вы ведь знакомы?

– Ну как же! Был нашим комдивом. Учил уму-разуму. А потом Испания…

– Вот и хорошо. Ты помнишь, и он тебя не забыл. Приехал к нам как-то после приказа Верховного, в котором была и тебе благодарность, походил, понаблюдал, как меня прижимает одышка, да и говорит: «Есть на примете один человек. Тебе бы его помощником». На том разговор и закончился, а будучи в Москве, когда утверждали на фронт, забросил удочку. И клюнуло. После возвращения шутил: «Тебе, Горбунов, сюрпризик». Была, конечно, догадка, что речь идет о заме, но никак не думал, что о тебе. Как спрошу, посмеивается. «Не спеши. Дольше терпится, слаще будет». Во второй приезд сидел долго. Все пытал, как это я себе представляю прорыв через болота и выход противнику в тыл на том участке, где он нас совсем не ожидает, а когда устал – бросил карандаш и начал рассказывать о нелегкой службе в Испании.

В тот вечер Дремов вспомнил о многом, но с особой благодарностью думал о Громове. «Взял с собой в Испанию, а там никогда не выпускал из поля зрения. В обстановке особо трудной, не щадя себя, пробивался к батальону под свинцовым дождем, чтобы разобраться самому, помочь, посоветовать. При возвращении на Родину представил к награде и к очередному воинскому званию. Не колеблясь рекомендовал на должность командира полка. Да и теперь не забыл. Разыскал. Человек большой души, неиссякаемой воли и бесстрашия. Да и какой-то он везучий. Там мотался под огнем фалангистов и остался цел, а после возвращения был высоко отмечен, по заслугам. Вроде и с семьей у него не то, что у меня. Да и в этой войне тоже быстро выдвинулся. Фронтом командует…»

Особую боль Дремову причинило воспоминание о тяжелых потерях батальона, которым он командовал в Испании, когда из-за преступной халатности капитана Черемных погибли многие его подчиненные. Он остался на всю жизнь уверенным в том, что, если бы подрыв ущелья, по дну которого проходила дорога, был осуществлен, батальон мог бы успешно оторваться от противника и, уйдя в горы, соединиться со своими главными силами.

Взрывчатки у саперов для осуществления подрыва было вполне достаточно, но они не имели в достатке бикфордова шнура, который можно было раздобыть только в соседней бригаде, занимавшей оборону в нескольких километрах от маршрута отхода батальона. Добыть шнур мог только Дремов, хорошо знавший крутой нрав и упрямство командира бригады. Дремову очень не хотелось отлучаться из батальона даже на непродолжительное время, но другого выхода не было. Оставив за себя капитана Черемных и объяснив ему задачи по подготовке подрывов, Дремов поспешил к машине, а подходя к ней, заметил прятавшуюся в кустах медсестру Роситу.

Девушку-испанку он знал давно. Она появилась в батальоне сразу после того, как он туда прибыл. Ничего плохого до последнего времени Дремов за ней не замечал. В боях она проявляла бесстрашие. Ее часто можно было видеть не только с медицинской сумкой, но и с карабином за спиной. На ее лице не угасала улыбка даже в часы тяжелой боевой обстановки. Своим бесстрашием она нередко вдохновляла бойцов. А тут, увидев приближающегося командира, опустила голову, насупилась. В разговор вступил шофер Пенье – испанец. С трудом подбирая слова, он стал объяснять, что Росита боится камарадо Андро (так звали они Черемных) и в отсутствие командира не хочет оставаться в батальоне. Она в этих краях родилась и выросла, хорошо знает местность и просит взять ее проводником. Времени на поиски более подходящего проводника у Дремова не было, и он взял Роситу. Делал он это еще и потому, что знал о недостойном поведении Черемных по отношению к девушке.

Машина пошла прямиком и вскоре прибыла на командный пункт бригады. Шнур раздобыли, и, возвратившись, Дремов встретил батальон на условном рубеже, но ни одну из поставленных задач Черемных не выполнил, а главное – были не подготовлены взрывы.

Возмутившись, Дремов принялся сам руководить работами саперов, но было уже поздно. Противник беспрепятственно подошел и навалился на батальон превосходящими силами.

В неравном бою батальон, понеся тяжелые потери, отошел в горы лишь частью сил. Черемных получил легкое ранение в мягкие ткани бедра. Избегая встречи с Дремовым, он весь путь до штаба бригады держался в стороне.

13

Выписавшись из госпиталя, Заикин убыл в находившийся по соседству полк резерва офицерского состава, а пробыв там несколько дней, начал присматриваться, как бы побыстрее отправиться на фронт. К сожалению, команды в эти дни формировались то для белорусских фронтов, то для новых формирований в Поволжье, в то время как ему для розысков своей дивизии надо было попасть на юго-западное направление.

А тут совсем неожиданно его позвали к заместителю командира полка по снабжению. В тесном кабинете Заикин увидел щуплого седовласого майора.

– Рад вас приветствовать, – сказал тот. – Прошу садиться. Как себя чувствуете после госпиталя?

Заикин ответил коротко, все еще думая о неудаче с отъездом на фронт. Майор, видимо, понял, что капитан чем-то взволнован, и заговорил в совсем смягченном тоне:

– Хотелось бы как-то облегчить вам то время, пока будут оформлять документы. Некоторыми возможностями мы для этого располагаем.

Заикин поднял на майора удивленные глаза.

– Да, да. Недельки две можно хорошо отдохнуть. Мы не в силах предоставить такую возможность всем находящимся в полку резерва офицерам, но Героев у нас не так-то много. Так что не возражайте.

Вначале Заикин почувствовал некоторую неловкость, но когда понял, что речь идет о поездке в подсобное хозяйство, находящееся на берегу Волги, согласился.

С тем он и ушел от майора, а поднявшись утром, до восхода солнца, поспешил во двор. Там стояла полуторка. Под ее задранным капотом ковырялся шофер. Заметив капитана, вытер руки о замусоленные бока и пригласил:

– Пожалуйста, поедем.

Заикин поднялся в кузов и, поздоровавшись с женщиной, прижимавшей ребенка, сел рядом.

– Будем попутчиками? – спросил он, наклоняясь к ребенку, когда тот посмотрел на незнакомого человека. – Сколько ему?

– Три месяца на второй год, – ответила женщина, взглянув на малыша, а тот, кувыркнувшись на бок, потянулся к груди.

Заикин поинтересовался:

– Далеко держим путь?

– Сюда, в хозяйство.

– Тамошние?

– Да нет. Приезжие мы. Из Кинеля. Не слышали такого?

– Это который за Куйбышевом?

– Он самый. – Женщина вздохнула, помедлила. – Говорят, папка наш здесь. Капитан он, Лукин, Не встречался?

– Не приходилось. Только из госпиталя. Женщина покосилась на его пустой рукав.

– А-а-а, – протянула она. – А я и…

– Муж, значит? – спросил Заикин вроде лишь для того, чтобы сменить тему разговора.

– Да как вам сказать? Сами не поймем. Ему вот батя, – чмокнула женщина малыша в щеку. – Стояла их часть у нас на формировке. А потом угнали куда-то под Сталинград. Было всего одно письмо, еще с дороги, – женщина тяжело вздохнула. – А уж когда он появился, – кивнула она на малыша, – написала на часть. Оттуда прислали, что давно, мол, нет такого, что якобы был тяжело ранен да и не выдержал. Поплакала. Сама виновата. Вот его назвала Мишкой, как отца. Так и жили больше года одни, а тут вот письмо от него, – женщина достала из кармана измятый листок. – Оказалось, что жив. Вот и едем, да что-то не верится, что тут он.

– Правильно сделали, что поехали. Раз отозвался и дал здешний адрес – значит, ждет. Сейчас разыщем твоего батьку. – Заикин пощупал выбившуюся из одеяла Мишкину ножку.

Дальше ехали молча. Каждый думал о своем, а когда машина въехала во двор, Заикин спрыгнул на землю, направился под навес, где, сгрудившись, несколько мужчин вели горячий спор. Заикин прислушался. Одни доказывали, что находившаяся здесь, под навесом, молотилка ввиду большой изношенности ремонту не подлежит, в то время как другие такое мнение категорически отрицали, утверждая, что сейчас не то время, когда можно надеяться на получение новой.

– Дурное дело нехитрое. Выбросить можно все! – разгоряченно выпрямив широкие плечи, поднялся на ноги один из мужчин. – Так добросаешься, что потом будешь хлеб цепами молотить. А она вон, пшеничка, стоит как стена.

Оглянувшись, мужчина встретился с Заикиным взглядом, и Василий понял, что бутуз Мишка прибыл куда надо. Малый был похож на этого кряжистого мужчину как две капли воды.

– Хватит бушевать, – сказал ему Заикин. – Ты вон лучше посмотри, кого тебе привез, – кивнул он назад.

Оглянувшись и увидев приближающуюся к нему женщину с малышом на руках, мужчина побледнел, но, тут же спохватившись, негромко выкрикнул:

– Надя! Надюха! Что же ты?.. А я думал…

Все люди, находившиеся под навесом и во дворе, притихли, глядя, как офицер, охваченный радостью, вначале прижал к себе женщину, а затем, выхватив у нее из рук улыбавшегося малыша, подбросил над головой.

– Вот ты какой! Ты и есть Мишка? Мой сын?

Прижав к себе ребенка, офицер, несколько прихрамывая, направился в сторону видневшегося под развесистой грушей шалаша.

Надя поспешила за ним, утираясь концом платка.

С облегчением вздохнув, Заикин пошел представляться начальству.

Директор подсобного хозяйства – Антон Иванович Белов – встретил его приветливо.

Взяв Заикина под руку, направился к домику, а подходя, закричал:

– Настасья, принимай гостя!

По тому, как прозвучало имя женщины, можно было подумать, что сейчас появится действительно «Настасья». К удивлению гостя, в зелени палисадника выпрямилась совсем молодая, лишь несколько располневшая девушка. «Ну что ж? Настасья так Настасья», – подумал он.

– Чего тебе, Антоша? – отозвалась женщина, приближаясь.

– Так говорю же, принимай гостя. Вот он, видишь? – по-доброму взглянув Заикину в лицо, Антон Иванович пропустил его вперед.

– Это можно, – бойко отозвалась Настасья. – Но договоримся так, – взглянула она на Василия большими серыми глазами. – Скажу садиться, значит, без разговоров, что подам – должно быть все съедено, а то вон, – она посмотрела на его бледное лицо и свободный ворот, – майору будем тебя сдавать по весу, – улыбнулась она.

Василий в первые дни съедал все, что любезно предлагала Анастасия Федоровна, удил рыбу, бродил по полям, а ночью крепко спал под открытым небом на свежескошенном душистом сене. В иные дни, поднимаясь с восходом, уходил далеко на Волгу и, забравшись на обрывистый берег, часами разглядывал бескрайние заволжские дали. Вглядываясь в манящую синеву, мысленно улетал к себе на родину, к матери.

Незаметно пролетело две недели. Накануне возвращения в полк, когда Заикин направился к столовой, его встретил Антон Иванович.

– Ты, Василий, маленько погуляй, – заговорщически подмигивая, прошептал он, – тут Настенька что-то затевает. Подыши на берегу.

Кивнув в знак согласия головой, Заикин направился к реке.

Спустя полчаса в кустах послышался шорох. Заикин оглянулся.

– Пошли, Василий! – позвал Антон Иванович.

Встречая мужчин, Анастасия Федоровна проговорила:

– Жду, пожалуйста.

Приглашая Василия к столу, Антон Иванович взглянул жене в глаза.

– Решила женушка отметить два события сразу: ваши проводы да и день моего рождения.

– Это сколько же, Антон Иванович, если не секрет?

– Да вот аккурат три годка исполняется.

Заикин усмехнулся.

– Три с нулем?

– Да нет. Без нуля, но это уже второе рождение…

– Антоша! Зачем же? Ты обещал… – взглянула на мужа Анастасия Федоровна.

– Да, да, Настенька, обещал, – поспешил Антон Иванович успокоить жену, а Заикину подмигнул, мол, потом…

За все время после ранения Василий не пил спиртного, а тут угостили, и отказаться было неудобно. Не был пристрастен к выпивке и Антон Иванович, но сегодня согласился выпить, как именинник.

То ли потому, что хмель зашумел в голове, то ли нашел Антон Иванович наступившие минуты достаточно подходящими, чтобы рассказать о пережитом, – после второй рюмки, не сдержав данного жене обещания, начал рассказывать о том, почему они отмечают день его второго рождения.

– В мае сорок первого призвали меня на учебный сбор. Там и прихватила война. Полк бросили по тревоге на границу. Вел он тяжелые бои день, другой, третий, а потом вынужден был попятиться. Тут и наткнулся на меня комбат. «Иди, – сказал он, – со своей батареей поддерживать пехотную роту. Оставляем ее на большаке, будет прикрывать отход». Пошли мы тогда к большаку на высотку. Задачу ставил сам генерал. А какая там батарея? Два орудия-сорокапятки да снарядов не более чем по десятку. – Антон Иванович умолк, прикрыл жилистой рукой лицо, как бы намереваясь разглядеть детали того боя.

– Не надо, Антоша. Просила ведь, – наклонилась Анастасия Федоровна к мужу. – Тяжело ему, как начнет… – посмотрела она на Василия.

– Ладно, ладно, Настенька. Это так. Пройдет, – сказал Антон Иванович и продолжал: – Так вот. Пошел я с ротой, а тут налетели немцы, сбросили бомбы. Через несколько минут появились их танки. Один словно вырос из-под земли. Хорошо, что успели развернуть орудия. Грохнул выстрел. Наползавший танк тут же загорелся, но появились другие. Как потом шел бой – почти ничего не помню. Контузия, ранение… В сознании сохранились лишь отдельные моменты, но, судя по всему, рота билась долго. Хорошо запомнился прозвучавший рядом взрыв связки гранат и чье-то крепкое ругательство. Затем уловил над самым ухом шепот и горячее дыхание в лицо. Кто это был – не знаю, но я очнулся, лишь когда припекло солнце и донесся еле уловимый шум моторов. Рядом, по большаку, тянулась моторизованная колонна немцев. Не успела ее голова где-то у опушки леса затормозить, как из машин высыпала пехота. Солдаты подняли шум-гам. Все двинулись к реке, а один плюгавенький направился в мою сторону. Что-то прокричав, дал длинную очередь по сорвавшейся с дерева невесть как сохранившейся сороке. Пули провизжали над самой головой. В глазах потемнело, а немец приближался. Казалось, он в эту же секунду еще раз нажмет на спусковой крючок. Глаза сомкнулись сами, но неожиданно прозвучавший взрыв подбросил меня. Когда дым рассеялся, увидел медленно уползавшую колонну, а на траве, в нескольких шагах от себя, подорвавшегося на противопехотной мине фашиста.

Прошло много времени, а я и теперь не могу представить, сколько пришлось тогда лежать в бесчувственном состоянии. Знаю лишь, что пришел в себя от монотонного стука колес да дребезжания бортов платформы.

Заикин посмотрел на Антона Ивановича с нескрываемой тревогой.

– Как же вы попали в поезд?

– Трудно представить, но случилось именно так. Как получилось, это вот она, женушка, рассказала потом. Произошло, казалось бы, самое невероятное. После того как противник, обходя высотку, на которой закрепилась рота, двинулся вперед, тот солдат, который свалился после взрыва рядом с моим орудием, очнулся. Определив по каким-то признакам, что я жив, оттащил к речке и там, упрятав в кустах, положил под голову кусок хлеба, а на сук повесил котелок с водой. Мне в карман гимнастерки вложил наспех нацарапанную записку. В ней написал: «Ты, браток, крепись и знай, что фашист будет побит и мы с тобой еще встретимся. Твой билет и все документы передам своим. Силенок очень мало, но я пополз. Буду догонять! Понял?!» Дальше подпись-крючок с завитком да раздавленной точкой на конце.

– Храним мы ее, записочку, – подсказала Анастасия Федоровна.

– Ну да, будет она еще нужна. С ней много связано. Подолгу рассматривали мы тот крючок, а что разобрать? Всего две буквы И, а за ней К то ли X. Что от них? Если по имени – может быть Иван, Илья, Игнат. Да мало ли их. А К или X и вовсе не разобрать. Слушая Антона Ивановича, Заикин насупился, помрачнел, а когда услышал имя бывшего ординарца Игната – выпрямился и застыл. Вспомнились далеко ушедшие события сорок первого, перед глазами появился Игнат Хвиля и его рассказ при встрече на Днепре: «Подсунул ему под голову краюху ржаного хлеба, а сам пополз, но сил хватило лишь перебраться на плоту за речку. Там и свалился, не смог дотянуть хотя бы до крайней хатки. Лежали там и наши и немцы…»

– А в поезд-то как же?

– Ну да, в поезд, – спохватился Антон Иванович. – Тут, видишь, как стихло, так деревенька и ожила. Надумали люди своих захоронить да и немцев закопать. Наткнулись в кустах на меня. Поначалу испугались, что-де, мол, командир, а за такого, если узнают немцы, то и перевешают, да подвернулись две дивчины: одна постарше да дороднее, – Антон Иванович посмотрел на жену, ласково улыбнулся, – другая шустренькая, с белыми косичками. Разыскали в лесу лошаденку, впрягли в телегу, взвалили на нее «командира» и айда к лесному полустанку, что в нескольких километрах от их деревни, под Слонимом. Там таких вояк, как я, набралось больше сотни. Оставшись глубоко в тылу, были мы обречены на верную гибель, но, как говорят, свет не без добрых людей. Нашелся там невесть откуда появившийся беспалый старик из железнодорожников. Он и взвалил на себя тяжелую ношу. Пригнал он с соседней станции находившийся под парами маневровый паровоз «Овечку». Два других железнодорожника подобрали из числа разбитых три платформы, уложили на них раненых, тем, кто был поздоровше, дали в руки винтовки и в ночь тронулись. На паровозе трое стариков, на платформах две дивчины. И представь себе, прорвались к своим.

После паузы Антон Иванович усмехнулся жене:

– Ну-ка, Настенька, налей по чарке, да выпьем за тех девчат.

– Давай, давай, Антоша! За девчат не грех, – заторопилась Анастасия Федоровна.

Антон Иванович выпил до дна и, крякнув, посмотрел на Заикина.

– Ну а потом один, другой госпиталь – и выходили. Правда, списали подчистую. У корня легкого застрял осколок. Удалять не решились. Вот бы отыскать того солдата, который оттащил меня тогда к речке. Тем и спас.

– А как девушки? – спросил Заикин, все еще думая о том бое, о гибели людей и об этих двух, чудом оставшихся в живых. «Игнат перекособочился, а этот седой как лунь».

– Девчата живы и здоровы. Повзрослели. Та, беленькая Оля с того времени здесь у нас в госпитале, а вторая… – Антон Иванович тепло взглянул на жену, – продолжает поддерживать здоровье все того же артиллериста… Заботится о нем.

Анастасия Федоровна кивнула в знак согласия.

– Ясно! – Заикин поднял глаза на Антона Ивановича. – Выходит, что воевали мы с вами на той высотке вместе, а ваш спаситель жив и теперь.

И Антон Иванович, и Анастасия Федоровна от неожиданности онемели. Оба смотрели на Василия с открытыми ртами.

– Не верится? Я на той высоте взводом командовал. А спас вас Игнат Хвиля! Ординарец нашего ротного, он жив и почти здоров.

Проговорили всю ночь. Волнение спало лишь к утру. Антон Иванович дал слово, что при первой же возможности поедет вместе с женой на поиски Игната.

– Как же можно иначе жить?! Как же?! – выкрикнул он еще раз, когда Заикин, стоя в кузове выкатившейся за ворота машины, посылал последний прощальный взгляд оставшейся у калитки супружеской паре Беловых.

Возвратившись в полк резерва, Заикин оформил нужные документы, а проездные выписал до Одессы. «Дивизия Дремова где-то на Втором Украинском».