Текст книги "Утешение"

Автор книги: Николай Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ВСТРЕЧА

20.01.1995　

По пустой безжизненной улице с развалинами домов по сторонам, ревя двигателем, ехала бронированная боевая машина пехоты. На БМП сидело несколько человек. Один перед башней, держась за ствол скорострельной пушки, остальные на десанте за ней. В черных вязаных шапочках, в бронежилетах, с подсумками и автоматами, с трубами гранатометов за спинами. Чтобы удобнее было сидеть, на броне лежал замызганный цветной ковер.

Лязгая гусеницами, тяжелая машина на полной скорости проскочила мертвенный переулок, и тут сидящие на броне военные заметили впереди одинокую фигуру женщины, идущую по обочине. Заслышав металлический лязг и шум за спиной, женщина благоразумно сошла с асфальта в сторону.

Выбрасывая струю дыма, БМП проехала мимо, но вдруг резко остановилась, качнувшись вперед и назад. Человек, обжимавший рукой пушку, спрыгнул на землю и, шагнув к женщине, удивленно воскликнул:

– Ольга? Простите, вы Ольга? Мы с вами в Моздок ехали. Я Слава. Вы что здесь одна ходите? Жить надоело?

Славу было не узнать. Лицо похудело, подбородок зарос щетиной, под глазами красные круги от ветра, холода и усталости. Но сами глаза остались прежними – с блеском веселого задора. Поверх бушлата куча подсумков с магазинами для автомата, с гранатами. На шее гражданский шарф. Из-за амуниции он выглядел толстым и неповоротливым. Погон не видно. Все сидящие на броне были без погон, хотя по возрасту и по какой-то уверенности в позах становилось понятно, что они офицеры.

– Как вы здесь оказались? Нельзя здесь одной ходить. Куда вы направлялись? – сыпал вопросами Слава, и было видно, что он искренне рад Ольге, как будто встретил давнюю и близкую подругу. Военные на БМП между тем защелкали предохранителями автоматов, беря под прицел ближайшие здания.

– Я на железнодорожный вокзал иду. Вернее, рядом. Мне сказали, что Алеша там… Последнее место, где его видели, – торопливо, радуясь, наверное, еще больше Славы, выговорила Ольга. Есть такие люди, которых как будто знаешь всю жизнь.

– Понятно. Залезайте на броню, мы вас подвезем. Вот, берись за поручень… Пацаны, помогите ей. Сейчас подсажу… С ветерком доедем. Ну вы… ты… смелая. Дайте кто-нибудь ей на что сесть.

Один из военных протянул взобравшейся на борт Ольге грязную замасленную подушку. Посоветовал:

– Подложите под себя. А то жестко ехать. Не лимузин…

Слава забрался на свое место, постучал по люку. БМП взревела, дернулась – Ольга чуть не улетела – и, набирая ход, грохоча гусеницами, продолжила движение.

В лицо бил ветер. Капюшон сорвало. Через несколько минут кожа на лбу и скулах задеревенела. Ольга держалась изо всех сил за основание какой-то антенны. Трясло и подкидывало неимоверно. Она ехала высоко над землей вместе с обвешенными оружием бойцами, и непонятно почему, может, от встречи со Славой, может, оттого, что она находится среди бойцов и ей на минуту не надо бояться ни людей, ни собак, на душе стало хорошо.

Мелькали вдоль улицы дома разбитые и дома пока целые, поваленные столбы. Видела местных, двух старушек с гружеными саночками, которые с удивлением смотрели на сидящую на БМП женщину. Из-за рева двигателя разговаривать со Славой не представлялось возможным, поэтому, когда она поняла, что они выезжают к привокзальной площади, когда показалось разрушенное, как в Сталинграде, закопченное здание вокзала, а слева стоящая торцом пятиэтажка с витринами без стекол, она схватила за руку ближайшего военного, а он ткнул Славу прикладом автомата.

БМП сбавила ход, заехала во двор пятиэтажки и встала.

Вокруг ни души.

– Оля, пропадешь здесь. Подумай, – переходя на «ты», предупредил Слава, помогая ей спуститься. У него как-то получалось мгновенно сближаться и становиться родным. – Может, с нами, а? Ладно, понимаю… Смотри… – Он стал очень серьезен. – Вон, видишь, девятиэтажка? Вон, краешек над домами. Там наш опорник. Мы едем туда. Как только с местными переговоришь, двигай к нам. Но только не в темноте – наши застрелят. Там меня найдешь. Ни в коем случае не доверяй местным. Взгляд не прячь, смотри в глаза – с достоинством, но без вызова, понимаешь? Главное, чтобы было видно, что у тебя нечего взять, что ты не добыча. Если темнота застала, жди утра, где придётся, но только не на улице. Когда будешь подходить к девятиэтажке, сними капюшон и руки подними вверх. Кричи, что меня ищешь, мой позывной – «Вьюга». Когда приблизишься, иди только по асфальту, на землю не ступай, там кругом мины. Не хочется мне тебя здесь оставлять… Плохо это.

– Слава, ты меня сейчас напугаешь, я и с места не сдвинусь. Я и так боюсь, – просто и искренне ответила Ольга.

– Да, да, ты права. Прости. Все будет хорошо. До встречи. – Слава обнял ее, как сестру, сквозь пальто Ольга почувствовала твердость рожков и гранат. Еще совсем недавно, в другой жизни, она бы не поняла этого объятия, но теперь чувствовала: просто на войне ценишь людей – тех, которых считаешь своими. Здесь пропадали условности.

– Слава, поехали, – позвали с брони.

БМП уехала, и стало страшно. И одиноко. Вокруг вроде тихо. Ольга прошла вглубь двора, на первый взгляд, нежилого дома и возле гаражей сразу увидела сгоревший танк. Он стоял, одной гусеницей заехав на сломанное дерево. В башне зияла дыра, дуло бессильно опустилось на люк механика, танк выглядел черным и мертвым, присыпанным снегом. Многие тонны обгоревшей брони. Она обошла вокруг него, зачем-то попыталась заглянуть в дыру, хотя было ясно, что здесь давно никого нет. Недалеко валялась полусгоревшая солдатская шапка и пустой подсумок в бурых засохших пятнах. Чуть дальше втоптанная в грязь вязаная перчатка. И повсюду стреляные гильзы.

Только местные могли рассказать, как здесь разворачивались события.

Когда находишься в воюющем городе, на улице долго оставаться нельзя. Словно в подтверждение, где-то за домами раскатисто ударил танковый выстрел и сразу глухо забил крупнокалиберный пулемет. И Ольга быстро пошла к ближайшему подъезду. Первая ночь в Грозном показала – не надо бояться местных. Кроме того, Ольга была уверена, что ищущая сына мать неприкосновенна в своем горе.

Почему-то вспомнилось, какой беспомощной она раньше была. Особенно когда ушел муж. Любая медсестра в поликлинике могла на нее наорать, Ольга краснела, оправдывалась; потом, по дороге домой, толкая коляску с крохотной Настей по снегу, с пылающими ушами в мыслях ставила эту наглую тетку на место. Постоянно всех стеснялась и только дома, в единственном месте на свете, чувствовала себя уверенно. А теперь ходит по разрушенному Грозному, ищет сына.

– Эй, женщина, – послышалось за спиной.

Возле дальнего подъезда стоял мужчина в норковой шапке. В глаза бросилась начищенная до блеска обувь. Кругом грязь и снег, а он в туфлях без пятнышка.

– Здравствуйте, – как можно доброжелательнее поздоровалась Ольга, направляясь к нему. – Скажите, а вы здесь живете?

Мужчина ее внимательно рассматривал. На первый взгляд он не походил на чеченца – глаза голубые, рыжая щетина. Только нос с горбинкой, и в лице что-то хищное. Удивлен и насторожен.

– Нет, – ответил он, не спуская цепкого взгляда с Ольги. – Сестра моя здесь живет. Я ее в село вывез. Когда тихо, прихожу квартиру смотреть. А ты с разведкой приехала? Я из окна видел. Из ФСБ? Или журналистка? Почему одна?

– Разведка? Да нет, меня просто подвезли… Я сына ищу. Он пропал здесь в новогодние дни. Танкист, всего восемнадцать лет. Может, вы видели его? – выговорила Ольга и полезла в сумочку за фотографией. Но чеченец не стал смотреть.

– Я не знаю. – Он сделал отрицательный жест рукой. – Ты русских спроси. Вон, на первом этаже окно кирпичами заложено. Они там живут. Их спроси.

И добавил что-то на чеченском. Зло добавил.

Ольга пошла к указанному подъезду. Подергала металлическую дверь, но она оказалась закрыта. На двери желтело выцветшее объявление из другого мира: «Салон-парикмахерская. Стрижка, укладка. Лучшие мастера. Ждем вас по адресу…» Ольга подошла к окну, поднялась на цыпочки и осторожно постучала по кое-как наставленным один на другой кирпичам. За домами еще раз глухо и гулко прострочил крупнокалиберный пулемет. В квартире на первом этаже послышалось движение, ее пытались рассмотреть в щели. В этом городе все всего боялись, страх почти физически окутывал полуразрушенные улицы. Затем дверь подъезда открылась, и на улицу выглянула полная женщина средних лет, русской внешности, в наброшенном платке, одетая в грязную куртку, которую, наверное, не снимала ни днем ни ночью.

В глазах читалась еще большая настороженность, чем у чеченца. Чеченец остался стоять на улице, Ольга чувствовала его взгляд.

– Простите, пожалуйста. Я сына ищу. Пропал без вести. В новогодние дни. Возможно, ехал на танке, что у вас во дворе стоит. Я из Сибири… – быстро выговорила Ольга.

Осмотрев двор, убедившись, что у подъезда больше никого нет, женщина немного смягчилось.

– Ладно, заходите. Не на улице же стоять, – произнесла она, запуская Ольгу в подъезд.

В квартире, в полумраке, в свете керосиновой лампы в глаза прежде всего бросилась бесполезная, но абсолютно целая красивая хрустальная люстра, совершенно нелепо смотрящаяся на закопченном, посеченном осколками потолке. На кухне неработающий холодильник, финская мойка под краном, в котором нет воды, присыпанные бетонной пылью батареи, которые не греют. В комнате Ольга увидела лежащего на кровати человека, накрытого горой вещей.

– Отец мой. Парализованный, – пояснила женщина, заметив взгляд Ольги. – Поэтому и не уезжаю. Когда стреляют, в подвал спустить его не могу, стаскиваю на пол и ложусь рядом. Сестра в Москве есть, только зовет меня одну, а отца, говорит, пока отдай в дом инвалидов. Не знает, о чем говорит…

Ольге мгновенно представилось, как живет эта женщина в городе, где и полчаса провести – подвиг. Как она ходит по окрестностям за водой, ищет продукты, как лежит с папой на полу, когда все вокруг ходит ходуном. Подобная реальность с беспощадной ясностью высвечивает самое важное, что есть в человеке, что в обычной жизни скрыто под многими слоями. Этой женщине оказался не нужен другой мир с его придуманными ценностями, она осталась на войне с отцом – не предала его, обманывая и успокаивая себя ссылками на непреодолимые обстоятельства. Она понимала, что любовь – это жертва, и оказалась готова ее принести.

– Мы квартиру на одного чеченца переписали. Вроде как под его защитой, иначе давно бы исчезли. Русских здесь не любят, тем более сейчас, – спокойно, даже как-то равнодушно пояснила женщина. Он нам и продукты иногда приносит. Да что это я о своем? Убили всех, кто был на том танке. Человек десять. Один мальчишка спрятался у двери в подвал – подвалы же закрыты, так и сидел там, согнувшись, до утра. Голову спрятал, а спину видно. Когда его оттуда вытаскивали, за руки по земле тащили… Тоже убили. Две недели тела во дворе лежали. Военные как-то проезжали, мы им сказали, но они даже смотреть не стали. Недавно закопали. За домом, там яма была. Я и закапывала. Со мной еще двое соседей.

– Вот посмотрите, – выдохнув, достала фотографию Ольга. В сознании мелькнуло: «Только не узнай».

– Вроде нет, – словно почувствовав ее мольбу, неуверенно произнесла женщина. – Но точно не скажу. Изувеченные они были, да и старалась не смотреть на лица.

– А был кто-нибудь в танкистском шлеме, знаете, черный такой, с наушниками?

– Один вроде. Но он внутри танка остался. Водитель. Других не помню. Простите меня, но не знаю я…

«Леши здесь не было. Надо искать дальше, – больше по желанию убедила себя Ольга, поблагодарив женщину. – Но где искать?!»

А затем произошло что-то непонятное.

Выйдя из подъезда, она боковым зрением машинально отметила стоящие в глубине двора «Жигули», которых раньше не было. Пошла на выход из двора, но вдруг за спиной возник шум и визг колес. «Жигули» резко остановились возле нее. Хлопнули двери с двух сторон. Все произошло слишком быстро, она ничего не успела осознать, поняла только, что ее схватили за руку и воротник и запихивают в машину. Полетели пуговицы от пальто.

– Тап ала^{6}, – рявкнул кто-то, и она осознала, что находится на заднем сиденье, что сидящий рядом зажал ее шею и прижал голову к себе и что у него нестерпимо едко пахнет из подмышки. В следующую секунду мужчина схватил ее за подбородок И приподнял лицо.

– А чё? Пусть кричит, – сказал сидящий за рулем, чернявый и совсем молодой, и добавил что-то по-чеченски. В машине засмеялись. Их было трое, двое сидели по бокам Ольги. Машина проехала на выезд из двора и остановилась у дороги.

– Что ты здесь шаришь, тварь? Чё вынюхиваешь? – тряхнул ее тот, кто зажимал шею. Сидящий с другого бока потрошил ее сумочку. Ольга даже не успела заметить, как она оказалась у него в руках. Полетел в открытое окошко ее паспорт. Он достал фотографию Алеши в военной форме, плюнул снимку в лицо и тоже выкинул в форточку. Затем полетела и сама сумочка.

– Доллары, – довольно ухмыльнулся он, пряча в карман деньги Галины.

– Я сына, сына ищу, – пытаясь освободиться от хватки, задыхалась Ольга. – Сын пропал здесь. Прошу, умоляю, отпустите…

– Э… Твой сын убивать нас приехал, – прижавший ее сильнее сжал подбородок и ударил ладонью по искаженному лицу. Удар пришелся куда-то в лоб. Еще раз шлепнул – без размаха, так, унизительно. Второй в это время лазил у нее по карманам, прощупал подкладку пальто, дернул замки сапог, проверил голенища, потом полез под кофту, ощупал лифчик. Он искал деньги методично и тщательно, словно обыскивал манекен. Затем ее голову наклонили, сняли с шеи тоненькую золотую цепочку.

– Мы твоего сына зарезали. Вот так… – Ольга не видела, но поняла, что сидящий рядом провел себе ладонью по заросшему горлу. Он добавил что-то по-чеченски, и в машине снова засмеялись. Наконец сидящий сбоку вышел из салона, а второй пнул ее ногой в спину, выталкивая из машины.

– Пошла… – И снова смех.

Может быть, они бы уехали. Но сидящий за рулем чернявый и молодой что-то гортанно произнес, и ее, растрепанную, с искаженным лицом, в расстегнутых сапогах, снова потащили в машину. Сделав небольшой круг, «Жигули» подъехали к гаражам у той же пятиэтажки, но с другой стороны. Совершенно ошеломленная Ольга, как в каком-то замедленном кадре, успела увидеть глаза одного из тех, кто сидел рядом. Он смотрел на нее, но видел ее не такой, какая она была, а такой, какой будет после – раздетой, задушенной, лежащей между гаражей, и взгляд его смотрелся пустым и страшным.

– Пожалуйста, не надо, – прошептала Ольга.

Они подъехали к гаражу, вывели женщину из машины, но в этот момент рядом оказался еще один человек. Тот самый чеченец с рыжей щетиной, с начищенными ботинками, с которым она разговаривала у подъезда.

– Нельзя! – крикнул он. Какие-то секунды выпали из сознания. Они спорили. Чеченцы отошли от нее, в чем-то убеждая этого мужчину, а он, злясь, отрицательно махал головой и показывал пальцем в сторону, откуда они приехали.

– Я сказал, то ты сразу ко мне обратилась. Это почти то же самое, что гостья, – сказал рыжебородый, когда те трое все-таки сели в машину. – Не надо тебе здесь ходить. Они плохие люди, мародеры, сыны шакалов. Воевать не хотят – ищут, кого ограбить. Что стоишь? Сегодня они тебя не тронут. Уходи. Уезжай отсюда. Иди…

Ничего не видя, запахивая пальто с оторванными пуговицами рукой, Ольга пошла от гаражей. На обочине, где машина останавливалась, она опустилась на землю и начала слепо шарить руками по прошлогодней траве и снегу. Нашла фотографию Алеши, вытерла ее и впервые за все это время всхлипнула. Нашла паспорт. Иконку Богородицы. Она никуда не торопилась, все движения ее были медлительными, неспешными.

Спрятала карточку в рамке под пальто. Огляделась.

На всю ширину улицы в ее направлении двигалась цепочка солдат. Двигались грамотно – кто-то впереди, кто-то прикрывает. Человек семь в бронежилетах, с автоматами, с ручными пулеметами.

– Оля, все нормально? Ты ранена? – крикнул идущий впереди, и она поняла, что это Слава, но даже не удивилась этому. В мыслях и на душе была пустота.

– Фу, нашли… – Слава помог ей подняться. – А я потом думаю, зачем мы тебя здесь оставили? Взял бойцов, и сюда… Узнала что-нибудь? Сейчас пойдем к нам. У меня там шикарный блиндаж, вернее, подвал. Топчан, отличный кофе, сколько хочешь. А завтра мы тебя в Северный отвезем. Да что с тобой, мать?.. Местные? Ты только скажи, мы сейчас быстро тут всех зачистим.

– Нет, не надо. Те уже уехали, – чужим голосом ответила Ольга. Ей бы броситься на грудь Славе и заплакать там в крик. Но она не могла. Сейчас она боялась мужчин.

Потом ее начало трясти.

* * *

В штабной палатке замполита в аэропорту Северном, кроме усатого майора, находилось еще несколько офицеров. Отрешенная и бледная Ольга в пальто с оторванными пуговицами говорила тихим, бесконечно уставшим голосом:

– На улице, идущей на привокзальную площадь, по левой стороне находится пятиэтажный дом с магазином. В конце дома небольшой пустырь. Там закопаны останки предположительно десяти человек. Надо достать тела и отправить их на генетическую экспертизу. Мне сказали, что это делают в Ростове.

– Там ваш сын? – спросил усатый майор.

– Нет. Думаю, что нет. – Ольге хотелось опереться на брезентовую стенку палатки и закрыть глаза. Она устала. Эмоционально вымоталась. Вместо одной ночи в подвале у Славы она провела двое суток. Не было попутного транспорта в Грозный-Северный. Все двое суток там шел бой. Забегая на минутку в подвал, Слава пытался ее растормошить, поил кофе, рассказывал что-то веселое, но она спряталась в себя, как черепаха в панцирь. Отвечала односложно и прятала глаза.

– А откуда сведенья? – спросил один из офицеров, обменявшись взглядами с остальными.

– От местных жителей.

– Ну… Не та война, чтобы на местных полагаться. Рассказали сказку, поедем, а там засада и заминировано все кругом, – протянул офицер. Но Ольга видела, что это отговорка, что им просто не хочется лишний раз выдвигаться в Грозный, копаться в черепках, писать кучу документов сопроводительных в Ростов. Это, конечно, придется сделать, но как-нибудь потом. И так бумажной работы невпроворот…

– О захоронении мне рассказала русская женщина, она живет с парализованным отцом. Не бросила его, – ровным тоном ответила Ольга. – Вам надо просто поехать и эксгумировать останки. Не послезавтра и не через месяц. Сейчас.

– Да это, наверное, из 81-го полка. Их люди. Пускай они и выезжают, – встрял в разговор молодой белобрысый офицер.

Ольга замолчала. Офицеры, уже не обращая на нее внимания, принялись обсуждать какие-то текущие дела. И тут с ней что-то произошло.

– Моего сына там нет, – произнесла она. И было в ее голосе что-то, что заставило всех замолчать. – Но там другие сыновья. Их матери ждут. Матери ждут! – Что-то лопнуло внутри, что-то огромное, какой-то кровавый пузырь, и Ольга уже не сдерживала себя.

Ее лицо исказилось, глаза потемнели, она сорвалась на крик:

– Дайте матерям похоронить своих детей! На могилках их дайте поплакать!.. Вы мне говорили, что я ничего не понимаю, что здесь творится. Это вы ничего не понимаете! Сидите, обсуждаете… Езжайте, выкапывайте косточки – хоть что-то матерям верните, хоть что-то!.. Вы не представляете, как прожить один день, всего один день, когда твой сын исчез, представлять, как ему в этот момент глаза вырезают или как его на пустыре собаки грызут… Это вы войны не понимаете! Сократите эти дни матерям!.. И если завтра с утра не отправите туда группу, сама пойду и буду руками выкапывать… А вы обсуждайте!

Куда девалась та Ольга, которая еще месяц или вечность назад не могла за себя постоять в очереди в магазине? Которую можно было гонять из кабинета в кабинет за какой-нибудь справкой, а она только: «Извините, пожалуйста». Слава сказал там, в подвале, когда стреляли и приносили раненых: «Это позорная война. И самое позорное на ней пятно – это отношение к солдатским матерям. Нигде такого еще не было и не будет».

– Мы услышали вас, Ольга Владимировна, – через долгую паузу произнес из-за стола усатый майор. – Подготовим технику и завтра с утра отправим группу. Займется лично начальник штаба бригады, ему поручено с погибшими разбираться. Вопрос закрыт?

Офицеры во все глаза смотрели на Ольгу. Ее лицо пошло красными пятнами. Она молча поднялась к выходу. Ей надо было побыть одной.

Сегодня утром, перед тем как ее отправили на базу, она видела, как во дворе девятиэтажного дома, где находились позиции разведчиков Славы, собралась толпа. Ей не надо было видеть, что там происходит, но она видела. В центре толпы били какого-то человека. Молодого. Прикладами ему размозжили руки до ошметков. «Снайпера поймали. Достал он нас», – пояснил Слава. Окровавленному человеку засунули в рот бумажку, очевидно листок, на котором он вел учет, сделали петлю из троса и повесили на дуле танка. Танк приподнял дуло, а человека держали за ноги, пока не удавили.

– А как иначе? – сказал стоящий рядом Слава, и серые глаза его, обычно веселые, с искоркой задора, сейчас оставались суженными и холодно-беспощадными. Он был неприятен Ольге в тот момент.

Ей хотелось сказать ему, его бойцам, чеченцам – всем на этой войне, что нельзя убивать людей только потому, что кто-то разрешил их убивать. С пронзительной ясностью она поняла, что на войне нет хороших и плохих, что стандартное клише «наши справедливые и добрые, а враги коварные и жестокие» – это очередная ложь войны, все одинаково в крови, повесят человека, а потом сентиментально поют под гитару про родной дом и ждущую мать… Что на войне главное – это глубокое моральное самооправдание своих поступков: конечная цель, которая выше жизни, а если такой цели нет – примешь в себя тьму, и это тебе понравится.

Она не видела солдат, она видела чьих-то сыновей. И как мать считала, что каждый убитый здесь должен быть оплакан…

– Ольга Владимировна, – остановил ее на выходе из палатки усатый замполит. – Как я понял, вы теперь не знаете, где искать вашего сына. Что будете делать дальше?

– Я не знаю, – ответила Ольга. – Устала очень… Не могу больше. Сломалась я… Наверное, домой поеду. Деньги у меня отобрали, напишу письмо домой, чтобы выслали на дорогу в Моздок до востребования, и буду кого-нибудь просить, чтобы вертолетом до Моздока довезли. Хотя… Я не знаю…

Но письмо домой она так и не написала. Вернулась в свою комнату, умылась и легла на кровать. Внутри была пустота. За эти дни она увидела и перечувствовала то, что нельзя видеть и чувствовать обычной женщине из обычного мира – с будильниками, работой, готовками и желанием нравиться. Она впустила в себя что-то огромное, разобраться с которым придется потом. Ей хотелось домой. Она видела, что здесь творится, что искать Алексея равносильно тому, что найти каплю дождя в глубоком омуте. И вместе с тем она понимала, что, уезжая отсюда, она предаст сына и с этим придется жить до конца.

А затем произошло чудо.

Под вечер, когда начало темнеть, в коридоре послышался шум, голос: «Ольга, где ты? В какой комнате?» – и в дверь влетел Слава, как всегда, обвешанный оружием, с улыбкой на весь рот.

– Мать! – крикнул он с порога. – Нашелся твой сын. Я сам списки на обмен видел. Алексей Новиков, 131-я бригада. Он у чехов – хотят обменять. Я в Ханкалу на базу в штаб заехал, а там списки смотрят. Чё лежишь? Поехали. БТР внизу! Он живой!

Ольга села на кровати и схватилась за сердце.