Текст книги "Утешение"

Автор книги: Николай Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Вы верующая? – взглянув на нее, спросила Ольга, застегивая замок на сумке.

– Да. Надеюсь, что да, – ответила девушка. Помолчала и спросила, похоже, саму себя: – А как без веры-то?

При прощании Валентина Николаевна вытирала слезы и шмыгала носом. Девушка волновалась, но выглядела решительной.

Вместе с какими-то связистами Ольга с Людмилой доехали до Черноречья, до маленького рынка при повороте на дамбу. Там же, на рынке, можно было найти такси.

Водитель на стареньком «Москвиче» за поездку в сорок километров запросил двести долларов, ровно столько, сколько стоил его «Москвич», и Ольга подумала, что он не уступит. Таксистов разбаловали иностранные корреспонденты из «Си-эн-эн» и «Аль-Джазиры», приезжающие сюда на пару часов из Назрани. Но какими-то правильными словами и уважительным тоном она сумела сбить цену до ста долларов, причем с условием, что таксист на всякий случай ждет их в Ачхой-Мартане четыре часа и до наступления комендантского часа привозит обратно.

Когда ехали по какой-то улице, наблюдали зрелище…

По тротуару, засыпанному кусками битого бетона, возле полностью выгоревшей пятиэтажки шла молоденькая девушка. Все вокруг ходили грязными и незаметными, а она шла с вымытыми волосами, чистая, юная, в макияже, при полном параде, без платка, по-весеннему расстегнув короткую куртку. Это было совершенно невероятно для военной Чечни. Она словно попала сюда из другого измерения. Наверное, накипятила в подвале воды, взяла мамину косметику, накрасила губы и сейчас спешила на свидание с каким-нибудь офицером, ступая среди скелетов домов, как символ весны. Таксист немного одурел и просигналил ей вслед. Но девушка даже не обернулась – ей было плевать на него, на всю эту войну.

Это зрелище показалось настолько контрастным с окружающим миром, что таксист что-то бурчал себе под нос до самого выезда из города.

В январе выезд из Грозного был свободным, а сейчас их машину остановили на блокпосте. Пригревало солнышко, военные у шлагбаума поснимали бушлаты, но оставались в бронежилетах и касках.

– Куда едем? – открыв переднюю дверцу, спросил один из подошедших, снимая с плеча автомат.

– В Назрань, – соврал таксист. Он понимал, что названный им конечный пункт подозрений не вызывает. Все едут в Назрань, а вот остановка на неподконтрольной территории может вызвать кучу вопросов, и еще неизвестно, чем все закончится.

– Документы! Пассажиры тоже.

Ольга и Людмила протянули свои паспорта. В салон заглянул еще кто-то. Открыли задние дверцы. Позиции на блокпосте были оборудованы основательно – пулеметные гнезда, мешки с песком, в стороне от дороги блиндаж в три наката.

– Одна из Сибири, вторая с Поволжья… – усмехнулся старший, листая паспорта женщин. И что здесь делаем? Водитель, открыть багажник! А вас, дамочки, приглашаю на личный досмотр.

– В этом есть необходимость? – как можно мягче спросила Ольга. Ей была неприятна эта задержка.

– А что, думаете, если женщины, так езжай без досмотра? – встрял еще один, подошедший к машине, – круглолицый и веселый прапорщик. – В феврале вот одну такую остановили. Одета под беженку, а руки порохом пахнут и синяк на плече. Снайперша. Каталась тут по земле, выла, что у нее двое детей. В ногах ползала, умоляла отпустить. На вертолете в Моздок ее отправили, а по пути ребята из вертолета ее выкинули.

– А могли бы обменять, – тихо сказала Ольга. Она произнесла это совсем негромко, но старший услышал и, похоже, все понял. Он бы и раньше понял, но его сбила молодость Люды, Вернул паспорта, махнул рукой солдатам у шлагбаума – «пропустить» и так же негромко ответил:

– Не можем мы таких обменивать.

На том и расстались. Как только проехали блокпост, Ольга достала из сумки иконку Божией Матери и зажала ее в руке. Дальше за блокпостом начинались неведомые земли, территория непризнанной республики Ичкерия, на гербе которой одинокий волк, сидящий под полной луной.

* * *　

В больнице, еще вначале, когда к Ольге пришло осознание, что она не доехала, когда жгутами вилась боль и рану в районе ключицы жгло огнем, словно кто-то приставил к ней горящую свечу, Ольге после укола морфия приснился сон, похожий на тот яркий сон, который снился дома.

Она снова в заброшенном доме, но дом уже похож на дома в Грозном. Куски штукатурки на полу, выбитые взрывом двери, битое стекло. И вроде это ее дом. Она здесь живет. Идет по коридору, заходит в одну из комнат – в пустой комнате все запорошено бетонной пылью, у стены стоит старый шкаф советских времен с открытыми дверцами, возле шкафа стул, а на стуле, низко опустив голову, сидит незнакомый по силуэту человек. Но Ольга во сне точно знает, что это Леша. Он в военном бушлате: плечи, и волосы, и поднятый воротник в нетающем инее.

– Леша? Когда ты приехал? – спрашивает она, хватаясь рукой за сердце.

– А я не приехал, – отвечает он, поднимая голову, и она видит чужое лицо, покрытое запекшейся кровью.

– Мама, мне холодно, – просит сын с незнакомым лицом. – Накрой меня, пожалуйста…

Когда она проснулась или очнулась, пыталась сорвать с руки капельницу и встать с постели, чтобы ехать в Ачхой-Мартан. Ее успокоили. Или подсознание готовило ее к худшему, или это был просто сон, который что-то значит, лишь пока спишь.

Ей бы в церковь перед поездкой, но в Ростове после выписки она спешила, а здесь их нет...

– Ачхой-Мартан. Куда ехать? – повернувшись к женщинам, спросил водитель, и Ольга очнулась.

– Скажите, а вы, случайно, не знаете такого – Руслана Тагиева? – спросила она в ответ. Имя полевого командира, приславшего посредника на базу в Ханкалу, отпечаталось в ее памяти навечно. – Нам очень надо его найтй, – просяще добавила она.

Памятка попавшим в terra incognita – таксисты знают всё, а если не всё, то найдут того, кто знает. В Чечне так. За сто долларов получаешь не только проезд, но и защиту, и помощь. Водитель отрицательно покачал головой, но затем повернул к ближайшему по улице дому – огромному, из красного кирпича, с высокими железными воротами. Там стоял какой-то мужчина в каракулевой шапке. На вид пожилой, с седой бородкой, но плечистый и крепкий. Водитель вылез и направился к нему. Пока они разговаривали, Ольга с Людмилой вышли из машины.

Воздух в предгорье прозрачный и чистый. Пахло весной, свежей землей, всходящими ростками лугового разнотравья. Сады в селе оживали: пройдет еще неделя, и полные сока плодовые деревья оденутся белым цветом. Земля подсыхала, на обочине дороги, оживленно чирикая, садились и взлетали стайки воробьев. В центре села бежал приток Сунжи. Само село казалось растянутым из-за больших участков близ каждого дома, окна домов блестели бликами от солнца. Абсолютно мирная картина, хотя всего в девяти километрах армия уже начала штурмовать село Бамут, и этот штурм продлится год. Но сейчас было тихо.

В какой-то момент водитель жестом пригласил Ольгу и Людмилу подойти к седобородому мужчине.

– А зачем вам Руслан Тагиев? – спросил он, рассматривая подошедших женщин. Несмотря на седые волосы, кожа на лице у мужчины была гладко-розовая от весеннего солнца, а черные глаза смотрелись крайне живыми и внимательными.

– Мне сказали, что мой сын у него в плену, – сбиваясь, начала Ольга. – Сын пропал в начале января в Грозном. А потом появился посредник и… В общем, он сказал, что мой сын у Тагиева. Здесь, в Ачхой-Мартане. Их семнадцать человек пленных у него…

– А ты кого ищешь? – Седобородый в каракулевой шапке перевел взгляд на Людмилу. Водитель тоже посмотрел на нее. Вдалеке, в конце улицы, показался всадник на лошади и потрусил в их сторону с ногайкой в руках. «Ой, как плохо… – мелькнуло в сознании Ольги. – Ладно, мать, мать для всех мать, но жена… Вход-то сюда есть, а вот выхода может и не быть. Дура, зачем я ее с собой взяла?»

– Это моя племянница, – торопливо опережая девушку, произнесла она и даже сделала шаг вперед, словно пытаясь ее закрыть. – Мы вместе. И еще одна мать просила узнать о своем сыне. Люда, покажи его фотографию!

Девушка взглянула на Ольгу испуганными глазами, поняла, торопливо полезла в сумочку и, достав снимок молодого лейтенантика, протянула его мужчине. Тот посмотрел, нахмурил лоб, перевернул снимок, прочитал: «Моей любимой». Еще раз взглянул на девушку и вернул фотографию обратно.

– Тагиева я знаю, – обратился он к Ольге. – Ингуш. У родственников здесь жил. Да, воевал в Грозном. Отряд у него маленький – человек десять. Только нет его здесь. Уехал к себе в Ингушетию. А отряд ушел в Бамут. Пленные у него были, но не семнадцать человек, как ты говоришь. Двое их было.

Ольга молча протянула фото Алеши.

– Нет. Не видел. – Седобородый взглянул вскользь, даже в руки брать не стал. В это время к ним подъехал всадник на лошади чеченец средних лет, в папахе, кожаной куртке и в сапогах. Он придержал коня, гортанно поздоровался с мужчинами и о чем-то с ними заговорил, поглядывая на женщин. Было похоже, что через двадцать минут здесь соберется полсела.

– Обождите! – Ольга не замечала, что вмешивается в разговор мужчин, что почти кричит. – Как же так? Я сама список видела… Семнадцать человек. Среди них Новиков Алексей…

– Какой список? – недовольно вскинул брови седобородый.

– Список с пленными… Ну, не важно это… Мой сын был в нем. Посредник сказал – Руслан Тагиев, Ачхой-Мартан!

– Слушай, женщина! Я что, по-твоему, лжец, а? Двое пленных было у Тагиева. Видел их. Тех двоих в Бамут забрали – окопы рыть. Других нет! А ты, – седобородый в упор посмотрел на Людмилу, давая понять, что не поверил в легенду о племяннице, – не ищи своего. Он в Самашках. Это село в пятнадцати километрах отсюда. Только не ходи к нему Всё. Уезжайте!

– Пошли, пошли, – мгновенно отреагировал водитель. Отводя женщин к машине, он негромко выговаривал: – Нельзя так. Нельзя мужчин сердить, нельзя голос повышать, здесь не Россия. Вы со мной, я за вас отвечаю, а то могли вообще отсюда не уехать…

Взлетели с обочины воробьи. Ольга открыла дверцу машины, села в салон, не замечая Людмилу, вообще ничего не замечая. И сказала водителю:

– Мне надо в Бамут.

– Нет.

– Мне надо в Бамут. Еще сто долларов дам!

– Нет!!!

Водитель повернул ключ в замке зажигания. Обернулся к ней:

– Там война! Люди совсем злые. Дома разрушены. Довезу в Грозный, а там ищи, кого хочешь, езжай, куда хочешь… Овдал йо ю хью^{7}.

«Господи, почему так?.. Я же не железная… Два месяца, каждую минутку…» Ольга не замечала, что кусает до крови губы. Надежда – разочарование, надежда – пустота. Как будто на огромных качелях – в небо, и камнем вниз. У нее было такое ощущение, что судьба играется с ней – покажет выход из лабиринта, она срывается, бежит туда, спотыкается, падает, подбегает, а там глухая стена. Как дети в траве играют с жуком, гоняя его палочкой, пока не надоест. Она же обычная женщина – не сильная, слабая, грешная, в чем-то легкомысленная, желающая нравиться, не лучшая мать. Почему именно ей на плечи свалился такой крест? Господи, она раньше думала, что они с Алешей и Настей живут не очень хорошо. Да они просто купались в счастье, сами того не понимая. Худший из дней, – когда дети болели, когда не хватало денег даже на молоко, когда она срывалась на крик от усталости и бессилия, ропща на небо, – сейчас стал бы лучшим днем. Что ей теперь делать, что?..

– Простите, а почему мне нельзя ехать в эти, как их там… Самашки? – раздался сбоку робкий голос Людмилы. Невысокая, бледная, в платке, в старушечьей длинной юбке, которую ей дали матери, заставив снять в Чечне джинсы, она ничего не понимала и лишь растерянно улыбалась.

Водитедь не ответил. Он не знал.

А очень скоро, через несколько дней после возвращения девушки в гостиницу, ее и еще одну мать, ищущую своего сына-солдата, привезут в один из штабов в Ханкале и покажут видеозапись. Ее любимый и сын той матери вместе будут стоять в кругу бородатых боевиков, держа в руках автоматы, а на головах обоих будут повязаны зеленые ленты с арабской вязью. Обращаясь к камере, они скажут, что раньше жили во тьме, а теперь увидели свет истинной веры и что нет бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его.

– Аллах Акбар! – гортанно прокричат окружающие их боевики, подняв автоматы.

Корреспондент, который снимал сюжет, спросит их с иностранным акцентом: «Вы знаете, что вас ищут родственники?» – на что солдат ответит: «Аллах теперь мне вместо матери. Она для меня чужая. Пусть уезжает домой…»

И лейтенант повторит то же самое.

Офицеры, которые покажут эту запись Людмиле и другой матери, не скажут, что отречение от веры и родины – это только первый шаг: затем лейтенанту и солдату прикажут убить остальных пленных, которые не отрекутся, а потом начнется главное – под видом «своих» заманивать в засады экипажи БМП и других бойцов, выбегать оборванными на дорогу, вроде как сбежавшими из плена, и кричать проходящему подразделению: «Ребята, на помощь, там остальные…» – и после добивать оставшихся раненых; а чтобы хоть как-то поспать, постоянно курить ганжу.

Кого-то из таких поймают и тросом за ноги потащат за танком, а кто-то сумеет уйти в Дагестан, в Грузию, оттуда, сделав документы, в Турцию и Европу и спустя десятилетия будет звонить домой, молчать в трубку.

Не объяснят этого ни матери, ни Людмиле, но мать и так все поймет и скажет в экран сыну: «Лучше бы я до этого дня не дожила». А Люда промолчит и неизвестно что подумает, глядя на своего любимого в зеленой повязке. Он был военным: учился воевать – иначе зачем вообще идти в армию, а когда игры кончились и он попал сюда, война проехала по нему, словно катком, и того лейтенантика со светлой улыбкой больше не стало.

Ничего этого девушка пока не знала. И сейчас, сидя на заднем сиденье «Москвича», пыталась сообразить, почему ей сказали не идти в эти загадочные Самашки.

А Ольге, кусающей губы, чтобы не завыть в голос, в этот момент почему-то вспомнилось, как они с сыном – тогда ему было лет десять – возвращались откуда-то домой и к ним по дороге пристал молодой мужчина, прилично одетый, но чуть выпивший. Он начал заигрывать с Ольгой, желая познакомиться, и Ольга ему кокетливо отвечала, а Алеша насупился и начал дерзить мужчине, как будто хотел ее защитить или ему было неприятно поведение мамы. Неизвестно почему это вспомнилось именно сейчас.

Машина выехала из села, повернув на трассу «Кавказ». Когда поворачивали, слева показался указатель: «Бамут 9 км» и стрелочка в сторону.

– Остановите здесь, – сказала Ольга.

– Нет.

– Остановите! – истерично закричала она и рванула на ходу ручку двери.

Водитель нажал на тормоз, и «Москвич» съехал на обочину.

– Вот сто долларов. Везите назад Людмилу. А я остаюсь. – Ольга протянула ему смятую купюру и начала вылезать из салона.

– Слушай, женщина… – Водитель устал сопротивляться. – Нет туда хода! Дорога перекрыта, там танки. А в полях мины. Как ты пройдешь?

– Я не знаю… Я вообще не знаю, что мне делать… Но мне надо туда! Езжайте…

Водитель в сердцах что-то выкрикнул на чеченском, дернул рычаг передачи и рванул с места. Но через пару секунд дал задний ход и, открыв окошко, прокричал:

– По дороге ни с кем не говори, ничего не спрашивай. Если Аллах поможет и пройдешь позиции русских, нохчи^{8} тебя все равно остановят. Скажешь, идешь к Зелимхану Гезаеву. Он там уважаемый человек. В Чечне это очень важно – к кому идешь. Доведут до него, там найдешь, что сказать. Хоть сразу не убьют, как шпионку!

До самого блокпоста на подъезде к Грозному водитель что-то бормотал вполголоса, очевидно, ругая глупую женщину. А потом, посмотрев в зеркало заднего вида на Людмилу, произнес по-русски:

– Не зря в Коране говорится: «Рай у ног матери находится».

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ОЖИДАНИЕ

Апрель 1995　

Вокруг простирались поросшие густым лесом горы – село лежало в каньоне. Гремела горная река. Красивые места…

Две недели назад боевики остановили Ольгу на подходе к селу, и если бы не имя Зелимхана, подсказанное таксистом, забрали бы ее с собой. Самому Зелимхану очень польстило, что кто-то посоветовал этой женщине обратиться к нему как к самому уважаемому жителю Бамута. Тем более сейчас, когда все ходили за советом не к старейшинам, а к коменданту обороны. Он оставил Ольгу у себя в доме. Но назад оказалось уже не уйти.

Первый раз армия штурмовала Бамут еще в марте. Дошли до крайних домов, потом пришлось отступить. Начались позиционные бои. Вторая волна штурмов началась в середине апреля.

Было раннее утро.

Еще ночью в десяти километрах от села, возле кромки леса, выстроились в линию шесть машин «Град» – систем реактивного залпового огня. Заблокировали колеса, чтобы машины не раскачивало при стрельбе. После доклада о готовности наступило время ожидания.

Близкие горы загорелись рассветом. Солнца еще не было видно, но небо посветлело. Вокруг было тихо. Лишь в близком лесу пели, щебетали птицы.

Вся напряженная жизнь безмолвной батареи сейчас сконцентрировалась в командном уазике, где плавал сизый дым от сигарет и шумела рация. В какой-то момент в наушниках раздалось: «Огонь!»

Светлеющий лес еще жил пением птиц, безмолвными стояли горы в рассветных тенях. Курилась туманом горная речка. Старший офицер выскочил из уазика, забежал чуть впереди батареи и взмахнул флажком.

В следующую секунду окрестности вокруг утонули в грохоте и реве. Звук был таким, будто с поля взлетали самолеты. Позади выстреливающих красными штрихами установок клубилась пыль, летели во все стороны комья земли, поднимались огромные столбы белого дыма. А впереди установок кругом светился дымный свет, и множество струй из мерцающего светом дыма, ревя, уходили навстречу восходящему солнцу, в направлении села.

Ракеты «Град» летят быстрее звука. Лишь при самом приземлении можно услышать резкий шум, но он длится мгновение. Село безмятежно спало. У кого-то тикали часы возле кровати, отсчитывая оставшиеся секунды жизни. Часовые в стрелковых ячейках тоже ничего не подозревали: зевали во весь рот, кутались в бушлаты – ночи в предгорьях еще холодные.

В одном из домов открылась дверь, и женщина с заспанным лицом с ведром в руках направилась к коровнику. Остановилась, взглянула на горный рассвет и подумала, что к такой красоте никогда не привыкнешь.

И в этот момент мир перевернулся.

Земля, на которую она упала, еще не успев осознать, что происходит, стала как кисель. Зыбкая, ненадежная, трясущаяся. Грохот бил по ушам. Сверкали вспышки, в искрах, в дыму взлетали в воздух деревья, крыши домов, пролеты заборов, ошметки овец, кур. Широко раскрыв рот, крича в полный голос и не слыша себя в кромешном грохоте, она поползла обратно в дом, где дети и спасительный погреб. Тело стало маленьким, словно сжалось, с ног слетели резиновые сапоги, она ползла босая.

Загорелся хлев, там мычали, сходили с ума коровы, пытаясь выбраться наружу, а ей прямо на спину упала убитая птичка, и она вздрогнула, сжав зубы, думая, что это осколок и что ей теперь до детей не доползти.

Ольгу выкинуло из кровати. Дом, где она спала, трясло. Еще ничего не понимая, не придя в себя со сна, она схватила сумку, где лежали деньги и паспорт, и, пригибаясь, бросилась из комнаты. Дом Зелимхана оставался большим и основательным, имеющим все атрибуты достатка на местный манер – просторные комнаты, ковры, лепнина и большие вазы с искусственными цветами. Сейчас на обоих этажах звенели, вылетая, стекла.

Сверху сыпался какой-то мусор.

– В подвал, в подвал, – раздавался снизу голос Зелимхана. На лестнице Ольга столкнулась с мамой Зелимхана, согнутая годами старуха со стеклянным от ужаса взглядом пыталась, как черепаха, успеть спуститься в подвальный лаз. Его жена и две юные чернобровые дочери находились уже там. Одну девочку рвало от страха.

Во дворе всполохнуло огнем, полетели во все стороны и в небо искры. Воздух разорвался от грома. В подвале с полок попадали на пол банки с соленьями, подвешенный к потолку фонарик погас, и Ольга, впервые оказавшись под таким обстрелом, быстро перекрестилась в темноте. Сердце бешено колотилось.

– Аллах Милосердный, защити, – шептала жена Зелимхана, прижимая к себе девочек.

Штурмовая группа лежала в низине, ожидая окончания артподготовки. Лица солдат были бледны, скулы заострились. Дрожали руки.

Впереди по оси их движения темнел небольшой ельник. Выкатилась боевая машина пехоты, загрохотала скорострельной пушкой, на всякий случай простреляв длинными очередями весь ельник вдоль и поперек. Полетели вверх ветки. Что-то загорелось.

– Циклон-515, пошел! Пошли! Пошли, родимые!!! – закричали в рацию.

И штурмовая группа побежала вперед. Страха больше не было. У бежавших осталось только колоссальное внутреннее напряжение, а на смену слабому уму пришел инстинкт, подсказки судьбы: «Бежать, еще бежать, падать, вон кочка, ползти, там укрытие, опять бежать». Направление – первый от улицы дом с сереющей вдалеке крышей, а перед ним спасительный забор.

Со стороны атака выглядела совершенно не эпически. Никто не кричал «за Родину». Бежали по трое, по четверо; молча и тяжело, каждый нес груз килограмм по сорок – патроны, гранаты, пулеметные ленты, за спинами трубы гранатометов, кто-то сгибался под тяжестью станины от АГС – автоматического гранатомета. Последние, кроме боезапаса, тащили окопные заряды, кирки и лопаты для окапывания.

Не мыслями, подсознанием каждый надеялся, что огневые точки подавлены, и просил судьбу: лишь бы еще тишины, еще десять шагов, еще десять… За бегущими медленно, ревя перегазовкой, выкатились два танка, покрытые кирпичиками динамической защиты.

Опытный охотник знает: не надо гоняться за зверем по лесу, надо знать тропки, где он ходит, и понимать его привычки, тогда у добычи шансов вообще нет. Боевики хорошо подготовились к штурму. Каждая кочка пристреляна. Когда солдаты пробежали намеченные заранее ориентиры, из тщательно замаскированных дотов по пехоте в упор ударили пулеметы, а с горы глухо и раскатисто зарокотал станковый ДШК^{9}.

Штурмовая группа залегла под огнем. Солдаты распластались в траве, кусая от страха землю зубами. Кто-то пытался стрелять в ответ. Кто-то хрипел, булькал кровью и закатывал глаза, его обматывали бинтами из индивидуальных пакетов поверх одежды. То тут, то там по всей длине залегшей цепочки взлетали брызги земли. На окраине села разгорался ожесточенный бой. Стреляли танки.

Ольга в подвале вслушивалась в приглушенные звуки боя. Она в первый раз оказалась под таким обстрелом, первый раз попала в эпицентр боя. Знала, если войска с ходу ворвутся в село, в подвалы первым делом полетят гранаты, а потом уже будут спрашивать: «Кто здесь?» Как-то отстраненно подумалось: может, среди атакующих сейчас Слава со своими разведчиками? Представилось, как они заходят в село, а тут она, убитая, с открытым ртом. Достают ее из подвала… Самыми главными и нужными вещами на свете для нее остались иконка Божией Матери и паспорт, чтобы знали, кто она.

И еще представилось, как вертятся сейчас под пулями стриженые мальчишки – чьи-то сыновья. В свете загоревшегося фонарика она незаметно щепоткой перекрестила сторону, где шел плотный бой.

Между тем штурм захлебнулся. На командном пункте полка, в двух километрах от войны, среди вырытых площадок и телефонных проводов под ногами, багроволицый командир орал на штабных офицеров:

– Откуда невыявленные огневые точки? Провалили атаку! Погоны вместе с плечами оторву!

Над штурмовой группой навесили дымы. Ошалевавшие солдаты откатывались назад на исходные позиции, таща за собой раненых. Мертвых забрать не успели. Надо было ждать ночи.

А в направлении села снова полетели струи дымного света.

* * *　

Через час обстрел прекратился. Дому Зелимхана повезло – богатым всегда везет. Попало в овчарню, там сейчас была каша из разбитых досок гумна и ошметков. Вместо сада – воронки и бурелом из веток, сломанных стволов яблонь и айвы. По всему двору раскидана земля. Наступила полная тишина, даже по горам не стреляли.

Ольга с Зелимханом выбрались из подвала, дети на всякий случай оставались там. Ольга стояла посреди двора и растерянно смотрела на последствия обстрела. У нее появилось чувство, что все происходит не с ней, что она просто находится одна в огромном зале, где на все стены экран, каким-то образом передающий запахи и густоту наступившей тишины, где показывают немой и страшный, но для нее отстраненный и нереальный фильм.

Село горело. Сразу во многих местах. Горел дом через дорогу, в клубах дыма всполохами мелькал огонь. В полной тишине трещал шифер. Дым стелился по улице полосами, как туман, а по дороге молча, кучей бегали окровавленные овцы.

Оглушающая тишина скоро закончилась, вдалеке кто-то надрывно закричал. Заголосили в другой стороне.

За забором Зелимхана раньше стоял небогатый маленький дом. Побеленные стены и дранка на потолке. Там проживала женщина с семилетним сыном. Мужа Ольга не видела, наверное, он воевал. Сейчас дома не было. Повсюду валялся битый кирпич, в огороде виднелись далеко раскиданные пожитки – одеяла, одежда, присыпанные землей занавески. Возле забора смятый холодильник. По двору среди развалин ходила женщина. Двигаясь медленно, как сомнамбула, она осматривала обваленные углы. В какой-то момент женщина нагнулась, раскидала куски шифера и с трудом вытащила из-под завала серого от пыли ребенка. Голова мальчишки безвольно болталась. Женщина протащила его пару шагов и села на землю, положив голову сына на колени.

К ней во двор кто-то побежал.

Ольга тоже пошла к ней по задымленной улице. Когда подошла, возле женщины уже суетилось несколько человек. Подойдя вплотную, она увидела, что платье на спине женщины разорвано. Из ее ушей и носа текла кровь. Она не кричала, не тормошила сына, просто сидела, держа липкую от крови голову ребенка у себя на коленях.

Мальчик был жив. Он открыл глаза, и Ольге показалось, что они какие-то неземные – радужная оболочка вокруг зрачков стала светлой, почти желтой, словно выцвела от вспышки разрыва, а сами зрачки узкие, как крохотные точки.

– Иза дийна, а ву^{10} – сказал кто то – Дыши, дыши…

А перед Ольгой в этот момент возникло искаженное ненавистью незнакомое женское лицо в окаймлений черного мусульманского платка.

– Уйди от наших детей, ты… русская!! – прошипел страшный от концентрации энергетики голос.

Все повернулись, к Ольге. Даже сидящая на земле женщина подняла голову и посмотрела на нее, хотя в ее глазах читалась лишь ночь и пустота. Для чеченских женщин Ольга сейчас являлась воплощением России, она отвечала за пожары, обстрелы и авианалеты, за разрушенные дома – за всю войну. Надо было уходить. Она считала, что каждый здесь должен быть оплакан – и воюющие между собой дети, и хоронящие их матери, но сейчас этих слов было лучше не говорить. Вообще ничего не говорить. А быстро повернуться и уйти во двор к Зелимхану.

Боевиков на улице видно не было. Большая часть их оставалась в лесу, в горах, там находились подземелья бывшей ракетной части стратегического назначения. Остальные сидели в капитальных железобетонных дотах, блиндажах и траншеях-щелях, готовясь к возможной следующей атаке. Люди бегали туда-сюда по улице с ведрами, кого-то красного от крови несли в одеяле. Большая часть мирных жителей покинула Бамут еще в конце марта; те, кто остались, понимали, что теперь такое будет постоянно. Бамут решили не сдавать, стоять насмерть.

Ольге в этот день со двора было лучше не выходить. Могли разорвать. Она видела, как над селом на низкой высоте пролетели два вертолета. Подумала, что отсюда до Грозного всего сорок километров, что эти вертолеты всего десять минут назад взлетали из аэропорта Северный, и Валентина Николаевна могла видеть их из окна гостиницы. Если она в тот момент заваривала чай, то он и остыть не успел. Всего сорок километров, а как пропасть. Ольге хотелось махнуть руками пилотам и крикнуть: «Заберите меня». Вертолеты пролетели над стоящей на земле маленькой фигуркой Ольги, отработали по горам и ушли обратно.

Зря она пришла в Бамут, обратно ей не выбраться. За этим обстрелом будет следующий, потом снова штурм и полные ненависти глаза окружающих. Если она пробудет здесь еще месяц и выживет, снимет косынку, а под ней одни седые волосы.

Позже Ольга видела, как на улице мужчины танцевали зикр^{11}. В этом было что-то завораживающее. Они двигались в одном ритме по кругу, то ускоряясь, то останавливаясь на месте и раскачиваясь в стороны под гортанные звуки. В этот момент они были похожи на волков, вышедших из леса и ставших одним целым.

Ольга до прихода сюда ничего не знала о чеченцах, кроме того, что с ними лучше не связываться. А сейчас пыталась понять их внутренний мир. У мужчин имелось слово из двух букв – «Ях». Это особое состояние, включающее в себя и подвиг, и стойкость, и дерзость, и честь, и еще что-то, понятное любому шестилетнему ребенку в самом отдаленном ауле. Готовность перетерпеть все, но не отступить.

Путь к «Ях» – это улыбка в бою, это начищенные до блеска ботинки, когда кругом грязь, это почтительное уважение к старшим, это месть за родную кровь, неподдельное гостеприимство, это память о своих предках до двенадцатого колена и знания, что тебя тоже будут помнить после двенадцати родов, это простота в еде и быту.

Отцы здесь никогда не должны были наказывать силой своих сыновей, чтобы не превратить их в трусов, не помешать им найти путь к «Ях». Ничего этого раньше Ольга не знала. А теперь понимала, что война будет долгой. И что война здесь, как камень о камень, и она между этими камнями вместе с другими мирными жителями.

* * *　

Алеши в Бамуте не было. И никогда не было.

Двое пленных Тагиева, приведенных сюда из Ачхой-Мартана, содержались на окраине села в небольшом сарае, сложенном из камня. В первый день своего пребывания в Бамуте Ольга пришла к ним, узнать об Алексее и списке из семнадцати человек. Но ребята лишь пожимали плечами. У Тагиева их изначально было только двое. Ни о каких других пленных они не слышали. Сам Тагиев давно ушел в Ингушетию. Откуда взялся список из семнадцати фамилий, они не знали.

Одного из парней звали Сергеем, другого Мишей. Родом из Ростова и Владимирской области. Заросшие, постоянно мерзнущие, не снимающие пыльные бушлаты даже в жаркий день. Зимой они были грязны до черноты, сейчас, с наступлением тепла, умывались, но все равно их лица и руки оставались землистого оттенка. Кожа на лице Сергея загнила, темнела пятнами коросты. Они не пытались бежать, поэтому их держали не в яме, а в обычном сарае с дверью без замка.

К Тагиеву солдаты попали в январские бои в Грозном. В отличие от Сергея, который попал в плен даже не поняв, что произошло, Миша участвовал в бою, стрелял, был контужен, прятался, полз по снегу, но затем оказалось, что город полностью принадлежит боевикам и ползти дальше некуда.