Текст книги "Утешение"

Автор книги: Николай Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Сейчас ей хотелось поговорить с кем-то из духовных людей.

– Скажите, – обратилась Ольга к сидящему на лавочке пожилому мужчине, – могу я увидеть священника?

– Нет его, – сухо ответил мужчина.

В этот момент дверь отворилась и в церковь, шаркая ногами, зашел старичок в солдатском ватнике, надетом поверх выцветшего стихаря. Полы стихаря протерлись до свисающих ниток.

– Вон с пономарем поговори, – кивнул в сторону старичка мужчина.

При виде подходящей Ольги старик остановился. Глаза у него были прозрачные, как родник, – слезящиеся, наивные, совершенно детские. Как будто этот человек когда-то очень много знал о жизни, а потом все знания намеренно забыл, обратившись в ребенка. Пока Ольга рассказывала ему о сне, старичок стоял, чуть склонив голову. Потом пожевал губами и произнес:

– Я не батюшка. А к снам, мать, относись осторожно. Молись за сына, что тут еще скажешь…

– Я молюсь. Но не подсказывает Бог, – немного с досадой ответила Ольга. Она ждала большего.

– Ну… Все по силам, мать, все по силам… – пробормотал пономарь и пошел дальше.

На стене висела большая икона Богородицы, одетой в багряные одежды, с Сыном на руках. Женщина подошла к ней.

«Матерь Божия, – мысленно просила Ольга. – Не оставляй меня! Ты же Сама Мать… Дай мне найти Лешу. Попроси Сына Своего, Он Тебя послушает, пусть явит чудо, пусть выведет меня короткой дорогой, потому что я больше не могу…»

Богородица внимательно слушала. Ее глаза блестели за стеклом в свете лампады.

«Все по силам», – сказал пономарь. Когда Ольга бледной испуганной блондинкой приехала в Грозный, сил у нее принять правду не было. А теперь, после раскопанных своими руками многих могил, – есть?

Вечером в гостинице Ольга писала письмо домой.

«Дорогие мои! Даже если Алеша мертв, надо, чтобы он вернулся домой. Пусть хоть могила от моего сына останется. Мамочка, я знаю, что у вас нет денег, продай, что можешь, – папин гараж, лишнюю мебель; главное, чтобы вы не нуждались. Я не могу вернуться без Алеши. Пойми меня. Прости. Объясни Насте. Люблю вас».

В гостинице оставались все те же женщины, приезжали и новые, чьи дети пропали недавно, хотя средства массой информации утверждали, что войсковые операции в Чечне уже закончились. По радио в комнате говорили, что либеральная общественность требует вывода войск из республики, что пришло время создавать мирный политический форум и проводить в республике демократические выборы.

А в этот самый вечер в поселке Ойсхара на востоке Чечни шел кровопролитный бой с большими потерями с обеих сторон. Вздрагивая и поднимая снежную пыль, били прямой наводкой танки. Горели дома, по рации слышался сплошной мат, уши глохли от непрерывного грохота автоматов и пулеметов. Пули брили кустарник, и лежали на склоне неподвижными фигурками мертвые Славины бойцы. А самого Славу тащили волоком по снегу и грязи два бойца. Ступня была раздроблена, настоящая боль еще не пришла, ногу словно осушили, она стала чужой. Его тащили, ухватив за мокрый бушлат, рывками тянули за плечи, стараясь покинуть зону обстрела. Воротник давил ему на горло, повсюду тонко пели пули, и он старался помочь товарищам, загребая руками снег и высохший ковыль. В какой-то момент один из бойцов зубами скинул с руки перчатку, достал приготовленный еще до боя шприц с обезболивающим и с силой воткнул ему в ногу через ткань грязных камуфляжных штанов.

– Потерпи, майор, – задыхаясь, сказал он. – Вон ложбинка…

Слава молчал, сберегая силы. Смотрел в небо. Лицо было бледным, в разводах грязи, серебрилась щетина на подбородке. Положил группу… В небе бледными искрами разлетались трассера. Низкие тучи наглухо закрывали солнце.

– Для соблюдения права и порядка в республике достаточно сил МВД, – продолжал в гостинице по радио бодрый голос, приглашая в невидимой студии присоединиться к обсуждению темы какого-то эксперта.

– Лиза, да выключи ты его, – попросили женщины в комнате свою соседку, сидящую у приемника.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ОСОЗНАНИЕ

05.03.1996　

Что-то происходило. В Москве разрабатывалась программа мирного урегулирования, войска готовились выводить из Чечни, а армейская разведка в Ханкале принимала многочисленные сигналы о готовящемся наступлении боевиков. Полевые командиры по рации в открытом эфире собирали своих людей. Собранная разведкой информация поступала в Москву, но политический курс был задан, и все, что ему не соответствовало, не принималось во внимание.

В суете бесконечной писанины, докладов и совещаний контрразведчик из штаба управления к позднему вечеру вспомнил, что сегодня что-то не сделал. Рассеянно перебрав бумаги на столе, он мысленно отмотал события назад, тихо произнес «ага» и начал крутить диск телефона, набирая номер дежурного в комендатуре аэропорта.

– У вас в гостинице проживает Новикова Ольга Владимировна, – представившись, устало произнес он в трубку. – Да, да, из матерей. Попросите ее завтра приехать ко мне. Во сколько? Да пусть с утра приезжает, я буду на месте…

Дежурный в свою очередь дозвонился до гостиницы.

Ольга вышла из гостиницы около семи утра. Начинался весенний холодный день, степь за аэродромом лежала в тумане. Город покрывала дымка. И вроде слышалась стрельба. Не короткие перестрелки, какие вскипали здесь постоянно, а вроде плотный бой, причем в разных местах.

Но очень далеко и приглушенно.

Обычно Ольга добиралась до Ханкалы с военными или доезжала на попутках до центра, а там брала частника. Она не знала, зачем ее вызвали, предполагала, что по какому-нибудь очередному обмену. В руках держала пакет с гостинцами для контрразведчика – присланные Галиной шоколадки, кедровые орехи и разноцветное пахучее мыло Duru.

Обычно по дороге в город всегда кто-то проезжал. Но сейчас движения не было, дорога оставалась совершенно пустой. Пришлось идти пешком. Постепенно туман рассеялся, в стекающих с далеких гор серых тучах иногда проглядывало солнышко. Странно, что звуки стрельбы впереди не утихали. Через какое-то время мимо нее по направлению к городу на скорости проехали три зеленых бронетранспортера с наглухо закрытыми люками, она даже не успела им помахать. В Грозном явно что-то происходило, стрельба стала совсем отчетливой, и уже начало громыхать чем-то тяжелым.

Ольга шла по дороге в город, еще не понимая, что направляется в эпицентр событий. Этой ночью в Грозный с нескольких сторон вошли крупные отряды дудаевцев. А еще раньше боевики накапливались в городе под видом возвращающихся беженцев. Знала про это разведка, как и про то, что боевики потихоньку вывозят свои семьи в горы. Знала, но ничего не могла поделать – не слушали ее.

Зато теперь к восьми часам утра, в штабах по рации слушали голоса со всех сторон:

– Радиус, я 800, на перекрестке возле комендатуры с крыши бьет снайпер…

– Заря, Заря, нахожусь у Кредо-банка. БТР подбит, две машины подорваны, веду бой, веду бой, обложили со всех сторон. Есть убитые и раненые. Нужна помощь, нужна помощь…

– Заря, я Контроль-14, срочно помощь, срочно помощь, коробочки пришлите, с четырех сторон долбят… Где вертушки? Нам здесь не продержаться, как поняли?

– Заря, я Контроль-6, – через грохот, словно в цеху, звучал неестественно спокойный голос. – Где вы, дорогие мои? Окружили нас. Позвоните генералам, передайте им… наш поклон. У меня одиннадцать убитых, неизвестно сколько раненых… Сам ранен. Продержимся еще десять минут, если не пришлете помощь, все сорок пацанов здесь лягут…

Голоса, слышащиеся в эфире, были разными – охрипшими от крика или, наоборот, неспешными и ровными. Некоторые уже поняли, что помощи не будет и что им сегодня придется умирать. В это утро в Грозном началась дудаевская операция «Возмездие», наперекор всем бодрым заявлениям прессы о том, что боевиков в Чечне почти не осталось.

Масштаб боев долго не могли оценить. Ситуация усугублялась тем, что контроль в городе осуществлялся в основном силами СОБРа и ОМОНа, основные силы армии находились в полях. Артиллерия, танки и авиация – все у них, приходилось запрашивать, но взаимодействие оказалось неналаженным. Боевики действовали просто – блокировали КПП и выставляли на прилегающих дорогах засады, не давая осажденным пополнить боезапас и вывезти раненых, не давая подойти помощи.

Плохо было в городе.

Ничего этого Ольга не знала и не могла знать. Шла по дороге, слушая звуки стрельбы, отстраненно подумав: «Что-то они сегодня развоевались». У нее свои дела, хотелось побыстрее поймать машину. Подумалось, что мыло лучше отдать солдатикам на КПП – вот они будут рады.

Долгожданная заляпанная грязью красная «Нива» без номеров проскочила мимо нее, но, заметив поднятую руку, резко затормозила и сдала назад. Ольга шагнула к машине, только вблизи заметив, что боковые стекла «Нивы» разбиты. Но не успела обдумать это.

– Подвезете до вокзала? – заглянула она в салон.

– Конечно, мать. Садись вперед.

В салоне находилось три чеченца. Водитель и еще двое на заднем сиденье. Ольга не успела рассмотреть их лица. Вроде молодые. В вязаных шапочках. Села, хлопнула дверцей и сразу остановила взгляд на автомате, который лежал на коленях водителя. Двое позади тоже были вооружены. На сиденье коричнево-зеленые трубы одноразовых гранатометов.

«Попала», – отчетливо произнес голос в голове.

– Можно мне здесь остановить? – сразу попросилась Ольга, делая вид, что вспомнила что-то важное и ей срочно нужно выйти. Но ей не ответили. Машина, набирая скорость, помчалась по пустынной дороге к центру. В сознании на все лады крутилось прилипшее слово – «попала». Ольга по опыту знала, что в такой ситуации лучше сидеть и молчать, ее воли и желаний больше не существовало, теперь она целиком находилась во власти этих людей, и надо было постараться вести себя правильно – не казаться испуганной и не провоцировать их какими-нибудь неосторожными словами. Она не знала, что происходит в городе, ее преследовала мысль, что боевиков сейчас заметят, «Ниву» расстреляют, и она погибнет вместе с боевиками, как Наташа.

– Мать, ты откуда? Не из Грозного, да? – повернулся к ней водитель. Ольге он показался каким-то очень спокойным. Подбородок гладко выбрит, внимательные черные глаза. В нагрудном кармане камуфляжной куртки рация.

– Из Сибири, – деревянным голосом ответила Ольга.

Большие события вблизи делились на эпизоды, на отдельные картинки. Вскоре Ольга увидела в окне стоящий на обочине «КамАЗ», полный боевиков. Возле Дома правительства видела толпу. Мелькнула за окном грузовая машина, в кузове которой стояла зенитка, а возле нее мальчишка лет четырнадцати с зеленой повязкой смертника на лбу и улыбкой на все лицо.

– Аллах Акбар! – прокричал он вслед «Ниве».

– Аллах Акбар! – крикнули ему в разбитое окно.

Повсюду разносилось кипение стрельбы.

Только сейчас Ольга начала понимать, что город захватывают. Машина проехала центр и направилась в сторону Ханкалы, на каком-то перекрестке свернув с дороги во дворы. Проехали разбитую еще с прошлого года длинную девятиэтажку и остановились. Возле угла дома, пригибаясь, суетилось несколько человек. Здесь гремел бой, воздух рвался от грохота близких пулеметных очередей. К машине кто-то подбежал, махая рукой, крича по-русски что-то вроде: «Улица простреливается насквозь, вам надо заехать с другой стороны и ударить с тыла».

– Так ты из Сибири, мать? – словно только сейчас расслышав ответ Ольги, переспросил водитель, передергивая затвор автомата. Позади тоже залязгало металлом. – Слушай, после войны приезжай ко мне в гости. Знаешь, какая у нас в горах красота… Увидишь – уезжать не захочешь…

Говоря это, он заблокировал дверь с ее стороны. Кто-то позади схватил Ольгу за плечи, повернул спиной к окну, чтобы она сидела не боком, а закрывала как можно больше пространства, и, перегнувшись через сиденье, положил ствол автомата на ее плечо. Им не была нужна заложница, им просто хотелось пересечь простреливаемую улицу, и Ольга сейчас выполняла роль мешка с песком, заслоняя своим телом водителя.

– Приедешь, я тебе лично галнаш приготовлю. Знаешь, как вкусно! – продолжал говорить водитель, сжимая ручку передач, готовясь выехать на открытое пространство.

– Аллах Акбар, – негромко произнес кто-то позади.

«Нива» тронулась и, набирая скорость, выскочила из-за угла дома.

В следующую секунду Ольга оглохла. Прямо над ухом бил автомат, второй боевик стрелял в заднее окно. Ольга сжалась, пригнув голову, обхватив ее руками. Непрерывной очередью автомат грохотал возле ее плеча, полностью оглушая ухо, летели стреляные гильзы, некоторые падали ей за воротник, обжигая шею. Она не видела, а у нее за спиной в конце улицы стояли бетонные блоки с бойницами, все освещенные огоньками выстрелов. Пули свистели и пели на все лады. Мелькнула нелепая мысль, что, если в нее сейчас попадут, она забрызгает этим чеченам весь салон. «Нива» объехала какую-то сгоревшую машину, двух человек, лежащих посреди дороги в неестественных позах, скакнула по бордюру и через полминуты вышла из зоны обстрела, влетев во дворы с другой стороны улицы. У Ольги дрожали колени, она напрягала мышцы ног, чтобы унять дрожь, и ничего не слышала, на время полностью оглохнув на одно ухо. Все тяжело дышали, словно пробежали несколько километров.

Один из боевиков вышел из машины и, обойдя ее кругом, удивленно протянул:

– Ничего себе. Ни одной дырки…

– Мать, ты жива? – по губам поняла она вопрос водителя. Ей открыли дверь, она была больше не нужна. Не обращая на нее внимания, чечены тут же стали возиться с гранатометами. А Ольга на слабых ногах прошла за угол и без сил опустилась на какую-то лавочку в пустом дворе. В голове стоял звон, немного тошнило. Позже она считала, что ей в этот день повезло многократно – что не попали и что боевики не забрали ее с собой. В Ленинском районе дудаевцы собрали более восьмидесяти человек из русского населения и использовали их живым щитом во все дни боев.

Вначале в войне еще можно увидеть отблески света. В том же Грозном бывали случаи, когда боевики закрывали гражданских своими телами, выводя из-под огня русских стариков и матерей с детьми, сами выполняя роль живых щитов. Подобные жертвенные поступки происходили с обеих сторон. Но героев из детских книжек убивают в первую очередь, или они потом меняются: на войне остаются практичные люди, которые сами хотят жить. Отрезанным на блокпостах бойцам сейчас говорили по рации: «Возможности вытащить вас нет. Помощи не будет. Берите в заложники чеченские семьи и, прикрываясь ими, пробуйте выходить сами». Война шла кровавая, с мирными уже никто не церемонился.

Пролетело над головой звено вертолетов. В ухе нестерпимо звенело. Вспомнилось, что она забыла в машине пакет с подарками. От места, где находилась Ольга, до базы в Ханкале оставалось несколько километров. И она пошла туда через бои, перебежками, какими-то закоулками, пережидая и лепясь к стенам и заборам.

Три дня по всему городу шли бои. Российские войска одержали тактическую победу, боевики ушли из города, но стратегически выиграли они, показав Москве и всему миру, что сил и воли к победе у них достаточно и что война продлится еще долго.

Все эти три дня, заполненные в эфире призывами о помощи, вылетами авиации и приемкой раненых, Ольга провела в штабе в Ханкале, ночуя в гостевой палатке, а днями сидя у кабинета контрразведчика. Он появился только один раз, задерганный, с воспаленными глазами, непонимающе взглянул на нее, махнул рукой: «Подождите, я сейчас» – и снова пропал. На третьи сутки он показался у кабинета с видом человека, на котором пропахали поле, едва двигаясь, готовый заснуть в любую секунду, в любом месте, где присядет.

– А, Ольга Владимировна, – медленно произнес он, открывая кабинет.

В кабинете он долго смотрел на нее, вспоминая, зачем она здесь? Наконец вспомнил. Порылся в бумагах на столе в поисках нужного листка.

– Ольга Владимировна, что я вас вызывал… – Слова контрразведчика выходили медленно, еле слышно. – Кстати, как вы сюда добрались в этой каше?.. Вы просили узнать о капитане Грозове, командире роты, который был в танке с вашим сыном. Пришел ответ. Капитан Грозов похоронен в Туле, своем родном городе. Причем давно, полгода назад. Опознан родственниками в морге Ростова. Я поднял бумаги, и оказалось, что место его захоронения, его и еще девяти человек, указали вы, Ольга Владимировна. Сейчас посмотрю… «У дома номер 35». В Ростовском морге с 25 января 1995 года. Посчитал, что вам надо это знать… Ольга Владимировна, что с вами? Вам нехорошо?

Ольга не мигая смотрела на контрразведчика. Взгляд шел сквозь него. Она действительно побледнела, черты ее лица словно потекли.

Всплыла в памяти разбитая витрина магазина, двор в снегу. Сгоревший танк, гаражи. Первое место, куда она пришла в поисках Алеши. Русская женщина в квартире с парализованным отцом. Значит, тело капитана Грозова находилось в той общей могиле. Русская женщина не узнала тогда Алешу по фотографии, но призналась: «Я старалась не смотреть на лица – сильно изуродованные». Какая-то мысль, как вспышка, поселилась в сознании. Следуя за этой мыслью, Ольга поднялась со стула.

– Ольга Владимировна, может вам воды? Вы куда? – беспокоился контрразведчик.

– Нет, спасибо. – Я пойду. – Она уже находилась не в этом кабинете.

– Да, еще. Вы спрашивали о майоре Вячеславе Ивлееве. Сейчас он в Ростове, в госпитале по ранению, – добавил удивленный офицер.

Ольга кивком поблагодарила его и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Тогда была зима, сейчас весна. Прошло больше года. За это время ничего не изменилось. Тот же разбитый магазин на первом этаже пятиэтажки, чуть дальше гаражи. Сгоревший танк оставался стоять на своем месте, ржавыми гусеницами вывернув бордюр. От ржавчины он стал коричневым, башня повернута, дуло легло на люк механика. Ольга прошла вокруг танка, прикасаясь рукой к броне, словно поглаживая ржавое стылое железо.

Окна женщины, ранее заложенные кирпичом, сейчас были зашиты желтыми листами ДВП. Отзываясь на стук в окно, женщина открыла металлическую дверь подъезда. Она узнала Ольгу. В квартире электрический свет, в комнате на кровати по-прежнему лежал парализованный отец.

– Это же вы ребят, что в вашем дворе убили, хоронили? – спросила она у женщины, когда они прошли на кухню. – Помните, я еще у вас спрашивала, был ли там кто-нибудь с шлемофоном на голове? Вы сказали, что, возможно, только водитель, но он сильно обгорел. Водителя из танка тоже при вас доставали?

– Мы и доставали, – подтвердила женщина. – То, что осталось, обернули в мешковину. Так в мешковине и закопали. А вы все ищете?

– Я уезжаю. – через долгую паузу произнесла Ольга. – Мне кажется, я его нашла.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ПРИНЯТИЕ

11.03.1996 　

Проводы были недолгими. Попрощалась, с кем могла, успела заехать в храм, поставила свечку у иконы Божией Матери и несколько минут не отрываясь смотрела на образ над одиноким огоньком. Через два часа в Моздок уходила колонна «Уралов». Ольге нашлось место. В кабине грузовика, не разговаривая с водителем, она положила на колени почти пустую клеенчатую сумку и повернулась к окну.

Плыла за окном желтая степь. Мелькали по дороге привычные картины: блокпосты из бетонных плит с выцветшими, трепещущими на ветру российскими флагами. Контроль, проверки. Двое молодых солдатиков в грязных бушлатах, несущих на КПП бачки с кашей.

Чечня уходила, исчезала в прошлом. Она покидала войну.

На душе было строго и спокойно. Мучившего ее все это время страха за сына больше не было. Ее отпускали – она исполнила все, что смогла исполнить. Она изначально не могла ничего изменить. Когда Ольга по расчищенной от снега аллее подходила к зданию военкомата, когда собирала чемодан, когда сын приснился ей в первый раз с капающей с лица кровью, когда мысленно разговаривала с ним в темноте тамбура и молилась Богородице, прижимая иконку к сердцу, – его уже не было на этом свете. Ни защитить, ни выкупить, ни отмолить его она уже не могла. Она не могла его спасти, но она спасла многих других сыновей, и в этом оказалось ее утешение.

Навстречу колонне «Уралов» ехали в сторону Грозного танки. Наверное, одни из последних. Война подходила к концу.

Тот мартовский рейд боевиков на Грозный оказался лишь разведкой боем. Дудаевцы выявили все слабые места и через пять месяцев, когда обеими сторонами вовсю подписывались самые умилительные соглашения о мирном урегулировании, ударили снова, на этот раз полностью захватив Грозный и другие города. В тех боях войска потеряют более двух тысяч человек.

Генерал Пуликовский, чей сын погиб в Чечне, окружит Грозный тройным кольцом армии. И предъявит безоговорочный ультиматум. В течение 48 часов боевики должны сложить оружие. Если ультиматум не принимается, город будет снесен с лица земли, и никто из боевиков живым из него не выйдет.

На этом война и закончится. Начнутся переговоры, и в конце августа будут подписаны Хасавюртовские соглашения. Федеральные войска и силы МВД должны будут покинуть Чечню, оставляя здесь русское население, пленных, приехавших за ними матерей и тех чеченских милиционеров, которые воевали за эту власть.

Солдаты и офицеры сделали на этой войне все, что смогли: безропотно умирали по приказу, подставляли под пули и осколки стриженые затылки, совершали подвиги, горели в танках, гнили в ямах, мычали, когда им отрезали руки и ноги в госпиталях, и воевали не за нефтяные котировки – за Родину…

Потом будут теракты, черная дыра безвластия. Потом в России сменится правительство и начнется вторая война – совершенно иная. Но это произойдет потом. А пока войска уходили из Чечни.

Последнее лицо войны, скрытое за многими масками. Ольга хорошо знала это лицо.

Забор, железные ворота с красной звездой, за ними на запасных путях белые вагоны-рефрижераторы. Поезд потерянных детей. В холодильных камерах постоянная температура минус пятнадцать. В вагонах находилось более четырехсот неопознанных тел.

В рефрижераторы сразу не пускали. Вначале показывали видео в небольшой комнатке и терпеливо спрашивали приметы.

– Я знаю дату его поступления, – сказала Ольга начальнику судебно-медицинской лаборатории. – Их привезли в Ростов 25 января 1995-го. Всего десять тел, все с одного захоронения. Захоронение военным указала я сама. Посмотрите по датам и пропустите меня в вагон. Покажите тела, я узнаю.

Полковник только вздохнул. Не понимает мать, что просит.

– Давайте лучше вначале посмотрим видео, – мягко попросил он.

– Я тогда у женщины про шлемофон спрашивала, – не слушая его, словно разговаривала сама с собой Ольга. – Был ли кто в шлемофоне из тех десяти? Она сказала: нет, наверное, только водитель, но он сгорел, стал весить, как годовалый ребенок. Я же думала, что Леша на броне сидел, вместе с капитаном Грозовым. А это он танком управлял. Это он сгорел. Она его останки в мешковину обернула. По мешковине легко найти.

Теперь она знала судьбу своего сына. В памяти всплыл рассказ выжившего лейтенанта Майкопской бригады, с которым она бесконечно давно сидела вечером в гостинице. Словно видела озаренный заревом вокзал. Зал ожидания, раненых, вспышки выстрелов и офицеров, ищущих среди солдат механиков-водителей, чтобы вести технику на прорыв. Видела капитана Грозова, у которого вытек глаз и которого привязали за руку ремнем к поручню, чтобы не потерять по дороге, и своего сына в танкистской куртке, которому приказали садиться за рычаги. «Их танк заманили на соседнюю улицу», – говорил тогда лейтенант. Чеченцы знали позывные и кричали в рацию: «Коробочка, давай сюда, здесь проход свободный». И они заехали в тот двор, где до сих пор стоит их поржавевший танк.

И она, Ольга, стояла на этом самом месте и потом ушла, чтобы вернуться к исходной точке через год и два месяца.

Оставалась в этом какая-то тайна. Если бы не было этого года, своими руками раскопанных захоронений, возникающих и превращающихся в пустоту надежд, слез разочарования и многих утешений в чужой радости, если бы она нашла сына тогда, в январе, она бы стояла здесь оглушенная на много лет вперед своей потерей, а сейчас не потеря это была – приобретение.

Теперь Алеша будет вместе с ней – всего несколько остановок от дома, рядом с ее папой, а потом и рядом с ней. Начальник судмедлаборатории с изумлением смотрел на Ольгу, никогда еще он не видел, чтобы мать, пришедшая к поезду потерянных детей, выглядела такой сосредоточенной, спокойной и даже какой-то светлой изнутри.

– Понимаете, есть процедура… – слегка откашлявшись, осторожно произнес он. – Без подтверждения экспертизы мы не можем отдать вам останки. Бывали случаи, когда ошибались. А экспертизу придется делать в Москве. Государство на эти цели денег не выделяет. Все, что от нас, – это сосновый гроб, две простыни и солдатская форма. А стоит экспертиза очень дорого. – Он с сомнением посмотрел на грязную болоньевую куртку женщины и старенький пуховый платок. – Двадцать миллионов рублей. Но без заключения экспертизы не выдадим.

Он не знал, кто стоит перед ним. Да и сама Ольга не представляла, сколько она сделала на этой войне и сколько людей оценили ее долгий подвиг, не говоря об этом вслух. Пройдет совсем немного времени, и боевые офицеры, такие как Слава и как контрразведчик, узнав о ее нуждах, кому-то позвонят, поговорят со своими командирами, и к губернатору области в кабинет зайдут люди, которым он не сможет отказать.

Позже появятся цифры. Кто-то подсчитает и скажет, что благодаря Ольге из плена было спасено 123 человека.

Но Ольга о цифрах думать не будет. Будет помнить лица, заснеженные дворы в аулах, зеленую черемшу у дороги, горящие дома, сараи и ямы, горы и розовый рассвет над ними. Потом и лица размоются временем, останутся в памяти звуки, запахи, чей-то плач. Война останется с ней навсегда, живя своей жизнью где-то в глубинах подсознания.

Пройдет целых два года, когда она будет идти по зимней улице родного Томска, а рядом мальчишки бахнут несколько петард и будут хохотать, глядя, как проходящая мимо прилично одетая женщина упадет лицом на землю и закроет голову руками.

В день после посещения лаборатории Ольга нашла в госпитале Славу. Майор в коричневой пижаме, выбритый и отмытый от окопной грязи, с костылями у кровати, на вопрос: «Как ранен?» – буркнул: «Как обычно…» – и Ольга усмехнулась одними губами. А какой еще ответ она ожидала от таких мужчин?

К Славе приходило много друзей, вся тумбочка была завалена фруктами, но по каким-то признакам Ольга поняла, что здесь совсем недавно находилась женщина.

– Жена приехала? – спросила она майора.

– Остановилась в гостинице, – ответил он, отведя взгляд в сторону. И Ольга видела, как ему хорошо, что жена приехала и будет рядом; что развода больше нет.

Слава оставался для Ольги бесконечно родным; им не надо было много говорить, чтобы понять, почувствовать тихую радость и боль друг друга. Они оба сильно изменились с момента встречи в вагоне поезда Москва-Моздок. Жесткость взгляда и появившиеся седые волосы на голове майора рассказывали о том, что таилось на сердце: о загнанных внутрь переживаниях, о непрощении себе потерянных бойцов и многом другом, чего не спишешь на войну, никуда от себя не денешь. И Ольга выглядела совершенно иной. Строгие серые глаза. Мать для многих…

– А ты своего нашла? – в свою очередь спросил Слава, понимая, что иначе бы ее здесь не было.

– Да, нашла, – ответила Ольга. – Придется экспертизу делать и еще раз сюда приезжать.

– Ну… Это уже просто.

– Да. Это уже просто, – согласилась она с майором.

Апрель 1996　

В Сибирь вовсю пришла весна, журчали ручейки, на березке возле могилы сына набухли почки. И небо было весенним, новым – чистым и голубым, отмытым за зиму тучами.

– Вечная память. Ве-ечная па-амять… – пропел священник у могилы. Ольга стояла вместе с повзрослевшей Настей и мамой – самыми любимыми людьми на свете. Народу собралось немало, пришли Лешины одноклассники, бывший муж Сергей со своей женой. Пришла знакомая только по письмам Светлана Леонидовна с сыном, которого Ольга когда-то вывозила вместе с Наташей в трясущемся уазике из горного селения Ведено. Даже Валентина Николаевна приехала, привезла своего Сашу. Покрытый шрамами ожогов парень почти выздоровел и уже мог разговаривать, правда, пока медленно. Военком – он безмерно зауважал Ольгу – предложил произвести прощальный салют, хоть солдатам он не полагался, но она отказалась.

Перед похоронами ей приснился сон: в этом сне ничего не происходило, они с сыном просто сидели на лавочке в парке после учебки, прижимаясь плечами, и молчали. Листва деревьев отбрасывала тень, Алеша сидел светлый и чистый, в парадной форме с шевроном танкиста. Он не говорил, но она чувствовала, что он считает ее лучшей из матерей.

Ольга проснулась в слезах и на похоронах больше не плакала. Иконка, прошедшая с ней войну, осталась стоять на прикроватной тумбочке, возле изголовья постели, чтобы всегда ее видеть. На следующий день после похорон она с дочерью пошла в храм. Стояла совсем близко от алтаря и слышала за закрытыми царскими вратами загадочные слова – «Теплота веры исполнь Духа Святаго…».^{14} А когда причастилась, глаза стали мокрыми. Подумала, что вместе с Телом и Кровью Христовыми она приняла в себя и частичку Его Матери, Которая потеряла Сына, чтобы найти Его в вечности.

Когда разъехались гости и Валентина Николаевна с Сашей на поезде отправились в свои родные Великие Луки, когда отзвучали звонки со всех концов страны, а успокоившиеся за нее мама и Настя перестали следить за каждым ее шагом, она села на автобус и приехала на кладбище.

Тронула рукой свежий крест, землю на заставленном венками холмике и тихо сказала:

– Ну что, сынок… Знаешь, сколько я мечтала посидеть, поговорить с тобой…