Текст книги "Рассказы о животных"
Автор книги: Николай Хайтов
Соавторы: Борис Крумов,Пелин Велков,Славчо Донков,Георгий Райчев,Елин Пелин,Кирилл Апостолов,Григор Угаров,Илия Волен,Добри Жотев,Йордан Йовков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Annotation
Рассказы о животных
Симеон Янев
ЕЛИН ПЕЛИН
МОИ ДРУЗЬЯ
ЦАРЬ СОСНОВОГО БОРА
НАЧАЛО ДНЯ
СТАРЫЙ ВОЛ
НИКИФОР ПОПФИЛИППОВ
МАТЬ
ЙОРДАН ЙОВКОВ
НЕ НА ЖИЗНЬ, А НА СМЕРТЬ
В СТАРИНУ
ВСЯК ЗНАЕТ СВОЮ КЛИЧКУ
МЛАДШАЯ СЕСТРА
К СВОИМ…
ДИКАРКА
НА УТРЕННЕЙ ЗОРЬКЕ
ГЕОРГИЙ РАЙЧЕВ
ЧЕЛОВЕК И ЛИСИЦА
ВОЛЧОНОК
КАРАЧАКАЛ
СТРАШИМИР КРИНЧЕВ
ЧЕРНЫЙ АИСТ
ДАМЯН КАЛФОВ
ГО́РА
ЛАМАР
ОДИНОЧЕСТВО
СТАРЫЙ ОРЕЛ
ИЛИЯ ВОЛЕН
РАДОСТЬ
ПОМОЩНИЦЫ
ЧЕРНУШКА
ЭМИЛИЯН СТАНЕВ
ОДИН
ВОЛЧЬИ НОЧИ
ТЯЖЕЛАЯ ПОРА
СМЕРТЬ ПТИЦЫ
ВЕСЕННИЕ СТРАСТИ
НА ЗАКАТЕ СОЛНЦА
ПОСЛЕ ОХОТЫ
ПЕЛИН ВЕЛКОВ
ВОРИШКА
КРУМ ГРИГОРОВ
ЛИСЕНОК
НАШ ПЕС
ВЕСЕЛИН АНДРЕЕВ
ДВОЕ И КОСУЛЯ
НИКОЛАЙ ХАЙТОВ
СОБАКИ
КУ-КУ, КУ-КУ, КУКУШКА
ГОЛУБОК И ГОРЛИЦА
ПРОИСШЕСТВИЕ
ГРИГОР УГАРОВ
ОХОТА НА ЛИСИЦУ
БОРОДАТАЯ ДРОФА
ДОБРИ ЖОТЕВ
КАРАМАН
ИВАЙЛО ПЕТРОВ
ОЛЕНЬ
МАТЬ
СРАЖЕННЫЙ РЫЦАРЬ
БОРИС КРУМОВ
ВОЛЧИЦА
ЙОРДАН РАДИЧКОВ
МАРЧО
СЕРАЯ КОБЫЛА
ВШЕНОК
АНАСТАС СТОЯНОВ
МЕДВЕДИЦА
СОНЯ
ОХОТА НА КАБАНОВ
КИРИЛЛ АПОСТОЛОВ
СМЕРТЬ ЗА СМЕРТЬ
ЭДУАРД II
ДОНЧО ЦОНЧЕВ
А Я ТУТ
ПЕТУХ
СОБАКА ШАРО
СЛАВЧО ДОНКОВ
СМЕРТЬ В СНЕГУ
КРАТКИЙ ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ
notes
1
2
Рассказы о животных
Симеон Янев
РАССКАЗЫ ДЛЯ ВСЕХ ВОЗРАСТОВ
Сборник рассказов болгарских писателей о животных был издан впервые в 1984 году. На первый взгляд это может показаться парадоксальным: ведь произведения, посвященные живой природе, представлены уже в творчестве таких мастеров слова как Елин Пелин (1877—1949), Йордан Йовков (1880—1937), Георгий Райчев (1882—1947), не говоря о писателях, творивших в условиях народной власти, после революции 9 сентября 1944 года. При более тщательном анализе болгарской прозы прошлого и настоящего становится ясным, что в отличие от современных авторов немногие болгарские писатели прошлого пробовали силы в создании рассказов о животных, однако эти произведения, число которых очень невелико, производят незабываемое впечатление своей емкостью, масштабностью, силой художественного воплощения. Елину Пелину принадлежит всего несколько рассказов о животных, но по своей художественно-эстетической значимости они равняются целому тому. То же самое можно сказать и о творениях таких мастеров художественной прозы как Георгий Райчев и Илия Волен.
В то же время масштабность болгарской анималистической прозы обусловливается отнюдь не несколькими десятками рассказов, посвященных описанию жизни животных, а всем художественным развитием болгарской прозы и поэзии в целом. Более того, ее истоки лежат в болгарской музыке, живописи, народных песнях, сказках, легендах. Человек и животное (и в частности – домашнее животное) – одна из самых старых и самых плодотворных тем болгарской литературы. Тема, излучающая высокий гуманизм и благородство, отражающая не всегда осознанное, но неизбежно существующее как идеал, как мечта единство человека и живой природы.
Отношение к животным неизменно составляло важную часть болгарского быта. Патриарх болгарской литературы Иван Вазов (1850—1921) и другие известные писатели прошлого не являются авторами произведений о животных, однако их рассказы и повести, путевые заметки и эссе проникнуты любовью к природе, глубоким сочувствием к судьбам «братьев наших меньших». Близость к природе, это исконное состояние человека, в те времена еще не была под угрозой, и потому в творчестве этих писателей еще не звучат нотки ностальгии, тревоги по утрате гармонии между человеком и миром природы. На этом первом этапе развития современной болгарской литературы мастера пера еще не проявляли повышенного интереса к миру животных, однако он занимал важное место в нравственной жизни их героев.
Второй этап практически связан с обособлением литературы о животных в особую ветвь. Это произошло на почве осознания утраты единства человека с природой, утраты тех духовных ценностей, которые оставались нерушимыми и вечными единственно в мире природы. Этот этап характеризуется появлением рассказов, героем которых наряду с человеком становится животное как носитель особой мудрости, уже недоступной или малопонятной человеку. Елин Пелин, Йордан Йовков, а позднее и Георгий Райчев внесли огромный вклад в развитие анималистической прозы данного этапа, подняв ее на новую высоту. Ими созданы высокохудожественные рассказы, в которых животное и человек стоят рядом, причем человеческие нормы поведения нередко выглядят уязвимыми и даже ничтожными на фоне величественных и мудрых законов природы, которым подчинена жизнь зверей испокон века. Вершиной этого вида прозы является цикл рассказов Йордана Йовкова «Если бы они умели говорить». Живая природа действует на человека благотворно, облагораживающе, она помогает нагляднее отличить вечное от временного, преходящего. Удивляясь мудрости природы и ее законов, человек сам делается мудрее, начинает лучше понимать свое несовершенство. Характерной особенностью этой прозы является наличие двух центров повествования – животного и человека. Порожденная тревогами, вызванными все возрастающим отчуждением между человеком и природой, эта литература в полную силу прославляет красоту и первозданную мудрость последней. В мировой литературе к этому типу прозы относятся рассказы о животных таких больших мастеров пера как Лев Толстой, Тургенев и Чехов, Альфонс Доде и Мопассан, Джек Лондон и Сетон-Томпсон. Человеческие судьбы проецируются на судьбы животных, а развязки этих произведений как правило заключают в себе глубоко гуманный, нравоучительный смысл. Материнство, любовь, верность исконному долгу, борьба за жизнь, единоборство добра и зла – такова сфера, в которой скрещиваются жизненные пути человека и животного, где сплетаются в сложный узел противоречия и где в конечном счете торжествует природа-мать, созидательница, наградившая человека разумом во имя победы добра над силами зла. Героями этих рассказов выступают в основном домашние или прирученные животные, в образах которых воплощена извечная мудрость матери-природы, оказывающая на человека одухотворяющее воздействие.
Но чем больше увеличивается дистанция между человеком и природой, тем более настойчивым делается его желание проникнуть в ее девственный, не тронутый рукой человека мир, найти там исцеление для своих душевных ран, прикоснуться к великому неумирающему источнику жизни, внушающему уверенность в незыблемой вечности бытия. В этом сказалась новая тенденция в отношении к миру животных. Человек занимается его исследованием не для того, чтобы брать уроки мудрости, он ищет в суверенности дикого мира природы спасение от угрозы взаимного отчуждения в обществе. Первым болгарским писателем, в творчестве которого эта тенденция получила особенно большой размах, был Эмилиян Станев (1907—1979). Этот замечательный мастер рисует жизнь природы такой, какая она есть, со всеми ее противоречиями, отражая борьбу за существование, борьбу с жестокими законами человека и суровой природы. В сознании болгарского читателя произошел переворот: влюбленный в рассказы Джека Лондона, Сетона-Томпсона и Корвуда, привыкший думать, что мир девственной природы существует только на далеких просторах Америки и Канады, на холодных берегах реки Юкон, он вдруг убедился, что не менее интересное и первозданное царство лежит рядом – в уютных живописных ущельях болгарских гор. Творчество Эмилияна Станева составило целую эпоху в болгарской литературе о природе, благодаря ему болгарский анималистический рассказ достиг того большого расцвета, свидетелями которого мы стали в последние три десятилетия развития. В произведениях Эмилияна Станева мир дикой природы воссоздан художественно и в то же время научно достоверно, писатель выступал сторонником объективного повествования и в лучших своих творениях избегал противопоставления животного человеку.
Уже в те годы, когда жил и творил Эмилиян Станев, писатели-анималисты мира стали отдавать дань новому подходу, обусловленному бурным развитием этологии (науки о поведении животных в привычной или чуждой им среде). В основе этого подхода лежит слияние художественного и научного методов изображения, в результате которого рассказ писателя приобретает строгую документальность, он богат не столько художественно-эстетическими и философскими откровениями, сколько открытием законов природы. Этот подход нашел яркое отражение в творчестве таких мастеров анималистической прозы как Джеральд Даррелл и Роберт Лесли. Болгарские писатели тоже начинают вносить свой вклад в обогащение и развитие этого метода, он сказывается в творчестве многих молодых авторов, однако определяющей, видимо, еще долгие годы будет оставаться традиция, основы которой заложены такими мастерами как Елин Пелин, Йордан Йовков и Эмилиян Станев.
Это одна сторона болгарской художественной анималистической прозы. Другая, не менее интересная, включает произведения аллегорического характера, близкие к народным сказкам. Ярким представителем этого течения в болгарской литературе был писатель Ангел Каралийчев, творчество которого хорошо знакомо юному советскому читателю.
В настоящем сборнике рассказов произведения сугубо аллегорического характера не представлены по той причине, что они не являются анималистическими в подлинном смысле этого слова. Цель книги «Рассказы о животных» – показать на основе по возможности строгого отбора процесс развития и современное состояние анималистической темы в болгарской литературе. Вот почему в книгу включены не только произведения писателей, в творчестве которых эта тема разработана достаточно широко, ко и авторы, у которых она носит в большей или меньшей степени эпизодический характер и которые добились тем не менее в ее воплощении серьезных эстетических успехов. Поскольку отбор произведений осуществлялся по жанровому признаку, в книгу не вошли такие замечательные образцы прозы, посвященные жизни животных, как повести Эмилияна Станева «Чернушка» и «Фокер», повести и новеллы других современных писателей, а также отрывки из романов, воспоминаний, путевых заметок разных лет, без которых картина развития болгарской анималистической прозы, несомненно, является неполной. Тем не менее, несмотря на все ограничения, о которых шла речь выше, читатель, по нашему мнению, получит довольно ясное представление как о тематическом разнообразии произведений, так и о внутренней эволюции и основном содержании данной темы в рамках одной национальной литературы.
В конце хотелось бы затронуть еще один немаловажный вопрос – вопрос о читателе книги. Не приведет ли ее кажущаяся тематическая ограниченность к тому, что сборник вызовет интерес сравнительно узкого круга читателей? Этот весьма уместный при выпуске всех остальных изданий вопрос в данном случае звучит неуместно. Тема природы, среди которой мы живем и которая является всем нам матерью, настолько широка и всеобъемлюща, что произведения о ней и в частности художественные рассказы интересуют людей всех национальностей, независимо от их интеллектуального и культурного уровня, занятия и профессии. Обратившись к лону природы, мы начинаем яснее понимать, насколько несущественными, привнесенными извне являются наши национальные, расовые и культурные различия. Тема природы – одна из наиболее древних и самых доступных в мировой литературе и в искусстве вообще. И в то же время она по плечу только подлинно большим мастерам. Только художник высокого ранга способен создать в сфере простого, доступного материала живые, нетленные образы. И еще один важный момент. Тема, объединяющая произведения, включенные в настоящий сборник, начисто исключает возрастные ограничения. Книга «Рассказы о животных» адресована как читателю, стоящему на пороге юности, так и детям среднего и даже младшего школьного возраста, багаж прочитанных книг у которых еще очень невелик. И в этом ее преимущество, основанное на вечном, непреходящем значении подлинно всеобъемлющих тем художественной литературы. Говорить о ее перспективах излишне. В наш век, когда мир природы становится все более зависимым от нашего «разумного» неблагоразумия, тема бережного, уважительного отношения к животным звучит все более набатно, как ответ на десятки созданных нами же самими проблем, как тоска по первозданности, соразмерности и гармонии, как призыв к человечности и предостережение от бесчеловечных поступков.
Перевод В. Поляновой.
ЕЛИН ПЕЛИН
МОИ ДРУЗЬЯ
Вербные луга – так называется долина, что лежит вдали от села, образуя нечто вроде пазухи между высоких, лесистых гор, и нагревается солнцем, как комната.
Посреди долины стоит пышная, красивая купа деревьев – елей, стройных берез, высоких тополей, старых орешин, молодых буков и двух осокорей. Ее пересекает бегущая с горы быстрая речка. Туда, под сень этой рощицы, каждый день, начиная с апреля и до самого конца августа, слетаются для игр и любовных встреч отборные крылатые певцы соседнего леса.
Я любил, тихо прокравшись к этому месту, лечь в душистую траву и наблюдать. Среди этих певучих друзей я многих знал и в мае почти каждый день ходил к ним в гости. Там вили гнезда два соловья, одетые в серое и отличавшиеся скромными манерами. Молодые супруги их высиживали птенцов. Откуда-то появлялся шаровидный темно-бурый воробей, которого все любили за остроумие, но мало уважали. Он весьма нахально ухаживал за одной пестрой щеглихой. На макушке березы садились рядом два дрозда, возвещавшие восход солнца и служившие примером супружеской верности. На одной из орешин устраивалась кокетливая пышногрудая красношейка, завидовавшая дроздихе и кидавшая любовные взгляды на беспечного воробья. На старый кизиловый куст усаживалась беспардонная кукушка, которая вечно опаздывала. К ней подскакивала глупая сойка, кичившаяся красотой своего оперенья и насмехавшаяся над всегдашней траурной одеждой кукушки. Высоко в раскидистых ветвях явора было гнездо пары щеглов, еще молодоженов, которых сжигала взаимная любовь и ревность и которые ходили друг за другом по пятам. При всем том самочка успела уже кое-что обещать неотразимому воробью.
На почтенном расстоянии от этого места, на высокой груше с полузасохшими ветвями, простертыми к небу, как руки в отчаянии, жил одинокий голубь, унылый, погруженный в размышления и время от времени начинавший ворковать, словно в забытьи, про себя. Несмотря на явное любовное заигрывание сойки, он держался в стороне и не желал знакомиться с этим веселым обществом.
Я лежал на животе, как большая козявка, в пестреющей цветами душистой траве, и соломенная шляпа на голове моей напоминала выросший на лугу гриб. Веселое население рощицы не обращало на меня внимания и даже не подозревало о моем присутствии. Только воробей, которого однажды взяло сомнение, пролетел низко у меня над головой с тревожным чириканьем, но я громко шикнул на него, и он не стал доносить. Кроме того, я два раза дал ему взятку, кинув потихоньку несколько пшеничных зерен.
Соловьи, сидя на пепельно-кофейных ветках, были почти невидимы. Приходилось долго всматриваться в густую тень среди крупной листвы, чтобы разглядеть гнезда, где они терпеливо, с чудными мечтами и надеждами, выводили своих деток. Оба соловья сидели возле своих подруг и целыми часами пели, не меняя места. Они пели, распустив дрожащие крылышки, подняв головку, и маленькие тельца их трепетали от вдохновения и творческого жара.
Темно-бурый воробей был большой озорник. Он часто отпускал такие остроты, что стыдливая красношейка целый час не смела поднять глаза и на кого-нибудь взглянуть. Иногда он бывал особенно в ударе. Соберет всех вокруг себя, начнет им что-нибудь рассказывать и вдруг загнет такой вопрос, что все начинают спорить и в рощице подымается страшный шум.
Сойка, как все глупые птицы, не понимающие умного разговора, только кричала, сидя в стороне:
– Дураки! Дураки!
А красношейка, прыгая на уединенном кусте терновника, твердила, вздыхая:
– Господи, как я люблю этого воробья! Какой он непутевый, и как я люблю его!
Щеглиха смотрела на него с умиленьем и, толкнув своего ревнивого пеструшку, наивно говорила:
– Какой он талантливый и отчаянный, этот воробей, – знать ничего не хочет!
– Не обращай внимания на этого распутника. У него нет будущего. Видишь, как у него почернел воротник? – отвечал, дрожа от зависти, ее мудрый супруг.
– Напротив, мой миленький, по-моему, он одет с большим вкусом. Посмотри на его крылья: какого они красивого темно-красного цвета, будто кожица спелой вишни. Посмотри, какой у него взгляд; посмотри, какой он веселый. Ну разве не хорош?
– Да, да, – пищал в ответ супруг, дрожа от ревности. – Я знаю, что он тебе нравится, прекрасно знаю, – можешь мне не объяснять. Не надо.
У влюбленного прерывался голос. Глаза наливались слезами. Он отлетал в сторону, чтобы никто не видел его слез, его слабости.
У бедной щеглихи становилось тяжело на сердце. Она спешила к нему и, найдя его в ветвях, осыпала нежностями, мило чирикала.
Растаяв от ласки, он со слезами просил у нее прощения, называл свою пеструшку щеглиху разными нежными, ласковыми именами:
– Милая моя, миленькая! Ты – частичка небесной радуги, спустившаяся ко мне с солнечным лучом! Ты та, для кого бог создал семена подсолнечника! Прости меня, щеглушенька, щеглинка моя. Не сердись на своего скверного, ревнивого мужа. Поверь, моя пестрокрылочка, мне страшно больно, что я обидел тебя, но это – от любви, от ревности. О, если ты меня не простишь, я сам отдамся в когти соколу!
– Я прощаю, прощаю, прощаю тебя, милый! Не говори так! Твоя маленькая щеглиха знает, что ты глупый, и прощает тебя.
Эти истории повторялись каждый час.
Когда их слышала кукушка, птица ученая и рьяная защитница свободной любви, она говорила им прямо в глаза:
– Фью-юю, несчастные, ваша глупая любовь мне противна.
– А ты? Ты, прельщающая чужих мужей с корыстной целью и делающая несчастными жен! – кричала ей сойка хриплым от ненависти голосом.
Кукушка, презрительно смеясь, улетала со словами:
– Предрассудки! Предрассудки!
– Amour! Amour! – произносил по-французски голубь, сидя на своем старом дереве, и снова погружался в размышления.
Часто появлялся здесь один черный дятел, педант до мозга костей. Он слыл ученым мужем. Имел звание доктора философии, читал лекции по эстетике, ненавидел воробья и с вдохновением говорил о соловьях, под чьими деревьями клевал муравьев. Свои глубокие научные познания он приобрел благодаря тем письменам, которые время наносит на кору старых деревьев, и иероглифам, которые люди царапают на серой коже тополей.
Воробей не испытывал к нему уважения, называл его обманщиком и шарлатаном. Другие птички боялись его и не любили за надменность и злоязычие.
Так как дятел однажды сделал приятный комплимент щеглихе насчет ее красоты, она стала с ним кокетничать и решила брать частные уроки по теории поэзии и эстетике.
Воробей чуть не лопнул от злости, узнав об этом. Он встретил мужа щеглихи и наговорил ему с три короба.
Но верный супруг ненавидел воробья по известным причинам и не поверил интригану.
Тогда воробей приступил к делу.
Однажды утром он явился в рощу, любезно поздоровался с красношейкой и подсел к ней, не глядя на щеглиху, которая рассматривала изображение сердца на белой коре соседней березы.
– Спасибо, спасибо за внимание, – обернулась она к нему с тайной ревностью и мучительной обидой в сердце.
– Извините, – сказал воробей. – Я боялся помешать вашим научным размышлениям. Вы слышали? Ваш профессор открыл в лесу школу для молодых соловьев: учит их рифмовать…
– Да, я знаю это от него самого. Хорошее дело!
– Он хочет также, открыть школу любви, – продолжал воробей. – Но ему не хватает практики.
Это сообщение поразило щеглиху в самое сердце. Она села на ветку и заплакала.
А воробей завел разговор со стыдливой красношейкой.
– Вы, видимо, влюблены, – сказал он ей. – Сидите такая печальная, всегда одна и о чем-то думаете.
– Каждый сам знает тайны своего сердца, – умно ответила красношейка.
– А все-таки вы влюблены.
– В одного красивого молодого человека, который не думает обо мне.
– Думает, может быть, больше, чем вы предполагаете, – возразил воробей и подсел еще ближе к трепещущей от любви красношейке.
Тогда щеглиха спорхнула со своей ветки и села прямо против них, чтоб им помешать. Она готова была оторвать красношейке голову своими маленькими лапками, сорвать у нее с шеи красные перья, чтобы они попадали в грязь, но удержалась.
Непостоянное сердце воробья почувствовало все это. Он поклонился красношейке, сказал ей «до свиданья» и улетел в лес.
Вскоре маленькая щеглиха, обиженная, готовая устроить отчаянную сцену, помчалась туда же.
Красношейка, в груди которой снова угасли занявшиеся было надежды, осталась одна и тихо запела печальную песню. Печальную песню о мимолетности счастья, о непостоянстве любви, о жестокости весны.
Было чудное ясное утро. На лугах трещали кузнечики. Бабочки, гоняясь друг за другом, перелетали с цветка на цветок. Над рекой трепетали травы. Солнце, тишина. Соловьи пели своим милым утренние песни. Дрозд и дроздиха на макушке березы прославляли солнце. Небо благословляло начинающийся день на новую любовь. Мак открыл на лугах свое алое око, и белые маргаритки беседовали о нежных руках влюбленных девушек.
Прилетел в рощу супруг щеглихи и не нашел ее в гнезде. Спросил дроздов, не видят ли они ее где-нибудь с высоты. Они ничего не ответили, так как упоминание о падшей щеглихе было бы оскорбительным для их благонравия. Тогда он взлетел на верхушку тополя и долго кричал там:
– Щеглушечка, щеголка, где ты, милая?
Ответа не было. Он слетел вниз, к гнезду. Пустота и заброшеность жилища повергли беднягу в ужас. Он сел рядом на ветку и горько-горько заплакал. Соловьи глядели на него с состраданием. Пораженные его скорбью, они перестали петь. Красношейка, знавшая все и обладавшая мягким сердцем, улетела в лес, чтобы не слышать рыданий несчастного.
– Эй, перестань! – крикнула ему сойка, прилетевшая из лесу. – Изменница не заслуживает, чтоб из-за нее так страдали. Ты здесь плачешь о ней, а она там, в лесу, с воробьем знаешь, что делает?
И сойка нахально засмеялась.
Пораженный этим известием, супруг щеглихи перестал плакать и, полный решимости, полетел в лес.
Скоро там поднялся шум, крик, писк. Птички в ужасе покинули рощу.
Посреди луга в траву с шумом упали воробей и супруг щеглихи, сцепившиеся в ожесточении. Поднялся крик, полетели перья. Два врага наносили друг другу страшные удары крепкими клювами по голове, сшибаясь в траве, как два резиновых мячика, которых дергают за резину. Щеглиха с писком носилась над ними, отчаянно крича:
– На помощь, на помощь!
Борьба становилась страшной. Кровь обагрила грудь супруга, боровшегося за свою честь. Два пера выпали из хвоста воробья.
– На помощь, на помощь! Неужели никто их не разнимет? – кричала щеглиха, с ужасом глядя на мужа, который все больше слабел под ударами крепкого воробьиного клюва.
– На помощь, на помощь!
Возмущенный этим криком и шумом, из лесу прилетел сокол, закружил над лугом, стал всматриваться. Все птички вокруг притаились, где кто смог. Только два кровных врага бились не на живот, а на смерть в траве, не видя ничего вокруг.
Сокол застыл над дерущимися, потом с быстротой молнии схватил их обоих…
После этого происшествия жизнь в роще изменилась.
Удрученная скорбью красношейка, ни с кем не делясь ею, ушла в монастырь. Кукушка и сойка по-прежнему ненавидят друг друга. Соловьи и дрозды вывели птенцов и целыми днями предаются заботам о своих малышах.
Много дней подряд плакала овдовевшая щеглиха, сама не зная, кого из двух ей больше жаль. Она подобрала на поле боя потерянные тем и другим перья и взяла их к себе в гнездо – на память.
Она плакала оттого, что осталась одна, но страшно гордилась тем, что из любви к ней погибли двое.
А голубь, все такой же одинокий, сидит на своем старом засохшем дереве, думает и, вспомнив о страшном происшествии на лугу, говорит по-французски:
– Amour! Amour!
Перевод Д. Горбова.
ЦАРЬ СОСНОВОГО БОРА
Потревожен туман в горах. Гонит его солнце с вершин, и не знает он, куда податься – то в глубокие ущелья спускается, то цепляется за вершины молчаливых сосен в бору, медленно ползает вверх-вниз. Под конец маленькими белыми облачками поднимается бесцельно в небесную синеву и носится там до тех пор пока не растает на солнце.
В горах пробуждается жизнь. Освобожденные от ледяных оков потоки поют торжественные гимны, и лес просыпается, переполняемый новыми надеждами. На заре, с первыми лучами солнца, на озаренные вершины высоких сосен садятся пташки, распевая любовные песенки.
Глухарь, в унылом одиночестве коротавший зиму в снежной пещере в гуще леса, как-то утром вдруг увидел на ближней полянке солнечное пятно, блестевшее, словно большое золотое блюдо. Впервые покинув насиженное место, он выбрался из непроходимой чащобы на открытое место, расправил темно-серые крылья, и шумно взмахнув ими, встал на это золотое блюдо. Дрожь прошла по его крепкому телу, по жилам разлился огонь. Он поднял голову, взглянул на небо, затем на прозрачный лес, и его мощный клюв невольно раскрылся, из груди вырвался крик удивления.
Стало тихо-тихо. Глухарь прислушался, будто испуганный этим страшным звуком, исподволь вырвавшимся из груди. И тут откуда-то издалека, словно с другого конца света, до его чуткого уха долетел знакомый зов любви. То подала голос самка. Лес закружился у него перед глазами. В долине вспыхнул солнечный пожар, небо раскололось надвое, упало и, рассмеявшись, снова взвилось вверх, синее и бескрайнее. И опять воцарилась лесная тишина – глубокая, величественная, спокойная. Глухарь – царь соснового бора – поднял голову, и нежный приветный звук вырвался из самой глубины его сердца. Из чащи леса ему ответил полный любви голос.
– Туда, в вышину. В лес, что растет в поднебесье, туда, где нет никого, только извечная тишина. Я буду ждать тебя.
Тревога охватила глухаря. Какая-то удивительная сила переполнила его тело. Предчувствия будоражили душу. Он, как безумный, забегал по поляне, пересек ее несколько раз, прислушиваясь и не зная, в какую сторону податься. Земля перестала быть его союзницей. Края его расправленных крыльев с торчащими перьями волочились по ней, намокая от росы. Тогда он, изо всех сил взмахнув ими, тяжело поднялся в воздух и опустился на верхушку самой высокой сосны. Впервые за столько времени он поднялся так высоко. Шум собственных крыльев опьянял сто, мужская гордость переполняла душу.
С высоты дерева он увидел все горы. Голые заснеженные вершины под самым куполом неба ослепительно блестели, на их склонах зеленели благословенные островки леса. Там, вверху, вверху буду ждать тебя, – снова услышал он крик любви.
«Там, в вышине, у самого неба», – произнес он шепотом, и этот шепот заставил вздрогнуть лесную тишину.
Глухарь повернул голову в сторону самых высоких вершин гор, которые высились перед ним – далекие, светлые, как мечты, как прекрасные сны, которым предстоит сбыться. Он долго молча смотрел на них, будто творил молитву, потом вдруг вспорхнул и полетел к ним.
Самка, долго искавшая его, плутая среди ущелий, услышала этот шум. По телу ее прошла дрожь. Она все поняла. Он улетал. Но она не умела летать, как он. Крылья ее были слабы. Она позвала его, приветствуя. И помчалась по лесу, следуя за его тенью.
– Туда, в вышину…
Там глухарь празднует пробуждение весны. Там, в поднебесье, среди великого уединения и тишины.
Перевод Н. Ерменковой.
НАЧАЛО ДНЯ
Ночь еще не покинула горных ущелий. На вершины только что упал первый взгляд солнца, и клочья белого тумана, местами лежавшие на лесах, стали расходиться. В глубоких расщелинах между скал мутная река проснулась и зашумела громче.
Вместе с первым лучом, озарившим утесы, на них появилась подвижная фигура человека. Он ползком взобрался на вершину, выпрямился и посмотрел по сторонам. В руке у него блеснуло стальное дуло ружья.
Испуганные его появлением, над утесами тучей взлетели голуби, – поднялись и скрылись в вышине.
Воздух огласился резким радостным криком. Откуда-то прилетел молодой соколок, закружил на неокрепших крыльях, затрепетал в воздухе, заклекотал. Живо и тревожно разнесся этот клекот в свежем утреннем воздухе, и маленькие птички кинулись кто куда по окрестным лесам. Один голубь метнулся, словно брошенный камень. Неожиданно разбуженный криком соколка, он спросонья полетел прямо на него. Молодой хищник взыграл в воздухе и бросился за ним.
Человек вскинул ружье. Но обе птицы были далеко, и он опустил его, не выстрелив.
Голубь в ужасе повернул и устремился к ближайшему лесу. Там он вдруг сделал резкий разворот, видимо, испуганный чем-то еще, и вернулся опять к скале.
Но на ней стоял охотник, и металлический блеск оружия показался бедному голубю зловещим. Круто изменив направление, он спустился к глубокой, мутной реке.
Молодой сокол не испугался. Он еще не знал, что такое человек. Неодолимый инстинкт хищника гнал его к сизому голубю. Тонкий свист голубиных крыл возбуждал его. Он извернулся, сделал усилие и настиг свою жертву. Голубь, с ужасом почувствовав его над собой, прижался к воде. Соколок пулей понесся к нему. Тогда голубь, который был опытней, проскользнув над самой водой, взвился ввысь. Соколок не сумел удержать своего стремительного движения и упал с раскрытыми крыльями в глубокую мутную воду.
Грохот расколол тишину этого пустынного, затерянного в горах угла, и несколько громад перекликнулись между собой внятным эхом. Сизый голубь, избегнувший опасного преследователя, перекувырнулся в воздухе и упал мертвый почти к самым ногам охотника.
Река подхватила неопытного соколка. Напрасно махал он крыльями, стараясь вновь подняться в воздух. Ногам его не было опоры, и ледяные капли воды, разбиваемой крыльями, скатывались, как дробинки, по его перу.
Усталый, он отдался легким волнам, и вода медленно, спокойно понесла его. Но он не терял надежды, вертел головой во все стороны, и круглые глаза его не пропускали ни соломинки на воде. Он рвался изо всех сил, разевая свой изогнутый клюв, к тяжко нависшим над рекой скалам, словно прося их о помощи.
Наконец течение отнесло его к подножию утеса и прибило туда. Соколок, вскрикнув, ухватился за какой-то старый корень, полегоньку вылез и забился в ямку под камнем. Перед ним стелилась речная гладь, над ним – никакого простора, крылья мокрые. Соколок съежился, дрожа от холода и пережитого ужаса.
Откуда-то из ближнего леса донесся крик – жалобный, тревожный зов. Соколиха-мать искала своего слетка. Она пролетела над головой охотника, зареяла над стремниной, закружила над утесами, над пещерами, над пропастями. То опускалась к самой земле, то подымалась над всеми вершинами.
