Текст книги "Утешение"

Автор книги: Николай Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Во всяком случае, в квартире стояла тишина.

Вернувшись в постель, Настя залезла под одеяло и долго лежала с открытыми глазами. Затем ее мысли словно кто-то разгладил, и она заснула, на этот раз окончательно, спокойно, без сновидений – до утра.

04.01.1995

Высокая, под потолок, густая елка занимала весь угол офиса. На темно-зеленых лапах в полном беспорядке висели ленты конфетти, весь пол был усыпан разноцветными бумажными кружочками из хлопушек. У основания елки, в вате, символизирующей снег, лежала большая розовая свинья. Плюшевая свинья улыбалась нарисованной улыбкой, обещая каждому принести счастье в наступившем году.

– Пальто прямо на стул повесь. Еще не убрались после корпоратива. Компаньоны в отпуске. Давай я тебе кофе сделаю, – предложил бывший муж, когда Ольга зашла в офис.

Офис располагался в двух небольших комнатах с недавним евроремонтом. На белых стенах висели расписанные иероглифами египетские папирусы в рамках. Во второй комнатке за компьютером сидела новая жена Сергея – молодая круглолицая девица с быстрым, лисьим взглядом, в модных обтягивающих штанах. Они работали вместе. Такая где сядет, там уже не слезет. Дверь она оставила открытой.

– Леша пропал. Без вести, – глядя мужу в глаза, тихо произнесла Ольга.

Она многого от него ждала. Тот милый, задерганный неудачами и неустроенным бытом недавний студент, за которого она выходила замуж, ничего не смог бы сделать сейчас для сына. А нынешний Сергей мог. В нем появилась уверенность, жизненная хватка. Иногда, когда они встречались на бегу, когда он передавал детям деньги или подарки, Ольга отмечала для себя, как он меняется. Даже походка стала солидной. Идя сегодня сюда, Ольга верила, что ей надо только донести свою беду до него, а дальше он скажет: «Так. Все понятно» – и решительно потянется к телефону. Это же и его сын. И сразу станет легче, исчезнет невыносимая неизвестность, появится ясность и четкость в действиях,

– Я вчера полдня пыталась по справке дозвониться до штаба Северо-Кавказского округа, – сбиваясь и повторяясь, Ольга рассказала о событиях последних дней. – Но ничего не получилось. Поэтому пришла к тебе… Сережа, я не знаю, что делать!

Наступила долгая пауза. Во второй комнатке даже перестала щелкать компьютерная мышь. Ольга, в той же выходной белой кофте с горлом, что и вчера, так и не сняв пальто, не притронувшись к кофе; стойла посреди офиса, не отрывая глаз от лица бывшего мужа. Сергей думал. Он посмотрел в окно, поморщился, подошел к столику, молча сделал себе чашку растворимого кофе и бесконечно долго размешивал: сахар, постукивая чайной ложкой. Потом взглянул на Ольгу.

– Даже не знаю, что сказать, – произнес он, переместив взгляд куда-то ей под ноги. – Я, конечно, попробую с кем-нибудь переговорить, но…

– А тот человек? Военный. Который обещал Лешу в Томск перевести? – быстро спросила Ольга.

– Да ну, – Сергей снова поморщился. – Ничего он не может. Пустышка. Взял двести долларов и ничего не сделал. Тут другие люди нужны. Но знаешь… мне кажется, ты немного нагнетаешь. Что у тебя есть? Задержка в почте и слова какого-то военкома? Если бы такое произошло на самом деле, тебе бы обязательно прислали официальное письмо… Надо искать выход на командование этой бригады.

– Военком сказал, что они там почти все погибли, – тихо произнесла Ольга.

– Ну… Если б такое случилось, об этом бы по телевизору на каждом канале говорили. Как бы тебе сказать… Люди, они часто преувеличивают. Надо разобраться. Давай-ка выдохнем, я попробую с кем-нибудь связаться, а ты успокаивайся и проверяй почту. Как это – пропал без вести? Это что, Великая Отечественная, что ли? Дай мне пару дней. Я разберусь. А сама перестань волноваться. Думаю, что это просто какая-то путаница.

– Сережа, нам еще сегодня на склад заехать надо, – негромко напомнила жена из второй комнатки. В открытую дверь Ольга видела, как девица посмотрела на нее с вызовом, словно говорила: «Мой он, целиком и полностью, без тебя и всего багажа прошлой жизни».

– Да, да, – заторопился Сергей. – В общем, Оля, ждем. Пока не появится ясность. А ты иди домой, отдохни. И перестань себя накручивать.

Меньше всего Ольга нуждалась в утешении. Не помнила, как застегнула пальто, накинула капюшон и молча пошла на выход. Бывший муж еще что-то говорил, но она не слушала. На улице, на морозе дышать стало легче. Небо вновь затянуло тучами, летели редкие снежинки. Рядом с офисом находилась детская площадка: качели с ярко-красными пластмассовыми сиденьями, горка, крашеные лавочки. Сейчас безлюдная площадка уныло утопала в сугробах. Ольга прошла мимо нее, не замечая, куда идет.

Мысли в сознании мелькали, сменяя одна другую. «Так и не научился брать на себя ответственность, – думала о муже Ольга и тут же сама себе отвечала: – Но подожди, он говорил, в принципе, правильные вещи». Конечно, сначала надо разузнать. Вдруг действительно военком что-то напутал или его товарищ в штабе ошибся? Может, еще ничего и не случилось? Она бегает, плачет, а все дело в каких-нибудь армейских неразберихах. Может, вот так и сходят с ума? Сама себе что-то напридумывала и потом уже ничего не слышит? Но позвольте, даже если и так, сын-то в Чечне, и уже от одного этого дурно.

С полной сумятицей в голове: с желанием поверить словам мужа – вернуть себе надежду и тут же вспоминая мрачные, понимающие глаза военкома, его взгляд, Ольга не заметила, как прошла свою остановку и вышла на улицу Центральную. Справа перед ней находилась старинная церковь, построенная в начале века владельцами расположенной неподалеку спичечной фабрики. При советской власти здесь был клуб, но недавно в церкви вновь начались службы.

Небольшая церквушка из красного кирпича, со стрельчатыми окнами, с серебристой маковкой. Прихожане готовились к встрече Рождества: церковный двор был расчищен от снега, крыльцо и вход украшены еловыми лапками. Никогда Ольга не ходила в церковь, а сейчас решила зайти.

В храме стоял полумрак. Служба закончилась, людей в церкви не было. Все разошлись по домам. Горела лишь пара лампадок, да догорали на подставках несколько свечей. Темнел высокий резной иконостас. В углу, в тусклом свете стрельчатого окна, какая-то женщина раскладывала на столе записки. Там же продавались свечи. Совершенно не зная, как себя надо вести в церкви, Ольга постояла несколько минуту входа, а затем направилась к женщине за столом.

– Скажите, – инстинктивно понижая голос, боясь нарушить стоящую в храме тишину, обратилась к ней Ольга, как мне за сына здесь помолиться? Может, надо свечку куда-то поставить?

Полная пожилая женщина с седыми волосами под платком, одетая в меховую безрукавку, не отрываясь от записок, коротко и сухо спросила:

– Сын жив? Умер?

И от этого простого, наверное, рутинного вопроса глаза Ольги вновь наполнились слезами. Она отвернулась и быстро полезла в сумочку за платком.

– Да нет же… Конечно, жив… Хотя… Я не знаю. Говорят, он в Чечне пропал без вести, – ответила она.

Пожилая женщина подняла голову и посмотрела на Ольгу. Ее выцветшие глаза показались Ольге очень наивными и добрыми.

– Если никто не сказал, что сын мертв, значит, свечку надо ставить за здравие. – Голос женщины перестал быть равнодушным. – Так обычно делается. Вам надо заказать за него молебен, скоро большой праздник, Господь услышит. Пишите имя на записочке. И самой молиться надо. А свечку можно ставить перед любой иконой, только не перед распятием.

Около получаса Ольга провела в храме. Накупила свечей, расставила их на подсвечниках возле каждой иконы. Коричневые лики сразу ожили от бликов огоньков. Утешительней всего ей было стоять у иконы Богородицы – женщинам и матерям легко понять друг друга. На иконе маленький Господь тесно прижимался к Матери, словно Он не Бог, а обычный ребенок, а лицо Богородицы оставалось повернутым чуть в сторону и глаза были скорбными – знающими, что Его ждет. Но в Ее взгляде чувствовалась грядущая победа в вечности. Она словно говорила Ольге: «Ты только верь, мать, а дальше все будет хорошо». И венчик вокруг головы Сына блестел золотыми отсветами свечей.

Ольга продолжала тихо плакать, вытирая платком глаза. Но на сердце полегчало. Что-то произошло. Невидимо, неосязаемо, но что-то изменилось. Два дня она ходила оглушенная и раздавленная, не зная, с кем бы разделить свою беду, свои страхи; и вот – нашла, разделила. Появилась какая-то твердь в размытой душе. Божия Матерь не предлагала ей сидеть возле почтового ящика и ждать неизвестно чего. Надо было собраться и действовать.

– Найдется ваш сын, – сказала ей седая женщина, когда Ольга пошла на выход из храма. – Очень скоро найдется. Вы только молитесь.

Не старец, не пророк – она это сказала просто так, чтобы утешить несчастную женщину, как мы говорим в подобных ситуациях, совершенно не думая, что мы лишь выдаем желаемое за действительность. Но Ольга ей почему-то поверила.

Ночью Ольге приснился сон. Она в каком-то незнакомом доме. Дом большой, деревянный и явно нежилой. На старой мебели пыль, кругом паутина, потолки в трещинах, скрипят половицы. Она с Лешей. Леше лет двенадцать, худенький, уши торчат, он в белой праздничной рубашке, держит ее за руку. Они что-то ищут в этом доме, что-то очень важное, а что – помнишь лишь во сне. Ходят по заброшенным комнатам, по скрипучим коридорам. Сын смотрит себе под ноги, но в какой-то момент поворачивается к ней, спрашивает: «Мама, где я?», и Ольга видит, что по его лицу течет кровь. Сон смутный, черно-белый, а кровь красная, нереально яркая. Сын повторяет свой вопрос, а кровь течет все сильнее, заливает его лицо, густо капает на пол.

Ольге во сне не хватило воздуха. Она широко раскрыла рот, пытаясь вздохнуть, и резко, с вскриком села, оказавшись на кровати в своей комнате. Одеяло слетело на пол, наверное, она металась во сне. Сердце билось часто-часто, пульсом отдаваясь в висках. Несколько минут она не могла отдышаться, затем встала, включила торшер и пошла на кухню накапать себе валокордина. До утра она уже не заснула.

06.01.1995

Во сне она держала Алешу за руку. С утра она решила: то важное, что они искали в доме, был выход – дверь наружу. Она хотела вывести его из этого сумеречного дома. Так думала Ольга. Во всяком случае, теперь она твердо знала, что надо делать.

– Ну решила – так решила. Все правильно, – выслушав Ольгу, согласилась Галина. – Езжай. Кто сыну поможет, если не мать? Нечего здесь гадать. Найдешь командира части и все выяснишь.

Они разговаривали в курилке, когда Ольга приехала с утра на работу подписывать отпуск. Форточка в комнатке оставалась приоткрытой, парила морозом, окно покрывали белые узоры. Галина курила, выдыхая дым в сторону, по-женски внимательно разглядывала подругу, отмечая припухшие веки, красные прожилки на белках глаз, отсутствие косметики.

– Может, все-таки лучше. Сергей поедет? Он же отец. Хотя если сам не предложил… – Галина выразительно поморщилась, показывая свое отношение к бывшему мужу Ольги как к мужчине и как к отцу.

– Нет, – твердо ответила Ольга. – Я сама. Даже намекать не буду.

– А Настя?

– У Насти пока каникулы. Может, Сережа ее на несколько дней к себе возьмет. Они в хороших отношениях. Позвоню, спрошу… Если нет, придется маму вызывать. Мама у меня своеобразная, но, если попрошу, приедет. Это же всего на несколько дней. Сейчас поеду на вокзал, билеты на поезд покупать. Совершенно не представляю, как до этой Чечни добраться, – вымученно улыбнулась Ольга.

Какая-то мысль засела у Галины в голове. Она помолчала минуту, оглянулась по сторонам и, хоть в курилке больше никого не было, подвинулась к Ольге поближе, взяв ее за локоть.

– Оль, а у тебя деньги-то есть? – спросила она – Отпускные? И все? Я к тебе вечером заеду. У меня заначка есть – триста долларов. И не спорь! – Тон Галины стал безапелляционным – Мы с мужем на ремонт дачи собирали. Еще соберем, до лета далеко.

Ольга знала, что ее старшая подруга живет в плохо скрываемой бедности. Взгляд с безжалостной точностью отметил, что кофточка на ней старая, много раз стиранная, с вытянутыми локтями, а юбка лоснится. Что ручка сумочки потрескалась и потеряла свой цвет. Врет она, не собрать им вновь такие деньги она отдает последнее.

– Слушай, какая ты баба невыносимая! – заметила ее взгляд Галина. – Не спорь, говорю, я уже решила. Как ты поедешь без денег? Там, говорят, война идет. Я, конечно, себе это плохо представляю, но знаю одно – в дороге без денег никуда. Твой Сергей тебе ничего не даст, он же сказал – надо ждать. А может, и вправду придется Лешу разыскивать – кому-то давать, то, се. Ты мать, ты едешь сына искать. Мой муж только «за» будет.

Есть в жизни моменты, когда принять – еще большая милость, чем дать. Принять – значит оказать радость человеку. Отказаться – гордыня. А вот не тратить эти деньги, зная, с каким трудом Галина их собирала, привезти их обратно и отдать как не понадобившиеся – это уже другое дело. Ольга в одну секунду так и решила. Поэтому и согласилась.

– Конечно, возьмешь, – чуть ли не приказывала Галина. – Деньги есть деньги. На такси надо, на гостиницу…

Галина не понимала, куда едет подруга. И сама Ольга этого тоже не понимала.

Такси… гостиница… Номер с чистым бельем…

Деньги, которые собиралась передавать Галина, – вообще все деньги надо было закатать в целлофан, запаять с обеих сторон и спрятать как можно дальше, потому что они – обратный билет назад в свою реальность. А в чемодан класть не шампуни с кремами и книжкой на ночь, а побольше глюкозы, аптечку со жгутом и антибиотиками; фонарик, свечи и много обеззараживающих таблеток для воды из луж и подвальных котлов. Но не знали этого подруги.

Когда Ольга ехала в маршрутке на вокзал за билетами, к ней пристал какой-то пьяный. Плотный краснолицый мужичок в норковой шапке и расстегнутой дубленке. Он плюхнулся рядом на сиденье и попытался завести разговор, начав со слов: «Какая крас-с-сивая женщина…» Ольга молчала. Не обращая никакого внимания на сидевших в маршрутке людей, пьяный что-то рассказывал о себе, что-то спрашивал, но Ольга демонстративно накинула капюшон на голову и отвернулась к окну. Врожденная деликатность или просто слабость характера не давала ей пресекать подобных типов; она терпела его разговоры, подчеркнуто смотря в окно, как будто попутчик говорил не с ней. «Какая мрачная…» – переменил свое мнение пьяный.

На следующей остановке он, сопя, поднялся и направился к выходу. Последние слова мужчины были нелепыми, вообще не к месту. Перед тем как подняться с сиденья, он с какой-то пьяной убежденностью пробормотал: «Да успокойся, найдешь ты своего любимого, найдешь…»

Это было так странно, что Ольга вздрогнула.

Когда человек пропадает или когда думают, что он пропал, начинаются знаки. Исполненные тайного смысла сны, непонятные встречи, случайно услышанные слова… Все принимается за подсказки судьбы. Сказал пьяный человек и сказал, мало ли что у него в голове. Но Ольга решила, что это ей знак об Алеше. В голову пришла нелепая мысль, что этот мужичок – посланник с неба, чтобы она не сомневалась в принятом решении. Суеверно подумала: а может ли ангел быть вот в таком обличии – пьяным, краснолицым, в старенькой норковой шапке на затылке?

* * *

На Рождество Христово Томск заметало метелью. Машины на дорогах еле двигались с включенными фарами. В белой пелене работала выведенная на улицы снегоуборочная техника. Снежные заряды крутились завихрениями в переулках, наметая сугробы у автобусных остановок и ларьков. Ледяной ветер с миллиардами снежинок гремел по карнизам, заметал балконы, стучался в окно.

Несмотря на пургу и сборы, в квартире номер четырнадцать по-прежнему уютно. Тепло и чисто. Наутюженная скатерть с кружевами на столе в кухне, на скатерти корзинка с баранками, сахарница и чашки. Привычный порядок нарушал только открытый чемодан, стоящий в комнате Ольги, да пара раскрытых шкафов.

Возле чемодана сумочка, а в ней паспорт, доллары, которые только что передала довольная, что помогла подруге, Галина, остатки отпускных и билеты на поезд. В сам город Грозный поезда, оказывается, не ходили. С Чечней пассажирского сообщения не имелось вообще. В справочном окошке вокзала на Ольгу посмотрели с каким-то изумленным испугом и предложили взять билеты до станции Моздок, что в Северной Осетии. «Может, оттуда автобусы ходят», – во все глаза разглядывая Ольгу, посоветовала ей через стекло полная женщина из справочной. Ольга купила билет до Моздока. Как-нибудь доберется. После принятия решения ей стало гораздо легче, на щеки вернулась часть румянца. Любовь, она ведь не в словах, она в действии.

Ехать предстояло далеко и долго. Двое суток до Москвы, там пересадка и еще тридцать часов до Моздока. Дальше неизвестно. Надо было собираться с мыслями и ничего не забыть. Кроме дорожного набора одежды, в чемодане в отдельном пакете находилась одежда выходная – для визита к командованию части.

Взбудораженная Настя ходила вслед за матерью из комнаты в комнату.

Бывшему мужу Ольга не позвонила, потому что гордая. Набрала маме, объяснила ситуацию. Характер у мамы был непростой, но, если попро-сишь, сделает. Закрыла на ключ калитку своего домика на окраине и приехала сегодня утром, вся в снегу, с сумками, поджав губы, всем своим видом показывая, что не одобряет решение дочери, но посидит с Настей сколько надо. До отправления поезда на Москву оставалось три часа.

– Метель-то какая… Троллейбусы, наверное, не ходят. Как до вокзала доберешься? – спросила мать, сидя на кухне за столом с кружевной скатертью.

– Все хорошо, мама. Я такси вызову, – крикнула из комнаты Ольга.

– Такси… И где этот Моздок твой?

Ольга заскочила в комнату Насти и принесла на кухню географический атлас. Раскрыла на нужной странице. Маленькая, неприметная точка на карте огромной России, далеко-далеко от Томска. От Москвы к этой точке и дальше шла красная линия железной дороги. Ольга когда-то в детстве ездила по ней. Мелькнула в памяти картинка – хлопающие двери купе, радостное ожидание необыкновенной встречи с морем, о котором она столько слышала и которое так мечтала увидеть; верхняя полка, куда ее, маленькую, подсаживал папа, чтобы она смотрела в окно; сам папа, много солнечного света и мама – молодая, моложе, чем Ольга сейчас, веселая, смеющаяся и с совершенно иным характером.

– Не знаю… По мне, так глупость ты делаешь, – недовольно произнесла мать, отодвинув раскрытый атлас в сторону. – Там невесть что творится – в Чечне этой. Я вчера по радио слышала… Воюют там. Что ты там одна сделаешь?.. Надо писать. Командованию.

– Мама, – устало Ответила Ольга, присаживаясь рядом с ней. – Это бесполезно. Я куда только не звонила. Везде одно и то же – военная тайна… Если бы не тот хороший человек в военкомате, мы бы до сих пор не знали, куда Алешу вообще отправили. А если ему помощь прямо сейчас нужна, если завтра будет поздно? Это же мой сын…

Мать сидела, сохраняя несогласное выражение на лице. Ольга смотрела на нее и думала: с какого момента в их отношениях появилась возведенная характером мамы стена? С какого момента они перестали понимать друг друга? Может, когда Ольга против ее советов вышла замуж, а может, гораздо раньше, когда умер папа, когда у мамы появилась ревность к самостоятельным поступкам дочери. Напридумывала себе что-то… Сейчас, что бы ни происходило, она словно показывала всем своим видом: «Я же говорила…»

– Пустое это, – через долгое молчание, словно назло, подытожила мать. – Поедешь, а завтра письмо придет. Напутали там что-то.

А через полтора часа, когда Ольга уже закрывала чемодан, зашла в ее комнату и сказала:

– Фотографию Алешину возьми.

Ольга замерла возле чемодана. Быстро взглянула на мать расширенными глазами. Все ее мысли до этого момента устремлялись только к одной черте – вот она сидит у командира части, вся такая нарядная, нога за ногу, шарф красиво завязан, а командир уже тянется к телефону, вызывая дежурного. Дальше этой сцены воображение словно обрезалось, потом была пустота, дальше она просто не хотела думать. Поэтому и о фотографии сына не подумала.

– Возьми, – веско повторила мать и вышла из комнаты.

И Ольга сразу бросилась к шкафу, где хранились семейные альбомы. Затем одернула себя – зачем кому-то Леша маленький; быстро пошла в комнату Насти, взяв со стола фотографию в рамке, последнюю по времени, которую сын прислал из учебки. Положила ее поверх вещей, лицом кверху, не замечая, как задрожали руки.

Потом было прощание. С нежностью обняла дочь, и глаза ее в который раз за эти дни снова стали мокрыми.

– Доченька, я скоро… – говорила она, целуя Настю. – Побудешь с бабушкой. Об Алеше надо узнать… Веди себя хорошо. Не скучай. Я буду о тебе каждую минутку думать. Я очень быстро, доченька…

Настя всхлипнула.

– Все, все… – Мать прижалась к дочери мокрой щекой.

Как Ольга потом корила себя за это смазанное, торопливое расставание. Но тогда она не понимала, что уезжает в другую реальность; что, уезжая туда, никто не может сказать, когда ты вернешься и вернешься ли вообще.

Вытерла себе и дочке слезы. Затем присели на дорожку. Бабушка размашисто и криво перекрестила спину уходящей с чемоданом Ольги.